"Усташский министр смерти" - читать интересную книгу автора (Станоевич Бранимир)

УНЕСЕННЫЕ РЕКОЙ

САВА. В течение всего 1942 года одна за другой прибывали партии мужчин, женщин и детей, которых, не завозя в лагерь в Ясеноваце, переправляли через Саву и там уничтожали. Общая численность таких жертв превышает число уничтоженных узников лагеря.

ЯКОБ ФИНЦИ:

"… В первой половине марта 1942 года усташи учинили резню над 3 тыс. заключенных лагеря Ясеновац, чьи имена так и не удалось установить.

Резня продолжалась в течение десяти дней. Размозжив жертвам головы тупыми предметами, усташи избивали их деревянными кольями и железными прутьями до такой степени, что тела их становились черными, изуродованными. Они забивали гвозди в тело, отрезали руки, ноги и т. д. Десять дней спустя около пятидесяти могильщиков зарыли трупы за пределами лагеря на так называемом "кладбище", а также в том месте, где эти зверские убийства были совершены".

В конце 1942 года ожидалось прибытие в Ясеновац новых партий узников. Поскольку места в лагере не было, усташи решили избавиться от части узников. Три дня усташи-надзиратели по ночам отбирали в бараках старых, больных и ослабевших евреев. К 19 ноября 1942 года количество таких узников достигло 800 человек. Изолировав обреченных в отдельном помещении, усташи переправили их затем ночью лодками через Саву в Градину, где заставили выкопать для себя могилы, после чего уничтожили и закопали.

С марта и до конца 1942 года лагерь-Ш-С был переполнен узниками, в том числе женщинами и детьми, которых усташи доставляли сюда с целью уничтожения.

Усташи согнали со всей территории "НГХ" в лагерь Ясеновац цыган – около 40 тыс. человек. Их разместили на голом пустыре между старым проволочным ограждением и высоким забором под открытым небом в северо-восточной части лагеря. Обнеся ее колючей проволокой, усташи назвали это место лагерь-III-C.

Сразу же после прибытия цыган в лагерь их стали партиями переправлять в Градину и убивать. В результате все они были уничтожены, за исключением нескольких человек, которых они использовали в качестве могильщиков, а позднее – и палачей.

На смену уничтоженным цыганам усташи доставляли новые партии заключенных, которых они почти ежедневно убивали, так что лагерь-III-С в 1942 году превратился в перевалочный пункт для сотен тысяч жертв. В конце 1942 года в лагере-III-С осталось всего 160 узников, главным образом из числа интеллигенции.

Комендант лагеря Ивица Маткович решил покончить и с ними, уморив их голодом. Он хотел выяснить, сколько времени человек может прожить без пищи и воды. По его приказу была усилена охрана, объявлено, что каждый, кто осмелится передать еду в лагерь-III-С, будет убит на месте. Чтобы запугать других заключенных, отбить у них охоту даже приближаться к колючей проволоке, Маткович установил там большой щит с надписью "сыпной тиф".

Наиболее слабые и больные скончались уже через несколько дней. Но около сорока заключенных продержались в течение нескольких недель. Съев всю траву на территории лагеря, они, обезумевшие от голода, занялись каннибализмом.

НИКОЛА КУХАДА:

"В конце 1942 года я производил дезинфекцию боксов в одном из бараков, расположенных метрах в четырех от лагеря-С.

Находясь на чердаке строения, я из любопытства отодвинул несколько досок на крыше, чтобы посмотреть, что делают узники в лагере-III-С, к которому никто не смел далее приближаться, о чем предупреждал установленный щит с надписью "сыпной тиф".

Я увидел, как некоторые из узников, уже 17 дней не получавшие еды, отодрав кусок мяса от трупов умерших, тут же съедали его. Некоторые свидетели наблюдали ночью издалека за тем, что происходило в лагере. Двое из них, Брайер и Риболи, утверждают, что видели, как узники лагеря-III-С жарили и ели мясо умерших. Это можно было хорошо разглядеть, так как весь лагерь был освещен.

Когда один из заключенных сказал Ивице Матковичу о том, что он видел в лагере-III-С, тот расхохотался и ответил: ""…Тебе, как интеллигентному человеку, следовало бы знать, что мертвечина – яд, от которого быстро умирают. Пусть себе жарят и едят, скорее сдохнут. И так уж это слишком затянулось"".

Но они не умирали, более того, однажды ночью предприняли попытку пробраться между рядами проволоки к Саве. Стражники-усташи их заметили, схватили и доложили Матковичу, который приказал переправить оставшихся 35 узников лагеря-III-С через Саву в Градину и поместить в один из сельских домов. В нем уже находились доставленные сюда ранее заключенные, содержавшиеся в "колокольне", где их долгое время мучили голодом. Привезенных сюда 35 оставшихся в живых узников лагеря-III-С заставили раздеться догола, загнали в дом, после чего наглухо забили все окна и двери. Через несколько дней все они умерли от голода и холода.

Территорию, на которой располагался лагерь-III-С, усташи приказали перепахать, чтобы уничтожить следы своих преступлений, следы того, что здесь когда-то находился лагерь, в котором сотни тысяч мужчин, женщин и детей днями и ночами, в холоде, на снегу, голые, босые и голодные, ждали смерти, как спасения.

РУДОЛЬФ РИХТЕР:

"Однажды ночью в конце декабря 1942 года усташи, ворвавшись в бараки и стянув заключенных с нар, стали выгонять их на мороз. На улице они принялись избивать их дубинами, пинать сапогами, выламывать руки, ноги, ребра. Многие узники умерли от побоев, другие скончались позже от ран, полученных в ту ночь".

Впоследствии стало известно, что поводом для этой расправы послужило то, что надзиратели обнаружили в лагере труп убитого усташа.

На протяжении всего 1942 года лагерь-III-С был переполнен детьми, которых доставляли в Ясеновац вместе с родителями. Многие дети остались сиротами в результате уничтожения усташами их родителей. Заботу о них взяли на себя другие заключенные. Узники приютили детей, потерявших отцов и матерей, у себя в бараках, кормили, отрывая от себя, всем, чем могли.

В конце лета 1942 года Лубурич, узнав, что на чердаках мастерских, а также в бараках проживает много детей, приказал усташам осмотреть лагерь и выявить всех детей.

Оказалось, что в лагере более 400 детей в возрасте от 4 до 14 лет. Посоветовавшись со своими "офицерами", он, к величайшему удивлению всех заключенных, приказал зарегистрировать их и выделить для них специальное помещение. Выбрав из числа заключенных несколько учителей, Лубурич велел им обучать детей чтению, письму и пению.

Этот "детский дом" стал единственной радостью всех заключенных. Однако это длилось недолго. Усташи были недовольны результатами воспитания детей, по их мнению, оно не соответствовало усташскому духу.

По прибытии в Ясеновац Лубурича ему доложили об этом, и он приказал уничтожить всех детей. Группами по 60-80 человек их отвезли в Градину, где они были убиты и зарыты в землю.

В июне 1944 года из лагеря бежал студент из Загреба Иван Волнер. Усташи схватили его под Дубицей и избили до смерти. Его труп был доставлен в лагерь. Усташский обер-поручик Динко Шакич, построив всех заключенных, призвал их выдать тех, с кем дружил Волнер и кто помогал ему организовать побег. Убедившись в том, что его призыв остался без ответа, Шакич велел принести список, в котором были перечислены все евреи. Из этого списка он зачитал фамилии 100 человек. Когда они вышли из строя вперед, Шакич выбрал 25 и приказал заключить их в "колокольне", осудив их таким образом на голодную смерть. Объявленный "приговор" вызвал улыбку у двоих узников. Один из усташей заметил это и сообщил Шакичу. Он подозвал этих узников к себе, приказал встать на колени и застрелил их выстрелами в затылок.

Всю зиму 1944-1945 годов в Гранике лилась кровь".

ИВАН РОЗМАН:

"В декабре 1944 года ежедневно в ходе вечерней проверки усташи отбирали 150-200 узников и запирали их в бараке, расположенном рядом с комендатурой. Отсюда их, раздетых догола, связанных проволокой, перегоняли ночью в Граник. Там их убивали и сбрасывали в Саву.

Я был свидетелем этого, поскольку в течение всего декабря из моей комнаты, в которой были окна, возвратясь с работы из столярной мастерской около 10 часов вечера, мог наблюдать, как палач Фркович убивал в Гранике людей, перерезая им ножом горло, после чего сбрасывал их в Саву. Мне все было ясно видно из моего окна, так как местность была хорошо освещена".

В ту зиму, как было установлено на основе свидетельских показаний, усташи совершили следующие массовые убийства:

а) убили около 35 тыс. человек, находившихся на работах в лагере Ясеновац;

б) пьяные усташи изнасиловали около 20 молодых женщин, работавших в подсобном хозяйстве лагеря, после чего убили их, а трупы сбросили в Саву;

в) разместив в помещении главного склада и на территории вокруг него прибывших в лагерь около 15 тыс. рабочих и крестьян, усташи постепенно уничтожили их в Гранике.

В начале апреля 1945 года началось большое партизанское наступление, имевшее целью окончательное изгнание оккупантов с территории страны.

Усташи из лагеря в Ясеноваце стали готовиться к бегству. Лубурич решил перед уходом уничтожить всех заключенных, а Ясеновац превратить в груду развалин и пепла.

Иными словами, усташи хотели заблаговременно уничтожить следы своих преступлений. Создав группы могильщиков, они приказали им раскопать все захоронения в лагере и окрестностях и извлечь трупы. Другим было ведено разложить огромные костры. На дно костра клали кокс, затем складывали трупы, поливали их бензином и поджигали. В течение трех недель полыхали костры. Узники, находившиеся в лагере в тот момент, когда он доживал свои последние дни, утверждают:

а) в это время прибыло несколько партий заключенных из Лепоглавы, Стара-Градишки и других лагерей и тюрем. Они были убиты усташами в Гранике или в Градине;

б) 20 апреля 1945 года была уничтожена группа узников численностью около 470 человек;

в) в Ясеновац прибыла партия из Сараева в количестве около 400 человек, которые были убиты в Гранике;

г) 21 апреля 1945 года в лагере еще оставалось около 760 женщин и девушек, работавших в подсобном хозяйстве или на кухне. В тот день усташи погнали их на расстрел. Длинная колонна женщин шла на казнь с песней. Они прощались с друзьями, выкрикивая: "Мы идем на смерть, а вы оставайтесь!" Все они были убиты, а тела их сброшены в Саву или сожжены на костре;

д) 21 апреля заключенных охватила паника, и около ста из них, отчаявшись, повесились в бараках и мастерских.

В результате к 22 апреля в лагере Ясеновац осталось 1060 человек. Усташи заперли их в помещении кирпичного завода, забили досками все двери и окна, выставив вокруг усиленную охрану.

Все последующие сутки усташи были заняты минированием фабричных зданий, мастерских, складов, бараков. Весь лагерь превратился в сплошной факел.

Люди, запертые в помещении кирпичного завода, знали, что они обречены на смерть. Поэтому они решили во что бы то ни стало вырваться из заточения и, несмотря на отсутствие оружия, всеми силами бороться за жизнь. Руководителем выбрали Анте Бакотича. Вооружившись всем, что оказалось под рукой, что удалось сорвать со стен или дверей, узники ровно в 10 часов утра 22 апреля 1945 года выломали двери и окна и выбежали наружу. Правда, в последний момент около 460 узников, главным образом больные, престарелые и до предела изможденные люди, не имевшие ни сил, ни смелости осуществить задуманное, сникли.

Остальные же 600 человек несмотря на то, что в результате перенесенных в лагере лишений были физически ослаблены, собравшись с последними силами, проявили решимость в борьбе за свою свободу. Напав на охранников и задушив некоторых из них, они завладели винтовками. Вооружившись железными прутьями и кирпичами, узники устремились к восточным воротам лагеря в направлении к дороге, ведущей к Кошутарицу. При этом им надо было пересечь пространство между южным ответвлением большой стены и рекой Савой. Там усташи соорудили много бункеров, в каждом из которых было установлено по нескольку пулеметов.

Однако усташи оказались застигнутыми врасплох. Поскольку никто из них не ожидал, что безоружные узники осмелятся напасть на них, они держали восточные ворота лагеря незапертыми. У этих ворот и разыгралась заключительная драма. Миле Ристич, задушив пулеметчика, охранявшего вход в лагерь, завладел его пулеметом и открыл огонь по усташам.

60 узникам удалось вырваться за ворота и спастись, скрывшись в окрестных лесах. Остальные 520 человек погибли в ходе стычки. Около 460 человек, оставшихся в лагере, усташи уничтожили.

В конце апреля 1945 года усташи перед бегством из Ясеноваца ликвидировали все материалы, содержавшие данные о количестве узников, убитых в лагере. Однако если бы такие материалы и сохранились, они не смогли бы помочь составить даже приблизительное представление о количестве уничтоженных узников, так как большую часть своих жертв усташи вообще не доставляли в лагерь. Но остались свидетели, которые дали следующие показания Комиссии по выявлению преступлений оккупантов и их пособников:

ЯКОБ ДАНОН:

"1 августа 1941 года меня посадили в котарский филиал тюрьмы в Завидовичах. Арестовал меня усташ Анто Драгичевич из Завидовичей, который, как я узнал впоследствии, погиб. Когда меня посадили в тюрьму, там уже находилось около 35-40 заключенных, все – евреи и сербы. Я хорошо помню тех, кто был вместе со мной в этой тюрьме: Самуэль Данон, Морис Данон, Йосеф Кабильо, Элиша, Рафаэль, Изак, Менто, Альберт, Альберт Йозефов, Элиша Изаков (все Кабильо), Карло Стернбергер, инженер Руди Стерн, Карло Стерн, члены семьи Мусафи: Хайм, Рафаэль и Йозеф, Саламон, Аврам, Зигфрид Шустер, Драго Ледерер, Пали Сохр, Арон Маэстро, Барис Герсон, Павао Соненрелд, Силвие Шмуклер, Роснер Фритц, Александар Вайс, Йозеф Швебер, Богдан Арсенович, Лоза Смилянич, Ацо Влайнич, Коста Маркович, Бранко Аядинович, Перо Боянич, пекарь Спасо (фамилии не знаю), Ацо Савич и его отец. Все вышеперечисленные так же, как и я, находились один день в котарском филиале тюрьмы.

