"В объятиях заката" - читать интересную книгу автора (Браун Сандра)

VI

Следующие два дня гнали изо всех сил — впереди была Миссисипи. Река словно стала для всех некой вехой, преодолев которую и оставив позади Теннесси, они наконец действительно приблизятся к цели путешествия.

Росс правил сам, поручив присмотр за своим табуном Буббе Лэнгстону. Лидии поводья он не доверил, но показал, как держать упряжь, как поворачивать. Наставления эти были крайне скупыми, и даже во время них Росс старательно отводил взгляд. Но, хотя фасоны рубашки Люка и старой юбки Ма оставляли желать лучшего, Росс явно испытывал облегчение, заметив, что она больше не надевает тесное платье.

Она же, казалось, преисполнилась решимости развеять его дурное настроение и всячески пыталась втянуть его в разговор. Сама она имела о многих вещах самое приблизительное представление, и он снова задался вопросом, все ли в порядке у нее с головой. Свои сомнения он, однако, вскоре отринул. Раз усвоенное накрепко оседало у нее в памяти, и в ее вопрошающем взгляде он ясно видел желание узнать побольше.

— И на войне вы сражались?

Он кивнул.

— За южан.

— Значит, вы хотели, чтобы цветные оставались рабами?

Он недоуменно взглянул на нее.

— Никогда я не хотел, чтобы кто-то у кого-то был рабом.

— А почему вы тогда дрались за южан?

— Потому что жил там — вот и все, — ответил он с нарастающим беспокойством.

Она, похоже, инстинктивно чуяла его слабые места и безошибочно до них добиралась.

Когда Росс выбирал, на чьей ему быть стороне, патриотизм имел к этому самое малое отношение. Война давала ему, тогда буйному, без царя в голове юнцу, возможность мародерствовать и убивать, не страшась наказания. Он жаждал драки — а здесь ему не приходилось долго ее искать. Когда партизаны из отряда южан предложили ему к ним присоединиться, меньше всего в ту минуту его вдохновляли высокие помыслы.

Лидия, однако, не желала, чтобы он считал ее полной невеждой.

— Я однажды видела, как мимо нашей фермы прошли солдаты — целая колонна. Все были одинаково одеты, а один нес флаг.

— Янки. У нас никакой формы не было, до самого конца.

Сам он только раз пробовал надевать форму, и ту снял с убитого северянина у Пи-Ридж. Строем он тоже никогда не ходил — их обычным делом были ночные нападения на спящие лагеря. Бросок — и их уже нет, призраки, оставлявшие за собой смерть и разрушение. И Росса мало волновало, что он мог быть убит в любую минуту — для него все это было большой рулеткой. Для такого рода «боевых действий» он годился как нельзя лучше.

— Больше солдат я не видела, зато иногда слыхала, как стреляли вдалеке пушки.

— А где была ваша ферма?

Лидии не хотелось слишком много ему рассказывать, но она и сама толком не знала, где находился дом Расселлов.

— На северо-востоке Теннесси.

— И ее ни разу никто не грабил — ни те, ни эти?

Лидия горько усмехнулась.

— Нет. У нас просто взять было нечего.

В отряде с Россом были и такие, кто отказался бы от еды ради возможности поразвлечься с девицей. Но война кончилась уже шесть лет назад. Она тогда была, конечно, еще ребенком.

— Вам сколько лет? — Он сам удивился собственному вопросу.

— В этом году будет двадцать. А вам?

— Я-то постарше.

Ему было тридцать два, если считать с рождения, хотя нравилось думать, что его жизнь началась с той минуты, когда его нашел Джон Сакс.

К их фургону подъехал на горячей белой кобыле Уинстон Хилл.

— Добрый день, мисс Лидия, мистер Коулмэн.

— Здравствуйте, мистер Хилл.

— Привет, Хилл.

— Я слышал, что, если все пойдет нормально, к вечеру будем в Мемфисе.

— Болтовня, — сплюнул Росс.

Резкость Росса покоробила Лидию. Затевать с ним новый спор из-за Уинстона Хилла она не желала, но и молчаливого одобрения его грубости Росс от нее не дождется.

— Нам будет нелегко перейти реку, мистер Хилл? — Она чуть запрокинула назад голову, чтобы лучше видеть его из-под полей своей шляпы.

