"Дом судьи" - читать интересную книгу автора (Сименон Жорж)

Глава 9 «Карусель»

Любой с набережной дез Орфевр — Люкас или Жанвье — сразу понял бы, что нужно Мегрэ. Даже взглянув на него со спины. Может быть, она ссутуливалась? Опускались плечи?

Во всяком случае, стоило инспекторам увидеть спину шефа в длинном коридоре Дворца правосудия, когда он, ни слова не говоря, приводил к себе в кабинет человека, они понимающе переглядывались.

— Ara! Ясное дело — свидетель.

И никто не удивлялся, что через несколько часов появлялся официант из пивной «Дофин» с бутербродами и пивом.

Здесь же провожать взглядом Мегрэ и его попутчика, когда они шли по темной улице, было некому.

— Подождите, пожалуйста, минутку. Комиссар зашел в полную странных запахов бакалею, купил серого табаку и спички.

— Да, и пачку папирос. Лучше даже две.

В банке на витрине были слипшиеся конфеты, которые в детстве он очень любил, но сейчас купить не решился. По пути Альбер Форлакруа молчал, явно стараясь держаться непринужденно.

Ограда мэрии, двор, потом кабинет: тепло, в темноте светится раскаленная печка.

— Заходите, Форлакруа. Располагайтесь.

Мегрэ зажег свет, снял пальто и шляпу, подбросил в печку угля и несколько раз обошел вокруг комнаты; по его лицу пробегали отблески беспокойства. Он ходил взад и вперед, посматривал то туда, то сюда, переставлял с места на место вещи, курил, что-то ворчал себе под нос, словно ожидал чего-то, а оно не появлялось. Для него этим «чем-то» было чувствовать себя: в своей шкуре, как он любил выражаться, чтобы избежать слова «вдохновение».

— Садитесь. Можете курить.

Он подождал, когда Форлакруа, по деревенской привычке, достанет папиросу прямо из распечатанной пачки, лежавшей у него в кармане куртки, дал ему прикурить, потом, прежде чем усесться самому, вспомнил об окошке в сарае, через которое он совсем недавно наблюдал за двумя мужчинами. Взглянул на окно своего кабинета, решил закрыть ставни, но не смог распахнуть окно и ограничился тем, что спустил пыльные шторы.

— Ну вот! — вздохнул он и с явным удовлетворением уселся. — Что скажете, Форлакруа?

«Карусель», как говорили на набережной дез Орфевр, началась. Альбер держался настороженно. Откинувшись слегка назад, поскольку ноги у него были слишком длинны для стула, на котором он сидел, молодой человек смотрел на комиссара и даже не пытался скрыть злость.

— Это вы вызвали мою мать? — после минутного молчания спросил он.

Значит, он видел, как она вылезала из машины или садилась в нее. Видел он и голландца Хораса Ван Ушена.

— Допросить вашу мать было необходимо, — ответил Мегрэ. — Она сейчас в Ларош-сюр-Йон, где пробудет несколько дней. Может быть, вы сумеете ее повидать?

Уставившись на парня, комиссар подумал: «Насколько ты, мой мальчик, ненавидишь отца или того, кто им считается, настолько же безрассудно ты обожаешь мать». И без всякого перехода осведомился:

— Во время последней встречи она призналась, что Форлакруа вам не отец, не так ли?

— Я это уже знал, — буркнул Альбер, глядя на свои сапоги.

— И могу поспорить: уже давно. Сколько же вам было лет, когда вы сделали это открытие? Вам, наверно, было тяжело?

— Напротив!

— Вы ненавидели судью Форлакруа, еще не зная об этом?

— Я его не любил.

А парень осторожен! Взвешивает каждое слово, как крестьянин на ярмарке, и каковы бы ни были его чувства, не горячится, — наверное, знает, что легко входит в раж.

— Так сколько же вам было лет?

— Около шестнадцати. Я тогда учился в люсонском лицее. Меня на несколько дней забрали оттуда. Отец, то есть Форлакруа, пригласил из Парижа знаменитого врача. Сначала я подумал, что для сестры, но оказалось, что и для меня тоже.

— Ваша сестра уже была… необычной?

— Не совсем такая, как все.

— А вы?

Альбер вздрогнул и посмотрел комиссару в глаза.

— Никто никогда не говорил мне, что я ненормальный. В лицее я учился отлично. Врач осматривал меня несколько часов, делал всякие анализы. Судья стоял позади, беспокоился, возбужденно говорил о чем-то мне непонятном. Что-то упоминал о группах крови — группе А, группе Б. Потом в течение нескольких дней с нетерпением ждал результатов анализов, и когда пришел ответ на бланке парижской лаборатории, судья посмотрел на меня холодно, с ледяной улыбкой, словно скинул наконец с плеч большую тяжесть. — Альбер говорил медленно, взвешивая каждое слово. — В лицее я расспросил старших ребят. Узнал, что у ребенка та же группа крови, что у одного из родителей, и что в некоторых странах это доказательство принимается судом при установлении отцовства. Значит, моя кровь имела другую группу, чем кровь судьи, — заявил он почти с триумфом. — Я хотел сбежать, но у меня не было денег. Меня подмывало уехать к матери, однако адреса ее я не знал, а судья, как только речь заходила о ней, замолкал. Я пошел служить в армию. Когда вернулся, решил жить, как живут здесь все.

