"Снежная смерть" - читать интересную книгу автора (Обер Брижит)6Ну, вот! Нас устроили в двух маленьких комнатках в мансарде, обшитых сосновыми панелями, с видом на горы, как поведала Иветт. Милая Франсина устроила нам очередной небольшой исторический экскурс, напомнив, что в начале века Кастен собирались сделать термальным курортом, потому что тут был серный источник, к настоящему времени иссякший. Именно в то время в здании Центра организовали интернат для больных, хилых, несчастных детишек: недоедание, анемия, туберкулез и все такое. Их отправляли в горы, тогда это называли «воздухолечение». Внутреннюю отделку старой казармы обновили, приспособив под нужды больных постояльцев. Лечебные кабинеты, кабинеты для водных процедур, и так далее. Три этажа здания обслуживаются большим, недавно модернизированным лифтом. Милая Франсина дала мне план здания, напечатанный азбукой Брайля, а Юго провез меня по всем помещениям, чтобы я могла хоть как-то ориентироваться самостоятельно. Жюстина, Летиция и Леонар живут на том же этаже, что и мы. Такое соседство не должно меня беспокоить. Самые подвижные постояльцы размещены на втором этаже, рядом с воспитателями. Жан-Клоду выделена специальная комната на первом этаже, напротив комнаты Яна. Я объезжаю на кресле свои новые владения: кровать, комод, шкаф, откуда приятно пахнет лавандой. Окно находится выше моей головы; подняв руку, я могу дотянуться до задвижки. Стук в дверь. Я не кричу «войдите!», но кто-то входит. — Элиз? Вы тут? Это Жюстина. Я медленно еду на ее голос, натыкаюсь на вытянутую руку. — Здравствуйте! Надеюсь, я вам не помешала. Я просто зашла узнать, что новенького. Я, понятное дело, сижу молча, а писать смысла нет — она все равно не может прочесть. Я просто быстро стучу три раза по ободу колеса. — Вы знаете азбуку Морзе? — спрашивает Жюстина как бы между прочим. Ответа нет. — Я вас научу, это просто. Так мы сможем общаться. Это заменит мне палец и блокнот. — Я пошла. До вечера. Она натыкается на косяк двери, хихикает, потом уходит по коридору. Где-то хлопает дверь. Она еще плохо освоилась с помещением, ей, наверное, трудно тут ходить. А мне, честно говоря, легче, ведь меня чаще всего везут. Не всегда туда, куда я хочу, но… Пользуюсь минуткой покоя, чтобы попытаться расслабиться. Долгий вдох, выдох, и так раз десять. Стараюсь освободиться от мыслей. Сосредотачиваюсь на образе острого горного пика, покрытого снегом, на гробовом спокойствии вершин. В сияющем голубом небе взад и вперед с протяжными криками летают чайки. Ладно-ладно, я знаю, что в горах нет чаек, но в моих медитациях они есть. Снег и соль сверкают одинаково, горизонт виден так же отчетливо. Белое, голубое. Голубизна радужной оболочки на белой роговице. Ах, дьявол, все напрасно! Стук в дверь, я вздрагиваю. Дверь открывается. Неуверенные шаги. Кашель. Мужской кашель. Я нервно сжимаю обод колеса. — До-б-ро… по — жа — ловать… , — с трудом выговаривает низкий голос. Мужчина замолкает, слышу свистящее дыхание. — Со-се-д… Ле-о-нн-ар. А, знаменитый Леонар! Сумрачный молодой ученый, утративший дар речи. Я наугад протягиваю руку. Теплые пальцы на моей кисти. Легкое пожатие, и он выпускает мою руку. Неловкие шаги, тишина, дверь закрывается. Ну вот, грустно не будет, теплая дружеская компания по вечерам мне обеспечена. Один видит, но не говорит. Вторая говорит, но не видит. И я — не говорю и не вижу. Пытаюсь восстановить ход мыслей. Снова дать волю образам. В мозгу бурлит поток резких и ярких видений. Чайка клюет пустые глазницы трупа, брошенного у подножия горы. Старшина Лорье с длинными белокурыми локонами воет на луну. Ян в черных очках, его клыки окрашены кровью. Успокойся, Элиз. Рассуждай. Убиты две женщины. Почему? Кем? Мне принесли два куска от тела первой, глаза от второй. Что это — какая-то схема? Нагнетание страстей? Старшина Лорье, ведущий расследование, был влюблен во вторую жертву, Соню Овар. Эта самая Соня, девушка далеко не строгих нравов, была крестницей моего дяди. Ее собственный дядя был неотесанным пастухом и жил в горах. Соня утверждала, что ей что-то известно о первом убийстве, жертвой которого стала неизвестная нам женщина. Итак, Соня — единственное связующее звено между всеми элементами. Если бы я могла нарисовать диаграмму или воспользоваться волшебным компьютером, как в кино.. Туда можно было бы ввести все данные, которыми я располагаю, и — раз-два! — зал, затаив дыхание, смотрит, как на экране, расчерченном квадратами, медленно выплывает лицо убийцы. А поскольку я ничего не вижу, то останусь единственной, кто