"Замок отравителей" - читать интересную книгу автора (Брюссоло Серж)

ГЛАВА 3 ТАЙНА ОТШЕЛЬНИКА

Жеан сразу проснулся; так бывало всегда, когда очень уж донимали сны. Лесная сырость проникала через истертую шерсть его плаща. Было темно. Где-то вдалеке звонили к заутрене, но . здесь, в дремучем лесу, вдали от свечей, казалось, что день не наступит никогда.

Жеан открыл глаза. Костер, разведенный для отпугивания зверей, съежился до горсточки ярко-красных угольков среди кучки пепла.

Плохая была ночь, она предвещала дождь с грозой. Никто не захотел бы провести ночь в лесу, во владении волков, медведей и даже людоедов, этих злых людей, лютый голод которых вынудил их поедать детей и привыкнуть ко вкусу детского мяса.

Лес — это ненасытная утроба, где все может случиться. Там вовсю резвится дьявол, умножая свои злые дела. Там укрывались колдуньи, а также одичавшие дети, которым удалось выжить, убежав в лес из вырезанных деревень. Их родители погибли, а сами они превратились в волчат, предпочитая сырое мясо.

Жеан потянул носом, почувствовав запах своей лошади и мула монаха Дориуса, которого ему поручили сопровождать. Запах монаха был острее. Жеану противны были эти грамотеи в рясах из грубой шерсти. Все они ожирели, словно откормленные боровы, и жили дольше бедного люда. Одним словом — стяжатели и рвачи, дерущие три шкуры за свои знания и разные теологические фокусы и позволяющие себе купить чистенькую совесть младенцев. Дориус был жирным коротышкой, как и большинство ему подобных. Его ряса, пропитанная грязью, была такой же жесткой, как кольчуга. Во время дождя капли стекали с нее, не проникая вовнутрь, потому что она пропотела насквозь.

А чему тут удивляться? Монастыри изобиловали новообращенными — ленивыми крестьянами или бывшими солдатами, приходившими сюда на полное содержание и напялившими рясу, забыв о моральных устоях. И очень часто трудно было отделить зерна от плевел в этом хламе.

Жеан бесшумно поднялся и поморщился, ощутив несильную боль в суставах. Дьявольщина! А ведь ему уже под тридцать, для крестьянина это многовато, скоро наступит старость. На этой земле только богачи имели право жить в преклонном возрасте; бедные же умирали, не дожив и до сорока лет; а за десять лет своей дорожной жизни тело Жеана претерпело немало испытаний.

Жеан сделал несколько шагов, прогоняя остатки сна. Он не любил эти внезапные появления образов прошлого, они свидетельствовали о том, что он был не в ладу с самим собой.

Ко всему прочему, за десять лет после сражения при Монпериле Жеан не совершил ни одного подвига, о котором пели бы трубадуры. Работал он на износ, но ни разу меч старого Брюнуа не скрещивался с мечом другого паладина. На нем даже появилась ржавчина, и Жеан тщетно стирал ее песком и уксусом, но ржавые пятна возвращались.

В этом ему виделся упрек, обвинение.

«Мечу надоело вонзаться в грязные тела разбойников, хозяйничавших на больших дорогах, — думал Жеан. — Он требует достойной работы, хочет проливать только голубую кровь. Ты недостоин его, поскольку используешь как нож для закалывания свиней».

Да, время шло, а Жеану так и не удалось накопить достаточно денег, чтобы купить снаряжение настоящего рыцаря. Он мечтал заказать себе кольчугу, собирая колечко по колечку. Хорошая будет кольчуга, очень гибкая, из 30 000 колец. Заработав немного, Жеан бежал к кузнецу и покупал у него горсть стальных колец, которые смазывал жиром, прежде чем спрятать в горшок. Он соединит кольца позже, когда их наберется достаточно, чтобы облачиться в сталь с ног до головы, как это делают настоящие, уважающие себя рыцари. Но железо стоило дорого, и Жеану часто встречались всадники в проржавевших кольчугах, унаследованных от отцов, или в шлемах со вмятинами от многочисленных ударов; все мужчины рода носили их, передавая эти шлемы друг другу по наследству, из поколения в поколение.

Жеан подошел к своей лошади, приласкал ее. Бедное животное дрожало от страха, чуя запах рыщущих волков. Мул монаха жался к рыжеватой рясе своего толстого хозяина, пытаясь найти у того защиту.

Жеан отвязал суму, прикрепленную к задней луке седла, и осторожно открыл ее. Комок земли, переданной ему когда-то бароном, все еще находился там. Земля Монпериля, ком чернозема. Жеан регулярно смачивал его и никогда не расставался с ним.