— Все зависит от того, насколько сильно она разлилась выше по течению. — Он откашлялся в платок. — Но когда перейдем, Мозес и я будем рады пригласить, вас обоих отпраздновать это за рюмкой шерри.

Что это, интересно, за шерри, подумала Лидия. Если оно и на вкус так же приятно, как на слух, она с удовольствием бы попробовала. И она уже собралась было поблагодарить за приглашение, но ее перебил Росс.

— Благодарю, Хилл, но Лидия обычно занята с Ли, а мне приходится возиться с моими лошадками.

Хилл перевел взгляд с Росса на нее и обратно, затем изящно раскланялся.

— Что ж, тогда, значит, в какой-нибудь другой вечер, когда закончите все дела. — Приподняв шляпу и вновь слегка поклонившись Лидии, он удалился.

— В следующий раз, если меня станет кто куда приглашать, я уж сама как-нибудь отвечу, — заявила Лидия, когда Хилл отъехал на почтительное расстояние.

— Пока вы спите в моем фургоне и едите мой хлеб — и не думайте, — процедил Росс. — Я не желаю, чтобы вы путались с ним или с кем еще, пока кормите Ли.

— Да я и не думала! — вскипела Лидия. — Я всего лишь пыталась быть вежливой — что вам бы, кстати, тоже не помешало!

— Вежливость тут ни при чем. Не люблю я этого парня, — Он никогда не говорил ничего, кроме хорошего, ни о вас, ни о Виктории. Однако каждый раз, как он появляется, вы надуваетесь, как лягушка! Что он вам сделал плохого?

Росс пожал плечами и ничего не ответил. У Уинстона Хилла было все, чем стремился всю жизнь обладать он сам. За такого, как он, Виктории и нужно было выходить замуж. Росс вспомнил вечер, когда она и Хилл встретились. У них оказались общие знакомые, и они болтали о них на том особом языке людей из общества, который Росс понимал с трудом.

Хотя он вряд ли мог подобрать название тому чувству, которое будил в нем Уинстон Хилл, он завидовал ему с тех самых пор, как впервые увидел. Хилл нес свое аристократическое происхождение, словно доспехи — так, что все его видели. И Росс понимал, что собственное его прошлое так же легко прочесть — как бы ни старался он его спрятать.

— А почему он все время покашливает? — спросила Лидия. Она решила не обращать внимания на то, как натянулась кожа на скулах Росса.

— А он туберкулезный.

— Ту… что?

— Туберкулез у него. Чахотка. Он у янки ее подцепил, в лагере для пленных. А когда наконец добрался домой, в Северную Каролину, в Рэлей по-моему, то от плантации его уже ничего не осталось. И никого, кроме старика Мозеса. Даже дом сожгли. Он в город отправился, но там вроде воздух оказался вредным для его легких. Вот он сейчас и ищет, где потеплей да посуше.

Уинстон задержался у шедшего впереди фургона — поболтать с хозяевами. Лидия смотрела на стройного молодого человека, с удивлением вспоминая его глаза — добрые, но в то же время казавшиеся очень старыми, так не подходившие к его молодому лицу.

— Мне его жалко.

Это замечание, похоже, всерьез рассердило мистера Коулмэна. До самого дневного привала он не перемолвился с ней и словом.

Мемфис предстал перед ней в предвечерней дымке. Лидия изумленно разглядывала его из-за плеча мистера Коулмэна, пока он ставил на ночь фургон в общий круг. Никогда прежде не видела она такого большого города. Даже с такого расстояния зрелище он представлял внушительное. Она, наверное, еще долго любовалась бы им, но дела, как всегда, нельзя было откладывать.

— Костер неплохо бы разжечь сразу, как только я найду дров посуше, — сказал Росс, поглядывая на сырые серые облака, которые гнал по небу холодный ветер.

Наконец ему удалось собрать кучку полусырого хвороста и развести хилый, дымящий и плюющийся костерок. Лидия зажарила впрок несколько кусков мяса и испекла лепешек.

— Может, это наш последний костер на много дней вперед, — сказала она.

