"В объятиях заката" - читать интересную книгу автора (Браун Сандра)

VIII

Мужчина, севший за свободный стол в прокуренном зале салуна, с отсутствующим видом раскладывал перед собой пожелтевшие листки бумаги. Его спутник сел на стул напротив, окинув взглядом собравшихся в зале посетителей. Было видно, что это вошло у него в привычку.

— Виски?

— Да, пожалуй, — все с тем же отсутствующим видом отозвался первый мужчина, продолжая перебирать разложенные листки.

Он, казалось, не замечал и своего спутника, Ховарда Мейджорса, который подал знак бармену, чтобы тот принес бутылку и два стакана. Лишь когда Мейджорс налил виски и передал стакан через стол, его спутник поднял глаза. На лице его застыло страдальческое выражение, как у человека, внезапно пробудившегося от дурного сна. Схватив стакан, он одним глотком опрокинул содержимое в горло. Обычно строго соблюдая правила приличия, даже когда дело касалось спиртных напитков, на этот раз он сам потянулся к бутылке и налил себе еще. Когда виски расплавленным оловом обожгло желудок, он поднял на собеседника полные ненависти глаза.

— Этот ублюдок женился на моей дочери!

Кулак его с силой опустился на стол. Ногти выглядели по-женски ухоженными, но рука была чисто мужской рукой, и плотно сжатые пальцы немало говорили о характере их хозяина. Было видно, что это человек, привыкший во всем вести свою линию, держать в кулаке и себя, и всех окружающих, не позволяющий обманывать себя и мстительный при необходимости.

— Бог мой! Как только я подумаю, что он — и в ее постели! — Он снова с силой ударил по столу, от чего подпрыгнули разложенные на нем листки и всколыхнулась жидкость в бутылке.

— Я не хотел вам говорить, — сочувственно отозвался Мейджорс. — Но мне сразу показалось, что я узнал его на той свадебной фотографии, которую вы мне показывали. Хотя нужно было убедиться окончательно — для чего я и сравнил ее с этими плакатами. Безусловно, это — один и тот же человек, хотя здесь у него усы. Его разыскивают уже несколько лет. Агентство Пинкертона много раз запрашивали на предмет его поимки.

— Значит, Росс Коулмэн в действительности — Сонни Кларк, — с горечью промолвил Вэнс Джентри. — Моя дочь вышла замуж за разбойника, бандита, человека, которого разыскивают за ограбление банка, убийство… Боже! — простонал он, закрыв руками лицо; когда он отнял их, было видно, как исказились его аристократические черты под шапкой снежно-белых волос. — Что сделал он с нею?

Мейджорс молча налил своему собеседнику еще стакан, и тот жадно выпил.

— Если он только пальцем тронул ее, я его убью! — Его побелевшие губы шевелились с трудом. — Да мне всегда хотелось сделать это, как только он при мне до нее дотрагивался. Я понял, что он негодяй, как только в первый раз его увидел. Он умел обращаться с лошадьми — иначе я бы никогда его и не нанял. — Его ровные, белые зубы конвульсивно сжались. — Почему, почему я не поверил тогда первому впечатлению?

— В любом случае, — сыщику не изменяла профессиональная выдержка, — чтобы что-то с ним сделать, нам придется сначала выяснить, где он находится.

— Он мог убить ее и бежать с ее драгоценностями!

Старик явно собирался напиться, но Мейджорс не мог допустить этого. Единственный путь обнаружить Сонни Кларка — сохранять трезвую голову и думать, думать как следует. Парень явно не промах, много, лет водил за нос самых ревностных слуг закона. Однако детектив Мейджорс всерьез собирался его поймать, и он не позволит этому необузданному старику помешать ему.

— Я не думаю, что он избавился от вашей дочери. Это не в его стиле. Сонни — парень горячий, отчаянный, и трупов на нем немало — но каждый раз это случалось, когда его загоняли в угол и у него не оставалось выхода. Просто так Сонни не убивает. Кроме того, вы же говорили, что он обожал вашу дочь.

— Я говорил, мне казалось, что он обожает ее! Он все время водил нас за нос — как могу я верить в то, что он действительно ее любил? Когда я вернулся из Вирджинии, слуги сказали мне, что их нет уже несколько недель. И ни письма, ничего. По-вашему, так должен вести себя почтительный зять? Не говоря уже о том, куда он мог завести мою девочку!

— Мы их найдем.

Однообразные уверения Мейджорса начинали надоедать Джентри.

— Но до сих пор вы его не могли найти, верно? — огрызнулся он. — Расклеили эти ваши плакаты по всей долине Миссисипи — и так и не смогли узнать, где сейчас Сонни Кларк.

— Мы перестали искать его, так как думали, что он умер. Поэтому мне и пришлось разыскивать эти плакаты в старых папках. Его ранили во время нападения на банк, и мы были уверены, что шайка бросила его умирать где-то на дороге. Все выглядело именно так — потому что во всех последующих вылазках Джесса и Фрэнка он не участвовал. Мы ничего не слышали про Сонни Кларка до того дня, когда вы пришли к нам в контору и принесли свадебную фотографию вашей дочери и ее жениха, Росса Коулмэна. Думаю, он скрывался где-то, пока не поправился, затем изменил свою внешность и решил вести жизнь законопослушного гражданина.

