"Нежная дикарка" - читать интересную книгу автора (Брукс Хелен)

Глава 1

— Что это за игру ты затеяла, Анна? — Холодный, суровый голос прорезал теплый воздух летнего вечера, и Келси, дремавшая в гамаке, вздрогнув, проснулась. — Я жду объяснений, и постарайся придумать что-нибудь поубедительнее.

— Не понимаю, о чем ты. — Высокий женский голос звучал обиженно. — Я ничего особенного не говорила!

— Не говорила! — С ветвей раскидистого дуба над головой Келси с протестующим писком вспорхнула стайка скворцов, и она узнала этот голос. — Не втирай мне очки. Ты намекала Дэвиду и Рут, что мы твердо намерены узаконить наши отношения.

— У меня и в мыслях такого не было! — Раздраженному голосу женщины явно не хватало убедительности. — Я только сказала, что ты подумываешь, не купить ли и тебе здесь загородный коттедж.

— Ты сказала, что об этом подумываем “мы”! А кроме того, если память мне не изменяет, где-то проскользнула фраза: “Пора устраивать гнездышко”? — Здесь раздался сардонический смех, от которого у Келси по коже поползли мурашки. — Таким грубым шантажом меня не возьмешь, Анна, даже не пытайся.

— Маршалл, миленький, выслушай меня: ты все не так понял…

Мягкий, вкрадчивый женский голос затих, и из-за высокой живой изгороди, отделявшей Келси от маленького, огороженного со всех сторон розария, донесся какой-то шорох — как будто руками схватились за хрустящую накрахмаленную ткань. Снова зазвучал мужской голос, на этот раз полный такого презрения, что сострадание к злополучной Анне заставило девушку вздрогнуть:

— Не трать даром времени, Анна, ты забыла — я успел хорошо изучить все твои фокусы, и они начинают приедаться.

— Но я всего лишь хотела… — пыталась возразить женщина, однако суровый голос оборвал ее на полуслове:

— Я рассчитывал, что ты не вынудишь меня выходить за рамки вежливости, но, как видно, во избежание дальнейших недоразумений мне придется еще раз объяснить тебе все с самого начала. Я не намерен жениться на тебе ни теперь, ни в будущем. Подобное никогда не входило в мои планы, и тебе об этом было доподлинно известно с первого дня. Ты абсолютно точно знала, чего я ожидал от нашей.., ну, скажем так, дружбы, и жаловаться на мою скупость тебе не приходится… — В этом месте его перебил дрожащий от ярости и срывающийся на визг женский голос:

— Как ты смеешь, Маршалл? Послушать тебя, так я немногим лучше проститутки…

— Знаешь, дорогая, по этому поводу есть такая старинная пословица. — Мужской голос по-прежнему бил без пощады. — “Знает кошка, чье мясо съела”.

На мгновение наступила такая зловещая тишина, что затаившей дыхание Келси показалось: сам воздух дрожит от напряжения.

— Я тебе этого не забуду! — Визгливый женский голос стал просто отвратительным.

— Этого-то я и добиваюсь. — Низкий мужской голос подрагивал от сдерживаемого смеха; это было уже слишком! — Не желаешь ли, чтобы я отвез тебя в Лондон? Полагаю, тебе действительно не терпится уехать, так ведь?

— Ну тебя к черту! — После этого яростно застучали, постепенно затихая вдали, высокие каблучки, и Келси, облегченно вздохнув, откинулась назад; до нее внезапно дошло, что она, пусть и не намеренно, подслушала, как оказалось, весьма конфиденциальный разговор. Для провисшей парусины гамака такое резкое движение оказалось роковым, и, негромко охнув, она плюхнулась вниз, на мягко спружинившую траву.

— Это еще кто? — вполголоса спросил, не скрывая раздражения, Маршалл, а спустя несколько мгновений маленькая деревянная калитка розария распахнулась, и он с недовольной гримасой на красивом лице вышел на дорожку. — Келси? — Он холодно наблюдал, как она силится подняться на ноги. — Вот уж не думал, что ты можешь шпионить.

