"Третья волна" - читать интересную книгу автора (Алейников Кирилл)

ГЛАВА 1

Горячий ветер гнал по безжизненному пространству степи высохшую траву, так похожую на скелеты невиданных существ. Наперегонки с травой извивались змеями потоки красного песка, струящиеся меж камней, в трещинах и колеях, оставленных колесами многочисленных повозок. Бесконечная вереница людей тянулась с юга на север широкой лентой, в которой перемешалось все: пешие, всадники на некрупных скакунах, телеги и вагоны, запряженные в мулов. Пыль поднималась от ленты каравана, взметалась удушливым облаком, уносилась прочь.

Люди — и те, что шли пешком, и те, которым удалось раздобыть скакунов или мулов, выглядели до смерти уставшими, вымотанными долгим переходом. Они и были уставшими, вымотанными. До смерти. Потому не проходило и двух минут, чтобы то здесь, то там в бесконечной ленте каравана не валились в песок и пыль потерявшие сознание несчастные; большая их часть умирала, даже не достигнув земли. Глаза людей и животных одинаково бессмысленно и тупо смотрели вниз, на красноту степи, никому не хотелось издавать лишних звуков или совершать ненужные движения. Все понимали: сил дойти до конца пути может не хватить.

На высоте вились в воздухе стаи падальщиков. Они тоже сохраняли молчание, беспристрастно наблюдая за тем, как солдаты вытаскивают из людского потока мертвецов и относят их подальше от каравана. Тогда падальщики спускались вниз, облепляли труп плотным покрывалом черно-серых перьев и с невероятной скоростью пожирали, скорбно взмахивая короткими широкими хвостами. Через пять минут на месте мертвого человека не оставалось ничего — мощные челюсти прожорливых птиц могли перемолоть даже самые прочные кости.

Незачем было разводить погребальные костры…

На падальщиков перестали обращать внимание еще неделю назад. До того времени солдаты старались не подпускать их к трупам, пока караван не пройдет мимо. Но солдаты устали. Все устали. Горошина солнца, стоящего в зените, буквально жарила степь, уничтожая последние признаки некогда богатой растительности, умертвляя последних животных, убивая людей. Ветер нисколько не помогал от жары, но наоборот, он делал ее еще невыносимее, хлестал по открытым частям тела песком и сводил с ума. Перед началом перехода людям раздали специальные костюмы, якобы сводящие губительные последствия жары на нет, и так на самом деле и было. Костюмы помогали, но помогали лишь несколько первых дней. А потом они превратились в бесформенное тряпье, сидящее сейчас на телах измученных людей грязными мешками, отягощающее, но не избавляющее от мук.

По степи распространялся призрачно-гулкий, неопределенного оттенка звук шагов сотен тысяч пешеходов, скрип колес, топот копыт. А еще по степи распространялся запах трупного разложения.

В тех местах каравана, где впряженные сразу в трех мулов, ехали жестяные цистерны, иногда возникали и другие звуки. Периодически кто-то из ослабших до умопомрачения людей бросался на охраняющих цистерны солдат, а иные подбегали сразу к цистернам. Начиналась либо скоротечная драка, либо такая же скоротечная мольба. В обоих случаях солдаты оттаскивали тело безумца в сторону от бесконечной процессии и возвращались в строй, вытирая о полы одежд окровавленные мечи. Вода, главный источник жизни в этом суровом мире, выдавалась лишь на привалах, и лишь по строго определенному количеству. Никто не получит ни капли живительной влаги сверх нормы. Никто: ни дети, ни женщины, ни старики.

Нет, солдаты не были изуверами, они с радостью отдали бы воду детям и женщинам, старикам и мужам… если бы воды было вдоволь. Однако каждый солдат прекрасно осознавал: отдав лишнюю влагу сейчас, он сам рискует не дожить до конца перехода.

А караван все шел и шел. Он перечертил умирающую степь от далекого южного горизонта до далекого северного. Он, словно странная пустынная река, нес медлительные волны людей, тысячи волн сотен тысяч людей. И будто не было начала этому переходу.

И не будет ему конца.

