"Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб" - читать интересную книгу автора (Соколов Борис Вадимович)

ОХОТА НА СТАЛИНА ОСЕНЬЮ СОРОК ЧЕТВЕРТОГО: НЕВЗОРВАВШИЙСЯ КОМ ГРЯЗИ

К тому времени, когда разворачивалась «одиссея» агентов Грегора и Игоря и происходило действие в романе Богомолова, в конце лета и осенью 1944-го, относится, возможно, и единственная попытка немецкой разведки организовать убийство Сталина. Хотя и здесь до сих пор больше вопросов, чем ответов, и нет уверенности, что такой план реально существовал, а не был придуман уже после войны заправилами немецких и советских спецслужб.

О попытке покушения на Сталина рассказал в своих мемуарах Шелленберг. Вот как это было по немецкой версии мемуаров:

«Рейхсминистр иностранных дел попросил меня приехать к нему по срочному делу в замок Фушль в Австрии. По дороге я заехал к Гиммлеру, который в то время находился в своем специальном поезде в Берхтесгадене (дело происходило в середине 1944 года. – Б. С.) Он сообщил мне в общих чертах, что Риббентроп собирается обсудить со мной вопрос о покушении на Сталина. Самому ему, сказал Гиммлер, очень нелегко отдавать такой приказ, так как он, как и Гитлер, верит в историческое провидение и считает Сталина великим вождем своего народа, призванным выполнять свою миссию. То, что Гиммлер решил все же устроить покушение на Сталина, свидетельствовало, насколько пессимистически он смотрел теперь на наше военное положение.

Когда я прибыл в Фушль, Риббентроп сначала завел разговор о США, о возможности повторного избрания Рузвельта на пост президента и о прочих вещах. Я поддерживал разговор и уже собирался откланяться, как вдруг Риббентроп переменил тон и с серьезным выражением лица попросил меня задержаться. Ему нужно, сказал он, обсудить со мной одно очень важное дело, в которое никто не посвящен, кроме Гитлера, Гиммлера и Бормана. Он тщательно ознакомился с моей информацией о России и считает, что для нас нет более опасного врага, чем Советы. Сам Сталин намного превосходит Рузвельта и Черчилля по своим военным и государственным способностям; он единственный, кто действительно заслуживает уважения. Но все это заставляет рассматривать его как опасного противника, которого необходимо устранить. Без него русский народ не сможет продолжать войну. Риббентроп сообщил, что он уже беседовал с Гитлером на эту тему и заявил ему, что готов пожертвовать в случае необходимости собственной жизнью, чтобы осуществить этот план и тем самым спасти Германию. И Риббентроп начал излагать свой план. Необходимо попытаться, сказал он, привлечь Сталина к участию в переговорах, чтобы в удобный момент застрелить его. Правда, Гитлер заметил, сказал Риббентроп, что провидение отомстит за это, но все же поинтересовался, кто мог бы взяться за проведение этого плана в жизнь или кого можно наметить хотя бы в сопровождающие. Тут Риббентроп уставился на меня своим неподвижным взглядом и сказал: «Я назвал фюреру ваше имя». После этого, добавил он, Гитлер поручил ему еще раз как следует обсудить это дело со мной. «Вот почему, – заключил он, – я попросил вас приехать». Думаю, что лицо мое во время этого монолога не дышало интеллектом, так как план показался мне более чем сумбурным. Но хоть какой-то ответ дать было необходимо. Однако не успел я раскрыть рта, как Риббентроп сказал, что продумал до малейших деталей практическое выполнение плана. Разумеется, сказал он, следует ожидать, что советская охрана будет крайне бдительной, поэтому вряд ли удастся пронести в зал заседаний ручную гранату или пистолет. Но он знает, что наш технический отдел разработал модель авторучки, в корпус которой вмонтирован револьверный ствол. Пуля обычного калибра, выпущенная из этой «ручки» на расстоянии от шести до восьми метров, попадает точно в цель. Поскольку такая авторучка вряд ли вызовет подозрения охраны, этот план, считал Риббентроп, можно успешно осуществить, лишь бы рука не дрогнула.

Рассказывая, Риббентроп воодушевился до самозабвения и стал похож на подростка, начитавшегося «индейских» романов о похождениях Винету. Но отвечать ему было нужно, лишь тщательно взвешивая каждое слово: ведь он обо всем доложил бы Гитлеру. Я сказал, что хотя план представляется мне осуществимым с технической точки зрения, но главная проблема заключается в том, как вообще усадить Сталина за стол переговоров. Опираясь на опыт в делах с русскими, накопленный мной в Стокгольме, я полагал, что это будет очень нелегким делом. (Через своего сотрудника д-ра Лангбена я попробовал установить контакты с Россией, чтобы обсудить вопрос о возможности сближения между Германией и Советским Союзом. Тем самым я хотел оказать давление на западных союзников, распространяя информацию о таких переговорах с помощью третьей стороны. Но мои попытки не дали результатов, так как Сталин – явно не доверявший нам, чему способствовало неуклюжее вмешательство Риббентропа, резко изменил курс. Могло быть и так, что Сталин намеревался провести всего лишь тактический маневр, чтобы со своей стороны оказать давление на западных союзников.) Я не утаил также, что вряд ли имеет смысл устанавливать контакты с русскими через меня, так как я уже подорвал свою репутацию в их глазах. Поэтому я предложил Риббентропу попробовать самому установить эти контакты. Если ему это удастся, я всегда готов помочь ему и советом, и делом.

«Я подумаю, – сказал Риббентроп, – поговорю с Гитлером и вновь вернусь к этому вопросу». Этим, видимо, и закончился план о ликвидации Сталина, ибо Риббентроп впоследствии в разговорах со мной ни разу не затрагивал этой темы.

Гиммлер, которого обрадовал мой ответ Риббентропу, считал, однако, что определенные шаги в этом направлении необходимо предпринять. Уступая непрерывному давлению сверху, наши специалисты в конце концов разработали специальную аппаратуру, принцип действия которой был таков.

Наш агент должен был прикрепить к одному из автомобилей Сталина небольшой комок клейкого вещества, внешне напоминающего пригоршню глины. Это была высокоэффективная взрывчатка, легко пристающая к любому предмету под нажатием руки. В ней было вмонтировано регулируемое по радио взрывное устройство.

Входивший в состав оборудования передатчик распространял ультракороткие волны на расстояние до семи километров, которые автоматически включали взрыватель, в результате чего происходил взрыв. Это задание было поручено двум военнопленным офицерам Красной Армии, которые долгое время провели в заключении в Сибири и ненавидели Сталина. На большом транспортном самолете, на борту которого находился русский милицейский автомобиль, агентов доставили в окрестности Москвы. Под видом патруля они должны были успешно проникнуть в центр русской столицы, так как не только затратили несколько месяцев на подготовку, но и были снабжены всеми необходимыми документами. Но план все же провалился. Так никогда мы и не узнали, что сталось с этими людьми».

В варианте мемуаров Шелленберга, изданных в английском переводе, более подробно объясняется, почему был избран столь экзотический способ покушения: с глиной – взрывчаткой и камуфляжем взрывного устройства. Оказывается, два упомянутых советских офицера сами предложили немцам свои услуги по осуществлению убийства Сталина. При этом один из них утверждал, что хорошо знаком с механиком кремлевского гаража, который может помочь им в исполнении задуманного.

О своем плане устранить Сталина во время возможной мирной конференции в нейтральной стране с помощью стреляющей «авторучки» сам рейхсминистр Риббентроп в мемуарах не говорит ни слова. Однако надо принять во внимание условия, в которых Риббентроп писал свои воспоминания: в Нюрнбергской тюрьме, в ожидании суда и жесточайшего приговора. Мемуары ведь должны были помочь ему в ведении защиты на процессе. Признание же в намерении лично убить, и ценою собственной жизни, одного из трех лидеров антигитлеровской коалиции могло только приблизить виселицу, от которой Риббентроп все равно не ушел. Поэтому не исключено, что в этом случае Шелленберг говорит правду. Другое дело, что план устранения Сталина во время гипотетической советско-германской мирной конференции казался шефу разведки, как он прямо признается в американском варианте своих мемуаров, бредовым.

Действительно, если уж прогнозировать возможность личного участия Сталина в каких-либо переговорах, то это могло произойти только в переговорах с Гитлером, а никак не с Риббентропом, который слишком уступал советскому диктатору по месту в правящей иерархии и реальному политическому весу. Фюрер же совершать ценою своей жизни покушение на Сталина во спасение Германии явно не собирался. Вообще Гитлер относился к Сталину с определенным пиететом, сознавая сродство их тоталитарных режимов и диктаторских душ. В 1942 году, в период наибольших побед вермахта, он называл Сталина «одной из самых необычных фигур в мировой истории», а в самом начале войны выражал надежду, что Сталин примирится с Германией, уступив европейскую часть СССР, но оставив себе обширные владения в Азии. 22 июля 1942 года в предназначенной «для истории» застольной беседе фюрер предупреждал:

«Было бы глупостью пренебрежительно относиться к стахановской системе. Вооружение и снаряжение русских армий являются лучшим доказательством ее эффективности в использовании промышленной рабочей силы. Сталин также заслуживает нашего безусловного уважения. По-своему он чертовски хороший парень! Он знает свои образцы, Чингисхана и других, очень хорошо, а масштаб его индустриального планирования превзойден лишь нашим Четырехлетним планом. И нет сомнений, что он очень решительно выступает за то, чтобы в СССР не было безработицы, обычного явления в капиталистических государствах вроде Соединенных Штатов Америки…»

А месяц спустя, 22 августа, Гитлер утверждал, что не имел бы ничего против того, чтобы Сталин сбежал куда-нибудь в Китай.