Стаканы на столе зазвенели снова — на этот раз из-за того, что на него наткнулся какой-то пьяница. Он чуть не упал на Мейджорса, но, удержавшись, выпрямился.

— Пардон, — пьяно пробормотал он, проковыляв к соседнему столику, грохнулся на табуретку и громко потребовал: — Виски!

Джентри с отвращением смотрел на него. Грязный, одежда запятнана кровью. Может быть, его походка была нетвердой не только из-за выпитого — жидкие волосы и лоб тоже были покрыты засохшей кровью. От него сильно пахло немытым телом. Джентри уже собрался предложить Мейджорсу отправиться куда-то в другое место, но тот как раз заговорил сам.

— Я тут поспрашивал кое-кого. Тот старик, что жил на холме, — Мейджорс заглянул в записную книжку, — Джон Сакс. Его нашли мертвым, он лежал так уже несколько недель, но умер, скорее всего, своей смертью, от старости. Никаких следов борьбы там не обнаружили. И никаких зацепок, чтобы выяснить, где сейчас скрывается Кларк. Узнали только, что из округа Макминн в прошлом месяце отправлялся один караван.

Джентри поморщился.

— Вы, я вижу, совсем не знаете его, Мейджорс. Росс… Сонни на месте долго не сидит. Все время в движении. На лошади он ездит лучше всех, кого я видел.

— Я слышал об этом… из разных источников, — сухо ответил Мейджорс.

— И с такой старой черепахой, как караван, он точно не станет связываться.

— Но там ему безопаснее. Ехать в караване, с женой, как другие переселенцы, значит, не привлекать к себе лишнего внимания.

Джентри упрямо помотал головой.

— Я знаю его лучше, чем вы. С полными карманами бриллиантов — а, поверьте, стоят они немало — он наверняка не потащится к границе. Нью-Йорк, Новый Орлеан, может быть, Сент-Луис — короче, он отправится туда, где их можно продать за наличные.

— Может, вы и правы, но у нас нет никаких сведений.

— А я именно за сведения вам и плачу, мистер Мейджорс, — язвительно изрек Джентри. — Я сам поеду в Новый Орлеан. Этот город я хорошо знаю.

— Хорошо. А я — в Сент-Луис. Сообщаться будем по телеграфу, шлите на адрес моей конторы здесь, в Ноксвилле. И я закажу объявления с его «новой» физиономией.

— Нет, — резко сказал Джентри, и пьяница за соседним столом с изумлением на него уставился. — Я не желаю извещать весь свет, что моя дочь вышла за закоренелого бандита, который обманул нас, да еще и обокрал вдобавок.

— Это затруднит нашу задачу, придется работать одним, без помощи местных стражей закона.

— И тем самым спасти жизнь Виктории. Я ни разу не видел, чтобы он поднял на нее руку — в противном случае его уже не было бы в живых. Но и не видел, каков он в отчаянном положении. Нам ни к чему, чтобы Росс Коулмэн вдруг запаниковал, верно?

— Да, тут вы, возможно, правы. Многие свидетели пытались описать его поведение в такой ситуации, но у них ничего не получалось. Поимка Росса Коулмэна — мое последнее задание перед уходом в отставку. И смертей у себя на совести я не желаю.

— Кроме его собственной.

Холодная решимость в голосе Джентри заставила вздрогнуть даже ко многому привыкшего Мейджорса, и ему захотелось намекнуть собеседнику, что не стоит брать функции закона в свои руки. Кларк был нужен ему живым, и он надеялся, что к тому времени, как они найдут его и Викторию Джентри, ненависть ее папаши поутихнет немного.

— Что ж, пойдемте, — сказал он, поднимаясь и бросив на столик пригоршню мелочи.

Надев шляпы, они вышли из салуна, который начали убирать для вечерних посетителей. Бармен мыл за стойкой стаканы, молодой парень с остервенением возил по полу шваброй, поглядывая на мирно прогуливавшуюся снаружи ноксвиллскую публику.

Человек с разбитой головой поднялся из-за соседнего стола, с трудом удерживая равновесие; его качнуло — похоже намеренно — в сторону стола, за которым только что сидели двое мужчин. Упав на него, он одним движением сгреб в ладонь оставленную ими мелочь. Эта сумма была явно больше той, которую он оставил, чтобы уплатить за собственную выпивку. Налитые кровью глаза пытались сосредоточиться на полицейских плакатах, все еще устилавших стол. Читать он, видимо, не умел, но подобные плакаты были явно ему знакомы. К тому же он слышал, как говорили об украденных драгоценностях. Верный привычке никогда не упускать возможности получить — неважно что — даром, он запихал пожелтевшие листки под свою заляпанную кровью рубашку и, шатаясь, направился к двери. Никто не видел, как он сгреб деньги; никто не обратил на него внимания. Вот и ладно.

— Эй, мистер! А, черт!

