"Ой, кто идет!" - читать интересную книгу автора (Бретт Саймон)

Восемнадцатый месяц

Вечером Она опять завела речь о детско-родительских группах. Нужно было немедленно применять диверсию для отвлечения от темы. Я громко закряхтел, поднатужился, и через мгновение подгузник был уже полон до краев.

— Ты делаешь а-а! — радостно приветствовала Она мое кряхтенье. Потом, сосредоточенно глядя мне в глаза, Она повторила со значением и расстановкой: — Ты делаешь а-а Ты делаешь а-а.

Сперва я подумал, что меня гипнотизируют, но потом вспомнил, что Она просто старается научить меня видеть связь между субъективными желудочно-кишечными ощущениями и конечным продуктом.

Чтобы совсем прояснить ситуацию, Она особенно выделила первое слово:

— ТЫ делаешь а-а.

Так продолжалось всю дорогу. Она отнесла меня в ванную, помыла, поменяла подгузник и при этом повторяла:

— Ты сделал а-а, да, зайчик? Умница. ТЫ сделал а-а.

Потом Она взяла меня на руки, чистого и переодетого, и, влюбленно глядя мне в глаза, спросила:

— Ну? Теперь ты понял? Кто сделал а-а? Я улыбнулся, понимающе кивнул и показал пальцем на кота.

Джаггернаут водила меня в гости к другому ребенку. Он значительно меньше меня — совсем крошечный — и едва умеет ползать. Его мама дала мне краски, чтобы чем-то занять, после чего они с Джаггернаут удалились на кухню выпить по чашечке кофе. Как неосмотрительно с их стороны…

Вы когда-нибудь видели этакого крошечного малыша, с ног до головы ровным слоем выкрашенного разноцветными акварельными красками?

— Пойду только уложу его и успокою, — сказала Она папочке вечером, подхватывая меня с дивана, чтобы отнести наверх.

Честно говоря, это слово успокоить мне совсем не нравится. С ним у меня связаны неприятные ассоциации. Как-то раз я слышал, как родители обсуждали нашего кота и, между прочим, сказали, что, если его поведение и дальше будет таким невоздержанным, они свезут его к ветеринару, после чего он живо .успокоится. Теперь вам ясно, почему мне так не нравится это слово в применении ко мне самому? Я ведь тоже частенько веду себя невоздержанно… А вдруг и меня подвергнут ус-покоительной процедуре?

Так или иначе, сегодня, когда Она уложила меня в постель, я не захотел успокаиваться. Я вдруг понял, что кроватка — это своего рода тюрьма. Каждый вечер родители засовывают меня под одеяло, посюсюкав для проформы, поднимают бортик и уходят, убежденные, что так и должно быть и что всю ночь я спокойно просплю за решеткой. Можно, конечно, кричать, плакать, трясти перекладины, тогда, может быть, они придут, чтобы утешить ребенка, но, по большому счету, они убеждены, что раз я в кроватке, значит, так будет до самого утра. И до нынешнего дня я с этим мирился, почему-то считал заключение справедливым и покорно отбывал срок. Ни разу я не отведал прекрасной ночной свободы, простирающейся за перекладинами кроватки.

Эх… Сегодня я слишком хочу спать, чтобы обдумывать эту тему подробно. Но тем не менее новый план побега уже забрезжил в моей маленькой умной головке.

Бежать из узилища для меня не впервой. Те из вас, кому выпало счастье ознакомиться с первой частью моего дневника, наверняка не забыли исторический побег из манежа. В тот раз мне удалось расшатать перекладины и пролезть между ними. Но, в отличие от манежа, кроватка сработана крепко, на совесть, и, кроме того, она гораздо выше. Поэтому организация нового побега будет сопряжена с новыми трудностями С другой стороны, я стал гораздо ловчее и подвижнее, и это позволяет надеяться на лучшее. Как-нибудь да выберусь!

Сегодня вечером я провел разведывательную работу. Взялся за перекладины и встал. Это оказалось совсем нетрудно. Но, проделав этот маневр, я обнаружил, что проклятая горизонтальная верхняя планка слишком высока — она доходит мне аж до подбородка. Совершенно очевидно, что в такой ситуации я должен подтянуться на руках, как гимнаст на турнике, чтобы потом, качнувшись вперед, добиться перемещения центра тяжести и сделать первый шаг навстречу свободе.

Так оно должно быть теоретически. Но на практике все оказалось гораздо сложнее. Беда в том, что руки у меня слабоваты. Ходьба укрепила мускулы ног, но плечевой пояс развит еще недостаточно.

Но не надо отчаиваться. Рим тоже не один день строился. Будем настойчиво и упорно работать над собой.

Весь день разрабатывал плечевой пояс. Подтягивался, где только мог, и старался провисеть на руках как можно дольше.

