"Любовный узел, или Испытание верностью" - читать интересную книгу автора (Чедвик Элизабет)

ГЛАВА 10

Лето сменилось плодоносной осенью, а осень, судя по бурым, оголившимся полям, – зимой. Кэтрин проводила все меньше времени с графиней и ее женщинами, и все больше в комнатке Этель, изучая травы и составы и помогая старой повитухе принимать роды. Ей было неважно, что приходится работать чуть ли не на износ, потому что она училась и была счастлива. Женские покои – запертая клетка, пропитанная мелочной завистью и подхалимством. Этель временами брюзжит и бывает раздражительной, но что бы она ни сказала, говорится один раз и потом забывается, а не повторяется постоянно за спиной и не становится причиной продолжительной ссоры.

По мере обучения Кэтрин повитуха постепенно начала передавать ей свои обязанности. В конце августа молодая женщина под присмотром Этель впервые приняла роды, а через месяц помогла разрешиться от бремени жене солдата совершенно самостоятельно.

От установления и лечения простейших заболеваний она перешла к болезням, требующим составления более сложных лекарств. Кэтрин смешивала травы и готовила зелья под внимательным взглядом Этель, но уже без ее указаний.

Оливер ужинал у их очага, когда служебные обязанности позволяли ему оставаться в Бристоле. В обществе рыцаря молодой женщине становилось теплее; в те вечера, когда он не приходил, она чувствовала пустоту. Время от времени Этель, ссылаясь на поздний час и свой старые кости, уходила на скамью, которая служила ей постелью, а Кэтрин и Оливер долго еще вели тихую беседу у затухающего огня. Иногда они оставались до поздней ночи в замке слушать менестрелей и развлекаться игрой.

Однажды, в бурный ноябрьский вечер они сидели за столом Оливера в большом зале. Ветер не мог пробиться сквозь толстые каменные стены замка, но он мстительно свистел в оконные амбразуры и просовывал под дверь в дальнем конце зала ледяные пальцы. Огромный камин давал мало тепла – только тем, кто сидел у самого пламени, изрыгая на них в качестве подарка клубы дыма.

– Эмма ненавидела зиму – сказал Оливер, оглядывая огромное, похожее на сарай помещение. – Будь ее воля, мы все бы впадали в спячку до самого апреля, как белки или ежи.

В последнее время рыцарь изредка заговаривал об умершей жене. Кэтрин заметила, что при этом у него всегда немного прищуриваются глаза, словно он старается разглядеть ее вдали. Лучше бы он дал ей вообще скрыться за горизонтом, вместо того, чтобы пытаться приблизить, думала молодая женщина, но не произносила этого вслух. Разве сама она не испытывает тех же чувств по отношению к Левису? Всегда проще посоветовать расстаться с прошлым, чем сделать это.

– Мне не нравится обмороженная кожа и то, что дни кончаются прежде, чем успевают начаться, – проговорила она. – Но в зиме есть и немало радостей: Рождество, красота свежего снега, когда смотришь на него из освещенной жарким пламенем комнаты. Мы с Левисом обычно…

Кэтрин резко оборвала себя и коротко хохотнула. Как легко, оказывается, попасть в ловушку под названием «когда-то давно».

– Что обычно? – Оливер взглянул на нее с едкой полуусмешкой на губах.

– Ничего, – покачала головой Кэтрин. – Это неважно.

– Важно. Так что же вы делали? Молодая женщина вздохнула.

– Мы лежали под одеялом и обнимали друг друга, а ветер завывал, как волк. Не было ничего, кроме нас и зимней бури… ничего.

Ее горло сжалось так, что пришлось сглотнуть.

– У нас это было летом, на плаще, под небом, усыпанном звездами, – пробормотал рыцарь.

Они посмотрели друг на друга.

– Боже, какие глупости, – произнес он со странной, печальной улыбкой, покачал головой, потом рассеяно взял со стола игральную фигурку и начал бесцельно крутить ее в пальцах.

