"Когда бессилен закон" - читать интересную книгу автора (Брэндон Джей)

Глава 11

— Я здесь, чтобы увидеться с Майроном Сталем.

— В настоящий момент его нет. Вам назначена встреча?

— Нет, но он встретится со мною в любом случае. Я побеседую с ним сейчас же, если он у себя.

Она встала между мной и дверью в кабинет.

— Сэр, если вам не назначена аудиенция, то я не смогу записать вас на прием к мистеру Сталю. Если вы оставите записку...

Я рассмеялся и прошел мимо нее, совершенно не заботясь о том, уйдет ли она сама с моего пути или мне придется ее отстранить.

— Стойте! — закричала она тоном полицейского, ожидая немедленного повиновения. На меня это подействовало не больше, чем шепот. Она перешла к угрозам:

— Если вы сейчас же не выйдете, я буду вынуждена...

— Позвонить в полицию? — Я повернулся. — Что ж, звоните. Подождем вместе.

Я сунул ей в нос удостоверение.

— Я окружной прокурор. И мистер Сталь встретится со мной именно сегодня. Он не должен быть далеко. Где бы он ни находился, вы позвоните ему и скажете, что, чем быстрее он прибудет, тем меньше у него будет неприятностей. Я подожду его здесь.

Я не стал дожидаться ответа. Секретарша замешкалась, должно быть, не сообразила сразу, что сказать. Я проследовал в кабинет Сталя и закрыл за собою дверь. Через несколько минут вспыхнул огонек на телефонном аппарате. Я смотрел на него, пока он не погас. У меня не было намерения копаться в бумагах, лежавших на столе. Ни один юрист не оставит на виду изобличающих документов. Кроме того, это был кабинет адвоката Клайда Малиша, а не его самого. Майрон Сталь, возможно, не имел никакого отношения к сговору с Менди Джексон, разве что являлся советчиком Малиша. Я понятия не имел о честности Майрона Сталя. Я даже не знал, знает ли он, что это такое. Мне было известно лишь то, что он имел мерзкого клиента.

Я прошелся по комнате. Кабинет приятно удивил меня старинным джентльменским стилем. Деревянный письменный стол казался почти антикварным, но без признаков обветшалости. Перед ним стояли резные кресла, обитые кожей. На двух дубовых картотечных шкафах красовались крепкие замки. Стены кабинета были обшиты панелями. Позади стола находились два окна. Противоположная стена была увешана сертификатами и фотографиями в рамках. Устав ходить, я подошел к ней поближе. Там висели обязательная адвокатская лицензия и диплом юридической школы. Я с удивлением узнал, что Сталь был выпускником Виргинского университета. Остальные сертификаты являлись стандартными удостоверениями от правоведческих ассоциаций и гражданских союзов — ничего особо замечательного, просто обычные знаки того, что в течение определенного количества лет он выполнял те или иные функции. На одной из фотографий, самой нечеткой, Джон Ф. Кеннеди здоровался за руку с Майроном Сталем. Оба они выглядели очень молодыми. Я взглядом поискал фотографию Клайда Малиша.

Сталь, по-видимому, занимал этот кабинет с давних пор. Одна из фотографий и памятная табличка над нею не полностью перекрывали темнеющий прямоугольник на стене. Заметив это, я увидел и другие признаки того, что фотографии недавно перевешивали. Очевидно, хозяин кабинета был деятельней меня. Все, что было в моем кабинете, никогда не меняло первоначальных мест. Некоторые предметы даже все еще стояли на полу, прислоненные к стенам.

Я закончил осмотр. Одно из резных кресел попалось мне на пути, и я пинком отшвырнул его в сторону. Это принесло своего рода удовлетворение. Я пнул его снова, придвинув на этот раз к письменному столу. Я надеялся, что та крутозадая мисс из приемной решит, что я устроил погром. В этом было столько же смысла, сколько и в моем присутствии здесь.