Начальником тюрьмы был Куленович. В тот день он сказал нам, что всех нас переправят в Загреб и там отпустят по домам. Родственники принесли нам в тюрьму самые необходимые вещи, поскольку мы были арестованы прямо на работе. Вечером нас отправили поездом в Босански-Брод. Сразу по прибытии туда нас на перроне окружили усташи и какие-то люди в штатском. Встречавшие усташи распорядились всем построиться в колонну, во главе которой поставили конвоировавших нас усташей; видимо, это было сделано для того, чтобы они не видели, что будет происходить дальше. По дороге от станции Босански-Брод до станции Славонски-Брод усташи в штатском, шедшие рядом с нами, стали избивать нас прикладами и палками. Они отняли у нас все, что представляло хоть какую-нибудь ценность. При этом один из них, худой и довольно высокий молодой человек в форме железнодорожника, избивал заключенных молотком по голове. Он меня тоже ударил. Это заметил сопровождавший нашу колонну жандармский унтер-офицер; он сказал, что, если усташи, которых никто не звал, не прекратят избиение, то он повернет всю колонну назад. На усташей из Брода это подействовало, и они один за другим отстали от нас. Нас отвезли поездом в Госпич и разместили в бывшем загоне для овец, где уже находились заключенные, так что всего нас было около 500 человек – мужчин, женщин и детей.

Надо сказать, что среди мужчин были только евреи, а среди женщин – и православные, и еврейки. Православных же мужчин, сидевших вместе со мной в тюрьме в Завидовичах, отделили от нас еще в Загребе. Я слышал, что всех православных переправили в Госпич, в специальную тюрьму, а оттуда через Велебит в пустынное безлюдное место под названием Слани, где их уничтожили. Там вроде бы находился лагерь, из которого православных узников доставляли в Ядовно для ликвидации. Комендантом нашего лагеря, разместившегося в овчарне, стал усташский поручик Драгутин Пудич. Меня определили на работы в села Барлета и Лички-Рибник, где вместе с 80 другими заключенными я выполнял сельскохозяйственные работы, так как православные жители этих сел сбежали, скрываясь от преследований усташей. Я хорошо помню, как, вернувшись однажды с работы в лагерь под сильным дождем, застал в нем следующую картину. Заключенных, которые в тот день не выходили из лагеря на работу – женщин, детей, стариков,– Драгутин Пудич выгнал из овчарни на улицу, и они вынуждены были вместе со своими вещами мокнуть под дождем.

Потом он загнал всех нас на чердак, где мы простояли целую ночь, не присев из-за неимоверной тесноты ни на минуту. Для такого наказания не было ни малейшего повода, так как никто из заключенных ни в чем не провинился. По состоянию на 19 августа 1941 года в этом лагере насчитывалось около 900 человек. В тот день один усташ-надсмотрщик сказал нам, что всех узников лагеря отправляют в Госпич, где нас распустят по домам. И действительно, 21 августа 1941 года меня вместе со всеми остальными отправили пешком в Госпич, а оттуда поездом – в Яску. В Яске усташи оставили часть заключенных – около 300 человек, а остальных 600 человек направили в Ясеновац.

На ясеновацком вокзале нас приняли прибывшие из Ясеноваца усташские конвоиры. Они тут же принялись избивать нас прикладами, кулаками, колоть ножами. Они отняли все наше имущество: забирали золотые вещи, одежду, обувь – все, что представляло какую-то ценность. Мародерством занималась каждая из четырех групп усташских конвоиров, которая поочередно сопровождала нас. Отнимая вещи, усташи приказывали нам помалкивать об этом. Среди них объявился некий Беретин, которого все называли "инженер Беретин". Говорили, что он из Загреба. Он был надсмотрщиком с 1941 по май 1942 года, после чего вернулся в Загреб, где якобы служил в усташской полиции.

В то время лагерь Ясеновац представлял собой большую, обнесенную проволокой территорию. Вокруг виднелись деревянные сторожевые вышки в виде башен. В них находилась усташская охрана. Комендатура лагеря располагалась в селе Ясеновац. Комендантом лагеря был усташский взводный Михаил Прпич (впоследствии он стал сотником). Этот лагерь назывался "Ясеновац-II". Сюда в течение 2-3 дней усташи согнали около 1,2 тыс. человек. В лагере было два барака, в каждом из которых могло поместиться по 150 человек. Понятно, что усташи разместили в бараках гораздо больше людей, оставшиеся же должны были ночевать под открытым небом, независимо от погоды. В этом лагере мы пробыли около 8 дней. Еда, которую нам давали, представляла собой какую-то жижу, в которой плавали две-три горошины, и заключенные поддерживали свои силы только благодаря тому, что у них оставалось из принесенных еще из Завидовичей съестных припасов. Когда мы огораживали лагерь проволокой в 5 рядов (рыли ямы и вкапывали столбы, на которых закреплялась проволока), нас не били. В это время узников и не убивали. Избиение усташи устроили только один раз, когда мы возвращались в лагерь-II после работы. В ход пустили приклады, дубинки, рукоятки ножей.

В этом лагере находились только мужчины. Женщины и дети, которые вместе с нами были в овчарне, остались в Яске, откуда, как говорили, их отправили в Лобоград. Через 8 дней была проведена общая проверка. Всех узников – нас было 600 человек – построили. Строй обошел усташский взводный Шарич (имя не знаю) – высокий, могучего сложения, черноволосый мужчина с бородой, слева на щеке и шее у него был шрам. Во время обхода Шарич избивал заключенных дубинкой, набросился на доктора Леона Перича, врача по профессии. Перич был со мной в лагере Ясеновац до весны 1942 года, после чего его отправили в лагерь в Стара-Градишке. Когда в апреле 1945 года лагерь в Стара-Градишке ликвидировали, доктора Перича усташи увели с собой в Ясеновац вместе с ранеными и там его убили. Я делаю такой вывод потому, что больше его никто не видел. Видимо, доктор Перич был убит 22 или 23 апреля 1945 года.

После поверки всех 600 человек с вещами под конвоем усташей повели через село Крапье в лагерь-I, который находился примерно в километре от этого села. Там мы увидели три недостроенных барака, у которых не было ни пола, ни крыши. Мы были первыми узниками этого лагеря. Бараки возводили специально нанятые для этого строители. Подрядчиком платных работ был Стево Арчевич из села Уштица, близ Ясеноваца.

Во время пребывания в этом лагере мы работали. Конечно, это касалось тех, кто был еще в состоянии корчевать пни, делать насыпь на берегу реки Струг. Каждый раз, когда мы шли на работу, охрана из 30-40 усташей подгоняла заключенных прикладами, особенно доставалось узникам, ослабевшим от старости и лишений. Они всегда заставляли нас бежать до места работы. Заключенный Гомбош по пути на работу вдруг остановился, поскольку у него было больное сердце. После этого его больше никто не видел. Такая же участь постигла еще троих узников, имена которых я не запомнил. Относительно этих четырех заключенных я утверждаю, что их убили, так как знаю, они выходили на работу вместе с нами, а когда мы вернулись в лагерь после работы, их уже не было. Это случилось во второй половине сентября 1941 года. В этот же период было совершено еще одно преступление. Когда нас погнали на работу, усташские охранники начали стрелять в заключенных, подгоняя криками "Быстрее, быстрее!". При этом двух заключенных, имена которых я не знаю, они убили, а Песаха Саламона ранили в спину; доктор Перич тайком лечил его. В это же время был совершен ряд преступлений и на месте проведения работ. Если кто-нибудь из заключенных останавливался хоть на секунду передохнуть, его тут же настигала усташская пуля. Так погиб парикмахер Кабильо из Загреба и два брата Леви из Белины. Портной Стерн из Загреба был убит тогда же за то, что пошел напиться воды, получив разрешение у одного из охранников. Это, однако, не помешало другому усташу застрелить его.

Хочу рассказать еще об одном случае. Мы возвращались с работы. Охранники-усташи по обыкновению стреляли в воздух и по деревьям. Услышав эти выстрелы, к нам подошел усташский поручик Любо Милош и приказал заменить этих охранников другими, предварительно поинтересовавшись, кто стрелял и зачем. Охранники ответили, что они стреляли, так как мы не хотим работать. Любо Милош посоветовал не стрелять, а убивать ножом каждого нерадивого узника, не желающего работать. Из этого я сделал вывод, что Любо Милош был в тот период главным начальником в лагерях Ясеновац-II и I, потому что, во-первых, он отдал вышеуказанные распоряжения, а во-вторых, заменил охрану. Судя по поведению усташского взводного Шарича, который выполнял функции коменданта лагеря-I, можно сделать вывод, что и он получал приказы от усташского поручика Любо Милоша. Дневной рацион заключенных ограничивался тремя вареными картофелинами. Хлеб получали, и то нерегулярно, только те, кто выходил на работы. Один килограмм хлеба выдавался на 20 человек.

Из лагеря-I нас, около 600 человек, перевели в лагерь-III, располагавшийся в помещениях кирпичного завода. Нас разместили на чердаке хозяйственного блока, где до этого жили узники (всего там было около 150 человек). В период с первой половины октября по конец ноября 1941 года мы выполняли в лагере-III разнообразные работы: работали в мастерской по изготовлению цепей, на кирпичном заводе, на строительстве пекарни. В это же время заключенные из лагеря-II работали на возведении малого земляного вала и закончили его. На строительстве этого вала постоянно совершались преступления: узников избивали, а если они, валившиеся с ног от усталости, делали во время работы передышку – их убивали. Сколько людей было убито, я не могу сказать, так как точное число трудно установить. Безусловно, их было много.

В ноябре 1941 года в лагере-I было совершено тяжкое преступление. Это случилось ночью, шел сильный дождь. Объявив о проведении общей поверки, усташи построили узников, вывели около 50 человек из строя и тут же их расстреляли. Я узнал об этом из рассказа товарищей из лагеря-I, которые случайно остались в живых.

Мы, жившие в хозяйственном блоке, находились в это время в сравнительно лучшем положении, чем остальные, так как считались квалифицированными рабочими. В ноябре 1941 года оставшиеся узники из лагеря-II и I были переведены в лагеря-III-А, III-Б и III-B, так называемый православный барак. Лагерь-III-Б состоял из двух бараков, лагерь-III-А расположился в цехах кирпичного завода. Только узники, имевшие специальность, по мере необходимости помещались там, где был я, то есть в хозяйственном блоке. В ноябре 1941 года усташи провели поверку старых, ослабевших и больных узников из лагерей III-A, III-B, а также "православного" барака, которых якобы хотели отправить в Джаково на лечение. Некоторые из заключенных согласились сами, других отобрали усташи. После этого всех заключенных заставили рыть ямы в бывшем лагере-II. Именно сюда усташи привели стариков, ослабевших и больных узников. Здесь они стали убивать их молотками и резать ножами, после этого приказали заключенным, вырывшим ямы, закопать их – мертвых и полуживых. Некоторые из узников, рывших ямы и закапывавших убитых, также были убиты. Оставшиеся в живых вернулись в лагерь и получили за эту "работу" усиленное питание.

С тех пор подобные злодеяния повторялись неоднократно. На рождество в 1941 году было совершено следующее преступление. В лагерь Ясеновац привезли 50 заключенных. Откуда они были и кто, я не знаю. Их зарезали сразу же по прибытии в лагерь: Йоца Матиевич, усташский прапорщик, подгоняя каждого уколами штыка в спину, подводил их к Любо Милошу, который тут же перерезал им ножом горло. Заключенные, работавшие могильщиками, сразу же закапывали их. Я не могу с уверенностью сказать, были ли убиты все 50 человек; возможно, кто-то один, максимум пять человек, остались в живых. Но то, что 45 человек было зарезано, не вызывает сомнения. Я видел это из окна чертежной мастерской, располагавшейся напротив комендатуры, где совершалось это злодеяние. В декабре 1941 года были уничтожены узники из Олова: Леви Садо, Леви Майер, Фримет Юлие и его отец, Аврам Озмо, Элиас Озмо, Леона Озмо, инженер Покорни и его сын и Озмо Исе Аврамов. Некоторых из них убили ударом молотка по голове, других зарезали ножом. Кто совершил это преступление, я не видел, так как и мне грозила опасность.

Проезжая однажды зимой 1941 года на коне по территории лагеря, Любо Милош заметил, что два электрика, находившиеся возле трубы кирпичного завода (имена их я не могу припомнить), смотрят на него. Одного из них он тут же без какой бы то ни было причины застрелил из пистолета. Видимо, он хотел показать, как он метко стреляет. Об этом рассказал мне оставшийся в живых другой электрик, брат погибшего. Оба они были родом из Загреба. Вину за все эти преступления несут Макс Лубурич, комендант лагерей, и Любо Милош, начальник лагеря.

С января 1942 по 23 марта 1943 года комендантом лагеря был Ивица Маткович, усташский поручик, ставший позднее сотником. Бывший в то время распорядителем работ инженер Пицилли остался в этой должности до конца существования лагеря. Зимой 1942 года, видимо в январе, печь для обжига кирпича на кирпичном заводе была переделана под крематорий. Работы велись под руководством инженера Пицилли. С тех пор эта печь использовалась для выполнения вполне определенной задачи – ликвидации заключенных с тем, чтобы замести следы преступлений усташей. В течение всей зимы, до апреля 1942 года сюда привозили для уничтожения женщин и детей из Градишки и других лагерей. Всех мужчин, не способных выполнять физическую работу, также уничтожали в печи кирпичного завода. Предварительно их убивали молотом, а затем сжигали в печи. Эта участь постигла и некоторых заключенных из нашего лагеря, но в меньшей степени, главным образом тех, кто был болен.

Невозможно установить, сколько людей было уничтожено таким образом за 4-5 месяцев. Но жгли почти ежедневно, мы определяли это по черному дыму, валившему из трубы кирпичного завода, и по специфическому запаху, доносившемуся оттуда. Доказательством того, что сжигали действительно трупы, является и то, что кирпич зимой не обжигают. Мне же об этих зверствах рассказывал Дудица Баранор, очевидец, заключенный, исполнявший обязанности могильщика. Он вместе с другими 8 заключенными загружал трупы в печь. Эти узники назывались "группой Д". Всех их потом усташи уничтожили, чтобы они не могли ничего рассказать. Ответственность за эти массовые убийства несут Лубурич, Ивица Маткович и особенно Любо Маткович, осуществлявший надзор за сжиганием трупов, а также инженер Пицилли.

