"Солнца Скорпиона" - читать интересную книгу автора (Балмер Кеннет)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Принцесса Сушинг встречается с Драком, ковом Дельфонда

Поскольку суда внутреннего моря почти неизменно либо заходят на ночь в порт, либо пристают к удобному берегу и выволакиваются на сушу, они редко бывают обеспечены койками или гамаками. Сейчас ложем мне служил своего рода жесткий деревянный ларь, покрытый руном поншо, выкрашенным в зеленый цвет.

Зеленый.

Даже сейчас мне трудно вспомнить хоть чего-то внятное из тех мыслей какие теснились тогда у меня в голове.

Достаточно сказать, что некоторое время я просто лежал там, пока мой череп звенел от удара, а в голове где ещё не все прояснилось проносились обрывки мыслей, злобных и насмешливых.

Тару, ков Винделки, нагнулся ко мне, так что его жесткая борода кольнула мне щеку.

— Не забудьте, кто вы, Драк, ков Дельфонда! От вашей памяти зависит не только ваша голова — но и все наши.

— У меня хорошая память, — сухо откликнулся я, думая о Нате и Золте. Я помню лица, имена и сказанное мне.

— Прекрасно.

Он выпрямился, и я сумел немного рассмотреть каюту, принадлежавшую, судя по всему, помощнику командира корабля. Я умел обнаруживать некоторые малозаметные приметы, которые отличали людей разных званий на море — любом море — и презирал многие из них.

— Погоди, — схватил я его за рукав. Он подумал, что я прошу помочь подняться, и хотел было высокомерно отступить, но я посмотрел ему прямо в глаза. В поле зрения появился Воманус. Его подвижное лицо выражало теперь печальное понимание. — Тару… «Дельфонд» — это я понимаю, да и «ков» тоже, так как ты мне объяснил. Но почему «Драк»? Это-то откуда взялось?

Квадратное лицо Тару потемнело, и он бросил злобный взгляд на Вомануса.

— Так тебя назвал я, Дрей… э, Драк, — признался юноша. — так как это имя первое, какое мне пришло в голову. — Коль скоро этот юный дурак назвал тебя таким именем, мне не оставалось ничего другого, кроме как принять это. Магдагцы-то ведь не дураки.

Воманус, судя по его лицу, похоже врал.

Тару продолжал говорить, и я, не прерывая его болтовни, приподнялся на локтях. Голова у меня гудела, как пресловутые колокола Бенг-Киши.

— Имя «Драк» носил император-отец, когда взошел на престол. Также это имя полулегендарного-полуисторического существа, частично человека, частично — бога. О нем можно прочесть в старинных мифах, входящих в состав Гимнов Города Роз, по меньшей мере, трехтысячелетней давности, — он говорил нетерпеливо, тоном образованного человека, объясняющего неотесанному мужлану прописные истины.

Ну, а разве он был не прав?

Я встал.

Бенг-Киши лязгали теперь чуть менее нестройно.

— Ну, теперь вы добились своего, — бросил я. — Но если эти магдагские дьяволы выяснят, кто я такой, то вас изжарят на медленном огне, постругают на щепки и скормят чанкам.

Воманусу, похоже, сделалось дурно. Упоминание о чанках, акулах крегенских морей, заставило меня снова вспомнить о Нате и Золте.

— Мы видели, как они гребли к берегу на баркасе, — сглотнув, сказал Воманус.

— Либо они утонули, либо спаслись, — откликнулся Тару. — Не важно. Эти люди ничего не значат.

Он зря сказал это мне, их товарищу по веслу.

Я протиснулся мимо него и, нагнув голову, вышел на палубу. Мы огибали остров с подветренной стороны; там горели костры бдительной вахты. Над нами горели звезды образуя те сложные узоры какие умеют читать и понимать лахвийские чародеи — во всяком случае, по их утверждениям. Прохладный ветерок шевелил листья деревьев на берегу. На юте стояли часовые, и я увидел, как при движении блеснуло золото на одежде офицера. Только две меньших луны взошли над горизонтом, да и те скоро должны были исчезнуть в своей беспорядочной гонке вокруг планеты.

