Борис Руденко СЛАБОЕ ЗВЕНО

У Бартоло тестовая программа не прошла, - ни с того ни с сего сказала мне Ольга, выбираясь из бассейна. - Не прошла, значит, не пустили, - автоматически пробормотал я, вытирая лицо. - А с какой стати он вообще ее запустил? - Ты же знаешь, как он относится к Коммуникатору. Это же его дитя. - Приемное дитя, - поправил я ее. - И к тому же прекрасно воспитанное родными родителями. Ольга улыбнулась и принялась растираться полотенцем. - Но программа все же не прошла, - сказала она. - Бартоло обеспокоен. Честно говоря, и я бы обеспокоилась.

Я хотел ответить ей какой-нибудь шуткой, но увидел, что с противоположного бортика меня зовет Сурдин.

– Передай ему, чтобы больше не мучил ни программы, ни Коммуникатор, - сказал я. - И сама не переживай по пустякам. Бартоло придется немного потерпеть. Настанет время, и у него будет возможность показать свою квалификацию… Ты в оранжерею? Тогда встретимся после обеда…

Я бросил полотенце в утилизатор и пошел к Сурдину.

Мы герои, всем известно. Некоторые, правда, считают нас идиотами, но это их личное дело. Хотя иногда я был готов согласиться с этими некоторыми. Теперь - нет. Такие мысли обычно приходят в первом полете примерно спустя год после старта. Каждый из нас рано или поздно начинает задумываться о том, во что он, собственно, ввязался, когда скорость Обломка переваливает за световой порог и возвращение возможно лишь теоретически.

Мы прокладываем путь тем, кто последует за нами. У них будут свои трудности, на новой планете их ждут опасности и проблемы, о которых мы, возможно, никогда не узнаем, но от самой мучительной - шестилетнего заточения в замкнутом пространстве межзвездного корабля - мы их избавим.

Тот разговор с Ольгой я выбросил из памяти уже через несколько минут, но, как оказалось, напрасно. Спустя несколько дней тема всплыла вновь.

– Командир, извините!

Доктор Кольцов остановил меня у двери каюты. Маленький, плотный и густоволосатый (растительность занимала всю площадь его лица, кроме полоски лба и очков), Кольцов сейчас выглядел словно взъерошенный и очень взволнованный воробей.

– Извините, командир, - он засмущался, будто готовился произнести очевидную глупость. - Я случайно услышал, что с Вратами возникли какие-то проблемы.

– Я тоже слышал подобное, - сказал я.

– И что вы скажете? - кажется, Кольцов от волнения приоткрыл рот, но сквозь густую растительность на губах и подбородке это было не очень заметно.

– Мне часто приходится слушать всякие нелепости, - пожаловался я. - Большая часть из них связана с кажущимися проблемами.

– Но Коммуникатор, он…

– Я еще не все сказал, доктор. Проблемы с Коммуникатором на сегодняшний момент - это и есть нелепости. Кстати, кто вам о них сообщил?

– Просто… случайно услышал… не помню даже где и от кого, - Кольцов явно устыдился, но сквозь его волосяной покров краски лица были неразличимы. Он взмахнул пухлой рукой и быстро убежал.

Я озадаченно глядел ему вслед. Откуда эти разговоры? С какой стати Бартоло вообще вздумал гонять тесты, которые заведомо не могут показать результат? В этом следовало разобраться.

Герои - так говорят о нас, когда хотят сделать приятное. По сути же мы просто дальнобойщики, обыкновенные водители. Наша работа - доставить Коммуникатор к планете, намеченной для колонизации. И только. Ко всему остальному мы никакого отношения не имеем. Если полет занимает пять-шесть лет, то подготовка к нему - примерно столько же, но этим занимаются другие. Нужно отыскать в поясе астероидов подходящий обломок и перетащить на него в разобранном виде, а потом смонтировать Коммуникатор - Врата в новый мир. Для этого требуются огромные средства, колоссальные усилия тысяч людей. И только после этого на Обломок забрасывается полетная команда. Достигнув цели, мы откроем Врата и вернемся через них на Землю, а в построенный межзвездный туннель устремятся многочисленные отряды колонистов.

Пройдут годы - и очередной Обломок отправится в путь теперь уже с нового, освоенного человечеством плацдарма.

А мы просто водители…

Через три недели мы отметим первую годовщину полета. Это серьезная дата. Думаю, год прошел успешно. У нас не случалось серьезных происшествий, экипаж был здоров и вообще внешне все шло нормально, хотя в последние дни я начал испытывать неясное беспокойство, пока что не понимая его причины…

Набирая салат из судка, я ощутил толчок в плечо.

– Извините, командир, - сказал Войцех.

Я посмотрел на него. Неуверенными движениями Войцех тыкал перед собой вилкой, пытаясь подцепить кусок жаркого. Лицо его было багровым, взгляд замутнен.

– Что с тобой? - спросил я.

– Все нормально, - побормотал он, избегая смотреть мне в глаза. Изловчившись, наколол-таки кусок, положил на тарелку и удалился к дальнему столику, шагая с чрезмерной тщательностью.

У нас не было специальных запретов или ограничений на потребление спиртного. Да это и невозможно: синтез этилового спирта в наших условиях - задача для первоклассников. Но ни один из членов экипажа не имеет вредных привычек. Их тестировали десятки раз. В полет не попадают ни потенциальные алкоголики, ни наркоманы. У всех нас иногда возникает потребность немного расслабиться, и я отношусь к этому снисходительно. Однако Войцеху через два часа заступать на вахту. И хотя его задача вахтенного пока сводилась всего лишь к наблюдению за показаниями приборов (дай бог, чтобы так продолжалось и дальше), все это мне очень не понравилось.

Сегодня в кают-компании на обед собралось человек пятнадцать. Каждый из присутствующих все прекрасно понимал, однако старательно делал вид, что ничего не замечает. И это не понравилось мне еще больше. Они явно были информированы лучше меня. Я отставил свою тарелку, пошел за Войцехом и сел напротив.

– Что случилось?

– Все нормально, командир, - он попытался изобразить беззаботную улыбку, однако получилось неважно.

– Скоро начинается твоя смена.

– Ну и что? - теперь Войцех решил, что нужно показать искреннее удивление, и снова вышло неудачно.

– Мне не нравится твое состояние.

– Я же говорю, что все в порядке.

– А я так не думаю.