так и не узнает, о ком идет речь. Ян вышел из больницы. Мы как раз наслаждались вкуснейшим-милейшим чайком Франсины, когда он вошел. Франсина приняла его весьма холодно, и он пустился в оправдания: Соня не пришла на свидание, он напрасно ждал, потом безрезультатно стучал в служебную дверь и, наконец, решил напиться, благо в багажнике у него была бутылка водки. Тут Франсина спросила: что, это у него привычка такая, держать в машине бутылки с водкой, а он ответил, что купил ее вечером, надеясь, что Соня пригласит его выпить. Со стороны Франсины донеслось «хм-хм», со стороны Иветт донеслось «хмхм», и Ян разозлился. Если хотят, чтобы он уволился, пусть так и скажут, а что он делает в свободное от работы время, касается только его, ну, и так далее. — Признайте, что вы ставите меня в неловкое положение, — посоветовала ему Франсина. После этого обмена мнениями все успокоились. Ян извинился: больным пора заниматься гимнастикой. Он быстро вышел. — Мог бы и побриться! — резко заметила Франсина. — У него глаза еще красные! Наверное, у него страшно болит голова! — сказала Иветт. — Мне очень неприятно. Я, конечно, ни в коем случае не подозреваю, что Ян мог… Но, знаете ли… у него ведь нет никакого алиби, правда? — Ну, не думаете же вы, что Ян способен… — Иветт, милая, если бы вы знали, на что бывают способны люди… — О! Уж мы-то знаем, правда, Элиз? Тут ты права. В прошлом году мне довелось испытать на своей шкуре людское двуличие. Можно сказать, что мы с Иветт — единственные уцелевшие из экспедиционного корпуса, отправленного в рейд по горящим дебрям безумия. И говоря «горящие», я имею в виду буквальный смысл этогослова, ведь мы чуть было не сгорели заживо. После огня — лед. Может быть, нас попытаются заморозить насмерть под какой-нибудь елкой? Знаю. Психоаналитик, знаю. Отрицание собственных чувств путем насмешки над собой приводит к саморазрушению. Но я всегда была такой. Я всегда нервно смеялась на похоронах. Я пряталась за непреодолимой стеной юмора. Это моя система, у нее есть недостатки, но другой я не знаю. И к тому же, чем она может помешать сейчас, когда я не могу по-настоящему общаться с кем бы то ни было? Я больше не рискую никого обидеть. Наверное, Франсина включила радио. Рекламные песенки. Поскольку я не собираюсь отправиться в Сингапур с «Транстуром», сменить скутер на «рейнджровер» или купить упаковку «Док Персил», слушаю довольно рассеянно. Монотонный голос диктора: «… Торнадо в Полинезии… Брюссель: так и не достигнуто согласие по поводу размера бананов… Убийство в Антрево: жертва опознана! Это Марион Эннекен, без определенного места жительства, обретавшаяся в Дине примерно три года… » — Я же говорила — бомжиха! — ликует Иветт. «… молодая женщина регулярно питалась в одном из приютов, и заведующий удивился, что она не приходит… » Марион Эннекен. Покойся с миром, Марион. Какова вероятность, что Марион, лицо без определенного места жительства из Диня, и Соня, барменша из Кастена, были знакомы? Чем занималась Марион до того, как оказалась на улице? Надеюсь, что Лорье что-то расскажет нам о ней. Шаги, смех, воркотня: пансионеры возвращаются с занятий гимнастикой. — Умираю! — со смехом заявляет Летиция. — Ян нас уморил. Шутка звучит немного неуместно, и милая Франсина торопится в кухню, чтобы присмотреть за полдником. ГЦОРВИ: Горный центр обжорства и развлечений для взрослых инвалидов. У меня впечатление, что я ем целыми днями. Кончится тем, что я стану похожа на бочку, лежащую на этажерке. Малышка Магали, которая относится ко мне с большой нежностью, прыгает ко мне на колени с воплем: «Спорт — это супер!». Я называю ее «малышкой», потому что ее голос и поведение пятилетнего ребенка никак не позволяют мне осознать, что на самом деле ей уже двадцать два года. Я глажу ее по голове. Она начинает заплетать мне косички. Она обожает меня причесывать. Тут она попала в точку, я обожаю, когда возятся с моими волосами. Мне всегда хотелось, чтобы Бенуа расчесывал их, а он вечно отвечал, что почесаться я и сама могу… Эти слова вызывали у нас дикий хохот. Когда я представляю, что он шутил со мной, а сам в это время думал о своей любовнице! Когда я вспоминаю, что он умер… Взрыв, летящие куски битых стекол, крики, паника, острый осколок вонзается в его шею, его недоверчивый взгляд. Полный ужаса и удивления. Последний взгляд, который я увидела, перед тем как очнулась слепой. Еще несколько месяцев назад воспоминание об этой сцене, когда рухнула вся моя жизнь, неизбежно вызывало у меня приступ рыданий. Теперь это стало похоже на выцветшую кинопленку. Мне