Чуть в стороне от общего потока так же медленно ехали верхом двое. Они выглядели свежее, как и их скакуны. Один всадник был облачен в длинный красный плащ поверх термокостюма. Второй ограничился лишь термокостюмом. За спинами обоих торчали рукояти широких мечей, а на бедрах тяжело висели пистолеты.

Человек в плаще был шламаном Кацием, верховным жрецом мертвого города Танта-Арстаг. Второй был его сыном.

Шламан Каций угрюмо смотрел вниз и вперед, на стелющуюся под копытами скакуна красную пыль. Он вспоминал последние недели своей жизни, начало перехода, он пытался хотя бы примерно подсчитать, сколько жизней уже растаяло в нещадной жаре степи. От возникающих в мозгу цифр шламану становилось тошно.

Нам нужна еще неделя или две, подумал он отстраненно. Одна или две недели, не больше. И караван выйдет к низменным землям у Великого океана. К плодородным и влажным землям. Если бы последний Приход не уничтожил запасы топлива, часть пути жители Танта-Арстага могли бы преодолеть транспортом. Но город превратился в руины, топливо утрачено, остальных ресурсов хватило только лишь на постройку тысяч вагонов и телег, да на вооружение солдат. Танта-Арстаг потерял всё, что так долго накапливал. Можно сказать, город вытянул не тот жребий и оттого пал.

Каждый новый Приход приносит новые несчастья.

Сын шламана Кация, жрец Кениц, вдруг окликнул отца. Шламан без интереса посмотрел на спутника, а потом перевел взгляд туда, куда указывала рука Кеница. С северо-северо-востока наперекрест каравану летел голубой геликоптер.

— Имперский, — догадался Кениц, разглядевший на голубом корпусе летающей машины эмблему Империи Терса-нова: две соприкасающиеся окружности, заключенные в горизонтальный эллипс.

Шламан Каций тоже увидел эмблему. Он мог бы удивиться тому, что здесь понадобилось имперскому геликоптеру, но уже разучился испытывать какие-либо эмоции кроме глухой, не проходящей тоски. Состояние шламана можно было бы назвать каталепсией — полным отсутствием реакции на внешний мир.

— Они летят к шатру, — проследив за полетом машины, сказал Кениц. — Вернемся?

Шатер остался километрах в двух позади, просторный, охлаждаемый кондиционированным воздухом оазис для жреческого контингента и верховных военачальников Танта-Арстага. Шатер был единственным, что переносилось в этом караване не по суше, а по воздуху, на грузовом геликоптере. Этот геликоптер был, в свою очередь, единственным воздушным транспортным средством в радиусе пятисот километров, а то и больше, а также единственной машиной, взятой из Танта-Арстага.

Сейчас концентрация стальных птиц в степи неожиданно повысилась.

Шламан Каций отрицательно покачал головой. Ему не хотелось возвращаться, хотя по своему статусу он должен это сделать. Шламан рассудил, что кто бы ни прибыл из Терсы-нова, он может подождать вечера. До заката еще долго, но что с того? Вечером геликоптер Арстага перенесет собранный и компактно упакованный шатер и кондиционеры, а также запасы воды и пищи дальше по пути следования каравана, где оазис простоит следующие сутки. Там и встретимся с нежданными гостями, будь они неладны, решил шламан.

Верховному жрецу не хотелось возвращаться по одной простой и одновременно с тем важной причине: гибели многих жителей Танта-Арстага можно было б избежать, кабы Терса-нова прислала эвакуационный транспорт или хотя бы топливо. В долг. До момента, пока пострадавшие от чудовищного катаклизма люди устроятся на новом месте и возведут новый город.

Но Империя Терса-нова проигнорировала сигналы о помощи, обретя бесчисленное количество человек на мучительную гибель от перегрева и обезвоживания. Империя Терса-нова, единственное государство, уцелевшее этим Приходом, обладающее запасом ресурсов, которого хватит, наверное, еще не на одну эпоху…

— До границы с Империей около четырех с половиной сотен километров, — прикинул Кениц. Он достал порозовевший от пыли платок и вытер обветренное лицо. — Кто бы ни прилетел на геликоптере, он прилетел по делу.