С весны по август 1942 года совершались массовые убийства цыган, а также их детей. Цыган привозили из всех районов страны. Женщин и детей уничтожали сразу, а мужчин сначала использовали на работах по возведению земляного вала между Кошутарицей и Ясеновацем. Уничтожение цыган происходило в селе Градина, чаще всего в качестве орудия убийства использовалась кувалда. Затем их закапывали, причем заставляли это делать цыган. Мужчин размещали в так называемом лагере-III-С, расположенном на обнесенной проволокой территории между кирпичным заводом, железнодорожным полотном и вновь построенными бараками для ранее прибывших заключенных. В этот лагерь впоследствии привозили заключенных и других национальностей. С весны по август 1942 года, когда происходило уничтожение цыган, комендантом лагеря был Маринко Полич, усташский прапорщик из Дервенты. Существенную роль в ликвидации цыган сыграл Драгутин Пудич, в то время подпоручик. Первый раз я его встретил в Госпиче, он был комендантом лагеря. К уничтожению цыган причастны также усташские поручики Йосип Фриганович (по прозвищу Жиле) и Анто Койич, Перо Брзица, бывший студент юридического факультета из Герцеговины, а также АНТО Маричич. В уничтожении цыган участвовали усташи Франьо Алилович, Иван Алилович, Петар Пекар, Галич и многие другие усташские солдаты и унтерофицеры, фамилии которых я не могу вспомнить. Особую ответственность несет католический монах Мирослав Филипович-Майсторович, усташский оберпоручик, ставший весной 1942 года комендантом лагеря. Безусловно, в уничтожении цыган виновны и Лубурич, и Ивица Маткович, как коменданты.

Всего было уничтожено около 20 тыс. цыган.

Весной 1942 года пятеро заключенных из-за какой-то аферы, связанной, кажется, с контрабандой, были расстреляны на общей поверке: Бруно Дикмантстейн, Сохо, Керпнер, Шпилер и Пайташ. Я упоминаю об этом в связи с поступком Драгутина Пудича, который, допрашивая этих заключенных, отсек кинжалом Пайташу ухо и заставил его съесть. Пайташа усташские офицеры мучили в течение 10 дней, лечили, потом опять мучили. Когда всех пятерых вывели на расстрел, Пайташ был весь забинтован: его тело было настолько избито и изранено, что усташи решили обмотать его бинтами, чтобы не было видно следов пыток. Его поддерживали под руки, так как сам он идти не мог. После того как Шпилера застрелили, к нему подскочил усташ Ужичанин Рашид, вонзил нож в его тело и стал пить его кровь. Это произошло на глазах всех заключенных, построенных на общую поверку. Других участников этого преступления, кроме Рашида Ужичанина и Драгутина Пудича из Брчко, я по фамилиям не знаю.

В течение всего времени, когда комендантом лагеря был Миро Филипович-Майсторович – с весны до поздней осени 1942 года, заключенных в Градине уничтожали ежедневно. Убивали кувалдой. Этим занимался сам Майсторович. Его жертвами были заключенные из нашего лагеря, разместившегося в кирпичном заводе.

Однажды летом 1942 года прославившийся своими зверствами Майсторович обедал возле столовой на свежем воздухе. Двое заключенных неподалеку от него собирали окурки. Заметив их, Майсторович выхватил револьвер и застрелил их, после чего спокойно продолжил свою трапезу. Аналогичный случай произошел летом 1942 года. Анто Атарац, усташский прапорщик из Дрвара, заметив, как повздорили двое рабочих лесопилки, приказал построить всех заключенных. Затем вывел одного из двух "провинившихся" из строя, заставил его встать на колени и застрелил его на глазах у всех выстрелом в затылок. Он не поставил об этом предварительно в известность ни коменданта, ни начальника лагеря. Фамилия убитого мне неизвестна. Знаю только, что ему было около 20 лет.

Осенью 1942 года была уничтожена большая группа заключенных, работавших в хозяйственном блоке. Йозо Чупич, усташский поручик из Славонски-Брода, Иво Некич, усташский взводный, и Томинац, заключенный из Сисака, принялись отбирать заключенных, предназначенных для уничтожения. Уничтожение происходило в Градине обычным здесь способом. Мне известно, что тогда были убиты Сречко Ткаличич, Унгар и Фухс. Хочу особо подчеркнуть вину Томинаца, поскольку его как заключенного не принуждали отбирать людей для уничтожения, он вызвался делать это сам в надежде на привилегированное положение в лагере. Он не был одинок в этом, но фамилии других, вставших на тот же путь, я не помню.

То, как поздней осенью 1942 года был ликвидирован лагерь-III-C, представляет собой еще одно преступление. Заключенные, оставшиеся в лагере-III-С, были уничтожены следующим образом: перед входом в лагерь усташи установили щит с надписью "сыпной тиф" с тем, чтобы никто не посмел вступить на территорию лагеря и прийти на помощь 50 узникам, обреченным на голодную смерть. Некоторые из них под влиянием голода прибегли к каннибализму. Об этом много говорили в лагере. Я этого не видел, но знаю, что узники не получали никакой пищи.

Весной 1943 года, начиная со дня святого Иосифа и до 23 марта, в лагере царило безвластие, так как лагерь остался без коменданта. Прежний комендант Маткович уже не занимал этот пост, а новый комендант, Ивица Брклячич, еще не вступил в должность. В эти дни усташи совершили массовые убийства заключенных, им помогали заключенные-уголовники, полицейские агенты и усташи, помещенные в лагерь за совершение уголовных преступлений. В это время многие заключенные получили серьезные телесные повреждения в результате избиения прикладами, дубинками, кулаками, были изуродованы ножами, некоторые из них, возможно, и погибли. Хочу особо обратить внимание на то, что тогда в лагере был жестоко избит Драго Стерн из Загреба, который был ответственным за пищеблок. Он получил такие побои, что плоть начала разлагаться. Его избивали Никола Фишбергер, усташский взводный, Йозо Стоичич, в то время усташский поручик и, по-моему, Петар Брзица, усташский поручик. Этот Петар Брзица и Никола Фишбергер считались специалистами по избиению заключенных.

23 марта 1943 года в должность коменданта лагеря вступил Ивица Брклячич, усташский сотник. В это же время, возможно, чуть позже, должность коменданта всех лагерей занял банковский служащий из Мостара Шарац. Он исполнял обязанности до конца 1943 года, а после этого комендантом всех лагерей вновь стал Лубурич. Комендантом лагеря Ясеновац до весны 1944 года был Ивица Брклячич. Главным надзирателем лагеря при Брклячиче был Марко Павлович, усташский полковник.

Летом 1943 года при выполнении работ за пределами территории лагеря бежало 25, а возможно и больше, заключенных. Тогда, по приказу главного надзирателя лагеря, всех заключенных, отправлявшихся на работу за пределы лагеря, стали заковывать в кандалы. Помимо этого, узникам запретили в течение месяца получать посылки, а также писать родным письма, на 10% был уменьшен дневной рацион питания. Посылки, которые в этот период присылались узникам, конфисковывались в пользу усташских офицеров.

В конце 1943 года, в декабре, усташи устроили два массовых расстрела заключенных; вначале было уничтожено 80 человек, затем – 60 человек. В момент, когда они направлялись на работу в лес, было инсценировано нападение и побег. В это время их всех и перестреляли. В лагерь никто из них не вернулся. В начале января 1944 года была расстреляна группа в 20-30 человек. Я считаю, что ответственность за их уничтожение несет Макс Лубурич, так как он к тому времени вновь стал комендантом всех лагерей.

В сочельник 1943 года в 8 часов вечера были вырезаны две семьи – Столцер и Айсенштадтер. Семья Столцер состояла из трех человек (муж, жена и дочь Вивиана), а семья Айсенштадтер из четырех (мать Эрна и дочери – Божана, Зора и Лела). Все они попали в Ясеновац, видимо, потому что были евреями. Их убили, как нам сказали, Йозо Матиевич, Йосип Далматинац из Шибеника и Крешимир Маич, сотник из Герцеговины.

В ночь с 3 на 4 января 1944 года были убиты Иван Богович и его жена Гертруда, Бернард Винер, его жена Элизабета, трое детей и престарелый отец. Они не были заключенными, а жили в доме возле лагеря.

Через 8 дней после этого злодеяния был убит и Арнольд Винер, брат убитого Бернарда. Арнольд был узником и работал в лагере в мастерской по производству цепей. Видимо, причиной его ликвидации послужили опасения, связанные с тем, что он является свидетелем убийства его брата Бернарда.

В начале июня совершил побег из лагеря загребский студент Иван Волнер. Его поймали под Дубицей и убили, а тело привезли в лагерь Ясеновац. В то время комендантом лагеря был Динко Шакич, усташский обер-поручик. (Он занял эту должность весной 1944 года и исполнял ее до осени того же года.) Перед построившимися на поверку узниками было выставлено тело Волнера, и Рано Михич, усташский сотник, избивал заключенных плетью и кричал при этом: "Подходите поближе, полюбуйтесь на Волнера!"

Затем было отобрано 20 человек, в основном евреев. Этим занимался сам комендант Шакич. Двое узников почему-то в это время рассмеялись. Это были юноши лет 18. Динко Шакич тут же застрелил их выстрелом из пистолета. В число отобранных 20 заключенных попали профессор Самлаич и его брат Якоб Данон из Сараева. Группу отвели к "колокольне" и там расстреляли. Одного из числа отобранных, токаря высокой квалификации Альбахари, заменили другим узником Славко Гольдшмидтом. Был заменен и кровельщик Вайс каким-то инженером, фамилии которого я не знаю. После этих замен заключенных уничтожили. Правда, как они были убиты, я не знаю.

Летом 1944 года в селе Млака было совершено массовое убийство женщин-узниц, работавших в подсобном хозяйстве лагеря. Это злодеяние совершил Динко Шакич со своим верным помощником усташским прапорщиком Марко Михалевичем и другими усташскими солдатами. Когда в январе 1945 года Марко Михалевича арестовали, он признал, что конвоировал 50 или 60 женщин к месту их уничтожения.

В сентябре 1944 года в лагере были арестованы две группы заключенных. Одна из них – якобы за то, что поддерживала связи с партизанами. В нее входили: заключенные Лаци Матич, ветеринар; д-р Миле Бошкович, врач; Никола Пейинович из Сисака; Томо Марич из Загреба; Мусафия Хейнрих, инженер; Митар Бошкович; Рамзия Ребац; Боро, ученик из Дарувара; Бранко Конич, служащий суда; Миланович, дантист. Других я не помню. В группу входили и усташи: д-р Марин Юрчев, сотник, врач больницы, его жена обер-поручик Белушич, а также Жарко Янкович и Франьо Рукавина, работавшие в лагере писарями. Всех их подозревали в том, что они коммунисты. Их страшно мучили и избивали в течение нескольких дней. Дознание проводил усташский сотник доктор Прпич, известный садист. Его помощниками, производившими пытки, были усташи: Миле Судар, взводный, Приморац Сильвестар, прапорщик, Перо Павичич, взводный, Лаичо Неорчич, взводный, Стипе Квесич, взводный, Динко Шакич, комендант лагеря, Никола (Пудо), пекарь, прапорщик. Я знаю, что все они участвовали в пытках и избиениях, мы, заключенные, видели, как они шли к зданию комендатуры с проволочными плетками, а также мы видели некоторых из арестованных, возвращавшихся с допросов избитыми. Во время допросов усташи использовали в качестве орудия пыток паяльную лампу, которой прижигали тело узника. Так, в частности, мучили Ремзи Ребаца. Мне рассказывал могильщик, закапывавший его тело, что все оно было обожжено паяльной лампой. Динко Шакич называл это орудие пыток "B-I". Об этом он прямо сказал как-то в парикмахерской: ""В-I" себя оправдала".

Одновременно с этим велось следствие против пяти заключенных, подозревавшихся в том, что они – четники. Среди подследственных находились Бранко Войинович. Перо Крайинович, какой-то Хаджия, Йово Лубура, пятого я не помню. Их, конечно, также подвергли пыткам и избиениям. Узников из так называемой "коммунистической группы", о которой говорилось выше, 21 и 22 сентября 1944 года повесили возле наших бараков. На другой день повесили и пятерых четников. Эту вторую казнь я вынужден был наблюдать, так как меня принудил к этому Динко Шакич. Пятерых православных вешали Лаичо Неорчич, Стипе Квесич и другие усташские унтер-офицеры.

Перед казнью усташ Приморац Сильвестар спросил заключенного Хаджию, "прощает ли он его за то, что тот его избивал". Хаджия ответил, что он никогда его не простит. В ответ Приморац Сильвестар сказал Хаджии, когда ему уже накинули петлю на шею: "До свидания на том свете".

Эти подробности я привожу для того, чтобы показать, как усташские бандиты издевались над людьми, которым оставалось жить всего несколько секунд. В 1944 году после этой экзекуции было повешено трое заключенных, работавших электриками, в том числе Аврам Алтарец из Земуна, Альберт Израэль, рабочий электростанции в Фойнице, и Франьо, электротехник из Загреба. Причиной казни послужило, что электротехник Франьо получал посылки с продуктами через одного из домобранских офицеров, служившего где-то под Ясеновацем в одной из частей зенитной артиллерии.

Осенью 1944 года, а именно 24 октября, были арестованы почти все заключенные, работавшие в усташской больнице. Я запомнил следующие фамилии: д-р Клейн, врач; д-р Лейндорфер, врач; Тито Вейса, студент-медик; Сигпрейд Шустер; д-р Сатлер, врач; Мийо, повар усташской больницы; д-р Катц, дантист из Дарувара. Фамилии остальных я не могу вспомнить. Их арестовывал сотник Твртко Крешич и усташский сотник Павличевич. Я видел, как их поместили в бывшую часовую мастерскую. Они были в кандалах. Их обвиняли в том, что они якобы изготовили взрывное устройство, но, скорее всего, это специально выдумали усташи, чтобы обмануть нас, а также, чтобы оправдать их уничтожение. Все они были казнены, но не сразу, а в течение нескольких дней. По моим подсчетам, было казнено около 30 человек, в числе последних – д-р Клейн и д-р Лейндорфер.