надо сделать усилие, чтобы заново «увидеть» все подробности. Честно говоря, я этого избегаю. — … Марион Эннекен, бездомная.. , — рассказывает Иветт. — Забавно, это мне что-то напоминает.. , — бормочет Ян. — Слово «забавно» тут не подходит! — поправляет его внезапно вернувшаяся Франсина. — Ну, пришло время нам подкрепиться. Милый Леонар, вы не поможете мне отнести этот поднос? Ворчание. Представляю себе, какое это испытание для человека, неспособного координировать свои движения. Звяканье сталкивающихся чашек. Только бы он не перевернул весь поднос. — Хорошо, Лео'ар, молодец! — Кристиан подбадривает его, хлопает в ладоши. Умственно отсталый поздравляет дипломированного математика с тем, что тому удалось поставить поднос на стол. Что чувствует при этом Леонар? И что значит весь мировой интеллект, если тело отказывается тебе повиноваться? Я вспоминаю одного мальчика в Буасси, он часто ходил в кино. Когда он шел, то его руки и ноги дергались в разных направлениях, как у эпилептика, а голова раскачивалась от одного плеча к другому. Он зарабатывал на жизнь тем, что продавал цветы в ресторане, у метро… Ему было очень трудно говорить. Люди часто прогоняли его, как собачонку. Он раздражал, он пугал, при взгляде на него делалось стыдно. В то время я еще была зрячей и однажды прочла в местной газете интервью с этим мальчиком, — его напечатали в рамках исследования проблемы бездомных, и т. д. Он объяснял, что думает и чувствует точно так же, как все остальные люди, и не хочет жить в приюте и получать помощь, предпочитая не прятаться от чужих взглядов и зарабатывать, как «нормальный» человек. После случившегося со мной я часто думала об этом мальчике. Мне повезло: у меня есть средства к существованию, у меня есть Иветт, крыша над головой, дядя. Я свободна, независима. Как переносила бы я свое увечье, оказавшись запертой в подобном Центре в окружении всяких милых Франсин? Ну, ну, Элиз, дорогая, что это у нас сегодня такие мрачные мысли? Согласна, дорогой Психоаналитик, но происходящее не располагает к веселью, хотя, конечно, я понимаю… Ближе к вечеру звонит телефон. Лорье: исследование в лаборатории судебно-медицинской экспертизы подтвердило, что глаза, подброшенные в мой почтовый ящик, действительно принадлежали Соне Овар. Убийца вырезал их Снег больше не идет. Курорт залит ярким солнечным светом, и кажется, что с хорошей погодой вернулось и спокойствие. Больше никаких звонков, никаких зловещих «подарков», никаких изуродованных трупов. Два дня покоя. Я наслаждаюсь ими, вдыхая полной грудью свежий и сухой воздух. Ветви елей шелестят на легком ветерке. Я начинаю эгоистично надеяться, что убийца отправился в другие края. Я сижу на террасе, нависающей над главной улицей, под моими ногами — крыши деревенских домов. Доносятся приглушенные звуки. С карканьем пролетает ворона. Мартина завернула меня в плед из шотландской шерсти, так, что только нос торчит. — Ах, видели бы вы, какой прекрасный сегодня день! — сказала она, уходя. — Просто рай земной! Через приоткрытую застекленную дверь гостиной позади меня я слышу оживленные восклицания Иветт и Франсины, предающихся общей страсти — игре в рами. Они играют каждый день допоздна. Утром я угадываю, кто выиграл, по ликующему или раздосадованному голосу. Сейчас Иветт везет, она кудахчет от удовольствия. Ян увел ходячих пансионеров на прогулку вдоль холмов. В программе прогулки — игра в снежки и катание на санках. Летиция и Жюстина пошли в сауну. Они предложили мне составить им компанию, но я отказалась. Никакого желания задыхаться между деревянными досками. Хочется свежего воздуха и солнца. Хочется представлять себе острые сверкающие горные пики, летающих ворон, зайца, бегущего среди заснеженных склонов. Если я как следует сосредоточусь, я почти что вижу их! Шаги. Кто-то поднимается по лестнице, ведущей на террасу. Уже Мартина? Тень на моем лице. Ищу блокнот, надо сказать Мартине, что я хочу еще немножко посидеть на воздухе. — Почему ты не любишь меня так сильно, как я тебя? О, нет! Меня словно ударили ножом в живот. Я сжимаюсь, сердце колотится. Иветт и Франсина так близко, за занавесками. Они могут его увидеть. Он не попытается ничего сделать, нет. Мой блокнот! Смешок, гадкий смешок испорченного ребенка. — Чего я хочу? Тебя. Кто я? Я — это я. Ты и я, мой ангел, мостик между Добром и Злом. Можно подумать, он рассказывает выученный наизусть текст. Невозможно — чувствовать его так близко и не знать, что уготовили мне его руки. Снова шепот: — Тебе понравились мои подарки? Пока я пишу, я слышу его частое