"Снежная смерть" - читать интересную книгу автора (Обер Брижит)14— Пошли, пора возвращаться, — заключает Кристиан. Он везет меня в дом. Как все это могло оказаться Люди внутри о чем-то спорят. При нашем появлении все замолкают. Кто-то прибегает, под его шагами вибрирует паркет. — Элиз! — кричит дядя. — Где ты была? — Она пришила бригадира Дюпюи, — бросает ему Мерканти. Дядя смеется. Да, он СМЕЕТСЯ. — Ну, это уже, пожалуй, чересчур! — добродушно отвечает он. Он что, выпил? — Говорю вам, что ваша сука племянница… — Я вам запрещаю! — гремит Фернан. — … только что убила Альфонса! — чеканит Мерканти. — Что?! Но как это могло случиться? Это не были холостые выстрелы? — дрожащим удивленным голосом спрашивает дядя. Студень оказывается у меня между ушей, расплывается по всему телу. Замерзшие синапсы отказываются передавать мысли. Хочется рвать на себе волосы и орать: «Не врубаюсь!». — Но в фильмах не используют боевые патроны! — возмущается дядя. — Это шутка! Ага, фильм, и статисты, они там лежат в снегу и ждут, когда им заплатят… Фильм. Слово медленно вплывает в мое паническое настроение, прокладывает себе путь среди смятения. И за ним другое — «статисты». И жужжание камеры Жан-Клода. — Кто вам рассказал про фильм? — говорит в это время Мерканти моему дяде. — Да Элиз, — растерянно отвечает тот. — В записке, упавшей на пол?! Слышу, как он роется в карманах. Потом говорит: — Должен честно сказать, что по приезде я был очень расстроен из-за Сони и сильно волновался. Повсюду полиция, рассказы об убийствах, о бомбе, о раненых, как в театре! Кстати, отличная постановка. Дошло до того, что я рассказал всю свою жизнь тому, кто играет старшину. Я цепляюсь за его слова, как альпинист за истрепанную веревку. — Да, тут вы меня здорово обставили! — с восхищением говорит он. — Хотя мне показалось довольно жестоким, что вы заставили меня поверить в смерть моей крестницы. Ну вот, я чувствовал себя весьма неуютно, а потом нашел записку Элиз, вот, слушайте: Но я никогда не писала этого! — беззучно ору я. — Мне показалось, что все это довольно странно, — продолжает дядя, — но я испытал такое облегчение! Элиз всегда любила тайны, так что я сказал себе, что надо подождать несколько часов, что вы закончите съемку вашего эпизода, а потом я получу более внятные объяснения. Летиция прыскает. — Я была уверена, что это сработает! — заявляет она, и от этих слов меня передергивает. — Потом, когда я узнал, — добавляет дядя, — я понял, что все это комедия: старшина, который больше похож на девочку, суетящиеся жандармы, эпизод взрыва в снегу с Леонаром, который выглядел, как будто только что из гримерки, Иветт, бегающая взад и вперед, медсестра с камерой на плече, мадам Ачуель с ее театральной декламацией, короче говоря… я даже подумал, что все играют из рук вон плохо, мне хотелось смеяться. — Ну, вот что, дорогой месье Андриоли, на самом деле, это не художественный фильм… — начинает Ян. Ян! — Скорее документальный, — продолжает Летиция. — Документально-художественный, — уточняет Франсина. Я до крови вжимаю ногти в ладонь, от этого мне становится легче. — Видите ли, была мысль сделать продолжение приключений Элиз, — снова вступает Ян. — Я прекрасно понял! — восклицает дядя. — Знаете, молодой человек, я не идиот! — Да, но продолжение настоящее, — продолжает Ян, — чтобы написать второй том о приключениях вашей племянницы. — Отлично, идея хорошая. — Итак, мы все договорились, — подтверждает Франсина. — Так о чем шла речь в первом томе? — спрашивает она тоном школьной учительницы. — Хм… об убийствах детей в Буасси и о том, как Элиз расследовала все это, — бормочет дядя. — И вам не кажется, что успех книги вызван тем, что это не какой-то банальный детектив, а рассказ о пережитом? — Разумеется. — Значит, вы поймете, что мы решили следовать тому же — Э-э, да… — еле слышно лепечет дядя. — Итак? б) именно это мы и организовали, дорогой мой! — победно восклицает Франсина. — По сути дела, все началось, когда Б*А* отправила это электронное послание в свое издательство, — уточняет она. Где же Иветт и Жюстина? Давайте идите скорее сюда, посмейтесь с остальными. — Она ошиблась адресом, и письмо пришло к нам, в «ПсиГот'ик». — Куда? — переспрашивает дядя. — «ПсиГот'ик». Журнал тотального искусства. Форма признания полиэкспрессивного искусства. Психо-Искусства, уничтожающего старые концепции и вышедшие из моды предрассудки и берущего начало в подсознательных синаптических передачах каждого из нас. Я с горечью думаю, что главным редактором такого журнала должна быть Жюстина… Кстати, я вспоминаю, что Летиция нашла у нее в комнате один экземпляр. Права я была, что не доверяла ей. — Б*А* провела конференцию в ходе организованного нами коллоквиума, мы прониклись симпатией друг к другу, и я дала ей свои координаты, — поясняет Франсина. — Отсюда и ошибка при отправке. Взмах крыла бабочки породил ураган. — Какой ураган? — спрашивает Кристиан. — Урагана не предвиделось. — Это метафора! — бросает Ян. — Не перебивай Франсину, все и так достаточно сложно. Кристиан бормочет сквозь зубы : «Сложно — ложно — все можно». — И вот что Б*А* писала редактору своей серии, — продолжает Франсина. — «Дорогой Р*П*, мне неприятно беспокоить вас, и я понимаю, что очень запаздываю со сдачей „Элиз-2, Снежная смерть“, но у меня возникла куча проблем, и мне приходится выплачивать большие суммы за дом, который я купила в Каннах. Я была бы бесконечно признательна, если бы вы согласились выплатить мне существенный аванс, чтобы поддержать меня на плаву. В любом случае, не волнуйтесь, все идет хорошо, думаю, что закончу месяца через два. Прилагаю канву нового романа». — Ничего удивительного, что она забуксовала, — хихикает Франсина. — Страх чистого листа. Это нормально: первая книжка была написана на основании реальных событий. И Элиз — это не персонаж, это реальный, никому не принадлежащий человек, вы следите за ходом моих мыслей? — Разумеется, — повторяет мой дядя в полной растерянности. — Так что это за канва? — Синопсис, если вам так больше нравится. Не думаю, что ему это нравится больше, но он говорит «ага, ага», и Франсина возобновляет свой рассказ, словно только этого она и желала в течение долгих месяцев (видимо, так оно и было): — Я вам читаю. — Что вы мне читаете? — спрашивает уже совершенно сбитый с толку дядя. — Текст Б*А*. — Но вы мне его уже прочли. — Нет, тот текст, который определил последовательность событий, приведших к тому, что мы здесь сейчас имеем. Дядя уже ничего больше не спрашивает. — Итак, я вам читаю! — твердо повторяет Франсина. — Судя по всему, это ей сказала Иветт. — — Может быть, но все-таки это была хоть какая-то основа! — возражает Франсина. — Далее сюжет развивался