"Почтальон" - читать интересную книгу автора (Брин Дэвид)

6

Десять дней подряд Гордон вел новую для себя жизнь. Словно вознамерившись наверстать упущенное за полгода бродяжничества, он неизменно спал допоздна, а просыпаясь, обнаруживал, что Эбби ускользнула, как ночной сон.

Однако простыни долго хранили ее запах, ее тепло. Он с наслаждением потягивался и открывал глаза. Солнечные лучи, заглядывавшие поутру в окно, воспринимались им как нечто невиданное; в его сердце пела весна, несмотря на то что осень уже вступала в свои права.

Днем Гордон ее почти не видел. Умывшись, он торопился на ферму, где с энтузиазмом помогал колоть на зиму дрова и рыть глубокий колодец. Только когда все работники деревни собирались для дневной трапезы, Эбби возвращалась из коровника. Но и тут она, вместо того чтобы обедать со всеми, подменяла одноногого Лотса, приглядывавшего за малышней. Весело смеясь, она собирала с их одежды шерсть, приставшую во время работы, — дети тоже не сидели без дела, — и вынимала из их тарелок вымокшие клочья.

Эбби редко удостаивала Гордона взглядом, но он довольствовался и ее мимолетной улыбкой. Он знал, что по прошествии нескольких дней утратит на нес права, но даже малейшие знаки внимания помогали ему освоиться с мыслью, что все происходящее — реальность, а не сон.

Вторую половину дня он проводил в обществе миссис Томпсон и других старейшин, помогая восстанавливать давно заброшенный учет. В свободное время Гордон давал желающим уроки чтения и стрельбы из лука. Как-то раз ему и миссис Томпсон пришлось осваивать начала полевой медицины: их помощь понадобилась человеку, отведавшему зубов «тигра» — так местные жители прозвали новую разновидность пумы, возникшую при спаривании с леопардами, разбежавшимися из зоопарков в послевоенном хаосе. Охотнику и повезло, и нет: он наткнулся на хищника, когда тот расправлялся с добычей; на счастье, уже опрокинув человека на землю, зверь почему-то оставил его в живых, а сам исчез в зарослях. Гордон и достойная пожилая дама пришли к заключению, что рана заживет.

По вечерам все население Пайн-Вью собиралось в бывшем гараже, где Гордон баловал их пересказами Твена, Сейлза, Кейлора. Он выступал запевалой при исполнении старых народных песенок и давних рекламных номеров, а также предлагал разные детские игры. Потом наступало время для театрального действа.

Одевшись в немыслимые лохмотья, он изображал Джона Пола Джонса, бросающего вызов недругам с палубы утлого суденышка; потом преображался в Антона Персеваля, исследующего опасные тайны неведомых миров и познающего собственную немеряную силу в обществе взбесившегося робота; потом становился доктором Хадсоном, с честью выходящим из ужасных передряг и спешащим на помощь жертвам биологического оружия.

Поначалу Гордон чувствовал себя не совсем в своей тарелке, когда ему приходилось напяливать шутовской наряд и носиться по импровизированной сцене, воздевая руки и выкрикивая текст, выуженный из омута памяти, а чаще выданный экспромтом. Он никогда не был поклонником актерского ремесла, даже до страшной войны.

Однако ремесло это хорошо ли, плохо ли позволило ему пересечь половину континента, и за это время он его более-менее освоил. Гордон чувствовал, что зрители следят за ним как завороженные, что они изголодались по чуду, по чему-то такому, что позволило бы им унестись в воображении за пределы своей узкой долины; их наивная вера поощряла его, и он выбивался из сил, лишь бы не ударить в грязь лицом. Изрытые язвами, покрытые шрамами, скрученные годами непосильного труда, люди вскидывали голову, в глазах, затуманенных временем, зажигалась потребность в воспоминаниях. Работоспособность их памяти восстанавливалась только при посторонней помощи.

Лицедействуя, Гордон возрождал в душах зрителей тягу к возвышенному. Продекламировав последние строки очередного монолога, он ловил себя на том, что тоже позабыл о настоящем, во всяком случае на короткое время представления.

Вечер за вечером Эбби вознаграждала его за пролитый на сцене пот. Сперва она сидела на краю постели и развлекала его болтовней о своем детстве, о коровах, о деревенских ребятишках, о Майкле. Принеся книги, она допытывалась, о чем они, расспрашивала, как он провел юность, что значило быть студентом в распрекрасные дни, предшествовавшие Светопреставлению.

Потом Эбби с улыбкой откладывала пыльные фолианты и забиралась к нему под простыню, пока он торопливо гасил чадящую свечку.

На десятое по счету утро она не улизнула от него при первых проблесках зари, а разбудила нежным поцелуем.

— М-м-м, с добрым утром, — промычал он и потянулся было к ней, но она отодвинулась и сгребла спою одежду, скользнув грудью по его плоскому животу, поросшему мягкими волосками.

— Надо было дать тебе еще поспать, — посочувствовала Эбби. — Но мне захотелось кое о чем тебя спросить. — Пока что она держала свое платье в руках.

— М-м-м... О чем же? — Гордон подоткнул под голову подушку.

— Кажется, ты сегодня нас покидаешь?