Шламан Каций и не сомневался, что геликоптер прилетел по делу. Иначе и быть не может. Военно-воздушные силы Терсы-нова ни за что не погонят машину на такое расстояние без веских на то оснований.

Но он все равно не вернется. Нет уж, увольте. Кениц ошибся, определив расстояние до границ с Империей. Из той точки, где сейчас ехали всадники, по прямой было около двухсот восьмидесяти километров степи, затем еще пятьдесят километров буферной зоны — горного района, сдерживающего натиск пустыни. И лишь за горами начиналась Империя. Граница ее изгибалась вместе с грядой, входя длинным клином в степь, и этот клин караван вынужден обходить, делая крюк в без малого пять дней пути.

Император не позволил жителям Танта-Арстага сократить путь к Великому океану по территориям Терсы-нова. И это теперь есть вторая причина, по которой верховный жрец не намеревался возвращаться к шатру.

— Их дела подождут, — осипшим голосом ответил шламан.

Сын не стал возражать. Он вновь повернул голову вперед и продолжил молчаливое созерцание.

Степь огромным блюдом лежала вокруг. В колышущемся воздухе то и дело возникали странные видения, миражи, обусловленные истомленным разумом и преломлением солнечный лучей. Иногда впереди просматривалась полоса темно-голубого цвета, которую некоторые принимали за побережье океана. Потому то и дело в чреве змеиного потока слышались восклицания, кое-кто из людей бросался бежать вперед. И бежал, бежал, пока не падал замертво. А океан исчезал в небытии, обнажая все ту же проклятую степь, готовую вот-вот переродиться в совершенно безжизненную пустыню, испещренную трещинами сухой почвы, усыпанную булыжниками и валунами. Когда последние падальщики покинут степь, тогда она станет окончательно мертвой.

Неделя или две, продолжал думать шламан Каций. Срок зависит от того, снизится ли скорость перехода. А она, скорее всего, снизится, ведь уже сейчас караван тащится еле-еле, через пару дней он начнет разваливаться на отдельные куски, тающие подобно высокогорным ледникам. И каждый кусок будет идти все медленнее, иные вовсе прекратят движение. Из восьми миллионов горожан, выживших в Танта-Арстаге и покинувших его руины, уже сейчас осталось не более пяти. Дойдут до океана два-три миллиона. В лучшем из всех возможных случае…

Шламан Каций вздрогнул, представляя, сколько пищи оставил караван падальщикам в этой чертовой степи. Он увидел впереди большой череп степного гиганта и снова вздрогнул. Степные гиганты, исполинские и медлительные животные, высотой достигавшие десяти метров, слыли самыми выносливыми существами планеты Терса. Но даже их легендарная выносливость не спасла от Прихода, от засухи и вымирания…

Кто-то в строю вскрикнул. Крик прозвучал глухо и уныло, совсем слабо, будто человек, исторгнувший его, вложил в свой вопль последнюю каплю истаявших сил. Шламан Каций обернулся и стал свидетелем скоропостижной смерти еще одного подданного мертвого города. Два солдата в пыльных доспехах гвардейского образца оттащили тело за руки и бросили на съедение падальщикам.

Шламан попытался сглотнуть, но в горле пересохло, оттого неприятно запершило. Он мог достать флягу и сделать глоток влаги, но решил потерпеть. Чтобы отвлечься от мыслей о жажде и воде, шламан продолжил вспоминать прошлую свою жизнь, еще не разрушенную катастрофой, не превращенную тяжелым роком в руины Танта-Арстага.

Он вспоминал город. Великий город Танта-Арстаг, «Город Богов», раскинувшийся в живописнейшей долине Необа меж высокогорных хребтов и полноводных рек Синаи и Иллинаи. Город занимал огромные площади и кормился еще большими пригородными зонами, в нем жили и работали восемнадцать миллионов человек. В горах добывали руду на нужды строительства и инженерии, поля благоухали цветами зерновых культур, сады изобиловали плодами, парки, заповедники и охотничьи угодья наполнялись песнями птиц и прочими разнообразными звуками живой природы. Танта-Арстаг, избежавший позапрошлой катастрофы, прожил минувшую эпоху в счастье и процветании, сумел восстановить и приумножить колоссальный свод знаний, добился уважения своих ближайших соседей — иных городов-государств. Даже Империя Терса-нова считалась с Танта-Арстагом и никогда не выступала против него войной.