— К тому же, ваш темперамент толкал вас к большим физическим нагрузкам, верно? Но скажите, почему вы остались в деревне, где жил судья?

— Из-за сестры. Я снял дом и стал сборщиком мидий. Разыскал судью и попросил отдать мне сестру.

— А он, конечно, отказал!

— Почему вы говорите «конечно»?

Во взгляде Альбера опять сверкнула злоба.

— Потому что судья, похоже, обожает дочь.

— Или ненавидит, — выдавил Альбер сквозь зубы.

— Вы так считаете?

— Меня-то он ненавидит во всяком случае, — ответил парень и вдруг встал. — Какое все это имеет отношение к вашему делу? Вы хотели, чтобы я разговорился, да?

Он пошарил рукой в кармане, но папиросы не нащупал; Мегрэ протянул ему пачку, купленную специально на этот случай.

— Сядьте, Форлакруа.

— Правда, что судья сознался?

— В чем?

— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю.

— Он сознался в старом преступлении. Когда-то в Версале он застал вашу мать с мужчиной и убил его.

— Ого!

— Скажите, Форлакруа…

Молчание. Тяжелый взгляд Мегрэ.

— Вы дружны с Марселем Эро?

Снова молчание. Мэр по привычке поставил на столе у Мегрэ бутылку с вином, и комиссар наполнил стакан.

— И что из этого?

— Ничего. Во всяком случае, ничего особенного. Вы примерно одних лет. Он тоже сборщик мидий. Вы, наверное, встречали его в море, на танцах, еще где-нибудь. Я говорю о времени, когда он еще не лазил к вашей сестре в окно.

— Да, мы дружили.

— Вы живете один, так ведь? Довольно необычная для вашего возраста привычка к одиночеству. Дом у вас довольно большой…

— Ко мне каждый день приходит женщина и все прибирает.

— Знаю. А еда? Не станете же вы утверждать, что готовите сами?

Помрачнев, Альбер Форлакруа спрашивал себя, куда гнет комиссар.

— Иногда бывает. Я не чревоугодник. Кусок ветчины, яйца… Перед едой — сотня устриц. Иногда хожу поесть в гостиницу «Порт».

— Странно.

— Что странно?

— Да ничего… Вы! Живете в Эгюийоне, словно в глуши какой-то. Вам никогда не приходило в голову жениться?

— Нет.

— А вашему другу Эро?

— Он мне не друг.

— Больше не друг, это верно. Вы ведь поссорились, когда пошли слухи, что он иногда ночует у вашей сестры?

Тревога Форлакруа стала отчетливо заметна. Вначале, несмотря на злость, он не придавал особого значения вопросам Мегрэ. Теперь он вдруг почувствовал себя так, словно его опутали сетью. К чему подбирается комиссар? Мегрэ налил ему вина, подтолкнул в его сторону пачку папирос.

— Выпейте. Закурите. Осталось совсем недолго.

И Форлакруа решился — это было видно по его лицу.

— Больше ничего не скажу! Отвечать на вопросы не буду.

Мегрэ покружил по комнате, немного постоял, созерцая бюст Республики.

— Вы не голодны?

— Нет.

— Обедали? Я, например, голоден как волк, и если бы принесли несколько картофелин…

Ну, конечно! Конечно! Дрожи, милый, дрожи! Понятное дело, ты хладнокровен…

— В сущности, вы с Эро вроде двух деревенских петушков. Все девушки должны бегать за вами.

— Я девушками не интересуюсь.

— А вот Эро интересуется. И ему даже случается делать им детей. Узнав, что он любовник вашей сестры, вы, должно быть, возмутились. Не понимаю, как вам удалось не натворить еще чего-нибудь.

— Мы дрались.

— Видимо, неоднократно? Он ведь продолжал свое. Это довольно неприятно. Впрочем, я плохо его знаю. Вот вы знаете его лучше — не кажется ли вам, что Марсель и в самом деле искренне любит вашу сестру?

— Не знаю.

— Во всяком случае, некоторые так думают. Утверждают, что он собирался на ней жениться и даже договорился с судьей. Тогда уж вы, наверное, помирились бы, да? Он стал бы вашим зятем. Жаль, что он убежал: это говорит не в его пользу. Сознаюсь, у меня есть постановление на его арест. Если он невиновен, то почему так внезапно исчез и укрылся на болотах?

Папиросы следовали одна за другой. Порой на дороге слышались тяжелые шаги: люди шли посидеть в кафе «Порт». А «карусель» продолжалась. Время от времени, стоя лицом к стене, Мегрэ позволял себе выглядеть обескураженным. Ему доводилось проводить часы лицом к лицу с изворотливыми хитрецами, которые за словом в карман не лезли. Самый знаменитый его допрос на набережной дез Орфевр длился двадцать семь часов; он и двое его инспекторов сменяли друг друга, не давая подозреваемому ни минуты передышки. Но никогда еще, пожалуй, ему не приходилось сталкиваться с таким инертным, непробиваемым человеком, как Альбер Форлакруа.

— Марсель, кажется, единственный ребенок? И мать его вдова? Есть у нее хоть какие-нибудь сбережения? Спрашиваю потому, что если его признают виновным, жить этой бедной женщине…

— За нее не беспокойтесь. Она богаче большинства жителей Эгюийона.