После этого наступил период, длившийся по крайней мере месяц (с начала октября до ноября 1944 года), когда действовала новая система массового уничтожения в Гранике. В это время узников уничтожали почти каждый день. Часть заключенных согнали в Граник на берег Савы, убили ударами молота по голове и сбросили в реку. То, что орудием убийства были кувалды, можно было судить по доносившимся до лагеря звукам. В этих убийствах участвовали усташи: Никица Миличевич, взводный, Анте Зринушич, прапорщик, Владо (Лаичо) Неорчич, взводный, Миле Судармладший, Миле Судар-старший, оба взводные, Стипе Прпич, обер-поручик, Приморац Сильвестар, прапорщик, Латиф Ходжич, Алага Гулкич, взводные, Славко Мартинович, взводный. Марко Перкович, прапорщик, Станко Маркович, взводный, Петар Павичич, взводный, Стьепан Новосел, Миле Фркович, взводный, Марко Михалевич, прапорщик, эмигрант.

Какие конкретно функции выполнял каждый из перечисленных, я не знаю, потому что не мог этого видеть, но нет сомнения в том, что все они принимали участие в убийствах заключенных, так как на это время они отлучались из лагеря и возвратились после уничтожения последнего узника. В убийствах в Гранике принимали участие также специально приглашенные Анте Маркотич, усташский унтер-офицер, и усташ Гьогич.

Во время массовых убийств в Гранике было уничтожено около 3,5 тыс. человек; я знаю со слов заключенного, исполнявшего обязанности писаря: до начала операции в лагере насчитывалось 7,5 тыс. человек, после нее осталось 4 тыс.

В 1945 году уничтожение узников продолжалось в меньших масштабах, однако я не располагаю точными данными. Лагерь Ясеновац подвергся бомбардировкам 30 марта (дважды), затем 5 апреля 1945 года и еще раз несколькими днями позже, но на этот раз ему не было причинено никаких повреждений. Во время первых двух бомбежек были уничтожены мастерская по производству цепей, механический цех, тюрьма, часть караульного помещения, загорелся кирпичный завод. Под бомбежкой погибло около 40 заключенных, многие были ранены. Когда вспыхнул пожар на кирпичном заводе, усташи погнали всех заключенных на его тушение. При этом усташи обращались с узниками крайне жестоко, особенно выделялся Анте Зринушич, усташский прапорщик, застреливший двух узников из пистолета. Это я видел собственными глазами. Видел я также, как стрелял в заключенных Станко Зовко, усташский унтер-офицер, не знаю, правда, попал ли он в кого-нибудь из них. В тот день погиб Вольф, заключенный, работавший в мастерской по изготовлению цепей. Мне, однако, неизвестно, от чьей пули – Зринушича, Зовко или кого-то другого.

На другой день заключенные убирали лагерь. Усташи вновь избивали их палками, при этом особенно проявили себя Марко Михалевич и Мирко Перкович, усташские прапорщики.

Я был свидетелем еще одного массового убийства, которое происходило с 8 по 22 апреля 1945 года. По существу, это была ликвидация почти всех узников, находившихся в лагере. Тогда их насчитывалось около 3 тыс. человек. 8 апреля 1945 года усташские сотники Драгутин Пудич и Йосип Судар-Йоя затребовали из канцелярии списки всех заключенных. В тот же день около 19 часов они отобрали 10 евреев: Бори Леви, парикмахера из Биелины, Рафа Кабильо из Висока, Штерна. Имен других я не помню. Им было приказано построиться с вещами возле канцелярии, чтобы оттуда отправиться на работу. Вечером их увели, и больше я о них ничего не знаю, так как они были уничтожены.

9 марта 1945 года утром было отобрано 10 узников православного вероисповедания с той же целью. В тот же день в полдень еще 20 узникам было приказано отправиться на работу. Я видел, как эта группа направилась в сторону Градины. Вечером я обратил внимание на густой дым, клубившийся в трех местах в Градине, клубы дыма можно было наблюдать вплоть до моего отъезда из Ясеноваца 22 апреля 1945 года. Говорили, что это сжигают останки людей, извлеченные из земли, а также трупы узников, убитых в последнее время. Делалось это с целью замести следы преступлений.

Все это повторялось изо дня в день, причем группы, предназначенные для уничтожения, становились все больше и больше. В эти дни, видимо, перед сдачей Сараева, в лагерь было доставлено около 400 жителей из этого города. Мужчин разместили в недостроенном здании, предназначавшемся для мясокомбината, а женщин – в здании комендатуры. Все они также были уничтожены в ходе массовых расправ, при проведении которых особенно отличились Драгутин Пудич, Йосип Судар, Любо Милош и Приморац Сильвестар.

18 апреля 1945 года прапорщик Лисац направил меня в усташскую больницу в Ясеноваце. Из числа заключенных там тогда работали д-р Кохн, дантист; д-р Павел Спиццер, терапевт; д-р Руди Липкович, хирург; д-р Зора Файсткивург; д-р Иво Йонич, окулист; Йоже Шеноэр, магистр-фармацевт; Буки Шалом (Буки-прозвище, фамилии я не знаю); Йозеф Финци-Чучо, дантист; Маринко Алтарац, электрик; Данон Якоб (то есть я); Шалом Данон, Маргита Фурст, Гиордана Мандич, Даница, Катица, Видойка, Юлька, Олга (фамилий не знаю), Репац из Нова-Градишки и еще трое мужчин, фамилии которых я не могу вспомнить. В ночь с 21 на 22 апреля 1945 года началась сильная стрельба, продолжавшаяся целую ночь, которая была задумана усташами как инсценировка нападения на них. Это было сделано для того, чтобы иметь повод для ликвидации оставшихся узников. В ту же ночь лагерь был заминирован, и значительная его часть взорвана. Утром оставшиеся в живых заключенные (около 1200 человек) предприняли попытку вырваться из лагеря. Как это было организовано и как происходило, я точно не знаю. К вечеру того же дня была уничтожена кожевенная мастерская, также находившаяся в Ясеноваце. Поднялась стрельба, все окутал густой дым. Мне сказали, что заключенные – около 150 человек – попытались совершить побег. Удалось ли им это и как все происходило, мне неизвестно. Мы, то есть все, кто находился в усташской больнице в Ясеноваце, помогали в эвакуации больницы. Кроме больничного оборудования, мы перевезли врачей, а также Маргиту Фурст и Гиордану Мандич.

Вечером 23 апреля 1945 года к нам пришел усташ Коциян, санитар, который был в общем порядочным человеком. С грустью в голосе он сказал нам, что мы должны собраться в инфекционном отделении больницы на втором этаже. Там Йойо Судар объявил нам, что нас отправят в Лоню. Он пояснил, что при этом нас свяжут, чтобы мы не пытались бежать подобно узникам из кожевенных мастерских, убившим при попытке бегства усташского офицера. Потом пришел усташский поручик Томич, командир взвода в Ясеноваце, и с помощьою своих людей связал заключенных. После этого мы, связанные, один за другим стали спускаться вниз. Я вместе со своим отцом Шаломом шел в числе последних. На первом этаже больницы я заметил у дверей Любо Милоша. Мне было ясно, что над нами готовится расправа: я сделал этот вывод на основании того, что заключенных из усташской больницы отправляли в той одежде, которая была в тот момент на них надета. По моему разумению, если бы усташи собирались отвезти нас в Лоню, то вначале они приказали бы собраться в дорогу и переодеться. Заметив Любо Милоша, я сказал ему:

– Господин Любо, неужели я это заслужил?

В ответ он сказал, чтобы я проходил дальше. Тут же за своей спиной я услышал, как Любо Милош спросил:

– Это что, парикмахер?

Услышав утвердительный ответ, он приказал:

– Пусть вернется.

Я взял с собой и своего отца. Мне развязали руки, и я сразу же развязал руки отцу. В ту ночь мы с отцом спали в усташской больнице. Еще хочу отметить, что видел, как девушек-узниц из больницы вывели из здания и повели в неизвестном направлении. Правда, их руки не были связаны, но их сопровождала вооруженная охрана. Утром следующего дня ко мне подходили усташи и говорили, что я счастливый, и, видимо, кому-то сделал что-то хорошее, раз мне так повезло. Из этого я делаю вывод, что все остальные заключенные, работавшие в усташской больнице, были уничтожены. Об этом можно было судить и по поведению санитара Коцияна, который в ту ночь просил Любо Милоша отпустить санитарку Видойку, поскольку, мол, она его родственница (хотя в действительности она не была его родственницей), но тот ему отказал.

Я подтверждаю, что 23 апреля 1945 года были уничтожены: Йожа Шеноэр, Буки Шалом, Йозеф Финци, Маминко Алтарац, Дорица, Олга, Кита, Видойка, Юла, Репац из Нова-Градишки и еще трое мужчин, имен и фамилий которых я не знаю.

24 апреля 1945 года меня вместе с отцом и с усташами – служащими больницы отвезли в Лоню.

В Лоне я встретился с нашими врачами-узниками и с двумя санитарками, так что теперь нас было девять человек; д-р Драго Кохн, д-р Павел Спиццер, д-р Руди Липкович, д-р Зора Файст, д-р Иво Йонич, я, Шалом Данон, Маргита Фурст и Гиордана Мандич. Мы пробыли в Лоне пять дней, а затем нас повезли в Сисак. Нам очень помог д-р Фабиянац, хирург по профессии, который незадолго до этого был мобилизован на работу в усташской больнице в Ясеноваце. Д-р Фабиянац заботился о нас, более того, он специально поехал с нами в Сисак, чтобы нас по дороге не убили усташи. Известные головорезы Стойчич и Юричич, по прозвищу Учо, возглавляли отряд охранников, который сопровождал нас. Чтобы понять разницу в обращении с нами, хочу отметить, что до того, как приехал доктор Фабиянац, усташской больницей заведовал усташ д-р Коморски. Не успев вступить в должность, он отправил обратно в лагерь двух врачей и двух санитаров: д-ра Кораицу и д-ра Кордича, санитаров Штерна и Альберта Маэстро, вместо них назначил усташей. Этот Коморски наверняка поступил бы таким же образом и со всеми нами. К счастью, об этом намерении узнал д-р Фабиянац, решительно заявивший, что без нас нельзя обойтись.

Из Сисака нас отправили в Загреб, куда мы прибыли 5 мая 1945 года, а оттуда санитарным поездом выехали в Словению в направлении Марибора. Не доезжая двух перегонов до Марибора, наш поезд был освобожден югославской армией. Два дня мы находились в лагере вместе с усташами и их семьями. Мы оказали содействие нашим властям в аресте Марко Михалевича, усташских прапорщиков Андрии Свагуша и Ивицы Брклячича, усташского солдата, бывшего священника Юрчича, усташского обер-поручика, Йозы Стойчича, д-ра Шимы Цвитановича, полковника Миховила Прпича, усташского сотника Божу Налетича, усташского подпоручика Марияна Живановича, профессора Янича и других, которых я сейчас не могу вспомнить.

После того как я сообщил о том, что мне довелось пережить в лагере Ясеновац, расскажу еще о нескольких эпизодах, фактах ликвидации узников. Однажды в 1944 году, когда началось уничтожение заключенных в Гранике, в барак среди ночи ворвался усташский унтер-офицер Никола Брачич и вызвал двух узников: Леона Папо из Брезы и Рафо Алтарца из Загреба. Леон Папо противился, не хотел идти. Тогда на помощь Николе Брачичу прибежали усташские унтер-офицеры Миле Судар-младший и Лука Чоп. По рассказам заключенных, Никола Брачич заколол Леона Папо тут же, на месте. Был убит и Рафо Алтарец, правда, я не знаю как, но с того времени в лагере его никто не видел.

Осенью 1943 года Златко Коларич, усташский оберпоручик из Загреба, заподозрил, что Спасое Йованович, заключенный, бывший у него в услужении, крадет у него сигареты. В связи с этим усташский прапорщик Никола Хирбергер провел дознание. Он бил Спасое Йовановича, а затем заставил его проглотить три револьверных патрона, после чего у нею появились сильные боли в животе. Он обратился за помощью к врачам, которые помогли ему. Погиб Спасое Йованович в 1944 году в Гранике.

В лагере на молочном заводе работал Каймакович из Биелины, очень порядочный человек. Однажды летом 1943 года он взял 150-200 граммов масла и около 400 граммов хлеба, чтобы передать заключенным из барака, находившегося напротив. Однако его поймал Ивица Брклячич, комендант лагеря. Он построил всех узников и вывел Каймаковича, закованного в кандалы, перед строем. Брклячич зачитал обвинительный приговор, присуждавший его к 50 ударам плетью. При этом он сказал:

– Сам будешь считать, а если собьешься, начнем сначала.

Брклячич, выбрав наиболее крепкого узника, плотника из Загорья, приказал ему исполнить приговор. Каймаковича раздели до трусов. Брклячич велел плотнику бить, не жалея силы, иначе он сам будет расстрелян на месте. Плотник начал избивать Каймаковича плетью из воловьих жил. После седьмого удара Каймакович взмолился:

– Лучше расстреляйте меня!

Брклячич ответил:

– Нет, расстреливать тебя мы не будем.

Истязание продолжалось до 50 ударов. Чтобы Каймаковичу было больнее, Никола Кишбергер, усташский прапорщик, зажал его голову между своими коленями. После этого Каймакович был на три дня брошен в тюрьму, а потом его заставили выполнять тяжелую физическую работу. Вынесенные Каймаковичем масло и хлеб усташ демонстративно отдал в качестве вознаграждения плотнику, приводившему в исполнение приговор. Каймакович был убит перед строем в 1943 году, в первой группе, о чем я уже рассказал ранее.

Каймакович остался для меня светлым воспоминанием, так как он много помогал заключенным, особенно больным.