дыхание, ощущаю его щекой, от него исходит странный пряный запах. Это перец! — Зачем светит солнце? Зачем приходит ночь? Ты задаешь идиотские вопросы. Его голос становится жестче: — Думаю, ты дура. Думаю, что я ошибся в тебе. Думаю, мне придется полюбить кого-нибудь другого, — заключает он с очевидным ликованием. Шепот становится быстрее, его губы касаются моих, я чувствую неприятный запах из его рта и не могу сдержать отрыжку. Его рука хватает меня за волосы, как лапа хищника. — Ах ты, маленькая дрянь! Думаешь, тебе все позволено? Да ты ничто, кусок мяса на коляске! А я жру мясо! Чувствую, как все мое тело покрывается холодным потом. Неужели Иветт не может поднять голову от своего рами? А Мартина, почему бы ей не прийти сюда, напевая? Сердце бьется так сильно, как будто вместо него в грудь вставили барабан. Что-то холодное касается моего лица. Я сразу понимаю, что это: нож. В прошлом году мне уже довелось испытать подобное, я знаю, каково это, когда рассекают твою плоть. Я знаю, что такое боль. Я знаю, что такое страх. Я знаю, что такое ненависть. Ненависть и злоба поднимаются во мне, почти заглушая страх. Но я не могу ничего сделать. Лезвие приставлено к моему горлу. Я задыхаюсь от его вонючего дыхания. Он убьет меня? Зарежет в этот прекрасный зимний день? Мое кресло сдвигается вперед. Лезвие по-прежнему прижато к моей сонной артерии. Куда он везет меня? Страх вновь и вновь сжимает сердце. Если он похитит меня, я буду в его власти, во власти типа, который распинает женщин или насилует их электродрелью. Он толкает меня вперед. Значит, не к лестнице. Нет. К пустоте. Он скинет меня с террасы, я разобьюсь на дороге. Кресло замирает. Ветер усилился. Лезвие отодвигается. — Знаешь, что такое прыжок ангела, лапочка? Ты будешь прекрасно смотреться! Я умру. Я умру через несколько секунд. Как глупо, в десяти метрах от Иветт! Я разобью голову об обледеневший асфальт. Из-за этой мрази! Я закидываю назад здоровую руку, пытаюсь схватить его, но он только хихикает. — Считаю до трех, ангел мой! Раз… Нет, нет, это неправда! — Два… Я не хочу! Это слишком глупо! — Ррррр… Глухое, низкое, страшное ворчание. Это он? Удар в спину, сдавленный крик. Что, неожиданно вернулась Мартина? Я нажимаю кнопку «назад» на кресле, натыкаюсь на что-то на полу, ворчание становится громче, собака, это собака! А потом собака издает стон. Быстрые удаляющиеся шаги. Собака жалобно лает. — Что это тут творится? Иветт, наконец-то! — Но это же Сонин пес! Франсина, посмотрите! — Еще не хватало! И что он тут делает? Она спас мне жизнь! — хотела бы я заорать. Храбрый Тентен. — Ой, да у него кровь! У него рана на боку! — Надо позвать ветеринара, вроде глубокая. Лежи тихонько, малыш, мы тебе поможем. Я дам ему попить, — говорит Иветт, — он, наверное, хочет. Я остаюсь одна с Тентеном. Он кладет мне на руку свою горячую морду, я глажу его по голове. Этот мерзавец ударил его ножом. Надеюсь, пес успел его как следует укусить. Иветт возвращается, приносит собаке воды. — И давно он тут? Надо было постучать в стекло. Точно. И как я не подумала? Мне надо было вежливо попросить нападавшего подождать пару минут, а уже потом кидать меня в бездну! Я устало хватаюсь за блокнот и описываю произошедшее прыгающими буквами. Восклицания Иветт, призывы вызвать жандармов. Франсина, разобравшись в происходящем, заводит свои причитания. Потом приходит очередь Мартины, которая сто раз повторяет мне, как она расстроена, что, если бы она знала, и так далее, и тому подобное. Я стараюсь ровно дышать, повторяю себе, как это прекрасно — остаться живой. Входят Жюстина и Летиция, и Франсина посвящает их в случившееся. — О! Моя бедная Элиз! — восклицает Жюстина, сжимая мои руки в своих. — Я вас предупреждала! У вас так нарушена аура… Она резко выпускает мои руки, словно они обожгли ее. — О! Оно тут, оно совсем рядом с вами! Что — оно? Это просто смешно! — Зло… оно окутывает вас, словно саван, — шепчет она настойчиво. — Берегитесь, ваша душа в опасности. Моя душа? Не беспокойся за мою душу, это мое тело чуть было не превратилось в котлету на обочине дороги. — Ну, что тут происходит? Пропустите, прошу вас. Лорье! Все начинают говорить хором, и, в конце концов, он восклицает: — По одному, прошу вас! — Держите, — говорит Иветт. — Элиз все записала. Мертвая тишина. Наверное, он читает. Потом он подзывает Юго и уединяется с ним в уголке, а затем переходит к Иветт и Франсине. Покашливания. — Итак, если я правильно понял, мадам Мартина Паскали, медсестра, работающая в Центре, устроила мадемуазель Андриоли на террасе, чтобы она «попользовалась солнышком». Потом она ушла в основной кабинет, чтобы «заполнить бумажки». В это время не установленный человек напал на мадемуазель Андриоли и попытался сбросить ее вниз. Ему помешала собака, черный Лабрадор, в котором опознали собаку покойной Сони Овар, — (он переводит дух) — каковую собаку неизвестный ранил в правый бок. Мадам Ольцински и мадам Ачуель прибежали на место происшествия и увидели там раненую собаку и мадемуазель Андриоли в состоянии шока. Ну, состояние шока — это он преувеличивает. По-моему, я держусь отлично. В общем гвалте шуме никто не замечает появления ветеринара, и ему приходится повысить голос, чтобы привлечь к себе внимание. Пока он оказывает первую помощь Тентену, я еду на голос Лорье и протягиваю ему листок из блокнота: — Конечно, я сам подарил его Соне. Она возвращалась домой поздно, я думал, что собака ей будет кстати… Его голос срывается. Нас перебивает ветеринар: рана у собаки не очень глубокая, ни один жизненно важный орган не задет. Он увезет его в лечебницу, чтобы наложить швы, а завтра его можно будет забрать. Забрать? — Проблема в том, что владелица собаки скончалась, — говорит Лорье, овладев собой. — Оставить здесь! — звучит детский голос Магали. — Ну, дорогая, я не знаю… — Но ведь он спас жизнь Элиз! — восклицает Жан-Клод. — Верно, это храброе животное, — подтверждает Иветт, и по ее тону я понимаю, что она задается вопросом: что сказал бы Жан-Гийом, увидев, что она вернулась не только с чемоданами, но и с пятидесятикилограммовым Лабрадором. Милая Франсина наконец сдается. Эмили издает громогласное «Bay!», от которого Клара, неизвестно почему, начинает рыдать. Магали кричит: «Не плакать! Не плакать! Не будет десерта!». Бернар торжественно заявляет, что должен принять ванну и что хорошую собаку сразу видно. «Авантю'ист!» — кричит Кристиан и начинает лаять. Я чувствую, что рядом со мной стоит Жюстина. Она, как и я, воспринимает эту сцену только через звуки. Интересно, она воспринимает ее так же, как я? Может быть, плачет не Эмили, а Клара. Может быть, лает не Кристиан, а Леонар. Может быть, Иветт не везет меня в помещение, обещая мне чашечку восстанавливающего настоя, может быть, на самом деле Тентен не вмешался, я умерла, а в моем мозгу, сохранившем свои функции на несколько секунд, еще продолжают формироваться знакомые изображения? Нет. Тошнотворный запах настоя может существовать только в реальном мире. Тентен вернулся. Он повсюду ходит за мной. Его присутствие ободряет, мне нравится, что, протянув руку, я могу погладить его жесткую шерсть. Его балуют все, от кухарки до пансионеров, закармливающих его домашними пирогами. Милая Франсина частенько хлопает своими белыми ручками, чтобы призвать постояльцев к порядку. А этот звук возбуждает собаку. Во всем этом гвалте я снова и снова пытаюсь найти путь к разгадке, а вслепую это не так-то легко. Грустная игра слов, Элиз. Шнабель подтвердил своей подружке Иветт, что в то время, когда меня пытались разобрать на кусочки, Ян действительно гулял с пансионерами. В любом случае, сейчас я уже достаточно знаю Яна, чтобы узнать его на ощупь, по запаху, по голосу. Напавший на меня человек был ниже, у него плохо пахло изо рта, а от тела исходил странный запах перца… Лорье спросил, откуда я взяла, что он был ниже Яна. Я объяснила, что до сих пор рефлекторно поднимаю голову к собеседнику. Я могу приблизительно установить, с какого уровня идет звук, и, следовательно, уровень рта говорящего. Голос Вора звучал сантиметров на двадцать выше моей головы. Лорье быстро подсчитывает: — Так, учитывая, что вы сидите в кресле и ваша макушка находится в… Шнабель, сантиметр!… В метре тридцати двух сантиметрах от пола, значит, рот человека расположен приблизительно… Шнабель!… две трети лица, так, следовательно, рост человека примерно метр семьдесят два. — Да вроде вас, — замечает Франсина. — Кому еще чаю? Я начинаю представлять милую Франсину в виде огромного говорящего самовара. Лорье отказался довольно… ну, скажем, довольно нетерпеливо и убежал составлять отчет, оставив нас под охраной Шнабеля, за которым, в свою очередь, присматривает Иветт. Метр семьдесят два. По словам Летиции, Ян выше метра восьмидесяти. Ох! Ну, почему я так упорно подозреваю беднягу Яна? Он не был знаком со мной до моего приезда, он не мог прислать мне тот факс накануне отъезда! Накануне моего отъезда. Ну да, Вор связывался со мной. Значит, он не мог оказаться в Кастене одновременно со мной по простому совпадению. Стало быть, он следил за мной или знал о моем приезде. От кого? Ответ: в курсе