— Тем лучше! А то, чем больше я думаю… Постойте! Хотите, между нами, я расскажу, как все происходило? Только подождите минутку, я позвоню. Чуть было не забыл, а дело важное. Алло!.. Мадемуазель? Да, это я… За мной конфеты… Нет, верно, вы предпочитаете засахаренные каштаны. Короче, мой долг растет. Отдел закрыт — знаю. Дайте мне, пожалуйста, Нант… Да, опербригаду… Благодарю вас.

Вперед! Не упускать ниточку! На Форлакруа нужно давить, не давая ему опомниться.

— Сперва он хотел только поразвлечься, что в его возрасте вполне понятно. Его очень интриговало, что ваша сестра не такая, как все. Потом он влюбился. Стал подумывать о женитьбе. Он вам об этом не говорил?

— Мы не разговаривали.

— Да, я и забыл. Но раз он встретился с вашим отцом, он мог поговорить и с вами, сказать, что все не так, как вы думаете, что у него серьезные намерения… Наконец-то! Но если вы утверждаете, что он этого не сделал… Алло… Да, говорит Мегрэ… Послушайте, я хотел бы попросить вас об одной услуге… Нет ли у вас адреса служанки доктора Жанена? Отлично! Дело вот в чем… Правда, это не совсем по правилам… Нужно бы, чтобы она согласилась по своей воле, иначе завтра за ней приедет судебный следователь… Я хотел бы, чтобы вы доставили ее ко мне… Да, сегодня ночью… Да тут всего километров двадцать… Куда? Я буду, скорее всего, в мэрии… Нет, ей ничего не говорите… Спасибо!

Мегрэ положил трубку и заговорил с самым сердечным видом.

— Прошу прощения… Формальность, о которой я забыл… Предположим, что жандармы с минуты на минуту задержат Эро. Должны же его найти! Какого черта! Ведь болота — не пустыня. Так вот, я подхожу к своей мысли. Марсель готов жениться. Мать отговаривает его от женитьбы на ненормальной девушке. Он, несмотря на любовь, тоже немного беспокоится…

В комнате стало жарко, печь гудела. Но от жары ли на лбу у Форлакруа выступили капельки пота?

— Тогда он вспоминает, что старый его приятель, с которым он плавал на «Мстителе», открыл врачебную практику в Нанте. Он едет к нему. Спрашивает совета. Но заочно Жакен ничего не может сказать. Они решают, что он приедет осмотреть девушку.

Альбер затоптал окурок и снова закурил.

— Признайтесь, что психологически это верно. Я не знаю вашего бывшего друга Эро так хорошо, как вы. Он, прежде всего, крестьянин. От природы осмотрителен. Он действительно хочет жениться, но в то же время хотел бы убедиться, что его будущая жена не совсем сумасшедшая. Что вы об этом думаете?

— Ничего, — сухо отпарировал Альбер.

— Допивайте свой стакан. Вы еще не проголодались? По моему мнению — может быть, я и ошибаюсь, — по моему мнению, Марсель не осмелился объясниться на этот счет с вашим отцом. Тот, грубо говоря, отдает ему дочь, но отдает такой, какая она есть. К тому же, будь она здорова и нормальна, он, скорее всего, не выдал бы ее за сборщика мидий. — И тут Мегрэ сделался вульгарным, расхохотался, словно коммивояжер, рассказывающий сальные анекдоты. — Представьте нашего Эро, который заявляет будущему тестю: «Согласен! Вы очень любезны. Я беру вашу дочь, но при условии проведения экспертизы».

Полный ненависти взгляд Альбера. Комиссар делает вид, что не замечает.

— И вот он решает провести осмотр девушки без ведома судьи. Именно поэтому, как мне кажется, он выбирает вторник. Этим вечером в течение нескольких часов Форлакруа будет находиться в большой комнате на первом этаже со своими приятелями и приятельницами. Они громко разговаривают. Пьют. Смеются. Никто не узнает, что происходит наверху. Вот только одно не дает мне покоя, Альбер. Вы позволите называть вас так? Да, мне не дает покоя одна деталь. Я знаю, что Жанен оригинален и — что там говорить! — горячая голова. Однако есть правила, которые все врачи обязаны тщательно соблюдать. Теперь посмотрите, как связаны между собой события, и скажите, нет ли тут какой-нибудь несообразности.

Комиссару тоже стало жарко; он вытер пот и набил трубку. В эти минуты он понял, каких усилий стоит артисту мюзик-холла владеть залом, любой ценой подолгу держать публику в напряжении. А ведь перед ним сидел только один человек. Но каким неблагодарным зрителем он был! Одним из тех, что заранее заявляют: «Это дурак! Меня не проведешь!» — Да вы послушайте, дорогой Форлакруа. Жанен вылезает из машины. Эро, по-видимому, назначил ему свидание где-то на улице, неподалеку от гостиницы «Порт». Он убежден, что никто не должен знать об этом визите. Почему Жанен счел необходимым зайти в кафе и заказать себе ужин? Но вот он выходит. Встречает Марселя. К Форлакруа идти еще рано. Гости пока не съехались. Застать девушку одну до девяти вечера невозможно. Скажите, что они могли делать все это время? Шел дождь. Не думаю, чтобы они несколько часов гуляли в темноте. К тому же, следует заметить, что в Эгюийоне никто их не видел. А ведь они все-таки поели! Во всяком случае, Жанен — тому есть доказательство. Хотя это и тайна следствия, вам я могу сказать. При вскрытии у него в желудке нашли остатки обильной трапезы. Так где же они могли подзаправиться? — Мегрэ, расхаживавший по комнате, вдруг остановился и сильно хлопнул Форлакруа по плечу.