— Д-да? — С воинственным видом он повернулся к окликнувшему его бармену.

— Голову-то невредно бы и перевязать. Облегченно вздохнув, он обнажил гнилые желтые зубы в ухмылке.

— Эт-точно.

— Как вас угораздило-то так?

Он снова ухмыльнулся — кривой, хитрой улыбкой любителя посмаковать сальности.

— Слегка повздорил со своей бабой. Она и приложила меня кирпичом.

Бармен добродушно усмехнулся.

— Сомневаюсь, что на вашем месте я бы спустил ей такое дело.

Ухмылка превратилась в злобную гримасу.

— А я и не собираюсь. — Даже если это будет последнее, что суждено ему сделать, он эту суку отыщет и выдаст ей все, что положено. Сделав еще шаг к двери, он остановился. Что-то еще, о чем говорили эти двое франтов, всплыло в его затуманенном спиртом и болью мозгу. — Эй, а про караван из округа Макминн ничего не слыхали?

— Нет, вроде не слышал, — ответил бармен, протирая стакан миткалевым полотенцем. — Но ничего удивительного в том нет. Прошлой весной тут такое наводнение было. А народ пытается спасти хоть то, что удалось после войны сохранить. Потому многие и уезжают отсюда.

Стоявший у двери задумчиво поскреб поросший ржавой щетиной подбородок. В караване с переселенцами, ищущими новые места для жилья, можно неплохо спрятаться.

— Я, пожалуй, отправлюсь туда да гляну, как там чего.

Он вышел, посмеиваясь и размышляя, заметил ли разговорчивый бармен, что его обокрали.

Ей нравилось, как спадают на лоб его волосы. Сидя и наклонив голову, Росс чистил свои пистолеты. Винтовка, уже вычищенная и смазанная, была прислонена к стенке фургона. В пистолетах Лидия понимала мало, но тот, что был сейчас у Росса в руках, пугал ее. Его длинный стальной ствол, казалось, скрывал притаившуюся смерть. Росс поднес его к лицу и заглянул в дуло, легонько дунул в него и принялся протирать оружие мягкой ветошью.

Первый день их совместной жизни прошел без каких-либо событий. Погода лучше не стала, но дождь вроде понемногу стихал. Однако снаружи было по-прежнему сыро и холодно, и большую часть дня Лидия не выходила из фургона. Росс поднялся рано, еще затемно, и принялся рыться в их узлах и коробках. Занятие это, казалось, целиком поглотило его, и она притворилась, что спит, не решаясь спросить, что он там ищет. Но когда, встав сама, она оглядела внутренность фургона, то заметила, что все вещи, принадлежавшие Виктории, исчезли. Она не знала, что сделал с ними Росс, но ни одной ее вещи в фургоне он не оставил.

И сейчас Лидия смотрела, как он то и дело машинально отбрасывает назад свисавшую прядь. Волосы его всегда выглядели чистыми и блестящими — даже слегка свалявшись под шляпой. Над шеей и ушами они уже порядочно отросли, и Лидия подумала, как приятно, должно быть, дотронуться до них пальцами — чего она не осмелилась бы сделать, даже если бы ей было дозволено. Что тоже вряд ли. Росс был с ней неизменно вежлив — но никогда первым не заговаривал, и уж тем более не дотрагивался до нее.

— Расскажите, что за участок у вас там, в Техасе, — попросила она.

Подняв взгляд от своего пистолета, он взглянул в ее глаза, блестевшие в тусклом свете лампы. Держа на руках Ли, она легонько его укачивала, хотя уже покормила на ночь и он давно спал. Но ложиться было еще рано, и они просто пытались как-то убить время.

— Да я сам об этом мало что знаю, — ответил он, возвращаясь к своему занятию. Вкратце он рассказал ей по Джона Сакса — ту же историю, что некогда поведал Буббе. — Он тогда запросил по поводу участка, а обратно пришло письмо от землемера, в котором даже описание было.

Его гордость землевладельца взяла верх над всегдашней замкнутостью, и слова потекли сами собой.

— Если по описанию судить, место отличное. Большой выгон. Много воды. Там целый приток Сабины протекает неподалеку. Еще было написано, что есть роща — там и дубы, и вязы, и пекан, у речки — тополя, сосны, кизил растет…

— Я кизил весной люблю — очень цветет красиво! — в восторге воскликнула Лидия.

Росс обнаружил, что улыбается вместе с ней, поняв это, он рассерженно мотнул головой.

— Первое, что сделать придется, — это построить для лошадей загон, ну и крышу какую-нибудь для нас, — слово это само собой сорвалось с его губ. Для нас.

Он настороженно посмотрел на нее, но она гладила по голове Ли, расправляя пальцами темные волосики малыша. Его головка покоилась на ее груди. На мгновение Росс подумал, как покойно было бы там его собственной голове — и она бы так же перебирала его волосы, улыбаясь счастливой любящей улыбкой.

Росс нервно заерзал на табурете.

— А ближе к зиме хижину построим. Самую немудреную, — сказал он с большим нажимом, чем следовало, словно предупреждая, что ей нечего ждать чего-то особенного.