Шламан Каций вместе с семьей жил в шикарном дворцовой комплексе, выстроенном на шести холмах в центральной части Танта-Арстага — акрополе. Каждый холм венчала огромная ступенчатая пирамида с квадратным основанием, а на вершинах пирамид располагались жертвенные алтари великим богам Терсы. Меж холмов красивейшим образом смотрелись террасы и анфилады, храмы и парки, сады и акведуки. Везде слышался шум фонтанов, мелодичный перезвон подвязанных к ветвям деревьев колокольчиков, тихое журчание ручьев и искусственных водопадов. В озерах и прудах на склонах холмов плескались дети…

Смех. Счастье. Беззаботная жизнь довольных собою людей…

В городе всегда было вдоволь воды и еды. Он казался вечным, незыблемым, инертным к любой катастрофе.

Шламан Каций вспомнил шестнадцатый день рождения своего сына Кеница. Стояла ясная погода, теплый ветер едва колыхал листья деревьев и благоухающую траву, все вокруг сияло умиротворенностью и спокойствием. Как потомок верховного жреца, Кениц в день своего совершеннолетия обязан был принять жречество и со временем, вероятно, сам стал бы шламаном. Церемония его инициации началась в Храме Всех Богов, стоящем посреди холмов и соединенном с пирамидами шестью лучами-террасами. Каций, облаченный в белоснежные одеяния, с легкими сандалиями на ногах, восседал на троне в Церемониальном зале Храма. По обе стороны от шламана стояли жрецы шести пирамид, представляющие шесть главнейших культов Танта-Арстага и многих других городов Терсы. Перед шламаном в просторном и глубоком бассейне едва тревожилась зеркальная поверхность ритуальной воды, а за бассейном, припав на одно колено, склонил голову Кениц.

— Ты достиг совершеннолетия, сын мой, — обратился шламан со своего золотого трона. — Как дитя божественной Триады, как частица великого и вечного света, как потомок первозданной божественной силы, ты должен отныне нести в своем сердце знание и долг.

Сегодня в великий для тебя день бог Шу делится с тобой знанием о ветре и властью над ветром, а его жена Тефнут дарит тебе знание о воде и власть над водой. На вершине пирамиды Третьего единства сегодня зажжется огонь в твою честь.

Бог Геб спешит одарить тебя знанием о земле и властью над землей, и его жена Нут спешит поделиться с тобой знанием о небе и властью над небом. На вершине пирамиды Второго единства сегодня зажжется огонь в твою честь.

Наконец, великий бог Осирис дарит тебе знание обо всем мире и власть над всем миром, а жена его Исида преподносит знание о магии и власть над магией. На вершине пирамиды Первого единства сегодня зажжется огонь в твою честь.

Шесть великих божеств вселенной открываются тебе, сын мой, и вместе с их откровением в руки твои вложена их божественная сила. Отныне ты не простой потомок великих богов, но ты есть их глаза и уста, руки и воля. Посредством тебя великие боги станут править миром и царствами людей.

Встань, жрец Кениц! Встань тот, кому уготована великая честь быть словом и делом божественным! Пускай же боги закрепят свои великие дары печатью Триады!

Кениц поднялся с колена. Его глаза блестели от счастья, но лицо было бледным, будто новоиспеченный жрец сомневался, что способен вынести на своих плечах столько знаний и власти. Шесть жрецов шести божеств, составляющих входящие в Триаду пары, поочередно подошли к Кеницу и повесили на его шею амулеты, являющиеся воплощением каждого бога. Затем араки — прислужники в Храме Всех Богов, поднесли к Кеницу большую жаровню с раскаленными углями. Даже на расстоянии от жаровни шел невыносимый жар.

— Отныне ты будешь носить печать Триады как символ своего единения с богами и как знак своей власти над людьми, — с трона говорил шламан. — Ты стал жрецом и останешься жрецом, пока вечность не заберет тебя в свое лоно. Ты стал сыном богов и останешься сыном богов, пока боги не примут тебя в свои объятия. Ты стал царем над всеми людьми и останешься царем, пока люди не погребут твой священный прах. Во имя Триады!