— И это еще не все, старина! Вот гости наконец в доме. Бренеоль с женой и дочкой, Марсаки. Момент настал. Но еще надо оказаться рядом с вашей сестрой Лиз, находящейся в своей комнате на втором этаже. Марсель — тот привык взбираться на стену. Вопрос вот в чем: неужели доктор Жанен, каким бы оригиналом он ни был, тоже решил карабкаться по фасаду дома? Увы, это единственно возможное предположение… А Эро был с ним вместе? Был, во всяком случае до полуночи, когда, скорее всего, произошла драма, и представили этому доказательство вы.

— Я?

— Ну, конечно, старина! Забыли свое заявление? Заметьте, что судья подтвердил его во всех деталях. Когда он поднялся на второй этаж, после того как гости разъехались, то есть около полуночи, он застал вас сидящим на последней ступеньке.

Молчание. Еще одна трубка. Еще угля в печку.

— А вообще-то почему, рассорившись с судьей, вы сохранили ключ от его дома?

— Чтобы заходить к сестре.

— В тот вечер вы с ней виделись?

— Нет!

— И не слышали никакого шума ни в комнате, ни в кладовке для фруктов, о дверь которой вы практически опирались? Вот почему я утверждаю, что к этому моменту все было кончено. — Большими глотками комиссар выпил полный стакан вина и утер губы. — Это ставит судью Форлакруа вне подозрений, но он и так ни при чем. Сколько времени вы провели в доме до ухода гостей? Думаю, немного — вы ведь знали, когда они обычно уезжают.

— Минут пять-десять.

— Минут пять-десять. А они играли в бридж. В бридже всегда есть выходящий. В течение вечера Форлакруа, воспользовавшись тем, что он выходящий, мог подняться наверх, чтобы убедиться, что все тихо. Он натыкается на незнакомого человека. Под рукой у него оказывается молоток. Он наносит удар…

— К чему вы клоните? — удивился Альбер Форлакруа.

— Ни к чему, мы просто беседуем. Я давно хотел поговорить с вами обо всем этом. Напрашивается вопрос: вошел ли Марсель Эро в дом одновременно с врачом?

— Вы у меня спрашиваете?

— Да нет же! Откуда вам знать?.. Итак, он мог войти вместе с ним и присутствовать при консультации. Мог просто прийти объявить о визите вашей сестре Лиз, которая, когда у нее нет припадка, вполне разумна. Вот видите, старина, возможны любые допущения. Если Эро вошел в дом, он вполне мог поспорить с Жаненом. Например, в случае, если тот заявил: «Вы не можете жениться на этой девушке». Но он ее любит! И решил посоветоваться с врачом. Но кто знает: в тот миг, когда Жанен сказал ему, что… В конце концов и ваша сестра сама могла…

— Вы считаете, что моя сестра способна…

— Успокойтесь! Повторяю, мы просто беседуем. Разбираем любые возможности… Жанен выслушивает ее, задает вопросы — точные, а может, и нескромные, которые как врач считает себя вправе задавать. И вдруг припадок… И боясь, что врач помешает Марселю жениться на ней…

Уф! Щеки у парня покраснели, глаза заблестели, — Вот почему так интересно знать, был Эро в доме или остался на улице. Совершенно очевидно, что бегство не говорит в его пользу. Когда не в чем себя упрекнуть, прячутся редко. Разве что… — Казалось, комиссар глубоко задумался, потом снова ударил собеседника по плечу. — Ладно! Ответит, когда его задержат. Предположим, он остался на улице. Ждет. Приятель не возвращается… И вот посреди ночи он взбирается на стену, проникает в кладовку и находит труп врача. Он уверен, что убила Лиз. Начинается расследование. Он боится, что ее заподозрят. Он любит ее. И чтобы отвести подозрения от невесты, делает вид, что сбежал. Это средство, чтобы выиграть время — а вдруг дело заглохнет? Что вы на это скажете?

— Ничего!

— Вы, очевидно, понятия не имеете, где прячется Эро. Пока не отвечайте. Вы были его другом. Он собирался стать вашим зятем. Ему ясно, что вам не хочется, чтобы он попал в руки правосудия. Я говорю «ясно» в человеческом смысле, однако он не может быть так же уверен в смысле правовом. Улавливаете? Предположим, вы виделись с Эро после его побега и не сказали об этом. Это лишь предположение: может быть, он уже где-то далеко. Из всего этого трудно было бы не сделать определенные выводы.

— Какие выводы? — медленно спросил Альбер, сняв ногу с колена и снова положив ногу на ногу. Сигаретный пепел упал ему на куртку.

— К примеру, можно было бы подумать, что вы хотите спасти свою сестру и себя самого. Вы сидели на ступеньках минут пять-десять, но доказательства у нас нет. В тот вечер вы не заходили в кафе.

— После девяти не заходил.

— Так сложилось, что у вас есть ключ от комнаты сестры. Вы сами признались, что ключ от входной двери вы сохранили, чтобы навещать девушку. Этот ключ вам был бы не нужен, если бы внутри… Но второй ключ вы, конечно, потеряли, поскольку однажды вечером я видел, как вы высадили дверь плечом. А может быть, вы были просто слишком взволнованы или это так, для разнообразия?

