"Черная сага" - читать интересную книгу автора (Булыга Сергей)1Зовут меня Лузай. Ну, или еще так: Лузай Черняк. Но Черняком я называться не люблю. Так что если вы просто спросите, а кто такой Лузай, то почти всякий вам расскажет. А если спросите, а где я был, когда убили Хальдера, так я скажу: в Забытых Заводях, а где же еще. Там тогда одних только наших кораблей из Глура сошлось четырнадцать. А мой корабль был самым лучшим из них. В прошлом году я им очень гордился, ну а теперь я, конечно же, больше помалкиваю, потому что теперь я знаю, что руммалийцы называют наши корабли челнами. И это, к сожалению, правильно, потому что настоящий корабль несет не одну, а две, а то и вообще три мачты, а к каждому веслу на корабле приковано самое малое по четыре раба. Ну и что? Корабль хорош только для дальних плаваний, но мы ведь в Море Тьмы не ходим. И вообще, мы стараемся не уходить далеко от берега. Зачем? На берегу всегда найдешь, чем прокормиться. Вот, шли мы в прошлом году на Руммалию. День в море, ночь на берегу. Большой корабль на берег не очень-то вытащишь. А если бы и вытащил, куда потом девать рабов? Отковывать от весел, вновь приковывать? Да и еще кормить! А если они вдруг взбунтуются? И потому у нас и нет рабов, нет кораблей, а есть только челны. А что грести приходится самим, так это даже хорошо; воин без дела — женщина. И мы по целым дням гребем, а вечером, как только завидим селение, подходим к берегу и пристаем, потом толкаем корабли… челны, конечно же!.. на сушу, потом идем к селению. В селениях обычно не перечат. Мы отдыхаем там, кормимся, а утром снова выходим в море. Весной в поход идти нельзя — весной и без того все голодают, и потому даже в самых богатых селениях можно разжиться одной только вяленой рыбой. Другое дело — это осень, когда они уже собрали урожай, пекут хлеба, давят вино. В прошлом году мы так и выходили — ближе к осени. И очень сытно шли! Да и жара была уже не та. Но Хальдер говорил: — Повремените, будет еще жарко. И было, да! Вначале берег был покорен, местные нам не перечили. Потом, когда мы миновали Безволосых и началась уже сама Страна Высоких Городов, которых, правда, мы пока что не видели, а видели одни только голые скалы да скалы… Нас встретили два корабля. О, да, они были огромные! Как я уже вам говорил, на руммалийских кораблях по две, а то и по три мачты, а к каждому веслу приковано по несколько рабов, а самих этих весел по сорок и сорок и сорок. Не поняли? Тогда я объясню. Рабы у них, словно в курятнике, сидят один по-над другим в три ряда. Ряды по-руммалийски — палубы. Корабль в три палубы они зовут триерой, или дромоном. И вот такие две триеры нас и встретили. Заметив их, Хальдер велел остановиться. Мы так и сделали. Однако нас было так много, что мы остановились полукругом — чтобы лучше рассмотреть их корабли и чтобы потом было удобнее, без лишней суеты, подойти еще ближе, и рассмотреть еще лучше… Х-ха! Вы смеетесь? Правильно смеетесь. Мы встали так, словно собаки на охоте, когда медведь из берлоги выходит. Собаки тогда тоже разбегутся полукругом и смотрят на него, и ждут… А руммалийцы думали, что все будет не так. Они всегда так думают — не так. Но они, правда, тоже изготовились. У них на кораблях всегда есть колдовской огонь. Этот огонь сжигает все — даже железо, даже воду. Но Хальдер говорил: — Горят и руммалийцы. И очень хорошо горят! И потому он сделал так. Когда на руммалийских кораблях уже были расставлены сифоны — а это вот такие вот кувшины, в которых спит этот огонь, — Хальдер дал знак… И к ним пошел всего один наш челн. Ольми — вы помните его? — стоял на самом передке, у глаз челна, и размахивал белой тряпицей. Для руммалийцев это означает: мир, переговоры. И потому они позволили Ольми приблизиться так близко, как он того пожелал, то есть шагов на пятьдесят до них. А больше и не надо! — Бей! — закричал Ольми. — Бей! Бей! И