В ее ответном взгляде читался немой упрек.

— Какая бы ни была — все равно будет здорово. Он принялся с удвоенной энергией протирать ствол револьвера.

— А к будущей весне, даст Бог, все кобылы ожеребятся. С того и начну. А потом, кто знает, может, смогу немного леса продать, чтобы подзаработать, или Счастливчика на развод буду отдавать.

— Я уверена, у вас все получится.

Ей такой оптимисткой быть бы не следовало. Это оказалось заразительным, и сердце его забилось сильнее, в то время как воображение рисовало картины райского уголка — густой лес, богатая земля, целый табун породистых лошадей… И еще не нужно будет все время оглядываться через плечо. В Техасе он никогда не бывал — значит, вряд ли его там кто-нибудь узнает.

Поглощенный воспоминаниями, он вставил на место ствол, повернул барабан — все шесть патронов были на месте — и привычным движением крутанул пистолет на указательном пальце, прежде чем прицелиться в воображаемую мишень.

Лидия с изумлением смотрела на него. Когда до Росса дошел смысл его инстинктивных движений, он оглянулся — не заметила ли она. Увидев ее расширившиеся темно-янтарные глаза, он сунул револьвер в кобуру, делая вид, что его вообще не существует.

Она нервно облизнула губы.

— А как… как далеко ваш участок от Джефферсона?

— Если в упряжке — где-то день пути. А верхом — полдня. По карте так вроде бы выходит.

— А что мы будем делать, когда доберемся до Джефферсона?

Она достаточно наслушалась разговоров в караване и знала теперь, что Джефферсон — второй по величине город в Техасе. Порт в северо-восточной части штата, выходивший через Сайпрес-крик и озеро Каддо на Ред-Ривер. А Ред-Ривер в Луизиане впадает в Миссисипи. Джефферсон — еще и торговый город, туда возят с востока и из Нового Орлеана продукты и хлопок. Для переселенцев он служил перевалочным пунктом, там они покупали фургоны и кое-что для хозяйства, прежде чем продолжить путь дальше на запад.

— С продажей фургона у нас трудностей не возникнет.

Говорят, на них даже в очередь пишутся. И у города аж лагерями стоят — ждут, пока им новые фургоны построят. А взамен, прежде чем тронемся, я тележку куплю. Лидия слушала его, но мысли ее занимало другое.

— Хотите, я подстригу вам волосы?

— Что? — Он вскинул голову, точно ее подбросило пружиной.

Лидия оставила всякую осторожность.

— Волосы. Они вам в глаза лезут.

Предложение не показалось ему заманчивым. Да нет, какое там, черт побери! Он точно знал, что оно никуда не годится. Но отмолчаться почему-то не смог.

— У тебя руки заняты, — пробормотал он, кивнув на Ли. Она рассмеялась.

— Я совсем его так разбалую. Нужно было давным-давно его уложить. — Она повернулась, положила Ли и накрыла одеялом, чтобы тот не простудился на сыром воздухе.

На ней были блузка и юбка — из тех, что он купил ей вчера. Он не собирался давать пищу слухам о том, что Росс Коулмэн не заботится о новой супруге, так же как и о том, что он ночует снаружи фургона, в то время как его молодая жена спит внутри. Это беспокоило его больше всего — он с трудом представлял, как сможет и дальше переносить бессонные ночи вроде той, что пришлось ему пережить вчера. Но гордость также не давала ему покоя. Когда пройдет достаточно времени, чтобы подозрения улеглись, он снова начнет спать снаружи. Ведь многие мужчины так спят, предоставляя внутренность фургона женам и детям.

Новая одежда нравилась Лидии. Она разворачивала, рассматривала и убирала ее, наверное, раз десять на дню. Росс никак не мог понять — то ли она смолоду привыкла к хорошей одежде, но затем настали трудные времена, то ли никогда ее не имела вообще. Он, собственно, вообще мало что о ней знал. Но и она о нем мало знала — да, слава Богу, и все остальные тоже.

Все, что он знал о ней, — что она уже успела познать мужчину, его поцелуи, его прикосновения и… Чем дальше, тем больше эти мысли сводили его с ума. Кем был этот мужчина? Где он сейчас? При каждом взгляде на нее Россу представлялось накрывшее ее мужское тело, губы, целующие ее грудь, рука, ласкающая ее волосы, тело, проникающее в ее сокровенные глубины… Больше всего беспокоило его то, что лицо этого мужчины с каждым днем все более явно становилось его лицом.

— У вас есть ножницы?

Росс кивнул, понимая, что рискует попасть из огня в полымя и рисуя себе перспективу еще одной бессонной ночи. Как бы ему хотелось возненавидеть ее! И еще больше хотелось обладать ею.

Подав ей ножницы, он снова опустился на табурет. Она обвязала вокруг его шеи полотенце, попросив придерживать его одной рукой. Отойдя чуть в сторону, она склонила голову на один бок, потом на другой, окидывая его изучающим взглядом.

Когда она приподняла на его голове первую прядь, он поймал свободной рукой ее запястье.