Молчание. Уставившись в пыльный пол, молодой человек размышлял. Когда он поднял голову, решение было принято.

— Это допрос?

— Как захотите, так и будем считать.

— Я обязан отвечать?

— Нет.

— В таком случае я ничего не скажу, — заявил Альбер и затоптал сапогом окурок.

Мегрэ несколько раз обошел комнату, убедился, что вина в бутылке больше нет, и стал набирать номер.

— Вы еще не легли, мадемуазель? Дайте мне, пожалуйста, кафе «Порт»… Спасибо… Алло! Это вы, Тереза?.. Позовите инспектора Межа, детка… Межа?.. Послушай… Ступай-ка к дому Альбера Форлакруа… Пройдешь через двор. В глубине увидишь нечто вроде сарая. Там на тюфяке спит мужчина… Нет, думаю, он не опасен, но меры предосторожности все же прими… Да, надень наручники, так надежнее… И приведи его ко мне… Вот именно… Форлакруа? Нет, возражать он не будет… Он здесь. Он согласен.

Мегрэ улыбнулся и положил трубку.

— Инспектор Межа боялся, что вы пожалуетесь на нарушение неприкосновенности жилища. Конечно, права мы не имеем, тем более ночью, без постановления. Папиросу? Правда, не хотите? Если бы я сам туда пошел, то, боюсь, не удержался бы и отрезал сочную сосиску — из тех, что висят над очагом… Свинью давно резали? — осведомился он с интересом.

Чем угостила бы Дидина?

Бежали минуты, а Мегрэ, казалось, забыл о своем собеседнике; он вытащил из кармана часы, неторопливо завел, с преувеличенной осторожностью отсоединил цепочку и положил вместе с часами на стол, словно решив, что теперь времени будет иметь большое значение. Проделав это, он стал ждать. Альбер Форлакруа сидел, не шевелясь, и молчал. Ему, наверно, было неудобно на расшатанном стуле, явно хотелось переменить позу, может быть, почесать щеку или нос, положить ногу на ногу. Но Мегрэ сохранял неподвижность, и Форлакруа упорно старался ему подражать.

Со своего места он не видел комиссара, который притворялся, будто весь поглощен созерцанием огня в печке. Но надо думать, Альбер изумился бы, заметив на лице Мегрэ легкую, чуть ли не озорную улыбку. Это же всего-навсего профессиональный прием, цель которого — привести допрашиваемого в замешательство.

Шаги во дворе. Мегрэ подошел и тихо открыл дверь. Перед ним стоял Марсель Эро в наручниках, в которые вцепился раздувшийся от важности инспектор Межа; в темноте за его спиной маячил жандарм.

Марсель не выглядел взволнованным; он хлопал глазами, но всего лишь от неожиданно яркого света. Войдя, он остался стоять, Форлакруа продолжал сидеть.

— Отведи его куда-нибудь, — обратился комиссар к Межа, указывая на Альбера.

Рядом находился зал для танцев; он был недавно побелен, под потолком висели бумажные гирлянды, вдоль стен стояли скамейки для мамаш. Оба помещения соединялись застекленной дверью.

— Садитесь, Эро. Через несколько секунд я к вашим услугам.

Но верзила предпочел постоять. Мегрэ отдавал распоряжения: поставил жандарма караулить Форлакруа, послал Межа за сандвичами и пивом. И все это как в замедленном темпе. Форлакруа и Эро, должно быть, удивляло поведение комиссара. Тем не менее это уже не могло им помочь: они попались на удочку.

Обладает ли Марсель Эро чувством юмора? В это вполне можно поверить. Судя по виду, на него не произвела никакого впечатления невероятная флегматичность комиссара. Все так же стоя, он следил взглядом за Мегрэ, и на губах его блуждала смутная улыбка.

Позади застекленной двери Форлакруа сидел на скамье, привалясь спиной к стене и вытянув ноги, а жандарм, который всерьез воспринял свою роль, уселся напротив и не спускал с него глаз.

— Давно вы прятались у своего друга Альбера? — внезапно спросил Мегрэ, даже не поворачиваясь к Эро, и тут же, не успев еще договорить, почувствовал, что ответа не будет. Выждав секунду, он повернулся к задержанному.

— Я что, арестован? — поинтересовался тот, бросив взгляд на наручники.

— Вот постановление, подписанное следователем.

— В таком случае я буду отвечать только следователю в присутствии своего адвоката.

Мегрэ без тени удивления оглядел его с головы до ног.

— Входи! — крикнул он постучавшемуся Межа, у которого руки были полны свертков и пакетов.

Комиссар разложил на столе паштет, ветчину, хлеб, поставил бутылку с пивом. Межа зашептал ему на ухо.

— Говори вслух, — буркнул комиссар.

— Во дворе стоит Тереза. Видимо, что-то подозревает. Она меня напрямую спросила, арестовали ли мы его.

Мегрэ пожал плечами, сделал себе сандвич, налил пива и еще раз оглядел Эро с головы до ног. Да, говорить его не заставишь, тут сомнений нет.

— Межа, отведи-ка его туда же. Да скажи жандарму, чтобы не давал им переговариваться. А сам возвращайся.

