"На белой полосе" - читать интересную книгу автора (Олдисс Брайан)

Глава 1

На земле появилась свежая травка, нарядившаяся в хлорофилльные одежды. На деревьях, окутывая сучья и ветки, высовывались зеленые язычки - скоро и все вокруг будет выглядеть словно дурацкие рисунки земного ребенка с рождественскими елками. Так опять весна пробуждала к жизни все живое, растущее на южном полушарии Дапдрофа.

Но природа на Дапдрофе вовсе не была более дружеской, чем где бы то ни было. Хотя она и посылала теплые ветра на южное полушарие, северное тем временем вымачивалось ледяными проливными дождями. Опершись на костыли, старик Альмер Эйнсон стоял на своем крыльце, с удовольствием почесывая затылок и разглядывая распускавшиеся деревья. Даже самые слабенькие крайние веточки едва покачивались, несмотря на слабый ветерок. Причиной тому была гравитация, и ветки, как и все на Дапдрофе, весили в три раза больше, чем на Земле. Эйнсону пришлось долго привыкать к этому явлению, в результате чего спина его ссутулилась, а грудь впала. И мозги тоже немного перекосило.

К счастью, его не беспокоило желание вернуть прошлое, что выбивает порой многих из колеи еще до достижения зрелого возраста.

Вид зарождающихся зеленых листочков пробудил в Эйнсоне только смутную ностальгию, и возникло слабое воспоминание о детстве, которое проходило среди листвы, более чувствительной к апрельским ласкающим ветеркам. Ветеркам, дующим к тому же за сто световых лет отсюда. Эйнсон стоял на пороге и наслаждался величайшей человеческой роскошью - отсутствием мыслей в голове.

Он праздно наблюдал за утодианкой Квекво, ступающей меж своих салатных грядок под амповыми деревьями, дабы опустить свое тело в живительную грязь. Амповые деревья были вечнозелеными, в отличие от других на участке Эйнсона. В их листве отдыхали четырехкрылые белые птицы, которые решили взлететь, когда Эйнсон обратил на них внимание. Взмахивая крыльями, они походили на огромных бабочек, отбрасывающих на дом свои тени.

Но дом уже до того был расцвечен их тенями. Друзья Эйнсона, повинуясь вдохновению (посетившему их, вероятно, первый и последний раз в жизни), решили создать произведение искусства и нарушили белизну стен легкомысленно разбросанными силуэтами крыльев и туловищ, увлекающих за собой куда-то ввысь. Подвижность рисунка заставляла приземистый домик приподняться, сопротивляясь силе гравитации. Но это только казалось: весну неопластиковые балки встретили, изрядно прогнувшись, а у стен заметно подкосились коленки.

Перед глазами Эйнсона по его дапдрофскому участку проходила сороковая весна. Даже крепкое зловоние, исходившее из мусорной кучи, отдавало лишь домом.

Пока Эйнсон принюхивался, его грог, охотник за паразитами, дотянувшись, почесал ему голову; Эйнсон не остался в долгу и пощекотал черепок ящерообразному существу. Он догадывался, чего на самом деле хотелось грогу, но Эйнсон не больно жаждал присоединиться к компании Снок-Снока Карна и Квекво Киффул с их грогами и валяться в грязи в этот час, когда всего одно солнце светило в небе и было неуютно прохладно.

- Я замерз здесь стоять. Пойду в дом, полежу, - крикнул он Снок-Снрку на утодианском языке. Молодой утод взглянул на Альмера и вытянул две из своих конечностей в знак того, что понял его. Слава Богу! Даже после сорока лет жизни и изучения утодианский язык казался Эйнсону полным загадок. Он не был уверен в том, что не сказал: «Река холодная, и я пойду в дом, приготовлю ее». Уловить нужный свист, изменяющий крик, было не совсем легким делом, ведь у него только одно дыхательное горло, тогда как у Снок-Снока - восемь. Эйнсон повернул свои костыли и вошел в дом.