довольно запутанно, и мы решили воплотить его в жизнь в буквальном смысле этого слова. А потом дописать продолжение и сорвать большой куш! — продолжает она. — Но для этого нам нужен был достойный сюжет! — говорит Ян. — Нечто захватывающее! — поддакивает . Петиция. — Реальная история, которую Элиз действительно пережила бы, в ходе которой писала бы свои коротенькие записочки. А для того, чтобы она действительно пережила ее, нужно было, чтобы ни Элиз, ни Б*А* не знали о происходящем! — Франсина произносит это громко и внятно, как будто мой дядя глухой или выжил из ума. — Ну ладно, тут я с вами вполне согласен! — отвечает он. — По-моему, вы не совсем поняли, — говорит Мерканти. — В фильме играют актеры. А мы решили сделать инсценировку романа с участием непрофессионалов, чтобы действие получилось более реалистичным, до вас доходит? — Непрофессионалов? — переспрашивает дядя. — Речь идет о триумфе воображаемого над инертной материей реальности! — восклицает Летиция. — Мы, в буквальном смысле этого слова, перевоплотились в героев романа. Мы переписали жизнь в прямом эфире! — Чью жизнь? — спрашивает дядя. — Да всех! Вы знаете, что такое «снафф-муви»[6]? — возбужденно восклицает Ян. — Это фильм, в котором людей убивают по-настоящему. Это стоит миллиарды. А мы сделали «снафф-бук». — Это омерзительно, — говорит дядя. — Да кто вы такие? — резко добавляет он. — Мы вам только что сказали: персонажи романа! — парирует Мартина. — Я имею в виду: вы действительно актеры? — настаивает дядя внезапно изменившимся голосом. — Да, синьор! — отвечает Франсина. — Мы — актеры театра «Комедия делла Вита»! Друзья Искусства, с большой буквы И, Исполнительства, Истории, Истомы. — Изничтожения, — с гордостью добавляет Кристиан. — Я пытаюсь объяснить вам, месье Андриоли, — вновь заговаривает Франсина, чеканя слова, — что мы поставили — С этим все ясно. Но как понять это, все эти… эти… — «Снафф-муви», — повторяет Кристиан. — Снафф-снафф-снафф-чхи! — Как я начала объяснять вам, — пронзительным голосом продолжает Франсина, — мы решили подставить плечо автору, испытывавшему недостаток вдохновения… Кристиан, помолчи пару секунд, прошу тебя… — Ра-ра-ра — радости любви, они не длятся вечно, — запевает Кристиан фальцетом. — Ах-ах, как смешно! Итак, я говорила, что мы искали ключевую линию, чтобы бросить Элиз на борьбу с пресловутым Д. Вором. — Да кто это такой — Д. Вор? — спрашивает дядя. — Убийца, придуманный Б*А*. Но одного убийцы мало, еще нужен сюжет. Тихо, не перебивайте меня, слушайте! По счастливому стечению обстоятельств, в тот день, когда Леонар приехал в клинику в Ницце, где должен был проходить лечение, он услышал, как какая-то наркоманка назвала себя Марион Эннекен. Фамилия достаточно редкая, и он подумал, что она может быть родственницей его одноклассника по лицею. Он разговорился с ней и выяснил, что она действительно вдова Эннекена. Они понравились друг другу, и Леонар представил ей Яна, секретаря юго-восточного отделения нашей ассоциации. Конечно, Марион не устояла перед чарами Яна. И тут новое совпадение — оказалось, что буквально в это же время ее посетила наша прелестная Соня и рассказала, что они сестры: старый Моро выболтал ей секрет! Вот тут-то у нас и завязалась интрига! От рук кровавого убийцы погибает Марион, потом ее сводная сестра, но автор обоих преступлений не сумасшедший, а их сводный брат, рассчитывающий на наследство! Сводный брат, живущий в ГЦОРВИ и убивающий под именем Д. Вора! Улавливаете, дорогой мой? — развязно добавляет она, обращаясь к моему дяде. Значит, я правильно угадала… Недоверчивый голос Фернана прерывает самодовольное молчание: — Но ведь вы не… Соня… Марион… Они не … Или они… Он не заканчивает фразу, этот рассказ совершенно выбил его из колеи. — Вы что, не читали газеты? — спрашивает его Мартина. — Я был в Польше! А оттуда поехал прямо в Италию, где и получил сообщение на мобильный. — А наша милая Жюстина? Она вам ни о чем не рассказывала? — Именно что рассказывала! И я с ума сходил от беспокойства, — резко возражает Фернан, — но тут записка Элиз убедила меня в том, что я приехал в самый разгар съемок и что Жюстина сама не была в курсе дела! Меня бросает в жар и холод. Мне плохо. В голове мелькают воспоминания: да, он приехал после того, как увезли труп Вероник Ганс. Он действительно ничего не видел. Даже взрыва в кухне. — Вы же не хотите сказать мне, что на самом деле — Конечно же, мы их убили! — восклицает Кристиан. — И вас тоже убьют и продадут съемку сцены вашего искупления на телевидение! — вдруг вмешивается Мартина. — Они заплатят миллионы, чтобы пустить это в новостях! — Вся красота именно в том, что нет никаких трюков! — загорается Летиция. — Я действительно калека. — А я действительно сумасшедший! — подает голос Кристиан. Смех. Где же остальные пансионеры? Эмили, Клара, Леонар, Жан-Клод, Бернар… Мертвы? А эксперты из лаборатории? Они что, всех убили? — Вы сказали мне, что Элиз раскроет тайну в прямом эфире, что на этом можно заработать кучу бабок! — растерянно бормочет дядя. — Так мы и заработаем кучу бабок! — вопит Кристиан — Бабки-бабки-бабки, тапки-тряпки! — Нечего делить шкуру неубитого медведя! — осаживает его Мерканти. — Мы еще не придумали развязку. — Мы сто раз об этом говорили! — перебивает его Франсина. — Слушай: — Вы забыли, что этот психованный Леонар больше ни о чем не желает слышать, — замечет Мерканти. Леонар отказывается участвовать в их безумной игре? Лучик надежды. — Да плевать. Его все равно можно как-то использовать! — ледяным голосом отвечает Ян. — Кто вы? — повторяет дядя, как пьяный попугай. — Кто вы? Скажите мне, что это шутка, а это же шутка, правда?! — Верно, мы не представились! — вскрикивает Летиция, хлопая в ладоши. — Ян, давай! — Хорошо. Дамы и господа, — декламирует он зычным голосом, — вы только что смотрели «Снежную смерть», в роли самой себя — наша международная звезда в инвалидном кресле Элиз Андриоли! Аплодисменты. — В роли Франсины Ачуель — Тереза, литературный редактор «ПсиГот'ик». Ах, Тереза! Наша муза и вдохновительница! Кроме того, будучи специалистом по воспитанию глубоко умственно отсталых, по совместительству еще и директриса ГЦОРВИ. Тереза тайно ведет изыскания в области скульптуры из живых материалов. Скульптура из живых материалов… О, нет! — … и, как страстная любительница театра, она разработала концепцию «маленьких пьес из пережитого», как она их называет, то есть пьес, где все происходит на самом деле, по примеру тех древнеримских спектаклей, в которых приговоренных действительно пытали. Смысл этой фразы доходит до меня через несколько долей секунды. — В роли героини-любовницы: Летиция! Смех. — В пятнадцать лет Летиция получила свою первую роль