Меня тошнило от одной мысли о разговоре с магдагцами. Я жадно смотрел на берег. Наверно Нат и Золта находились там, ожидая нападения. Но какой шанс имели мы трое против команды свифтера? Я знал, что если нырну за борт, меня тут же оперят стрелами, но решил рискнуть. Вот сейчас нырну и поплыву к острову, и к дьяволу чанков. Если бы мне требовалось пройти по всей куршее и попытаться спрыгнуть на берег, меня бы остановили. Я знал обычаи капитанов, не только санурказзских, но и магдагских. И представлял, как поступил бы, на месте капитана этого свифтера.

Ко мне присоединился Воманус, а потом — магдагский хикдар, у которого, как выяснилось, мы и забрали каюту. Впрочем, он похоже был не в обиде. Я извинился и снова спустился в каюту. Вонь, исходящая от рабов, их непрестанные и адские стенания, лязг кандалов и оков вызывали у меня раздражение.

Теперь, оглядываясь на те дни, я считаю, что не потерял выдержки. Бывали в моей жизни моменты, когда сторонний наблюдатель счел бы мои действия отдающими трусостью. Я конечно не считаю нужным отчитываться за свои действия перед кем бы то ни было — кроме Делии. Если я позволю себя убить, Делия останется одна, а я все больше проникался уверенностью, что в грядущие дни мне стоит быть рядом с ней. Где-то рядом, неумолимо и невероятно хитроумно действовали могучие силы…

Мы плыли, следуя за восходящим солнцем, на запад.

Новости, которые я узнал, не порадовали меня. На Паттелонию, один из проконских городов, где вэллийцы оставили аэробот, совершили набег, и оставили город объятым пламенем. Санурказзцы потерпели поражение. Этот свифтер, «Государыня Гарлеса», типа пять-пять сто двадцать, получил некоторые повреждения и потерял нескольких гребцов. Поэтому ему доверили отвезти депеши для магдагского адмиралтейства, а ловкий захват старого широкопалубного торгового корабля на котором мы плыли, был не более чем приятным побочным лакомым кусочком. Тару, склоняясь перед неизбежным, согласился, чтобы нас отвезли в Магдаг. Без аэробота путешествие через Стратемск и враждебные земли к Порт-Таветусу, где мы могли найти корабль до Вэллии, было невозможным. Следовательно, нам оставалось только отправиться в Магдаг и ждать корабля из Вэллии, который, как говорил Тару, должен был прибыть довольно скоро.

У меня сложилось впечатление, что Тару, ков он там или нет, был донельзя рад, что ему не придется лететь через Стратемск и те утомительно широкие враждебные территории, которые отделяли его от портового города вэллийской империи. Эта мысль заставила меня затрепетать. Я признал нечто такое, о чем не позволял себе даже думать с той минуты, когда вывалился, голый и отчаявшийся, на пляж португальского побережья.

Я испытывал глубокое чувство благодарности. Моя Делия по-прежнему любит меня! Как часто я едва не приходил к мысли, что она меня забыла! Я знал, каким никчемным я был, как приводил в смятение и разочаровывал её во время наших коротких встреч. Но она не забыла меня. Она бросила все силы своей империи, единственного важного участка суши на этой планете находящегося под властью единого правительства, чтобы разыскать меня и привезти домой, к ней. Но в своей гордости я испытывал также и странного рода смирение. Каким же я был самодовольным, каким занесшимся в своих амбициях, каким комичным в своих стремлениях!

Приказ Делии заставил этого сурового, гордого вельможу, кова Винделки, разыскивать меня и совершить ради этого перелет над неисследованными царствами дикарей и мифических созданий, и рисковать головой, которую он, ручаюсь, считал второй по важности в мире. К тому времени я уже вполне раскусил его. Это был слуга королю. Или в данном случае — слуга императору. В нем крепко засело одержимое стремление служить повелителю Вэллии, что распространялось и на дочь правителя и, faute de mieux,[34] на её жениха, какие б там презрение и неприязнь не испытывал он к её избраннику.

Будь я суетным человеком, гордецом в худшем смысле этого слова, как бы я веселился и пыжился!

А так, и прошу поверить мне в этом, я испытывал только желание пасть на колени и возблагодарить бога моего детства — а также, на всякий случай, подкинуть пару добрых слов божеству красного солнца Зару. При этой комически непочтительной мысли я понял, что вновь обретаю свое прежнее «я».