- Его речь становится все менее внятной, - отметила Квекво. - Мы потратили столько усилий, чтобы научить его говорить. Он абсолютно несовершенный механизм, этот мэнлег. А еще, ты, может, тоже заметил, он стал медленнее двигаться.

- Да, мам, я заметил это. Он и сам жалуется. Все чаще упоминает что-то, что называет болью.

- С мэнлегами так сложно общаться - у них такой ограниченный запас слов и настолько ничтожны возможности голоса, но я уловила из того, что он пытался сказать мне как-то прошлой ночью, что, будь он утодом, ему бы сейчас уже было под тысячу лет.

- Тогда следует ожидать, что он скоро начнет разлагаться.

- Да, и я полагаю, что грибок на его голове, начиная белеть, подтверждает это.

Разговор шел на утодианском языке, пока Снок-Снок укладывался обратно в восхитительную липкую грязь, напротив громадной симметричной массы, представлявшей собой его мать. Цепляясь и облизываясь, гроги ползали по их телам. Зловоние, поддерживаемое умеренным солнцем, стояло невероятное. Грязевые ванны заставляли их кожу впитывать ценные масла и делали ее мягкой.

Снок-Снок Карн был уже большим утодом, рослым представителем господствующего вида неуклюжего мира Дапдрофа. Фактически он был взрослым, хотя еще бесполым, и своим ленивым умом на ближайшие несколько десятилетий он представлял себя только мужчиной. Он сможет поменять пол, когда произойдет смена солнц на орбите Дапдрофа, - подготовке к этому событию была посвящена большая часть его продолжительного детства. Квекво была очень хорошей матерью и воспитательницей; оказавшись изолированной от мира благодаря общению с Эйнсоном, Квекво все свои огромные материнские усилия положила на воспитание сына.

Вялым движением вытянувшейся конечности Снок-Снок черпнул пригоршню ила и грязи и плюхнул себе на грудь. Затем, вспомнив об этикете, он торопливо окатил микстурой спину матери.

- Мама, как ты думаешь, мэнлег учит эсоуд? - спросил Снок-Снок, втягивая конечность на место, в свой мягкий бок. Мэнлегами они называли подобных Альмеру, а эсоудом - писк, своего рода язык, используемый для обсуждения энтропийного разрушения солнечной орбиты.

- Трудно сказать. Ты знаешь - этот языковый барьер, - сказала Квекво, щурясь сквозь грязь. - Мы уже пытались говорить об этом, но не очень удачно. Я еще попробую, мы должны вместе попробовать. Это может стать большим потрясением для мэнлега, если он останется неподготовленным и неожиданно начнет разлагаться. Но, может быть, на его планете происходит нечто подобное?

- Ему, вероятно, недолго осталось?

Квекво не стала утруждать себя ответом. Снок-Снок улегся и начал думать о временах, которые уже не за горами, когда Дапдроф покинет орбиту своего солнца Саф-рон Смайлер и перейдет на орбиту Йеллоу Скоупера. Тяжелые настанут времена, и Снок-Снок должен оставаться мужчиной, сильным и выносливым. А там, может быть, придет Уэлком Уайт - счастливая звезда, под которой он родился (и которая объясняет его ленивый и жизнерадостный характер), под Уэлком Уайт он мог бы позволить себе заботы и радости материнства, вырастить и воспитать сына, похожего на него самого.

Жизнь кажется просто замечательной, когда серьезно думаешь о таких вещах. Может, эсоуд и казался кому-то слишком прозаичным, но для Снок-Снока, хотя он и воспитывался простым деревенским мальчиком (то есть без понятия о духовенстве или межзвездных полетах), эсоуд был грандиозным явлением. Даже солнечные лучи, согревавшие 850-фунтовую массу его тела, несли в себе столько поэзии, что словами описать практически невозможно.