Мегрэ расхаживал по комнате, жевал, что-то бормотал, сутулился. Всякий раз, подходя к двери, он видел в просторном белом зале обоих задержанных, сидевших на скамье, и жандарма, который, нахмурясь, не сводил с них глаз.

— Все в порядке, шеф? — поинтересовался вернувшийся Межа и тут же умолк: ему хватило взгляда, брошенного на него комиссаром. Инспектор еще не привык к своему начальнику и не знал, как себя вести. А Мегрэ жадно откусывал огромные куски, жевал, ходил, останавливался около двери и сквозь стекло смотрел на своих пленников. Вдруг он повернулся к Межа.

— Поди-ка, поищи Дидину.

— Да ее и искать не надо. Когда я сюда шел, она уже стояла тут на часах.

— Пригласи.

— А Терезу?

— Разве я называл Терезу?

Сухонькая старушка почти тут же вошла в танцевальный зал, остановилась перед обоими мужчинами и с удовлетворением оглядела их. Особенное удовольствие доставили ей блестящие наручники на Марселе Эро.

— Заходите, Дидина. Вы мне нужны.

— Все-таки вы его сцапали!

— Садитесь, Дидина. Пива я вам не предлагаю.

— Я его не люблю… Значит, вы его арестовали?

— Послушайте, Дидина… Не торопитесь с ответом. Это очень важно… А ты, Межа, или сядь, или пойди погуляй. Чего ты с дурацким видом торчишь тут как столб? Так вот, сударыня, представьте себе, что во второй половине дня вам неожиданно сообщают: к вам кто-то приезжает обедать. Кто-нибудь из города. Что вы станете делать?

Человек, плохо знавший Дидину, предположил бы, что она хотя бы удивится неожиданному вопросу. Но нет, у нее только лицо как бы вытянулось, заострилось от напряженного раздумья. И ее не надо было предупреждать, чтобы она не торопилась с ответом. Дидина ничуть не спешила.

— А что это за кто-нибудь? — поинтересовалась она.

— Вполне почтенный человек.

— И мне сообщают только во второй половине дня? В котором часу?

— Скажем, в половине пятого или в пять.

Эро, Форлакруа и жандарм смотрели сквозь застекленную дверь в комнату, но были в таком же положении, как Мегрэ днем: видели движения губ, но долетали до них только слабые неразличимые звуки.

— Не знаю, поняли ли вы меня. Вам известно, что можно добыть в Эгюийоне, известны здешние обстоятельства. Вы знаете, какие продукты и в какое время можно здесь найти.

— Резать курицу уже поздно, — словно рассуждая вслух, начала Дидина. — Мясо не успеет отмякнуть. К тому же ощипывать и потрошить займет слишком много времени. А какой день вы имеете в виду?

Межа от удивления разинул рот. Но на лице Мегрэ не появилось и тени улыбки.

— Вторник.

— Ага, начинаю понимать. Тот самый вторник, не так ли? Да, там был один любопытный факт. Я еще обратила на него внимание мужа. Я ему сказала: этот человек где-то плотно поел. Но не в ресторане и не у судьи.

— Дидина, отвечайте на мой вопрос. Что бы вы приготовили во вторник?

— Ну, уж не мясо. У нас скот режут по понедельникам. Во вторник мясо еще слишком свежее. Может оказаться жестковатым. Погодите! А что там с приливом в тот вторник? Наивысший уровень был в восемь вечера, не так ли? Значит, Полит был у себя… Тогда я побежала бы к Политу. Он ставит сети в утренний прилив и возвращается около полудня. Если у него есть хорошая рыба…

— Где живет этот Полит?

— Дома вы его не найдете. Он в кафе. Но не в портовом, а в том, что напротив.

— Слышал, Межа?

Ни слова не говоря. Межа вышел. Старуха продолжала:

— Если у Полита найдется две-три неплохих камбалы или крупный солнечник, тогда уже можно принимать кого угодно. Особенно, если в доме есть окорок. Но… Постойте, комиссар! Ведь есть не только Полит. Если вам по вкусу чибисы, можно заглянуть к папаше Руйону, который каждое утро ставит силки…

А за дверью все те же трое. Взгляд у Форлакруа мрачный. Эро, хоть и в наручниках, курит папиросу и щурится от дыма.

— Но только, чтобы приготовить чибисов, нужно…

Межа прошел через танцевальный зал в сопровождении тощего длинноносого рыбака с лицом кирпично-красного цвета, который остолбенело остановился около Марселя.

— Смотри-ка! Тебя, кроме шуток, сцапали?

— Входите! — приказал Мегрэ. — Вас зовут Полит?

Полит с тревогой глянул на Дидину. Что она могла такого наболтать, что его притащили сюда?

— Вот что. Полит, припомните-ка прошлый вторник.

— Вторник? — переспросил рыбак с ничего не понимающим видом.

— День ярмарки в Сен-Мишеле, — уточнила Дидина. — Это когда высота прилива сто восемь…

— А, вы хотите знать, что я делал в тот день?

— Наклюкивался, небось, как и в другие дни, — не утерпев, съязвила Дидина.

— Где вы были во второй половине дня?

— В бистро, где же еще! Если бы можно было, он там бы и спал. Верно, Полит? — не унималась старуха.

— Меня интересует, не приходил ли кто-нибудь к вам во второй половине дня и не просил ли продать рыбы?