Словом, «друг Адольф» с тяжелым сердцем вел войну против «друга Иосифа». Но что тут поделаешь? Рейху нужно было «жизненное пространство», а оно открывалось только на Востоке. СССР как политическая и экономическая, во многом мистифицированная сила, стоял на пути Германии к мировому господству, а расовая теория немцев требовала порабощения славянских «недочеловеков», способных лишь прислуживать арийской «расе господ».

Совсем иная ситуация, чем в середине 1942-го, сложилась два года спустя, в середине 1944-го, после высадки союзников в Нормандии и новых сокрушительных поражений немецких войск на Восточном фронте. Теперь, если верить Шелленбергу, Гитлер, пусть не без колебаний, как говорится, скрепя сердце, был готов санкционировать покушение на советского вождя в призрачной надежде, что успех теракта может вывести растерянную, дестабилизированную Россию из войны. Эти расчеты конечно же никакого под собой серьезного основания не имели, да и вероятный преемник Сталина – упрямый Молотов никакой склонности к сепаратному миру не проявлял. И вообще, непонятно, как это советские руководители могли упустить ставшую уже верной победу ради каких угодно договоренностей со столь одиозной, дикой фигурой, как Гитлер.

Очевидно, в то время Шелленберг уже нисколько не сомневался в поражении Германии и не хотел связывать свое имя с таким черным в ту пору делом, как покушение на Сталина, чтобы не усугублять свою вину перед победителями. Из его мемуаров видно, как упорно он уходил от этого поручения, стремясь переложить его на Риббентропа или Гиммлера. Да и понимал шеф германской разведки, опытный профессионал, что сущую ерунду предлагает почтенный рейхсминистр иностранных дел. Не такой Сталин человек, чтобы доверчиво отправляться в какую-то нейтральную страну для встречи с высокими немецкими представителями.

Возможен и такой вариант. Шелленберг не испытывал особо теплых чувств к Риббентропу. Рейхсминистр иностранных дел был сторонником соглашения со Сталиным, тогда как шеф внешней разведки выступал за заключение сепаратного мира с западными державами. После казни Риббентропа Шелленберг мог его, поверженного, попросту дискредитировать, выдумав историю со стреляющей авторучкой, с намерением рейхсминистра убить Сталина. Вот и выходило, что все слова Риббентропа о необходимости достичь договоренности с Россией были не более чем хитрой уловкой, с целью заманить советского лидера в смертельную ловушку, ну а он, Шелленберг, представал как горячий сторонник достижения взаимопонимания с Англией и США в историческом деле противостояния коммунизму.

Наводит на сомнения и то обстоятельство, что в этой истории с несостоявшимся покушением все, кто участвовал в его обсуждении – Риббентроп, Гиммлер и Гитлер, – ко времени работы Шелленберга над мемуарами были уже мертвы и не могли ни подтвердить, ни опровергнуть им написанного. Так что, по сути, полету шелленберговской фантазии уже ничто не препятствовало.

Существовал ли план Риббентропа в действительности или нет, ясно одно; в 1944-м любому здравомыслящему человеку должна уже была быть очевидна его полная несостоятельность и неосуществимость. За все время пребывания у власти Иосиф Виссарионович за границу выезжал только дважды: в Тегеран и в Потсдам, на встречи с главами союзных государств. Однако «заграница» эта была тогда чисто условная, географическая, поскольку в обоих случаях вождь пребывал на территориях, оккупированных советскими войсками.

Сталин рисковать без нужды не любил, а после убийства Кирова очень опасался за свою жизнь. Тот же Судоплатов свидетельствует: «До убийства Кирова Сталина нередко можно было встретить на Арбате в сопровождении Власика – начальника личной охраны и двух телохранителей. Он часто заходил к поэту Демьяну Бедному (тоже жившему в Кремле. – Б. С.), иногда посещал своих знакомых, живших в коммунальных квартирах. Сотрудники НКВД и ветераны, имевшие знак «Почетный чекист», на котором изображен щит и меч, и удостоверение к нему, могли беспрепятственно пройти на Лубянку; они имели право прохода всюду, кроме тюрем. Вся эта система была немедленно изменена: убийство Кирова явилось предлогом для ужесточения контроля, который никогда уже больше не ослабевал». И немецкие агенты в Москве наверняка знали, как сильно охраняется Кремль и что Сталин и другие члены Политбюро передвигаются по улицам только в бронированных машинах и под сильной охраной. Да что агенты – и немецкие дипломаты в предвоенной Москве не могли не заметить, сколь жестко поддерживается режим безопасности в Кремле.

Несмотря на это, по утверждению Шелленберга, руководители Рейха все давили на него, и, когда осенью 1944 года появился-таки вариант покушения, имевший какой-то шанс на успех, конечно минимальный, он решил рискнуть. Одно дело – посылать агентов на верную смерть, без какой-либо надежды на успех и совсем другое – когда на задание идет человек, лично знакомый с механиком, обслуживающим сталинские лимузины. Тут не исключено, что террорист сумеет проникнуть в окружение Сталина и, чем черт не шутит, организовать его убийство. И вот в расчете на знакомство агента с сотрудником кремлевского гаража и был разработан план покушения с использованием специально изобретенной для этого теракта глины-взрывчатки.

Как сообщается в американской версии мемуаров Шелленберга, самолет с двумя террористами благополучно приземлился, но потом никаких сообщений от них не поступило, хотя у них и были коротковолновые передатчики. Этому обстоятельству бывший начальник немецкой разведки дает следующее объяснение: «Лично я не верю, что они пытались предпринять попытку покушения на Сталина. Скорее всего, они были схвачены на месте приземления или добровольно сдались». Видимо, Шелленберг не вполне верил двум пленным советским офицерам, подозревая, что они или сразу сдадутся контрразведке и выложат все в расчете на помилование, или скроются – благо документы и деньги есть, затерявшись на бескрайних просторах Советов, чтобы постараться начать новую жизнь, забыть и сибирские лагеря и немецкий плен.

В СССР первые публикации о попытке немецкой разведки организовать покушение на Сталина появились в начале 1970-х. В 1971 году в журнале «Смена» был напечатан очерк Андрея Соловьева «Сентябрь сорок четвертого…». В нем сообщалось, что 5 сентября 1944 года вблизи райцентра Карманово Смоленской области патруль задержал немецких агентов, имевших документы на имя заместителя начальника отдела контрразведки СМЕРШ 39-й армии 1-го Прибалтийского фронта майора Петра Ивановича Таврина и секретаря того же отдела младшего лейтенанта Лидии Яковлевны Шиловой. Они, как говорилось далее, были высажены с тяжелого десантного самолета «Арадо-332», обладавшего большой дальностью и высотой полета и приспособленного к посадке на необорудованные площадки. Таврин и Шилова на немецком мотоцикле направлялись в Москву с заданием осуществить покушение на Сталина, но были арестованы и во всем сознались

Соловьев приводит подробности биографии Таврина. По его словам, подлинное имя агента – Петр Иванович Шило. Он родился в 1909 году в Черниговской области в крестьянской семье. В1932 году в Саратове его арестовали за растрату крупной денежной суммы, однако Шило из-под ареста бежал и скрывался под фамилиями Серкова, Гаврина и Таврина. В 1935 году его арестовали вторично, но Петр Иванович опять бежал. В 1941 году Шило под фамилией Таврин призвали в армию, а 30 мая 1942 года на Северо-Западном фронте он добровольно сдался в плен. У немцев Петр Иванович Таврин будто бы стал агентом гестапо, работал в качестве провокатора в лагерях для военнопленных и даже почему-то в Венской тюрьме, а затем, в июле 1943 года, его будто бы вторично вербуют сотрудники РСХА (хотя гестапо как раз и было одним из отделов имперского Главного управления безопасности). Тогда же, в июле, Таврина направляют в Берлин, где начальник восточного отдела РСХА обер-штурмбанфюрер Грейфе предложил ему «осуществить важнейший террористический акт в Москве». С конца сентября 1943 года в течение двух месяцев будущий террорист проходил усиленную подготовку, затем в декабре вернулся в Берлин, где встретился с Отто Скорцени и генералом Власовым. Ему якобы еще не сказали, кого именно придется убить (хотя с самого начала знали, что речь идет о Сталине). С января 1944 года Таврина готовили к заброске в советский тыл, сшили форму, изготовили документы, а также снабдили высшими советскими орденами и Золотой Звездой (по легенде он – Герой Советского Союза). В апреле 1944 года агента опять вызвали в Берлин, где наконец назвали имя объекта покушения, а потом снова повезли на встречу с Власовым. В начале августа 1944-го подготовка Таврина была закончена. Его вооружили пистолетами различных систем с отравленными пулями, ручным бронебойным гранатометом «панцеркнаке», умещающимся в рукаве шинели, магнитными минами, а также снабдили рацией и 500 тысячами рублей советских денег. В качестве радистки летела сожительница Таврина Л. Я. Шилова. 4 сентября агента с радисткой самолетом забрасывают в район между Ржевом и Вязьмой, причем при посадке «Арадо» потерпел аварию и взлететь уже не смог.