Чувство времени изменило Майрону Сталю. Если бы он еще минут десять вел себя соответственно собственной фамилии, я бы, не утерпев, хлопнул дверью, буркнул секретарше, чтобы ее шеф мне перезвонил, и убрался бы восвояси. Но вышло по-иному: он появился в кабинете в тот самый момент, когда я готов был это сделать.

Он вел себя на редкость обходительно. Улыбка, которой он меня встретил, была намного радостнее, чем та, которой заслуживал человек, вторгшийся в его кабинет. Профессиональная вежливость.

— Мистер Блэквелл, — сказал он. — Как неожиданно! Я надеялся, что в будущем... — он осекся, вынужденный отскочить с моего пути. Но я ринулся не к нему, а к двери. Сертификаты и фотографии задрожали на стене, когда эта дверь захлопнулась. Майрон Сталь ретировался за адвокатскую баррикаду — свой письменный стол. Его полосатый костюм-тройка вполне сочетался со столом и всей обстановкой кабинета. Сталю недоставало только котелка да штиблет. Они сидели бы на нем отменно. Сталь был худощавым мужчиной среднего роста с маленькими изящными руками. Ему было по меньшей мере за сорок. Вероятно, на сегодняшний день он считал себя человеком, у которого за спиной осталось пугающее количество лет.

— У меня информация для твоего клиента.

— Какого кл...

— Заткнись! Для Клайда Малиша. Смысл данного сообщения в том, что если он решил, будто все закончилось, то глубоко заблуждается. Он должен сделать так, чтобы мой сын вышел из тюрьмы. Я скажу тебе то же самое, что сказал мне его посланец: «Как он это сделает, неважно». Найдите какое-то новое доказательство, представьте свидетеля, который знает, как Менди Джексон замыслила весь этот план, возьмите у него письменное показание — все что угодно. Это не будет изучаться особенно пристально, он может явиться и с подделкой. Малиш обязан это сделать. Если он не согласится, я лично достану его. В следующий раз стоит ему только шевельнуться, я уже буду ждать. Если даже мне придется сфабриковать улику, чтобы завести на него дело, я пойду и на это. Все, что бы мне ни пришлось сделать, я...

Сталь открыл было рот, и наши зубы лязгнули почти одновременно. Я метнулся к нему. Он отпрянул, но кресло задержало его, и этого оказалось достаточно, чтобы я успел ухватить лацканы его пиджака. Я замолчал, едва не задохнувшись от ярости. Гнев, копившийся во мне неделями, готов был выплеснуться наружу, поглощая все мои мысли. Когда я говорил о необходимости что-то сделать, мне представлялось, что следует достать Клайда Малиша. Возможно, было бы лучше убить Майрона Сталя. Прямо здесь, собственными руками. Это было бы лучшим посланием Малишу. Зачем грозить через кого-то, если можно кое-что ему показать? Мои пальцы были уже на горле адвоката и судорожно сжимались.

Вместе с тем ко мне вернулась способность говорить. Выражение гнева, вытесненное страхом, исчезло из глаз Сталя. Он вырвался от меня и посмотрел на письменный стол — в поисках оружия для защиты или атаки, догадался я. Наши взгляды сошлись на медном ноже для бумаг.

Сталь одернул на себе сорочку.

— Насколько я понимаю, это связано с осложнениями, возникшими у вашего сына? Хорошо, хорошо!

Он поднял обе руки, удерживая меня от следующего шага, и я остановился.

— Я передам ему. Это все, что я могу сделать. Если вы думаете, что мистер Малиш послушается моего или чьего бы то ни было совета, — значит, вы его не знаете. Но я, разумеется, передам ему то, что вы сказали.

Он повернулся и обогнул угол стола с таким выражением, будто глубоко задумался. Может, так оно и было, но на всякий случай он держался через стол от меня. Внезапно я почувствовал, насколько все это было смешно. Напасть на Майрона Сталя. Как нас учили в школе: задира всегда трус. Если я в самом деле ослеплен гневом, то почему не погнался за самим Клайдом Малишем?

— Ладно, — прорычал я. — Скажи ему, что времени у него осталось совсем немного. Каждый день, который Дэвид проведет в тюрьме, обернется для Малиша годом.