«Мое личное владение!» — часто посмеивался он, любуясь горсткой черной земли, обрамленной засохшими травинками.

Вот уж точно — Жеан был, пожалуй, единственным рыцарем, таскавшим свою вотчину в седельной суме!

Иногда ему снилось, что некая фея превращала его в домового, ростом не больше ногтя мизинца, и он свободно умещался на этом комке, разгуливая по нему. Об этом шутливом сне Жеан не рассказывал никому.

Он закрыл суму, услышав, как монах зашевелился во сне.

Жеан снова погладил лошадь, чтобы успокоить ее. Животное охотно избавилось бы от сбруи, но это было бы неосмотрительно. Жеан знавал многих путников, внезапно застигнутых волками из-за того, что расположились на отдых, нарушив правило. Он проверил ремни своего щита. Овальный щит почти полностью закрывал его. Жеан сам смастерил его из самого твердого дерева и гордился этим. Бароны же умели только разрушать, и ни один из них не способен был изготовить такой красивый щит.

— Пора двигаться? — послышался за спиной испуганный голос церковника.

— Да, — коротко ответил Жеан. — Приближается гроза, слышите шум ветра в листве?

— Пожалуй. Можно подумать, что это голоса богохульствующих демонов.

Жеан передернул плечами. Как и все его собратья, Дориус был очень суеверен, и ему во всем виделись скрытые козни дьявола. По его мнению, везде, в каждом яблоке таился дьявольский червь.

Жеан легко вскочил в седло, Дориус, кряхтя, с трудом карабкался на своего мула.

— Мы правильно едем? — спросил монах в десятый раз с начала их совместного путешествия.

Жеан ответил неразборчивым ворчанием: ведь он проводник и обязан вести людей лесными лабиринтами. Он хорошо знал все дороги, а, будучи вооруженным, отпугивал бродяг, намеревающихся чем-нибудь поживиться у путников. По правде говоря, знать все дороги было невозможно. Мало было таких протоптанных, где не росла трава. Если нога человека редко вступала на них, они быстро зарастали и терялись из виду. Лишь основные тракты, старые римские дороги, по которым когда-то подвозили камень для строительства соборов и возведения укрепленных замков, еще содержались в хорошем состоянии, дабы колеса телег не вязли в грязи после первого же ливня. Они привлекали не только паломников, но и грабителей, так что лучше уж обойти их стороной, наняв хорошего проводника, чтобы не заблудиться в этом лабиринте.

— Опасно ехать ночью, — ныл монах. — Говорят, дьявол нарочно путает тропинки, чтобы досадить людям. Он переставляет дороги, подобно девственнице, раскладывающей на земле ленты. Думаешь, едешь куда надо, а попадешь в ад.

Высвободив руки из широких рукавов рясы, Дориус начал перебирать толстыми пальцами четки, с которыми никогда не расставался.

— Еще опаснее ехать лесом в темноте, — продолжил он, — ведь дьявол довольно искусен в разных хитростях и миражах. Ты слышал о злосчастной серебряной монете?

— Нет, — проворчал Жеан.

— Она появляется в полнолуние, — с отдышкой проговорил Дориус. — После дождя. Если смотреть на лужи, на дне видны сверкающие серебряные монеты. Они получаются из лунного света, который застывает в холодной воде. Не вздумай сунуть в воду руку и достать эти блестящие экю. Не думай, что ты разбогатеешь. Дело в том, что, когда ты начнешь ими расплачиваться, серебряные монеты превратятся в воду в пальцах торговца. Тебя сразу же объявят фальшивомонетчиком, а за изготовление фальшивых денег сжигают живьем на костре.

Жеан вздрогнул. Он никак не мог уразуметь, то ли монахи действительно верили в чушь, которую несли, то ли пользовались этими небылицами для запугивания доверчивых людей и завоевывания авторитета, которого у них не было и в помине.

— Не надо забывать и об оборотнях, — пробормотал Дориус, вжимая голову в плечи. — Лес — их любимое место. Они часто принимают человеческий облик, чтобы лучше обманывать нас.

«Как и вы, монахи, — подумал Жеан. — Под тем предлогом, что вы запинаясь произносите три-четыре латинских слова, вы считаете, что владеете всеми тайнами мира!»

— Есть здесь и феи из старых верований, — не отставал Дориус. — Они сидят по ночам на деревьях. Увидев прохожего, проникают в его мысли и зарождают там непристойные мечты.

Дориус перекрестился, так как усилившийся ветер и раскачивающиеся ветки подняли невообразимый шум.

— Далеко ли еще? — спросил он.