в «Элен и ребятах», но из-за недостойного алкоголика-отца, севшего в пьяном виде за руль, ей пришлось распрощаться со всеми мечтами. Тогда Летиция потрудилась над тем, чтобы расставить все по местам: она всерьез занялась тормозной системой автомобиля аморального отца, и тот в буквальном смысле слова слился с природой. После четырех лет обезличивающего лечения она смогла присоединиться к нам. Несостоявшаяся героиня молодежной комедии, воплощение злопамятности. Четыре года заключения, прежде чем она научилась играть роль нормальной, излечившейся молодой девушки. У меня в ушах все еще звучит ее радостный голос, рассказывающий об отце. Об отце, которого она убила. — В роли Дюпюи, — продолжает Ян с ноткой грусти в голосе, — выступал наш дорогой Жежен, бомж, сумевший подняться до вершин поэзии. Он описывал состояние своей души на коже своих собратьев с помощью битых бутылок. — Мир праху его! — сюсюкает Мартина тоном матери-настоятельницы. Я вспоминаю, как меня поразил далекий от «военного» лексикон вышеназванного Жежена. Но я не сделала из этого выводов, которые могли бы спасти нам жизнь. «Элиз, ты всего лишь жалкая сучка!» — в моей стиснутой болью голове все еще звучит его крик. — В роли безумного ученого: Леонар! — провозглашает Ян. — Предтеча американских школьников, осуществлявших воздействие на массы. Леонар — специалист по преобразованию энергии тканей путем сжигания. Он дал пятнадцати своим соученикам возможность освободить всю совокупность их телесной энергии, подпалив лицей в год своей подготовки к поступлению в Политехнический институт. Акт научной отваги, за который он был вынужден заплатить десятью годами вредоносной групповой терапии! Я тут же вспоминаю, как Юго рассказывал нам о пожаре в классе Леонара. Но он не знал, что сам Леонар и поджег его! — В роли преданной медсестры выступает посланница небес, — продолжает Ян, явно получающий удовольствие от своего мрачного панегирика. — Мартина подтирала задницы старикам в богадельне, когда Господь послал за ней. Она работает с Ним напрямую, выискивая гибнущие души и вырывая их из нашего грязного мира, чтобы отправить в безопасное место рядом с нашим общим Отцом. Она работала во многих больницах, прежде чем познакомилась с Франсиной в центре для детей-аутистов. Свихнувшаяся медсестра, отправляющая своих подопечных на тот свет. — В роли Кристиана, жертвы нормализующего тоталитаризма: Кристиан. Проведший всю свою жизнь в приютах, потому что его мать была шлюхой и наркоманкой. Печальный жизненный опыт вдохновил его на создание романа, который нормально мыслящие отвергли. Тогда Кристиан занялся решением проблемы Деформация тел. Меня тошнит. Кристиан изображает барабанную дробь, все аплодируют. Опасные психопаты, не удовлетворившие свои «артистические» амбиции. Объединившиеся вокруг журнала по искусству, якобы ниспровергающего авторитеты. Идеи которого они используют, чтобы насытить свои извращенные инстинкты. И мы, сами того не зная, присутствовали при представлении их великого произведения: «Элиз и Снежная смерть». Произведения, которому еще не хватает концовки. И нет сомнения, что о хэппи-энде и речи быть не может. А Ян? Он кто такой? И каким образом Мерканти и Дюпюи смогли внедриться в жандармскую бригаду? Я с удивлением констатирую, что блокнот и ручка все еще лежат у меня на коленях. Мои пальцы так дрожат, что на какое-то мгновение мне становится страшно: вдруг я не смогу писать. — Эге, теперь хочет высказаться наша любимая Элиз! Посмотрим… Тихий разговор. Я слышу, как передвигают предметы, хлопают дверями. Мерканти подходит совсем близко. Запах клубничной жвачки. — Лапочка моя, — шепчет он, не замечая моего отвращения, — я самый настоящий Мерканти! На свете полно священников-педофилов, так почему же жандарму не быть убийцей? Главное — остаться внешне Я слушаю с омерзением, а сама пытаюсь понять — кто это только что вошел, хромая, и теперь дышит совсем рядом со мной. Жюстина? Нет, я уверена, что это мужчина. — Франсина, можешь передать мне новую тетрадку? — спрашивает Ян. Мне на колени кладут тетрадь. — Не будем лишать себя советов профессионала! — усмехается он. Я размахиваю ручкой, как церковный служка колокольчиком. Все то »се неизменное желание выиграть время. — Нет. Подумайте немножко! — велит мне Франсина. Если эту одежду носили все по очереди, Магали ни за что не смогла бы узнать кого-то конкретного. Следовательно, эту роль почти все время играл кто-то один. И, следовательно, это не может быть кто-то из обитателей Центра, иначе Магали назвала бы его имя, значит, это кто-то извне, то есть, Дюпюи или Мерканти, потому что Магали никогда не видела их в Центре, она умерла до того, как они прибыли под видом жандармов. И, учитывая голос и рост Вора, я склоняюсь в пользу Мерканти. — Угадали! Вы и впрямь очень талантливы. — Где Жюстина? — внезапно спрашивает мой дядя растерянным голосом. — Там, где ей и следует быть! — отвечает ему Ян безапелляционным тоном. — Ну, теперь за работу: как мы закончим? — Надо оставить, как задумано: Леонар убивает всех, — предлагает Кристиан. — Фу, — фыркает Мерканти, — это пошло! Что она там напридумывала, эта Б*А*? — Да ничего особенного. — Да, нам уже пришлось попотеть с этим! — восклицает Летиция. — Надо было пропустить этот эпизод, он никому не нужен: девочка видит по телевизору человека и узнает его, но на самом деле не узнает, потому что на нем шлем! Браво, неожиданный поворот! — Кроме того, я чуть не задохнулся в этом шлеме! — ворчит Мерканти. — — Магали не хотела идти на террасу, чтобы посмотреть, как ты будешь толкать Элиз, мне пришлось ее на себе тащить! — кричит Мартина. — В первом эпизоде Элиз уже кололи иголкой, — продолжает она. — Это однообразно. — Ты не заметила, что авторы детективов всегда пишут одну и ту же книгу, пусть и по-разному? — парирует Летиция. — Вот они-то и есть настоящие психи! Невротики с навязчивыми идеями! От их беседы у меня мурашки по телу бегут. Потому что я, безусловно, их пленница, но еще и потому, что их бред не лишен известной логики. Это не сумасшедшие, это существа с совершенно извращенной психикой. А мы для них — объекты для эксперимента и развлечения. И, может быть, даже вызываем у них отвращение. Нет, они не безнравственны, им чуждо само понятие нравственности. Они не более безумны, чем вожди Третьего рейха. Своего рода последователи теории евгеники. Они удерживают нас в своей власти и радуются при мысли, что могут подвергнуть нас самой жестокой казни. Абсолютный кошмар. Оказаться связанными по рукам и ногам среди вооруженных садистов, мнящих себя непризнанными творцами. Снова ручка. Каждая истекающая секунда — это дополнительная секунда жизни, секунда передышки перед болью. Что бы