Осенью 1944 года усташи арестовали Финци Морица, родом из Сараева, заключенного, работавшего на АТС в Ясеноваце. Его так сильно били всю ночь в коридоре тюрьмы, что крики были слышны в наших бараках. Усташи распространили слух, что он намеревался взорвать АТС. Но это было их выдумкой, так как в противном случае они искали бы его сообщников и следствие длилось бы дольше. Поскольку утром Финци уже не было видно, его наверняка после пыток убили".

Характеризуя лагерь в Ясеноваце, Хорватская комиссия по выявлению преступлений оккупантов и их пособников отмечает в своем отчете "Преступления в лагере Ясеновац" N 4547/45 от 15 ноября 1945 года следующее:

"Руководители усташской террористической организации еще до своего появления в Югославии хорошо знали, что они не имеют опоры в народных массах и что удержаться у власти они смогут только с помощью террора. Прибыв в Югославию на фашистских штыках после ее краха с небольшой группой головорезов, содержавшихся и обучавшихся еще до войны на деньги фашистов в различных центрах по подготовке террористических банд, они сразу же с первых дней оккупации, под покровительством германских и итальянских войск и опираясь на их активную помощь, стали проводить в соответствии с заранее подготовленным планом аресты, массовые и единичные убийства сербов, евреев и придерживавшихся прогрессивных взглядов хорватов.

Руководствуясь расистской теорией о чистоте расы и нации, они поставили своей задачей уничтожение в Хорватии всех сербов, евреев, цыган; одновременно они решили уничтожить всех хорватов, которые так или иначе придерживались антифашистских взглядов".

Среди общего количества жертв по числу убитых с высокой степенью жестокости, унижения и террора узников – мужчин, женщин и детей – первое место занимают сербы, затем евреи, цыгане и сами хорваты (Доклад югославской государственной комиссии по выявлению преступлений оккупантов и их пособников, К. Д., N 2697/52-2 от 16 января 1946 года). Что же касается изощренности применявшихся пыток, способов убийств, других нацистских приемов ликвидации узников, то лагерю в Ясеноваце принадлежало одно из первых мест. Он пользовался зловещей известностью не только в нашей стране, но и в Европе в целом. Это подтверждает и упомянутый доклад югославской государственной комиссии по выявлению преступлений оккупантов и их пособников, в котором говорится, в частности, следующее:

"По степени жестокости внутреннего режима и по количеству жертв этот лагерь пыток и смерти относится к числу наиболее страшных лагерей нацизма, какие только имелись во время этой войны.

Лагерь в Ясеноваце стал синонимом самых чудовищных зверств, совершенных за время четырехлетнего владычества усташей.

Усташи доставляли в Ясеновац большие партии мужчин, женщин, а также детей из Срема, Славонии, Боснии и других районов страны с целью ликвидации. Непрерывным потоком стекались заключенные, в том числе узники из соседних лагерей, в Ясеновац, где их без суда и следствия тут же уничтожали".

Приведя показания свидетелей, а также прочие доказательства, подтверждающие совершенные усташами преступления, югославская государственная комиссия по выявлению преступлений оккупантов и их пособников в своем отчете подчеркивала:

"Совершение убийства в лагере оформлялось протоколами, один экземпляр которых направлялся общинной управе города Ясеновац. Как показал делопроизводитель этой общины Милан Дуземлич, из этих протоколов явствует, что до конца 1943 года в этом лагере было убито по меньшей мере 600 тыс. человек. Жертвы сжигались в специально переоборудованной для этих целей печи для обжига кирпича, расположенной на территории лагеря кирпичного завода, В большинстве случаев сжигали трупы убитых. Но усташи различными садистскими способами сжигали и полуживых, и живых людей. Сжигание проводилось также на кострах, в ямах, для чего использовался уголь. Типичным способом уничтожения узников в этом лагере являются массовые убийства заключенных на берегу Савы, где им сначала разбивали головы кувалдой или железным прутом, после чего сбрасывали в реку. Как подтверждение этого следует рассматривать всплывавшие в течение ряда лет в Саве трупы.

Широко практиковалась резня, расстрел же применялся реже. Многие жертвы лишились жизни вследствие жестокого лагерного режима, избиений, отравления бензином и нефтью, которые узники пили по приказу усташей. Большое число жертв избавилось от мук, совершив самоубийства.

Ввиду того, что эта часть Югославии была освобождена только в самом конце войны, следствие еще ведется. Поэтому первые данные, полученные от хорватской комиссии по выявлению преступлений оккупантов и их пособников, представляют собой результат лишь небольшой части огромного обрабатываемого ею материала.

Это сообщение югославской государственной комиссии по выявлению преступлений оккупантов и их пособников было передано в качестве обвинительного материала Международному военному грибуналу в Нюрнберге.

Считается, что за время существования лагеря, до 1945 года, в нем было уничтожено более 700 тыс. человек. По этому вопросу в "Энциклопедии Югославии" (издание Лексикографического института ФНРЮ, Загреб, 1960 год) говорится, в частности, следующее:

"Поскольку при эвакуации лагеря усташи уничтожили все, что могло бы послужить в качестве доказательства совершенных преступлений, то точное число жертв в лагере Ясеновац установить не представляется возможным. По оценке, основывающейся на показаниях оставшихся в живых узников, сохранившихся документах и признаниях усташских преступников, орудовавших в лагере Ясеновац, общее количество уничтоженных в нем узников превышает 700 тыс. человек".

Под управлением Ясеноваца находились лагеря, обозначавшиеся римскими цифрами – от I до V: Крапье, Брочице, "кирпичный завод", "кожевенный завод" и Стара-Градишка. Их непосредственным организатором и главным комендантом был Векослав Лубурич (Макс), которого сами немцы характеризуют так:

"… отъявленный садист, нервнобольной человек, патологический тип, послушное и готовое на все орудие поглавника, политически активен, инициатор и исполнитель кровавых расправ в Хорватии".

15 ноября 1941 года было уничтожено около 8 тыс. заключенных. На суде в 1945 году Любо Милош, один из самых жестоких усташских преступников, сказал:

"В Ясеновац меня направили в середине октября 1941 года по приказу Лубурича с тем, чтобы вместе с усташским поручиком Брклячичем создать там лагерь-III и организовать использование рабочей силы узников. Прежде чем вступить в должность, я провел перепись заключенных в лагерях Брочице и Крапье. Полагаю, что тогда в этих двух лагерях находилось около 4-5 тысяч заключенных. Однако, когда был создан лагерь-III ("кирпичный завод"), в него было доставлено еще около 3 тыс. человек, и все они были уничтожены. Из всей этой группы в связи с бунтом заключенных из-за скудного питания лично Лубуричем было расстреляно 80-100 узников. Я присутствовал при этом. Первых двух узников Лубурич на глазах у заключенных зарезал ножом, сказав, что так будет с каждым, кто попытается бунтовать или бежать, после чего он перестрелял других из пистолета. Кто должен нести ответственность за уничтожение остальных 1 или 2 тыс. заключенных, я не знаю, возможно, Йосип Маталия, по прозвищу Хаджия, или начальники лагерей, усташи-репатрианты Иван Рако и Анте Марич".

Об этих убийствах в докладе хорватской комиссии по выявлению преступлений оккупантов и их пособников (разделы III, IX и X, страницы 50 и 51) говорится, в частности, следующее:

"В течение всего 1942 года на поездах, на грузовиках или пешком в Ясеновац прибывали большие партии мужчин, женщин и детей, которых усташи, даже не заводя в лагерь, сразу же переправляли через Саву близ Ясеноваца и там уничтожали – в Градине, Уштице или других местах. Свидетели Хершак Йосип, Словенац Рудольф, Бедненец Славко, Данон Якоб – все из Загреба, Матас Павао из Трстеника, Брейер Ото из Беловара и Тот Людевит из Гарешницы подтверждают совершение следующих массовых преступлений в 1942 году:

а) в один из дней (дата не установлена) усташи уничтожили в Градине большую группу крестьян, прибывших из Славонии (около 8 тыс. человек);

б) вскоре после этого они уничтожили группу людей около 7 тыс. человек, арестованных в районе Козары;

в) усташами была уничтожена в Градине большая группа евреев с детьми, прибывших из женского лагеря в Джаково".

ЗЛАТКО БЛУМШЕЙН:

"Примерно 20 января 1942 года усташи пригнали около 200 сербских крестьян из разных районов Славонии и избивали их в лагере тупыми предметами в течение часа. Крестьяне кричали, корчились от боли, многие из них скончались. Затем усташи подогнали несколько машин, побросали в кузов живых и мертвых и вывезли за пределы лагеря, как они говорили, на "кладбище за лагерем". Здесь их – и живых, и мертвых,– выбросили из машин и начали топтать сапогами. Когда всех добили, сняли с них одежду и обувь, а трупы свалили в большую общую могилу. Я знаю, что этим избиением руководил Милош Любо, а помогали ему Йосип Матиевич и Илия Саблич".

Первым комендантом ясеновацкого лагеря-III ("кирпичный завод") был усташский поручик Йосип Матиевич. На этой должности сменилось затем много кровавых злодеев во главе с Векославом Лубуричем (Максом) и Любо Милошем. В числе других эту должность занимали: Ивица Маткович, затем печально известный католический монах Мирослав Филипович-Майсторович, Ивица Брклячич, построивший крематорий инженер Хинко Пицилли, который был после Любо Милоша распорядителем работ в Ясеноваце, а позднее – комендантом лагеря до его окончательной эвакуации в 1945 году.

О том, как уничтожались заключенные в ясеновацком лагере, Любо Милош рассказал на суде следующее:

"Численность заключенных лагеря Ясеновац постоянно поддерживалась на уровне около 3 тыс. человек. Что в таком случае делали с остальными? Прежде всего хочу напомнить, что в лагерь Ясеновац поступало два вида заключенных: те из них, кто прибывал по решению полицейских управлений жупаний, вносились в картотеку лагеря; на заключенных же, ссылавшихся сюда без соответствующих решений, вообще не заводили карточку. А таких фактически было больше, и их сразу же увозили в специально отведенные места и там уничтожали. Среди тех, кто прибывал согласно решению, были осужденные на различные сроки – от б месяцев до 3 лет. Осужденные на срок до 3 лет также в большинстве случаев сразу же уничтожались. На этот счет имелось соответствующее указание Лубурича. Такое распоряжение Лубурич получил от Дидо Кватерника и Павелича.

Когда количество узников в лагере Ясеновац увеличивалось в связи с прибытием новых заключенных, принималось решение о безоговорочном сокращении их количества, в первую очередь за счет престарелых, слабых и больных узников. Порядок был таков: по прибытии отдельных партий заключенных в Ясеновац вагон с ними шел на территорию лагеря; не выпуская узников из вагонов, усташи спустя некоторое время отправляли их к месту ликвидации. Уничтожение узников в большинстве случаев проводилось ночью, но я вспоминаю несколько случаев, когда эта акция осуществлялась и днем, группами по 100-300 человек или даже больше. В ходе массовых убийств было уничтожено 1500 человек. Вначале узники прибывали в лагерь партиями довольно редко, в среднем раз в неделю. Позднее, с начала весны 1942 года стали поступать большие группы 2-3 раза в неделю, а были случаи, когда узники прибывали ежедневно несколько дней подряд. Все эти партии, о которых я сейчас говорю, поступали в лагерь без решения полицейских управлений жупаний, и заключенных немедленно отправляли к месту ликвидации. Общее количество уничтоженных узников ясеновацкого лагеря, размещавшегося в "кирпичном заводе" и на прилегающей к нему территории, ни за время моего руководства им, ни за все время существования лагеря Ясеновац, не мог бы назвать ни я, ни кто-либо другой, так как узников, направлявшихся на ликвидацию, никто, нигде, никогда не фиксировал, ни в каких книгах не регистрировал. Это делалось сознательно, чтобы скрыть количество уничтоженных людей.

Заключенных, поступавших в лагерь по решению полицейских управлений жупаний, заносили в лагерную картотеку, в регистрационные книги и определяли на работу в том же лагере.

Такие заключенные прибывали гораздо реже, их направляли в специальных составах, например, с середины октября 1941 и до конца мая 1942 года, то есть в период, когда я находился в лагере. Таких зарегистрированных заключенных, по моим подсчетам, было ликвидировано около 5 тыс. человек.

Я не знаю подробностей того, как проходили первые массовые убийства в лагерях Брочице и Крапье. Ликвидации же, которые имели место позже в лагере, размещавшемся в кирпичном заводе, производились в течение 1941 года в основном вблизи самого лагеря, на территории, находившейся рядом с шоссе, ведущим на Кошутарицу, примерно в 500 метрах от лагеря. Ликвидации производил Маткович или, по его приказу, прапорщик Матиевич. Несколько раз это происходило днем, и я, находясь неподалеку, видел, что узников в ряде случаев расстреливали из пистолетов, но главным образом убивали кувалдами или топорами. Таким же образом действовали и ночью, с той разницей, что ночью пистолет не применялся. Бывало, что узников вырезали ножами…

В начале 1942 года поручик Станиша Василь уничтожил 800 сербов. Переправив их через Саву, он убил их, трупы побросал в дома и хозяйственные постройки в Градине, а затем поджег их. После этого все массовые операции по уничтожению узников совершались в Градине. Цыган ликвидировали главным образом в Уштице. Я знаю, что во время моего пребывания в лагере еще одна группа была уничтожена где-то около лагеря Брочице. Тогда за несколько дней до прибытия международной комиссии было убито около 200 тяжелобольных, находившихся в больнице. Это случилось, когда я находился там, но знаю, что и после моего отъезда заключенных уничтожали на том берегу Савы, в селах Млака и Ябланац.