Хотя медицина, в частности хирургия и наука ухода за больными, находилась здесь в куда более развитом состоянии, нежели то к какому я привык на Земле, крегенские лекари это такая компания, с которой лучше не связываться. Что касается последних достижений земной медицины и хирургии, таким, к примеру, как пересадка сердца, — то они и тогда и ныне даже близко не подошли к такому. Правда, при помощи лекарств, составленных из трав, они достигали чудес исцеления, а их технику иглоукалывания я считаю настоящим чудом. При проколотых иглами мочках ушей или перепонках между большим и указательным пальцем пациент, подвергавшийся серьезной операции, при вскрытой черепной коробке или внутренностях, мог поддерживать остроумный разговор с хирургом, а то и жевать палины, и ничего страшного для него в этом не было. Признаться, когда я впервые оказался свидетелем подобной сцены, я сразу вспомнил наши привычные кубрики, заляпанные кровью фартуки корабельных хирургов, пилы и кипящую в тазах смолу.

Поэтому я не испытывал ни малейшего желания обратиться к врачу, когда то нетерпеливое стремление отправиться в Вэллию приводило меня в лихорадочное состояние. После крещения в священном бассейне на реке Зелф в далекой Афразое я не болел ни дня. И не собирался теперь.

Как вы легко можете себе представить, прибытие в Магдаг оказалось для меня, бывшего магдагского галерного раба, дезориентирующим испытанием.

Первым впечатлением были стены, которые показались мне не такими высокими, как я их помнил. Похоже, дело было в следующем. Находясь на низком надводном борту, необходимом для хорошей галеры, я смотрел на них с куда более низкой точки, чем сейчас, когда я стоял на юте.

Магдаг тяжело вздымал в ярком свете солнц свои каменные громады. В воздухе с криком кружили чайки, но мне в силу всей моей крозарской подготовки их голоса казались карканьем магоки по сравнению с мелодичными звуками, которые издавали чайки в порту Санурказза. На ветру реяли флаги и знамена. Свет двух солнц смешивался на водной глади. «Государыня Гарлеса» ровно скользила вдоль внешнего волнолома, мимо ощетинившихся вартерами фортов, мимо внутреннего волнолома с фортами, где всегда стояла Священная Гвардия, пять дней недели состоящая из чуликов, а на шестой — из горячих молодых магдагских аристократов, готовых выплеснуть свой якобы боевой пыл на любого слабого и не способного к сопротивлению. Рыбаки часто возвращались домой с разбитыми головами и продырявленными да порубленными корзинами из-под рыбы — молодые аристократы развлекались, упражняясь таким образом во владении мечом.

Мы заплыли во внутреннюю акваторию, один из множества магдагских портов, в котором я ни разу раньше не бывал.

Вэллия не держала консулов в городах внутреннего моря — как я тогда полагал, для того, чтобы не быть впутанной в политические игры этого региона. Ведь вэллийцы, при всех своих воинственных наклонностях, прежде всего торговая нация. Однако Тару быстро установил контакты и организовал нам жилье в здании, которое я счел бессмысленно роскошным дворцом.

Когда я заметил ему это, он ответил мне ледяным тоном:

— Вы теперь перемещаетесь в такие круги, которые несколько удалены от столь привычных для вас трущоб.

Мне понравилось это слово даже когда он его употребил, но период, когда мне хотелось поиздеваться над этим Тару за его напыщенные аристократические манеры, уже прошел. Если все вэллийские вельможи таковы, то время меня ждет или страшно скучное, или головокружительно волнующее — в зависимости от того, сколь многое я буду готов от них стерпеть.

— Я ков Вэллии, — продолжал Тару, — равно как и ты, к моему несчастью, и нам требуется вести определенный образ жизни. О чем-нибудь меньшем чем этот дворец и думать нечего. Он и так-то едва-едва подходит, как я недвусмысленно и сказал Гликасу.

— Гликасу?

Мы, рабы Магдага, плохо знали людей из высшего общества.