Я зло посмотрел на Сталя, и он тут же снова поднял руки, но теперь они уже не тряслись. Он сообразил, что время для каких-то моих действий миновало. Мне даже показалось, что он слегка улыбнулся. Не насмешливо, а скорее по-товарищески. Мы оба адвокаты, словно бы говорил он, — нам не стоит подобное принимать всерьез.

Я не ответил на его улыбку и удовлетворенно отметил, как он отступил, когда я обогнул стол. Но, как и в прошлый раз, целью моей была дверь. Если бы мне на ум пришла еще какая-нибудь мелодраматическая угроза, я остановился бы в дверном проеме и высказал ее. Но кончилось тем, что я только еще раз с силой хлопнул дверью, заставив секретаршу подпрыгнуть в кресле, и большими быстрыми шагами миновал приемную, словно впереди меня ожидало какое-то неотложное дело.

Когда силуэт здания суда появился в моем ветровом стекле, у меня возникло внезапное желание свернуть в сторону, но я не знал, куда еще поехать. Переполненный гневом, я не представлял, на что излить его. Вернуться в суд значило сложить оружие и залечь подобно раненому зверю, ищущему укрытия.

День только начался. О смерти Менди Джексон в офисе вряд ли было известно.

Линда снова сидела за моим столом, но не работала. Она просто пристально смотрела куда-то "перед собой. Газета лежала рядом. Увидев меня, Линда быстро вскочила с кресла и, подбежав, обняла меня. Мы долго стояли, прижавшись друг к другу. Руки мои обмякли — вместе с гневом меня оставили силы. Через какое-то время я почувствовал, что энергия Линды как бы перетекает в меня, заполняя образовавшуюся во мне пустоту. Теперь я мог уже покрепче прижать ее к себе. Я утратил надежду на немедленное освобождение Дэвида, а Линда потеряла своего «клиента». Менди Джексон. Я не забывал, что и это убийство прибавилось к счету Клайда Малиша.

— Мне очень жаль, — сказал я.

— Нам следовало действовать быстрее.

Голос Линды прозвучал глухо.

— Если мы начнем сейчас прикидывать, как я прошляпил это дело, мы никогда ни до чего не доберемся.

Когда Линда меня отпустила, щеки ее были мокрыми. Но теперь в ней было больше решимости, чем когда я вошел в кабинет.

— Где ты был? — спросила она, и я рассказал ей обо всем, стараясь быть кратким.

Мне хотелось услышать, что она думает об этом. Я хотел, чтобы Линда дополнила и помогла мне разработать мой план.

Мы заговорили спокойнее. Линда даже начала делать записи. У нас уже никогда не могло быть показаний Менди Джексон. Какие же доказательства мы имели? Разговор наш создал иллюзию продуктивности. Но нам по-прежнему оставалось только ждать. Ждать результатов вскрытия от медэксперта. Ждать отчета следователей, которые углубились в прошлое Менди Джексон в поисках какой-нибудь ее связи с Клайдом Малишем. И еще я пока тщетно надеялся, что Малиш так или иначе даст о себе знать, надеялся, что моя вспышка в офисе его адвоката будет иметь какие-то последствия.

Я впал в такое безнадежное отчаяние, что оно походило на физическую боль, — будто в моем теле поселилось какое-то маленькое животное, которое теперь пыталось прогрызть себе путь наружу. Теперь я уже наверняка знал, что Дэвида оклеветали. Я точно знал, как это было сделано, и ничего не мог изменить. В дни, последовавшие за смертью Менди Джексон, я в каком-то отрешенном состоянии продолжал появляться на работе. Я брал папки с делами, подписывал заявления, а затем словно призрак бродил меж людей и стен. Тем не менее призраком я не был. Плоть моя оставалась слишком материальной. Но стены суда утратили для меня свою надежность. Я проходил по зданию, совершенно не напрягая ни зрения, ни памяти. Битва теперь перенеслась из его стен на улицы. В старом кирпичном здании суда делать было уже нечего.