– Я знаю, что в покоях графа на стене изображена Эмма, – осторожно начала Кэтрин. – Мне сказал Ричард. Наверное, она была очень красива.

– Да. – Оливер погрузился в воспоминания. – Мне предложили выбирать между Эммой и Эмис. Обе они были одинаковы по положению и приданому. Семья считала, что мне следует жениться на Эмис, потому что она была хороша, как спелый персик, но меня эта девушка не привлекала. Родители и брат тоже были крупные, светловолосые. Мне хотелось чего-то иного, не похожего на нас. – Он положил фигурку обратно на стол. – Эмма была темненькой, стройной, мягкой и стыдливой, как голубка, и смотрела на меня так, что я чувствовал себя королем, которому подвластен весь мир. А когда она умерла, я превратился в последнего нищего.

– Понимаю, – пробормотала Кэтрин. – Так было и со мной, когда я потеряла Левиса.

Их взгляды снова встретились, но на этот раз не разбежались. Рыцарь заговорил:

– Я все еще держу в руках миску для подаяния, но мне больше не нужно…

И тут рядом с ними появилась Этель. Ее плащ серебрился капельками дождя, а остроносые ботинки были заляпаны зеленоватой грязью внутреннего двора. Старуха тяжело опиралась на покрытую резьбой палку из орешника.

– Пришлось помешать вашей игре, – сказала она с легкой одышкой. – Лора, жена мыловара, рожает. Надо идти. – Этель дотронулась до плеча Кэтрин и продолжила: – Все должно пройти легко. У нее первенец, но бедра шире, чем амбар в аббатстве. Все что нужно я оставила у очага. Возьмем по дороге.

Кэтрин кивнула и потянулась за плащом, лежавшим на скамье. Еще один подарок графини: серая шерсть с начесом, прекрасно защищающая от холода и такая плотная, что долго не промокает под дождем. Плащ был без капюшона, но Кэтрин купила его для себя сама на ярмарке – броский ярко-коричневый капюшон, отороченный желто-алой тесьмой. Она натянула его поверх плата.

– Поторопись, – бросила ей Этель через плечо, уже направляясь тяжелой прихрамывающей походкой к двери.

Оливер отпихнул доску в сторону.

– Вам нужно сопровождение?

Старая повитуха остановилась было, потом покачала головой:

– Нет, за нами прислали работника и подмастерье, так что, – тут она повернулась к рыцарю всем телом и посмотрела на него глубоко ввалившимися глазами, – мы вернемся домой до того, как пропоют петухи, целыми, невредимыми и богатыми.

– Надеюсь, что так, – сухо сказал Оливер.

– Люди не станут мешать повитухе, занимающейся своим делом. Кому хочется навлечь на себя проклятие? Приходи на рассвете к моему огоньку, и я угощу тебя свежими ячменными лепешками на завтрак.

Этель заговорщически кивнула и похромала дальше.

– Она права, – сказала Кэтрин, слегка коснувшись рукава рыцаря. – Наше ремесло опасно, но оно же и защищает нас.

– Просто будь поосторожнее. – Оливер мрачно посмотрел на молодую женщину, сдвинув брови.

– Мы всегда так делаем, – молодая женщина на мгновение сжала пальцы и поспешила вслед за Этель. На ее плече висела неизменная сумка повитухи.

– Они заслужили славу лучших повитух на этом берегу Эйвона, да и по праву, – сказал Джеффри Фитц-Мар, который тоже смотрел вслед женщинам.

Он сел на место Кэтрин и заново выстроил фигурки на доске.

– Я твердо знаю, что они спасли жизнь моему сыну. Еще партию?

Оливер решил не отказываться. Лучше так, чем переживать от тревоги наедине с бутылкой.

– Ты должен гордиться ими.

– Ха, я-то тут при чем?! – заявил рыцарь с оттенком горечи.