— Самая сильная фигура в Магдаге, человек, пользующийся благосклонным вниманием самого короля. Мы сняли этот дворец у него…

Если он и собирался чего-либо сказать на тему, что мне следует вести себя поосторожнее, дабы ненароком не повредить мебель, то передумал.

Воманус со вздохом облегчения снял свою куртку из желто-коричневой кожи и остался в белой шелковой рубахе и штанах, заправленных в высокие черные сапоги. Однако сверхдлинные рукава этой рубахи были отделаны на обшлагах пышными гофрированными манжетами, которые он любил гонять туда-сюда по своим мускулистым загорелым рукам, жестикулируя во время разговора.

— Дворец вполне хорош, Тару, — сказал он.

Тару прожег его взглядом, но оставил эту тему.

Всем нам не терпелось вернуться в Вэллию и вскоре поступили известия о том, что был получен сигнал о приближении вэллийского корабля. Полагаю, к этому приложили руку тодалфемы Ахрама.

Мы коротали дни, гуляя по городу, навещая по вечерам винные лавки и таверны, где глазели на танцовщиц, и прочие общедоступные развлечения. Танцовщицы были рабынями. И танцевали они одетые в браслеты, бусы и крайне мало чего еще. Они совсем не походили на девушек, весело плясавших для нас среди поставленных в круги фургонов моих кланнеров.

Я снова очутился среди процветающего рабства, где зверствовали охранники полулюди-полуживотные, и мне это не нравилось.

Я почти не пользовался покоями, отведенными мне в арендованном у Гликаса дворце. Когда меня, потерявшего сознание, придумав правдоподобное объяснение перенесли на борт «Государыни Гарлеса», Тару, со своей привычной суровой властностью, живо убедил магдагского капитана позаботиться о нашем багаже. Принадлежавшие Тару окованные железом сундуки стояли в его покоях. Так что поэтому, если не считать обманувшей магдагцев одежды, я имел все увезенное с собой из Санурказза — шелка, меха, драгоценности, монеты и оружие, а также мой собственный длинный меч и подаренную Майфуй кольчугу. Я ясно видел, какую опасность они представляют. Они были пропитаны традициями Зара. Если их обнаружат, мне будет трудно отвертеться.

Поэтому эти те сундуки из ленковых досок в три пальца толщиной, окованных медью, я спрятал под кроватью. А потом потрудился рассказать гостеприимным магдагцам, как я приобрел меч и кольчугу в качестве сувениров на память о приятном посещении их города. Когда же они заметили, что эта кольчуга, безусловно, санурказзской работы, я заставил себя рассмеяться и ответил:

— Так значит, это несомненно добыча с приза, захваченного к вящей славе Гродно.

Такое поклонники бога зеленого солнца выслушали с удовольствием.

Прошу заметить, возможность снова прогуляться с длинной рапирой на боку меня весьма воодушевляла.

Гликас оказался смуглолицым человеком на пороге среднего возраста. По крегенским меркам это означало, что ему должно быть перевалило за сотню. Его модно подстриженные волосы оставались по-прежнему черными и кудрявыми, а руки с унизанными перстнями пальцами — белыми. Однако он отнюдь не относился к фатам. Рукоять его меча была простой, сделанной из кости; лично я не потерпел бы этого, но знал, что на внутреннем море такому отдавали предпочтение. Этот невысокий коренастый человек отличался характером, стяжавшим ему дурную славу. Он был по-настоящему опасным человеком.

А его сестра, принцесса Сушинг — плюс два десятка других претенциозных имен, обозначающих её высокое положение, широкие акры её поместий и тысячи принадлежавших ей рабов — была прелестной, гибкой темноволосой женщиной. Ее глаза пытались пожирать меня любовными взорами с той минуты, как мы встретились. Я невольно сравнивал её и безыскусную веселую простоту Майфуй и мне пришлось признать животную энергию этой женщины, её горящий взгляд, силой страсти, с которой она брала все, что хотела. Все её почетные аристократические титулы забавляли меня своей напыщенностью. Я заново ощутил, как непринужденно носила моя Делия все унаследованные ею пышные звания, как искусно и как уверенно, с какой обходительностью и спокойной степенностью — пронизанной её собственной волшебной иронией — она вписывалась в роль принцессы-магны Вэллии.