Дождь тем временем понемногу усиливался. Настроение у всех было подавленным. Под обрывистым берегом, на котором расположился караван, катила волны великая Миссисипи. В душе у каждого желание поскорей перейти ее боролось со страхом — река и впрямь выглядела мрачной и угрожающей. Она сильно разлилась после недавних ливней, и берег Арканзаса был едва виден сквозь скрывавшую его плотную пелену дождя. Те, кто прожил всю свою жизнь в Теннесси, были особенно поражены шириной и грозной силой реки.

Но несмотря на ее зловещий вид, они уже стояли здесь, на ее берегу, и были полны готовности к штурму. Однако все складывалось так, что им, видно, придется ждать дни, а может быть, и недели.

— Завтра утром часть ребят отправится с Грейсоном разузнать насчет парома, — сообщил Росс Лидии, когда они убрали все, что можно, внутрь фургона, подальше от непогоды.

— И что тогда?

Росс про себя выругался.

— Тогда нам придется ждать, пока не кончится дождь. Ребята, которые живут тут, у реки, страшно ее боятся. Паромы вряд ли рискнут ее пересечь — будут ждать, пока погода совсем не исправится.

Лидия уже научилась распознавать его настроение и испытывать его терпение не стала. Когда он поднялся в фургон, чтобы взять еще одно одеяло, до него донесся ее сочувственный голос:

— Вы опять собираетесь спать снаружи, да, мистер Коулмэн?

Он взглянул на нее, не скрывая удивления. Она как раз кормила в эту минуту Ли — и он заметил, что с того утра она начала прикрывать свои плечи и грудь, а также тельце ребенка фланелевым одеялом. Росс был рад, что в ней проснулась наконец хоть какая-то стыдливость, но в то же время не мог прогнать навязчивое видение — Лидия, устраивающая головку его сына на молочно-белых холмах гладкой плоти.

— А вы подумали, что скажут люди, если мы останемся здесь вдвоем? — спросил он с плохо скрытой досадой.

— Они, наверное, скажут, что с вашей стороны было весьма разумно укрыться здесь от дождя, — парировала она.

Погода далеко не лучшим образом отражалась и на ее настроении — и уж тем более его упрямство. Он что, воображает, будто, приглашая его внутрь фургона, она пытается завлечь его к себе в постель? Близость с мужчиной — это то, чего она желала бы меньше всего на свете.

— Нет, я не могу спать здесь с… с вами. — Он приподнял занавесь. — Утром увидимся.

Росс залез под фургон, завернулся в одеяло и кусок парусины. Под фургоном было сыро и холодно, но он чувствовал себя здесь почти уютно — здесь не было места тому жаркому, лихорадящему мозг ощущению, которое преследовало его все эти дни.

Когда Росс около полудня вернулся к стоянке, вид у него был хмурый, он с ног до головы был забрызган грязью. Дождь лил как из ведра. Они с Норвудом, Симсом и Грейсоном только что ездили к реке — поговорить с паромщиком, ведавшим переправой. Как и предсказывал Росс, тот не захотел и слышать о том, чтобы попробовать переправиться через реку в такой дождь и ветер. Пытаться перевезти двадцать фургонов с лошадьми, детей и женщин через сильное течение было бы чистым безумием.

— Он сказал, что придется ждать, пока ливень утихнет, — сказал Росс и скорчил гримасу, отхлебнув оставленный для него Лидией холодный кофе.

— Вы не голодны?

Он пожал плечами. Лицо его потемнело от жесткой щетины. В это утро он опять не брился.

— Может, чего и съел бы.

Она протянула ему свернутую льняную салфетку, в которой оказались бекон и лепешки.

— Ma посылает ребят в город — может, они смогут купить там каких-нибудь консервов. Подумайте, может, Ли что-нибудь нужно?

Лидия покачала головой, прикидывая, как много нужно бы купить для нее самой. Например, нижнюю рубашку. Будь у нее нижняя рубашка, ее можно было бы проложить мягкой тканью — и тогда, если из груди вдруг опять потечет, ей не придется прятаться от мистера Коулмэна и остальных, боясь, что два темных пятна на лифе платья станут видны.

— Нет, наши женщины подарили ему много всего. Так что, пока не подрастет, у него всего вдоволь.