такое спросить? Ах, да. — Ах, это! Чудесная идея нашей милой Франсины! — радостно отвечает мне Ян. — Что-то свеженькое, — подтверждает Франсина. — Еще был эпизод, когда под креслом Элиз взрывалась ракета фейерверка! — кричит Кристиан. — Это было бы так красиво! — Бред! — возражает Франсина. — Мы заменили это взрывом на кухне. — Бред! — отвечает ей Кристиан. — Бредовинахреновина… — Кристиан! — механически одергивает его Мартина. Спрашиваю себя: может, лучше бы у меня под задницей взорвалась ракета, чем оставаться здесь, во власти этих экспериментаторов, в роли подопытного животного. Думаю о Павлове, о его работах над животными и экспериментальными неврозами. Чудовищно. Рационально обоснованная пытка. А теперь в клетке я сама. — Почему Вор ее не трахнул? — опять спрашивает Кристиан. — Я собирался, но нам помешал Шнабель, — объясняет Мерканти, от чего у меня по телу пробегает дрожь. — Легавые приедут через два часа. Тянуть больше нельзя! — нервно бросает Ян. — Отпечатки пальцев Элиз на пистолете бедняги Дюпюи? — спрашивает Мартина. — Стерли, — отвечает Летиция. — Прекратите эту дурацкую игру! — внезапно приказывает мой дядя с вымученным оптимизмом приговоренного к смерти, пытающегося убедить себя, что все происходящее ему только снится. — Пойдите на улицу и посмотрите, игра это или нет! Мерканти, уведи его! Не обращая внимания на протесты дяди, который вдруг кажется мне совсем старичком, Мерканти выволакивает его из комнаты. Я пишу: — В холодке, в цистерне! — хихикает Ян. — Да нет, успокойтесь, она с остальными, с ее головы еще и волосинки не упало, — говорит он мне, подчеркивая слово «еще». — Мы же вам сказали, все закончится очень красиво! Так же грандиозно, как было в Вако! Двадцать человек, погибших во время пожара в Центре, тогда как на самом деле Леонар убьет вас перед камерой незадолго до последней атаки штурмовой группы Национальной жандармерии, — с энтузиазмом объясняет мне Франсина. — Эксклюзивный материал для «ПсиГот'ик», для книги, для фильма, продажа С улицы доносятся крики, ругань, я сжимаюсь в ожидании выстрела, дверь резко распахивается, на пол падает чье-то тело. — Этот сукин сын попытался удрать, пришлось ему вмазать, — говорит Мерканти, явно имея в виду моего дядю. — Ты, наверное, сильно ударил. Кровь так и льет, — замечает Кристиан. — У стариков кровь близко, — отвечает Мерканти. — К тому же она у них воняет. Не то что у малышни. Детская кровь — это вроде как ангел пописал. — Этому дурному Лорье только и надо, что всадить пулю дядюшке в башку, — продолжает Кристиан. — Элиз плачет, все такое… Мать твою, это будет сильно! Лорье! Я совершенно забыла о нем. Неужели он тоже входит в банду? — Не надо приносить правдоподобие в жертву рейтингу! — говорит в это время Летиция. — С чего вдруг Лорье будет убивать дядюшку Элиз? Кристиан обиженно бормочет: «Я ничего не знаю». Я неслышно вздыхаю. Психопаты обучаются писательскому искусству. Наши жизни подвешены на ниточке их сценария. Накладываясь на страх и злость, порыв ненависти создает горькую, невыносимую смесь, и мне кажется, что я сейчас взорвусь. — А почему не получается то, что мы придумали? — спрашивает Кристиан. — Мне все это кажется слащавым, — говорит Мерканти, — нет никаких неожиданностей. И от Элиз практически никакого толка. Это все же героиня! — Ну, так надо просто оставить эпизод, в котором она находит тела жандармов. Она догадывается, что виновник всего — Леонар, — предлагает Кристиан. — Почему? — перебивает его Мартина. — Я не знаю! Потому что он — дядин сын! — А откуда она это узнает? — настаивает Мартина своим медоточивым голосом. — Вот дерьмо! Оттуда, что она героиня, иначе для чего она нам нужна, а?! — протестует Кристиан. И еще секунд десять они напрягают свои мозговые извилины. Блокнот: — Вот, она догадалась, потому что догадалась! — устало одобряет Ян. — Здорово, вы просто догадались?! — Но о чем же она догадалась, если догадываться не о чем? — надрывается Кристиан. — Она догадалась, какой именно догадки мы от нее ждали, — объясняет ему Франсина. — Наша милая Элиз действительно замечательный детектив. — Ладно, хорошо, — говорит Кристиан. — Она догадалась, после этого она вызвала легавых и… — Она — не — может — говорить! — скандирует Летиция. — Ах да, я забыл! Надо признаться, она не облегчает нам задачу, — бормочет он. — К тому же она не очень-то сексуальна. Почему мы не взяли Памелу Андерсон? — Хватит об этом! — отрезает Ян. — Так получилось, что через Франсину мы познакомились с дядей Элиз, а не с дядей Памелы Андерсон. — Такой милый человек, этот господин Андриоли, — мурлычет Франсина. «Кому еще налить чайку?» — У нас мало времени! — восклицает Ян, которого нервирует игривое настроение труппы убийц. — Есть идея, — говорит Мартина, — просто гениальная штуковина: оказывается, что убийца — сама Элиз! — Ах, вот как? — удивляется Кристиан. — И она убивает своим инвалидным креслом? — Нет, она заказывает убийства, она пользуется услугами профессионального киллера, чтобы пережить новые приключения и заработать приличные деньги. — А профессиональный киллер, это кто? — с интересом осведомляется Ян. — Леонар! Таким образом мы возвращаемся к исходной позиции. — Никто мне так и не сказал, каким образом Леонар мог убить всех этих людей! — бурчит Мерканти. — Я хочу сказать: он не настолько подвижен… — Люди с ограниченной подвижностью способны устранять ближних не хуже других! — в бешенстве парирует Летиция. — А вообще — дерьмовая твоя идея! — говорит Кристиан Мартине в это время. — Я тебе запрещаю! — А я говорю, что убийца — это Лорье! — настаивает он. — Да. Это прекрасно! Это ниспровергает все догмы! Закон против Порядка! — Франсина хлопает в ладоши в знак одобрения. — А Элиз пристрелит Лорье! — с энтузиазмом восклицает Ян. — А кто же пристрелит Элиз? Нельзя оставлять свидетелей! — с досадой возражает Франсина. — А если убийцей оказался дядюшка? — предлагает Мерканти. — Он слишком стар! — отвечает Летиция. — В Лорье больше сексуальности. — Нам нужен метод! — кричит Франсина. — Без метода нам не выпутаться! Слова влияют на форму, а форма определяет слова! Нам необходимо эстетическое кредо! Недолгое молчание. Такое впечатление, словно я слышу, как по всей комнате носятся их безумные мысли. — Наша добрая Элиз интересуется психическим здоровьем милой Франсины! — объявляет Ян. Чья-то рука хватает меня за подбородок, поднимает мне голову, от этой руки пахнет дезинфицирующей жидкостью. Губы, холодные и влажные, как слизняки, касаются моей щеки. Я задыхаюсь от кисловатой отдушки жевательной резинки. Дрожь отвращения пробегает по коже. — Это длинная история. Франсине чуть было не пришлось испытать на себе опыт заключения, — шепчет он, прижимаясь