Принцесса Сушинг положила на меня глаз. Я сознавал это и заранее раздражался, предчувствуя осложнения, которые неизбежно должны были возникнуть. Воманус откровенно завидовал такому, как он это называл, моему везению. Тару смотрел на это несколько мрачнее, но сдерживал собственное негодование и раздражение.

Однажды, когда мы стояли на крепостном валу третьего уровня, который выходил на один из портов, расположенных ниже нашего дворца, я обмолвился, что жду не дождусь возвращения домой.

— Но, мой ков Дельфонд, что такого может предложить ваша драгоценная Вэллия, чего вы не могли бы найти здесь, в Священном Магдаге? Причем и в большем количестве, и лучшего качества?

Я вздрогнул. Надо было как-то скрыть обмолвку.

— Я тоскую по дому. Сушинг. Ты ведь наверняка это понимаешь?

— Я и на единый мур не выезжала за пределы земель Магдага! — ответила она с неуместной гордостью.

Я дал какой-то пустой ответ. Меня всегда потрясает, когда люди хвалятся подобным шовинизмом.

— Так или иначе, принцесса, — произнес я, и, даже говоря это, понял, как был неосторожен, — я намерен как можно скорее вернуться домой.

Меня тошнило от этой женщины.

Я подумал о других женщинах. Одеть бы эту принцессу в скудный наряд вроде серой набедренной повязки рабыни, да внушить ей, что единственный верный путь к спокойной жизни — это смирение, и из нее, пожалуй, выйдет толк. У рабов нет никаких шансов достичь чего-то, что выходит за рамки их положения. Раб может вырваться за них только физически — путем бегства или смерти. И усваиваемое рабом смирение разъедает и разлагает личность, но этой девушке оно могло бы пойти на пользу, знай она, что ей надо учиться на этом горьком опыте.

Я хотел отправиться в Вэллию, и если можно, то сейчас же.

Она поняла все это по моему лицу. Поняла, что я полностью отвергаю её.

На другой день мы с Воманусом бродили по одной из фешенебельных улиц, где размещались дорогие ювелирные лавки, и наткнулись на принцессу Сушинг. Ее свита состояла из непроницаемых чуликов и группы дружно увивавшихся вокруг неё магдагских аристократов, чванливых и разодетых как попугаи. Конечно, она обращалась с ними, будто они были грязью у её ног.

— И что за побрякушку ты покупаешь, ков Драк?

Этот фамильярный тон она разумеется употребила исключительно с целью позлить свою свиту.

Я держал в руке украшение — прекрасный образчик ограненного чемзита, горящий в свете солнц. Но санурказзский стиль и искусство читались несомненно.

— По-моему, это приятная штучка, — ответил я.

— Она же зарянская, — принцесса оттопырила нижнюю губу. — Такие вещи стоит ломать и переделывать в более подобающее гродниимское произведение.

— Может быть. Но она здесь, — я заставил себя продолжать. Несомненно, это из добычи какого-нибудь удачливого капитана свифтера.

Она улыбнулась мне своими ало-красными губами, чуточку слишком полными и мягкими и жадными от избытка страстей.

— Это прощальный подарок мне, ков Драк?

— Нет, — ответил я, пожалуй, чересчур резко. — Я намерен взять её с собой в Вэллию, на память о путешествии в Око Мира.

Как вы догадываетесь, это было наполовину правдой.

Она надулась, а потом весело рассмеялась, словно услышала шутку, и отпустила какое-то легкомысленное и, честно говоря, пренебрежительное замечание, чтобы восстановить самообладание перед своими прихлебателями, после чего быстро направилась прочь с рынка, к своему сектриксу, на котором, заверяю вас, ездила весьма неплохо.

Теперь я знаю, что этот разговор спас мне жизнь.

Вечером того же дня стало известно, что вэллийский корабль обогнул мыс. Этой ночью он должен был бросить якорь в Магдаге. Пока я ни разу не видел вэллийские корабли, ибо они довольно редко заплывают во внутреннее море. Обычно они собираются в армады и пользуются преобладающими сезонными ветрами, поэтому, когда они заходили в Санурказз, я всегда оказывался в очередном набеге. Однажды я попытался перехватить вэллийца, который, как мне было известно, собирался отплыть с Зистерии, но по непонятным причинам разминулся с ним.