был только мой дядя. Новая теория: Вор живет где-то здесь. Это психопат, он на мне зациклился. От дяди он случайно узнал, что я проведу здесь какое-то время. И пришел, чтобы напасть на меня. И убил одну за другой бомжиху и крестницу моего дяди. Отсюда гипотеза: может быть, кто-то имеет зуб на дядю? Крестницу убили, племянницу пытаются убить… Какой-то житель Кастена, тайно ненавидящий дядю? Но зачем, в таком случае, убивать Марион Эннекен? Чтобы запутать следствие? Может быть, я нащупала что-то важное. — Утром я нарисовала ваш портрет. Я задумалась, голос Жюстины заставляет меня вздрогнуть. Мой портрет? — Невероятно, так хорошо! — говорит Летиция и тут же спохватывается: — О, простите, я не имела в виду… — Неважно, — перебивает ее Жюстина. Блокнот: — Я руководствуюсь красками, — отвечает она после того, как Летиция читает ей мой вопрос. — Их текстурой на моей коже. Я рисую пальцами. Вот поэтому я так часто трогаю людей. Чтобы ощутить их материальную конфигурацию. Говоря это, она касается моего подбородка, висков, бровей. Мне кажется, что меня задевает воронье крыло. — Не бойтесь меня, — говорит Жюстина красивым низким голосом, — я не ведьма. Я пытаюсь захихикать, чтобы показать, что совершенно не боюсь ведьм, а Летиция шепчет мне на ухо: — Хотите в туалет? Мотаю головой. Если по моему лицу нельзя понять, что оно выражает — скепсис или желание помочиться, значит, не стоит и пытаться продолжать общение. — А, вот вы где, Жюстина! Я вас искал. Время ваших занятий, — в нашу маленькую группку вторгается Ян. От него пахнет снегом, свежевымытыми волосами и табаком. — Жюстина впервые встанет на лыжи! — объясняет Летиция. — Пошли, посмотрим? Иветт немножко раздосадована: она как раз добивает Франсину, но Летиция не может толкать мое кресло — она сама передвигается на ходунках. И вот мы на заснеженной улице. Тентен семенит рядом со мной, время от времени ласково тычется головой мне в ляжки. Иветт с силой, совсем не по-дружески, натягивает мне на голову вязаную шапку. — Занятия лыжами! — бормочет она. — То-то наглядимся. Бедная женщина себе все лицо разобьет… — Да нет же, смотрите! Летиция склоняется ко мне: — Ян держит ее за талию, он спустится вместе с ней. Это чтобы она почувствовала скольжение, вы не представляете, как это чудесно — скользить! Я снова представляю себя, скользящую к краю террасы. — Почувствовала, почувствовала… все-таки это не очень прилично, — ворчит Иветт, превратившаяся под влиянием высокогорья, сельской жизни и страсти к игре в хмурую дуэнью. Холодно. Несколько снежинок опускаются мне на щеки и тают. Трещат ветки. — За то время, пока они пешком поднимутся на холм, мы окоченеем, — бормочет Иветт. — Ой, белка! — вскрикивает Летиция. Я представляю себе пушистый хвост, скачущий под деревьями. Тентен издает неуверенное «буф». Бежать за этой мохнатой зверюшкой или не бежать? Я треплю его по голове, он садится. — Пошли! — говорит Ян где-то очень высоко над нашими головами. Шелест лыж. Я старательно наблюдаю за зрелищем, которое не могу увидеть. Смех Жюстины. Грудной, словно сыпется жемчуг, очень женственный. Жюстина в могучих руках Яна. Шнабель и Иветт пыхтят в хлеву. Милая Франсина, затянутая в черную кожу, с хлыстом в руке, наблюдает за ласками Мартины и Юго. Ох-ох, неизбежный приступ либидо, а Тони рядом нет! — Ну, вот и все! — Супер! — говорит Летиция. — Вы даже не упали! — Ян — замечательный учитель, — признает Жюстина. — Я почти поверила, что катаюсь на лыжах! — Может быть, пора домой, уже по-настоящему холодно, — бормочет Иветт. — А вы, Иветт, не хотите попробовать? Небольшая разминка — и я вас запускаю на трассу для мастеров! — Ян, милый мой, да по вашей трассе впору малышам на санках кататься! — Вы хотите сказать, что владеете горными лыжами? — с насмешкой спрашивает Ян. — Есть немного, сынок! Мой отец был почтальоном. Удивленное молчание. — В горах, в Юра. Я все детство за ним бегала, помогала разносить почту на окрестные фермы. Мы не на машине ездили. — Вот как! Экая вы скрытная! И экая лгунья! Ее отец был начальником почтового отделения, что-то я плохо себе представляю, чтобы он бежал через лес, с сумкой через плечо и с Иветт на прицепе. — … показать? — говорит Ян, по-прежнему поддерживая Жюстину за талию. Летиция напевает. Тентен сопит, я слушаю, не вслушиваясь, меня приятно убаюкивает скольжение колес по свежему снегу. Вечер у огня. Я медленно потягиваю коньяк, предложенный мне Яном после еды. Летиция играет Шопена на цифровом пианино. Жюстина, растянувшись на ковре, делает упражнения для релаксации. Франсина и