Андрей Соловьев полагал, что при втором посещении Власова Таврин попал в поле зрения советской разведки. В Москву ушло предупреждение, когда именно и где ждать террористов, собирающихся убить Верховного Главнокомандующего. Автор очерка опубликовал также фотографию Таврина в форме советского офицера вместе с оберштурмбанфюрером Грейфе. Правда, при внимательном рассмотрении ракурсов, в которых оба они изображены на этом фото, создается впечатление, что оно смонтировано из двух разных снимков. И действительно, как мы увидим дальше, сфотографироваться с Тавриным перед отправкой его на задание Грейфе попросту никак не мог. Интересно другое: на фотографии на груди Таврина отчетливо видны советские награды: Золотая Звезда Героя, орден Ленина, орден Александра Невского, два ордена Красного Знамени и один Красной Звезды (этот перечень орденов нам еще пригодится).

Заметим, что возить агента, которого в глубокой тайне готовили для убийства Сталина в штаб генерала Власова, где, как догадывались и сами немцы, было немало советских информаторов, да еще посвящать самого генерала-коллаборациониста в суть тавринского задания – это верх нелепости и нарушение элементарных правил конспирации. Не случайно, когда в 1976 году Соловьев включил очерк о неудавшемся покушении на Сталина в свою книгу с захватывающим названием «Волки гибнут в капканах», то эпизод с посещениями Тавриным Власова и некоторые другие явно сомнительные подробности предусмотрительно изъял.

Так же совершенно непонятно, почему для выполнения столь ответственного, трудного задания немцы используют рядового агента-провокатора, не имевшего никакого опыта ни разведчика, ни диверсанта, ни террориста в советском тылу. Что же, у Шелленберга людей поопытнее не нашлось?

Новые вопросы к соловьевскому очерку возникают после знакомства с вышедшей в том же году книгой Кукриджа. Здесь Таврину посвящено две страницы. Стоит процитировать их полностью:

«Летом 1942 года офицеры Гелена, занимавшиеся допросами военнопленных, обнаружили в лагере советского офицера, который, подобно Минишкию, был армейским политработником. Его звали Петр Иванович Таврин, и он был захвачен в плен 30 мая 1942 года в районе Ржева. Пленный заявил захватившим его немцам, что награжден орденами Красного Знамени и Александра Невского за службу на фронте и с гордостью показал им эти награды (тут Кукридж, как говорится, пулю льет: орден Александра Невского был учрежден позднее, в июле 1942 года. – Б. С.); но после обычной идеологической обработки он выразил готовность вернуться обратно уже как шпион. Гелен отобрал Таврина для специальной подготовки, и в сентябре он был переброшен за линию фронта. В течение двух лет Таврин оставался в России и последовательно назначался на ряд ответственных постов, сначала в Наркомате обороны, затем в Верховном штабе (по-видимому, Кукридж имеете виду Генеральный штаб или Ставку Верховного Главнокомандования. – Б. С.) и

в конце концов в чине полковникам штабе маршала (в действительности – генерала армии. – Б. С.) Ивана Черняховского. После кровавых сражений за Днепр в 1943 году он был одним из 306 солдат и офицеров, которые вместе со своим командующим были удостоены высшей государственной награды – Золотой Звезды Героя Советского Союза. За весь этот период он отправил целый поток донесений.

Однако в августе 1944 года Таврин послал сообщение, что попал под подозрение. (Ну прямо как в романе Богомолова! Уж не был ли Таврин прототипом Матильды, тем более что, согласно данным Соловьева, по документам должен был служить на 1-м Прибалтийском фронте, как и безымянный шифровальщик, на связь к которому шла группа «Неман». – Б. С.). Гелен решил отозвать его и обратился к подразделению «Цеппелин» с просьбой эвакуировать агента на «Мессершмитте» (имеется в виду уже известный нам «Арадо-332», выпускавшийся фирмой «Мессершмитт». – Б. С.). Посадка самолета за линией фронта для того, чтобы забрать агентов, предпринималась в исключительных случаях и только тогда, когда спасаемый был немцем. Гелену поэтому пришлось скрыть национальность Таврина. Что случилось дальше, мы можем узнать из официальной советской версии, которая звучит следующим образом:

«5 сентября 1944 года на дороге в Карманово недалеко от Смоленска патруль остановил мужчину и женщину, ехавших на мотоцикле. Мужчина был одет в форму полковника Советской Армии (так у Кукриджа; коль он действительно цитирует документ времен Великой Отечественной войны, в оригинале должно быть: «Красной Армии». – Б. С.). Он с возмущением предъявил свои документы, но патрульный забрал его на пост военной разведки (скорее – контрразведки СМЕРШ или просто в райотдел НКВД. – Б. С.), где провели досмотр его вещмешка. Там нашли немецкую радиостанцию, не менее семи пистолетов с патронами и кожаный портфель с Золотой Звездой Героя Советского Союза, орденами Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды и несколькими медалями. В швы были зашиты шифровальные блокноты и написанные шифром заметки на папиросной бумаге. После соответствующих допросов (это с побоями, что ли? – Б. С.) мужчина признался, что является немецким шпионом и что он и его жена собирались встретить немецкий самолет на тайной посадочной площадке на лугу вблизи Карманова. Туда была послана воинская часть, и, когда самолет приземлился, три члена экипажа были пленены, а один, оказавший сопротивление, убит. Расследование показало, что П. И. Таврин, бывший офицер, перешедший на сторону гитлеровских фашистов в 1942 году и позднее вернувшийся на Родину, злостно обманывал Советскую власть. Он был назначен на ответственные посты и получил высокие награды, в то время как, делая вид, что служит Родине, многократно ее предавал.

Предатель Таврин и его женщина (или сожительница, как именуют Л. Я. Шилову источники, восходящие к КГБ. – Б. С.) понесли заслуженное наказание за свои преступления».

Таков советский доклад, облеченный в знакомую форму партийного жаргона (к сожалению, Кукридж дает только английский перевод документа, и мы лишены возможности оценить всю прелесть специфической кагэбэшной разновидности смехотворного партийно-бюрократического языка. – Б. С.). Это был конец Таврина, но сделанное им, выразившееся в нескольких сотнях сообщений, собранных втри пухлых досье ФХО, не может быть уничтожено».

Легко убедиться, что версия Кукриджа прямо противоположна соловьевской. При этом бывший британский разведчик ссылается на сборник документов «Советские органы государственной безопасности», изданный на основе материалов Центрального государственного архива СССР. Трудно сказать, какой именно архив имеется в виду. И сборника документов с таким названием мне пока что найти не удалось. С другой стороны, вряд ли Кукридж, очень часто путающийся в датах, относящихся ко времени Великой Отечественной войны, и вообще в советских реалиях, мог сам сочинить вот такой документ о поимке Таврина, да еще придать ему черты партийно-бюрократического жаргона.

Попробуем сравнить версии Соловьева и Кукриджа.

У Соловьева Таврин (подлинная фамилия его Шило) – сначала военнослужащий неизвестного звания и должности на Северо-Западном фронте, добровольно сдавшийся в плен (дата пленения – 30 мая 1942 года – у обоих авторов совпадает), затем осенью 1944-го – майор из СМЕРШ 39-й армии 1-го Прибалтийского фронта.

У Кукриджа фамилия агента – тоже Таврин, но она единственная. Сперва он – политработник неустановленного звания, против своей воли взятый в плен у Ржева. В момент задержания Петр Иванович – полковник, Герой Советского Союза, но его должность не называется.

Соловьев утверждает, что Таврина Героем Советского Союза сделали немцы для облегчения выполнения задания по ликвидации Сталина. Кукридж же настаивает на том, что Таврин действительно был удостоен этого высокого звания за форсирование Днепра. А между тем, по данным Министерства обороны СССР и ряда исследований, среди тех, кто в годы войны был награжден Золотой Звездой Героя Советского Союза, нет лиц с фамилией Таврин или Шило. Указ от 17 октября 1943 года, на который ссылается Кукридж, действительно содержит имена 307 солдат и офицеров 60-й армии И. Д. Черня-ховского, включая и самого командующего, но фамилии Таврин здесь нет.

В своей книге Соловьев приводит фотографию будто бы изъятой у Таврина подделанной газетной вырезки с подлинным указом периода битвы за Днепр (но не от 17 октября), где в конце списка подставлена отсутствующая в оригинале фамилия Таврина. Если же верна версия Кукриджа, то возможны два объяснения. Или Таврин действительно служил в СМЕРШ и его могли наградить закрытым указом, а после разоблачения героя как немецкого шпиона все следы присвоения ему высокого звания чекисты, быть может, уничтожили. Или настоящая фамилия агента была не Таврин, не Шило, а совсем другая, и с помощью фальшивых документов на имя Таврина он пытался добраться к месту посадки присланного за ним немецкого самолета. В этом случае подлинную фамилию агента следует искать в первую очередь в указе о присвоении звания Героя Советского Союза от 17 октября 1943 года, где до сих пор неидентифицированными остаются несколько десятков человек. Представления на Героя писались второпях, от руки, в боевой обстановке. Тут было не до каллиграфии. И когда в вышестоящих штабах расшифровывали командирскую скоропись, рождались люди с совершенно фантастическими фамилиями – как подпоручик Киже у Юрия Тынянова. Среди них может быть и подлинная фамилия немецкого агента.