Теперь я с нетерпением дожидался этой встречи.

Воманус отправился в порт, чтобы встретить вэллийского капитана, а потом вернулся, бранясь и ругаясь. Ему пришлось оседлать сектрикса и отправиться к более отдаленной якорной стоянке, куда, неведомо почему, начальник порта поставил вэллийские суда. Я хотел сопровождать его, но Тару строго запретил мне это делать.

— Ков не ездит на причал встречать какого-то капитана, — внушительно изрек он, на чем разговор был закончен.

Как я понял, титул кова был примерно равен земному герцогу. Это меня просто подавляло. Я часто находил, что пустые титулы ничего не значат, а всякие промежуточные знания просто утомляют и действуют угнетающе.

На Крегене распространена настольная игра под названием «джикайда». Как можно понять из её названия, она имитирует боевые действия. Прямоугольная доска напоминает шахматную, только удлиненную, а ходы напоминают «уголки», когда одна армия фигур джикайды сталкивается с другой. Но если вы ожидаете, что цвета фигур будут красный и зеленый, то ошибаетесь. Это либо голубой и желтый, либо белый и черный. Красный и зеленый — это похоже цвета для настоящих сражений. И вот, с целью отвлечься от напряженного ожидания, мы с Тару решили сыграть партию.

Я взял за правило: если это только возможно, никогда не садиться спиной к двери.

Когда дверь с треском распахнулась, и в наши покои ворвались воины в кольчугах, с лицами, замотанными красными шарфами, я вскочил на ноги. Тару, сидевшего спиной к двери, опрокинули вместе со столом. Желто-голубые фигурки градом полетели в разные стороны. Стол спутал мне ноги. Рапира лежала на полу рядом со мной, в пределах досягаемости, но убранная в ножны — ведь это же большой город и кто мог ждать нападения во дворце? Я только успел высвободить клинок, как мне в горло уперлось острие кортика. Любое движение означало для меня мгновенную смерть.

В тот момент я почувствовал, что старею — это я-то, Дрей Прескот, искупавшийся в священном бассейне Афразои и потому обязанный прожить тысячу лет!

Меня спеленали, точно вуска, и двое плотных громил вынесли, как скатанный ковер, по тайному ходу, который был скрыт за портретом изображавшим в полный рост какого-то надменного магдагского капитана, занятого гипотетическим уничтожением санурказзского флота. Естественно я понятия не имел о существовании этого хода. Спустившись довольно глубоко, громилы вынесли меня наружу и кинули в телегу с навозом, напомнившую мне о скамейках галерных рабов. Я почувствовал, как телега запрыгала по камням мостовой. Напавших на меня я не разглядел, и они до сих пор не произнесли ни звука. Мне заткнули рот кляпом, так же, скорее всего, поступили и с Тару, и я не надеялся что-то от него услышать.

Меня бросили в каменный подвал, по стенам которого расползлась зеленая слизь. Я смотрел на красные шарфы скрывавшие их лица, но не мог разобрать черт. Виднелись только сверлящие меня взглядами глаза над красными тряпками, яркие и быстрые, как у растов.

Позже я узнал, что провел в том подвале пять дней, связанный достаточно свободно, но не настолько, чтобы иметь шанс сбежать. Меня кормили помоями, в моей камере не было места для упражнений и стояло только ведро для туалетных нужд. И все это время меня стерегли двое охранников. Тару со мной не было.

На шестой день меня вызволили. Мои охранники стояли, с небрежным видом, когда вошли люди в кольчугах. А потом эти громилы вдруг напряглись и хотя я по-прежнему не видел их лиц, но могу представить себе появившийся на них внезапный страх, когда они схватились за оружие. Новоприбывшие безжалостно зарубили их, хотя один из охранников попытался сдаться. Когда он осел на пол, истекая кровью из глубокой раны под рассеченной кольчугой, его убийца сорвал с лица убитого красный шарф, вытянул его перед собой и плюнул на него.

— Видите! — воскликнул он. — Это работа подлых санурказзских еретиков. Дело рук вонючих вусков Зара…

Он быстро нагнулся и перерезал мне путы. Его воины помогли мне подняться.

— Теперь вы в безопасности, ков Дельфонд!