– Ничего не произойдет, командир, - раздражение в его голосе прозвучало вполне натурально. - Точно так же, как ничего не произошло вчера, позавчера и полгода назад. И через полгода ничего не будет. Здесь вообще больше ничего никогда не произойдет! А когда что-нибудь случится, будет слишком поздно.

В сущности, он почти прав. Земля сделала все возможное, чтобы во время полета свести к минимуму человеческий фактор. Вот только его последняя фраза меня насторожила.

Наш Обломок - крохотный островок в межзвездной пустоте, неправильной формы вытянутая глыба длиной около километра и немного более того в обхвате «по талии». Мы вгрызаемся в его недра, словно черви в яблочную мякоть, постепенно съедаем его изнутри, преобразуя материю в движение. Понемногу уменьшается его объем, смещается центр массы. Компьютер тщательно следит за этими изменениями, корректируя работу двухсот тридцати основных и резервных двигательных установок, сохраняя постоянными ускорение и ориентацию Обломка. Если компьютер выйдет из строя, автоматически включится дублирующий управляющий блок, а если скиснет и он, заработает третья резервная система. Но в кресле Центра двигательного контроля все равно должен сидеть человек, готовый к немедленному решению. Войцех к этому готов не был.

Я встал из-за стола и повернулся к кают-компании.

– Старший механик Сурдин, - громко сказал я, - проводите второго механика Сливу в его каюту. Обеспечьте замену на вахте. Все остальное мы обсудим позже.

Избегая смотреть на меня, Сурдин подошел и дернул Войцеха за плечо.

– Пошли!

Тот попытался сопротивляться, но внезапно передумал, поднялся и, втянув голову в плечи, покорно поплелся за Сурдиным. Тогда я вернулся к своей тарелке и вновь принялся за еду. В кают-компании стояла тишина, нарушаемая лишь позвякиванием столовых приборов. Минут через пять Сурдин вернулся.

– В чем дело, Якоб? - спросил я. - Что с ним?

– Проблемы с Еленой, - вяло ответил он. - Разве тебе Ольга не рассказала?

Честно говоря, мы с Ольгой не виделись уже дня три. То есть виделись, конечно, но мельком - у нас обоих было немало дел. Ольга давно уже сутками пропадала в оранжерее и лаборатории, зачем-то пытаясь оживить мертвую почву Обломка, а у меня как у командира забот хватало всегда.

– Найдите доктора, Якоб, и пошлите к Войцеху, - попросил я стармеха. - Кстати, никто не знает, почему сегодня с нами нет Лозовского?

– У него какие-то рабочие вопросы во втором туннеле, - ответил Сурдин. - Он задержится примерно на полчаса.

Странно, что Лозовский сообщил это Сурдину, а не мне. Лозовский отвечает за оборудование шахтного комплекса. В последнее время он избегал меня. С чего бы это? Кстати, и с его подругой Ириной я не разговаривал достаточно давно, даже по меркам нашего неспешного времени. С ними что-то происходило, и я хотел выяснить, что именно. Сегодня мы с ним договорились встретиться именно за обедом, и его отсутствие добавило мне беспокойства.

– Надеюсь, он не разбудил реликта? - неуклюже пошутил я.

Ответом мне был чей-то одинокий смешок, после чего в столовой воцарилось молчание, которое отчего-то показалось мне несколько напряженным. Надеюсь, потому что шутка про реликта была уже слишком затаскана, а не по какой-либо иной причине. Впрочем, сегодня я слишком подозрителен. Что же касается Войцеха, то маленькие трагедии личного характера в полетах случались - это неизбежно. Первоначальные пары расходились, образовывались новые. Я никогда не придавал этому большого значения: члены экипажа обладали немалым запасом психической устойчивости, чтобы пережить любовные разочарования достойно. Пройдет несколько недель, и Войцех полностью придет в норму. Нам нужно только немного ему помочь…

Я закончил обед раньше остальных. Загрузив посуду в мойку, напомнил Сурдину:

– Вахта Сливы начинается через полтора часа. Мне кажется, Якоб, вам придется выйти вместо него.

– Мне тоже так кажется, - он обреченно наклонил голову. - Все будет в порядке, командир… Кстати, что вы думаете о проблемах с Коммуникатором?

Я удивленно замер и тут же понял, что в кают-компании установилась звенящая тишина.

– Какие проблемы могут быть с Коммуникатором, Якоб? Это тебе Бартоло сказал?

– Нет, - немедленно ответил Сурдин, и я почувствовал, что он говорит неправду.

– Тогда кто?

– Я не помню… Теперь это обсуждают многие.

– И что же именно они говорят?

Якоб замялся, и вместо него ответил Григорьев:

– Отказ Коммуникатора означает, что мы никогда не вернемся, командир.

Григорьев - один из инженеров по шахтному оборудованию. Прекрасный специалист в своей области, но обслуживание Коммуникатора в его компетенцию не входит.

– Отказа не может быть в принципе! - раздраженно воскликнул я. - Неужели вы этого не знаете?

– Я не специалист по перебросу, но…

– Вот именно! - перебил я его. - Вы не специалист!

– Но вы тоже, командир, - тихо произнес он.

– Хорошо, - сказал я холодно. - Пусть на ваши вопросы ответят специалисты. Кстати, Бартоло не единственный из них. Сегодня вечером мы соберемся и поговорим.

У меня это третий рейс, я командир, самый старый и самый опытный член экипажа. Возможно, этот рейс будет для меня последним. Потом отставка, неплохо обеспеченное безделье или непыльная должность капитана-инструктора - это мне еще предстояло решить, однако сейчас я больше склонялся к первому варианту.

Вместе со мной на Обломке живут сорок семь человек. Нечетное число - редкость для команды Трейлера, поскольку экипажи в длительные полеты обычно формируются из пар, предпочтительно супружеских. Но один из нас в спутнице жизни не нуждался. Мой старший помощник Альбрехт состоял из живой плоти только на шестьдесят процентов. Нижнюю часть тела ему заменял протез - следствие локальной аварии во время нашего прошлого рейса. Впрочем, это не сделало его менее полезным. Альбрехт был для меня не просто помощником и коллегой. Я ощущал его как правую руку, как надежнейшую опору и именно поэтому стоял насмерть, добиваясь его включения в команду.

Кроме меня и Альбрехта в рейсы на обломках ходили только двое: корабельный врач Кольцов и его жена Нина, специалист по наносистемам. Остальные тоже были отнюдь не новичками. За плечами у каждого годы работы в ближнем Космосе и высочайшая профессиональная квалификация, хотя я знаю, что для полета на Обломке этого иногда оказывается недостаточно.