— Не заколешь меня ножницами? Ты вообще когда-нибудь занималась стрижкой?

— Разумеется, — отозвалась она, и в ее глазах, как солнечные лучи, запрыгали дразнящие искорки смеха. — Кто, вы думаете, стрижет мои волосы?

С его лица мигом сошла краска, и в глазах появилось болезненно-тоскливое выражение. Лидия, увидев это, расхохоталась.

— Боитесь? — Стряхнув его руку, она щелкнула ножницами. — Надеюсь, я не очень сильно вас изуродую. — Обойдя его, она начала подстригать волосы над ушами.

Прикосновение к его волосам было, как она и предполагала, необычайно приятным. Жесткие, густые, но на ощупь шелковистые. Она больше играла ими, чем стригла, изо всех сил стремясь продлить это удовольствие. Мало-помалу они втянулись в оживленную болтовню о Ли, о собратьях по каравану, от души посмеялись над последними проделками Люка Лэнгстона.

Темные пряди падали на его плечи и на пол фургона, в то время как ножницы в руках Лидии сновали вокруг его головы. Россу было довольно трудно сохранять непринужденный тон, когда, наклоняясь вперед, Лидия прижималась грудью к его затылку или, обходя его сзади, касалась руки. Одна прядь волос застряла у него за ухом. Нагнувшись, Лидия легонько сдула ее на пол. И в то же мгновение сильный удар едва не сбил ее с ног.

— Ты… что?! — Ощущение ее теплого дыхания на его коже словно прорвало плотину, через которую перехлестнула горячая, удушающая волна желания. И теперь пальцы его правой руки нервно закручивали в удавку полотенце на шее, а левая, сжавшись в кулак, судорожно прижалась к бедру.

Лидия была ошеломлена.

— Я… Что я такого сделала?

— Ничего! — прорычал он. — Давай, заканчивай побыстрее!

Лидия совсем упала духом. Они так мило разговаривали. Она-то уже начала надеяться, что, может быть, понравится ему. Она повернулась к нему лицом, словно желая загладить непонятную ей вину, но он сидел еще более напряженно и прямо, чем раньше.

Росс уже убедил себя, что раз она стрижет ему волосы, то, очевидно, ей необходимо ворошить их этак вот пальцами. Решил, что ей необходимо гладить его по щеке, чтобы заставить повернуть голову. И даже сказал себе, что — нравится это ему или нет — по крайней мере в этом нет ничего неприятного, и нужно попытаться сидеть спокойно и наслаждаться ее вниманием.

Но когда он ощутил теплый и влажный аромат ее дыхания, ему показалось, что в него ударила молния. Ее огонь пошел через голову и тело прямо к бедрам — и они словно воспламенились.

В довершение всего сейчас она стояла между его раздвинутыми коленями — хотя, в общем, это было вполне естественно, она просто хотела подойти ближе, чтобы удобнее было тянуться к его голове. Грудь ее при этом оказалась на уровне его глаз и выглядела как два спелых персика, только и ждущих, чтобы их сорвали. Боже, понимает ли она сама, что делает? Неужели она не видит — по каплям пота, стекавшим с его лица, — что медленно сводит его с ума? Каждое ее движение обдавало его волнами ее запаха, искушало грацией ее тела, шорохом одежды, скрывавшей тайны, ради раскрытия которых он бы не пожалел ничего.

— Почти готово, — сказала она, когда он уже начал ерзать на табурете. Ее колени между тем оказались в опасной близости к самому уязвимому месту между ног.

Боже, нет! Она наклонилась ниже, чтобы состричь прядь волос на макушке. Подняла руки; он видел, как поднялась при этом и грудь. Подавшись на дюйм вперед, он мог утонуть носом, подбородком, ртом в ее колышущемся тепле и дышать, упиваться ею. Его губы, нежно покусывая, нашли бы ее соски…

Он проклинал себя. Изо всех сил напрягая память, он пытался вспомнить, соблазняла ли так же его Виктория, желал ли он когда-либо обхватить ладонями ее грудь — просто ради наслаждения ощущать ее в своих ладонях. Нет, ничего такого он не мог вспомнить. Да и было ли это?

Нет. Виктория была не из тех, кто сознательно искушает мужчину, превращая его в стонущее от страсти животное. Каждый раз, когда Росс ею обладал, это было скорее актом поклонения, безграничного уважения к этой женщине. Он входил в ее тело, как входят в храм, стыдясь своего невежества, моля сжалиться над ним, недостойным из недостойных, простить за то, что это святилище осквернял он своим присутствием.

В том, что чувствовал он сейчас, не было ничего возвышенного. Желание его было абсолютно телесным. Лидия из тех женщин, которые способны возбуждать это чувство в мужчине — может быть, даже умышленно, хотя сама она делает вид, что это не так. Пробует на нем свои уловки — и в то же время пытается выглядеть идущей под венец девственницей.

Ничего, Бог свидетель, это у нее не сработает!

— Усы тоже бы надо подстричь.