Вечером, оказавшись в кроватке, я попробовал было подтянуться, но руки у меня ныли от усталости, и я разревелся.

Она пришла успокоить меня, но без должной теплоты и понимания.

— Я знаю: ты просто валяешь дурака, — сказала Она. — Ты прекрасно можешь заснуть и без этого шума. Если ты и дальше будешь так себя вести, я просто уйду и не вернусь. Я не собираюсь прибегать сюда по первому твоему требованию.

И это я слышу от женщины, которая вот уже три месяца коварным образом бросает своего отпрыска и убегает на работу, даже не оглядываясь! Какая бессердечность!

Я очень упорный. Несмотря на боль, я весь день тренировал плечевой пояс, и старания были вознаграждены: пусть и не очень высоко, но я все же подтянулся на верхней перекладине кроватки.

Правда, радость была несколько омрачена — руки скоро не выдержали, я грохнулся в кровать и пребольно ударился головой о ее заднюю стенку. Разумеется, тут же зарыдал, что, по-моему, вполне естественно в такой ситуации, но не дождался от мамочки ни поддержки, ни утешения — только обвинения и угрозы. Я, мол, снова валяю дурака, и в следующий раз Она точно не придет, потому что раз мне нравится устраивать перед сном переполох, я сам и должен расхлебывать эту кашу.

В ответ на Ее инсинуации я сосредоточился, поднатужился и основательно наполнил свой подгузник. Уж эту-то кашу будет расхлебывать Она сама.

Какой же я был идиот! Я пытался подтягиваться на передней стенке кроватки, на той, которая опускается вниз, и только теперь заметил, что существует другой, не такой сложный путь к свободе.

На задней, неподвижной стенке, примерно на половине ее высоты, у меня в кроватке прикреплено странное сооружение с уморительным названием игровой центр. Это пластмассовая полочка, к которой приделаны ярко раскрашенные звоночки, кнопочки, клаксончи-ки, рычажки и так далее. Имеется в виду, что ребенок должен часами сидеть, весело агукая, в своей кроватке и невинно развлекаться — нажимать на кнопочки, звонить в звоночки, переключать рычажки, гудеть клаксончиками и так далее.

Ну что тут сказать… Когда только я получил эту штуку, я, действительно, все это перепробовал. Я жал на кнопки. Звонил в звонки. Дергал рычаги. Гудел клаксонами. И так далее. Но, как вы сами понимаете, одного раза мне вполне хватило. И я списал эту чушь за ненадобностью.

Но только до сегодняшнего дня. Я вдруг увидел истинное предназначение сооружения. Оно послужит мне ступенькой к свободе. Надо только схватиться за бортик кровати, поставить ногу на этот пресловутый игровой центр, потом сделать небольшое усилие, подтянуть вторую ногу наверх… и вот уже вершина близка! А за ней — свобода!

Первая попытка оказалась не совсем удачной. Я поставил ногу на игровой центр, другая уже висела в воздухе… Но тут я потерял равновесие и грохнулся в кровать, прямо носом вниз. Это было чертовски больно.

Конечно, я заплакал. И конечно, явилась рассерженная мамаша. К сожалению, падение не оставило на моем лице никаких видимых следов, поэтому мне в очередной раз пришлось выслушивать обвинения в дуракава-лянии и желании вывести Ее из себя.

Она уложила меня и чуть ли не придавила сверху одеялом. На мой взгляд, это было типичное проявление грубой силы.

— В следующий раз, — припечатала Она, — я просто тебя не услышу. Запомни: если завтра перед сном ты снова начнешь орать, никто к тебе не придет до самого утра!

Я решил не придавать этому значения. На душе у меня было весело. Пускай сегодня попытка побега не удалась, зато я убедился, что выбрал правильный путь.

Будет и завтра день.

Сегодня я даже не пытался тренироваться в подтягивании, ведь новый метод побега не потребует силовых упражнений. Нужен только расчет и чувство равновесия.

С Джаггернаут я вел себя как паинька, вечером постарался ничем не огорчать мамочку. Папочка же, как Она мне сообщила, уехал в командировку.

— Папочки сегодня не будет, — заявила Она, укладывая меня в кровать. — Поэтому сегодня никакие слезы тебе не помогут. Он у нас такой жалостливый, его легко провести, но меня ты не обманешь. Ты, конечно, можешь плакать, но я-то знаю, что ты просто валяешь дурака, поэтому сейчас я уйду и оставлю тебя одного до самого утра. Это единственный способ разорвать порочный круг твоего нежелательного поведения перед сном.