губами к моему уху, но ее вовремя спасли… Я пытаюсь отстраниться, но он усиливает хватку и лижет меня кончиком языка; мне кажется, будто мне в ухо пытается заползти огромный червяк. — Это случилось в центре для детей-идиотов. Директор, настоящий блаженный, разволновался по поводу каких-то нарушений и хотел выдать ее властям. Но, прежде чем бедняга успел сделать это, с ним случилось несчастье. Передозировка. Знаешь, ангелочек, врачи очень часто оказываются наркоманами… Осознавая возложенную на нее миссию, Франсина-Тереза оставила свою должность и основала журнал. В каком-то роде она — наша Святая Мать, — добавляет он, проводя языком по моей щеке, моим глазам, моим судорожно сжатым губам. Запретив себе вздрагивать от его прикосновений, я царапаю в блокноте: — О, тут ты никогда не догадаешься, моя конфетка! Жюстина познакомила его с Франсиной на каком-то вернисаже. Он искал кого-то, кто мог бы возглавить Центр. А у нее были все необходимые рекомендации. Видишь, как тесен мир, — иронизирует он, пытаясь втиснуть свой змеиный язык мне в рот. — А что, если, пока у нас не готов последний эпизод, мы сложим всех жандармов в фургон, чтобы с первого взгляда никто ничего не заметил? — вдруг предлагает Летиция. — Это будет забавно: приезжает полиция: «Ничего необычного, мой командир!», и вдруг кто-то открывает дверь фургона и — раз! Музей плотских фигур мадам Бью-Всё. Поэтично и эффектно! — Бью — что? — спрашивает Кристиан. Летиция с гордостью объясняет ему придуманную ею игру слов. — Да, небольшая постановочная работа не повредит, — соглашается Мартина, — это даст нам время для размышлений. Шум, хлопанье дверей, смех, восклицания. — До скорого, лапочка! — вставая, бросает мне Мерканти, и обещание, звучащее в его голосе, пронзает меня, словно скальпель, вонзающийся в беспомощную плоть. Дядя, лежащий у моих ног, дышит с трудом. Рядом со мной находится еще какой-то человек, до сих пор он не произнес ни слова, а теперь заговорил: — Я понял слишком поздно. Лорье! — Когда я увидел валяющийся на земле прожектор и Мартину с камерой Жан-Клода на плече, сам не знаю почему, я почувствовал неладное… А когда Шнабель передал мне — Мобильная группа не доступна. Код, означающий, что радиопередача нарушена. Это значит, что он не смог ни с кем связаться. Кавалерия не подойдет, Элиз. В наступившей тишине я перевариваю информацию. — Я подумал, что не стоит возбуждать подозрений у того или тех, кто все это устроил. Я старался казаться спокойным. Когда я вышел, я увидел вас, всю в крови, с пистолетом в руке, своих убитых людей, у меня все в голове смешалось, я вернулся за помощью и напоролся на автомат Шнабеля, нацеленный прямехонько мне в грудь. «Хорошая машина, — сказала мне Летиция, — она делает такие славные дырки, я только что испробовала ее на Эрве Пайо». И тут все стало ясно. Происшествия, которые постоянно приводили меня в ГЦОРВИ. Ощущение, что мною манипулируют, что я окружен людьми, проговаривающими заученные тексты, что все совпадения чересчур прямолинейны… Жизнь не может быть настолько похожей на роман, с запрограммированными появлениями и авторскими ремарками. Да, у меня было то же самое ощущение. Но я не доверилась ему. А теперь все мы за это заплатим. Лорье продолжает говорить голосом, лишенным всякого выражения: — Всех остальных они заперли в подвале. На меня надели мои же наручники, сковали руки за спиной. — Думаю, он мертв. Судя по его тону, он в этом уверен, но не хочет мне говорить. Как будто я могу испугаться еще больше! — Они показали мне экземпляр своего творчества, «ПсиГот'ик», журнала Тотального Искусства. Можно сказать, идеи Жюстины, но вывертов еще больше. Кстати, на первой странице был отчет об одной ее выставке. По словам Пайо, — продолжает он, внезапно меняя тему, — Вероник кого-то шантажировала. Именно поэтому она и пришла сюда утром. Сегодня утром! Боже мой! Можно подумать, это было сто лет назад! Пайо думал, что это как-то связано с ее пребыванием в психушке, куда ее пришлось поместить после приступа острого бреда. Это пресловутое пребывание в психиатрической клинике, где и познакомились основные действующие лица: Марион, Соня, Вероник, Ян. Три девушки мертвы. А Ян ненормальный, это очевидно. И конечно, там он был не в качестве врача, а в качестве пациента. Доктор Джекил и мистер Ян, двуликий соблазнитель. Шизофреник. Нет, по-моему, его, скорее, можно назвать паранойяльным психопатом: сверхоценка собственного «я», авторитарность, мания преследования и упертость… О'кей, Психоаналитик, все это чушь, и у меня нет времени анализировать их состояния! Но, все же, каким образом ему удалось манипулировать Лорье? — Я понятия не имел! Он рассказывал, что учился на воспитателя и часто стажировался в психиатрических клиниках. Он не говорил мне, что сам был пациентом! — с горечью отвечает он. Топот, возгласы, порывы холодного воздуха: они вернулись. Стадо вырвавшихся на свободу психопатов бегает по этому проклятому Центру, словно воплощая в себе мои детские страхи. — Смелее! — шепчет мне Лорье. Да, смелость мне потребуется. — Какие они оба миленькие! — взвизгивает Летиция. Подлая шлюшка. — Предложение Кристиана принято единогласно, — сообщает мне Ян, его длинные волосы, обманчиво пахнущие свежестью, елозят по моему лицу. — Убийцей окажется Лорье, вы убьете его, а потом погибнете на пожаре. Вести диалог. Заставить их потерять время. Мой блокнот. — — Она права, — замечает Мартина, — мы повторяемся. И потом, у Корнуэлл есть такая книга, «Сожжение». — А если она покончит с собой, увидев, что все убиты? Перед камерой, а на шее будет табличка: «Мир — всего лишь куча нечистот»? — предлагает Мерканти. — Какашки-какашки, кака-кака-говно! — вопит Кристиан. — Придумала! — восклицает Летиция. — Она захлебнется в снегу! — Она захлебнется в снегу? — повторяет Франсина. — Да, весьма романтично. А вокруг нее все эти тела, наполовину засыпанные снегом, с руками, воздетыми в мольбе о помощи, этакий альпийский «Титаник». Мне это нравится. Мой сон, в котором Магали захлебывалась снегом… Магали. — О, это все я, — говорит Мартина. — Все думали, что я разбираю шкафчик с медикаментами, а я вдруг заметила, что Юго пошел послушать матч. Тогда я сказала Магали, чтобы она быстренько поднялась к вам в комнату, что мы вам приготовим сюрприз. Она была так счастлива, что скоро увидит Иисуса благодаря волшебной веревке! — А Вероник? — спрашивает Лорье, и его голос дрожит от ненависти. — Надо же, наш красавчик старшина заговорил! — насмешливо говорит Франсина. — Вероник моя! — заявляет Кристиан. — Вот поэтому вы и нашли кусторез под моей кроватью. Правда, гениально? Орудие убийства у убийцы. Блин! Вот славная была девка! Я ее сперва здорово отымел, уж