У меня тоже есть подруга. Ольга - хорошая женщина и верный товарищ. Мы познакомились с ней во время моего полугодового отпуска после предыдущего рейса. Она успешно прошла профессиональный и психологический отбор и уже два года ждала места в команде, одновременно подыскивая партнера. Я тоже искал. Мой прежний партнер, моя жена погибла в той же аварии, что искалечила Альбрехта.

Узнав Ольгу, я недолго колебался и сейчас убеждаюсь с каждым днем, что сделал правильный выбор. Если наш полет пройдет успешно, возможно, стоит подумать о настоящем супружестве…

Как у командира у меня есть одна привилегия. Эта привилегия называется Друг. Не совсем обычный друг, но я считаю его настоящим, потому что мы знакомы уже очень и очень давно. Иногда мы с ним беседуем и даже играем в шахматы. К сожалению, не слишком часто, только когда он сам этого захочет. О нем знает только Альбрехт, хотя до сих пор не верит в его существование. Он чересчур критичен, этот Альбрехт, слишком уж рационален. Не один раз он пытался убедить меня, что никакого Друга не существует. И хотя делал он это достаточно деликатно, я с ним не дискутировал. Я вообще не разговаривал с ним, когда он пытался поднять эту тему. О чем говорить или не говорить с подчиненными - решаю я сам. Это точно такая же командирская привилегия…

Шагая по переходу к Центральному посту, я ощутил легкий толчок. Беспокойства он у меня не вызвал. Это компьютер привел в действие группу резервных двигателей, корректируя очередное смещение центра массы Обломка. Я свернул за угол и увидел впереди метнувшуюся в сторону фигуру.

– Эй! - удивленно окликнул я человека, лица которого не успел разглядеть. Простучали торопливые шаги, и все стихло. Что еще за игры? Кому это вздумалось от меня бегать и зачем?

Сквозь приоткрытую дверь в помещение Центрального поста я увидел Альбрехта. Он сидел в командирском кресле, уставившись в темный экран и задумчиво постукивая кончиками пальцев по панели. Услышав мои шаги, Альбрехт неторопливо поднялся, освобождая место.

– Сюда заходила Ольга, - сообщил Альбрехт. - Она тебя искала.

– Что-нибудь случилось?

– Не думаю, - медленно проговорил он, все еще погруженный в свои размышления. - К счастью, ничего серьезного у нас случиться не может.

– Кое-что все же происходит, - возразил я, усаживаясь в кресло. - В последние дни я постоянно слышу какие-то странные разговоры о неисправности Коммуникатора. С этим надо немедленно покончить. Альбрехт, разыщи Флетчера. Пусть разберется с этими дурацкими тестами. У Бартоло, кажется, немного сдают нервы, ему требуется небольшой отдых.

Флетчер - заместитель Бартоло. Я не сомневался в его компетентности и здравом рассудке.

– Кстати, у Войцеха с Еленой возникли проблемы, - сообщил я. - Кажется, они расходятся.

– Жаль, - равнодушно сказал Альбрехт. - Мне нравилась эта пара. Кто из них стал инициатором смены партнера?

– Елена. Не знаю, правда, кто ее новый избранник.

– Скоро узнаем, - пообещал Альбрехт и отвернулся, считая тему закрытой. Он слегка наклонился в направлении своего рабочего кресла, и его искусственные ноги - умные протезы - последовали вслед за измененным центром тяжести хозяина, аккуратно и надежно ступая в указанную сторону.

Пол вновь слегка качнуло. Мы удивленно взглянули друг на друга. Вторая коррекция в течение получаса? Такое бывает только на начальном этапе полета, когда Обломок разрывает гравитационные узы Солнца. Я включил тумблер связи с центром контроля.

– Центральный пост на связи. Что у вас происходит? - недовольно спросил я.

– Ничего, - тон ответа вахтенного механика показался мне немного растерянным и поспешным. - Плановая проверка двигателей группы резерва. Компьютер рекомендовал провести коррекцию в два этапа на половинной мощности для уточнения показаний.

– Об этом следует сообщать на Центральный пост немедленно, - сказал я. - Сурдин еще не пришел?

– Нет, - в голосе вахтенного проскользнуло удивление. Видимо, о личных проблемах своего сменщика Сливы он еще не знал, поэтому и не ждал стармеха.

– Когда придет, пусть свяжется со мной, - приказал я и отключился.

Я поплотнее устроился в кресле. Мне нужно было как следует поразмыслить над происходящим, но тут со стороны так и не закрытого мною люка я услышал голос Ольги:

– Ты здесь?

Даже в рабочем комбинезоне она оставалась чрезвычайно женственной. Я всегда смотрел на нее с удовольствием.

– Мне нужно с тобой поговорить, - сказала она. Я вышел за ней в коридор.

– У нас происходит что-то неладное, - начала Ольга без предисловий. - Ходят нелепые слухи, какие-то разговоры о том, что Коммуникатор не в порядке. Разве такое может быть? Я насторожился:

– От кого ты об этом услышала?

– Многие говорят… Например, сегодня мы беседовали с Еленой.

– Она так и сказала: Коммуникатор не в порядке? - пожелал уточнить я.

– Не совсем. Елена высказалась в том смысле, что если Коммуникатор не в порядке, это равносильно общей гибели.

– Но почему она так сказала? С какой стати она вообще заговорила о Коммуникаторе?

– Вполне естественно говорить о жизненно важных вещах, - быстро ответила Ольга и отвела взгляд. - Но разве с Коммуникатором может что-нибудь случиться?

Она знала ответ не хуже меня. Каждая операция по расширению достижимого пространства обходится человечеству слишком дорого, чтобы позволить ей окончиться неудачей. Понятно, что абсолютно надежных устройств в принципе существовать не может, но вероятность отказа систем Коммуникатора близка к нулю. Они многократно дублированы, снабжены колоссальным запасом прочности и надежности, нарушить который может только катастрофа планетарного масштаба. Примерно так я и ответил Ольге.

– Но мы не можем убедиться в этом сейчас, - сказала она, все так же избегая смотреть мне в глаза. Черт возьми, почему сегодня все они прячут от меня глаза!

– Конечно, не можем, - терпеливо ответил я. - И ты знаешь почему. Коммуникатор активируется только вблизи массы звездного порядка. Пока мы не войдем в систему, он останется законсервированным. А до этого времени тебе остается верить в исключительную квалификацию его создателей.