Кстати, по утверждению Соловьева, Золотая Звезда у Таврина была подлинная, но принадлежала другому лицу, оказавшемуся в плену у немцев. Во всяком случае, почти несомненно, что в момент ареста Таврин имел подлинную Золотую Звезду, выданную в период битвы за Днепр, раз имел вырезку с указом того времени (любой патруль по номеру мог установить, когда примерно произошло награждение).

В очерке Соловьева утверждается, что в бытность свою агентом-провокатором, «прикидываясь то крупным советским командиром, то сотрудником органов госбезопасности, якобы выполняющим «специальное задание», умело легендируя свою «героическую» деятельность на фронте и в немецком тылу, Таврин втирался в доверие к советским военнопленным и усердно выявлял коммунистов и командно-политический состав, своевременно предупреждал гитлеровцев о готовящихся побегах из лагерей». Практически во всех этих ипостасях предстает Таврин и у Кукриджа. Скорее всего, сведения обоих авторов в конечном счете восходят к какому-то одному и тому же кругу источников, но что здесь правда, а что умелый вымысел, с уверенностью сказать нельзя.

Соловьев считает, что Таврин и его спутница были высажены в советском тылу с приземлившегося немецкого самолета, Кукридж – что они, наоборот, пробирались к месту посадки «Арадо-332», который должен был эвакуировать оказавшихся в опасности агентов в Германию. И оба называют одну и ту же дату и одно и то же место приземления самолета – 5 сентября 1944 года, вблизи райцентра Карманово Смоленской области. И здесь они не ошибаются. В откликах на очерк Соловьева, присланных в журнал «Смена», местные жители подтверждают, что в сентябре 1944 года распространился слух о приземлении немецкого самолета и о мотоцикле с мужчиной и женщиной, задержанных сотрудниками НКВД. По воспоминаниям бывшей сотрудницы службы ВНОС (Воздушное наблюдение, оповещение и связь) Н. А. Носковой (Сунцовой), засекшей «Арадо», «потом сообщили, что самолет ждал сигнальных огней (костров) на поляне, но их не было, и самолет в темноте врезался в лес, повредив моторы». Это обстоятельство, а также свидетельство, что экипаж самолета был задержан позже, чем двое на мотоцикле, говорит как будто в пользу версии Кукриджа. Тем более что у Соловьева ничего не сказано о том, что на месте приземления самолета, доставившего Таврина и Шилову, должны были гореть сигнальные костры.

Можно предположить, что Таврин со своей спутницей должны были в заранее назначенное время зажечь сигнальные огни, чтобы обозначить пилотам поляну, на которую надо садиться. Однако агентов арестовали еще на пути к месту встречи, и поэтому разводить костры оказалось некому. А когда Таврин после допроса «с пристрастием» указал место посадки посланной туда группе захвата и воинской части для прочесывания леса, не составило большого труда выловить экипаж поврежденного самолета (не исключено, что к моменту посадки чекисты уже успели окружить поляну).

Итак, либо Соловьев вольно или невольно пытается умалить разведывательную деятельность ценного немецкого агента П. И. Таврина, утверждая, что он был не разведчик, а террорист, притом неудавшийся; либо Кукридж создает легенду о Таврине-разведчике, скрывая провалившуюся попытку покушения на Сталина, к организации которого мог быть причастен не только Шелленберг, но и столь симпатичный Кукриджу Гелен.

В 1993 году в № 3 журнала»'Служба безопасности» появились новые документы по делу Таврина, извлеченные из архивов советской госбезопасности. Казалось, они наконец-то все расставят по своим местам. Однако при более тщательном изучении опубликованные «Спецсообщение о задержании агентов немецкой разведки Таврина и Шиловой» и «Протокол допроса Таврина Петра Ивановича» (оба документа недатированные) только еще больше запутывают вопрос о Таврине-Шило и попытке организации покушения на Сталина осенью 1944-го…

«Спецсообщение» утверждает, что служба ВНОС обнаружила летящий в направлении Можайска вражеский самолет в 1 час 50 минут ночи 5 сентября 1944 года. В 3 часа утра самолет, будто бы после обстрела на станции Кубинка, повернул обратно и с загоревшимся мотором стал приземляться в районе деревень Яковлево и Завражье Кармановского района. Через час командир Запрудковской группы охраны порядка Алмазов сообщил в Кармановский райотдел НКВД, что самолет приземлился и от него на мотоцикле немецкой марки отъехали мужчина и женщина, оба в советской военной форме, которые в деревне Яковлево спрашивали дорогу на Ржев (к тому времени к месту падения самолета уже направлялась группа чекистов). Местные жители показали этим двоим дорогу на Карманово, но на их задержание уже отправилась опергруппа Гжатского НКВД. Дальше хочется процитировать документ дословно – уж больно забавные вещи в нем сообщаются:

«В 2 километрах от поселка Карманово в направлении деревни Самуйлово начальник райотдела НКВД товарищ Ветров заметил мотоцикл, движущийся в поселок Карманово, и по приметам определил, что ехавшие на мотоцикле являются те лица, которые выехали от приземлившегося самолета, стал на велосипеде преследовать их и настиг в поселке Карманово».

О, энкавэдэшник Ветров вполне оправдал свою фамилию и достоин занесения в Книгу рекордов Гиннеса. Думаю, он единственный человек в мире, которому на велосипеде удалось догнать мотоцикл. Да не простой, а немецкий «Цундап», даже с грузом и людьми способный развивать скорость до 120 километров в час. На такой или близкой к ней скорости по проселку агенты вряд ли ехали, но не со скоростью же велосипеда! Ведь и Соловьев и авторы «Спецсообщения» сообщают, что Таврин и Шилова очень торопились уйти из опасной зоны.

Далее «Спецсообщение» в основном повторяетте же сведения, что и в соловьевском очерке. Единственное существенное различие: задержание террористов было произведено в 6 часов утра не патрулем, а опергруппой старшего лейтенанта милиции Ветрова из шести человек. Когда после запроса в Москву выяснилось, что никакого майора Таврина в СМЕРШ 39-й армии нет и никогда не было, Петр Иванович «был обезоружен и сознался, что он переброшен на самолете немецкой разведкой для диверсий и террора».

Интересен перечень изъятого при обыске: «3 чемодана с разными вещами, 4 орденских книжки, 5 орденов, 2 медали, Золотая Звезда Героя Советского Союза и гвардейский значок, ряд документов на имя Таврина, денег совзнаками 428 400 рублей, 116 мастичных печатей, 7 пистолетов, 2 охотничьих ружья центрального боя, 5 гранат, 1 мина и много боеприпасов». Настораживает отсутствие здесь радиостанции, об изъятии которой у Таврина после ареста говорят и Соловьев, и Кукридж. А вот число пистолетов во всех трех источниках названо одно и то же – семь. Зато пресловутый «панцеркнаке» в описи изъятого не фигурирует.

В целом «Спецсообщение» оставляет впечатление, что сотрудники НКВД действовали как часы, как безотказный механизм, контролируя буквально каждый шаг Таврина и Шиловой по родной земле, словно давно уже ждали их прибытия. Все у чекистов получилось гладко, чисто, без сучка и задоринки. Единственное, что вылезает, – так это суперпробег опера Ветрова на велосипеде, а ведь даже маленькая ложь, как известно, внушает уже недоверие.

Но вот первый же допрос Таврина порождает множество неразрешимых вопросов. Он признается, что подлинная его фамилия – Шило, а Тавриным стал потому, что вынужден был скрываться от милиции: был не в ладах с уголовным кодексом из-за неоднократных растрат казенных денег. На фронте Таврин командовал пулеметной ротой в 369-й дивизии 30-й армии и 30 мая 1942 года добровольно сдался в плен, поскольку накануне особист поинтересовался, почему он из Шило стал Тавриным.

На допросе Петр Иванович сразу заявил: «Я имею задание германской разведки пробраться в Москву и организовать террористический акт против руководителя Советского государства И. В. Сталина». Об обстоятельствах же своей вербовки немецкой разведкой он показал следующее: «В июне 1943 года в городе Вене, где я содержался в тюрьме за побег из лагеря военнопленных, меня вызвали офицеры гестапо Байер и Тельман и предложили сотрудничать с германской разведкой, на что я дал согласие». Несколько странно, согласитесь, что в разведку вербует гестапо, призванное заниматься контрразведывательными операциями, а в качестве объекта вербовки выбирают человека, после года плена пытавшегося совершить побег. Причину, вызвавшую внезапное доверие немцев к нему, Таврин толком так и не объяснил, а следователь этим обстоятельством почему-то не озадачился. Его заинтересовало лишь то, почему именно Таврину доверили убийство Сталина, полагая не без резона, что тот до получения столь неслыханного задания еще и позанимался «предательской работой». Таврин ответил, что оберштурмбанфюрер Грейфе поручил ему исполнение теракта, поскольку его соответствующим образом порекомендовал ему Жиленков».