его воины, вскочив, схватили луки, заложили стрелы. И принялись стрелять по тем сифонам! А эти стрелы были с паклей на концах, а пакля еще загодя дымилась! И… Ха! Этот огонь в сифонах и вправду был колдовской! От него горело все — железо, весла, мачты, паруса. Горели даже люди — воины, рабы. Тогда, чтобы спасти себя от этого страшного огня, они, рабы и воины, стали бросаться в море. А зря — загорелось и море. И так оно горело, полыхало, пока не догорели корабли и не утонули все прыгнувшие в море воины вместе с рабами. Позорная смерть! А после дым разошелся и Хальдер повелел, чтобы мы опять брались за весла. Победа была полная. Зато добычи не было. На привале я сказал: — Так что, и Город так сожжем? И так вот без всего и вернемся?! — Нет, — засмеялся Хальдер, — так мы не вернемся. И Город нам не сжечь. А надо бы. И снова он был прав — а надо бы! Потому что если бы мы его тогда сожгли, так бы теперь никто у меня не спрашивал, где это я был, когда убили Хальдера. А так было вот что. Пришли мы к Городу. Я рыл подкоп под Влакернскую башню. Плотину брал. Смотрел, как приходил к нам их безбородый ярл, подстриженный как женщина, и руки у него были словно у женщины. Да и добычу у него мы взяли самую женскую — самоцветы, браслеты, шелка, паволоки. Пришли и побросали перед кумирами. Хальдер сказал: — Зачем мне это все?! И правильно сказал! А ярл обрадовался, взял. Противно говорить, но и наш ярл — он тоже, словно женщина. Вот Ольдемар, тот был настоящий ярл. И Айгаслав тоже мог бы стать таким же, как и он, если бы не Мирволод. А что? Когда тебе отрежут голову, потом тебе даже Источник не поможет! И вот он вырос, этот наш ярл — и стал не воин и не женщина. Он даже в Руммалию не пошел. Сказал: — Хвораю я. А все из-за чего? Да из-за того, что он переступил через свою судьбу. Потому что если ты по своей судьбе должен умирать, так умирай, а если исхитришься и выживешь, так после будет одно только горе — и тебе самому, и всем, кто вокруг тебя. И так я и сказал возле костра в тот самый вечер, когда еще не знал, что Хальдер уже мертв. И я еще сказал: — Не будет Хальдера, не будет и походов. И будем жить как безволосые, как в Многоречье — землю пахать, коров пасти. Вот так разнежимся! Зачем тогда мы женщинам? Они тогда других себе найдут. — Кого? — спросили у меня. — А хоть бы безволосых! И все засмеялись. Тогда нам было еще смешно. Тогда мы думали, что Хальдер жив-здоров, что он сейчас убьет, как он и обещал, посла, потом сразу придет к нам в Заводи и мы опять без ярла — а зачем нам ярл? — пойдем на Руммалию. И мы пили вино и ждали Хальдера, вина было достаточно, и я уже в который раз рассказывал, как у Собачьих островов мы бились с руммалийцами, и что такое их огонь, как я спасался от него — горящий, выплыл-таки к берегу, катался по песку, а ведь только песком и можно его сбить… И как потом был шторм, который разметал огонь, а корабли разбил о скалы, а наши на челнах спаслись, и после нас никто уже не останавливал, и мы явились к Городу и стали станом, вырыли землянки, забили частокол… И тут как раз к нам прискакал гонец и объявил, что Хальдер мертв! Ха! Что тут началось! Сразу собрался Круг и принялись кричать, что Айга предал нас, сошелся с руммалийцами. Гонец, пытаясь успокоить нас, стал уверять, что Хальдер не убит, а умер. — Но отчего?! — От яда. — Ха! Это посол! Его дела! И ярловы! — Но ярл убил посла! — Зачем? Пусть бы посол был жив, тогда бы рассказал про все! Вот так! Да, и еще был крик: немедленно, прямо сейчас, прямо ночью, идти в Ярлград и там поднять их всех на копья! И еще спор: идти на кораблях или по берегу? И тогда вышел Верослав, тэнградский ярл, и так сказал: — Чего кричим?! Это не торг, а Круг. Мы не купцы и не рабы. Мы воины. Один из нас убит… — Умер, — сказал было гонец… — Убит! — опять сказал тэнградский ярл. — Убит! А раз убит, то мы сперва должны