Ха! Она снова читала книжку по уходу за детьми. Это я уже за версту чую. И наверняка из той же книжки она почерпнула еще одно нововведение — ночник. Это страховитый керамический гриб, внутри которого вставлена толстая приземистая свечка. Она зажгла ее с величайшей торжественностью и поставила все приспособление на столик поодаль от кроватки. Потом, с выражением злобной радости на лице. Она наклонилась, поцеловала меня и сказала:

— Спокойной ночи. Увидимся утром. После чего Она вышла из комнаты и… ЗАКРЫЛА ЗА СОБОЙ ДВЕРЬ.

Значит, все это правда… Я предан! Какое коварство! От злости я заорал так громко, как только мог.

Увы, никакой реакции не последовало, и вскоре мне пришлось замолчать. Уверен, в этот момент Она там внизу поздравила себя с невероятным успехом.

Ночник давал света не больше, чем полоска под дверью, но мне для осуществления плана этого было вполне достаточно.

Я встал, взялся за бортик кроватки, попрыгал на матрасе для разминки, потом поднял левую ногу и нащупал ею пластмассовую поверхность игрового центра. Сохраняя спокойствие и не спеша, я подтянулся вверх, правая нога на мгновение опасно зависла в воздухе, но я справился с собой и приказал ей занять место рядом с левой.

Оставалось только двигаться вперед. Я прижался грудью к бортику, скользнул животом по верхней планке и через секунду уже балансировал, покачиваясь, на краю.

И тогда я отпустил руки и со всей силы дернул ногами. Ветер подхватил меня, крылья раскрылись… И я наконец узнал, что значит быть свободным.

А через считанные мгновения я узнал, что значит грохнуться с порядочной высоты прямо лбом об пол. Сказать по правде, это очень и очень больно. Я заорал, и крик этот был вполне оправдан.

Но ответа не последовало. Я рыдал и задыхался от праведного гнева Однако ничего не помогло. Она решила твердо стоять на своем.

Боль понемногу проходила. Ползком продвигаясь по комнате, я наткнулся на стопку полотенец, завернулся в них, уткнулся лицом в мягкую махровую ткань и почувствовал, что на лбу уже успела вырасти огромная, превосходная шишка. С этой приятной мыслью я и задремал.

Чуть позже меня разбудили шаги — мамочка поднялась по лестнице и тихонько подкралась к двери детской.

Я хотел было заорать, но вдруг понял — в нынешней ситуации больше пользы будет, если Она сюда не войдет. Я громко, мирно, размеренно засопел и с удовлетворением услышал Ее слова:

— Ну вот, какой хороший мальчик! Я же говорила, мое присутствие перед сном тебе совсем не обязательно. И я снова заснул.

Я прекрасно выспался и проснулся раньше Нее. Первое время лежал и вспоминал, где я и как сюда попал. Вчерашнее ранение уже не беспокоило, хотя шишка на лбу вздулась поистине великолепная.

И тут меня осенила прекрасная мысль — положить последний, завершающий штрих. Я подошел к столику и смахнул страховитый ночник на пол. Гриб, как и следовало ожидать, разбился, а свечка погасла на лету.

Я не стал возвращаться в уютное гнездышко из полотенец, а, наоборот, замер в неудобной позе на полу в середине комнаты. Тут у Нее в спальне зазвонил будильник, и я немедленно заорал. Не громко и призывно, как здоровый карапуз, который только что пробудился от крепкого спокойного сна, а скорбно и обессиленно, как бедный, брошенный ребенок, который одиноко проплакал всю ночь напролет.

Она вбежала в детскую, приговаривая:

— Вот видишь, ты хороший мальчик, я же говорила, незачем тебе шуметь перед сном…

Но тут Она увидела меня, и слова замерли на Ее губах. Я смотрел на Нее — долгим, трагическим, укоризненным взглядом.

Мамочка прямо-таки рухнула на пол рядом со мной.

— о Боже мой! — вскрикнула Она. — Ты уже давно здесь лежишь? И какая страшная шишка! Господи! Но я же не знала, что ты можешь вылезти из кроватки! Ох, и ночник… Ведь ты мог сгореть!

Скажу без ложной скромности: весь эпизод был разыгран просто блистательно.

Расстроенная и виноватая, Она позвонила Джаггернаут, попросила ее сегодня не приходить и сама осталась дома со мной. Весь день я вел себя самым отвратительным образом, но Она принимала это кротко и смиренно, как овечка.

Вечером, перед сном, Она взяла меня в супружескую постель (Он все еще не вернулся из командировки) и даже приложила к груди. Правда, молока у Нее уже не было, поэтому я сосал грудь, как пустышку, — сказать вернее, жевал, как жвачку. Но еще две-три таких ночи, и, я уверен, молоко опять появится.

Хороший урок для мамочки: будет знать, как хитрить с ребенком. Но самое главное: теперь я знаю, что могу выбраться из кроватки. И родители это знают. Стало быть, для них наступают тяжелые времена.