— Нет, — отрезал Жеан. — В конце этой дороги будет опушка, на опушке стоит холм с хижиной отшельника. Я никогда не входил туда. Я даже не уверен, что в этой развалюхе обитает живая душа. Что найдем мы наверху?

— Тебе не обязательно это знать, — закудахтал Дориус. — А впрочем, мощи… Очень ценные мощи, которые я должен доставить в замок барона Орнана де Ги ко дню его свадьбы. Я плачу тебе за то, чтобы ты берег меня и эти мощи. Тебе известно, какой это дорогой груз.

— Я знаю, что некоторые не очень щепетильные монахи продали немало зубов Господа нашего Иисуса, достаточно, чтобы заполнить пасти трем крокодилам! — насмешливо произнес Жеан.

— Замолчи, несчастный! — вспылил Дориус. — Ты богохульствуешь. Только безбожная торговля оплачивается дорого.

Продолжать он уже не смог, поскольку в этот момент разразилась гроза. Жеан натянул капюшон на свой многострадальный, побитый шлем и плотнее завернулся в плащ. Прямо перед ними открылась поляна с каменной насыпью, наверху которой возвышалась безыскусная часовенка, сооруженная еще в первые годы христианства.

Дождь и молнии усилили неуверенность и беспокойство, не перестававшие преследовать Жеана с тех пор, как он согласился на эту поездку.

Это началось в аббатстве Обалон, куда он прибыл по приглашению брата Дориуса. Пока Жеан томился в ожидании, среди ночи произошли два страшных события. Два необычных явления, которые легковерный человек принял бы за дурное предзнаменование.

Сначала засорился канальчик песочных часов, отмеряющих ход времени, и перестал течь песок. Жеан сердцем почувствовал, что время вот так же скоро может остановиться, люди не будут больше стареть, дети не вырастут, а те, кто еще только зачат, так и останутся в материнском чреве.

Брат переписчик застыл с поднятым пером, устремив глаза на песок, надеясь, что пыль времени возобновит свое течение. А потом совершенно неожиданно в промасленный пергамент, натянутый на бойнице, врезалась птица. И хотя это оказался всего-навсего воробей, сломавший себе шею, шуму он наделал не меньше барабана, в который ударили железной латной рукавицей.

— Их привлекает свет, — виновато проблеял переписчик.

Ну конечно. Свет свечи привлек птицу. Отсыревший песок забил канальчик между двумя стеклянными шарами… Вот вам и объяснение. Однако Жеан уже не мог избавиться от дурного предчувствия.

— Дело в том, что к нам присоединится группа, которая приглашена на свадьбу нашего господина Орнана де Ги в его замок Кандарек, — пояснил Дориус после затянувшейся паузы. — Там будут трубадуры, жонглеры и фокусники, соседство с которыми мне, правда, неприятно, но лучше уж двигаться всем вместе. Я, разумеется, буду самой важной персоной в этой группе и, естественно, единственным, которого ты должен оберегать днем и ночью. В случае нежелательной встречи с разбойниками ты должен заботиться только о моем спасении. Понятно?

Жеан ответил утвердительно, потому что это выливалось в несколько дополнительных горстей колец для его кольчуги, и ему надоело носить старый кожаный жилет с приделанными к нему железными пластинами, купленный у пешего сержанта, возраст которого не позволял ему продолжать службу. Не рыцарское это облачение. Да, нужны еще шпоры. Золотые шпоры, какие описываются в легендах Круглого стола. Эх, наступит ли такой день?

Порыв ветра водяным хлыстом стеганул его по лицу. Жеан очнулся. Перед ним возвышался холм отшельника.

— Ты не должен никому говорить о том, что увидишь наверху, — произнес Дориус, слезая с мула. — Если у тебя длинный язык, то его святейшество приор моего ордена жестоко накажет тебя.

— Что мы будем искать? — проворчал Жеан. — Сокровище? Если вы рассчитываете перевозить карбункулы, я должен об этом знать.

— Ничего подобного, — поспешно ответил монах. — Просто кости одного святого, они якобы излечивают людей от бесплодия. Дело в том, что барон Орнан де Ги уже немолод. Он боится, что его семя утратило силу и не оплодотворит молодую жену. Мощи предохранят их от такого огорчения и позволят зачать достойного наследника. В брачную ночь я положу их под кровать.

Жеан отвернулся, скрывая отвращение, появившееся на его лице. Значит, супруги соединятся над деревянной шкатулкой с костями истлевшего скелета. Хорошенькая перспектива!

Хотелось надеяться, что молодая жена никогда не узнает об этом.

— Ну, давай же, — терял терпение Дориус. — Ты слишком любопытен. Вынимай свой меч и следуй за мной как тень. За это я тебе и плачу.