С этими словами два арака крепко схватили Кеница за плечи, а третий достал из жаровни раскаленную добела печать Триады, закрепленную на длинной, плотно обмотанной тканью ручке. В следующую секунду металл с шипением впился в спину Кеница.

Молодой жрец держался изо всех сил, чтобы не закричать. Он никогда еще не испытывал такой огромной, пожирающей, кажется, все тело изнутри боли. Его спина превратилась в сплошной источник невыносимой муки, металл прожег кожу едва ли не до костей, под высокие своды Церемониального зала устремилась вонь горящей плоти и густой пар. Кениц стиснул зубы, застонал, ноги подкосились. Но араки удержали молодого жреца в вертикальном положении.

Металл входил все глубже в спину, навсегда оставляя на теле печать Триады. Боль, которую можно испытать лишь раз в жизни, вызвала помутнение в глазах Кеница. Брызнули слезы, нестерпимо хотелось кричать, но жрец держался. Церемониальный зал вдруг заполнился пляшущими языками пламени, разноцветными пятнами и кругами, пошел ходуном, вот-вот готовый обрушиться. Кениц понимал, что видимое — лишь галлюцинации, но впал в ужас, не готовый помереть под руинами Храма.

Металл вгрызался в плоть, как нож в масло. Нервные окончания на спине Кеница сгорели, и он будто видел саму печать, будто способен стал вдруг использовать «третий глаз», закрытый в голове мозгом и костями черепа. Время заплясало подобно языкам пламени, а вода в бассейне перед Кеницом забурлила, засверкала миллионами ртутных шариков. Прошла целая вечность, а может, того и гляди, не одна вечность, прежде чем Кениц смутно ощутил, как арак убрал печать. Те, что держали молодого жреца за плечи, поволокли его к бассейну, наполненному кипящей ртутью, и легко перекинули через край.

Оказавшись под водой, Кениц закричал. Крик родился в глубине живота, в самом сердце его души, и вырвался из глотки серебристым потоком пузырьков. Конечно же, вокруг была вода, а не кипящая ртуть, но жрец не сразу смог понять это. Клеймо на спине Кеница вошло в новый виток боли, тело готово было разрушиться, развалиться на твердые куски угля. Жрец кричал, кричал, пока был в легких воздух, и бился от мук почти у дна бассейна.

Когда воздух полностью иссяк, инстинкты толкнули Кеница вверх, к поверхности, и с почти утраченным сознанием жрец всплыл. Громкий, хриплый, полный невиданного ужаса и мучений вдох ознаменовал окончание процедуры инициации.

После нее Кениц еще долго не мог прийти в себя, вспоминал шламан Каций. Он спал только на животе, араки щедро поливали и смазывали спину маслами, по ночам молодой жрец вскрикивал. Неудивительно всё это, ведь печать Триады — священный символ культа, прожгла до ребер и позвоночника, коснулась костей и даже на них выжгла следы. Не каждый человек способен пережить клеймение, но даже из числа переживших инициацию мало кто остается полноценным. Жар ведь способен сварить спинной мозг и даже внутренние органы, по-настоящему убить.

Но кто все же выживает и сохраняет здоровье, становится жрецом, самым почитаемым человеком многих земель Терсы, имеющим огромную власть и влияние даже за пределами Танта-Арстага.

Кениц прошел инициацию. Клеймо, правильный равносторонний треугольник, имеющий две вершины на лопатках, а третью — примерно на середине спины, с вписанным в треугольник Цветком Жизни будет всегда напоминать Кеницу о том, кто он теперь и какую ответственность несет на своих плечах.

Ведь власть, знал Каций, это не только роскошь и всеобщее подчинение, не только уважение, но и огромная ответственность. Перед богами. И перед людьми.