— Что? — тупо спросил он, на миг совершенно потерявшись. Все, что он видел — это колыхавшуюся перед ним ее грудь, и слышал лишь биение собственного пульса.

— Я говорю, усы. Не шевелитесь. — Нагнувшись, она ловко срезала несколько торчавших волосков в его усах, повторяя губами движения его рта.

Если продолжать смотреть на то, как забавно движутся ее губы, он неминуемо расхохочется. Поэтому, опустив глаза, он стал смотреть на изгиб ее горла. Кожа на нем была сливочно-белой, становилась более бархатистой ближе к груди, скрывавшейся в вырезе блузки… На что больше похож ее запах — на жимолость или магнолию?

Все, что было чувствительного в его теле, буквально воспламенилось, когда она легонько дотронулась до его губ, стряхивая прилипшие волоски. В одну сторону, затем в другую — скользил ее палец по влажному его рту. Дело было за ним. Либо остановить ее, либо… Отведя ее руку, он резко сказал:

— Все, хватит.

— Но тут еще…

— Я сказал, хватит, черт побери! — крикнул он; сорвав с шеи полотенце, он кинул его на пол и встал с табурета. — Прибери тут.

Вначале Лидию просто изумила его грубость и отрывистое приказание, но вскоре удивление затмил гнев. Схватив его за руку, она сунула в нее звякнувшие ножницы.

— Вот сами и убирайте. Это ведь ваши волосы. Слово «спасибо» вам раньше слышать не приходилось?

С этими словами она отвернулась и, сняв и аккуратно сложив юбку и блузку, забралась под одеяло, натянув его по самые плечи и повернувшись к нему спиной.

Не в силах вымолвить ни слова от ярости, несколько секунд смотрел он на нее, а затем молча потянулся за щеткой.

Весь следующий день ярко светило солнце. А еще через день они переправились через Миссисипи.

Каждый чувствовал себя на седьмом небе, когда фургоны друг за другом начали съезжать по крутому берегу к кромке мутной воды. Мистер Грейсон сам собрал с каждого фургона плату за перевоз, которая, как и на все после войны, заметно повысилась. Перевозили на двух паровых паромах, все сразу — и фургоны, и лошадей, и семьи переселенцев.

Лидия, как и все, была в радостном волнении. До тех пор, пока не увидела реку. Даже океан, наверное, не показался бы ей таким огромным, безграничным и угрожающим. Прижав Ли, словно желая защитить его, к бешено бьющемуся сердцу, она смотрела, как первые фургоны въехали на паром и колеса их закрепили скобами. Лидия встревоженно наблюдала, как мутные волны хлещут по бортам парома.

И снова нахлынули страшные воспоминания детства. Она вновь почувствовала на губах солоноватый вкус речной воды. Перехватило дыхание. Все как тогда.

В тот день они предприняли одну из их редких вылазок в город. Старик Расселл в кои веки согласился взять с собой ее и мать. Этого дня она ждала всю неделю. Чтобы попасть туда, им нужно было пересечь приток реки Теннесси на пароме с конной тягой. Перегнувшись через ограждение борта, она смотрела, как пляшут на воде солнечные зайчики. Клэнси, подойдя сзади, толкнул ее — вроде случайно, но вполне достаточно для того, чтобы она, потеряв равновесие, свалилась в воду.

Она вынырнула на поверхность, отплевываясь и жалобно крича, не думая уже ни о мокрой юбке, ни о единственной блузке, безнадежно погубленной, и увидела на палубе Отиса и Клэнси, которые довольно ржали, хлопая себя по бедрам и потешаясь над ее беспомощностью. Мать, схватившись за голову, кричала, чтобы они немедленно ее вытащили. Ей удалось ухватиться за ржавый край палубы, но Клэнси сбил ее руку носком сапога. С минуту она отчаянно боролась, пытаясь удержаться на поверхности, — и никто из них не двинулся, чтобы помочь ей. Когда мать кинулась к ней, Клэнси оттащил ее от борта. Наконец, схватив ее за волосы, он выволок ее на паром.

— Как, хорошо искупалась?

Ей было тогда лет одиннадцать, но до сих пор она помнила ужас, который испытала, когда вода заливала ей глаза, ноздри, рот, лишая остатков воздуха. И теперь она с тем же ужасом смотрела на мутные волны Миссисипи, и думала, удастся ли ей заставить себя хотя бы подойти к парому.

Она, все еще дрожа, думала об этом, когда Росс, который все это время помогал закреплять колеса фургонов, подошел к ней.

— Наш фургон следующий. Ты с Ли встанешь вой там, у машинной рубки. Вместе с нами отправятся Лэнгстоны.

— Росс! — позвала она, когда он уже собрался уходить.

— Да? — Он нетерпеливо обернулся.

— А… а где будете вы?

— С лошадьми.

Она кивнула, бледная и испуганная.

— Ах да, конечно.