Снок-Снок повернулся на бок и испражнился в мусорную кучу, произведя тем самым маленькое подношение своей матери. Делай другим то, что хотел бы, чтобы они делали тебе.

- Мам, а правда, что священники встретили землян благодаря тому, что посмели покинуть миры Трип л Солнц?

- Я вижу, сегодня утром ты крайне разговорчив. Почему бы тебе не пойти и не поболтать с мэнлегом? Ты же знаешь, как тебя занимает его версия происходящего в звездных системах.

- Но чья версия все же правдива - наша или его? Прежде чем дать ответ, Квекво поколебалась: это было

ужасно трудно, и все-таки только этот ответ мог бы выразить ее мировосприятие. Она сказала:

- Правда часто бывает не одна.

Не обратив внимания на реплику матери, молодой утод продолжал:

- Но разве не духовенство, войдя за пределы Трип л Солнц, первым повстречало мэнлегов?

- Почему бы тебе не лежать и не вызревать спокойно?

- Но ты же мне сама рассказывала, как они встретились на планете Градгродд вскоре после моего рождения?

- Прежде всего это тебе рассказывал Эйнсон.

- Но ты мне говорила, что встреча эта принесет несчастье.

Первая неожиданная встреча утодов с людьми произошла через десять лет после рождения Снок-Снока. Как заметил Снок-Снок, столкнулись они на планете, которую его раса называет Градгродд.

Случись это на другой планете или были бы задействованы другие действующие лица, исход мог оказаться иным. Если бы кто-нибудь… Но, как говорится, если бы да кабы… В истории не бывает «если» - разве что для исследователей, изучающих ее. И, несмотря на весь прогресс, еще никто не доказал, что случайность не есть статистика. А мы можем лишь констатировать, что отношения людей и утодов пошли по такому-то и такому-то руслу. Эта повесть расскажет о происшедших событиях с как можно меньшим количеством комментариев, оставляя читателю возможность домыслить самому, при этом помня, что сказанное Квекво относится как к людям, так и к совсем им не подобным: правда может иметь столько же обличий, сколько и ложь.

Первым утодам планета Градгродд показалась вполне приемлемой. Утодский межпланетный корабль приземлился на широкой долине, негостеприимной, скалистой, холодной и по большей части заросшей чертополохом по колено высотой. Тем не менее картина эта напоминала погруженную во мрак ночи местность северного полушария. На разведку через люк были посланы два грога. Они вернулись через полчаса, тяжело дышавшие, но невредимые. Все было за то, что место обитаемо.

По выполнении необходимых церемоний преосвященника пригласили на выход.

- Я думаю, мы делаем ошибку, - сказал он. На утодском языке «ошибка» звучит как Градгродд (если неземные звуки вообще можно выразить земными буквами), и с тех пор планета стала известна именно под этим названием.

По-прежнему намереваясь выражать свой протест, преосвященник вышел в сопровождении трех священников. Планета была провозглашена территорией, неоспоримо принадлежащей Трипл Солнцам.

Четыре попа с очень важным видом сновали туда-сюда, расчищая от чертополоха круг на берегу реки. Они работали очень быстро, всеми своими шестью конечностями. Две выкапывали яму и давали просачивавшейся воде заполнять ее тонкой струйкой. Получившуюся грязь остальные перегоняли в ценную патоку.

Рассеянно наблюдая за работой задними глазами, преосвященник стоял на краю растущего кратера и спорил изо всех сил по поводу всех «за» и «против» приземления на планету, не принадлежавшую Трипл Солнцам. Священники, в свою очередь, отчаянно старались его переспорить.

- В Священном Чувстве ясно сказано, - убеждал преосвященник, - что испражнения детей Трипл. Солнц не должны касаться планет, не освещаемых Трипл Солнцами; есть предел всему, даже плодородию.

Он вытянул вверх свою конечность, указывая на большой розовато-лиловый шар величиной с плод ампа, холодно вглядывавшийся в них через гряду облаков.