– Если бы дело было только во мне, - сказала она и повернулась, чтобы уйти, но я легонько удержал ее за плечо.

– Что там у Елены с Войцехом? - спросил я. - Надеюсь, их развод произойдет достаточно цивилизованно?

– Развод? - удивилась она. - Я ничего об этом не знаю. У них прекрасные, ровные отношения.

– Вот как! - пробормотал я. - Это точно?

– Разумеется. С чего ты взял, что они расходятся?

– Просто мне показалось… Ладно, забудем. Скажи, пожалуйста, Это именно Елена начала разговоры о Коммуникаторе?

– Да, - сказала она и в ту же секунду добавила: - Наверное… Не знаю. А что?

– Я просто спросил. Ладно, хорошо еще, что никому не пришла в голову мысль о реликтах… Ты, кажется, торопишься?

– Да. Хочу изменить режим обогрева грунта в девятой теплице. Что-то там идет не так…

Ольга покинула Центральный пост, а я вернулся на свое место. Что-то и в самом деле шло не так. Сурдин мне соврал, придумав эту историю с семейной размолвкой? Зачем? Или он так же, как и я, был введен в заблуждение? Может быть, это Ольга не в курсе событий? Нет, пожалуй, Елена не стала бы от нее скрывать. Для женщин необходимость поделиться с кем-то своими личными проблемами возникает намного чаще и острее, чем у мужчин. Но почему она заговорила о Коммуникаторе?

– Где Флетчер, Альбрехт? - спросил я.

– Я не могу его отыскать, - удивленно ответил он. - Личный фон не отвечает. Его нет ни в каюте, ни на вахте.

Последовал новый толчок. Он был мягче и, как мне показалось, немного продолжительней двух предыдущих. Что, в конце концов, происходит? Я решил разобраться с этим немедленно. Дорога в сектор «Д» занимала примерно четверть часа: наш корабль был огромен. Собственно, скорее, он походил на завод, состоящий из нескольких корпусов, соединенных друг с другом основными и дублирующими переходами. Чтобы пройти их все по большому кольцу, не хватило бы и двух часов - этим и объяснялось то обстоятельство, что в полном составе команда собиралась довольно редко, хотя каждого из членов экипажа я видел по нескольку раз в день.

Я шел по длинному переходу, соединяющему основной корпус с Центром двигательного контроля, раздумывая над услышанным сегодня, пока не уперся в закрытый люк. Кнопка автоматического открывания не действовала. В чем дело? Я взялся за штурвал механического привода: крутанул раз, другой и в недоумении отступил. Люк был заблокирован с противоположной стороны. Мое беспокойство резко усилилось, переходя в настоящую тревогу. Торопясь, я откинул крышечку поста связи и щелкнул тумблером общего вызова. Маленький экран оставался темным, связь здесь почему-то не работала.

Попасть в сектор «Д» можно было разными путями. Самый короткий из них - через сооружения шахтного комплекса. Я повернулся и побежал. Путь до зала управления горнодобывающими механизмами занял у меня минуты четыре - никогда еще я не передвигался по кораблю так быстро. С огромным облегчением я убедился, что дверь в зал работает нормально. Но сам зал оказался пуст! Сейчас здесь должна находиться смена из трех человек. Их обязанности нельзя было назвать слишком уж обременительными: механизмами управляла надежная автоматика, и на долю людей приходился лишь контроль за ее работой, нечастые профилактические осмотры и тестовые испытания. Но от этих обязанностей смену никто не освобождал! Покинуть рабочее место - недопустимое нарушение дисциплины.

Если я не встретил никого из них на своем пути, значит, все они ушли в том направлении, куда торопился я сам. Я пересек помещение и вошел в переход, ведущий к сектору «Д». Мне оставалось миновать компрессорный зал. Я не сомневался, что и там тоже не застану никого из членов команды - и не ошибся. Но связь здесь работала нормально. Я вызвал Центральный пост.

– Альбрехт?

– Слушаю, командир.

– Выход из основной галереи в сектор «Д» заблокирован. Там не работает пульт связи. Направьте туда дежурного ремонтника.

– Понял, командир.

– Альбрехт!

– Да, командир?

– Тебе не кажется, что у нас что-то происходит? Несколько секунд он молчал.

– Мне не кажется, - произнес он. - У нас действительно что-то происходит. Пять минут назад я пытался связаться с Центром контроля. Там никто не отвечает. Камеры визуального контроля отключены.

– Нарушена связь?

– Связь в порядке. Либо там никого нет, либо мне не захотели ответить. И еще одно… Флетчер в госпитале.

– Что с ним произошло?

– Его нашли без сознания возле монтажной площадки. По-видимому, он сорвался с лестницы во время одного из толчков. Я только что говорил с доктором Кольцовым. Он сказал, что у Флетчера сильное сотрясение мозга, ушибы, но с ним все будет в порядке.

Нелепость! Как мог Флетчер проявить такую неосторожность? Все происходящие события постепенно сплетались в очень неприятный узор.

– Где ты находишься? - услышал я голос Альбрехта.

– В компрессорной, перед люком в сектор «Д». Альбрехт!

– Да!

– Приготовься к введению режима «Экстрим». Жди моего сигнала.

– Ты считаешь, что все настолько серьезно?

– Пока еще я ничего не считаю. У меня недостаточно информации. Просто приготовься. Перейди на мой личный канал. Следи за мной внимательно и жди приказа.

За все время работы мне приходилось прибегать к режиму «Экстрим» всего два раза. В первый - когда в Обломок, который мы тащили к безымянной звезде под номером 674, угодил метеорит. Совсем маленький - массой не более двухсот граммов. Нам повезло, что столкновение было не фронтальным и энергия удара не превысила пятидесяти тонн в тротиловом эквиваленте. Но ее хватило, чтобы изменить курс, вывести из строя механизмы шахтного комплекса и уничтожить половину теплиц. На устранение последствий катастрофы у нас ушло около четырех месяцев, а домой из-за этого мы вернулись на полтора года позже, чем планировалось.

Во второй раз все начиналось примерно так же, как и сейчас. Даже при строжайшем отборе и великолепной психологической подготовке люди все равно остаются самым слабым звеном любой системы. Увы, этого не изменить. Интеллект коллектива равен сумме составляющих ее интеллектов. Но когда коллектив превращается в толпу, ее интеллект мгновенно падает до уровня самого безумного индивида. Достаточно одного легкого толчка, чтобы сплоченная команда превратилась в сборище сумасшедших. Но чтобы восстановить контроль, нужны намного более сильные потрясения…

Люк в сектор «Д» открылся в автоматическом режиме. Это меня немного обнадежило. Может быть, все сведется к незначительному отклонению от штатной ситуации, которое уже ликвидировано? Я миновал последнюю дверь и оказался в Центре контроля двигательных установок.

