"Квадраты шахматного города" - читать интересную книгу автора (Браннер Джон)

21

Я вспомнил слова Марии Посадор о необходимости контрпропаганды. Только теперь я понял, что за ними стояло.

До настоящего времени «Тьемпо», как и другие оппозиционные источники информации, видимо, не очень серьезно беспокоила Вадоса. В конечном счете одной телепрограммы, подкрепленной техникой воздействия на подсознание и создающей эффект личного присутствия, достаточно, чтобы заменить целую дюжину газетных статей.

Вызван ли его новый шаг потерей излюбленного орудия – телевещания? Боялся ли он теперь, что ослабнет его контроль и «Тьемпо» станет серьезной угрозой его безопасности? Я строил самые невероятные предположения, пока не узнал о действительных причинах происшедших событий.

Судья Ромеро с утра мучился после чрезмерных возлияний, которым предавался накануне. И насколько я понял, именно это толкнуло его принять решение. Истории известны случаи, когда недомогание властелина становилось причиной гибели целых народов.

Редакция «Тьемпо» своими нападками на меня и Сейксаса в сегодняшнем номере несомненно нарушила постановление суда. Ромеро, не уточнив, рассматриваю ли я действия газеты как клевету, решил задержать братьев Мендоса и конфисковать нераспроданные номера. Полиция опечатала помещение газеты и выставила охрану у входа в здание.

Уже через час новость облетела город. Реакция оказалась молниеносной и весьма бурной. Сторонники народной партии наводнили Пласа-дель-Сур задолго до начала выступлений ораторов. Толпа пестрела плакатами с лозунгами против Ромеро и других членов кабинета. Гражданская партия в свою очередь выражала гнев по поводу поджога телецентра и гибели Майора.

Многочисленные наряды полицейских безуспешно пытались очистить площадь. Я наблюдал за происходящим из вестибюля отеля, служащие которого в любую минуту были готовы забаррикадировать вход. И был момент, когда мне показалось, что это действительно потребуется. Враждующие стороны сначала вступили в словесную перебранку, затем начались драки, потом в дело пошли ножи. Налицо были все признаки начинающегося бунта.

– Почему не вызывают войска? – послышалась в холле нервная реплика.

– Да разве войска наведут здесь порядок? – отозвался другой голос.

И тут на выручку полиции пришла природа.

Все утро влажный ветер с океана гнал в сторону гор серые грозовые тучи, и теперь на город обрушились потоки дождя. Ливень успокоил страсти, мокрые и растерянные противники разбегались в поисках крова. Полицейские вместе с санитарами подбирали раненых.

Однако я понимал, что это была лишь передышка…

И все потому, что один пожилой человек хорошо отужинал вечером! Я прикинул, у кого бы узнать, какие меры принимаются, чтобы взять под контроль взрывоопасную ситуацию. Луи Аррио как председатель гражданской партии, видимо, должен быть в курсе. Я, почти не надеясь, попросил соединить меня с ним. Видимо, мое имя сыграло определенную роль. Оказывается, известность в Вадосе приносит не только неприятности.

– Сеньор Аррио, – сказал я. – Сейчас на Пласа-дель-Сур я был свидетелем настоящего бунта. Объясните мне, что произошло с запрещением «Тьемпо»?

– О, операцию провели вполне удовлетворительно! – Несмотря на бодрые слова, в голосе его ощущалась тревога. – Главного редактора за неуважение закона посадили в тюрьму, а сотрудникам газеты запрещено ею заниматься до тех пор, пока его не освободят. Надо думать, сие произойдет не так скоро, тем временем и ситуация прояснится…

– Вы, полагаете, Ромеро это сойдет с рук?

Аррио замолчал, взвешивая, правильно ли он меня понял. Затем произнес:

– А почему бы нет, сеньор? Ведь есть же закон!

– Народ на площади плевать хотел на такие законы! – резко возразил я.

– Что делать, сеньор, закон есть закон, – ответил он сухо и повесил трубку.

К моей тревоге добавились досада и жажда действовать, как будто угроза нависла лично надо мной. С кем бы еще связаться, кто способен понять всю опасность положения?