Росс с удовольствием бы сам наведался в город, но пока не осмеливался. Даже когда они разговаривали с паромщиком, он из осторожности отворачивал свое поросшее щетиной лицо. Хотя минуло уже три года, но все-таки…

Послеполуденные часы ползли медленно. Ли спал, хотя Лидия спела ему песенку, пощекотала животик — словом, сделала все, чтобы его разбудить. Ей было скучно сидеть одной в фургоне — ни мужа, ни детей постарше, с которыми можно было бы поговорить. Другие женщины нашли, чем занять время — отдыхали, чинили одежду или обсуждали с родными их будущее пристанище в Техасе или на Дальнем Западе. Росс ушел посмотреть лошадей, и Лидия осталась совсем одна.

Уже почти стемнело, когда снаружи кто-то позвал ее. Это оказались Люк с Буббой. Встав на четвереньки, она откинула входной полог, всматриваясь в сумерки, и, увидев мальчишек, расхохоталась. С полей их шляп лилась вода, струйками стекая по непромокаемым курткам. Но на мокрых физиономиях светилась обычная жизнерадостность. Она подумала, какой увлекательной, должно быть, была для них прогулка в такой большой город, как Мемфис, и какую обильную дала она им пищу для рассказов на многие последующие дни.

— Мы угрохали все деньги, которые Росс нам дал. Зато вот — груши, персики и даже копченая колбаса! — отрапортовал Бубба, доставая все перечисленное из седельной сумки и передавая Лидии.

— От запаха этой колбасы у нас всю дорогу текли слюнки, — засмеялся Люк.

— А себе-то купили?

Взгляд, брошенный Буббой на Люка, выражал пламенное желание немедленно его уничтожить.

— Да нет.

Признание Буббы заставило Лидию устыдиться собственного вопроса. Такую роскошь, как колбаса, Лэнгстоны, конечно, не могли себе позволить. Они с мамой иногда помогали разделывать свиней, работая целый день за кольцо колбасы и фунт бекона. Сама Лидия имела слабое представление о деньгах и о том, сколько, например, может стоить колбаса или что-нибудь в этом роде.

— Ну, вы точно заслужили награду за то, что привезли все это мне… то есть, в смысле, мистеру Коулмэну. — Дотянувшись до ларя с посудой, Лидия достала кухонный нож и отрезала от колбасного круга по изрядному куску для каждого из ребят. — Ешьте.

Люк немедленно запихнул свою порцию в рот. Бубба же принял ее почти неохотно.

— Большое вам спасибо, мисс Лидия. — Он явно испытывал облегчение от того, что она не носит больше свое тесное платье, хотя ворот старой рубашки Люка она тоже до конца не застегивала.

Тайны женского тела потрясали его и будили самые неожиданные мысли. Иногда по целым дням он думал о Присцилле Уоткинс. Вчера вечером он видел, как она вышла под дождь — и платье прилипло к ее телу, обрисовав каждую впадину и выпуклость. Увидев Буббу, она повернулась к нему, видно, не подозревая, что мокрая материя просто выставляет напоказ ее грудь с набухшими, выступающими сосками. Бубба же промаялся всю ночь, представляя, каково это — прикоснуться к женской груди.

И теперь при виде Лидии, ее нежной и теплой плоти тело его отзывалось все тем же возмутительным и постыдным образом.

— Мы, пожалуй, поехали — а то Ма еще примется нас искать.

Лидия улыбнулась.

— Да, да, поезжайте. — Два конных силуэта исчезли в сгустившемся мраке.

Когда вернулся Росс, они поужинали. Вымок он почти так же, как ребята. Вдвоем они распределили запасы на несколько последующих дней. Привезенная еда, даже холодная, со вчерашними лепешками, показалась Лидии необыкновенно вкусной. До того, как ее нашли Лэнгстоны, она ни разу не пробовала такой вкусной еды, все же остальные, казалось, принимали ее как должное.

Лидия старалась не думать о той минуте, когда Росс снова покинет ее, чтобы спать снаружи. Но неизмеримо больше не хотелось этого Россу. Земля за эти сутки совсем разбухла от сырости, и ему совсем не улыбалось снова искать всю ночь сухой пятачок под фургоном. Внутри было так тепло, уютно мигал свет лампы, пахло пеленками Ли и… Лидией. Ее присутствие — присутствие женщины — сделало старый фургон настоящим домом.