– Мне казалось, что они обе тебе обязаны, – озадачился Фитц-Мар.

Оливер открыл было рот, чтобы рассказать Джеффри об Этель во всех подробностях, но раздумал раньше, чем произнес хоть полслова. Старая повитуха часто выводила его из себя, однако под грубой внешностью скрывалась почтенная старая женщина, к тому же с пошатнувшимся здоровьем. Что же касается Кэтрин… Вот она хмурится, напряженно размышляя над следующим ходом, потому что решила ни за что не сдаваться ему. И сейчас, напоследок, она сжала его руку…

– Как бы там ни было, у них своя дорога, – проговорил он вслух. – Кстати, я и горжусь ими. Твой ход.

Как Этель и предсказывала, Лора родила легко, без всяких осложнений. Младенец – мальчик – был крупный и огласил комнату радостным криком, едва появившись на свет. Лора не порвалась в схватках, потеряла совсем чуть-чуть крови, а послед – гладкий и целый – отошел практически сразу же после рождения.

Ошалевший от счастья отец заплатил обеим повитухам вдвое против оговоренной заранее суммы в один шиллинг каждой, то есть двадцать четыре серебряных пенни. Кроме того, он вручил им по кувшинчику мыла: не обычной серой жидкости с резким запахом, используемой для стирки льна, а более густого раствора с зелеными пятнышками и приятным ароматом лаванды и розмарина. Это был гораздо более дорогой и редкий состав для мытья тела, так что реальная прибыль женщин увеличилась еще в два раза.

Они принялись благодарить, но мыловар только отмахнулся, сказав, что столько им и полагается. Выпив на дорогу согревающего напитка из ароматного меда, женщины направились в замок в сопровождении двух здоровенных слуг в самом приподнятом состоянии духа.

Они миновали церковь Святой Марии и свернули в переулок. Слева были скотобойни и низкие, прижавшиеся друг к другу, мазанки из хвороста, справа блестел Эйвон. У причалов покачивались рыболовецкие суденышки и весельные лодки. Повсюду сваленные кучами сети, мотки канатов, плеск освещенной звездами воды и тяжелый речной запах.

– Что бы мне хотелось, – заявила Кэтрин, дотронувшись до горлышка сосуда с мылом в своей сумке, – это погрузиться целиком в горячую-прегорячую бочку и как следует надушить всю кожу.

– Ха! – фыркнула Этель – Если ты займешься этим в такую погоду, девочка, то отморозишь себе оба соска.

Сопровождавшие их мужчины громко рассмеялись. Кэтрин гордо вскинула голову.

– Это всего лишь мечта, – сказала она, чувствуя себя ужасно глупо.

– Ты лучше продай его и купи себе еще одну рубашку, не дожидаясь пока пойдет снег. Лично я собираюсь поступить именно так, – сказала старая повитуха и хитро покосилась на свою спутницу – Правда, мне не нужно заботиться о том, какое впечатление я произведу на мужчину, не так ли?

Прежде чем Кэтрин успела найти подходящий ответ, их окликнули сзади. Повернувшись, они увидели тощую женщину средних лет в поношенной одежде, которая бежала за ними.

– Вы две повитухи из замка? – хрипло спросила она, догнав их. Лампа прыгала в ее руке, глаза были дикими. – Кто-то сказал, что видел, как вы проходили.

– Да, это мы, – Этель оперлась на палку и окинула женщину изучающим взглядом.

– Слава Богу! Скорее, идемте, умоляю. Там моя дочь, – она махнула куда-то себе за спину в сплетение темных проулков бристольских трущоб. – Я не знаю, что делать. Я не могу остановить кровотечение.

– Тише, хозяюшка, успокойтесь. Мы идем, – сказала Этель и махнула рукой слугам мыловара. – Возвращайтесь лучше к хозяину. Я не знаю, насколько мы задержимся.