Иветт: сражение в карты. Магали, Кристиан и другие устроились в игровой комнате и смотрят телефильм о «различиях» (на выбор: классовых, половых, идеологических, по росту…). Звук шагов по явно хорошо навощенному паркету. — Коньячку, Леонар? — Н'ет. К-ко-ка. — Ну, бери. Свистящее дыхание, ощущение неуверенно движущейся массы, шипение открываемой бутылки, звон разбивающегося стакана. — Не страшно, сейчас уберем, — говорит Ян. Леонар молчит. — А что это ты мокрый? Ты выходил? — спрашивает Ян. — … Зве-з-ды. Сего-д-ня ве-чером… Пауза. Тяжелое дыхание. — Ми-зар и А-ль-кор.. ве… вели… — … колепны! — заканчивает за него Жюстина. — Здесь такой чистый воздух! Можно подумать, она хоть раз в жизни видела звезды! Выучила названия созвездий просто, чтобы выпендриваться! — Идите сюда, Леонар, садитесь со мной, — продолжает она, похлопывая по диванным подушкам. Летиция берет слишком громкий аккорд. Ян наливает мне еще коньяку, я слышу, как он одним глотком осушает свою рюмку. — Боже мой! — вдруг произносит он. — Если бы я мог понять! И я тоже… — Ян, Ян! Иди смотреть лыжи, телевизор, иди! В комнату врывается Магали, возбужденная, радостная. — Повторяют мужской финал по сноуборду в Ла Колмиане, — объясняет Юго. — Ммм, — рассеянно соглашается Ян. Он встает, уходит тяжелой походкой. — Лиз, иди смотреть, телевизор, лыжи, иди! — Магали! Ты прекрасно знаешь, что Элиз не может смотреть телевизор! — резко говорит Летиция между двумя триолями. — Жалко! Твой друг в телевизоре! Друг? Какой друг? — Твой друг тебе дает подарки. Подарки, подарки, красивые подарки, спасибо. Мой друг, который дает мне подарки? Уж не хочет ли она сказать, что… Вор? Скорее, мой блокнот: Я наугад протягиваю листок перед собой. Летиция, обернись! Жюстина не может читать! — Ле-ти-ция.. , — произносит Леонар. — Ле-тиция… — Да? Наверное, она увидела листок. Вздох. — Скорее, Бога ради, скорее! — Блокнот: — Магали, можешь показать мне друга Элиз в телевизоре? — Друг дает подарки. Почему не Магали? — Ты мне покажешь? Лязганье ходунков, кудахтанье Магали, я напрягаю слух. — Ушел! Ушел! Судя по всему, Магали смотрела лыжные соревнования, но какие и где? Я пишу этот вопрос и снова протягиваю мои каракули наугад. — Во что это вы играете? — спрашивает Иветт, оторвавшись на полсекунды от своих чертовых карт. Я в ярости царапаю: — Что? Но, послушайте, Магали не знает, кто такой Вор! Где она могла его видеть? Хороший вопрос. Конечно, в моем обществе, потому что она говорит о нем как о друге, приносящем мне подарки. Но когда? Ох, а может быть, я чего-то не поняла? — Магали, кого ты видела по телевизору? — спрашивает Иветт. — Господина. Господин друг Лиз. Господин с террасы. — С террасы? — спрашивает Иветт уже не так беззаботно. — Господин играть с Лиз на террасе. Почему не играть с Магали? Магали хочет играть кресло! Сейчас! — Прекрати! — прерывает ее Франсина — Кресло Элиз — не игрушка, и ты это прекрасно знаешь. Как выглядит этот господин? — Не знаю. Не помнить. — Магали! Вернись! Бессвязные выкрики удаляются. — Она нам устроит сцену, — предупреждает Мартина, — она такая чувствительная. — Она видела убийцу! — восклицает Франсина. — Наплевать на сцены! Найдите ее. — Но… мадам Ачуель… — протестует Мартина, обескураженная такой резкой вспышкой. — Франсина права, — вмешивается Иветт, — это уже не игра. Мадемуазель Андриоли чуть не убили, в конце концов! Надо предупредить Лорье. Телефонный разговор. Вернувшийся Ян спрашивает, что происходит. Летиция объясняет. — Но разве Магали не гуляла с вами во время этого ужасного происшествия на террасе? — спрашивает Жюстина. Ян задумывается на несколько секунд. — Лорье сейчас будет, — говорит Франсина, вешая трубку. — Крис-тиан… У-шел.. , — вдруг произносит Леонар. Ян ударяет себя кулаком по ладони. — Точно! Мне пришлось побежать за Кристианом, который съезжал с холма на заднице. Магали могла на несколько минут от нас сбежать. Теперь я вспоминаю, что она не хотела идти, говорила, что у нее голова болит. — Она могла присутствовать при нападении на Элиз, а потом спокойно вернуться к вам? — удивляется Жюстина. — Давай заходи! — приказывает кому-то (наверняка Магали) Мартина. — Не съедят тебя! Неудачные слова, учитывая обстоятельства. — Простите, я слышала, о чем вы говорили, — продолжает Мартина, — и думаю, что у меня есть ключ к этой загадке. Выходя из кабинета, я увидела Магали перед гаражом и отвела ее к остальным. Ян был за холмом, внизу, и тащил на себе Кристиана. Я поспешила вернуться, потому что пора было заниматься Жан-Клодом. Итак, — Если девушка плачет, солнце