Я убедился в этом, отвечая на все возраставший поток записок от судьи Уотлина. Как только я вошел в его судебный зал, он объявил перерыв в заседании, бросил на меня суровый взгляд и покинул кресло. Я обошел кругом, через комнаты его клерков, и обнаружил Джона в дверях своего кабинета, уже поджидавшим меня. Он захлопнул за мной дверь. Выглядел он так, будто нас разоблачили в каком-то заговоре.

— Черт побери! Блэки! Она мертва! — Уотлин схватил меня за руку. — Отвечай мне быстро, ничего не выдумывая. Имеешь ты какое-нибудь отношение к этому?

— К убийству Менди Джексон? Ты с ума сошел? Она должна была стать моей свидетельницей. Она была нужна мне, потому и погибла.

Уотлин прошел по кабинету, казалось, он немного успокоился. Логика была его повелительницей. Он поверил мне не слепо, а потому что я привел веское объяснение.

— Но теперь твое доказательство к ходатайству о новом процессе так же мертво, как и она. Разве у тебя не было предчувствия...

— Я не сумел найти ее. Неужели ты думаешь, что я не искал? Может быть, она была все это время у них, еще до того как они начали меня шантажировать. Но подумай, разве ты сам не видишь? Это и есть доказательство. Они убили ее, чтобы она не смогла отказаться от своих показаний. Это подтверждает то, что она собиралась отказаться. Неужели ты...

Судья взглянул на меня.

— Это несложно — приписать какие-то слова мертвой свидетельнице, — сказал он. — Но это всего лишь умствование. С какой стати кто-то в это поверит? Почему кто-то должен поверить даже в то, что это убийство? Обычный случай с передозировкой, какие происходят каждый день.

— Нет, не обычный, Джон. Она не была наркоманкой. Наркоман не удержался бы на работе в течение нескольких лет. И вдобавок не стал бы ходить в университет по вечерам. Когда она могла бы...

— Успокойся, Блэки. Характер человека — вовсе не доказательство. Тебе нужно иметь что-то посолиднее этого.

Я замолчал, чтобы Уотлин увидел, что я не взбешен. Когда он сосредоточил на мне свое внимание, я спросил:

— Я действительно должен это сделать, Джон? А если там больше уже ничего нет? Ты дашь разрешение на новый процесс, основываясь лишь на моих показаниях?

Он наклонился ко мне и проникновенно сказал:

— Не проси меня сделать это, Блэки. Ты же понимаешь, что я обязан отказать тебе. Посуди сам: единственная свидетельница теперь мертва. Разрешение на новый процесс в таких обстоятельствах будет равнозначно закрытию дела только на основе твоего ничем не подтвержденного заявления, и это после того, как присяжные уже признали твоего сына виновным.

— У них по-прежнему остается ее первое показание. Они могли бы пересмотреть дело.

Уотлин скорчил гримасу.

— Ты не хуже меня знаешь, насколько бесполезным бывает показание, прочитанное каким-нибудь помощником прокурора, да еще драматическим голосом, проглотив половину слов. Я не могу пойти на это. Дело относится к разряду первостепенных. Оно уничтожит нас обоих.

Я не переживал за свою политическую карьеру. Так что у нас с судьей было не особенно много общего.

— Кроме того, — продолжал он, — даже если я поверю тебе, что я, конечно, и делаю, все, что у нас есть, — это какой-то незнакомец, сказавший тебе, что свидетельница изменит свои показания. Ты даже не сможешь доказать существование какой-то связи между ним и ею. Может быть, он попросту решил воспользоваться твоей сложной ситуацией? Нельзя получить разрешение на новый процесс, основанный лишь на двойном показании с чужих слов.

— Но я же закрыл дело против Клайда Малиша. Это тоже своего рода доказательство.

— Это доказывает только то, что ты что-то сделал. Может быть, ты разозлился и все это придумал, а дело закрыл для того, чтобы подкрепить свою версию. Извини, Блэки, но люди скажут именно это. И, кроме того, дело закрыл вовсе не ты.