Форлакруа мрачно смотрел из танцевального зала. Полит задумался и повернулся к Дидине, как бы спрашивая у нее совета.

— В день прилива сто восемь… А ты-то, случайно, не помнишь? — с обезоруживающей наивностью спросил он у Дидины. И вдруг, обернувшись к двери, хлопнул себя по лбу, и на лице у старухи расцвела торжествующая улыбка — Так ко мне же Альбер приходил, — сообщил Полит. — Я запомнил, потому как он торопился. Я как раз играл с Дево и Френьо. Сказал ему: «Погоди минутку», — но он не захотел ждать, и тогда я добавил, чтобы он пошел и взял рыбу у меня в лодке.

— Сколько штук камбалы он взял?

— Даже не знаю. Я только сказал, чтобы он пошел и взял. Он еще и не рассчитался со мною.

— Это все, что я хотел узнать. Можете идти. Кстати… Дидина, скажите, где живет служанка Альбера Форлакруа?

— А это как раз его дочка.

— Полита?

— Да. Но она не живет с отцом. Если хотите повидать ее, поторопитесь: она рано ложится. Тем более что для разнообразия ждет прибавления семейства. Это с ней каждый год случается.

— Межа, ну-ка приведи ее. Да будь с ней повежливей.

Мегрэ чувствовал все большее возбуждение. Полит стоял у двери, ожидая разрешения уйти. Он вышел вместе с инспектором и показал ему хибару дочери.

— И как только мужчины не брезгуют ею! Да вы сами ее увидите. Но, может, она приведет себя в порядок, прежде чем прийти… Если бы мне пришлось есть то, что она приготовила…

Дидина умолкла, с удивлением глядя на комиссара, который замер, не слыша, не видя ее. Его осенила мысль. Внезапно он бросился к телефону.

— Мадемуазель, вы еще не легли?.. Алло!.. Соедините меня с виллой «Альберт Первый» в Ларош-сюр-Йон… Номер сорок один… Звоните, пока кто-нибудь не ответит. Уж дежурная-то сестра там должна быть… Да, благодарю вас…

Он забыл про Дидину, а она, все такая же услужливая, не отставала:

— Вы думаете, это Марсель? Я знаю их обоих, и если вы спросите моего мнения…

— Тихо! — с яростью цыкнул Мегрэ. Он не спускал глаз с телефонного аппарата. После стольких часов, дней розыска… — Алло! Это дом отдыха «Альберт Первый»?.. Кто у телефона?.. Скажите, мадемуазель, доктор еще на месте?.. Ах, дома… Вы не можете соединить меня с его квартирой? — Щеки у Мегрэ раскраснелись, он грыз черенок трубки, уставившись невидящим взглядом на Дидину. — Алло! Это вы, доктор?.. Ужинаете? Прошу прощения… Да, это комиссар Мегрэ. Я хотел бы спросить… Вы, разумеется, обследовали ее… Как? Гораздо тяжелее, чем может показаться?.. Нет, речь не об этом. Мне хотелось бы узнать, не обнаружили ли вы чего-нибудь неожиданного… Да… Что?.. Вы уверены?.. Три месяца?.. Благодарю вас, доктор… Да, конечно, составьте официальное заключение… Она спокойна?.. Благодарю. И еще раз простите, что потревожил вас.

Мегрэ был возбужден до предела. Обнаружив, что свидетельница все так же сидит на стуле, он бросил ей:

— А теперь, дорогая Дидина, можете идти. Вы были чрезвычайно любезны, но пока вы мне не нужны.

Старушка с явным сожалением поднялась, но уходить не собиралась.

— А ведь я догадалась, что он вам сказал.

— Тем лучше для вас. Ступайте. Если хочется, подождите рядом.

— Она тяжелая, да?

Мегрэ не поверил своим ушам. Нет, право, эта старуха пугает его.

— У меня нет времени беседовать с вами. Идите. А главное, помалкивайте.

Мегрэ распахнул перед ней дверь и не успел захлопнуть, как появился Межа, сопровождавший особу с сальными волосами, рассыпавшимися по плечам.

— Не хотела идти. Видите ли, спать собралась.

В эту минуту произошел небольшой инцидент. При виде своей служанки Форлакруа вскочил, словно собираясь вмешаться. Жандарм совершил ошибку, схватив его за руку; Форлакруа овладел собой и сел на место.

— Прекрасно! Я вас не задержу. У меня к вам всего один-два вопроса. В котором часу вы кончаете работу в доме Форлакруа?

— Когда в три, когда в четыре.

— Значит, ужин ему готовите не вы?

— Я ему вообще не готовлю. Он сам этим занимается. Ему это нравится.

Последняя фраза прозвучала то ли иронически, то ли презрительно.

— Но посуду, надо думать, моете вы?

— Вот грязь — это по моей части. А уж чего-чего, ее-то в доме хватает! Посмотреть на мужчин со стороны — все прекрасно. А начнешь за ними убирать…

— У него часто бывали гости?

— У кого?

— У вашего хозяина.

— Да отродясь не бывало. Кто к нему пойдет!

— И ни разу утром вы не находили много грязной посуды?

— Было раз на прошлой неделе.

— Утром в среду, да? Кажется, в среду. Пепла было полно повсюду. Они курили сигары.

— Не знаете, кто у него был?

Машинально поддерживая обеими руками живот, она повернулась к застекленной двери и в простоте душевной поинтересовалась:

— А чего вы у него самого не спросите?