- Может, это - солнце Сафрон Смайлер? А может, вы решили, что это - Уэлком Уайт? А не приняли ли вы его за Йеллоу Скоупер? Нет и нет, друзья мои, это розовато-лиловое светило чуждо нам, а мы тратили на него столько вещества.

Первый священник сказал:

- Все, что вы говорите, - неопровержимая истина. И будь у нас выбор, мы бы не очутились здесь. Но наш корабль попал в космическую турбулентность, которая отнесла его на несколько тысяч орбит от прежнего курса. Эта планета оказалась для нас просто ближайшим «убежищем» .

- Ты, как всегда, прав, - отметил преосвященник. - Но мы не должны были здесь приземляться. Месяц полета - и мы опять оказались бы на Дапдрофе, в Трипл Солнцах. С нашей стороны это в какой-то степени нечестиво.

- Я не думаю, что стоит так волноваться, - вступил в разговор второй священник. У него была серо-зеленая кожа, как у всякого рожденного в разгар эсоуда, и, вероятно, самые свободные манеры из всех. - Вот смотрите. Трипл Солнца, вокруг которых вращается Дапдроф, образуют лишь три звезды из шести в созвездии Хоум. Эти шесть звезд делят меж собой восемь обитаемых планет. Семь из них считали такими же священными, как и Дапдроф, и пригодными к жизни, несмотря на то что некоторые из них, например Бускей, вращаются вокруг одной из трех меньших звезд созвездия. Из этого следует, что не обязательно вращаться вокруг одного из Трипл Солнц, чтобы считаться достойным принять утодов. А теперь мы спрашиваем…

Но преосвященник, который был скорее оратором, чем слушателем, что и приличествовало утоду в его положении, перебил товарища:

- Давайте больше не будем задавать вопросов, друзья. Я просто заметил, что это несколько нечестиво с нашей стороны. Я не собираюсь кого-либо критиковать. Но мы создаем прецедент. - Он машинально почесал своего грога.

С большим терпением в голосе начал свою речь третий священник (которого звали Блу Лугуг):

- Я согласен с каждым словом, произнесенным вами, преосвященник. Но еще не известно, мы ли создали прецедент. Наша история уходит глубоко в века, и быть может, что многие и многие команды оказывались в подобном положении и создавали на чужих планетах болота во славу утодампа. А если мы осмотрели все вокруг, то, быть может, отыщем уже обосновавшихся раньше утодов.

- Вы меня совершенно убедили. В век революций чего только ни случалось, - преосвященник вздохнул с облегчением. Он вытянул все свои шесть конечностей, как бы охватывая землю и небо, и подал священникам церемониальный знак.

- Я провозглашаю это место землей, принадлежащей Трипл Солнцам. Да начнется испражнение.

Они были счастливы. Да и кто мог оставаться равнодушным в этот момент? Они были дома, со свободой и плодородием в руках.

Впав в немилость, розовато-лиловый шар исчез. В тот же миг из-за горизонта выпрыгнул и поспешно вскарабкался по небу спутник, окруженный щегольским ореолом из пыли. Привычные к резкой смене температуры, восемь утодов не обратили внимания на наступление холодной ночи. Они принимали ванну в своей только что освоенной луже вместе с обслуживающими их шестнадцатью грога-ми. Последние цеплялись пальцами-присосками к погруженным в грязь хозяевам.

Постепенно они почувствовали вкус нового мира. Он обволакивал их тела, привнося свой особенный смысл, не поддающийся объяснению.

Над головами высоко в небе мерцало созвездие Хоум Кластер, образуя подобие формы, которую глупейшие из попов называли Грааль. Оно заставляло бушевать моря Смексмера.

- Нам и не следовало беспокоиться, - высказал общую мысль преосвященник. - Трипл Солнца по-прежнему льют свой свет на нас даже здесь. И нет нужды торопиться домой. Может быть, в конце недели мы посадим несколько амповых семян, а потом двинемся в обратный путь.