Георгий Николаевич Жиленков, ближайший сотрудник генерала Власова, познакомился с Тавриным в начале сентября 1943 года в Занденбергском лагере, где были собраны агенты из числа бывших военнопленных. Незадолго до этого Грейфе предложил Таврину подумать, какое направление деятельности избрать: собственно разведку, террор или диверсии. Петр Иванович подошел к Жиленкову, посетившему лагерь вместе с Власовым. Они разговорились. Вот эта беседа в изложении Таврина:

«Я рассказал ему, что согласился работать на германскую разведку и зачислен в «Особую команду». Жиленков одобрил мое поведение, заявив: «Наконец-то я увидел тебя там, где ты должен быть давно». Затем я сообщил Жиленкову о вызове к Грейфе и о сделанном им предложении о работе в пользу германской разведки в советском тылу… Выслушав меня, он стал в резкой форме высказывать злобу против руководителей советского правительства и доказывать мне, что сейчас самой важной задачей является совершение террористического акта против И. В. Сталина, так как, по заявлению Жиленкова, за этим последует развал Советского государства. В конце нашего разговора Жиленков рекомендовал мне принять задание по террору и заявил, что по возвращении в Берлин он примет необходимые меры к ускорению моей переброски в СССР. Тут же он сделал какие-то заметки в своей записной книжке. И действительно, вскоре после отъезда Власова и Жиленкова я снова был вызван к Грейфе».

Дальше идут вещи совсем удивительные. Таврин сказал, что готов заняться террором. Грейфе дал ему задание представить в письменном виде подробный план теракта, и Таврин, ничтожесумняшеся, попросту переписал план покушения на Сталина, разработанный Жиленковым.

Георгий Николаевич до войны был секретарем Ростокинского райкома Москвы и членом МГК ВКП(б), неоднократно бывал на мероприятиях, где присутствовал Сталин, и он считал, что более благоприятные условия для совершения теракта – на торжественных заседаниях.

Грейфе план Жиленкова-Таврина одобрил и направил его будущего исполнителя в распоряжение начальника главной команды «Цеппелин-Норд» штурмбанфюрера СС Отто Крауса в Псков – команда занималась подготовкой агентуры. И опять странно. Инициатива в подготовке покушения на Сталина исходит от власовца Жиленкова, и служба безопасности (СД) его план с одобрением принимает и начинает подготовку исполнителя еще в сентябре 1943 года. Получается, что хвост вертит собакой. А между тем власовцев до осени 1944 года немцы рассматривали почти исключительно как орудие пропаганды и разведки, но никак не политическую силу и держали под своим неусыпным контролем. Затем, из мемуаров Шелленберга мы знаем, что решение устранить Сталина Гитлер и Гиммлер с тяжелым сердцем и мыслями о мстящем провидении приняли лишь в середине 1944 года. Грейфе никакие мог начать подготовку агента так рано, самочинно, без санкции фюрера – это ясно как Божий день. Или немцы хотели свалить все потом на власовцев?

Другая странность рассказанного Тавриным заключается в том, что, по его словам, Грейфе и Краус поручили ему совершить теракт не только против Сталина, но, если представится возможность, и против других членов советского правительства – В. М. Молотова, Л. П. Берии и Л, М. Кагановича. Это уж совсем странно! Неужели немцы всерьез думали, что убийство Кагановича или даже Молотова пошатнет Советское государство, способствуя заключению советско-германского сепаратного мира?

Вообще бедняге Таврину немцы и власовцы надавали заданий под самую завязку. Он должен был и Сталина убить, и пару-тройку других советских руководителей уничтожить, и еще, оказывается, и установить связь с якобы действующей в Красной Армии подпольной антисоветской организацией «Союз русских офицеров»…

Грейфе и Краус конечно же прекрасно понимали, что даже в случае успеха теракта Таврин попадетв руки чекистов. Однако, готовя его с другими агентами, тот же Краус за «товарищеским ужином» охотно делился с ним планами засылки агентуры в СССР. Несколько агентурных групп Таврин охотно раскрыл следователям. Одна из них направлялась как раз в район Вологды, где будто бы уже действовали агенты «Цеппелина» (не было ли это чекистской игрой?).

Таврин перечислил советские ордена, выданные ему немецкой разведкой. Те самые, что видны на нем на снимке, где он с Грейфе, но на фото почему-то нет двух медалей «За отвагу», названных Тавриным. На следствии он показал, что Грейфе погиб в автомобильной катастрофе в самом начале января 1944 года, так что фотографироваться с ним перед вылетом на задание в советской форме, со всеми орденами и Золотой Звездой Таврин никак уже не мог.

Таврин сообщил такую еще подробность: хотя обычно немцы фабриковали для своих агентов поддельные советские ордена, ему, ввиду чрезвычайной важности выполняемого задания, выдали подлинные награды. Но непонятно, зачем им понадобилось снабжать его таким богатым иконостасом, по его словам, офицером СМЕРШ он должен был оставаться только до прибытия в Москву, а там сменить документы и превратиться в офицера Красной Армии в отпуске. Немцы считали, что оставаться в Москве с документами смершевца слишком опасно: офицерам разведки, и контрразведки звание Героя присваивали очень редко. Даже прославленный Судоплатов так и не получил этой высшей награды. Майор СМЕРШ с Золотой Звездой вызвал бы если не подозрение, то особый интерес у любого патруля, а это для агента совершенно излишне.

Еще Таврин утверждал, что Шилова ничего не знала о задании и сопровождала его только как радистка (с ноября 1943 года они являлись мужем и женой). Его показания о имевшихся у него рации и «панцеркнаке», стрельбе из которого он обучался, правдоподобны, но не подтверждаются: эти предметы не были найдены у него при задержании и в протоколе не зарегистрированы.

Таврин заявил также, что площадка для посадки самолета никем не готовилась и летчики приземлились на первое же место, показавшееся им подходящим. Это противоречит утверждению бывшей сотрудницы ВНОС Н. А. Носковой: самолет ожидал сигнальных костров на поляне.

Таврин ничего не говорит об обстреле самолета, что противоречит данным «Спецсообщения», но вполне согласуется с утверждением Носковой, что половина постов ВНОС опознали самолет как свой, а половина – как чужой. В такой ситуации ПВО вряд ли рискнуло бы открыть огонь по самолету, опасаясь сбить свой.

В комментарии к этой публикации в журнале «Служба безопасности» сообщается, что потом Таврин и Шилова использовались для радиоигры с немецкой разведкой и последняя радиограмма ушла от них 9 апреля 1945 года. И еще: Любовь Яковлевну Шилову будто бы звали Анной Адамчик, но при этом никак не объясняется, почему ее вымышленная фамилия так созвучна с подлинной фамилией Таврина: Шило.

По окончании войны агентов несколько лет держали на конспиративной квартире в Москве в расчете, что кто-нибудь выйдет к ним на связь. Однако связник так и не пришел. Таврина-Шило расстреляли 28 марта, а Шилову-Адамчик – 2 апреля 1952 года.

Надо сказать, что многое из рассказанного о Таврине в публикациях, появившихся в нашей стране, выглядит неубедительным. Например, почему Таврин не оказал сопротивления столь чудесным образом догнавшему его милиционеру, а спокойно дал себя задержать? Ведь не мог же террорист не понимать, что раз за ним так гнались, то никакие самые надежные документы уже не помогут и НКВД не отпустит задержанных, не сделав запроса в Москву о том, действительно ли в СМЕРШ 39-й армии служат люди по фамилии Таврин и Шилова.

Еще одна странность: Таврин уже на первом допросе показал, что ему поручено убить Сталина и что инициатива осуществлении теракта исходила от него с Жиленковым. Непонятно, зачем так сразу подписывать себе смертный приговор. Можно было бы представится рядовым агентом, придумать легенду: по малодушию дал завербовать себя и впервые переброшен в советский тыл с заданиями по разведке и диверсиям. Все был бы шанс сохранить себе жизнь.

Впрочем, этой легенде сильно мешали семь пистолетов и наличие Золотой Звезды. Кстати, эти семь пистолетов, одинаково указываемые всеми источниками, тоже своего рода загадка. Чтобы убить Сталина, Таврину вполне хватило бы одного, максимум – двух стволов. Другое дело, если верна версия Кукриджа: такой арсенал мог пригодиться Таврину и его спутнице, если бы пришлось прорываться, скажем, к месту посадки самолета. Во всяком случае, тому Таврину, каким его рисует чекистская версия, на худой конец можно было бы сказать, что оружие и Золотую Звезду он должен был спрятать в тайнике, предназначенном для другого агента. Ну что стоило Петру Ивановичу и его немецким начальникам придумать заранее хоть какую-нибудь легенду на случай провала, а не ставить себя в совершенно безвыходное положение и – что совсем бессмысленно – выдавать замысел покушения на Сталина?

Но совсем удивительно то, что такое вопиющее, клеймящее продажей советского отечества преступление, как подготовка теракта против вождя партии и государства, многократно склонявшееся на множестве открытых и закрытых процессов в СССР, не было инкриминировано Власову, Жиленкову и их кpyry ни на следствии, ни на суде, несмотря на прямые показания на этот счет Таврина.