— Да. — Он серьезно кивнул. — Так будет лучше. Я бы не прочь остаться еще, но раз это все равно невозможно, предпочитаю продолжить свое путешествие на запад.

— Знаю. — Ее серьезность не уступала его. — Всех нас твой уход очень печалит. Но... сегодня я отправлюсь к Майклу — он все еще проверяет капканы. Я так по нему соскучилась! — Эбби погладила его по щеке. — Тебя это не обижает, правда? Конечно, быть с тобой замечательно, но он мне муж, и...

Гордон с улыбкой накрыл ладонью ее руку. Он сам удивлялся своей толстокожести. Майклу он скорее завидовал, нежели ревновал. Логика их отчаянного желания обзавестись детьми и их нежная любовь друг к другу превращали ситуацию из курьезной во вполне житейскую, так что Гордон нисколько не сомневался сейчас в необходимости полюбовного разрыва с Эбби. Он искренне надеялся, что не обманул их ожидания. И что бы они там ни нафантазировали для себя, он очень сомневался, что ему еще доведется когда-нибудь встретиться с этой парой.

— У меня есть для тебя маленький сюрприз. — С этими словами Эбби вынула из-под кровати серебряный предмет на цепочке и бумажный пакетик. — Это свисток. Миссис Хаулетт говорит, что тебе без него никуда. — Она надела цепочку ему на шею и, поправив свисток, удовлетворенно кивнула. — Кроме того, она помогла мне написать вот это письмо. — Наступила очередь пакетика. — В ящике на заправочной станции я нашла немного марок, но они никак не приклеивались. Поэтому вместо марок я собираюсь заплатить — вот тебе четырнадцать долларов. Хватит?

Гордон увидел горсть смятых купюр и с трудом поборол усмешку. Накануне к нему, таясь от других, подошли по одному человек пять-шесть. Он принял их конверты и примерно такую же оплату за отправление, сохраняя каменное выражение лица. Он мог бы воспользоваться ситуацией и попросить у них вместо никчемных денег что-нибудь по-настоящему нужное, однако община и без того уже снабдила его месячным запасом вяленого мяса и сухих яблок, а также двадцатью стрелами для лука. Гордон так и не сообразил, чего бы у них взять еще, а главное, не захотел ничего выпрашивать.

У людей постарше были родственники в Юджине, Портленде, долине реки Уилламетт. Поскольку его путь лежал примерно в ту же сторону, он захватил их письма. Несколько писем оказались адресованы жителям Окриджа и Блу-Ривер — эти он положил на дно рюкзака. Остальные послания Гордон вполне мог бы выбросить в озеро Крейтер, ибо они никак не могли попасть к адресатам, однако он сыграл навязанную ему роль до конца.

Сейчас он, как и в других случаях, тоже отсчитал несколько бесполезных бумажек, а остальные вернул ей.

— Кому ты пишешь? — поинтересовался Гордон, забирая письмо. Он казался самому себе Санта-Клаусом и получал от этой роли некоторое удовольствие.

— В университет. Это в Юджине — знаешь? Я назадавала им уйму вопросов: например, не начали ли они прием студентов? И берут ли семейных? — Эбби покраснела. — Знаю, знаю, мне еще предстоит потрудиться, чтобы выучиться толком читать. Может статься, они пока не до конца опомнились и не возобновили прием. Но Майкл и так умница... К тому времени, когда мы получим ответ, я уже успею поднабраться премудрости.

— Когда вы получите... — Гордон прикусил язык.

Эбби кивнула.

— Читать я во всяком случае буду гораздо лучше. Миссис Томпсон обещала мне помогать. А ее муж согласился открыть этой зимой школу. Я могу присматривать за малышами. У меня есть мечта выучиться на учительницу. Думаешь, глупо?

Гордон покачал головой. Он полагал, что утратил способность умиляться, но эти откровения его тронули. Пусть представления Эбби об окружающем мире не имели ничего общего с действительностью, от них веяло теплом, и он помимо воли тоже размечтался. В конце концов, мечты еще никому не причинили вреда.

— А вообще-то, — продолжала свою исповедь Эбби, теребя платье, — главная причина, почему я решила написать письмо, — желание иметь друга или подружку по переписке. Кажется, это так называется? Вдруг кто-нибудь напишет мне из Юджина? Вот и нам здесь стали бы приходить письма. Как было бы здорово — получить письмо! И потом... — она опустила глаза, — у тебя появилась бы дополнительная причина вернуться к нам, скажем, через год. Разве тебе не захочется взглянуть на ребеночка? — На ее щеках заиграли ямочки. — Я почерпнула это из твоей пьесы о Шерлоке Холмсе — «скрытые мотивы», да?

Она пребывала в столь неподдельном восторге от собственного остроумия и так жаждала заслужить его одобрение, что Гордона захлестнула могучая полна нежности, и он испытал почти физическую боль. Крепко обняв Эбби, он вел героическую борьбу со слезами. Прижимая ее к себе и легонько покачивая, Гордон смежил веки, чтобы не смотреть в лицо правде: вместе с ее сладостным ароматом он вдыхал ее оптимизм — то, чего мир, казалось бы, лишился безвозвратно.