Женщина повела их в темноту. Несмотря на то, что земля местами была прикрыта соломой, грязь все равно пачкала подол одежды и просачивалась сквозь швы башмаков. Позади красивых богатых домов, выходящих на улицу, начинались гораздо менее ухоженные кварталы: бедные хижины, в которых едва находилось место для очага в центре. Этель не могла расспрашивать женщину на ходу, потому что берегла дыхание, поэтому предоставила делать это Кэтрин. Вскоре молодая женщина выяснила, что их позвали не из-за родов, а из-за выкидыша.

– Она носила четыре месяца, – говорила женщина – Это была бы моя первая внучка, а может быть, внук. Не скажу, что нам так уж нужен младенец, но раз уж подхватила, то и ладно. Мы даже и не пробовали избавиться от ребенка.

– Муж? – спросила Кэтрин.

– Нету. Отцом мог быть один из нескольких.

Молодая женщина поняла, что их ведут к одной из городских продажных девок, попавшей в трудное положение. Ей и в голову не пришло осуждать ее. Кэтрин три года служила Эмис и видела слишком много женщин, которым приходилось торговать своим телом за хлебную корку. Все ее негодование было припасено для мужчин, которые бесцеремонно использовали ситуацию.

– Если я доберусь до подонка, который сотворил с ней это, я руками оторву ему яйца и заставлю сожрать их, а потом перережу горло, – сказала изможденная мать и ввела их в низкую мазанку с покосившейся крышей из мокрого тростника.

Им пришлось преодолеть огромную грязную лужу, чтобы добраться до единственной двери, ведущей внутрь. В темной комнате стоял запах нищеты, спертый воздух был не многим теплее, чем на улице. В очаге горело всего одно полено, другие два лежали в плетеной корзине. Над единственным язычком пламени висел котелок с двумя квартами чуть теплой воды. Комната освещалась только светом очага и коптившим огарком из бараньего сала, который еще торчал на ржавом железном подсвечнике.

В тусклом свете Кэтрин едва разглядела фигуру молодой женщины, которая лежала на скамье у стены хижины. Ее колени были подтянуты к животу, она тихонько стонала от боли.

Мать бросилась к ложу, встала рядом с ним на колени, погладила дочь по голове:

– Все будет хорошо, милая. Посмотри, я привела повитух. Они сейчас помогут тебе.

Кэтрин опустилась рядом с женщиной, заговорила что-то успокаивающее и откинула потертое одеяло, за которое судорожно цеплялась больная. Кровь была, но недостаток света не позволял сказать, сколько. Очень осторожно она приподняла испачканную рубаху и едва не вскрикнула, увидев страшно избитые бедра и живот.

– Иисусе! – только и шепнула она.

– Да уж, – мрачно произнесла мать. – Такого и кастрировать мало.

Кэтрин сглотнула, борясь с чувством подступившей тошноты. Кроме синяков и кровоподтеков, на теле лежавшей женщины были красные полосы, словно кто-то царапал ее или резал кончиком ножа.

– Кто это сделал?

– Она не говорит. Этот мерзавец пообещал выпороть ее как следует, если она подаст жалобу.

Этель протолкнулась поближе. Она еще не отдышалась после быстрой ходьбы, но уже оправилась настолько, чтобы начать распоряжаться. Прежде всего старая повитуха вытащила горсть серебра, которое дал мыловар, и отсчитала в ладонь матери несколько монеток.

– На свечи и дрова, если найдешь, кто продаст их тебе в этот час ночи, – бросила она.

Мгновение женщина тупо смотрела на серебряные монетки в своей руке, потом встряхнулась:

– В «Звезде» есть. Там работает – или работала – Адела. Но, – тут она перевела взгляд на Этель, – вернуть это я не смогу.

– Неважно. Ступай. – Этель нетерпеливо махнула рукой. – Чтобы спасти твою дочь, нужны тепло и свет. Кстати, если идешь в таверну, прихвати кувшин вина. Тоже пригодится.