Он пытался продлить свое пребывание внутри, взявшись чинить уздечку, которая вполне могла подождать еще несколько дней. Чтобы покончить с этим несложным делом, ему потребовалось на сей раз удивительно много времени, но на всем протяжении его он старался, чтобы две тени, отбрасываемые на покрышку фургона в свете масляной лампы, оставались на почтительном расстоянии друг от друга — вдруг кто-нибудь наблюдает за ними. Когда предлогов задерживаться внутри более не осталось, он молча взял свою постель и направился к выходу.

— Не забудьте на ночь потушить лампу.

Он старался не смотреть в дальний угол, где она сидела, держа Ли у обнаженной груди. Ребенок уже насытился, но она не спешила положить его в колыбель. Ей нравилось ощущать у своей груди эту драгоценную ношу, чувствовать всем телом биение его сердечка.

— Доброй ночи, мистер Коулмэн.

Смутившись, она смотрела, как он уходит. По правде говоря, он имел полное право пинком вышвырнуть ее под дождь и расположиться внутри. Но она и сама уже предлагала ему здесь остаться — просто из соображений здравого смысла. А он чуть голову ей не оторвал. Но она упряма не меньше, чем он. Больше никогда ему этого не предложит.

Поспать ей не удалось — удар грома заставил ее вскочить, и она застыла, сидя на тюфяке. Последний раз она слышала гром в ту ночь, когда Клэнси пробрался туда, где она спала, и сжал ей горло своей грязной лапой, пытаясь заставить лежать тихо. На ее лбу и верхней губе выступили капли пота. Ей снова почудились его руки на ее горле, боль, мучительное и безнадежное сопротивление.

В небесах снова загремело, и рванул пронизывающий ветер. По покрышке фургона яростно хлестал дождь. Он звучал, как тысячи маленьких грохочущих барабанов. Лидия вздрогнула — от страха перед бушевавшей стихией и словно стряхивая с себя приснившийся кошмар. Она взглянула на Ли. Ребенок спал крепко. И тут она подумала о Коулмэне, там, под дождем, и, прежде чем успела сообразить зачем, начала пробираться к выходу.

К тому моменту, когда Лидия очнулась от привидевшегося сна, Росс под фургоном окончательно убедил себя в том, что поступил как последний дурак, отказавшись от тепла и уюта ради шлюшки, которая наверняка в ближайшее время от него смоется. Он промок до костей, каждый порыв ветра бросал его в дрожь, а дождь, казалось, поставил своей целью выжить его и из-под фургона. Эта девчонка может убираться ко всем чертям и заодно прихватить с собой и старуху Уоткинс, и всех, кого захочет. А он идет в фургон. Выбравшись из-под днища, он потянулся уже к пологу, когда с противоположной стороны его откинула Лидия.

Удивленные, они уставились друг на друга, замерев на секунду и даже забыв про дождь. Потребовалась еще одна слепящая вспышка молнии, расколовшая небо сверкающим кривым шрамом, чтобы вывести их из этого состояния и вернуть к действительности.

Дотянувшись, Лидия поймала его руку и в следующую секунду уже втягивала в фургон. Взобравшись, он упал на колени, дрожа всем телом, а вокруг него растекалась по полу обширная лужа.

Не обращая внимания на намокшую ночную рубашку, Лидия встала перед ним на колени и принялась расстегивать пуговицы его рубахи.

— Так и до смерти замерзнуть можно, — приговаривала она, стягивая промокшую насквозь рубашку с его плеч. — Снимайте штаны.

Мозг и тело Росса слишком застыли для того, чтобы он смог ей возразить; он лишь слепо повиновался. Лидия бросила рубашку на ступеньки снаружи. Мокнуть ей все равно уже было больше некуда. Он зажег светильник, но лишь настолько, чтобы он едва тлел. Оглянувшись через плечо, она увидела, что он трудится над пряжкой ремня.

— Давайте все мне. Я вывешу их наружу.

Все это время она оставалась к нему спиной, но слышала, как он снимает с себя одежду. Его штаны впитали столько воды, что весили, наверное, все десять фунтов, но она умудрилась, не глядя, принять их в протянутую назад руку, перенести и вывесить снаружи — вместе с носками и нижним бельем.

Когда она оглянулась вновь, Росс уже завернулся в одеяло.

— Вы весь дрожите. Еще не вытерлись? — Она дотянулась до корзины с полотенцами и передала ему сразу два. — Нужно высушить волосы.