поверьте! — Марион Эннекен? — Тут мы все, — говорит Ян. — Эта мерзавка выкобенивалась, не так, как в больнице. Хорошо позабавились. Но она недолго продержалась. Не то что Соня. — А Соню — ты? — Лорье пытается придать твердость голосу. — Ну да! Не напрасно ты меня подозревал. Зря щенок в фуражке не доверился своему нюху! У меня в памяти вдруг всплывает разговор, но теперь в другом, зловещем свете. Грустный голос Сони, обращающейся к Яну: «Ты знаешь, что скоро случится что-то ужасное. — Да о чем ты? — О безумии, о разрушении, о зле, вот о чем. — Тебе что-то известно?» И дальше: «Ты знаешь, что если силы зла вырвались наружу, их ничто не остановит. Они уже в пути, Ян. Они уже нанесли удар, ведь так? — Но… — Нет, молчи. Ты еще не усвоил, что слова ничего не значат? — Это глупо. Соня, доверься мне! — Доверие — это непозволительная для меня роскошь. Пусти меня, я ухожу!». Соня знала! Она знала, что он сумасшедший! Она подозревала, что это он убил Марион, вот что она хотела сказать, но при этом слишком боялась! — Я пил всю ночь, чтобы утром меня нашли без чувств, — объясняет Ян специально для Лорье. — Но это не помешало мне красиво поработать. Знаешь, я думал о тебе, это меня подхлестывало. Слышу приглушенный всхлип. Конечно, это Лорье. — Смотрите, этот кретин плачет! — хихикает Кристиан. Они будут нас пытать. Пытать, поджаривать на медленном огне, вырезать свои грязные фантазии на нашей хрупкой плоти. Надо выиграть время! — Врешь! — кричит Лорье. — Если о чем-то мне и незачем врать, то как раз об этом. Она не хотела умереть в хосписе, превратиться в кучу костей, вот из-за этого тоже она не убежала. Она знала, что это конец, и она любила меня. Так почему же не дать мне выступить в роли Милосердной Смерти? — Мразь! Ты пытал ее до смерти, в этом твое милосердие? — А знаешь сказку про скорпиона и лягушку? — спрашивает Ян. Смутное воспоминание о скорпионе, который клянется, что не ужалит лягушку, а потом убивает ее и извиняется, говоря что-то вроде: «Такая уж у меня натура, неужели ты думала, что она не возьмет свое?» — Ну, ладно.. , — начинает Мерканти, потрескивая своими гуттаперчевыми пальцами. Скорее! — А! Прекрасный вопрос, Элиз! — восклицает Ян. — Он подтверждает, что мы имеем дело с профессионалом! Когда в тот вечер я пришел в дискотеку, я, ради такого случая, нарядился в комбинезон инструктора, в шлем и в перчатки «Вора». Пес не почуял мой запах. И, прежде чем я успел им заняться, эта сучка Соня вышвырнула его в окно. Поэтому он и бросился на Мерканти, переодетого Вором, на террасе. Он узнал силуэт «Вора». Еще один вопрос. — Это сокращение, от слов «Психопат», этого навязанного нам смешного названия, и «Готика», в смысле жанра романа ужасов XVIII века, — отвечает мне утонченная Франсина. Кажется, мой дядя приходит в себя, он двигается, поднимается, произносит несколько неразборчивых слов. — Заткнись, папаша! — прикрикивает Кристиан. Потом тишина. Наверное, он снова ударил его. Только бы сердце выдержало. — Ну, вернемся к нашим баранам, — говорит Мерканти. — Бе-е-е, бе-е-е… — Замолкни, Кристиан! — кричит Летиция. — Сама замолкни! — Время поджимает! — в очередной раз напоминает Ян. — Вопрос номер один: что делать со вспомогательными персонажами? — Уберем постепенно. Сперва займемся основными! — предлагает Мартина. — Идея насчет того, чтобы оставить экспертов так, как будто они снимают улики, с аппаратурой и все такое, остается в силе? — спрашивает Летиция. — Угу, это мило! — поддерживает Кристиан. — А остальные? — говорит Франсина. — Люблю дебилов, — говорит Мерканти. — Прямо как дети, умирают с глазами, полными упрека. Как я жалею, что это не тебе я разрядила пистолет в яйца! — Надо всех укокошить! — вопит Кристиан. — Укокошить как следует, и тогда мы это продадим на видео и получим кучу денег. — Деньги — это не единственная мотивация! — восклицает Франсина. — Мы стремимся достичь невиданного ранее уровня экспрессии! — Уж в этом, — усмехается Мерканти, — доверьтесь мне. Вы слышите? — вдруг спрашивает он. Тихие возгласы, легкие шаги. Узнаю резкий голос Клары. — Вроде бы девушки вышли погулять! — продолжает Мерканти. Звяканье металла. Звук удаляющихся шагов. Я со страстной надеждой представляю себе, что обе молодые женщины спаслись, что они бегут по лесу, подальше от них, к свободе, к жизни. Кристиан напевает «Радости любви». Мерканти возвращается со словами: — Смотрите, что я нашел в игровой! Слышу, как Эмили тоненьким голоском протестует, а Клара спрашивает, где Юго. — Он улетел в небеса вместе с Магали, — шепчет Мартина. — Не расстраивайся, скоро ты их догонишь, дорогуша. — Я тоже хочу на небо! — кричит Эмили. — Я первая! — Ну, если тебе это доставит удовольствие, сокровище мое, — отвечает Мерканти. — А пока что будь умницей, хорошей девочкой, ангел мой, — добавляет он. — Да, ты будешь умницей… И он продолжает тем же слащавым голосом, шорох сминаемой одежды, протесты Эмили, кудахтанье Клары. — Вы считаете нормальным, что эта сучка Эмили выпендривается? — вдруг спрашивает он. — Разве глина может сопротивляться тому, чтобы ее лепили? — Бог мой, если она тебе нужна, бери! Но только чтобы это не тянулось вечно! — ворчит Ян. — Я тоже хочу! — требует Кристиан. — Вы не могли бы уйти и заняться этим в сторонке? — натянутым тоном спрашивает Франсина. — Ох, уж эти женщины! — шепчет Мерканти. — Филу, голубчик, пошли с нами. У тебя больше нет причин отказываться. Он тянет его за собой. Слышу, как подошвы упирающегося Лорье царапают паркет. — Давай шевелись! — По-моему, это такое ребячество, — говорит мне Мартина, — вся эта плотская возня. — Ах ты, сука! — вдруг орет Мерканти за стеной. И почти сразу же раздаются вопли Эмили. Настоящие вопли, как в самых страшных кошмарах. Все более и более пронзительные. Я стараюсь не слушать. Я заталкиваю кулак в рот так глубоко, что почти задыхаюсь, и прикусываю его. Франсина покашливает. Летиция листает журнал. Теперь Эмили издает только протяжный, бесконечный стон, она стонет на одной ноте, как человек, дошедший до предела страданий. Выстрел. Стон резко обрывается. Мартина начинает напевать: «Все ближе к тебе, Господь мой, все ближе к тебе… ». Отчаянное желание наехать креслом ей на голову, раздавить ее. — С плохим материалом хорошего результата не добиться, — замечает вернувшийся в комнату Ян. — Иди, придурок! Этот сукин сын попытался стукнуть Мерканти головой, тоже мне, герой, наш малыш-жандарм! — объясняет он нам. Куртка Лорье задевает мою щеку, удар, он шатается, почти валится на меня, запах рвоты, потом мятный запах жвачки Яна, град ударов сыплется на Лорье, не издающего ни звука, его голова бьется о колесо моего кресла, сотрясая его, я слышу, как хрустят кости на его лице. — Этот кретин