Уотлин был прав. Дело против Клайда Малиша закрыл Фрэнк, к тому же по причинам, ничего общего не имевшим с тем маленьким франтом, вооруженным пистолетиком. Свою связь со всем этим я запрятал чересчур хорошо.

Все, чего требовал сейчас Уотлин, — прикрытия. Месяц назад я сумел бы взглянуть на дело с его точки зрения. Он не выступал против меня. Он искал моей помощи. Он почти умолял меня о ней.

— У тебя есть версия, Блэки, теперь достань доказательство. У тебя есть штат сотрудников, есть следователи. Принеси мне какое-нибудь доказательство. Дай мне хоть малейший резон для принятия твоего ходатайства, и ты получишь разрешение на новый процесс. Принеси мне доказательство!

Именно это я и пытался сделать. Результаты вскрытия трупа Менди Джексон ничего не дали мне. Я сказал медэксперту, что подозреваю убийство, но он никак не подтвердил этого.

— Имеются несколько синяков, но это могло быть и от самой передозировки. Или чего-то еще. Я вот что тебе скажу. У нее не было пристрастия к наркотикам. Во всяком случае она не кололась. Никаких следов от уколов, а они первое время остаются обязательно.

— А если бы она была наркоманкой, могла бы такая доза убить ее?

— Такая доза убила бы кого угодно, — сказал он. — Этого хватило бы на троих. В ее венах оказалась не какая-нибудь дрянь, которой торгуют на улицах. В шприце оставалось достаточно, чтобы мы могли провести анализ. Героин был чистейшим, чище я не видел. Неразбавленный.

— Следовательно, это было убийство. Кто бы ни дал ей этот наркотик, он знал, что такая доза убьет ее.

— Или это был энтузиазм дилетантки, — сказал медэксперт. — Если она кололась впервые, то могла и не знать, сколько вещества нужно взять.

Я просто слушал. Появился новый след. Чистый, неразбавленный героин, какого никогда не видели ни наркоманы, ни средней руки наркоторговцы. Но Клайд Малиш мог доставать его бочками. Хотя пока для доказательства этого явно было недостаточно.

Три моих следователя не сумели обнаружить какой-то связи между Менди Джексон и Клайдом Малишем. Он сам проложил дорожку к ней и сам же ее уничтожил. Никаких следов не осталось. Покойный муж Менди Джексон явно был связан с Малишем, но никому не удалось бы что-то выжать из этого. Дело было слишком давним.

Через три или четыре дня после ее смерти, пройдя сквозь регистрационный зал, я в своем обычном полурассеянном состоянии уже поднял было руку к жужжащему замку двери, не обратив внимания на какого-то старика, наклонившегося к окошечку секретаря. Даже то, что старик назвал мое имя, едва отпечаталось в моем сознании. Но затем он вдруг произнес магическое слово — женское имя. «Аманда», — сказал он.

В следующее мгновение я уже был за спасительной дверью. Отойдя за спину секретарши, я прислушался к тому, что говорил старик. Секретарша посмотрела на меня и взглядом отпустила своего собеседника. Защита босса была одной из ее обязанностей.

Старик был чернокожим. И когда я присмотрелся к нему, то убедился, что он не так уж и стар. Он принадлежал к тому же народу, что и Менди, и был согбен тяжкой работой и жизнью. Толстые вены на его руках сбегали к ладоням, пальцы которых были сжаты и немного скрючены. Он был почти лыс, с тяжелой челюстью и тонкой шеей, и дать ему можно было от пятидесяти до тысячи. Вел он себя совсем не агрессивно. Он умолял секретаршу позволить ему встретиться со мной, явно не зная меня в лицо. Спустя минуту я открыл боковую дверь и предложил ему войти.

— Я не отниму у него много времени, — сказал он, когда мы шли по коридору.

Я сказал ему, кто я. Он не остановился и не отступил в сторону, но замолчал и то и дело искоса поглядывал на меня. Когда я закрыл за ним дверь кабинета, вид у него был откровенно растерянный.

— Вы были знакомы с Менди Джексон, — подсказал я ему.

— Я всегда называл ее Аманда, — сказал он извиняющимся тоном. — Такое красивое имя, грешно им не пользоваться.