Намотав полотенце на голову, он принялся яростно тереть. Она тем временем приложила другое к его груди, руки ее ритмично задвигались, его — на миг замерли, но задвигались вновь, когда она легкими движениями начала вытирать его плечи, грудь и плоский живот.

Ее поразило, каким сильным оказалось его тело. Бронзовая от солнца кожа туго обтягивала сухожилия, мускулы и кости. Вся она была испещрена царапинами, небольшими затянувшимися шрамами; а один, длинный, тянулся прямо под левым плечом — словно кусок плоти был вырван некогда рукой какого-то гиганта. Она подумала, как, в какой переделке получил он этот шрам; и ей захотелось прикоснуться к нему, приласкать эту давнюю метку боли.

Привлек ее внимание и лес жестких волос на его груди. Он был похож на темное облако, влажное и кудрявое. Но чем ниже скользили ее руки по его торсу, тем волосы становились тоньше и шелковистее, сходясь темной дорожкой к пупку.

Росс задохнулся, когда пальцы его коснулись ее пупка, и стиснул зубы, когда почувствовал, как ладони ее взбираются вверх по ребрам. Запахнув на шее полотенце, он поймал обеими руками ее запястья, легонько потянув ее на себя и обратно. Он хотел лишь остановить движение ее рук и никак не думал, что она окажется такой податливой и легкой, как лесная пичуга, и что малейшего движения будет достаточно, чтобы она оказалась крепко прижатой к нему, ее груди — к его груди, а ее колени… Бог мой! Неужели она почувствовала его вздымающуюся плоть?

Долгую, немую секунду они смотрели прямо в глаза друг другу, их дыхание слилось в одном ритме, а сердца стучали так бешено, словно соревновались с раскатами грома снаружи.

Эти ее глаза! Взгляд его вновь впился в ее зрачки, блестевшие, как огромные бриллианты; мириады их сверкающих граней отнимали у него последние силы. И почему именно у нее должны быть такие сочные губы, подобные редким драгоценным плодам, из которых черпают нектар сами боги? Кончик его языка горел от желания погрузиться в этот нектар и ощутить его вкус… и еще, и еще раз. А ее тело — словно совсем без костей… И вся она такая податливая и мягкая — ни острых углов, ни резких линий.

Он пылал от желания поцеловать ее, разрушить совершенство ее губ своим поцелуем; все тело его молило эту невероятную, зовуще теплую плоть страстным, рвущимся наружу желанием. Он умрет, если не поддастся этому яростному, безумному зову.

Но если поддастся — будет жалеть об этом всю жизнь. И разум его справился с плотью.

Его пальцы стали постепенно слабеть, и он выпустил ее руки. Почувствовав, что свободна, Лидия метнулась в дальний угол фургона. Огонь, зажегшийся в его зеленых глазах, испугал ее. Встав на колени, уже на безопасном от него расстоянии, она прошептала:

— Вам… теперь лучше?

— Вроде того.

— У вас зубы не стучат больше.

— Я согрелся. — Да, согрелся чертовски основательно. Ему было даже жарко. Жарко так, что он удивлялся, как до сих пор не опалило на теле волосы.

— Жаль, что у нас нет ничего горячего — вам бы хорошо сейчас выпить.

— Да, было бы неплохо. Может, утром удастся разжечь костер.

Никто из них в это не верил, но по крайней мере он смог откликнуться, и они оба — согласно кивнуть друг другу. Теперь, когда кризис явно миновал, нужно было все же договориться, как спать обоим в фургоне.

— Мне бы одеться.

— Ой! — Она в замешательстве подняла руку, словно стараясь унять бьющуюся на горле жилку. Почему сердце билось так бешено и перехватывало дыхание — она до сих пор не могла понять. Но каждый взгляд на темные завитки волос, прятавшиеся в складках одеяла, обернутого вокруг его бедер, кидал ее в пот. — Конечно. — Она повернулась к нему спиной и сделала вид, что расправляет покрывало на постели.

— Все в порядке, — отозвался он через минуту.

Сидя на полу уже в бриджах, Росс натягивал носки. Рубашку он еще не надел, и под взглядом Лидии его плечи и грудь снова начали покрываться гусиной кожей.

— Мистер Коулмэн, — позвала она, отодвинувшись в сторону, — вы бы легли под одеяло, а то точно подхватите воспаление легких.