Женщина исчезла, а Кэтрин и Этель принялись за работу, хотя мало что могли сделать: обтереть больную, сунуть ей меж бедер сложенную толстым слоем мягкую тряпку из льна и облегчить боль питьем, приготовленным с помощью тепловатой воды из котелка. Ребенок – хорошая маленькая девочка, единственным недостатком которой была полная неспособность существовать вне чрева, – родился на самом рассвете. В комнате теперь стало потеплее, в очаге горело несколько вязанок с хворостом. В утреннем свете Кэтрин разглядела, что больная очень молода. Мать сказала, что ей шестнадцать, но она выглядела еще моложе: наверное, из-за плохого питания в течение нескольких лет. Кем бы ни были владевшие ее телом мужчины, им явно нужна была не женщина, а ребенок. А последний удовлетворил свою похоть просто со звериной жестокостью. Девочка ничего не говорила о нем. В ее глазах мелькал дикий ужас даже при самых осторожных расспросах. Единственное, что удалось выяснить, да и то от служанки из «Звезды», которая принесла бутылку вина и ломоть хлеба на завтрак, что это был солдат из замка, один из наемников графа. Служанка тоже явно боялась сказать лишнее.

– Даже если мы пожалуемся, граф спишет все на горячую кровь. Солдатам надо остужать ее, когда они не в поле. Он даже не станет слушать таких, как мы. Скажет, что она знала, на что шла, когда стала девкой.

Кэтрин горестно согласилась. Только Бог находит время заботиться даже о выпавшем из гнезда воробье. Граф Роберт был добр к ней и Ричарду, но это не значит, что он столь же радушно примет любую сироту и заблудшую душу.

По крайней мере, девочка будет жить, хотя еще неизвестно, очень ли ей повезло. Ее мать – вдова, которая зарабатывает в прямом смысле слова на хлеб, продавая пекарям капустные листья в обмен на их продукцию. Адела весь прошлый год торговала своим телом для того, чтобы достать немного дров и какую-нибудь обувь.

Мучимая виной и состраданием, Кэтрин отдала матери этой девочки восемнадцать пенни из своих двадцати четырех. Этель видела, но ничего не сказала. Она ведь сама дала деньги на свечи, тепло и вино.

К тому времени, когда обе женщины оставили хижину и побрели по грязи к замку, тусклый, серый ноябрьский день окончательно прогнал ночь.

– Хорошо, что она потеряла ребенка, – сказала Этель, тяжело опираясь на палку, кончик которой тонул в слякоти на добрых три дюйма. – Ее бедра слишком узки для девятимесячного младенца. Умерла бы наверняка.

Кэтрин так жгло глаза, что ей едва удавалось держать их открытыми: явно подступал очередной приступ головной боли. Молодая женщина чувствовала, как боль уже скапливается в затылке подобно клубящейся грозовой туче.

– Она еще может умереть, если начнется лихорадка.

– Да, может, – согласилась Этель, приостановившись на минутку, чтобы передохнуть.

Бурная ночь сказалась и на ней тоже: кожа вокруг губ старой повитухи посинела.

Кэтрин с горечью вспомнила о молодой девке, которая храпела в соломе рядом с Оливером летом. Как просто мужчинам подхватить одну из голодных девчонок, чтобы удовлетворить с ними свою потребность. Настолько просто, что они совершенно не задумываются. Для шлюх тоже все просто: продавайся или подыхай.

Ее мысли были внезапно прерваны появлением двух мужчин, которые выскользнули из какого-то зловонного прохода и преградили им путь. Они размахивали дубинками с гвоздями, а грязная, драная одежда явно была собрана с разных плеч. Голову одного прикрывала дорогая фетровая шляпа, отделанная горностаем. Этель покрепче сжала свою палку и выпрямилась. Кэтрин попятилась, прикрывая Этель своим телом.

Разбойник в шляпе усмехнулся, показав гнилые зубы.