Они побежали к каменистой тропинке, ведущей вверх. Дождь так бил в лицо, что они задыхались. Жеан вытащил из ножен меч. Делать этого не следовало, но выхода не было.

Сколько раз он слышал в тавернах истории о солдатах, кольчуга или меч которых притягивали к ним молнию, и они сгорали от небесного огня.

Короткие вспышки молний освещали горбатую часовню на верхушке холмика. Строение больше напоминало склеп великана, нежели церквушку. Грубо высеченное изваяние высилось на паперти, однако Жеану никак не удавалось определить, какого святого оно изображало.

Дориус постучал кулаком в дверь. Никто долго не открывал, потом в проеме показалась лохматая голова старика.

— Это я, — сказал Дориус. — Я пришел за… этим самым. Все готово?

— Вы принесли деньги? — проскрипел старик.

— Да, конечно, — ответил Дориус, спешивший побыстрее покончить с этим делом.

И, приподняв полы рясы, показал два мешочка с экю, подвешенных к кожаному поясу, охватывающему его брюхо.

— Ладно, — проворчал старец. — Все приготовлено, но за вас хлопотал сам епископ. Я проделал серьезную работу. Не знаю, сотворится ли чудо в тех условиях…

— Не нам судить об этом! — возбужденно оборвал его Дориус. — Мы с вами только исполняем Божью волю, больше ничего.

Жеану показалось, что монах подмигнул отшельнику, намекая, что лучше помалкивать.

Что означало это паясничество?

Отшельник наконец подвинулся, давая им пройти. Крохотный масляный светильник скупо освещал часовню, он был заправлен бараньим салом, так что в склепе без единого оконца витал запах жареного мяса.

— Оставайся здесь, — приказал Дориус. — Я сейчас улажу все дела и вернусь.

Монах удалился вслед за стариком. Жеан слышал, как они шептались у алтаря. Отшельнику, похоже, очень не хотелось отдавать свои реликвии.

— Вы подвергаете большой опасности этого ребенка, — неожиданно пробормотал старец. — Если барон не крепок в вере, ни одна реликвия не сможет его вылечить…

— Помолчи-ка, — устрашающе произнес Дориус.

Затем бормотание сменилось звяканьем отсчитываемых золотых монет. Монах был весьма усерден в счете. Наконец Дориус появился с большой, скрепленной железными полосами шкатулкой под мышкой.

Жеан ожидал чего-то более впечатляющего. Столько золота за какой-то разваливающийся ящик?

— Дело сделано, — отдуваясь, проговорил монах. — Можно уезжать. Показывай дорогу.

Вид у него был несколько испуганный. Дверь часовни закрылась за ними, и они опять очутились под проливным дождем.

При каждом шаге кости святого постукивали в шкатулке. Пользование мощами считалось обычной вещью. Жеан презрительно относился к такой непотребной магии, но побаивался ее… как и все. Иногда ему приходила в голову мысль, что трупам не очень нравилось, что с ними обращаются, словно с пакетиками с целебными травами, и наступит день, когда они отомстят за себя. Однако знал он и то, что сам король заплатил огромные деньги, чтобы приобрести для Сен-Шапелль реликвии страстей Христовых, в частности, терновый венец. Через некоторое время он добавил к нему святую крайнюю плоть, оставшуюся после обрезания господа нашего Иисуса. Она очень почиталась беременными женщинами, которым якобы облегчала родовые боли.

— Подождите! — вдруг насторожился Жеан. — Я слышу в кустарнике какой-то шум. Пойду посмотрю.

— Нет! — взвизгнул Дориус. — Не оставляйте меня одного!

Но Жеан уже отошел. Он воспользовался темнотой, чтобы вернуться, подойти к статуе святого и исследовать на ощупь ее лицо. Ему хотелось знать, с чем он имел дело. Как нарочно, ни одна молния не осветила каменное изображение, поэтому пришлось вслепую изучать лицо неизвестного мученика. Оказалось, что внешность у него какая-то противная, бессмысленная, совсем не похожая на лицо. Если только тут не поработала молния, этот тип не был привлекательным.

Жеан повернул обратно. Нельзя было дольше задерживаться, Дориус мог застать его.

«Черт знает что! — мысленно выругался он. — Какое тебе, собственно, дело? Тебе платят за сопровождение желающих по ненадежным дорогам, а не за то, чтобы ты интересовался причинами, которые заставили их отправиться в путь!»

Шлепая по вязкой грязи, в которую превратилась тропа, Жеан направился к монаху, вцепившемуся в свою раку, как в бочонок с вином.