В начале апреля 1945 года Лубурич направил меня и обер-поручика Динко Шакича в Ясеновац с заданием организовать вместе с Пицилли уничтожение следов массовых убийств, совершенных на территории Ясеноваца в период существования "НГХ". Поскольку мне не были известны все места захоронений, осуществленных после массовых ликвидации, Лубурич направил в Ясеновац монаха Филиповича-Майсторовича и сотника Пудича по прозвищу Паралич. В то время начальником гарнизона был полковник Яков Джал. Он приказал Майсторовичу и Пудичу ликвидировать следы преступлений. Я знаю, что они разожгли в Градине три костра, полив предварительно бензином извлеченные из земли трупы, бросали их в огонь и сжигали. Я несколько раз вместе с полковником Джалом присутствовал при этом и видел, как эту работу выполняли заключенные, а на расстоянии 50-100 метров находилась усиленная усташская охрана. Они же – Майсторович и Пудич – сжигали трупы и в Уштице, где ранее уничтожали цыган. В то время там стоял жуткий смрад от разлагавшихся трупов, а также от их сжигания. Кажется, трупы сжигали и около лагеря, и на территории возле Кошутарицы, но я этого точно не знаю. Последних узников лагеря Ясеновац уничтожали следующим образом: их привозили к Саве, к месту причала парома и судов, убивали ударом железного прута в затылок, затем каждому привязывали тяжелый железный груз, вывозили на пароходе на середину реки и сбрасывали в воду. Этим занимался полковник Пицилли со своей группой. Я знаю, что количество заключенных достигало несколько тысяч, но точную цифру назвать не могу, так как в период моего пребывания в Ясеноваце непосредственно в лагерь, где содержались узники, я не заходил".

Небольшой группе заключенных лагеря-III, размещавшегося в кирпичном заводе, удалось в последние дни спастись. К вечеру 21 апреля усташи повели к месту уничтожения около 800 женщин, а также 60 детей. Оставшихся в лагере 1073 человека (по данным на 21 апреля 1945 года) заперли в здании бывшей столярной мастерской.

Сразу же после освобождения страны три комиссии проводили осмотр остатков лагеря Ясеновац, заминированного и взорванного усташами в последний момент. Первый осмотр проводила окружная комиссия Нова-Градишки по выявлению преступлений оккупантов и их пособников 11 мая 1945 года. Второй осмотр осуществила 18 мая того же года специальная анкетная комиссия, которую в Ясеновац направила хорватская комиссия по выявлению преступлений оккупантов и их пособников. Третий осмотр провела хорватская комиссия с участием судебно-медицинских экспертов и двух профессиональных фотографов.

В служебном протоколе комиссии от 18 мая 1945 года констатируется:

"После произведенного осмотра лагеря, заключения врачей и судебных экспертов, а также допроса свидетелей комиссия установила: преступления, совершенные в печально знаменитом лагере Ясеновац, одном из самых страшных мест пыток не только в нашей стране, но и во всей Европе, по своей жестокости, способам и извращенности их исполнения, по количеству и масштабам убийств превосходят все, что может вообразить самая буйная фантазия. Проявленная жестокость в сочетании с дикими садистскими извращениями свидетельствует о том, что только психической патологией можно объяснить применявшиеся пытки: усташи морили узников голодом и мучили жаждой, содержали их в специальных камерах-клетках, забивали под ногти гвозди, резали живое тело и посыпали раны солью, использовали половые органы живых женщин в качестве пепельниц для окурков, сжигали живых людей в печах для обжига кирпича, отрезали половые органы, подкидывали в воздух детей и насаживали их на штыки, ломали кости, вешали, топили в Саве…

Комиссия установила, что жертвами были представители всех наших народов со всей территории Югославии (сербы, хорваты, черногорцы, македонцы и другие). Людей бросали в лагеря только за то, что они в отличие от своих мучителей были другой веры или "расы", или же по малейшему подозрению в том, что они не поддерживают усташское правительство террора".

СТАРА-ГРАДИШКА. Лагерь располагался в бывшей тюрьме в Стара-Градишке с осени 1941 года. Он находился примерно в 40 километрах от Ясеноваца. Лагерь в Ясеноваце и лагерь в Стара-Градишке можно рассматривать как один: в усташских сводках лагерь СтараГрадишка упоминается под номером V, как часть лагеря Ясеновац. Вот несколько характерных примеров злодеяний усташей в отношении женщин и детей.

Англичанка ПАУЛИНА ВАЙС рассказала о своем пребывании в лагере Ясеновац и Стара-Градишка следующее:

"… Во время моего пребывания в лагере, кроме ежедневных пыток и убийств, совершались и многочисленные массовые уничтожения узников. Однажды в лагерь прибыла партия еврейских женщин и детей из Сараева. Когда же открыли двери вагона, то оказалось, что там были одни мертвецы.

Однажды усташи вывели из бараков всех евреев и православных и перебили их. Больных и слабых убили прямо в бараках. Тогда было уничтожено 600-800 человек.

Часто случалось, что вечером прибывала партия узников, а наутро их уже не было в живых. Нам приходилось видеть горы убитых и изуродованных людей. 22 декабря 1942 года меня поместили в женский лагерь в Стара-Градишке. Я провела в нем более 7 месяцев.

Убийцами, заправлявшими в этом лагере, были Буджон, некая Милка, 22 лет, начальница швейной мастерской, затем Божана, около 16 лет, Нада Лубурич (сестра Векослава), 18 лет. Они резали и душили свои жертвы по ночам. По моим подсчетам, они убили около 2 тыс. женщин. Повседневным явлением были избиения и содержание в карцере без пищи.

Я находилась в лагере до 15 июля 1943 года, когда меня выпустили и я вернулась домой".

РОЗИКА ШИМКО:

"В конце 1943 года меня перевели в печально известную "башню", где содержались главным образом еврейки и сербки. Женщины были изголодавшиеся, изможденные тяжким трудом на полях, которым они занимались все лето и осень. Поскольку зимой работы для них не было, их заставляли щипать перо. Однако, по мнению наших мучителей, это было недостаточно продуктивной работой, поэтому усташи стали методически уничтожать узниц. Каждый день в помещениях, где размещались узники, появлялся известный своей жестокостью сотник Босак в сопровождении еще одного усташа, имени которого я не знаю, а также женщин-усташек Нады Лубурич, Буджон и православной Божицы Обрадович. Отобрав жертвы, они резали и добивали их в одиночных камерах. Однажды я видела, как усташка Мая приказала одной ослабевшей женщине встать, а когда та не смогла сделать это из-за слабости и болезни, задушила ее своими руками. К концу моего пребывания в лагере появилась еще одна изуверка, усташка Вилма Хорват, которая убивала такими же способами, о которых я уже говорила".

Из числа усташских преступников был допрошен Яков Маркович, охранник, служивший в лагере с 1944 года до его ликвидации. Он рассказал следующее:

"…Расстрел производился по плану: мы выводили на лесоразработки по несколько сот узников и из этой партии две трети расстреливали, а одну треть возвращали обратно в лагерь. Так мы поступали при каждом расстреле. Заключенные сами копали ямы, куда мы их потом сбрасывали. Узника, пытавшегося совершить побег, мы на месте убивали ножом, а матерей, пытавшихся защитить детей, уничтожали топорами и кувалдами".

Вместе с матерями в лагерь привозили сербских и еврейских детей. Их постигла участь матерей. Без малейшей жалости их мучили голодом, избивали и убивали.

РУЖА РУПЧИЧ:

"… Во время моего пребывания в лагере начиная с мая и до конца 1942 года усташи доставляли в лагерь целые партии женщин и детей. Детей сразу отделяли от матерей, их отправляли на работу в Германию, если же они были нетрудоспособными, убивали и мать, и ребенка. Дети были в возрасте от 2 месяцев до 10-12 лет. Питание и обращение с детьми в лагере были хуже некуда. Грудным детям вообще не давали пищи, и они умирали от голода, остальных же кормили сырым человеческим мясом, от которого они заболевали поносом, вплоть до выпадения кишок. Спали на полу, почти голые, в результате чего умирало по 30-40 человек в день. В июле 1942 года усташи отобрали около 2 тыс. детей якобы нежизнеспособных, сложили их штабелями, как дрова, в одной из комнат и удушили газом. Более здоровых, закаленных детей оставили в живых, и они, как я уже говорила, продолжали умирать медленной смертью. В конце концов оставшихся в живых детей погрузили в машины и отправили в Яску.

Когда дети умирали, их трупы складывали в кучу во дворе, откуда могильщики уносили их на кладбище, но случалось, что отдельные трупы лежали во дворе по нескольку дней".

ОТО ЛАНГФЕЛЬДЕР:

"… В июне 1942 года прибыла комиссия для осмотра лагеря. В связи с этим всех детей в возрасте до одного года поместили в усташскую больницу. Как только комиссия уехала, все дети были убиты".

ЭДО ДОЛИНАР:

"… По моим подсчетам, в лагере было убито от 6 до 7 тысяч детей".

ВИНКО ЗДРАВЕЦ:

"Примерно 22 октября 1944 года усташи уничтожили около 200 детей. Это была последняя группа детей, находившихся в лагере".

ДАМНЯНА ЗВЕЧЕВАЦ:

"11 октября 1942 года усташи погнали жителей нашего села Кукуневац в лагерь. Меня вместе с моей семьей затолкали в церковный двор. В тот день мой муж, покойный Михаиле Звечевац, был убит в Кукуневаце вместе с другими 780 жителями этого села.

В церкви крестьян разделили: мужчин в возрасте от 13 до 50 лет (всего 780 человек) убили топорами и кувалдами.

Мы же, оставшиеся в живых, около 10 часов двинулись к вокзалу. Нас, партизанские семьи, отправили в лагерь. Мы шли по дороге, но старик Миле Катич отстал от нас. Подошедший к нему усташ убил его ножом. Спустя некоторое время усташи сбили с ног дочь Петра и Мары Нежич и зарезали ее. Так же они поступили с одной старушкой, которая не могла больше идти. Ее звали Джурджа Крайинович.

По прибытии на станцию в Кукуневаце нас сразу же затолкали в вагоны для скота и повезли в направлении Банова-Яруги, где поезд на какое-то время остановился. После этого он поехал в сторону Окучани. На станции нас, женщин с малыми детьми, посадили в грузовики и привезли в Стара-Градишку.

Нас выгрузили у лагеря, обнесенного забором высотой около 3 метров с тремя рядами колючей проволоки наверху.

В воротах стояли усташи, которые обыскивали и избивали нас, отбирали деньги, золотые вещи, одним словом, все, что представляло хоть какую-нибудь ценность.

В лагере с левой стороны стоял небольшой дом. Туда усташи завели Елу Джуранович и Мару Вулетич и там убили их.

Стариков – Милоша Цыгановича, Джуро Звечеваца, Петара Джодана, Дане Марунича и других моих односельчан – разместили на втором этаже здания. Мы же все остались во дворе и не смели никуда отлучиться, так как у забора на сторожевой вышке стояли охранники с ручным пулеметом, и стоило кому-либо отойти в сторону, как его тут же убивали из пулемета.

Одного из наших односельчан – Дане Марунича – усташи принялись жестоко избивать в его камере. Он стал громко кричать, и они его тут же убили.

Полтора месяца промучилась я со своим 18-месячным ребенком во дворе лагеря, где одеялом нам служило небо, а простыней – сырая земля. Была поздняя осень, и мы вместе с моими односельчанами терпели все невзгоды, связанные с непогодой, а также другие страшные муки.

Из еды мы получали один раз в день заправленную кукурузной мукой баланду с плавающими горошинами, кусочками картофеля, кукурузной соломой, часто в ней попадался крысиный помет. Гигиенические условия были ужасными. Я видела, что утром людей куда-то уводили, и они больше не возвращались. И так было каждый день!

Как я уже говорила, обращение с нами усташей и усташек было очень жестоким, просто невыносимым. Я вспоминаю, как узники выкопали в лагере траншею трехметровой ширины и такой же глубины, вероятно, она послужила могилой для заключенных.

После месячного пребывания в Стара-Градишке нас, матерей с детьми, собрали и отправили поездом в лагерь Сисак.

Как только мы прибыли туда, у нас сразу же отобрали детей. Забрали и моего сына, Михаиле Звечеваца, и больше я его не видела. Женщин тут же отвели в какое-то помещение, где нас остригли наголо, а затем издевались над нами, обливая то горячей, то холодной водой, невзирая на наши страдания. В лагере я сильно страдала от поноса, так как в еду добавляли каустическую соду и другие "медикаменты". Обо мне заботилась и лечила меня моя односельчанка Савета Липар.

Мне известно, что детей морили голодом. Четырехлетний ребенок женщины из нашего села Милицы Шарчевич грыз от голода свои пальцы и в конце концов умер в лагере от истощения.

Я знаю также, что многих молодых женщин отправляли в Германию, а беременных – в Ясеновац, где они распрощались с жизнью.

Через 14 дней после прибытия в Сисак мне удалось вместе с женщинами, у которых был пропуск, бежать и вернуться домой в Кукуневац".

ДРАГА РАДЖЕНОВИЧ-ПАВКОВИЧ:

"Это было в апреле 1942 года, по-моему, в понедельник. Мы с мужем целый день работали в поле – сеяли кукурузу. Нам уже оставалось засеять небольшой участок. Но муж, Никола, сказал, что хватит на сегодня, закончим завтра. Мы пришли домой уставшие, сделали все дела по дому, поужинали и легли спать.

Утром во вторник нас разбудили усташи. Сонных, не одетых, нас погнали на школьный двор. Сказали, что будут выступать перед нами с речью, приказали не беспокоиться и не разбегаться.

Речь должен был произнести усташский сотник, имени которого я не помню, но он так и не появился. Когда же все собрались возле школы, нас погнали к шоссе. Это шоссе, которое ведет от Липика к Окучани и Босанска-Градишке. На шоссе уже стояли грузовики и "черный ворон".

Нас в спешном порядке затолкали в грузовики и повезли на восток по направлению к Окучани, а затем в лагерь Стара-Градишка. При погрузке в машины нас отделили от мужчин, а когда привезли в лагерь, то всех мужчин старше 15 лет развели на одну сторону, а женщин и детей – на другую.

Я помню какую-то хибару, напоминающую свинарник, длинную и низкую, расположенную рядом с "башней". В нее втиснули столько узников, что там нельзя было пошевелиться. В конце этого строения было одно маленькое окошечко, через которое оно проветривалось.

В этом аду нас держали двое суток. Днем нас допрашивали, интересовались, где наши мужья, хотя прекрасно знали, что наших мужей отделили от нас еще на шоссе и тоже отправили в лагерь. После этого нас поместили в печально знаменитую "башню".