— Нет уж. Я прилягу здесь.

— Нет. Я тут уже и согрела.

Именно этого он и боялся.

— Да и потом, эта кровать вообще ваша.

Ладно, хоть это по крайней мере она помнит.

— Нет уж…

— Пожалуйста, ну хоть сейчас не упрямьтесь!

— Я и не собираюсь упрямиться.

— Нет, собираетесь. Если бы я не заняла вашу кровать, вам вообще не пришлось бы спать под фургоном. Так не заставляйте меня чувствовать себя виноватой больше, чем надо. — Она видела, как он поджал губы, и не удержалась от еще одной шпильки. — А если вы заболеете, то не скоро сможете добраться с Ли до Техаса.

— Не заболею.

— Или вдруг умрете. Что тогда станет с Ли?

— Не собираюсь я умирать.

— Да почем вы знаете?

— Ладно, ради всего святого! — взорвался он.

Согнувшись, он прополз к тюфяку и растянулся на нем, чувствуя себя более усталым, чем ему бы хотелось казаться. Приподнявшись, он натянул сверху теплое одеяло.

— Ну вот. Довольны?

— Да, — ответила Лидия, улыбаясь.

Она протерла пол фургона сырым полотенцем, вывесив его затем наружу, вместе с его одеждой. Сколько времени им потом придется все это выжимать — она не знала, но оставлять мокрое в фургоне тоже было ни к чему. Потушив лампу, она отползла в противоположный угол, завернулась в одеяло и села, прислонившись к борту.

Черт возьми! Росс знал, что следует сделать — но как он мог? Как мог он предложить этой девице, которая спала Бог знает с какой уймой мужчин, в которой соединилось все, что он ненавидел и от чего всю жизнь пытался избавиться, предложить лечь в одну с ним постель? Предложить ей лечь возле него, туда, где Виктория, — выглядевшая достойно и благовоспитанно даже в постели в своей ночной рубашке, отделанной атласными бантами и кружевами, — спала все это время?

Нет, из этого ничего не выйдет. Эта девица решительно ему не нужна. Ну уж, хихикнул где-то внутри гнусный голосок. Да, он хочет ее. Желание перерастало в тупую боль, которую он ощущал физически. Но ведь он человек — не животное. Любовь Виктории навсегда освободила его от низменных инстинктов. И если ему не подвластны желания собственного тела — то по крайней мере подвластен отклик на них его собственного разума.

— Мисс… м-м… Лидия, — позвал он в темноту.

— Да? — голос ее звенел от испуга. Что это он задумал? Ведь обычно именно ночью мужчины проделывают с женщинами Бог знает что. Она вспомнила рыдания матери, делившей постель с Отисом Расселлом. И из памяти ее не исчезли ночные налеты Клэнси на ее собственное убогое ложе.

— Нечего вам сидеть там всю ночь. Ложитесь на другой конец тюфяка, если хотите.

— Мне и здесь хорошо.

— Не будьте дурочкой. — Приподнявшись на локтях, он смутно различил во тьме ее силуэт. — До рассвета еще несколько часов. И если просидите так всю ночь, утром будете совсем разбитой.

— Ничего. Я сильная. Все будет в порядке.

Упрямства этой девчонки, затеявшей с ним очередной спор, расшатавшиеся нервы Росса уже не выдержали. В этих спорах он и так то и дело сдавал позиции. Терпению его пришел конец.

— Давайте сюда, черт возьми, говорю я! — Протянув руку, он схватил ее за запястье и проволок через весь фургон к месту, где лежал.

Из глаз Лидии покатились слезы. Она-то думала, что Коулмэн не способен сделать с ней то же, что делал Клэнси, но, оказалось, ошиблась. Она боролась изо всех сил — пока не поняла наконец, что бороться ей не с кем. Коулмэн, бросив ей одеяло, отвернулся к борту, даже до нее не дотронувшись.

Лидия пролежала с открытыми глазами еще несколько долгих минут, чувствуя, как успокаивается постепенно ее тело. Когда дыхание Коулмэна стало глубоким и ровным, она позволила себе поверить, что он все-таки не обидит ее, и только завернулась поплотней в одеяло.