Сурдин был здесь. И Войцех тоже, и Елена, и Ольга, и вся смена горняков, и еще человек двадцать. Всего более половины команды. Они сгрудились перед транспортной тележкой, с которой им что-то вдохновенно вещал Бартоло, ожесточенно размахивающий руками. Он стоял лицом ко входу и увидел меня первым. Замолк на полуслове, застыл в неподвижности, так и не опустив вскинутую руку. Потом в направлении его взгляда ко мне медленно повернулись остальные.

– Вы здесь очень кстати, командир, - сказал Бартоло, и в голосе его прозвучало замешательство. Впрочем, он довольно быстро справился с ним. - Странно только, что не вы нас здесь собрали.

Бартоло - лучший программист из тех, кого мне доводилось знать. Я пришел к этому выводу еще на Земле, в Центре подготовки, и не переменил своего мнения до сих пор. Худощавый аргентинец, смуглый, подвижный, импульсивный, эмоциональный - типичный представитель своей нации. Удивительно, но его подругой стала Сигрун - полная и абсолютная противоположность по темпераменту. Казалось, ее безмятежное спокойствие выковано в недрах вечных ледников родной Исландии. Лед и Пламень - так я называл про себя эту пару, вполне удовлетворенный подобным соединением стихий. Если Бартоло стал причиной кризиса - это только моя вина. Мне следовало распознать в нем потенциального бунтаря.

Те, кто находился здесь, слушали сейчас его. Не меня. Ему, скорее всего, подчинялись. Не мне - их командиру. Это было очень серьезно.

«Друг мой, существующий, когда пожелаешь! - возопил я в мыслях своих. - Отчего ты не вездесущ и не сверхпроницателен, а также не доступен для общения именно тогда, когда ты мне особенно нужен! Друг ли ты мне вообще после этого?»

Кстати, отметил я, Сигрун среди собравшихся не было. Зато присутствовал Лозовский. Он стоял справа от Бартоло - на месте первого соратника.

– Что происходит, Бартоло? - требовательно произнес я. - Почему ты здесь, а не на своем рабочем месте? Кстати, тот же самый вопрос адресован и всем остальным.

– Люди хотят знать правду, командир, - сказал он. - Вы не можете им этого запретить.

– У меня никогда не было таких намерений, - пожал я плечами. - Так в чем же, по твоему мнению, заключается эта самая правда? Полагаю, я тоже имею право ее узнать.

– Я говорил вам об этом два месяца назад, - довольно нервно сказал Бартоло. - Коммуникатор не отвечает на стандартные тестовые запросы.

– В режиме межзвездного перехода для Коммуникатора не существует стандартов, Бартоло, - мягко возразил я. - Вы как специалист знаете это не хуже меня.

К сожалению, моя фраза оказалась роковой. Первоначальное смятение Бартоло, вызванное моим появлением, мгновенно прошло.

– Я специалист! - отчеканил он, сжигая меня пламенным взглядом черных очей. - Поэтому отвечаю за каждое свое слово. А вы, командир, всего лишь администратор, который обязан доверять заключениям специалистов. И я как специалист утверждаю: Коммуникатор неисправен. Мы не в силах его восстановить. Врата не раскроются никогда!

Ожидая от него именно этих слов, я смотрел не на него, а на остальных членов экипажа. И видел по их глазам, по стиснутым челюстям и сжатым кулакам, что уровень их доверия к идиотской фантазии Бартоло на порядок выше, чем доверие ко мне или верность служебному долгу. Однажды мне довелось испытать подобное, и в тот раз я победил. Поэтому не стал отчаиваться.

– Я не буду спорить с тобой, потому что ты совершенно не прав, - сказал я очень громко и одновременно предельно спокойно. - Ты не единственный специалист в этой области. Интересно узнать, что думает Флетчер?

– Флетчер думает точно так же, - закричал Бартоло еще громче. - И я уверен, что произошедшее с ним - не случайность. Кто-то очень постарался, чтобы Флетчер сейчас ничего не мог нам сказать!

– Это неправда, - отчеканила Ольга. Она вышла из толпы и встала рядом со мной. - Я говорила с Флетчером всего несколько часов назад…

Но Бартоло грубо перебил ее.

– Коммуникатор не работает! - завопил он. - Врата мертвы, они не могут раскрыться и не раскроются никогда!

Беда в том, что это была правда. Только слово «никогда» следовало бы исключить. Коммуникатор бесполезен в полете. Врата не раскрываются в ничто. В сверхсветовом безвременье для них нет опоры. Я начал это объяснять, но речь мою прервали яростные протестующие вопли. Люди подступали ко мне всё ближе, в их искаженных лицах я едва узнавал членов своей команды - тех, кого выбирал лично и предлагал на утверждение Совету. Ольгу бесцеремонно оттолкнули в сторону, они были на грани безумия, они забыли, что командир - это я, и готовы были разорвать меня на куски.

Усыпляющий газ, изоляция, индивидуальный уход и полный контроль за процессом выздоровления - это было единственно правильное решение для каждого из них. Я не собирался терять ни одного члена своего экипажа. Так придется поступить, если мне не удастся овладеть ситуацией.

– Подождите! - я поднял руки, останавливая надвигающуюся толпу. - Кто-нибудь из вас хоть раз слышал об отказе Коммуникатора? Разве такое когда-нибудь случалось?

– Да! - заявил Бартоло. - Обломок, посланный к Вольфа-359, исчез навсегда вместе с командой. И ты об этом знаешь! Они не смогли вернуться!

– Они не смогли долететь, Бартоло, - грустно поправил я его, - это не подлежит сомнению. С ними могло случиться все, что угодно.

– Ложь! - выкрикнул он с ожесточением. - Ты еще расскажи нам сказку про спящего в Обломке реликта, которого они разбудили.

– Реликт - это не сказка… - начал было я, но Бартоло меня перебил:

– Нас кормили этой ложью, чтобы не потерять лицо. Чтобы не признаваться в том, что экспедиция к Вольфа была послана на гибель. Только ребенок поверит в сказки о воскресающих чудовищах пояса астероидов. Все это чушь!