- Или, может быть, в конце следующей недели, - отозвался третий священник, почувствовав себя очень комфортно в грязной ванне.

Для полного и всеобщего удовольствия преосвященник обратился ко всем присутствующим с короткой проповедью. Они лежали и вникали в нить его рассуждений, потому как она была сплетена его восемью горлами.

А он указывал на то, как ампы и утоды зависимы друг от друга. Как урожай первых влияет на плодовитость вторых и как происходит обратная связь. Он подчеркнул важность слова «урожай», прежде чем остановиться на зависимости и деревьев, и утодов (которые явились проявлением одной сущности) от урожая света, менявшегося в зависимости от того, вокруг которого из Трипл Солнц они обращались в данный момент. Свет этот был солнечным дождем, что придавало ему некоторую абсурдность, впрочем, как и невероятность. Никто из них никогда не должен забывать, что и он - часть этого абсурда и чуда. Никто из них не имеет права вознестись или раздуться от гордости, ибо ведь даже их боги имели форму кала!

Третьему священнику монолог очень понравился. Убедительнее всего звучит то, что лучше всего известно.

Он лежал в пузырящейся грязи и говорил потопленным голосом, потому что над поверхностью лужи виднелся кончик только одного его горла. Одним глазом, который был на поверхности, священник всматривался в темную глубину космоса, такого выпуклого и черного на фоне неба. Да, жизнь была стоящей штукой, даже так далеко от любимого Дапдрофа. Если бы настало сейчас время следующего эсоуда, ему непременно пришлось бы поменять пол и стать матерью - он уже заранее определил для себя этот шаг. Но даже это… думай обо всем хорошо, и все действительно будет хорошо. Третий священник думал о своей матери с большой любовью, он столько узнал от нее. Он стал преклоняться перед ней с тех пор, как она поменяла пол и приняла сан преосвященника.

Вдруг он закричал всеми своими горлами. За кораблем заплясали какие-то огни. Все священники как один посмотрели в ту сторону, куда он указывал.

Но они не только увидели свет. Послышалось продолжительное грозное рычание, и четыре круглых источника ослепляющего света прорезали темноту. Пятый без устали рыскал вокруг, напоминая дрожащую руку. Он остановился на корабле.

- По-моему, к нам приближается какое-то живое существо, - пролепетал один из попов.

В этот момент картина стала более четкой. По направлению к ним через равнину двигались две массивные фигуры. От них-то и исходило грозное рычание. Существа достигли корабля и остановились. Рычание тут же прекратилось.

- Вот это да! Они крупнее нас! - воскликнул первый священник.

Из великанов вылезли фигурки поменьше. В этот миг прожектор, прежде сосредоточивавший свое внимание на корабле, уставился на бассейн. Чтобы избежать ослепляющего света, утоды отвернулись и стали разглядывать выстроившихся в ряд четверых узеньких существ, приближавшихся к краю купели.

- Они, должно быть, очень высокоразвиты, если могут излучать такой свет, - предположил преосвященник.

- Как вы думаете, кто из них живые существа - те двое, огромные, с глазами, или эти четверо тонких? - поинтересовался один из младших священников.

- По-моему, выйти и посмотреть будет достаточно вежливым, - сказал преосвященник, поднимаясь из жижи и направляясь к четырем незнакомцам. Его товарищи встали, намереваясь следовать за ним. Тут они услышали какой-то шум, исходивший от существ, которые начали двигаться в обратном направлении.

- Как интересно! - воскликнул второй священник, стремясь всех обогнать. - Я уверен, что они пытаются говорить, хотя, конечно, на весьма примитивном уровне, но все же!

- Как все же хорошо, что мы здесь оказались, - сказал третий священник. Замечание, само собой, не было адресовано преосвященнику.

- Привет вам, создания! - закричали два священника.

В эту секунду существа обернулись, подняли свое земное оружие и открыли огонь.