Думаю, я достаточно уже показал читателям все противоречия и несуразности в «Спецсообщении» и протоколе допроса Таврина. У меня до сих пор больше доверия вызывает версия Кукриджа о том, что Таврин был немецким разведчиком, а не террористом и его из-за угрозы провала пытались, но неудачно эвакуировать самолетом. Очень странно, что Таврин и Шилова после своего провала под контролем чекистов вели столь интенсивный обмен с Берлином: от них за 8 месяцев поступило несколько сотен сообщений. Ведь их задачей была не разведка, а террор, и выходить на связь они должны были только в редких, экстренных случаях. Другое дело – Таврин-разведчик. Если, как утверждает Кукридж, он действительно почти два года действовал в советском тылу, то вполне мог успеть отправить такое большое количество радиограмм. Петр Иванович, вероятно, был и Героем Советского Союза, но, скорее всего, был на самом деле не Тавриным, не Шило, а человеком совсем с другой фамилией. Кстати говоря, если в руки чекистов действительно попала подлинная Золотая Звезда, изъятая у Таврина, то в каких-то документах должен же быть зафиксирован ее номер. Значит, можно документально установить, кому же в действительности она была вручена. А это – еще одно направление поиска.

Российский историк Николай Зенькович, имевший доступ к архивам ЦК КПСС и КГБ, в 1998 году в книге «Покушения и инсценировки» опубликовал свою версию неудавшегося покушения на Сталина, в котором должны быди участвовать Таврин и его жена. В целом этот рассказ мало отличается от очерка Соловьева и публикации в журнале «Служба безопасности», но содер-жит несколько новых важных деталей, заставляющих поставить под сомнение аутентичность связанных с этим делом материалов из архива госбезопасности. Вот что, в частности, пишет Николай Александрович:

«Эта операция по сей день считается самой серьезной из всех попыток покушения на Сталина. К ее реализации немецкие спецслужбы приступили летом 1944 года.

Главным действующим лицом и исполнителем выступил бывший командир пулеметной роты с Калининского фронта Петр Иванович Таврин.

Когда его задержали и привезли в Москву в контрразведывательное управление НКВД СССР, он охотно рассказал о себе: 1909 года рождения, уроженец села Бобрик Нежинского района Черниговской области Украинской ССР, русский, в 1942 году на фронте был принят кандидатом в члены ВКП(б), образование незаконченное высшее. До войны работал начальником Туринской геологоразведочной партии на Урале. В Красную Армию призван в августе 1941 года.

Однако уже выборочная проверка основных биографических данных показала, что они легендированные. На самом деле у арестованного была другая фамилия – Шило. Правда, имя и отчество совпадали – Петр Иванович…

В начале декабря 43-го Таврин приехал в Ригу, и уже через пару недель ему представили жену – миловидную Лидию Бобрик. Девушка обучалась в рижской радиошколе команды «Цеппелин».

Добрый Грейфе преподнес молодым поистине королевский подарок – предоставил полуторамесячный отпуск…

Таврину надлежало быть майором, заместителем начальника контрразведки СМЕРШ 39-й армии. Специалисты СД изготовили удостоверение за номером 298, ничем не отличавшееся рт советского аналога.

Кроме того, ему предстояло быть Героем Советского Союза, кавалером пяти боевых орденов и двух медалей. Обычно немецкая разведка снабжала своих агентов фальшивыми знаками отличия. На этот раз все было настоящее – Золотая Звезда Героя, которая принадлежала погибшему в боях генералу Шепетову, орден Ленина, два ордена Красного Знамени, орден Александра Невского, орден Красной Звезды, две медали «За отвагу»…

Надежные документы подготовили и для его супруги. Лидия Бобрик превратилась в Лидию Шилову, младшего лейтенанта административной службы, секретаря особого отдела дивизии.

Обоим выдали командировочные предписания о том, что они следуют по вызову в Москву, в Главное управление контрразведки СМЕРШ Наркомата обороны СССР.

По этим документам Тавриным надлежало лишь проникнуть в Москву. Жить в городе следовало уже по другим, для чего имелись чистые бланки документов командиров Красной Армии».

Тут бросается в глаза следующее обстоятельство. По подложным документам на имя Таврина, которыми пользовался Шило до того, как дезертировал из Красной Армии, он числился уроженцем украинского села Бобрик. И по странному совпадению подлинная фамилия новой жены Петра Ивановича тоже Бобрик. А ведь такая фамилия – отнюдь не самая распространенная среди украинцев или белорусов. Ну-ка, читатель, прикинь, какова вероятность совпадения фамилии жены Таврина с названием деревни, где он будто бы родился? Да это просто невероятно. Однако если вся эта история легендирована, то такое совпадение можно даже объяснить, равно как и в случае с Шило и Шиловой, подлинной фамилией агента и мнимой фамилией его жены. У тех, кто пишет такую вот легенду, фантазия не богата, а ум не тонок, и бездумно они могут фамилию одного лица сделать местом рождения другого. Немецкая разведка такую легенду создать никак не могла, поскольку и село Бобрик и фамилия Бобрик, если верить Зеньковичу, относились к действительной, еще советской жизни агентов, еще до их контактов с разведорганом «Цеппелин». Значит, легенду стряпали советские органы госбезопасности.

То же и с генералом Шепетовым, чья Золотая Звезда попала в руки немцев и была якобы впоследствии отдана Таврину-Шило: на самом деле он не погиб на поле боя. Согласно капитальному исследованию украинского историка Александра Маслова «Погибшие советские генералы», вышедшему, к сожалению, пока только на английском языке, генерал с такой фамилией не числится среди павших в сражениях советских военачальников Великой Отечественной войны. И не числится совершенно правильно. Потому что генерал Иван Михайлович Шепетов погиб в германском лагере для пленных генералов и старших офицеров Флоссенбург. Генерала Шепетова 21 мая 1943 года расстреляли за попытку побега. Иван Михайлович Шепетов, чья биография помещена в словаре-справочнике «Герои Советского Союза», был удостоен Золотой Звезды Героя за форсирование Днепра… только не при наступлении в 1943-м, а при отступлении в начале войны. В августе 1941 года его 96-я горнострелковая дивизия героически прикрывала отход 38-й армии за Днепр в районе Николаева, у станций Грейгово и Залесье. За эти бои Иван Михайлович был так высоко отмечен, а его дивизия стала 14-й гвардейской. Указ о награждении генерала Золотой Звездой вышел 9 ноября 1941 года, а уже в мае 1942-го Шепетов со своей дивизией попал в окружение под Харьковом и был пленен. Так что Таврину его Золотая Звезда была бы только во вред, коли сопроводили ее фальшивым указом, датированным сентябрем 1943-го. Слишком уж далеко отстоял номер шепетовской Звезды от порядка номеров Звезд «днепровских героев», что не могло не броситься в глаза при рассмотрении. Проще было бы изготовить фальшивую Золотую Звезду, а не перебивать номер на фальшивый. И потом, если уж во что бы то ни стало хотели снабдить Таврина наградой Шепетова, то что стоило заготовить фальшивый указ от ноября 1941-го? Правда, тогда, в начале войны, Герои Советского Союза были наперечет, и обладатели первых Золотых Звезд были хорошо известны в армии. О том же Шепетове в конце 1941 – го – начале 1942-го, до его пленения, я нашел целых четыре заметки во фронтовых и флотских газетах и еще по одной – в «Правде» и «Красной звезде». А вот офицеру СМЕРШ всегда можно было сослаться на то, что он был награжден в закрытом порядке, без публикации в печати, и этим объяснить отсутствие газетной вырезки с текстом указа.

Накладка с Шепетовым для германской разведки вряд ли была возможна. Зато если допустить, что вся история с Тавриным-террористом рождалась в темных недрах Комитета государственной безопасности уже в 1960-е или 1970-е годы, то такой ляп вполне объясним. Как раз в 1967 году, накануне годовщины начала войны, на родине генерала, в Днепродзержинске, тоже у Днепра, была открыта мемориальная доска с такой надписью: «Шепетов Иван Михайлович, генерал-майор, Герой Советского Союза, погиб в 1943 году. Именем его названа эта улица». Не исключено, что автор легенды о Таврине поленился проверить биографические данные Шепетова и решил, что генерал получил Звезду Героя в 1943-м, незадолго до гибели, за форсирование Днепра и что немцы, захватив советские позиции на плацдарме, сняли Золотую Звезду с тела Ивана Михайловича. Возможен и другой вариант: зная о гибели Шепетова в плену и что звание Героя он получил за бои у Днепра, один из чекистов тотчас заключил, что это бои за форсирование реки в 1943-м. Так мог появиться фальшивый указ касательно Таврина, датированный сентябрем 1943 года.

Эта путаница в истории генерала Шепетова склоняет нас к предположению о том, что версия о Таврине-террористе неудачно выдумана советской стороной. Коль пришлось изобретать небылицу про будто бы данную Таврину немцами Золотую Звезду Шепетова, то, быть может, прав Кукридж, и агент под именем Таврин на самом деле и сам был Героем Советского Союза и выступал в роли немецкого разведчика, а не террориста.