Двенадцать лет назад проходческий комплекс, заброшенный на Обломок-15, был полностью уничтожен, едва он углубился под поверхность астероида, успев передать изображение гигантской бесформенной массы, атакующей механизмы. Камера не показала облик существа - только движение живой, странно переливающейся плоти. Это была единственная встреча человечества с загадочным Нечто, которое вскоре начали называть реликтом, но ее хватило, чтобы запомнить навсегда. Людям так и не удалось выяснить, с кем или с чем они столкнулись. Обломок-15 необъяснимым образом исчез. Он был навсегда утерян в пространстве.

Неудача с экспедицией к Вольфа-359 подлила масла в незатухающее пламя. Может быть, на том обломке тоже оказался реликт? Впрочем, отнюдь не все были склонны верить в их существование, объясняя и первый, и второй инцидент намного более естественными причинами, а ту странную запись - дефектом оборудования.

Я верил.

– Но у тебя нет никаких доказательств, что экспедиция к Вольфа-359 исчезла в результате отказа Врат, - сказал я. - Как нет доказательств неисправности нашего Коммуникатора.

– Доказательства есть, - презрительно сказал он. - Но они доступны пониманию только профессионалов. Никто из вас все равно не сможет разобраться в ситуации.

Круг замкнулся. Я понял, что любые аргументы наткнутся на полное нежелание их воспринимать. Нужно немедленно перехватывать инициативу, однако теперь уже иным способом.

– Альбрехт! - воскликнул я, зная, что он следит за происходящим.

– Я объявляю режим «Экс…»

Договорить до конца мне не удалось. Я почувствовал движение за своей спиной, потом в глазах вспыхнуло - и наступила темнота…

Доктор Кольцов закончил перевязку, и я смог подняться. Повязка слегка давила, в голове гудели чугунные колокола, но в остальном я чувствовал себя сносно. В каюте нас было четверо: я, Альбрехт, Кольцов и Ольга - видимо, единственные, кого не поразило безумие. Мятеж оказался неплохо подготовлен. В общем-то бить меня по голове не стоило. Альбрехта схватили еще тогда, когда я пытался успокоить восставших, так что шансов на успех у меня не было.

Каюту ощутимо качнуло. Пауза, затем еще два толчка подряд.

– Они пытаются взломать программу контроля за работой двигательной установки, - безучастно прокомментировал Альбрехт. - Они хотят развернуть Обломок и положить его на обратный курс. Они считают, что это единственный шанс.

– Идиоты, - пробормотал я. - Им никогда не справиться с управлением Обломком.

– Я знаю, - кивнул Альбрехт.

– Что это значит? - спросил Кольцов.

– Это значит, что теперь мы действительно никогда не вернемся на Землю, - спокойно объяснил Альбрехт. - Рассчитать обратный курс невозможно. Обломок не предназначен для возвращения. Это трейлер, а не пассажирский лайнер.

Снова слабый толчок. Еще один.

– Защита от дурака сопротивляется вмешательству, - пояснил Альбрехт. - Пока еще программа удерживает Обломок на курсе. Думаю, чтобы уничтожить ее окончательно, им понадобится не менее двух суток.

– Неужели мы не сумеем что-нибудь придумать? - воскликнула Ольга.

– Придумать можно что угодно, - пожал я плечами. - Каждый из нас может вволю пофантазировать. Только выйти отсюда мы не сумеем, заперли они нас надежно.

– Почему же ты так спокоен?

– Потому что вынужден просто ждать развития событий, на которые никак не могу повлиять, - ответил я. - Эмоции сейчас абсолютно бесполезны.

Я подошел к столу, включил компьютер и убедился, что выход в сеть трейлера заблокирован. Мятежники и здесь оказались предусмотрительны. Небольшие толчки повторялись еще некоторое время, а потом прекратились. Мы сидели молча. Каждый переживал происходящее по-своему и, к счастью, без истерик.

– Партию в шахматы? - предложил я Альбрехту, но тот уныло покачал головой.

– Поиграй лучше со своим Другом, - невесело усмехнулся он. - Интересно, что он обо всем этом думает? Кстати, он не собирается нам помочь?

– Не знаю, - ответил я, и это было правдой.

– Что еще за друг? - спросил доктор Кольцов.

– Так, шутка, - сказал Альбрехт. - Личный призрак нашего командира. Программа, с которой он развлекается и которую в своем воображении наделил некими человеческими качествами. А у вас есть свой призрак, доктор?

– Нет, - растерянно ответил тот. - А у вас? Альбрехт ненадолго задумался.

– Есть, - произнес он после паузы. - Только я с ним почти не общаюсь. У всех есть свои призраки, но не каждый это сознает.

– Возможно… - доктор выглядел озадаченным, но продолжить не сумел: очередной толчок был такой силы, что сбил нас с ног. Освещение погасло, толчки следовали один за другим, не позволяя подняться. Казалось, пол разверзнется под нами, и мы окажемся в пространстве. Кто-то закричал в темноте, кажется, это был Кольцов. Мы катались по полу, сталкиваясь друг с другом, цеплялись за обломки мебели в попытке удержаться…

А потом все прекратилось. Загорелись лампы аварийного освещения. Я осторожно приподнялся, удивившись легкости, с которой мне удалось это сделать.

– Что это было? - хрипло спросила Ольга.

Морщась от боли, она растирала плечо. Надеюсь, это был не перелом и не вывих. Доктор Кольцов сидел на полу, прижимая платок к рассеченному лбу. Я отделался легкими ушибами. Альбрехту повезло больше всех. Он совершенно не пострадал. Ощущение потери веса вызвало у меня легкую тошноту, хотя полная невесомость не наступила. Привычная сила тяжести, равная земной, уменьшилась примерно вдвое. Это означало, что двигательные установки работают на половинной мощности.

– Неужели им удалось взломать программу? - проговорил Альбрехт. - Хотел бы я знать, что они там натворили?

– Боюсь, дела обстоят серьезней, - возразил я. - Очень скоро мы узнаем нечто малоприятное…

Однако вспомнили о нас примерно через час. Несколько раз нам слышались чьи-то торопливые шаги в коридоре, хотя это могло быть просто слуховой иллюзией, рожденной напряженным ожиданием: звукоизоляция помещений трейлера почти абсолютна. Наконец щелкнул запор и дверь распахнулась. На пороге стоял Лозовский, лицо его выражало тревогу и растерянность.

– Командир, - сказал он срывающимся голосом, - в шахте что-то происходит!