– Два толстеньких поросеночка, готовые на забой. А ну-ка, давайте кошелечки! – он требовательно протянул свободную руку.

Кэтрин часто задышала.

– У нас нет денег. Мы честные повитухи, занимающиеся своим делом. Дайте нам спокойно уйти своей дорогой.

– Не бывает такого зверя, как честная повитуха, – фыркнул другой и грозно подступил на шаг. – Деньги на бочку, а не то познакомитесь с моей дубинкой.

– Только дотроньтесь до кого-нибудь из нас и будете прокляты! – выкрикнула Этель, вытягивая вперед руку, как когти. – Вы знаете, что я могу проклясть вас, и, клянусь Гекатой, я сделаю это!

Разбойники заколебались, нервно облизывая губы и неуверенно переглядываясь. Кэтрин старалась незаметно нащупать за своим поясом маленький ножик и набирала в легкие побольше воздуха, чтобы как можно громче позвать на помощь.

– Мы уже прокляты, – сказал тот, что в шляпе, – так что твои проклятия, старуха, всего лишь отправят тебя в ад раньше нас!

Он кинулся к Этель, а другой разбойник прыгнул на Кэтрин. Она громко закричала, буквально разорвав утренний воздух своим криком, и одновременно выставила свой ножик вертикально вверх. Разбойник сложился пополам, схватившись за пах. Молодая женщина воспользовалась этим моментом, чтобы снять с ножа чехол, хотя прекрасно понимала, что это всего лишь бравада. Она умела перерезать пуповины и измельчать травы, но никогда не пользовалась этим оружием для нападения или даже для самозащиты.

Кэтрин удалось увернуться от удара дубины, но недостаточно быстро. Палица больно задела ее руку, но, к счастью, кости остались целы. Второй разбойник уже швырнул Этель на землю, и тут Кэтрин снова заорала, отчаянно надеясь, что откроются двери и появятся люди.

Оливер провел беспокойную ночь. Он входил в число телохранителей графа, поэтому должен был спать у огня в большом зале, завернувшись в плащ. Ему не давали заснуть не только храп и кашель других рыцарей, но и тревога за Этель и Кэтрин, которые ушли в город. Он знал, что их провожают, однако беспокойство полностью не исчезло: слишком уж беззащитны обе женщины. И все же он не посмел настаивать на более тщательной охране, чтобы его не обвинили в том, что он вмешивается не в свое дело.

– Женщины, – пробормотал он вполголоса и уже в который раз перевернулся на другой бок.

– Благослови их Бог! – сонно откликнулся Джеффри Фитц-Мар и тоже перевернулся.

Оливер невольно хохотнул.

– Да благослови их Бог! – повторил он и закрыл глаза. Некоторое время он спал и видел яркие сны. Вот он в саду, ищет Эмму, но не может найти ее. Эмис тоже здесь. Она указывает на яблоневую рощу. Он входит в рощу в поисках жены, но видит только зеленый холм, похожий на огромную могилу. Он поворачивается к нему спиной, оглядывается, но на вершине холма уже сидит совершенно нагая Кэтрин. Ее прикрывают лишь длинные черные волосы, а на ногах – красные чулки. Они доходят только до колен и ярко горят на фоне белой кожи бедер.

Оливер подскочил и обнаружил, что лежит, завернутый в свой плащ. Голова горела, тело было покрыто липким потом. Это был не первый эротический сон, который приснился ему, но на этот раз сновидение слишком уж походило на кошмар. Человек, лежавший рядом с ним, еще крепко спал, остальные потихоньку шевелились. Огонь в камине пылал во всю мощь, над кухонным котлом поднимался пар. Одного взгляда на высокие окна было достаточно, чтобы понять, что уже рассвело.