Иначе как кошмаром, который неведом людскому роду, это не назовешь. Внутри "башни" были только голые стены, помещение было битком набито измученными голодом и жаждой женщинами и детьми. "Башню" окружал высокий каменный забор с колючей проволокой. Наверху дежурили усташские охранники. Усташи были и внизу, среди узников якобы для поддержания порядка, а в действительности они мучили и убивали несчастных женщин и детей. Насколько я смогла узнать, среди узников были женщины и дети из наших трех сел, имевших общее название Голеши, в которые входили: Раденовичи, Райчичи и Милисавцы; были также заключенные из Млаки, Ясеноваца, Босанска-Дубицы и Хорватска-Дубицы, а также из других мест.

Этот кошмар продолжался три недели. Нас мучили голодом и не давали пить. Когда нам приносили еду, то она состояла из баланды из кукурузной муки, вместо соли туда сыпали каустическую соду, от чего внутри все горело, а воды нам не давали. Да и такую пищу мог получить только сильный, так как за еду дрались, отталкивая друг друга. Те же, кому не доставалось, умирали с голода. А что могла сделать я, имея на руках двух малых детей? Одному было девять месяцев, а второму три года. Если мне и удавалось пробиться к котлу, то еду мне приходилось наливать в уголок фартука, который был на мне надет, и этой пищей я кормила детей, самой же не оставалось ничего. К тому же малыш все время сосал грудь, хотя молока у меня уже не было. У единственного колодца всегда стоял усташ. Когда же он время от времени разрешал взять немного воды, начиналась давка в попытке достать хоть глоток воды. Тогда усташ отгонял нас от колодца, избивая и убивая тех, кто попадался ему под руку,– прикладом, ножом, ударом сапога.

На этой небольшой территории, переполненной людьми, усташи намеренно разрешили заключенным вскопать землю и посадить картофель. Было строго запрещено трогать и топтать его, но несчастные изголодавшиеся дети выкапывали картошку и ели ее сырую вместе с землей. В довершение этих ужасов и страданий все вокруг кишело вшами, нас кусали крысы, нападавшие в первую очередь на детей.

Рядом со мной умерло 5 или 6 женщин, а дети умирали в несчетном количестве от голода и кровавого поноса, вызываемого каустической содой. Каждое утро в "башне" появлялся дежурный усташ в сопровождении заключенных, которые, собрав трупы детей, вывозили их на тачках на улицу, а затем – за пределы лагеря на берег Савы и сбрасывали в овраг. Когда вода в реке поднималась, она уносила трупы. Это видели наши женщины, которых ежедневно уводили из "башни" на какие-то работы, а возвращаясь, они нам рассказывали об увиденном.

Чтобы описать этот ад, потребовалось бы несколько томов.

Через три недели усташи отобрали всех девушек и женщин без детей и увели их из "башни". Позже мы узнали, что их угнали на работу в Германию.

Мы же, женщины с детьми и старухи, оставались в "башне" еще в течение 8-10 дней, а затем усташи отобрали старух и беременных женщин и увели их. Среди них была и моя свекровь Сока Радженович. Этих женщин мы уже больше не видели среди живых. Слышали, что их на грузовиках отправили в лагерь Ясеновац. Их везли через Окучани, а далее – неизвестно куда.

Через 6 дней повезли и нас. Вначале отобрали детей у матерей. Нас всех построили, и какой-то усташский офицер произнес перед нами речь. Он страшно ругал и оскорблял нас. Говорил, что мы плохие матери, так как не умеем воспитывать своих детей. И что теперь этим будут заниматься власти, а матерям будет разрешено только приезжать и навещать их.

У женщин, не отдававших детей добровольно, усташи отнимали их силой.

Моих детей к этому времени уже не было в живых. Девочка умерла у меня на руках; ее забрали и увезли на тачке в небытие. Мой же девятимесячный мальчик умер у моей груди, держа во рту пустой сосок. И его убийцы забрали и увезли. Эта картина будет стоять перед моими глазами всю жизнь. Мне невероятно тяжело об этом вспоминать.

С мужем нас разлучили еще по дороге в лагерь, когда нас уводили из села. Мы нашли друг друга в Германии посредством переписки. Он там заболел, и как нетрудоспособного его отпустили домой. Мне же не разрешили уехать с ним. Последнее письмо я получила от него из Марибора, и с тех пор я ничего не знаю ни о нем, ни о том, где его убили.

Свекровь увезли из лагеря вместе с другими старухами и беременными женщинами, и я тоже не знаю, где ее убили. Вместе со мной в лагере было трое детей моего деверя и невестки, умерших перед войной. После их смерти я и мой муж взяли этих детей к себе. Племяннику Владо было 9 лет, когда он умер в лагере. Племянницу Саю (15 лет) удалось с помощью Красного Креста в Загребе вызволить из лагеря. Она вернулась к дальним родственникам в село Криче близ Новски и там умерла вследствие подорванного в лагере здоровья. Племяннику Остое было 12 лет. Его с помощью Красного Креста вызволил из лагеря Добри Йово и привез домой. В настоящее время он живет в селе Транковац близ Окучани.

Я осталась одна. Не знаю, жива я или нет, если бы я сказала что-то другое, я бы покривила душой. После того как у женщин отобрали детей, нас держали в лагере еще 2 дня. Затем нас построили в "башне" и погнали пешком в сторону Окучани – грязных, измученных, голодных, сгорающих от жажды, раздетых и разутых. Мы думали, что нас ведут на расстрел. По дороге мы рыдали, просили пить. Но никто не отважился дать нам ни капли воды, а тем более пищи.

В Окучани нас погрузили в вагоны для скота, запломбировали их, и поезд тронулся в направлении Загреба".

КАТИЦА ФИЛИПОВИЧ:

"Млака – это подсобное хозяйство Ясеноваца, именно так называли лагерные угодья. Ранее это были православные села, население которых истребили усташи, обширные же земли обрабатывали заключенные с тем, чтобы лагерь и гарнизон могли прокормить себя с помощью этого подсобного хозяйства. Наряду с лагерным гарнизоном там размещалось еще несколько усташских частей.

Млака когда-то была большим и довольно богатым селом. Об этом свидетельствует большое количество красивых домов и церквей. Для заключенных же Млака стала местом ужасов и смерти. Даже по сравнению с тяжелейшими условиями Ясеноваца режим там был невыносимым. "Куда угодно работать, только не в Млаку",– думали и говорили заключенные. Но все-таки многие работали в Млаке, работали там с раннего утра до поздней ночи, в дождь, холод, терпеливо перенося жесточайшие издевательства со стороны усташей, брань, побои.

Осенью 1944 года в помощь работавшим на уборке кукурузы в Млаку прибыла большая группа женщин. Никто не думал о том, что женщинам негде спать, нечего есть, нечего надеть на себя; важно было только одно – вовремя, до разлива Савы, собрать урожай кукурузы.

Нас, 50 женщин из Ясеноваца, поместили на сеновале, набитом доверху сеном, спали мы под крышей, а забирались туда по лестнице. Несмотря на холодную и дождливую осеннюю погоду, мы работали не покладая рук. Шли каждый день по грязи – я думаю, что нигде нет такой грязи – по пять с лишним километров строем строго друг за другом. Вечером возвращались грязные, усталые, промерзшие и изголодавшиеся, готовили ужин – кукурузную болтушку, но только мы начинали есть, как объявлялась общая поверка.

Нас считали, пересчитывали, сбивались со счета, угрожали, избивали. После поверки сразу же загоняли в помещения, и до утра никто не смел выходить наружу, а наутро – снова на работу. И речи не было о том, что нам надо помыться, постирать белье. В этих нечеловеческих условиях мы изо всех сил старались не сойти с ума. В минуты отчаяния всегда нашим верным другом была песня. Она поднимала наш дух, поддерживала нас, давала силы для борьбы.

Несмотря на все наши старания, кукурузу мы не успели собрать до разлива Савы. Река настолько вышла из берегов, что кукурузных полей вообще не было видно. Дождь лил днем и ночью, а мы работали, бредя в воде по скользкой грязи, таская корзины с кукурузными початками на баржу: надо было всю кукурузу перевезти в Ясеновац. Когда мы работали на уборке, нам приходилось, стоя в воде, грузить на баржу сено. Это был тяжелый, изнурительный труд, дождь не прекращался ни на минуту, постоянно дул ветер, а мы, промокшие до нитки, босые, прозябшие до костей, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться – мы пели…

До нас доходили слухи, что в Ясеноваце усташи, охваченные животным страхом, чувствуя свой близкий конец, проводят массовые ликвидации узников, уничтожают все, что только можно уничтожить. Было ясно, что дни наши сочтены. Трупы один за другим плыли по мутным волнам…

Весь день, не переставая, лил ноябрьский дождь. Мы работали до 9 часов вечера, так как надо было загрузить баржу, которая должна была отплыть утром в Ясеновац. В тот день нам стало известно, что подбирают партию узников для отправки в Ясеновац. Но этому никто особого значения не придал. Вернувшись с работы вечером, усталые и замерзшие, мы уснули мертвым сном. Наутро – поверка. Все оказались на месте. Вдруг мы заметили убийцу из Ясеноваца по кличке Бондарь, приезжавшего в Млаку за самогоном. Что он здесь делает? Вытащив какой-то список, он сказал:

– Те, кого я сейчас назову, поедут в Ясеновац.

Он выкрикивал одну фамилию за другой! 166 православных и евреек. И тебе надо готовиться, и тебе! Боже, сколько их! Кто же остается? 99 хорваток. Мы, хорватки, отворачиваем от стыда глаза, но отчаяние нарастает.

– Куда нас повезут? – спрашивают меня пожилые крестьянки. Они глядят на меня и ждут ответа. Я не могу выдержать их взгляда. Отворачиваюсь и произношу слова утешения. Нет, я не обманывала их, мне самой хотелось верить, что "Ясеновац" действительно означает Ясеновац и ничего больше.

Я вхожу в комнату, где жили одни девушки. Из 30 девушек увозят почти всех. Остаются только три. Они обнимаются, поют и плачут. Я смотрю на них и стараюсь убедить себя, что невозможно, чтобы этих молодых, полных жизни девушек отправили на смерть. Неужели этих детей, наших любимиц, нашу радость, всегда веселых, неугомонных, улыбающихся, неужели их..? Среди них были главным образом школьницы из Земуна, Сараева, несколько евреек, родителей которых усташи давно уничтожили. Я хотела убежать, но одна из них сказала:

– Когда погибают молодые подруги, надо петь, а не плакать!

Прощание прошло почти спокойно. Зора Маринкович протянула мне свои лагерные карточки и фотографии и сказала:

– Мне они уже не нужны, а ты, если останешься в живых и выйдешь отсюда, отвези их моей маме, только не говори бедняжке о том, как закончилась моя жизнь, скажи, что умерла от болезни. А товарищам передай от меня привет и все им расскажи!

Нам приказали вернуться в помещения, а их погнали на пароход. Там их заставили сесть на пол, так что снаружи вообще не было видно, что кто-то находится на борту. Мы видели, как усташские убийцы садились на пароход. Вид у них был, как у свадебных сватов, каждый под мышкой держал бутыль ракии, они шли в обнимку и пели свои "боевые песни":

"Тем, кого мой нож заденет, уж не нужно ни воды, ни хлеба…"

Через полчаса по реке один за другим стали проплывать трупы. Некоторые из них течением прибивало к берегу. Усташи, сидя на лодке, старались с помощью длинных шестов отправить трупы на дно. Это их забавляло, они перекидывались шутками, хохоча во все горло.

29 ноября вечером, только мы легли, вдруг объявили общую поверку. Ну, подумали мы, и наш час пробил. Никто не хотел выходить из помещения, но тут появился Бондарь. Оказалось, что он пришел, чтобы "успокоить" нас: он сообщил, что завтра рано утром мы все, мужчины и женщины, пойдем на уборку сена в Ябланац. В ту ночь двое из 30 мужчин-православных, сознавая свою обреченность, повесились. Это случилось до того, как нам объявили о завтрашней поездке в Ябланац.

На пароход мы пришли в ужасном настроении. Чтобы подбодрить мужчин, мы пели песни, они тоже пели для поддержания духа.

В Ябланаце мы сразу же приступили к работе. Вдруг усташи забеспокоились, засуетились, поднялась стрельба. Мы подумали, что кто-то совершил нападение на них, но на километры вокруг никого, одна вода – и никаких лодок, даже вдали. Мы догадались, что ктото сбежал. Нас построили на поверку, пересчитали, и мы вернулись на свои места.

Скоро стало известно, что бежали трое заключенных из лагеря Ябланац. Они перевозили на лодке усташей. Возвращаясь обратно, они сбросили в воду усташа-конвоира и бежали. Всех оставшихся заключенных, православных, кроме надзирателя Марияна, загребского спекулянта, убийцу и бандита, и его заместителя, усташи убили в нескольких шагах от того места, где мы работали. Только двоих им никак не удавалось прикончить. Четверо усташей наносили им удары ножами, а усташ Циго кричал:

– Дайте я их добью, хочу сам прикончить!

Всюду валялись трупы. Только вечером их сбросили в Саву. Два изуродованных трупа остались лежать до утра в мусорной яме. Мариян тоже принимал участие в убийствах заключенных.

Следующие два дня мы работали вместе с мужчинами. Это были в основном крестьяне, молодые, сильные, работоспособные люди. Работу закончили днем и должны были возвращаться в Млаку.

Вечером 2 декабря во время общей поверки усташский бандит Рбатович сказал, что до дальнейших распоряжений никто не смеет выходить из помещений. Мы насторожились, нам казалось, усташи что-то замышляют. Около 8 часов мы заметили, как они, стараясь не поднимать особого шума, окружают бараки, в которых размещались мужчины. Нам все стало ясно. Вдруг все заглушила пулеметная стрельба, продолжавшаяся 20 минут. Нам же казалось, что она длится целую вечность. Мы были уверены, что близится и наш черед. Но все стихло, и мы услышали голос Рбатовича. Он звонил по телефону в Млаку и орал так, что нам было слышно:

– Млака, Млака! Не беспокойтесь, это не нападение, кто может на нас напасть. Так, ерунда. Наши заключенные взбунтовались и хотели бежать, вот мы их всех и перебили. Нет, никто не убежал. Женщины ведут себя тихо, спят, наверняка ничего не слышали.