В разреженной атмосфере галереи висела густая пыль, сквозь ее плотный полог угадывались обломки металла и отвалившиеся глыбы породы. На переднем плане телекамера показывала сплющенный кусок металла, в котором лишь по отдельным деталям с трудом можно было опознать останки транспортной тележки. А в глубине, на пределе видимости ворочалось нечто огромное, бесформенно-тягучее, изредка поблескивающее в луче прожектора.

– Ужас Космоса, - услышал я голос Бартоло. - Мы пробудили его и поплатимся за это.

Он уставился на экран неподвижным, совершенно безумным взглядом. Рот его был полуоткрыт, по подбородку стекала слюна. Мне вдруг стало его жалко.

– Сурдин! Шепель! Уведите его отсюда! - приказал я. - Доктор, дайте ему успокоительного.

Бартоло подхватили под руки и повели из помещения. Он слабо сопротивлялся. Я заметил, что Шепель старается на меня не смотреть. Это именно он огрел меня тогда по голове. Интересно чем? Интересно также, что же на самом деле произошло с Флетчером. Сейчас его «падение» казалось мне еще более странным.

– Рассказывайте, Лозовский! - потребовал я.

– После серии толчков обрушилась боковая стена галереи, - торопливо заговорил он. - Оно появилось оттуда. А потом Обломок словно встал на дыбы…

– Пострадавших нет?

– В шахте никого не было. Проходка, как обычно, шла в автоматическом режиме.

– Значит, кому-то здорово повезло, - пробормотал я. - Дальше!

– Управление не работает. Мы потеряли контроль над механизмами Обломка за исключением систем жизнеобеспечения. После этого мы заблокировали выходы из шахты. Хотели отвести комбайны, но они тоже не отозвались. Связь с ними прервана. Программа двигательного комплекса не отвечает на наши запросы. Синтез рабочего вещества практически прекращен, хранилище или разрушено, или заблокировано. Те двигатели, которые не вышли из строя, питаются из аварийного резерва: в таком режиме они проработают не более суток…

Помещение Центрального поста не могло вместить всех желающих. Человек пятнадцать стояли в переходе за проемом распахнутого люка. Но каждое произнесенное здесь слово слышали все.

– Вы хотите вернуться на Землю? - громко спросил я их всех сразу. - Это вы намерены захватить с собой?

Нарочито театральным жестом я указал на экран визора.

– Командир! Сейчас нет времени для иронии, - холодно и спокойно произнес Лозовский, и только теперь я заподозрил, что истинным руководителем смуты мог быть он. Но почему?

– Что вам от меня нужно?

– У нас нет никакого оружия, командир, - сказал Лозовский. Действительно, нет. Десяток автоматических винтовок и несколько пистолетов из моего личного сейфа в данном случае не помогут.

– Вы меня выпустили для подтверждения этого факта?

– Мы надеемся, что вы подскажете, как нам быть, - теперь голос Лозовского звучал устало. - Командир! Мне известно, что вам приходилось иметь дело с реликтом. Вы были на Осколке-15. Вы - один! - вернулись с него живым и невредимым.

Я обвел взглядом окружавших меня людей. Покорность судьбе, страх, боль, усталость - вот и все, что было написано на их лицах.

– Я не сумею ничего сделать, если вы не поможете себе сами, - кашлянув, начал я. - Я не найду аргументов, если вы все вместе перестали верить в справедливость результатов таблицы умножения. Я вообще ничего не смогу, если вы не вспомните, для чего здесь находитесь. - Сделав паузу, я набрал воздуха и заорал: - Понимаете или нет?!

Они молчали, они просто смотрели на меня. В глазах некоторых я читал надежду, в глазах других - обреченность, а третьих - стыд. Это, последнее, обнадежило меня больше всего.

– Мне понадобится помощь каждого из вас, - произнес я уже нормальным тоном. - У нас не так много времени.

– Что вы намерены предпринять? - спросил Лозовский.

Я подошел к компьютеру и вызвал на большой экран трехмерную схему нашего Обломка. Его внешний вид мало чем напоминал космический корабль, но я давно привык воспринимать его именно в этом качестве. Жилой сектор, укрытый от галактического излучения под каменной броней «носовой части», двигательные установки, усеивавшие «корму» и «борта», сооружения шахтного комплекса, туннели и галереи, пронизывающие тело Обломка. Шестая галерея проходила у правого «борта». Там, в толще массивного выступа, сейчас находилось странное существо, поставившее под угрозу всю нашу миссию и сами жизни.

– Насколько я понимаю, у нас есть только одна возможность, - сказал я. - Мы должны отсечь от Обломка весь этот сектор. Избавиться от него вместе с реликтом.

Лозовский посмотрел на меня почти с ужасом.

– Мы потеряем десятую часть массы Обломка! А вместе с ней лишимся почти половины шахтного оборудования.

– Того, что останется, нам будет достаточно для подержания режима полета до самой цели. Вы не хуже меня знаете, насколько велик ресурс установок. Однако ни о каком возвращении думать больше не придется.

– Это невозможно! - воскликнул Лозовский с неожиданной злобой.

– У вас есть другое предложение?

Я ждал несколько секунд, потом оттолкнул его и шагнул к напряженно слушавшим наш разговор людям.

– Это единственный выход, - сказал я. - Другого решения быть не может. Мы не в состоянии победить это существо. У нас просто нет для этого никаких средств. Пока оно находится в этой зоне, у нас еще остается шанс. Но если реликт начнет движение к центру Обломка, шанса уже не будет. Или кто-то в этом сомневается?

Ответом мне было молчание.

– Хорошо! - я снова повернулся к схеме. - Мне нужны четыре команды для пробивки скважин и закладки зарядов. Здесь, здесь, здесь и здесь. Основной заряд требуется доставить в галерею, но этим займусь я сам. Главное условие - быстрота. Взрывы должны произойти абсолютно синхронно.

– Ты пойдешь в галерею? - спросила Ольга.

– Мне уже приходилось делать нечто подобное.

– Я пойду с тобой, - сказал Альбрехт.

– Ты нужен мне здесь, - возразил я. - Когда все будет готово, по моей команде подорвешь заряды. Лозовский! А вы возьмите людей и попытайтесь восстановить хоть какой-то контроль за двигательной установкой. После взрыва нам понадобятся все оставшиеся ресурсы.

Он молча кивнул и хотел пройти мимо, но я остановил его.

– Скажите, Лозовский, идея возвращения принадлежит вам? - негромко спросил я. - Это вы убедили Бартоло и других, что Коммуникатор не в порядке?