потерял сознание! — ворчит наконец Ян, и теперь от него несет потом, кислым потом, словно безумие и жестокость обладают особым запахом. — Где моя малышка Клара? — спрашивает Мартина. — Тут, рядом, тянет за руку подружку, чтобы та поднялась! — ржет Кристиан. — Ну, ладно, кончайте уже свои забавы! — приказывает Франсина. — Я считала, что мы здесь делаем нечто такое, что войдет в историю Искусства! Вы думаете, что изнасиловать и убить несчастную идиотку — это нечто значимое? Это субкультура дерьмовой провинции. Приведите лучше других главных персонажей, не стойте на месте! Группами по четыре человека, — добавляет она. Насытившиеся мужчины послушно выходят. Мне впервые в жизни кажется, что я понимаю ощущения, которые должны были испытывать подопытные в медицинском блоке концлагеря. Абсолютное бессилие и страх. О! Боже мой, верни мне мои глаза, мои пальцы, дай мне оружие, только на секунду, на одну секундочку, и больше я никогда ничего не попрошу у тебя, клянусь! Конечно, никто мне не отвечает. Разве кто-то когда-то отвечал на крики, испускаемые перед разверстой могилой, перед стеной, испещренной пулями, на пороге камеры пыток? Внезапно мой слух пронзает резкий голос Франсины: — Вот, я закончила писать наше заявление. Манифест «ПсиГот'ик»! Послушайте, девочки: «Мы, группа „ПсиГот'ик“, объявляем войну нормальности, рациональности, всему обществу, подчиненному уравниванию в соответствии с нормой. Мы отстаиваем свое отличие и свое право использовать людей, как мы считаем нужным, во имя представляемой нами высшей расы, свободной от любых моральных преград. Да здравствует Убийство! Да здравствует Преступление! Да здравствует Свобода! » — Ты забыла «во имя великой славы Нашего Вечного Отца, благодаря которому мы поднялись над стадом», — шелестит Мартина. — Я думала, что это можно прочесть перед камерой, а в качестве фона использовать горящего заживо жандарма. — Аутодафе Правопорядка… Неплохо, — одобряет Летиция, а потом восклицает: — На костер Лорье! Я чувствую, как меня сотрясают спазмы ненависти. Шум голосов в коридоре, остальные возвращаются. Я так напряжена в стремлении не упустить ничего из происходящего, что мне кажется, будто мои уши выросли раза в три. Малейший звук имеет значение. Может быть, моя жизнь, наши жизни зависят от ничтожной детали, которую мне удастся уловить. Входят четыре первых «персонажа». — Вот уж когда не вовремя, тогда не вовремя, — говорит Бернар, — а сорокам нравится все, что блестит. — Слава Богу, вы целы! — восклицает Иветт, а потом испускает крик ужаса, увидев, я полагаю, в соседней комнате тело Эмили и рядом с ним Клару, издающую нечленораздельные звуки. Мадам Реймон повторяет за ней: — Бедная малютка, бедная малютка! Две сухие пощечины: Иветт икает, мадам Реймон сдавленно всхлипывает и лепечет: — Но, мадам Франсина… — Нет больше никакой мадам Франсины, жирная сука! — орет Кристиан. — Мы сейчас тебя поджарим в твоей дерьмовой печке! — Т-с-с, Кристиан! Никаких грубостей! — увещевает его Франсина. — Наши бедные слуги и так достаточно травмированы. Жюстина зовет: «Фернан? Фернан?», и Мерканти со смехом передразнивает ее. Слышу, как Жюстина спотыкается, потом пронзительно кричит: — Кровь, здесь кровь! Тут на полу человек, весь в крови! — «Ферни! Ферни!» — хнычет Мерканти. — Ферни! Нет! — Кончай ныть, или я его прикончу! — рявкает Мерканти. — Ненавижу истерики. Жюстина остается возле дяди и тихо разговаривает с ним. — Почему наш брат Леонар не с нами? — вдруг спрашивает Мартина таким голосом, как будто жует облатку. — Хороший вопрос! Пойду посмотрю! — отвечает Мерканти. — Нас заставили спуститься в подвал под дулами автоматов. Они отняли у Жан-Клода его аппарат, а мальчиков из лаборатории заперли в пустых бочках, — шепчет мне Иветт. — А Юго умер! Они повесили его на лестнице! — добавляет она с истерическими нотками в голосе. Вдохновение. Спокойствие. Ручку: — Он на чердаке, они его били, рана опять открылась. Но зачем они все это делают? — продолжает она в отчаянии. — Франсина, Ян, малышка Летиция, все такие милые, и вдруг стали настоящими монстрами! Только что ваш дядя рассказал нам какую-то запутанную историю, вроде бы это артисты, но артисты не убивают людей! — Разные бывают артисты! — замечает Кристиан, услышавший ее слова, и смеется над собственными словами. — Артисты-садисты! — продолжает он. — Идите сюда, милая Иветт, я вам все объясню. Он тянет ее к себе, я слышу, как Иветт вскрикивает после каждой фразы, слышу громкий смех Кристиана. Остальные переругиваются вокруг нас. Слышу, как сердце колотится в горле. Очень быстро. Странное и двойственное ощущение, будто я нахожусь под общим наркозом и одновременно в состоянии обостренного бодрствования. — Элиз? Жюстика. — Что они сделали с Фернаном? Ты хочешь, чтобы я тебе ответила? Но как? — Кто эти люди? — продолжает она. — От них пахнет злом! Я узнаю их голоса, но не их души. Я их слышала, они убьют нас, но за что? Это что, демоны, вышедшие из ада? В каком-то смысле, да. Блокнот. Вернувшаяся ко мне Иветт читает вслух. — «ПсиГот'ик»! — восклицает Жюстина, — но я же делала с ними выставки! Очаровательные люди! На вернисаже подавали огурчики в соусе из ревеня! Наверное, она понимает, что это — не самый верный критерий, чтобы судить о людях, потому что на мгновение умолкает, а потом говорит тихо: — Фернан мне все рассказал, перед тем как его увели. Они снимали фильм, тайком от нас. Он узнал из вашей записки. Он же обожает разыгрывать комедии, вы знаете. Ага, но он-то думал, что разыгрывает комедию, а на самом деле разыграли его самого. — Но это не шутка, нет? — продолжает Жюстина. Почему же, шутка, в определенном смысле этого слова, жестокая шутка, а мы в роли вышучиваемых. В моей голове проносится все, что случилось после нашего приезда в Кастен. Я заново слышу каждую фразу, я заново вижу каждый жест, в новом свете, в свете заговора. Все эти нестыковки, все слова, произнесенные без выражения, это ощущение, что никто по-настоящему не грустит. Факты громоздятся друг на друга, как элементы конструктора. Вдруг я цепляюсь за факт, остающийся для меня неясным. — — А! — говорит Жюстина. — Это Фернана. Я не понимала, каким образом он мог попасть к этой Вероник, я боялась, что будут искать связь между ним и жертвой, вот я и сказала, что она его у меня украла. — А каким образом он к ней попал? — спрашивает Иветт. Иветт читает эти слова Жюстине, та соглашается. — Вполне вероятно, но в тот момент я уже ничего не понимала. Мы обе не понимали. Внезапный звук шагов. Двое мужчин. Один гремит каблуками, второй словно все время спотыкается. Леонар — П-п-ус-ти м-ме-ня! — Где ты был, Лео? — слащаво спрашивает Мартина. — Ус-с-т-ал.. , — бормочет Леонар. — Бедняжка! — бурчит