крылышки теряет — говорит ей Шнабель. — У солнца нет крылышек! — протестует Магали капризным голосом. — Вот как? А как же оно летает по небу, а? Пока Магали заинтересованно думает над вопросом, Франсина бормочет: — Не хватало только забивать ей голову этими глупостями! — Хочешь конфетку? — снова вступает Шнабель. — С чем? — С волшебным напитком. От него голова проходит. Шелест целлофановой обертки. — Ну, лучше? Неуверенное «да» Магали. Шнабель продолжает на одном дыхании: — Ну, так что, ты меня видела по телевизору? — Неправда, не тебя! Друга Лиз! — Я тоже друг Лиз, — подыгрывает ей Шнабель. — Ты очень толстый! Твоя голова слишком высоко! — кричит Магали. — Ты не был по телевизору, врешь! — Но у меня волосы светлые, — отвечает опытный стратег Шнабель. — Черные! — вопит Магали. — Друг Лиз как собака! Тентен! Тентен! Короткое тявканье. Темноволосый человек, ниже ростом и не такой упитанный, как сержант Шнабель. — Ладно, ладно. А что он делал, этот друг Элиз? На лыжах катался? — Фу! Глупый! Он смотрел, как мы! Вор, анонимный зритель соревнований, пойманный камерами. Невероятная удача! Лорье звонит по своему радиотелефону, работающему на специальной частоте. Все бурно обсуждают события. Магали требует еще одну волшебную конфетку, теперь от боли в животе. После получасовых переговоров со своими коллегами из Ла Колмиана и организаторами соревнований Лорье наконец связывается с одним из членов съемочной группы Монакского телевидения, уже собиравшейся отправиться домой. Запись передачи можно просмотреть только на их аппаратуре. Лорье назначает встречу на завтра, на девять утра. — В семь тридцать я заеду за Магали. Надо, чтобы с нами кто-нибудь поехал. — Я поеду, — отвечает Ян, опередив остальных. Я никак не могу поверить, что завтра мы узнаем, как выглядит Вор! А я-то вечно критикую вездесущих папарацци… Все мы страшно возбуждены, пансионеры, наверное, недоумевают, спрашивают друг друга, что порисходит… Шнабель дает еще одну конфету Магали, после чего господа жандармы уходят. — Шампанского! — кричит Ян. — Не говори гоп.. , — начинает Иветт. — Ивет, дорогая, до чудесного вмешательства Магали я был главным подозреваемым в этом деле. Нет, не возражайте, Лорье терпеть меня не может! — Это ваш лучший друг. Что вы такое говорите! — Я думал, что он мой друг. Но я заметил, что он так и не пережил разрыва с Соней. С тех пор, как я начал проявлять к ней интерес, он меня не переваривает. Что до меня, то выводы Яна представляются мне верными. — Не надо трясти свое грязное белье на людях, Ян, прошу вас, — пронзительным голосом требует Франсина. — А шампанского у нас нет. Сожалею, но у нас — лечебное заведение, а не дискотека. — А вы не могли бы отвести меня посмотреть на звезды, Леонар? — выразительно говорит Жюстина. — Небо в тучах! — возражает Летиция. — Нет, все тучи разошлись, — простодушно замечает Мартина. — Можно подумать, Жюстине не все равно,! — бросает Летиция. — Звезды испускают и другие вибрации, кроме световых волн, — отвечает Жюстина, — но лишь немногие опытные люди могут их ощутить. Летиции нечего ответить. Я чувствую, как мимо меня проходит Леонар: его легко узнать по разболтанным движениям, а сразу за ним ощущаю запах духов Жюстины. — Я счастлива за вас, Элиз, — говорит она на ходу, — надеюсь, в конце концов это создание лишат возможности докучать вам. По ее интонации можно подумать, будто она говорит о сверхъестественном существе, о ком-то вроде кладбищенского оборотня. Дверь закрывается. — Вибрация звезд! Чушь какая-то! Наговорят же люди! — бормочет Летиция. Блокнот: — Хм… Ну, если вам нравятся люди с очень темными волосами, худые, с пристальным взглядом зеленых глаз… — Дракула, пораженный пляской святого Витта, — подтверждает Ян. — Ян! Ну, знаете! — восклицает Франсина. — Да, знаю. — Вы меня прекрасно поняли! — взрывается Франсина. — Юго, разве нашим питомцам еще не пора укладываться? Последняя партия, Иветт, или ваши финансы не позволяют? Наша милая Иветт сегодня только проигрывает, — добавляет она для нашего сведения. — А что, если пойти в деревню и пропустить по стаканчику? — предлагает Летиция. — Думаю, что я тоже пойду спать, — отвечает Ян. Настроение у него изменилось. — Ладно, спокойной ночи. — Ну, атмосфера просто супер! — комментирует Летиция. — Ну, вам-то на это плевать! — добавляет она в мой адрес, а потом, в свою очередь, выходит. Я остаюсь бессильно сидеть у очага, ожидая, пока Иветт вспомнит о моем существовании. Я не скучаю, мне есть о чем подумать. Я так хочу, чтобы уже наступило завтрашнее утро и мы все узнали! |
||
|