С минуту он смотрел на нее, затем торопливо пошел к парому — нужно было как можно быстрее закрепить два фургона, готовых к отправке. Лидия взошла на слегка покачивавшуюся палубу, пробралась поспешно к машинной рубке и прислонилась к ее подрагивавшей стене, крепко прижимая к себе тельце ребенка. Вскоре к ней присоединилась Ма, — дети же заняли места как можно ближе к ограждениям борта. Для них это было приключение, которое запомнится на всю жизнь. Приказав им быть поосторожнее, Ма предоставила им вволю наслаждаться увиденным.

Паром преодолел уже примерно две трети пути, когда Лидию позвала Мэринелл.

— Иди сюда, Лидия! Глянь! — Она показывала ей на что-то, плывшее по течению, и, видно, немало забавлявшее ребят тем, что то и дело всплывало и погружалось, как поплавок.

— Не могу, я должна оставаться с Ли.

— Иди, иди, — подтолкнула ее Ма, беря Ли у нее из рук. Давно ли сама-то была девчонкой. Иди, там у них весело.

Не желая показаться трусихой, Лидия придвинулась поближе к ограждению борта. Ей хотелось увидеть, где сейчас Росс, но он словно пропал куда-то. Хотя она дрожащими губами улыбнулась стоявшим у борта детям, корзина из-под яблок, нырявшая в струе воды за паромом, не избавила ее от страха. Увидев так близко жуткую глубину, бурлящее течение, волны, лизавшие борта, Лидия начала дрожать снова. И снова чувствовала, как смыкается мутная вода над головой и захлестывает легкие.

Охваченная самой неподдельной паникой, она кинулась от борта в поисках укрытия. Едва не сбив с ног изумленное младшее поколение Лэнгстонов, она побежала к фургону — глаза широко раскрыты, воздух через раздувшиеся ноздри с трудом попадает в легкие. Обхватив фургонное колесо, она взобралась через откинутый задний полог и повалилась на пол, тяжело и часто дыша.

Ма, видевшая все это, успела прикрикнуть на детей, которые, как испуганные цыплята, бросились вслед за Лидией, чтобы те оставались на месте.

— Сбегай за мистером Коулмэном, Атланта. Пусть он пока оставит с лошадьми Люка.

Как раз в этот момент Бубба обхаживал коренника из упряжки Росса, в то время как его отец занимался их собственной.

Через несколько секунд Росс уже бежал по шаткой паромной палубе. Рука по привычке ощупывала кобуру на бедре.

— Что случилось?

— Лидия. Там, в фургоне.

— А Ли?

— С ним все в порядке. Позаботьтесь о жене, мистер Коулмэн.

Поймав его взгляд, Ма в упор смотрела на него секунду, прежде чем он полез в фургон. Перемахнув через борт и ступив внутрь, он увидел ее, лежавшую в углу, обхватив голову руками. Тело ее сотрясали рыдания.

— Лидия! — взревел он. — Какого черта… — Отбросив в сторону шляпу, он шагнул к ней и опустился на колени. Протянув руку, он хотел коснуться ее плеча, чтобы успокоить ее. Но… замерев на секунду в воздухе, рука отдернулась.

— Лидия, — сказал он уже мягче. Рыдания были горькими — словно плакала томящаяся в преисподней душа. — Ты всех до смерти перепугала. Что такое с тобой?

Как и для большинства мужчин, слезы без очевидной причины были вне пределов его понимания. И как большинство мужчин, он начинал сердиться, если не мог найти этой причины.

— Лидия, Бога ради, скажи, в чем дело. Ты ударилась? Болит что-нибудь?

Может, стукнулась головой? Почему она закрывает ее руками? Он пытался отнять ее руки от головы, но она держалась за нее мертвой хваткой.

Отчаявшись, он взял ее за плечо и тряс, пока наконец она не отняла руки от головы. Она взглянула на него невидящими глазами и вцепилась в ворот его рубашки.

— Пожалуйста… не толкайте меня… в воду… в реку… Не толкайте… пожалуйста…

Росс в немом оцепенении уставился на нее. Он видел людей, смотревших в дуло пистолета за секунду до того, как мозг их должен был разлететься в мелкие брызги, но и на их лицах не помнил он выражения такого темного, неприкрытого ужаса. Зрачки ее так расширились, что их окружала лишь узкая желтая полоса. Губы побелели, как мел; во всем лице, казалось, не было ни кровинки.

— Лидия, Лидия, — произнес он успокаивающим полушепотом и непроизвольно взял ее лицо в ладони. — О чем это ты?

— В реку… в реку… — повторяла она, как в бреду, еще крепче сжимая ворот его рубахи.

— Никто не собирается тебя толкать в реку. Ты здесь в безопасности.

Она сглотнула. Он словно видел, как она проталкивает свой страх глубже в горло. Между губами показался кончик языка. Грудь бурно вздымалась и опадала с каждым трудным и редким вздохом.

— Росс? — Она глубоко заглянула в его глаза, как будто силясь его узнать.

— Да, это я.

Тело ее разом ослабло, и голова упала ему на грудь. Руки его были все еще прижаты к ее щекам, и он потянул ее к себе, пока вся она не приникла к нему. Они замерли, не двигаясь; дыхание ее мало-помалу становилось нормальным.

— К чему кому-то толкать тебя в реку? — спросил он хриплым шепотом.