Когда все успокоилось, вдруг снова послышались вдалеке какие-то крики. Сначала слова были невнятными, потом до нашего уха ясно донеслось:

– Партизаны, партизаны, товарищи, дорогие, спасите, нас всех убьют, партизаны, партизаны, товарищи…

Слова перемежались стонами. Послышался отчаянный крик человека, которого уже начали убивать. И опять какой-то шум, затем снова тишина.

На следующий день нас не повезли в Млаку, не пришел пароход. Нам дали хлеба. Лишь через день сказали, что пароход скоро придет. Мы готовили в усташской кухне, так как нашу затопила вода. В кухню вошел усташский бандит. Я сразу же вышла. Открыла дверь и отскочила назад. Я не могла проронить ни слова. Нечто вроде человека двигалось в сторону кухни. Как будто бы человек и вроде нет. Это окровавленное, все в синяках существо с кровоточащей раной на лбу и перерубленным пополам подбородком никак нельзя было принять за лицо человека. Он вошел в кухню и остановился у плиты. Он весь трясся. Тоже растерявшийся усташ спросил:

– Кто ты, откуда?

Он посмотрел на него умоляющим взглядом:

– Разве ты не узнаешь меня? Я – Никола, свинарь…

Действительно, это был свинарь Никола, узник из нашего лагеря, толстощекий шестнадцатилетний паренек. В таком ужасном состоянии, израненный, он провел 48 часов в воде и вернулся, чтобы его убили, так как у него самого уже не было сил для этого. Чуть позже раздался выстрел усташа – и все было кончено.

Мы узнали и о судьбе второго узника, звавшего на помощь партизан. Это был Бранко из Сараева, мы называли его Тракторист, так как он работал на тракторе. Раненый, он плыл в декабрьской воде Савы, а когда выбился из сил, взобрался на торчащий из воды ствол ивы и стал звать партизан. Усташи подплыли к нему на лодке, схватили и привезли назад. Несмотря на то, что замерз и был ранен, он чуть не задушил одного из усташей. Они с трудом связали его, а потом, избив, прикончили.

Те несколько заключенных, которые остались в живых в Млаке, поскольку они в тот момент были нужны для выполнения хозяйственных работ, увидев, что на пароходе возвращаются одни женщины, не стали ни о чем спрашивать: все было ясно без слов.

Четыре года Млака была кровавым филиалом Ясеноваца. Рассказанное – лишь небольшая часть того, что происходило в ней в течение этих долгих четырех лет.

А теперь эти убийцы просят пощады, говорят, что они не виноваты. За то, что они совершили, мы никогда не сможем им отомстить, но мы обязаны их уничтожить, чтобы они никогда не смогли повторить сделанного. Им не должно быть пощады, этого требует от нас Родина, об этом к нам взывают наши павшие товарищи, братья, сестры, родители. Это наш долг перед грядущими поколениями, которые могут и должны быть более счастливы, чем были мы".

ЙОВАНКА ЗАСТАВНИКОВИЧ:

"Я, Йованка Заставникович, из села Голеши, в настоящее время живу в селе Бенковац под фамилией мужа Павич, родилась 5 января 1935 года в селе Радженовичи и до ареста и массового угона в лагеря 20 мая 1942 года жила с отцом, матерью и братом Йоцо.

В наше село Радженовичи пришли усташи, и всех, кого застали дома, схватили и отправили в лагерь в Стара-Градишку. Я была маленькая, но хорошо помню, что были и отец, и мать, и брат Йоцо. Когда нас выгрузили из машины, отца я уже не видела, остались только я и мама с братом Йоцо. Насколько я помню, нас тогда загнали в подвал "башни". В подвале нам бросилось в глаза, что всюду была вода, из корыт несло тухлой капустой: матери, чтобы их дети не промокли, поставили их в корыта. Они служили нам и простыней и одеялом. Мать сняла с себя одежду, чтобы укрыть нас ею от холода. Хоть я и была маленькой, но помню, что нам давали какую-то еду, похожую на разведенный крахмал, без крошки хлеба. Мать наливала похлебку в фартук, а мы с братом брали ее пальцами и ели. Не прошло и трех дней, как от этой еды наши губы обсыпали болячки. Поскольку нам разрешали выходить во двор "башни", я, заметив картофельные грядки, стала руками разрывать землю, пытаясь найти картошку. Но мне не посчастливилось. Подошел усташ и ударил меня чем-то вроде плетки. Я потеряла сознание и пришла в себя только тогда, когда кто-то отнес меня в подвал. Я увидела плачущую мать и попросила воды. Мать повела меня к колодцу. Стоявший там усташ ударил меня хлыстом, но воды не дал. Мы с мамой со слезами на глазах упрашивали его, но это на него не подействовало.

Вспоминаю, что через некоторое время в лагере появились военные, в другой форме, не усташи. На фуражке вместо буквы "у" был какой-то мотылек. Я спросила маму, кто они?

– Молчи, это немцы.

Потом пришли усташи и погнали всех нас, и маму, и меня, стричься наголо. Я помню, что там был сад, в котором росла вишня, и мы ее всю объели. Заметив это, усташи выгнали нас из сада.

Я увидела стоящие грузовики. Усташи заталкивали группу за группой в эти грузовики. Нас повезли в Окучани. По приезде туда усташи сразу же погрузили нас в закрытые вагоны. Я вспоминаю, что на вокзале было много народу. Через маленькие вагонные окошечки люди бросали заключенным еду. Но нам с мамой не от кого было получить хоть крошку хлеба. Мы остались голодными и ничего не ели до тех пор, пока не прибыли в какой-то большой город. Я спросила маму, что это за село, она ответила: город Загреб. Теперь, наконец, стали разносить еду по вагонам и давать ее всем.

Потом поезд поехал дальше. Я спрашивала маму, куда мы едем, а она молчала, так как точно не знала. Вдруг поезд остановился, в вагоны вошли усташи, вытолкали нас наружу, а потом повели в большое здание. Когда мы разместились, нам дали поесть. Я вспоминаю, что мы и ночевали в этом здании. Утром пришли какие-то военные и нас, детей, забрали от матерей. Матерей отогнали на одну сторону, нас, детей – на другую. С того дня мы больше никогда не виделись со своими матерями".

ДАНИЦА ШОШТАРИЧ:

"Усташские палачи в лагере Стара-Градишка Майя Буджон, Вукович, Руньящ и некто по кличке Учитель однажды январской ночью 1944 года по приказу коменданта лагеря, известного бандита и убийцы Степана Босака, совершали обход камер "башни". Вызвали несколько узниц и, чтобы оправдать свой необычный поздний обход, стали у них допытываться, имеют ли они связи с мужским лагерем. После этого некоторых отпустили, других же куда-то увели. Куда? Никто не знал. Это было не в первый раз. "Башня" помнила много подобных ночных случаев. Так увели тысячи узниц, которые никогда больше не вернулись назад.

После этой ночи наступила вторая, еще более жуткая ночь. Никто из нас не спал от страха. Узницы в ужасе ожидали повторения вчерашнего. Вдруг по коридору послышались шаги. Убийцы появились вновь, чтобы опять совершить свое очередное злодейское преступление. Мы услышали шум и крики из камеры N 10. Усташские звери в ту ночь зарезали Гину Гайич, Виолу Флейшер, Милену Ребрич, Любицу Тукерич.

На третью ночь они вновь пришли. Вызвав Милицу Теофилович, Олгу Стейнер, Милицу Краснич, Йозефину Ледецки, Маргиту Деметер, Бьянцу Ледерер, убийцы тут же прикончили свои жертвы.

Не прошло и десяти дней, как убийцы вновь принялись за свое черное дело. Они увели многих наших товарищей: Босильку Ступар, Драгицу Джекич, Йованку Джекич, Джурджицу Зоркич, Шарику Алкалай, Вукицу Миланович. В убийстве участвовала и усташка, убийца Божица Обрадович.

1 февраля в гости к коменданту, убийце Босаку, приехали его немецкие друзья. Они устроили пьянку, которая, по установившемуся обычаю, завершилась кровопролитием. Пьяные усташи ворвались в камеры, зажгли свет и стали подбирать себе жертвы – молодых узниц. Остановившись посреди камеры, один из них спросил:

– Ну, какую?

Другой:

– Вот эту, черноглазую.

Женщины молчали, пытались укрыться с головой одеялами, но это не помогло. Усташи выбрали красивых молодых женщин: Радмилу Радованович, Босу Капор, Босу Николич, Виду Коларевич, Матильду Алтарац и увели их в камеру N 18. Там их долго мучили, насиловали и, наконец, убили топором.

На другое утро узницы увидели следы этой кровавой ночи.

Камера N 18 представляла собой страшную картину: пол и стены были забрызганы кровью, на полу валялся топор и пряди волос погибших женщин.

Так в течение четырех ночей было убито 22 узницы".

СЛАВИЦА ПАВЛОВИЧ-БРДАР:

"Меня усташи схватили 7 мая 1942 года в селе Кривай. В этом селе я родилась 27 февраля 1923 года. По матери я хорватка, и меня направили в "хорватский лагерь".

До лагеря я находилась под следствием в тюрьме в Новске, где меня пытали всевозможными способами. Но я понимала, что никакое признание меня не спасет, а наоборот, окончательно погубит, и я упорно твердила, что ничего не знаю. Наконец, через три недели меня отправили в лагерь в Стара-Градишку. Попав туда, я, как и все остальные узники, думала, что мы оттуда живыми никогда не выйдем.

Я попытаюсь описать нашу жизнь в лагере, все те ужасы, через которые мы прошли, но хочу подчеркнуть, что никто не сможет написать так, чтобы можно было в полной мере представить, насколько тяжелой была участь тех, кто испытал на себе все тяготы этой жизни.

Постоянный голод сопровождался постоянным страхом. В любую минуту мы ожидали самого худшего: мы испытывали это каждый раз, когда узниц через маленькую дверь уводили в усташские казармы, где после зверских пыток их убивали.

Все заключенные, убитые таким образом, перед смертью подвергались самым ужасным мучениям. Это следует знать и нельзя забывать. Усташи убивали за любую мелочь, за малейшее нарушение установленных ими правил.

Однажды, уходя вместе с другими женщинами на работу, мы увидели, что в лагерь привезли группу евреек. Их, как всегда, обыскали, чтобы они чегонибудь не утаили. Личный досмотр проводила самая свирепая усташка Майя Буджон. Обнаружив у одной еврейки кольцо, она, выхватив пистолет, тут же застрелила ее. Подобные случаи повторялись ежедневно.

Как-то мы возвращались с работы (я работала в швейной мастерской), мимо строем шли мужчины. Среди них я узнала двух моих односельчан, которые также были в лагере. Я обрадовалась этой неожиданной встрече, улыбнулась и кивнула им головой. Это заметила усташка Нада Лубурич. Она кинулась к нашей колонне по направлению ко мне. Она была на определенном расстоянии от нашей колонны, и у меня имелось несколько секунд, чтобы решиться на то, на что бы я в любой другой ситуации ни за что не отважилась: пригнувшись как можно ниже, я побежала вдоль рядов и затерялась в колонне, так что ей не удалось отыскать меня. Иначе это стоило бы мне жизни.

Из всех усташек-надзирательниц моей камеры как самые безжалостные в моей памяти остались Майя Буджон и Нада Лубурич. После войны они предстали перед судом и были приговорены к смертной казни. Они часто напивались, кутили по ночам, а потом приходили в лагерь и отводили душу, давая волю своей извращенной фантазии. Я вспоминаю, как из мужского лагеря убежала большая группа заключенных, которые были заняты на тяжелых работах. Не знаю, скольким из них удалось скрыться, знаю только, что была погоня и многих убили. Мы, женщины, как раз в это время возвращались строем с работы, попали под эту стрельбу, но ни одна из нас не пострадала. Мужчин усташи бросили в камеры-одиночки. Они жестоко мучили их, но никто не смел к ним приблизиться. Было жутко слышать их крики, которые, постепенно стихая, в конце концов совсем прекратились. Усташи намеренно совершали убийства поблизости, чтобы мы могли все слышать. Это должно было служить своего рода предостережением всем узникам, что то же самое ожидает каждого, кто осмелится на побег.

Поскольку наш лагерь находился вблизи "башни", куда партиями привозили сербских крестьян и евреев, то, когда мы приходили туда за водой, имели возможность наблюдать, что там творится. У нас в лагере поддерживалась по крайней мере видимость порядка, так как нас считали политическими заключенными. "Башня" же предназначалась для тех, кто должен был умереть или быть угнан в Германию. Нетрудоспособных убивали целыми группами или умерщвляли их голодом и болезнями. Детей отнимали у таких родителей и размещали в отдельных помещениях. Нас заставляли дежурить возле них, хотя наше дежурство было бесполезным, поскольку детям ничего, кроме подобия чая, усташи не давали. Больные, до предела истощенные, сущие скелеты, дети лежали на полу и умирали один за другим. Однажды меня назначили дежурной по 6 комнатам, в которых было размещено несколько сот детей. Эту картину я не могу описать словами. Но об этом знать необходимо и никогда нельзя забывать. В ту ночь я вынесла 16 маленьких трупов. Мне было приказано вынести их на улицу, помню, что там были картофельные грядки.

На следующий день пришли евреи-могильщики и закопали трупы. Это осталось у меня в памяти как самое тяжелое воспоминание о пребывании в лагере. Плач, стон, крики матерей, бабушек, отцов и сейчас стоят у меня в ушах, и поэтому я просто не в силах оправдать ни одного усташа, человеческий разум не в состоянии сделать это.

Через несколько дней после моего дежурства остальных детей, около 2 тыс., согнали в помещение, которое усташи наполнили газом. Но не всех детей удалось убить газом; тех, кто проявлял признаки жизни, один из усташей добивал штыком. Я помню, что мы просто онемели, когда он вышел из этого помещения с окровавленными по локоть руками.

Мы тогда не надеялись на то, что когда-нибудь выйдем оттуда живыми. Поэтому сегодня я, к сожалению, не могу назвать фамилии, все забыла, помню только подобные, особенно потрясшие меня моменты.

То, что я написала, лишь частица нашего вклада в то, чего мы добились сегодня. Пусть это будет вечным напоминанием людям, чтобы они знали, чего стоит свобода, плодами которой мы сейчас пользуемся".