И тут я подумал о Мигеле Домингесе. Будучи другом Толстяка Брауна, он, конечно, не мог испытывать ко мне симпатии, особенно если поверил телевизионной передаче. С другой стороны, он был противником судьи Ромеро и пытался добиться отстранения его от занимаемой должности за позорно проведенный процесс над Герреро и его водителем. Удайся ему тогда эта затея, и сегодняшних распоряжений Ромеро могло не быть…

Дождь еще не перестал. Я поехал во Дворец правосудия в надежде, что застану Домингеса там. Так и случилось. Один из служащих сказал, что заседание суда закончится через несколько минут.

Я ждал от Домингеса более холодного приема. Во всяком случае, мне не пришлось опровергать того, что было официально объявлено о моей причастности к смерти Толстяка Брауна.

– Хосе Дальбан передал мне, что вы говорили в кабинете Майора, – сказал мне Домингес. – Мне приятно было это узнать. Мы считали, что вас волнует только контракт и вам безразличны события, происходящие вокруг вас.

– Напрасно, – ответил я.

– Допустим. Чем могу быть полезен?

– Насколько я знаю, сеньор Домингес, – начал я, – вы пытались добиться осуждения Ромеро и освобождения его от занимаемой должности. Возможно ли это как-то ускорить? Закрытие «Тьемпо» вызвало волнения, а на Пласа-дель-Сур практически вспыхнул бунт. Возможно, если бы Ромеро сместили с поста, положение еще можно было как-то спасти.

Он посмотрел на меня изучающе.

– Продолжайте, сеньор Хаклют, – в его голосе появились мягкие нотки. – Мне кажется, вы правильно все оценили.

– Я представляю себе все следующим образом, – продолжил я. – Если сторонников народной партии лишить их печатного органа, они начнут бунтовать. Можно сказать, ливень спас Вадос от начала гражданской войны. Правительство потеряло свой телецентр. (Не важно даже, кто в этом виноват.) На стороне Вадоса двадцатилетний опыт правления. Если даже он сам не готов расправиться с Ромеро, это могли бы сделать Диас или Гонсалес. Только что Луи Аррио пытался убедить меня, что закон есть закон, но ведь на самом деле, черт побери, во всем виновата неправильная политика Вадоса.

Мой собеседник чуть сдержанно улыбался.

– Совершенно верно, сеньор Хаклют. Действительно, мы предприняли шаги, чтобы провести новое разбирательство дела водителя Герреро. Мы хотим также, чтобы судья Ромеро понес заслуженное наказание. Если я не ошибаюсь, вы присутствовали на том судебном заседании? К сожалению, из-за напряженной обстановки, вызванной смертью Герреро, было решено не спешить с повторным разбирательством. Что-либо более конкретное прояснится лишь через несколько дней. Одному богу известно, что может произойти за это время. Правда, судья Ромеро, который слишком засиделся на своем посту, и здесь пытается выйти сухим из воды.

– Что же будет, если его отстранят?

– В таком случае все вынесенные Ромеро решения утратят силу, а все дела, рассмотренные под его председательством, будут пересмотрены. Это касается и «Тьемпо». Никто из судей не решится запретить газету. Но тем временем многое может еще произойти… – Он развел руками. – Я согласен с вами, сеньор. Оттягивать дольше нельзя. Действовать следует незамедлительно, и я этим займусь.

Я уехал, но мое беспокойство не проходило.

На следующее утро «Либертад» большое внимание уделила сообщению о том, что Домингес требовал снятия судьи Ромеро. Диас официально распорядился провести по этому делу расследование. На второй странице была помещена резкая статья Андреса Люкаса, посвященная Ромеро и его карьере. Люкас писал, что судье, который всегда преданно служил интересам страны, нанесено грубое оскорбление. Мне представилось, что с такой речью в защиту своего клиента можно выступить, только будучи уверенным в его виновности.

После всего, что я узнал, можно было предположить, что Ромеро выбывает из игры. Читая статью Люкаса, я понял между строк, что он испугался Домингеса, увидев в нем потенциального соперника, который может лишить его ведущей роли в юридическом мире. Насколько реальна была эта угроза? Видимо, не очень, пока за плечами Люкаса стоит мощная поддержка гражданской партии.