— Благодарю вас. Можете идти спать.

— Это он, что ли, пришиб? — В ее вопросе не было ни удивления, ни страха, ни, пожалуй, даже любопытства. Она тут же пояснила:

— Я вас спрашиваю, чтобы знать, приходить мне завтра к нему или нет.

За оградой мэрии на улице раздавались голоса. Люди что-то пронюхали. Они стояли кучкой и смотрели на кремовые шторы, на которых время от времени появлялись тени, чаще всего плотный силуэт Мегрэ, чья трубка временами, когда он вставал под определенным углом к свету, казалась гигантской, чуть ли не больше головы.

— Похоже, обоих арестовали, — сообщила любопытным отпущенная домой дочка Полита.

Ей так хотелось спать, что она не стала задерживаться, и в тишине еще долго раздавался стук ее сабо по смерзшейся щебенке. Дверь открылась. На пороге появился Межа, кого-то высматривая в темноте.

— Тереза здесь? — спросил он. Откуда-то из черноты вынырнула фигура.

— А что от меня нужно?

— Зайдите. Комиссар хочет поговорить с вами. Проходя мимо Марселя, она глянула ему в глаза, но не раскрыла.

— Входите, Тереза. Не бойтесь. Я хочу задать вам один вопрос. Вы знаете, что Лиз Форлакруа беременна?

Тереза резко повернулась к застекленной двери, и на миг показалось, что сейчас она кинется к ничего не понимающему Эро.

— Не правда, — спохватилась она. — Вы хотите меня обмануть.

— Уверяю вас, Тереза, Лиз Форлакруа на четвертом месяце беременности.

— Так вот почему… — почти прошептала она.

— Что «почему»?

— Почему он хотел на ней жениться.

— Значит, вы признаете, что он хотел на ней жениться? Однако он не объяснил вам причины? Теперь вы ее знаете. Вам известно, что…

— А у меня, что, нет ребенка? Я, что, хуже дочери судьи? Чего же он на мне не женился?

На нее, должно быть, любопытно было смотреть через застекленную дверь: видно, что она разозлилась, а почему — непонятно.

— Так вот знайте: еще в тот вечер…

— И что же вы ему сказали в тот вечер?

— А то, что если он женится на ней, я вместе с его сыном приду в церковь и устрою скандал.

— Простите. Вы это сказали ему вечером во вторник? Где?

На миг она заколебалась, но потом передернула плечами.

— На улице.

— В котором часу?

— Незадолго до полуночи.

— А где на улице вы его встретили?

Она в бешенстве еще раз оглянулась на дверь.

— Ладно, расскажу. Будь что будет! Около десяти, когда я пошла спать, я увидела в окошке барышни свет…

— В окне ее комнаты или в окне кладовки для фруктов?

— В окне комнаты.

— А вы уверены, что не перепутали?

— Будьте спокойны, уверена, — саркастически усмехнулась она. — Я столько раз за ними следила… Я попыталась уснуть, но не смогла. Тогда встала и решила подождать его на улице.

— Зачем?

— Да все за тем же, — устало бросила Тереза.

— Вы угрожали ему только тем, что устроите скандал в Церкви?

— Нет, еще сказала, что покончу с собой у него в доме.

— И сделали бы это?

— Не знаю… Я незаметно вышла. Шел дождь. Мне даже пришлось натянуть пальто на голову. Я все думала, долго ли он там пробудет. Останься он надолго, я, наверно, полезла бы к ним.

— И что же дальше?

— Я шла и говорила сама с собой. Со мной это часто бывает. Вперед я не смотрела, потому что на улице было пусто. И вдруг я на кого-то наткнулась. Оказалось, он. От неожиданности я даже вскрикнула.

— Где он был?

— У стены, на задах дома судьи.

— Что он там делал? Выбирался из дома?

— Нет. Ничего не делал. У него был вид, будто он за кем-то следит. Я спросила, чего он ждет.

— Что он ответил?

— Ничего. Он со злостью схватил меня за руки. «Если будешь еще шпионить за мною, — крикнул он, — я не знаю, что с тобой сделаю»!

— Который был час?

— Что-то около полуночи, я вам уже говорила. А может, уже и первый.

— В комнате еще горел свет?

— Не знаю. С того места не видно: стена закрывает. «Ступай спать, стерва! — кричал он мне. — Ясно? И если я еще хоть раз…» Он никогда так на меня не ругался.

И снова взгляд сквозь стекло. Эро ничуть не утратил спокойствия. Жандарм снова дал ему папиросу, и Марсель из-за наручников держал ее, вывернув ладони наружу.

— Тереза, вы не подождете рядом? Возможно, вы мне еще понадобитесь.

Когда дверь за нею закрылась. Межа произнес:

— Слушайте, шеф! Мне кажется…

— И что же тебе кажется?

— Мне кажется, что…

Бедняга! Он хотел проявить вежливость, хотел поздравить Мегрэ с достигнутым результатом, но наткнулся на хмурый взгляд.

— Ну, ну? Что же тебе кажется? Говори, говори! Может быть, ты мне сейчас найдешь улику? Иди-ка лучше, принеси пива. Или нет! Притащи водки, кальвадоса, рома, чего угодно… Который час?

Было уже начало первого, и на улице остались только трое зевак, они топтались у калитки в надежде узнать наконец правду.