— Вы родственники, — догадался я.

— Она была моей племянницей. Мое имя Грегори Стиллуэлл. Я... Мы об этом говорили, и в конце концов я подумал, что лучше всего поехать мне. Ее мама... ее мама, она просто не может... Другие... Видите ли, мы знаем про случай с Амандой и вашим сыном и все такое, но теперь она мертва, и, похоже, никто ничего не делает. И мы подумали, что, может быть, вы...

— Вы подумали, что я сказал своим людям, чтобы они не беспокоились по поводу ее смерти?

Казалось, он чувствовал себя чрезвычайно неловко. Я понял, как много мужества понадобилось ему, чтобы прийти сюда.

— Полицейские говорят, что они сейчас занимаются расследованием этого, — продолжал он, опустив глаза. — Но мы, знаете ли, решили, что это дело не особенно их волнует. Женщина, которая посадила в тюрьму сына окружного прокурора... Может быть, они решили...

Было бы жестоко позволить ему говорить дальше.

— Менди не сажала в тюрьму моего сына, — сказал я. — Мне известно, кто стоял за всем этим. И я знаю, как она умерла.

При упоминании ее имени он словно окостенел. Впервые он посмотрел мне в глаза.

— Аманда не могла убить себя тем героином. Она ненавидела наркотики. После того как тот дурак, ее бывший муж, погубил себя из-за них, она возненавидела их еще больше. Она очень боялась, что ее дети пойдут по той же дорожке. Она бы никогда-никогда за миллион лет...

— Я верю вам. Она не делала с собой этого.

Когда он закрыл глаза, по щеке его скатилась одинокая слеза.

— Жаль, что вы не знали Аманду. Мы так боялись, что вы думаете, будто она заслуживала того, что с нею случилось. Но Аманда... она была необыкновенная. Ее папа чистил ботинки, чтобы зарабатывать на жизнь. Шестьдесят лет чистить ботинки, говоря: «Спасибо, сэр!» — за четверть доллара, что тебе дадут. Что касается меня, то я землекоп. Я за свою жизнь повыкопал столько грязи из ям, что ее хватило бы на то, чтобы засыпать этот город. Вся наша семья жила так: мы работали, но сроду никуда не выбивались. Но Аманда... она была первой из нас, кто окончил школу. Затем колледж. Для этого ей понадобились годы, но она это сделала. В конце концов она оказалась очень близко к тому, чтобы выбиться в люди. Она не стала бы отказываться от этого ради какого-то героина.

Казалось, наша семья никогда не выкарабкается на свет. За сотню лет, с самого рабства, никто из нас, кроме Аманды, и двух шагов из этого рабства не сделал. А теперь как будто кто-то сказал: «Нет, вы зашли слишком далеко. Я превращу эту девчонку в ничто!» Сначала — изнасилование, а потом она умирает в канаве, и никто не разбирается с этим делом, потому что ей пришлось свидетельствовать против вашего сына. Но она никогда...

Я сидел рядом с ним перед письменным столом. Мы оба склонили головы, словно на богослужении. Я мог говорить очень тихо, и он все равно меня слышал.

— Менди сказала неправду, когда свидетельствовала против моего сына.

Он посмотрел на меня так, что мне показалось, будто одна из его лапищ вот-вот сожмется в кулак и он ударит меня по лицу.

— Она никогда... — начал он.

— Она сделала это. Но только потому, что ее заставили. Ей нельзя было отказаться.

Грегори Стиллуэлл пристально смотрел на меня. Он забыл о различии между нами. Он смотрел так, словно правда была запрятана где-то в глубине моих глаз и он мог вытащить ее оттуда своим взглядом. Я рассказал ему о маленьком франтоватом человеке, который разговаривал со мною под мостом, и о том деле, которое я закрыл. Я рассказал ему о том, как необходимо мне было поговорить с Менди, что и стало причиной ее смерти.

— Кто? — спросил он.

Похоже, он поверил всему. Только в своем рассказе я не назвал ему имени человека, чье дело было мною закрыто.