До ушей шламана донесся рокот винтов. Еще не повернувшись назад, он смог догадаться, что к ним приближается геликоптер военно-воздушных сил Терсы-нова. Его пилоты не стали ждать перевозки шатра и поторопились встретиться со шламаном в пути. Каций спокойно смотрел, как красивая машина с совершенно чистым, цвета доброго неба корпусом, не запятнанным вездесущей степной пылью, совершил посадку в нескольких десятках метров от всадников. Из кабины геликоптера выскочил приземистый, плотно сбитый человек в военном кителе со знаками различия высшего чина. Придерживая рукой тюрбан и пригнув голову, человек побежал к всадникам. Его лицо сморщилось от поднятой винтами пыли, и когда он предстал перед шламаном, то прежде всего несколько раз громко чихнул.

Прочистив пальцами запыленные глаза, военный затем положил правую ладонь себе на грудь и низко поклонился. Выдержав поклон, он вытянулся в струнку и заговорил:

— Приветствую вас, великий ин-шламан Триады Каций, и вас, великий ин-жрец Триады Кениц! Да будет солнце над вашими головами лучезарным! Да будет земля под вашими ногами плодородной! Да будет ветер, обдувающий ваши лица, благоуханным! Да будет вода, омывающая руки ваши, чистейшей! Да будут жизни ваши вечны, а деяния — благими!

Шламан Каций намеренно выждал, пока гость выскажет принятое по всему миру приветствие. Он мог бы остановить гостя, но тот был подданным Империи. А насчет Империи у Кация имелись очень негативные мысли.

— Я имею честь представлять своего ин-императора, великого и лучезарного Ануэра, — без паузы продолжил военный. Судя по нашивкам и тому, как он держался, его чин никак не ниже советника императора по делам армии.

Шламан Каций, сохраняя непроницаемое выражение лица, попросил:

— Назовите себя.

Военный спохватился, коротко кивнул в знак подчинения и ответил:

— Мое имя Саил. Я занимаю пост старшего военного советника при императоре.

Каций удовлетворенно хмыкнул сам себе. Он угадал должность гостя.

— Чем мы обязаны визиту столь высокопоставленного подданного императорского двора? — Шламан хотел поскорее перейти к делу и завершить его. Вид чистого, ухоженного советника и могучей летающей машины, способной со скоростью ветра доставить любого до спасительной воды, мог спровоцировать в караване ненужные волнения.

— Император Ануэр просит вас, ин-шламан, и вашего сына во дворец.

Здесь Каций был вынужден признать, что удивился. Он ждал от гостя любых слов, включая требование отодвинуть путь движения каравана подальше от границ Империи, но чтобы император вдруг приглашал его во дворец?..

— Я не имею возможности отправиться к вашему императору, ин-советник. Во всяком случае, до тех пор, пока мой народ не обустроится на новом месте.

Советник Саил, казалось, ожидал услышать это. Он вновь почтенно кивнул:

— Император хочет поговорить с вами как раз об этом, ин-шламан.

— Повторяю: коли император желает, я встречусь с ним, но только лишь после перехода к Великому океану.

Советник Саил отрицательно мотнул головой.

— При всем моем глубоком уважении к вам, ин-шламан, император настрого приказал мне доставить вас и вашего сына к себе. У него есть по-настоящему важная информация, которой он желает поделиться. Я бы советовал вам…

— Вы не мой советник, чтобы давать мне советы, — грубо прервал его шламан Каций. — О чем император хочет поговорить?

— Мне это неизвестно, — признался советник. — Но дело не требует отлагательств. Прошу простить мою навязчивость, но я в самом деле обязан доставить вас во дворец императора Ануэра.

Шламан задумался. Советник Саил, услышав отказ лететь к Ануэру, занервничал. Видимо, император пригрозил отрубить ему голову, если верховный жрец Арстага не прибудет во дворец. Но коли император озвучил подобную угрозу своему главному, по сути, советнику, информация, которой он желает поделиться, и в самом деле важная.

Каций посмотрел на сына. На лице Кеница отразилась заинтересованность и молодецкая беспечность. Жрец не понимал, что Ануэр, приглашая в свой дворец, может затеять какую-нибудь пакость. В конце концов, Терсе-нова вовсе не надо, чтобы под ее боком, прямо у западных границ образовалось новое государство, способное, вероятно, на протяжении нынешней эпохи расцвести и тем самым создать угрозу Империи. Хотя, с другой стороны, для того, чтобы народ Танта-Арстага забыл последний Приход и прочно встал на ноги, требуются десятилетия, даже столетия. У императора достаточно времени, чтобы устранить неугодных соседей.