его похоронить. А вот потом поговорим с живыми. Любо? Все молчали. — Ну, раз молчите, значит, любо. Утром пойдем! Проводим Хальдера. А там уже… — Проводим Айгаслава! И это крикнул я. Никто со мной не спорил. Только мой ярл, ярл Глура Судимар, зло глянул на меня и что-то прошептал. Но он был далеко, я его не расслышал. И Круг закончился, все разошлись к своим кострам. И снова спорили, но уже больше о другом — как похоронят Хальдера, на костре или в кургане. Я не спорил. Я ничего про Хальдера не знал. Зато я точно знал, что завтра похоронят не только одного Хальдера, а еще многих и многих других. Точнее, даже хоронить не будут, а просто побросают в реку, вот и все. Я лег, приладил щит под голову, меч положил рядом с собой — как женщину… А у него и имя женское — Любава. Этот меч достался мне от отца. Этим мечом отец когда-то отбивался от ярлградцев. Потом он целовал его на верность Хальдеру и Айгаславу. И, говорил отец, меч был тогда покрыт росой — он ведь поднял его с земли. Роса! А может, это были слезы? Мечи, они как женщины — изменят, после плачут. Моя жена в прошлом году не плакала. Я ей привез много колец и всяких побрякушек. Она их целовала и смеялась. Смех, а не слезы — это добрый знак; значит, действительно ждала. А в этот раз, подумал я, я ей уже ничего не привезу. Тут хотя бы самому вернуться! И так вот я лежал, закрыв глаза, не спал, думал о разном и ждал рассвета. Но почти сразу заполночь к нам в Заводи прибыл еще один гонец из Ярлграда. Сперва к нему созвали только ярлов. Потом, немного погодя, призвали туда и меня. И там мне было сказано: завтра рано утром Хальдер пойдет в костер, с ним будет и его корабль, корабль нужно спешно доставить в Ярлград. — А что гребцы? — спросил я. — Про них мы пока что еще не решили, — сказали мне ярлы. — Но их ты тоже приведешь. — Я? — Ты. Только сперва разоружи. На всякий случай. Ха! Легко сказать! Их сорок и со мной тоже сорок. Как тут разоружишь? Они же ведь сразу догадаются, зачем мы это делаем! Но Верослав, тэнградский ярл, а он пока что был у нас за старшего, сказал: — Ты не один пойдешь — со мной. Мы пошли. Пришли к кострам передового корабля и окружили их. Велели положить оружие. — Зачем? — был крик. — Мы не бараны! Мы не белобровые! Каждый уходит только сам! — Ха! — засмеялся Верослав. — Хотите сами? Можете и сами! И его люди натянули луки. Тогда люди Хальдера, еще немного покричав, смирились. И стали выходить по одному, бросать мечи, ножи и прочее — все, что у кого было. Тех, кто сдавал оружие, вязали и отводили к берегу. Потом их завели на корабли — на мой, на Верославов и на Хальдеров. И так мы и пошли вверх по реке, три корабля — мой впереди, а после Верославов, после Хальдеров. Пришли, когда еще не рассвело. Их, обреченных, развязали и дали им вальки. Они стали по обоим бортам, подложили вальки под днище и, как на волоке, принялись толкать корабль вверх, на гору. А мы шли рядом и смотрели. Им помогать нельзя, таков обычай. Примета есть: поможешь — вскоре сам пойдешь за ними. Вот почему мы долго поднимались. А поднялись, Ярлград уже проснулся. Но из ворот никто не выходил. Да и потом, уже в городе, все улицы были пусты, все ставни во всех домах были плотно закрыты. Зато из всех щелей на нас смотрели сотни глаз! Когда корабль подкатили к терему, там на крыльце уже стояли воеводы все местные, ярлградские. Но Айги с ними не было. Ярл Верослав, оставив нас, поднялся в терем. Долго его не было! А к нам никто не подходил, как будто это мы были во всем виноваты. Да и, подумавши, а кто мы им, ярлградским? Глушь, нищета… Уже роса сошла, когда ярл Верослав снова появился на крыльце. И был он хмур, как никогда. И тоже сделал вид, что нас не замечает, а сразу начал совещаться с воеводами. О чем они там говорили, я не знаю. Но вид у них был очень недовольный! Потом их всех окликнули, и они скрылись в тереме. Потом… Там, прямо