Так случилось, что я встретил Люкаса в тот же вечер. Он ужинал в ресторане на Пласа-дель-Норте, где под пальмами снова накрыли столики, хотя после ливня было еще прохладно.

Удрученный вид Люкаса напомнил мне Хуана Тесоля, когда он понуро брел после суда. Его использовали в качестве партийного трибуна и тут же бросили на произвол судьбы, превратив в великомученика. Не иначе, Люкас представил себя в подобном положении, возможно, впервые осознав, сколь грязной игрой может быть политика.

Но в данный момент я не испытывал к нему сострадания.

В воскресенье ко мне в отель, предварительно позвонив, заглянул Энжерс. Мне показалось, что он чем-то озабочен, даже утратил свою обычную самоуверенность.

Когда мы уселись в холле, я дал ему возможность первым начать разговор.

Он порылся в своем портфеле и, найдя какие-то бумаги, откашлялся.

– Я… хм, приехал, кажется, с неважными новостями, – проговорил он. – Диас изучил план застройки района рынка, который вы подготовили. Он его не одобряет и хочет внести существенные изменения. Я, конечно, пытался возражать, но…

– Я предупреждал вас, – вяло ответил я. – Нынешний проект слишком дорог. И Диас вправе критиковать отдельные детали. Если только он не ставит под сомнение фактический объем транспортного потока. Мне казалось, я объяснил вам это, передавая проект.

Энжерс посмотрел на меня. Потом немного помолчал и, прежде чем снова заговорить, опустил глаза.

– Вы очень переживаете происшедшее с Брауном? – спросил он.

– Да.

Он уставился на свои руки, не зная, очевидно, как продолжить разговор. Наконец он произнес.

– И я тоже, черт побери! Я, я испугался, Хаклют. Вы должны меня понять. Почувствовав, что мне пытаются нанести удар сзади, я повернулся и увидел его лицо – лицо маньяка или дикого зверя! Промедли я хоть секунду, он задушил бы меня голыми руками.

– Вы обошлись с его женой далеко не по-джентльменски, – вставил я.

Он покраснел, краска залила не только его лицо, но и шею.

– Она, она, – о боже, Хаклют! Что ни говорите, а Брауна подозревали в убийстве. Он же предпочел скрыться вместо того, чтобы предстать перед судом, как поступил бы невиновный.

– Перестаньте себя уговаривать, – перебил я. – Я видел, с каким благоговением вы схватили оружие, которое дала вам полиция. Какого же черта вы не занимаетесь своим делом? Вы же специалист по транспорту, а строите из себя героя, заботящегося о моральных устоях Сьюдад-де-Вадоса! А ведь удовольствие, полученное вами от исполнения этой роли, стоило жизни отличному адвокату и честному человеку.

Я с интересом наблюдал за его лицом: сначала оно стало надменным и снова побагровело, затем все краски на нем слиняли, словно на попавшей в воду маске из папье-маше.

– Мне хотелось бы убедить вас в том, что вы неправы, – проговорил он.

– Вряд ли это вам удастся.

Он вынул сигарету, но не закурил и горько усмехнулся.

– Вы просто недолюбливаете нас, да и нашу страну, не так ли, Хаклют?

– У меня не было особых оснований полюбить ее.

– И все же вы могли бы постараться понять таких, как я, граждан иностранного происхождения. Мы, как говорится, кровью и потом заслужили свою звезду – Сьюдад-де-Вадос. Мы вложили в город наше сердце и душу. Мы отказались от всего, что могла уготовить нам судьба, может быть от богатства, успеха где-нибудь в другом месте, потому что нашли в Сьюдад-де-Вадосе то, что отвечало нашим сокровенным мечтам. И теперь, когда мы видим, как люди, подобные Брауну и Сигейрасу, оскверняют нашу мечту, мы не можем спокойно смотреть на это. Может быть, они по-своему правы, но мы-то ради нашего города отказались от всего. И когда люди, которые никогда ни от чего не отказывались, поскольку им не от чего было отказываться, пока не появились мы и не дали им все, забывают об этом, мы приходим в бешенство.

Я промолчал. Энжерс немного подождал, надеясь на мое запоздалое понимание, и наконец поднялся.

– Вы будете утром в управлении? – спросил он.

– Да, буду, – ответил я. – Непременно.