Что же касается документов, опубликованных журналом «Служба безопасности», их происхождение можно объяснить двояко. Не исключено, что после задержания Таврин придумал версию с покушением на Сталина, чтобы скрыть от чекистов свою подлинную шпионскую деятельность и выиграть хотя бы несколько месяцев жизни, пока советские органы будут разбираться с подготовкой мнимого покушения (может быть, он надеялся совершить побег). Однако такая версия требовала очень многих благоприятных для Таврина совпадений. В сущности, она могла вводить в заблуждение только до ареста НКВД летчиков с разбившегося самолета. (Кстати, если Кукридж говорит только о 4 членах экипажа, то слухи среди местных жителей увеличили это число до 17!) Не исключено, конечно, что Таврин заранее условился со своими немецкими хозяевами, что в случае провала экипаж «Арадо-332» должен показать советской контрразведке, что высадил, а не собирался забрать двух агентов. В этом случае встает, однако, вопрос, каким образом Таврин, действуя в советских штабах, был хорошо осведомлен об окружении Власова и последних делах немецкой разведки, если даже допустить, что он несколько раз на короткое время мог являться к немцам через линию фронта, что почти фантастично.

Думаю, гораздо реальнее иное предположение: «Спецсообщение» и другие документы по делу Таврина из архивов госбезопасности появились на свет Божий в результате какой-то дезинформационной операции, проведенной советскими органами или в самом конце войны, или уже в послевоенные годы.

Вполне вероятно, что документ о поимке Таврина и протокол его допроса были составлены советскими органами безопасности еще позднее, в 1960 – 1970-е годы, когда на Западе уже появились публикации о Таврине, в том числе и книга Кукриджа. Кукридж даже мог воспользоваться каким-то сборником «для служебного пользования» с пресловутым текстом сообщения о задержании Таврина. На мысль о фальсификации материалов наводит, в частности, то обстоятельство, что фотография, на которой Таврин изображен с Грейфе, безусловно, поддельная. Эту догадку сначала подтвердил мой добрый знакомый режиссер Леонид Георгиевич Марягин, человек, сведущий в кино – и фотомонтаже. Он резонно указал, что на фотографии тени ложатся не так, как это должно было быть, если принять во внимание, откуда падает свет.

Напомню: впервые эта фотография была воспроизведена в 1971 году при публикации статьи Соловьева и повторена на гораздо более высоком полиграфическом уровне в 1993 году в журнале «Служба безопасности». Кому-то очень надо было смонтировать эту фотографию, чтобы показать Таврина в мундире советского офицера и с Золотой Звездой Героя рядом с офицером немецкой разведки. И с тем же успехом этот «кто-то» из числа отнюдь не рядовых сотрудников КГБ мог сфабриковать подходящие материалы, подтверждающие версию о Таврине-террористе.

И никто из сочинителей не задался элементарным вопросом: каким образом в архивах КГБ могла оказаться фотография Таврина с Грейфе? Сам Петр Иванович, что ли, прихватил ее на «долгую память», когда летел в советский тыл?

Не исключена и иная версия: вся история Таврина как несостоявшегося убийцы Сталина была сочинена вскоре после публикации в 1950-е годы мемуаров Шелленберга, где рассказывалось о подготовке покушения на советского вождя осенью 1944-го. В этом случае возникает подозрение, что такое покушение в действительности никогда не готовилось и мы имеем дело с вымыслом шефа немецкой разведки, с целью придать своим мемуарам особую сенсационность.

А может быть, в начале 1970-х советские органы безопасности решили «раз и навсегда» опровергнуть историю Таврина как выдающегося немецкого агента, почти два года действовавшего в советском тылу? Ведь эта история сильно била по престижу чекистов. К тому же, если Таврин действительно был Героем Советского Союза, это било и по мифу о том, что на службу к немцам шли только подлецы и трусы. А тут еще подвернулась возможность связать «Таврина-террориста» с известным сообщением Шелленберга о попытке покушения на Сталина. Тогда и Золотая Звезда Героя у агента (подлинная – об этом во всех публикациях) находила свое якобы убедительное объяснение: высокая нафада вьщанаТаврину, чтобы ему проще было проникнуть на торжественный прием в Кремль по случаю годовщины Октябрьской революции. При этом намеренно упускалось из виду то, что у офицера СМЕРШ Золотая Звезда слишком бросается в глаза, тем более патрулю. Но через три десятка лет в такие тонкости мало кто вникал, а на Западе это всегда было китайской грамотой, так что КГБ в 1970-е очень просто, а уж как выгодно было представить известного нам сегодня Таврина-Шило как псевдогероя.

История Таврина в чекистском изложении могла питать миф о всемогуществе советской контрразведки в годы Великой Отечественной войны и отсутствии у немцев сколько-нибудь серьезной, успешно действовавшей агентуры в СССР. Считалось несомненным, и народ верил – чуть ли не все германские шпионы либо были быстро разоблачены, либо действовали под контролем СМЕРШ.

Иногда Таврина и его жену отождествляют с упоминаемыми Шелленбергом двумя пленными советскими офицерами, согласившимися осуществитытокушение на Сталина. Так, например, Федор Раззаков в книге «Век террора», вышедшей в 1997 году, используя публикацию в журнале «Служба безопасности», цитируя шелленберговские мемуары, приходит к выводу, что история Таврина отражает подробности задуманной Шелленбергом операции. Однако тут возникает слишком много несуразностей, которые трудно объяснить только тем, что руководителя немецкой разведки могла подвести память. Выходит, найдите, сколько сможете, различий между двумя картинками, нарисованными Шелленбергом и КГБ.

Прежде всего, у Шелленберга агенты – мужчины, офицеры Красной Армии. По версии же КГБ, убить Сталина собирались мужчина и женщина, при этом, если Таврин до того, как попал в плен, действительно был военным, командиром Красной Армии, то о военной в прошлом службе Шиловой в документах КГБ ничего не говорится. На допросе Таврин назвал прежнюю профессию своей жены: бухгалтер.

Шеф германской разведки пишет, что террористы были высажены с самолета в окрестностях Москвы и должны были добираться до столицы под видом патруля на милицейском автомобиле. По версии же советских органов госбезопасности, Таврин и Шилова приземлились довольно далеко от Москвы, в Смоленской области, и передвигались на немецком мотоцикле под видом офицеров СМЕРШ. Совершенно непонятно, абсурдно, почему агентам дали новейший мощный немецкий мотоцикл, который наверняка в Красной Армии был в диковину, если вообще такой наши успели захватить в качестве трофея. Этот «Цундап» тотчас привлек бы внимание патруля.

Далее, Шелленберг пишет, что самолет с агентами приземлился благополучно. Самолет же с Тавриным и радисткой, как мы помним, при посадке потерпел аварию. Шелленберговские агенты должны были совершить покушение с помощью особой, новоизобретенной глины-взрывчатки, которую собирались незаметно прилепить, словно комочек грязи, к автомобилю Сталина при содействии знакомого одному из агентов механика правительственного гаража. Теракт планировалось совершить во время поездки Сталина по Москве или на его подмосковной даче. Среди же предметов, изъятых у Таврина при аресте, глина-взрывчатка отсутствует. И сам Петр Иванович на допросе о таком замысловатом способе покушения не говорил. Он сказал о ином варианте теракта: выстрел из бронебойного гранатомета по машине вождя, но это в крайнем случае, а основной план состоял в покушении на Сталина во время торжественного заседания (посвященного годовщине Октябрьской революции), и тут, скорее всего, ему очень пригодилась бы Золотая Звезда Героя…

Таврин на следствии показал, что должен был действовать в одиночку и в Москве никаких сообщников не имел.

Шелленберг пишет, что убийство Сталина начали готовить только в середине 1944 года. По показаниям же Таврина, подготовка к покушению полным ходом шла уже с сентября 1943-го.

Наконец, агенты Шелленберга (если, конечно, они существовали в действительности, а не в воображении мемуариста) после приземления исчезли и на связь с ним никогда не выходили. А Таврин и Шилова, по сведениям госбезопасности, после ареста в течение восьми месяцев вели с немцами успешную дезинформационную радиоигру.

Есть и еще одна, почти фантастическая версия насчет Таврина. Его и Шилову немцы направили в наш тыл в расчете, что они либо сами сразу явятся в НКВД с повинной, либо очень быстро будут схвачены и сразу выложат, что подосланы убить Сталина, чем отвлекут внимание органов отхода действительного покушения. В этом случае Шелленберг вполне мог использовать Таврина '«втемную», но не исключено, что Петр Иванович, будучи убежденным врагом советской власти, готов был пожертвовать жизнью во имя уничтожения тирана.

Тавринские показания ориентируют на вариант, по которому Сталин должен был быть застрелен во время торжественного заседания. Тут и вещественные доказательства подходящие: семь пистолетов с отравленными пулями. Покушение же во время движения Сталина по городу или окрестностям требовало ручного гранатомета…

Похоже, внимание НКВД упорно отвлекалось от варианта с использованием мин. Настоящие террористы, пользуясь тем, что после захвата самолета и Таврина противник расслабился, благополучно приземлились недалеко от Москвы и начали готовить покушение на пути следования машины Сталина. Милицейские форма и автомобиль легко позволяли им сойти за дорожный патруль. Предстояло заложить мину или в автомобиль Сталина, или на маршруте сталинских поездок. Радиоигра сдавшегося Таврина давала понять немцам, что Советы клюнули на приманку.

Допускаю, что Шелленбергбыл несправедлив к двум нашим офицерам: они предприняли попытку осуществить задуманное, но безуспешно.