в тереме, взвыли рога, загрохотали бубны… И появился Хальдер. Но какой! Его несли закутанным в медвежью шкуру. Только одно лицо его и было видно из-под шкуры. Оно было синюшное, опухшее, глаза — открытые. У них, у белобровых, так заведено, чтобы покойник был обязательно с открытыми глазами, они говорят, что только тогда он Там не заблудится. Зато у нас смотреть в глаза покойнику ни в коем случае нельзя, иначе он уведет тебя с собой. И потому все мои люди, стоявшие у корабля, сразу опустили головы. А обреченные — смотрели, потому что им так положено. И я смотрел! Потому что тогда мне было все равно, тогда я не боялся смерти. И потому я видел, как его спускали по крыльцу, и видел, как в дверях явился Айга — а был он бел, как полотно, держал перед собой меч Хальдера, — и как он, ярл, сбежал по лестнице и забежал вперед процессии. И так они к кораблю и подошли: вначале Айга с мечом Хальдера, а после воеводы с телом Хальдера. Ярл Верослав, пощипывая бороду, шел сбоку, хмурился. У корабля они остановились. Я повелел, и люди Хальдера взяли его, подняли через борт и усадили возле мачты. Хальдер сидел, смотрел вперед, словно живой. — А меч? — спросил я. — Меч! — повторил ярл Верослав. — Меч! Меч! — заговорили все. Но Айгаслав сказал: — Потом! Сначала на кумирню. А после я сам дам ему меч! — и даже отступил на шаг, и прижал к груди меч, и еще больше побледнел, хотя, казалось, что больше уже было некуда. Ярл Верослав кивнул, сказал: — Пусть так. Иди. И Айгаслав вышел вперед, пошел к кумирне. А обреченные толкали за ним корабль. Хальдер сидел у мачты, как живой, смотрел вперед, на Айгаслава. А Айгаслав раз оглянулся, два… И я тогда уже подумал: значит, и ты, ярл, тоже будешь с нами! И я смотрел в глаза покойнику, и ты. Значит, судьба! А путь к кумирне был неблизкий. Остановились поменять вальки, и снова двинулись. Но это что, это ж не волок! А вот когда идешь на Владивлада, то чтобы попасть на Рубон, так и полдня уйдет, пока взойдешь на перевал, да и потом, пока спустишься, тоже немало намаешься. А если по Рубону плыть и плыть, чтоб мимо Уллина и еще дальше, дальше, тогда и попадешь как раз туда, откуда прибыл Хальдер. Рубон — красивая река. Там где-то, на рубонских берегах, как говорят, и отыскали Айгаслава… Вот так я шел, смотрел на Хальдера, думал о всяком. К смерти готовился. Смерть, если ты с мечом, не смерть, а просто р-раз! — и нет тебя, но зато есть в другой, неведомой стране, другой такой же воин, как и ты. Это не страшно. Но если умер без меча… Да вы об этом тоже знаете, зачем об этом говорить. И вот пришли мы на кумирню. Дрова вот так, мне по плечо, были положены. И был подход для корабля. А на дровах — кости посла и его слуг; так после псов всегда бывает. Ну а вокруг костра стояли все наши дружины. Они только что пришли из Заводей. Они стояли в полном боевом вооружении. Они пока молчали. Волхвы кричали, пели заклинания. Выли рога. Я не люблю волхвов. Да и кумиров я не очень жалую. Волхвы — они ведь такие же люди, как я, а кумиры сделаны из обычного камня. Их люди сделали, волхвы. Вот если бы кумиры сами собой родились и сами по себе к нам пришли и если бы они еще и сами по себе говорили, тогда другое дело, я бы их жаловал. А то ведь говорят за них волхвы, и говорят они лишь то, что нужно говорить, что ярлу нравится. Я не верю ни кумирам, ни волхвам. Солнцу верю, луне. Верю огню, верю воде, верю мечу. Хотя не очень верю я мечу, а как и всякой женщине — с оглядкой. А вот у Хальдера меч непростой. А если правду говорить — это волшебный меч. И Айга это знает! Вот и корабль уже поставили на место, и вот уже все отошли и ждут, а ярл все не идет! Стоит и держит меч — меч Хальдера! Да что он, думает, что меч ему останется? Ну нет! Меч должен быть у Хальдера, тогда он Там, с открытыми глазами и с мечом, вновь станет Хальдером Счастливым и вновь будет водить таких, как