Выпутавшись из плаща, Оливер вышел во двор, чтобы справить нужду и умыться в корыте у колодца. Стояло хмурое ноябрьское утро, слегка моросило. Погода быстро остудила жар его тела и прогнала все остатки сна. Хотя было еще очень рано, уже началось обычное хождение между замком и городом: въезжали повозки с припасами, выходили солдаты.

Оливер скалывал на груди плащ, смотрел на утреннюю суету и проклинал себя за то, что проснулся. В животе бурчало. Как-то сразу вспомнились горячие лепешки Этель, намазанные маслом и медом, – гораздо более лакомое блюдо, чем миска жидкой овсянки, которую можно было получить в зале. Но не только мысль о завтраке направила его шаги к комнатке старой повитухи. Рыцарь на ходу пригладил волосы и снял с плаща прилипшую соломинку, потом потрогал подбородок и скривился, нащупав щетину. Следовало бы побриться, но теперь уже слишком поздно.

С колотящимся сердцем, быстрыми шагами он дошел до комнатки Этель. Занавес был задернут. Оливер слегка отвел его в сторону, чтобы проверить, не спят ли женщины, но помещение оказалось пустым, очаг – погасшим, а покрывало на ложе – даже не смятым.

– Их нет, – сказала какая-то прачка, тащившая корзину с грязным бельем. – Я прибежала сюда на самом рассвете, чтобы попросить средство от зубной боли, но тут ни живой души не было.

– Значит, их не было всю ночь, – проговорил рыцарь. Сердце его упало.

– Похоже на то. Я не видела их с ужина, но лучше бы они поскорей вернулись. Зуб страсть как ноет.

Прачка отправилась своей дорогой, оставив Оливера оглядывать пустую комнатку. Без своих обитательниц она казалась совсем покинутой, невзирая на пестрое покрывало, ряды сосудов, запечатанных мехов и пучки трав. Этель говорила, что они вернутся до рассвета. Рыцарь взглянул на небо: уже час как рассвело. Не такое уж большое опоздание, но Оливер почувствовал, как в душе его нарастает мрачное предчувствие.

Он заставил себя вернуться в зал и действовать так, словно это – просто очередное утро: съел миску горячей каши, соскреб щетину и вернулся проверить комнатку. Там по-прежнему никого не было. Не на шутку встревожившись, Оливер нацепил пояс с мечом и решительно зашагал к воротам замка.

В городе он сразу направился к дому мыловара Пейна. Его встретили с удивлением, которое быстро сменилось испугом, когда хозяин выяснил, что именно интересует рыцаря. Вызвали слуг. Они рассказали о бедной женщине, которая просила Этель и Кэтрин о помощи и увела их в трущобы за скотобойнями.

С еще более мрачным предчувствием Оливер пошел туда же, хотя понятия не имел, где искать женщин в беспорядочном сплетении проулков. Расспросы ничего не дали. Все мясники еще спали, а те, кто был на ногах, имели веские причины избегать человека с мечом.

Не снимая правой руки с рукояти, Оливер покинул главную улицу и углубился в проулки. Его башмаки тонули в грязи и отбросах. Какая-то собака со свисающей из пасти мертвой крысой зарычала на невиданного прохожего и даже сделала попытку кинуться за ним. Двое угрюмых мальчишек решили было закидать его грязью, но быстро передумали, когда он выдвинул меч на дюйм из ножен. Скрипнула дверь и тут же захлопнулась. Оливер выдвинул меч чуть дальше, чтобы предостеречь невидимых наблюдателей и подбодрить себя.

И тут слева раздался пронзительный вопль. Оливер чертыхнулся и побежал в том направлении, что само по себе уже было подвигом, если учесть состояние трущобных переулков Бристоля в ноябре. Второй вопль вывел его в узкий проход, и там рыцарь увидел сцену, которая заставила его меч вылететь из ножен единым движением. Двое нападавших повернулись, грозно подняв дубинки, но разобравшись, кто им противостоит и в какой он ярости, предпочли немедленно исчезнуть.