Снаружи лил по-прежнему дождь, хотя раскаты грома слышались уже в отдалении и молнии не сверкали. Даже без прикосновения тепло, исходившее от тела Росса, согревало ее. Она уснула.

Когда Росс проснулся, то с минуту не мог понять, где он находится. Взгляд его скользнул по левой стенке фургона. В щель между бортом и парусиновой покрышкой он увидел, что уже рассвело, но дождь льет по-прежнему. Здесь, однако, было почему-то сухо, тепло, он чувствовал себя отдохнувшим и еще смутно помнил о чем-то очень приятном…

В мгновение он обернулся. Рядом лежала Лидия. Она не спала, лежа поодаль от него на противоположном краю матраца; в гнездышке ее полусогнутой правой руки устроился Ли. Ее рубашка была расстегнута, и Ли с наслаждением сосал грудь.

Она слегка повернулась к Россу.

— Простите, что мы вас разбудили. Вы вроде спали так крепко…

— Вы и не разбудили. Я вообще привык рано вставать.

Росс пытался отвести глаза от нее, от мирно сосущего сына, от ее груди — но не мог. Он не думал о том, что лежал в одной постели с ней — и оба почти без одежды. Не думал и о Виктории. Не думал ни о чем, кроме того, как она хороша, когда вот так сонно ему улыбается.

— Вряд ли стоит сегодня рано отправляться в путь, — тихо сказала она. — Дождь такой же сильный, как ночью.

— Похоже на то, — рассеянно отозвался Росс.

Он как раз думал, как могли ее волосы раньше казаться ему некрасивыми. Им овладело неистовое желание дотронуться до этой кудрявой копны, и он удержался лишь усилием воли. Приподнявшись на локте, он посмотрел через ее плечо на сына.

— А он потолстел.

Лидия рассмеялась грудным, мягким смехом, буквально разрывавшим на части все тело Росса.

— Иначе и быть не могло. Он ведь только и делает, что ест да спит.

Они все смотрели, как Ли, не подозревавший, какая важная выпала ему роль — связующего звена между двумя людьми, совершенно чужими друг другу, — умиротворенно посасывал грудь. Сосал он жадно, и капля молока, упав с губ, скользнула по его подбородку и ниже — по груди Лидии.

Меньше всего Росс догадывался о том, что сделает в следующую секунду, и, возможно, содрогнулся бы при одной мысли об этом. Но все случилось прежде, чем он это осознал. Протянув руку к Лидии, он снял пальцем с ее груди молочную капельку и, поднеся палец ко рту, жадно слизнул ее.

Осознав — но слишком поздно — содеянное, он так и застыл, парализованный собственным поступком. Лидия, повернувшись, уставилась на него, не веря глазам. Ее взгляд скользил по его усам, губам под ними, пальцу, все еще прижатому к губам, — словно злоумышленник, захваченный с поличным.

— Я… я не хотел. — Голос Росса прозвучал подобно скрежету пилы по твердому дереву.

Лидия продолжала смотреть на него с немым удивлением, как будто пытаясь постичь что-то, выходящее за пределы ее понимания. Почему он не сдернул одеяло с них обоих и не сбежал — он не знал. Знал только, что был не в состоянии ни пошевелиться, ни отвести глаз от ее встревоженного взгляда.

Наконец Лидия повернулась снова к ребенку.

— Ой, он снова уснул. — Она произнесла это тихо и ровно — так, словно и не случилось ничего из ряда вон выходящего.

Росс снова откинулся на постель, прикрыв ладонью глаза. Уши его ловили каждое ее движение — как она отняла Ли от груди и спрятала ее в мягкое убежище рубашки, застегнула ее, устроила ребенка рядом с собой. И снова уснула.

Он же до сих пор не мог оправиться от совершенного. Но не мог и уйти. И до сих пор чувствовал вкус ее молока на своих губах.

Ее аромат еще не сошел с них, когда его снова одолел сон. Во сне, повернувшись на бок, он просунул руку под одеяло, чтобы согреть ее. Его щека коснулась завитков рыже-каштановых волос; их концы запутались в щетке его усов. Тело его инстинктивно прильнуло к очагу тепла — другому телу, более округлому, мягкому, хрупкому, чем его собственное. Все его существо благодарно потянулось к нему.

Все трое крепко уснули.

Именно в таком положении час спустя обнаружил их мистер Грейсон.