– Какое это сейчас имеет значение? - пробормотал он сквозь зубы.

– Но почему? - изумился я. - Почему именно вы?!

– Ирина больна, - выдохнул он. - Кольцов сказал, что ей осталось максимум полтора года. Она не доживет до возвращения, здесь ей невозможно помочь. Я хотел, я должен был спасти ее…

Он резко повернулся и пошел прочь, а я уставился на доктора Кольцова, который стоял, опустив голову. Он обязан был мне сказать! Впрочем, сейчас нас заботило совсем другое…

Скафандр был громоздок и тяжел даже при половинной гравитации. Надеюсь, мне удастся выбраться из него до того, как будет восстановлено нормальное тяготение. Здесь, под поверхностью Обломка, существовала атмосфера, возникшая как побочный результат нашей деятельности - разреженная смесь инертных газов, аммиака и метана, растаявших и испарившихся, когда температура перевалила за сто пятьдесят градусов по абсолютной шкале. Магнитная платформа с зарядом медленно плыла, плавно огибая обрушившиеся со стен куски породы. Я двигался противоположно направлению постоянного ускорения Обломка - а значит, субъективно спускался по винтообразно проложенной галерее - и думал, что без транспортного средства обратный километровый подъем был бы мне вряд ли под силу.

Несколько раз я миновал просторные залы выработок, где неподвижно застыли механизмы. Поднятая толчками пыль уже успела опуститься, фонарь на моем шлеме высвечивал пространство метров на двадцать вперед, но присутствие реликта я ощутил задолго до того, как платформа совершила последний поворот. Вначале легко заломило в висках, потом боль словно стекла назад, переместившись в затылок.

Но он услышал и узнал меня, конечно же, намного раньше.

Эта игра мне совсем не нравится, - сказал он.

Мне тоже, - ответил я.

Но у нас не было другого выхода.

К сожалению, - согласился я.

Тебе придется испортить такой хороший дом.

Здесь останется еще достаточно места для нас, - сказал я. - К тому же скоро ты подберешь себе новый, если захочешь.

Да, - подтвердил он. - Скоро.

Платформа повернула в очередной раз, и я его увидел. Сейчас он выглядел уже не таким огромным, каким предстал перед нами на экране монитора и каким я много лет назад встретил его. Плоть его сжималась короткими пульсирующими движениями. Кстати, монитор я отключил еще до выхода в галерею, поэтому созерцал происходящее в одиночестве.

Теперь я не смогу разговаривать и играть с тобой, - сказал он. - Мне понадобится долгий отдых.

Я знаю. У нас еще будет время для разговоров и игр.

Не думаю, что он услышал мои последние слова. Пульсация его тела прекратилась, и одновременно исчезла боль в моем затылке. Теперь передо мной был просто валун, слегка сплюснутый каменный эллипсоид около полуметра в диаметре.

Я снял с платформы заряд, погрузил эллипсоид и двинулся в обратный путь. Подходящее место для своего Друга я присмотрел заранее, в одном из боковых штреков под жилым сектором. Надеюсь, мне не придется его больше беспокоить, и мы оба доберемся туда, куда стремимся попасть. Я - чтобы доставить и инициировать Врата; а он, как мне кажется, - просто из любопытства. Это второе наше путешествие после той встречи на Обломке-15. И теперь он уже дважды помог мне в сложных ситуациях. Если мне доведется совершить еще один рейс, думаю, без него мне будет одиноко…

Дальше все шло точно по плану. После того как я вернулся и избавился от скафандра, Альбрехт взорвал заряды, и от нашего Обломка отлетел довольно приличный осколок, унося в глубины Вселенной, как с облегчением счел экипаж, неизвестное чудовище. Еще около двух месяцев мы ликвидировали повреждения, корректировали курс, а потом приходили в себя. Проблема Ирины, подруги Лозовского, оставалась открытой. Я к ней не возвращался, потому что просто не знал, как ее решить, но порой мне казалось, что Друг способен помочь и здесь. Если я его попрошу, если сумею объяснить, когда он сможет наконец меня услышать, в очередной раз пробудившись от своего долгого сна. На Обломке, ушедшем к Вольфа-359, не было реликта, это известно мне абсолютно точно. Что произошло там на самом деле - скорее всего, мы не узнаем никогда. Может быть, командиру Обломка не удалось справиться с охватившим команду безумием. У него не было Друга, ему некому было помочь, когда слабое звено внезапно лопнуло…

Друг - сильное звено в моей команде. Я бы сказал даже - самое сильное, и все его возможности мне до сих пор неведомы.

И лишь иногда - очень редко! - я спрашиваю себя: что ему, вечному и бессмертному, до меня, жалкого кусочка протоплазмы, чей жизненный срок измеряется лишь секундами его собственного существования? Зачем он нашел меня вновь после первой встречи на Обломке-15? Почему неустанно сопровождает меня и помогает в самые трудные моменты?..

Засыпающий мерг - тот, кого люди называли реликтом, - сонно вслушивался в сигналы мозга партнера. Человек немного ошибался, но вряд ли имело смысл выводить его из заблуждения. Это всего лишь их первое совместное путешествие. Человек не умеет отличать одного мерга от другого, родителя от детенышей, которым пришла пора покинуть гнездо, где стало тесно. В прошлый раз спутником партнера был совсем другой мерг. Звезда их прежнего общего мира начинает гаснуть, хотя гнездо совершит еще не один десяток тысяч оборотов вокруг светила, пока человек это впервые заметит. Время для мерга действительно не имеет особого значения, но отчего не воспользоваться взаимной помощью, если пути их миграции совпали на коротком отрезке. У партнера возникли трудности, и мергу пришлось немного помочь ему, потому что он тоже не желал менять маршрут, намеченный изначально. Теперь путешествие завершится успешно, однако скоро их пути разойдутся навсегда. Люди слишком переменчивы и тем сложны для постоянного общения, учитывая, насколько коротка их жизнь. Этот человек, ставший партнером, счастливое исключение, единственный удачный контакт из множества прежних попыток, совершенных за тысячи оборотов гнезда вокруг звезды. Поэтому люди займутся своими делами, а мерг отправится дальше уже в одиночестве, чтобы когда-нибудь построить собственное гнездо.

Чувство печали было незнакомо мергу, но нечто похожее на сожаление он испытывал. Игры, которые придумал человек, ему нравились, жаль, что о них придется забыть. Все же мерг был еще так молод…