— Я назову его, если вы пообещаете, что ничего не предпримите в связи с этим. Чтобы добраться до него, мне понадобится ваша помощь. Если вы займетесь им сами, то ничего не добьетесь — он слишком хорошо защищен. И вы можете лишить меня возможности до него добраться.

Ему нелегко было дать мне такое обещание. Он еще некоторое время смотрел на меня, затем отвернулся, глядя в угол.

— Аманда не имела к этому никакого отношения, — пробормотал он. — Просто случилось так, что она оказалась в том месте, и как только он получил от нее, что хотел, он выбросил ее, будто бумажную куклу. И подстроил все так, будто она какая-нибудь последняя наркоманка, хотя именно это она и ненавидела больше всего на свете.

— Вероятно, вам будет очень нелегко, зная все, ничего не предпринимать. Может быть, мне лучше не называть имя?

— Самое горькое я уже знаю, — сказал он. — Если даже мне будет известно его имя, хуже теперь не станет. Но что вы собираетесь сделать с этим человеком?

— Мой сын все еще находится в тюрьме. Чтобы освободить его, я обязан доказать, что тот человек действительно это сделал. Так что я имею самый веский мотив.

Он кивнул.

— И вы докажете, что он убил Аманду только потому, что это было частью его плана?

Я пожал плечами. Я не пытался его обманывать.

— Если этот человек такой дурной, как вы говорите, то он не остановился бы перед убийством какой-то чернокожей девчонки. И еще он наверняка должен знать, что вы постараетесь до него добраться.

Он оценивающе посмотрел на меня.

— Может быть, вы лучше скажете мне это имя, потому что свой шанс вы упустили?

Ему трудно было отказать в логике.

— Дайте обещание, — потребовал я.

— Я обещаю.

— Его зовут Клайд Малиш. Мне нужно, чтобы ваша семья узнала то, чего никто другой знать не может.

— Так этот Клайд Малиш добрался до Аманды?

— Да.

— Я могу сказать это прямо сейчас. Ее дети. Больше ничто не могло бы заставить Аманду соврать. Она не боялась ничего, кроме этого. Ее пугала единственная вещь на свете: что ее дети пойдут по дорожке своего папаши. А ее парень, Пол, как раз уже в том возрасте, когда Аманде приходилось беспокоиться, с кем он водит дружбу.

— Я думал о детях. Но, может быть, вы сумеете выяснить, кто разговаривал с нею?

Он кивнул.

— Я сделаю все, что смогу. Я бы с радостью чем-то помог вам ради Аманды. И если ваш план не сработает...

Мы поднялись. Я сказал:

— Я еще до вашего прихода знал, каким человеком была Аманда. Нанятый мной следователь проследил ее жизнь со школьной скамьи до ее последнего дня и не нашел ничего дурного. Я постараюсь привлечь Клайда Малиша к ответственности за то, что он сделал с нею, даже если к моему сыну это не будет иметь никакого отношения.

Он долго смотрел на меня, пока, набравшись сил, не сказал:

— Я верю вам. Мне совсем не важно, что вам приходится делать это в первую очередь ради вашего сына.

В дверях мы попрощались за руку. Его ручища была весьма мощной, но он не стал превращать рукопожатие в соревнование.

— Я рад, что пришел, — сказал он и удалился.

Я почувствовал, что напряжение понемногу отпускает. Когда бессилен закон, если ничего нельзя сделать именем закона — к тому же для закона было несколько поздновато, — преступника все равно ждет заслуженное возмездие.

И все-таки это не решало моей проблемы: как доказать то, что случилось на самом деле. Никакого ключа к решению не было. Проходили дни, и ни одна из ниточек, которые я вытягивал, не приносила результатов. Пришел сентябрь с незаметно минувшим Днем независимости. У меня не было ни уик-эндов, ни рабочих дней. Откровенно сникнув, я просиживал дни за своим рабочим столом. Перестал навещать Дэвида. Я не мог поехать к нему, не имея хоть какой-то надежды, которую мог бы ему дать, а у меня ее не было.