Оливер уже слегка задыхался после бега, поэтому не кинулся в погоню. Не выпуская меч из правой руки, левой он бережно поднял Этель. Старая женщина задыхалась, тело ее сотрясала дрожь, но, хотя она тяжело оперлась на палку, в ее темных глазах горел боевой огонь.

– Оба они плохо кончат. Не требуется ни дара предвидения, ни проклятий, чтобы предсказать это, – выдохнула она и пронзительно посмотрела на Оливера. – Откуда ты узнал?

– Ты сказала, что вернешься до того, как пропоют петухи. Когда оказалось, что вас нет, я отправился на поиски. – Голос рыцаря был спокоен. Если бы он дал волю своим чувствам, то долго не смог бы остановиться, а здешний воздух явно не был полезен для здоровья.

Оливер посмотрел на Кэтрин. Капюшон слетел с головы молодой женщины, плат сбился на сторону, щеки горели, а рука с такой силой сжимала нож с деревянной рукояткой, что побелели костяшки пальцев. Она дышала тяжело, как мужчина на ристалище.

Улица стала заполняться людьми, сгоравшими от тревоги и непреодолимого любопытства. Этель вынесли эль, кто-то притащил трехногую табуретку, чтобы старая повитуха могла сесть. Оливер вложил меч в ножны.

– Спрячь нож, – тихо сказал он Кэтрин, кивком указав на ее правую руку.

– Что? – Она непонимающе уставилась на оружие, затем трясущимися пальцами выполнила его просьбу.

Кто-то сунул ей в руку деревянную кружку с элем. Все говорили одновременно, но их болтовня ничего для нее не значила.

– Какой-то солдат из замка изнасиловал молодую женщину, и она потеряла ребенка, – сказала она, словно защищаясь. – Мы же не могли оставить ее умирать.

– Нет конечно.

На щеках Оливера заиграли желваки. Кэтрин смотрела на него горящими глазами.

– Я действительно так думаю, – быстро добавил рыцарь. – Я знал, что ты скажешь что-нибудь подобное, хотя подозреваю, что вот это, – он указал на Этель, – больше, чем ты ожидала.

– Нам просто не повезло, – натянуто проговорила Кэтрин.

– Наоборот, вам повезло больше, чем тебе кажется. Молодая женщина открыла было рот, чтобы возразить, но рыцарь прижал указательный палец к ее губам.

– Ни слова больше, иначе мы оба наговорим такого, о чем потом пожалеем. А пока я должен доставить вас с Этель в замок и послать стражников на поиски разбойников.

Кэтрин сглотнула, кивнула, еще раз сглотнула и плотно сжала губы. Ее лицо побледнело и приобрело зеленоватый оттенок.

Оливер окинул ее пронзительным взглядом, чертыхнулся сквозь зубы, повернулся к женщине, которая вынесла эль и табуретку, и за пенни нанял у нее ослика. Оставалось решить, кто из повитух поедет на нем.

– Я справлюсь, пусть едет Этель, – мрачно буркнула Кэтрин, почти не разжимая стиснутые челюсти.

Оливер еще раз внимательно оглядел ее и кивнул. Она дойдет до замка. Гордость заставит ее держаться на ногах.

Пока хозяйка держала ослика, рыцарь помог Этель вскарабкаться на его тощую спину. Ему всегда казалось, что старая женщина крепкая и тяжелая. В ранней молодости ему не раз приходилось получать от нее увесистые шлепки. Сейчас же его поразило, что Этель практически ничего не весит: ее кости были пусты, как у птицы, чтобы облегчить полет души. Однако в данный момент душа Этельреды явно не собиралась расставаться с телом: это Оливер заключил по ворчливому замечанию, что она – не мешок капусты.

Рыцарь цокнул на ослика и развернул его.

– От мешка капусты гораздо меньше неприятностей, – парировал он и предложил Кэтрин руку. Молодой женщине было настолько плохо, что она оперлась на нее без всяких возражений.