Верховный жрец принял решение.

— Хорошо, ин-советник, я отправлюсь к императору. Но Каций останется вместе с караваном.

Гость облегченно выдохнул.

— Я понимаю. — Он опять склонился в почтенном поклоне.

— Ждите меня в геликоптере, — приказал шламан.

Затем он подъехал к сыну вплотную и заглянул в его темные глаза.

— Каций, я должен выяснить, о чем хочет поговорить император. Тебе же поручаю вести караван дальше. Весь жреческий состав и все воины отныне в твоем полном распоряжении вплоть до моего возвращения. — Шламан помолчал. — Может случиться так, что император не пожелает отпускать меня обратно к своему народу…

— Но отец, он не…

— Император Ануэр достаточно властолюбив, чтобы инициировать расправу над нами в случае, если караван достигнет береговой линии. Потому я отправляюсь к нему, чтобы выяснить все до конца. Если же к концу дня я не вернусь, поворачивай караван строго на запад.

Кениц непонимающе смотрел на отца. Сейчас караван двигался почти строго на север, к побережью спасительного Великого океана, вынужденно делая петлю в обход территорий Империи Терса-нова. До воды осталось еще много дней пути… Но если сейчас свернуть и продолжить движение на запад, оно приведет лишь в пустыню. В настоящую пустыню, гораздо более суровую и непригодную ни для выживания, ни для пересечения, чем нынешняя степь. Песчаные барханы пустыни тянутся на сотни и сотни километров, обрываясь глубокими ущельями. Мертвыми. Идти на запад означает идти на верную смерть.

— Отец, на западе ничего нет. Люди не вернутся из тех пустынь.

— Дослушай меня до конца, — упрекнул шламан Каций. — Если к концу дня я не вернусь, разворачивай караван на запад. Постарайся отвести его подальше от границ Империи, а затем вновь поворачивай к океану. Его воды простираются почти над всем северным полушарием, потому ты обязательно выйдешь к берегу. Уже там, по береговой линии веди караван прочь от имперских границ, если понадобится, то веди их неделями, пока не встретишь подходящее место для основания колонии.

— К чему это все? Ты опасаешься, что император сначала расправится с тобой, а потом вышлет войска для уничтожения всех нас?

Шламан Каций обернулся, убеждаясь, что военный советник Саил не мог слышать их разговора.

— Ануэр не будет слать своих солдат в степь. Он предпочтет подождать, пока вы сами подойдете на расстояние удара. Свернув на запад, караван получит шанс уйти от преследования, исчезнуть. Но сменить курс надо именно в пустыне. У побережья вас могут уничтожить войска Империи.

Кениц кивнул:

— Хорошо, отец, я сделаю, как ты сказал. Но неужели ты, отец, считаешь имперских жителей такими кровожадными? Неужели ты думаешь, будто они нападут на обессиленных долгим переходом, утративших родину несчастливцев?

— Я считаю кровожадным императора Ануэра. Он диктатор, деспот и совершенный атеист. Негативные флуктуации его ауры могут передаваться подданным. И особенно важно, заметь, то, что он — атеист. Наше государство было построено на святой вере в могущество и справедливость Триады, на вере в святость жрецов, на ритуалах и культах. Каждый житель Танта-Арстага до сих пор почитает богов Триады, хотя и не видит никакой помощи от них и от нас. В Империи совершенно иные мировоззрения. Там все устроено на военной дисциплине, на всеобщем подчинении. У нас культ богов, а у них — культ личности. Почитаемо там единственное существо — император Ануэр.

Шламан положил тяжелую темную ладонь на плечо своего сына. Сухой кожей он ощутил, как раскалился на солнце термокостюм Кеница. Если бы не особый гель, наполняющий этот чудесный костюм, Кениц давно изжарился бы в нем.

— Надейся на лучшее, сын, — наставил шламан. — С нами боги, а ты их глаза и руки, не забывай. Береги народ свой, а если вдруг ты встанешь над другим народом, то береги и его. Ибо все мы потомки великих богов.

С этими словами шламан Каций повернул скакуна и направил его к геликоптеру.