я, в походы. И одолеет всех! Как здесь одолевал. И потому он не убит — отравлен. Ибо убить его… — Меч! — тихо сказал я. — Меч? — Айга вздрогнул. — Меч! И глянул на меня. А он стоял рядом со мной, и наши глаза встретились, и я увидел… Ха! Вот так да! Я думал, что он рад тому, что Хальдер мертв, еще я думал, он боится Хальдера, ждет, что Хальдер ему отомстит… Но нет! Страха в глазах у Айги я не увидел. Глаза его были пустые — вот и все. — Меч! — просто сказал он. — Меч, да, конечно, меч! И двинулся к дровам, взошел на них, поднялся на корабль, а там склонился к Хальдеру, дал ему в руки меч… И Хальдер, показалось мне, кивнул ему! И Айга, это я расслышал, я ближе всех стоял… И Айга прошептал: — Прости! А Хальдер прошептал: — За что? А ярл: — За все. Прости! И резко отстранился, и перескочил через борт, а после быстро сошел по дровам — скорей на землю, и вскричал: — Огня сюда! И понесли уже огонь… Когда ярл Верослав сказал: — А воины? Он что, один, без воинов уйдет?! — и посмотрел на обреченных. Те молчали. А Айгаслав сказал: — Да, он один. Он сам так пожелал. — А кто будет грести? А разбивать ему шатер? А подавать еду?! Но Айгаслав не слушал Верослава, а снова закричал: — Огня сюда! — Нет, воинов! — Огня! А ты молчи! Я не позволю, чтобы жгли моих воинов! Моих, тэнградский ярл, а не твоих! — А! Даже так! — Да, так! И Айга вырвал меч! Свой меч — не Хальдера — и двинулся на Верослава! Но Верослав лишь усмехнулся и сказал: — Пусть будет так. Огня! И мы сейчас посмотрим, уйдет ли он один. Или… Огня! И поднесли огонь, и подожгли дрова. Дрова были сухие, сразу загорелись. Хорошо загорелись! А после загорелся и корабль. Огонь, он чище всех. Огонь не лжет. Огонь пришел к нам с неба. А небо — это солнце, свет, тепло. Огонь — сын неба, жизнь. А жизнь дарует жизнь… И точно! Вот загорелись весла, затрещали. И задрожали… Вздыбились! И опустились! Снова вздыбились! И голос из огня: — Р-раз! Р-раз! — командовал. Ха! Это ж голос Хальдера! Вот он встает, вот поднимает меч и вновь кричит: — Р-раз! Р-раз! А весла поднимаются и опускаются! А вот уже я вижу и гребцов: вот Бьяр, а вот Ольми, а вот еще, еще, еще… А этого не знаю, но вижу — это тоже белобровый. Х-ха! Х-ха! Да это же все те, что некогда явились сюда вместе с Хальдером! А вот теперь они все вместе и уходят. А я что остаюсь? И вдруг: — Хей! Кто со мной?! — раздался голос Хальдера. Я вздрогнул, думал — показалось. Я оглянулся… Нет! Вон как они все оробели — и Айгаслав, и Верослав, и воеводы, воины. Даже волхвы, и те, оцепенев, молчат. А Хальдер: — Хей! Я ухожу! Спешите! Хей! Я снова повернулся к кораблю. Огонь уже добрался до верхушки мачты, огонь уже был так силен, что я не видел ни гребцов, ни Хальдера. Я слышал только крик: — Хей! Хей! Как будто вновь я в Руммалии, вновь мы идем на приступ, вновь перед нами Влакернская башня. И я… Я тоже закричал: — Хей! Хей! — и бросился к костру… Меня схватили, повалили наземь. Я вырывался — меня били. Огонь ревел, гудел, но я огня не видел — меня лицом вдавили в землю. Айга кричал: — Ножом его! Ножом! Ножом кололи. Было больно… Но эта боль меня и успокоила, и я затих. Меня еще немного подержали, а после, убедившись в том, что все уже прошло, мне позволили подняться. Когда я встал, корабль уже сгорел. Айга сказал: — Питья ему! Волхв подал мне питье — отвар какой-то, жирный и противный. Я выпил, отошел к своим… Да, кстати, все уже закончилось. Нам велели возвращаться к кораблям, и мы пошли. А ярлам было сказано остаться. У кораблей, на берегу, был пир. Сидели, поминали Хальдера. И было много чего сказано. А я молчал, я только слушал. И понял: и другие тоже видели гребцов и тоже слышали призывный крик Хальдера. Теперь только об этом все и говорили. Ну и еще все, конечно, говорили о том, а что же теперь будет с нами дальше. Конечно, в Руммалию мы уже не пойдем, ибо кому теперь вести? Ярл