Кристиан. — А мы, думаешь, не устали с этими сучками, которые все время трещат? — Это ты о ком? — холодно вопрошает Летиция. — Не будем ссориться! — отрезает Ян. — Леонар здесь, а это главное! И мы отпразднуем его возвращение! — добавляет он скверным голосом. У Мерканти вырывается зловещий смешок. — Видел Эмили, а, Леонар? — спрашивает он. — Там еще немножко осталось, если тебе это что-то говорит… — Я не имел в виду Эмили, деловых людей не интересуют трупы! — перебивает его Ян. — Нет, я думал о нашей милой Жюстине. — Вы с ума сошли! — кричит Иветт. — Ты, старая карга, заткнись! — орет Кристиан. — Угу, слепая и паралитик, вот будет классно! — Пустите меня! — вдруг кричит Жюстина. — Вы мне делаете больно! Я кручу головой во все стороны, ориентируясь по звукам. Топот, тяжелое дыхание, по полу шаркают ноги, двигают стулья, другую мебель. — Первой, кто пошевельнется, я разнесу голову! — кричит Кристиан. — Ну, нравится она тебе, твоя шлюха? — спрашивает Летиция у Леонара. — Нравится она тебе голышом, приятно вспомнить? — Пусть примет наказание через то, чем грешила! — заявляет Мартина. — Точно, — соглашается Ян. — Передай-ка мне кочергу, ту, что раскалилась добела. — Ох! Вы, часом, не спятили? — кричит мадам Реймон. Пощечина и резкий удар головы о стену. — Валяй, Лео, вставь ей потверже и погорячее! — ворчит Кристиан. Летиция кудахчет. — Леонар? Леонар? — лепечет Жюстина. — Леонар, что происходит? — Бери кочергу! Говно! — орет Ян. — Н-нет! — внезапно вскрикивает Леонар. — Н-нет! — Что?! Не хочешь? — спрашивает Ян с угрозой в голосе. — Д-до-воль-н-но м-мер-зос-с-т-ей! — с трудом . выговаривает Леонар. — Б-боль-ше н-не хо-чу! Я вдруг вспоминаю, с какой странной интонацией он сказал Летиции, что ему — Леонар? — снова потерянно зовет Жюстина. — Нет, вы посмотрите на эту старую шлюху! — призывает Летиция. — Т-ты, д-дрянь! — бросает ей Леонар. — Ничтожество! — парирует Летиция. — Недочеловек! — Знаешь, что ждет предателей? — продолжает Ян с пафосом третьеразрядного актера. Они веселятся! Они постоянно разыгрывают то или иное чувство, а подлинных эмоций у них нет. Или, точнее, у них нет никаких эмоций, кроме связанных с их драгоценным «эго». — Леонар, возьми себя в руки! — шепчет Мартина, которую я представляю себе исключительно в виде таракана в рясе. — М-мне н-на в-вас пле-вать! — ясно выговаривает Леонар. — Я сво-б-бод-ный ч-чело-век! — Имеешь полную свободу сдохнуть, как последнее дерьмо! — неожиданно высоким голосом отвечает Ян. Сверхчеловек не терпит, чтобы его убийственные догмы подвергали сомнению. — Изменение в сценарии! — резко добавляет он. — Элиз думает, что Леонар — это Вор, и убивает его! Он прикладывает ствол своего пистолета к моему виску, потом разжимает мои пальцы и снова сжимает их на рукоятке из рифленого металла. Что? Что такое сказал Ян? Я чувствую, как кровь стынет в жилах. Не могут же они, в самом деле, хотеть, чтобы я… — Леонар стоит прямо перед тобой, любовь моя, ты не промахнешься! — шепчет мне Мерканти, и теперь его кислое дыхание перебивает запах жевательной резинки. — Видела бы ты его, можно подумать — святой, готовый к мукам! — Господь отторгает нерешительных! — убежденно произносит Мартина. Я разжимаю пальцы, пистолет падает на пол. Пощечина. Такая сильная, что теперь я слышу только какой-то резкий свист. Потом внезапно — голос Яна, кажущийся мне громовым: — Мерканти, если она продолжит в том же духе, займешься милой Иветт. Спецкурс с массажем дрелью. Меня снова хватают за руку, снова мои пальцы сжимают на металлической рукоятке. Мой указательный палец кладут на спусковой крючок. Этот указательный палец, который я столько времени разрабатывала. Не зная, что из орудия освобождения он может превратиться в орудие убийства. А если бы я это знала, интересно, я бы еще сильнее хотела жить? У меня три возможности: 1) Выстрелить в сторону Яна. Что это изменит? Убью я его или не убью, это станет сигналом к страшной бойне. 2) Выстрелить в себя. 3) Нажать на курок. Это спасет Иветт? Не думаю. Три, а не четыре возможности. Не думаю, что выстрел в Яна или в кого-то еще принесет пользу. Убить себя у меня не хватит мужества. А принять третий вариант я не в силах. Полное отчаяние. — Стреляйте же, Элиз. Леонар ждет. Ему не терпится воссоединиться со своим создателем, — ласково говорит мне Мартина. Кто-то начинает петь. Контр-тенор. Гендель. — Настоящее чудо! — восклицает Мартина. — Господь вернул ему голос! О! Какой прекрасный из него выйдет ангел! — Подождите, это надо снять! — говорит Летиция. Жужжание камеры Жан-Клода. Меня тошнит. — «Смерть Леонара», единственный дубль! — объявляет Летиция. Жюстина бормочет что-то на непонятном языке. Мадам Реймон без конца сморкается. У меня так дрожит рука, что я еле удерживаю пистолет. И меня тошнит. — Что мне делать? Начинать со старухой? — нетерпеливо спрашивает Мерканти. — Давай. Иветт стонет. Настоящий, полный боли и испуга стон. Я не знаю, что делает с ней этот мерзавец, но я знаю, что ей больно. Я не хочу слышать, как она стонет. У меня еще на слуху убийство Эмили. Я не МОГУ слушать это. Гендель заполняет тишину, пахнущую кровью и ужасом. Голос с легкостью выводит мелодические линии, голос становится кристально чистым, как живая вода, как бьющий родник, как дыхание ангела. Рвота подступает к горлу. Верещание дрели. Спазм, отрыжка, горячая и липкая жидкость стекает по подбородку, по рукам… — А, чтоб тебя, сучку рвет! — вопит Кристиан. Вопль Иветт. Настоящий вопль. Вопль, вопль, вопль… Мой палец нажимает на спуск. Взрыв. Голос запинается, захлебывается, умолкает. Шум медленно падающего на пол тела. — Прямо в яблочко! — восклицает Ян, похлопывая меня по плечу. Прежде, чем я успеваю подумать о том, чтобы выстрелить еще и еще раз, во все стороны, оружие вырывают из моей руки. Нервная судорога пробегает по векам, по щекам, по груди, я чувствую, как меня захлестывает, сотрясает, как игрушку, волна ужаса, я задыхаюсь, я пытаюсь дышать, слизь в горле, помогите… Я убила Леонара. Моя рука обтирает рот, нос, я провожу рукавом по мокрым губам. Жуткий вкус. Жуткий холод внутри. Ко мне возвращается способность думать — так же ясно, отстраненно, объективно. Я, которая чувствовала себя виноватой, если убивала муху, я только что добровольно нажала на спусковой крючок огнестрельного оружия, чтобы защитить Иветт, за два часа я убила уже второго человека. С Дюпюи речь шла о правомерной защите. Но сейчас я совершила убийство. В этот момент мне становится ясно, что я принадлежу к расе выживающих, тех, кто готов на все, лишь бы выжить. Да, мое желание жить всегда пересилит все остальное. Из тупого замешательства меня выводит голос Яна: — Пошли, давайте все на улицу! |
||
|