В интервью «Комсомольской правде» Михаил Степанович Докучаев, бывший заместитель начальника теперь уже тоже бывшего Девятого управления КГБ, ведавшего правительственной охраной, 21 мая 1994 года сообщил следующее: «6 ноября 1944 года (этот эпизод зафиксирован в служебных документах «девятки») теракт был совершен прямо на Красной площади против наркома и члена Государственного Комитета Обороны Микояна. Террорист долго изучал систему охраны в районе улицы Куйбышева (ныне Ильинка) и нашел слабое место. В тот день он появился на Красной площади и представился охране как присланный на усиление в предпраздничный день (вероятно, неизвестный был в милицейской форме, коль не вызвал у охраны подозрений. – Б. С.). Затем он пробрался на Лобное место, а когда автомобиль с Микояном показался из Спасских ворот, открыл огонь. Автомобиль был бронированным, и никто не пострадал. Водитель, быстро сориентировавшись, свернул на Васильевский спуск. А между террористом и охраной завязалась перестрелка. В результате взрыва гранаты он был смертельно ранен и ничего рассказать не успел».

Тут следует отметить, что в мемуарах М. С. Докучаева об этом рассказывается иначе. Покушение на Микояна произошло на Красной площади 6 ноября, но не 1944-го, а 1942 года. Названо имя стрелявшего: Савелий Дмитриев, дезертировавший из Красной Армии. Террорист в схватке с охраной не погиб, а был арестован, судим и впоследствии расстрелян.

Об этом же покушении 1942 года пишет в своих воспоминаниях и сын Л. П. Берии Серго в книге «Мой отец – Лаврентий Берия», вышедшей в 1994 году. Им названа дата расстрела Дмитриева: 25 августа 1950 года. Вот что сообщает Серго Лаврентьевич о деле Дмитриева:

«В конце сорок второго года дезертир Савелий Дмитриев произвел на Красной площади несколько выстрелов по машине, выехавшей из Спасских ворот Кремля. Засада была устроена на Лобном месте. Это была машина Микояна. Никто тогда не пострадал, а террориста тут же охрана забросала газовыми гранатами. Сам Дмитриев показал на следствии, что готовил покушение на Сталина. Отец считал, что бывший красноармеец Дмитриев, возможно, считал себя пострадавшим от Советской власти, но доминировали все же иные мотивы – психические отклонения у дезертира Дмитриева безусловно были».

Судя по рассказу сына Лаврентия Берии, Савелий Дмитриев был типичным террористом-одиночкой, у которого ненависть к советской власти, главным воплощением которой в его глазах стал Сталин, сочеталась с психической неуравновешенностью. Непонятно только, чего ждали 8 лет чекисты, прежде чем казнить его. Совпадения дня, объекта и некоторых подробностей покушения склоняют думать, что при публикации интервью Докучаева в «Комсомолке» попросту вкралась опечатка: вместо 1942-го – 1944 год. Однако личность террориста и его судьба в разных публикациях поданы совершенно по-разному, так что речь может идти и о двух различных покушениях, пусть это и маловероятно.

В любом случае Савелий Дмитриев остается единственным человеком, покушавшимся на Сталина, и его существование в истории документально доказано. В книге военных юристов А. И. Муранова и В. Е. Звягинцева «Досье на маршала», вышедшей в 1996 году, опубликована ранее хранившаяся под грифом «Совершенно секретно» «Справка дел, рассмотренных Военной Коллегией Верховного Суда СССР в период с 24 по 30 августа 1950 года». Там под номером 15 значится: «Дмитриев Ст., ефрейтор 1 – го зенитно-пулеметного полка ПВО Московского фронта. 6.11.42 г. обстрелял автомашину».

Если же допустить, что в интервью и книге Докучаев все же говорил о разных покушениях, то можно предположить, что 6 ноября 1944 года покушение совершил один из двух офицеров, посланных Шелленбергом. Вероятно, по прибытии в Москву, если даже и удалось разыскать друга-механика, они убедились в том, что план с «глиной-взрывчаткой» неосуществим. Кортеж Сталина всегда состоял из нескольких машин, и до самой последней минуты никогда не было известно, в какой именно машине он поедет. К тому же маршруты поездок держались в строжайшем секрете, а при жестком контроле вряд ли даже у механика правительственного гаража была какая-либо возможность прикрепить взрывчатку к лимузину. Поэтому террористы вынуждены были пойти по более простому, но менее надежному пути. Они разведали систему охраны на Красной площади и, возможно получив от механика сведения, когда примерно Сталин должен выехать из Кремля, решили устроить засаду. Милицейская форма помогла одному из террористов обмануть охрану и занять позицию у Лобного места. Однако вместо Сталина в машине оказался Микоян. Не исключено, что Иосиф Виссарионович вообще в целях личной безопасности имел обыкновение пускать впереди себя Анастаса Ивановича, рассчитывая, что Микояна на расстоянии в стремительно едущей машине примут за него, Сталина. Террорист погиб в бою с охраной, и кто он – осталось неизвестным. А второй агент, естественно, не рискнул повторять такое покушение или, быть может, к тому времени был уже арестован.

Что же двигало офицерами, пытавшимися убить Сталина? Не исключено, что они действительно были репрессированы в 1930-е годы, как о том сообщает Шелленберг, и искренне ненавидели диктатора, советский строй и надеялись устранением Сталина изменить жизнь народа. Если верить Шелленбергу, офицеры обратились со своим поразительным предложением только в середине 1944 года, когда исход войны был уже совершенно ясен всем в мире. Тогда уже гибель вождя никак не могла привести нашу страну к поражению и захвату. Очевидно, сознание этого и побудило офицеров пойти на осуществление давно задуманного. К России, ее настоящему и будущему они относились подобно многим белоэмигрантам, любившим свою родину и ненавидевшим большевиков.

Французский художник русского происхождения Константин Клуге в своей книге «Соль земли» вспоминает, как его отец, полковник Белой армии, сражавшийся вместе с адмиралом Колчаком и бароном Унгерном, отреагировал на нападение Гитлера на Советский Союз:

«… Как – то рано утром к нам пришел отец (это было в Шанхае. – Б. С.). Он был чем-то сильно взволнован. Вошел, не здороваясь, сел за стол, помолчал и как-то странно прохрипел: «Нас атаковали! Эти сволочи перешли нашу границу. Я только что услышал по радио. Но ты запомни: нас им не победить, наш народ, наша армия их уничтожит, и это будет конец Гитлера!»

Я не верил своим ушам. Два потрясающих события поразили меня: нападение Германии на Россию и внезапная, немыслимая перемена в отношении отца к его родине.

«Ты говоришь, что НАС атаковали и НАША армия победит?!»

Он с силой ударил рукой по столу, заставляя меня замолчать. «Сейчас не время для иронии. Сегодня нет ни красных, ни белых, а только русские, которые не отдадут страну своих предков!»…

«Что делать? Что можно сделать?! – повторял он в отчаянии. Никогда я так не восторгался отцом, как в это утро. Двадцать лет критики и насмешек по поводу Советской России, ее хозяев и ее армии исчезли, как только его страна, ее независимость оказались под угрозой. За отцом мне виделись миллионы русских, поднимавшихся с той же решимостью на защиту своей земли.

С того дня мы жили сообщениями по радио из Владивостока и газетными сводками, доходившими из России…

На стенах папиной квартиры приколоты портреты маршалов Красной Армии. Они вырезаны им из «Правды» в четверть газетного листа. А в центре висит – во весь лист – генералиссимус Сталин! (Анахронизм: Сталин во время войны генералиссимусом еще не был. – Б. С.) Видя мое изумление, он возражает: «Я знаю, что это мерзавец, но сегодня он, и никто иной, командует всей нашей армией – это надо понимать».

Однако настроение старого полковника решительным образом изменилось, как только армия Паулюса капитулировала в Сталинграде и в военных действиях обозначился коренной перелом в пользу союзников: «Исход войны стал ясен всему миру. Мы все ликовали. Все… кроме моего отца.

Как только завершилась битва за Сталинград, отец снял со стены портреты маршалов и перестал толковать о военных действиях, только ворчал: «Неудивительно, что немцы побиты, их фронт и коммуникации недопустимо растянуты. В таких условиях даже эти генералы, не стоящие унтер-офицеров царского времени, могли свободно управлять боями. И не надо забывать, что в Москве по-прежнему сидят большевики».

Как в волшебной сказке, вчерашний воин вновь превратился в брюзжащего эмигранта.

Думаю, что таившийся в нем четверть века дух защитника своей земли заставил смолкнуть накопившуюся злобу к советской власти, как только независимость его отечества оказалась под угрозой. Увы, благое перерождение длилось лишь столько, сколько существовала сама опасность поражения».

Ясно, что наши террористы в дни Московской битвы, когда судьба страны, казалось, висела на волоске, не вешали портреты Сталина в своих блиндажах (разве что по указанию начальства). А вот что мерзавцем его считали и справедливо, – можно не сомневаться, и осуществление своей акции откладывали до времени, как минует угроза, нависшая над Россией. Конечно же они не знали, что тогда убийство Сталина было неосуществимо. Ну а Гитлера это все равно не спасло бы, ибо весь здравомыслящий мир был заинтересован в его устранении с политической арены. Вообще, теракт против Сталина, если бы только его организацией ни занялось ближайшее окружение диктатора, изначально был обречен на провал: слишком плотное кольцо охраны окружало «дядюшкуДжо»…