Айгаслав и в первый раз был против Руммалии, ну а теперь… А кто он, вообще, теперь? Он разве старший ярл? Он был старшим при Хальдере, но Хальдер мертв и меч его сгорел, а со своим мечом ярл Айгаслав ничуть не старше Верослава. И вообще, Тэнград теперь отложится, как прежде отложился Уллин. А мы чем хуже, а? Мы, глурские, до Хальдера ни разу никому не кланялись. И больше кланяться не будем. Да, может, мы уже не кланяемся. Может, наши ярлы уже отложились, может, они для того и остались на кумирне, чтобы сказать об этом Айге. А после, говорят, все они, пока что старший и пока что младшие, пошли и сели в тереме, и затворились. И вот темно уже, а они все никак не выходят. У них там Круг, по-ярльски — Ряд. В последний раз, еще при Хальдере, Ряд превратился в сечу. Троих тогда снесли в курган, четвертого скормили псам. А нынче… Да! Я встал и повелел своим людям гасить костры и лечь в кольчугах, при мечах. — Зачем? — А так! Вон, посмотрите на других! И точно: был той ночью пир, но пир какой-то странный. Все были начеку, все ждали большего. Все ждали. А дождался только я! А было это так. Уже почти все полегли и стан затих, костры уже погасли. Здесь мы, а здесь река, в каких-то двадцати шагах от нас. Но тьма в ту ночь была такая густая, что я реки совсем не видел. И вот лежу я, щит под головой, меч под рукой, и думаю. Да нет, даже не думаю, а просто знаю, что завтра будет сеча. А может, и еще сегодня ночью. Но сеча тогда хороша, когда ты приходишь в Руммалию, а там есть Город, а в том Городе есть добыча. То есть мне только тогда хорошо, когда я знаю, кто мой враг, и что можно взять у этого врага, и как потом обо всем этом рассказать. А что здесь? Вот сейчас прибежит мой — глурский ярл из терема и закричит: «Бей!» А кого? Да он и сам пока что не решил, кого. Да и потом: ведь я не пес, чтоб мне сказал «Куси!» — и я сразу кидался и кусал. Я воин, у меня есть меч, я целовал его на верность Хальдеру и Айгаславу. Да, Хальдер уже мертв. А Айгаслав, так говорят, теперь наш враг из-за того, что дал прикончить Хальдера. Все может быть! Но Хальдер хорошо ушел, он Айгаслава не корил, он только звал с собой всех, кто захочет. Я хотел… Вот так я думал. И заснул. И вдруг… Кто-то шепнул: — Лузай! Я встрепенулся. Открыл глаза. Но, повторяю, тогда было так сильно темно, что я не смог рассмотреть, кто же это здесь, в траве, возле меня. Хотя тот человек лежал совсем рядом со мной! Я поднял голову… Но он сделал знак, чтобы я не шевелился. Я снова лег и ждал. Тот человек… Враг так не поступает, подумал я про него, враг сразу бы убил меня. А этот хочет говорить со мной. Пусть говорит! И человек вновь зашептал: — Лузай! Теперь я знаю, как тебя зовут. Мне на пиру сказали… — Ярл!? — поразился я. — Да, это я, — ответил Айгаслав. — Пока что ярл, — и усмехнулся. — Зачем ты здесь? — Ушел. Пусть пока ищут в тереме. А я… Совсем уйду! — Куда? — А к Хальдеру! Пойдешь со мной? — Но Хальдер… — Да! Сам видел, что сгорел, сам поджигал. И что с того?! Ведь он же еще звал с собой, и ты хотел идти. И я хотел. И вот я теперь ухожу. А ты? Пойдешь со мной? Мне стало жарко. Я думал: может, это сон? Но Айгаслав сказал: — Я все равно уйду. Я и один найду дорогу. Вот что со мной, смотри! И показал. Но я не рассмотрел, ведь тогда было, я уже говорил, очень темно. Тогда я попросил: — Дай. Айга дал. Я стал ощупывать. То были ножны от меча. Пустые… — А меч? — спросил я. — Меч сгорел. Сегодня, на костре. — Меч Хальдера?! — Да, он. А это его ножны. Они невредимы! И, значит, они приведут меня к нему! А твой корабль — лучший среди лучших. Дорога — неизведанная, дальняя. Не боязно? — Нет. Нет! Потом я часто спрашивал себя: зачем я это сделал? Я же даже не спросил у Айгаслава, что же у них там было в тереме, чей у них вышел верх, и вообще, о чем они там спорили… Я только шепнул ему: — К воде! А я сейчас их подниму. Давай! |
||
|