Она подняла на него глаза, но ничего не сказала, только смотрела на него взглядом, который раздражал его и в то же время притягивал.

— Ну-ну, все в порядке. — Он увидел, как глаза ее наполнились вновь слезами, но на этот раз причиной тому был не страх. Просто ее янтарного цвета глаза стремились избавиться от кошмара, который пришлось ей пережить вновь. — Ма не позволит… — его большие пальцы гладили ее губы, они были влажными, она облизнула их, влажными стали и его пальцы, — …чтобы что-нибудь случилось с тобой.

Он знал, что сейчас поцелует ее, и ничего с этим не поделаешь. У него уже давно нет выбора. Момент этот был уготован ему, предопределен, и пытаться противиться значило бы спорить с судьбой. Он подчинился воле богов — и его голова медленно склонилась к ее ожидающим, полураскрытым губам.

Сначала он просто коснулся их своими губами. Ее пальцы плотнее прижались к его груди. Он ждал — пока не утратил окончательно возможность с собой бороться. Затем, чуть отогнув назад ее голову, он впился губами в ее ждущий рот, лаская его шелковистыми усами, прижимаясь сильнее — пока губы ее не раскрылись.

Его сердце, казалось, выпрыгнет из груди, но он не шевельнулся. Он стоял на коленях, вдыхая ее аромат, и думал, что ждет его за этой первой дверью рая.

Кончиком языка он коснулся ее верхней губы — нежно, так нежно, что вроде бы вовсе не коснулся ее, пока не почувствовал теплую волну дыхания, сорвавшегося с ее губ и увлажнившего его губы.

Появление на реке другого судна заставило капитана парома дать громкий гудок. От неожиданности они оба потеряли равновесие; Росс стоял на коленях, и, когда она упала на стопку постельного белья, его тело последовало за нею. Взгляд горящих зеленых глаз ощупывал ее лицо, волосы, скользил по ее шее, груди, снова вверх, ко рту. Она лежала молча, неподвижно, как бы отдавая себя целиком в его власть.

Пальцы его правой руки перебирали ее волосы. Левая гладила подбородок. Целоваться его научила в тринадцать лет одна из товарок матери по борделю. В один из серых осенних дней она затащила парнишку к себе в комнату и, раздразнив его, преподала все тонкости поцелуйной науки.

Она научила его легонько посасывать, чтобы плотнее прижать губы друг к другу, водить языком, как будто собирая мед, находить и отталкивать язык партнера — то быстро, то медленно. Учеником он оказался превосходным. У него явно был к этому природный талант, и еще до полудня он сумел превзойти свою наставницу. Кое-чему она и сама от него научилась.

Все свои познания — и годы практики — вложил Росс в этот поцелуй, потому что никогда ни один не пугал его так и в то же время не был столь желанен.

Но никакое желание нельзя было сравнить с тем восторгом, который переполнял сейчас его душу. Он превзошел все границы его воображения. Боже, что за губы были у нее! Он весь тонул в их сладкой и влажной бездне. Он вбирал в себя их вкус — и не мог утолить голод. Его язык скользил вдоль ровного ряда ее зубов, ощупывал небо, бархатную изнанку губ, играл с напряженным кончиком ее языка, Нежно посасывая, он словно хотел перелить в себя ее всю — если бы только смог сделать это.

Он даже не слышал низких, хрипловатых стонов, вырывавшихся из его горла. Когда паром ударился о причальную стенку — берег Арканзаса, этот звук достиг наконец его слуха, и он удивился, откуда бы он мог идти.

Осознав внезапно его источник, он с силой оторвал свое тело от нее. Глаза ее показались ему такими же огромными и изумленными, как и до поцелуя, но в них больше не было страха. Рот, алый и влажный, словно сиял после его поцелуев. Кожа вокруг губ чуть порозовела от уколов его усов.

Он словно растворился в этом поцелуе — и в ней самой. Она заставила его забыть обо всем — кем был он, кем — она… и кем была Виктория.

Поднявшись на ноги, он нашарил в стороне шляпу. Надев ее и не осмеливаясь взглянуть в ту сторону, где лежала Лидия, он шагнул на палубу парома, как раз когда к фургону подошла Ма.

— Ну? — требовательно спросила она.

— С ней все в порядке, — бросил он, направляясь к борту.

На лице Ма расплылась широкая улыбка.

В эту ночь в лагере был праздник. Рубеж был перейден — и все радовались, что оставили его позади. Из пыльных сундуков достали давно дожидавшиеся того скрипки. Весь лагерь пел. Мужчины передавали из рук в руки глиняный кувшин с виски — и немногие решились в ту ночь отказаться от этого. Детям позволили не ложиться дольше обычного. Завтра снова все отправятся в долгий путь, но сегодняшний день всем хотелось целиком отдать веселью.

Этот день был праздником и для Лидии. Губы Росса открыли ей, что не все мужские поцелуи заслуживают отвращения, и то, что свершается между мужчиной и женщиной, может быть невыразимо прекрасным.

Этот день запомнился ей и по другой причине. У нее пропало молоко.