Ноги девушки внезапно стали ватными, а овальное личико пылало от смущения, но она, откинув с лица копну мягких золотисто-каштановых волос, взглянула ему прямо в глаза:

— Не задирай меня, Маршалл Хендерсон! Я не какая-нибудь одураченная тобой бедняжка, которой ты устроил выволочку, и не намерена терпеть твои колкости. Дело в том, что я заснула в гамаке, а ты меня разбудил. Вот и все.

— Ну и ну. — Он сделал шаг назад, чуть заметно улыбнулся, сложил руки на груди и наклонил голову набок. — Оказывается, у милого котеночка все-таки есть коготки. Значит, по-твоему, я устроил бедняжке Анне выволочку? — С холодным блеском в карих глазах он оглядел ее с высоты своего роста: стройная, прямая как стрела, янтарные глаза горят гневом.

— Вот именно! — Она, как всегда, говорила то, что думала. — Говорить такое, быть с кем угодно таким бессердечным и жестоким, да ты просто, просто… — Когда она запнулась, подыскивая подходящее слово, чтобы выразить все свое возмущение, он, воспользовавшись моментом, перебил ее:

— Если я не ошибаюсь, ты сказала “жестоким”? — На его лице появилось какое-то непонятное ей выражение, однако происходящее его, по-видимому, забавляло. — Я всегда задавался вопросом, соответствует ли твой, темперамент этим чудесным волосам, и похоже, я получил ответ правда? — Тон был снисходительным, будто он разговаривал с восхитительным, но чуточку упрямым ребенком. — Однако, если ты слушаешь разговоры, не предназначенные для твоих ушей, тебе не следует винить меня за то, что они тебя шокируют, не так ли, пчелка моя?

— Не смей называть меня “пчелкой”! — Ее охватило острое желание сказать или сделать что-нибудь такое, чтобы с этого красивого лица исчезло самодовольно-снисходительное выражение. — Прибереги ласковые словечки для бедных дурочек, которые попадают в твои сети. Ты мне просто омерзителен!

Она увидела, как от ее слов с его лица сбежала улыбка; он медленно выпрямился, глаза стали твердыми, как полированный оникс, а вокруг рта появилась жесткая складка.

— Должен ли я это понимать в том смысле, что мне отводится роль бессердечного соблазнителя? — саркастически спросил он и шагнул к ней. — Нет, ты все-таки очень смешная молодая особа. Думаю, дело в том, что всю твою недолгую жизнь ты находилась под крылышком любящих родителей. Я в свои семнадцать лет уже год как жил в реальном мире и зарабатывал себе на жизнь тяжелым трудом.

— А в двадцать два у тебя уже была собственная фирма, к которой за последние четыре года ты присовокупил еще несколько, — как видишь, я нет-нет да и прислушиваюсь к тому, о чем у нас говорят после обеда. Браво, мистер Хендерсон! — Она иронически похлопала в ладоши. — И вот еще что: если мои родители сочли нужным предоставить мне возможность окончить колледж, чтобы я могла заниматься любимым делом, мне кажется, тебя это не должно касаться. — Ее прищуренные золотистые глаза метали молнии. — Если ты используешь моего отца в качестве бухгалтера, это не дает тебе права…

— Минуточку, юная леди. — Внезапно он и в самом деле рассердился, и на минуту она ощутила глубокое удовлетворение от того, что задела его наконец за живое. — Мои отношения с твоим отцом не имеют ничего общего с темой нашего разговора. На самом деле я ценю его как близкого и верного друга, и мне бы и в голову не пришло…

— Ну, а по-моему — пришло! — Судя по изумлению, мелькнувшему на его загорелом лице, он не привык к тому, чтобы его перебивали. Оба они на минуту замолчали, а затем она, откинув голову назад, взглянула снизу вверх в его хмурые глаза. — Я вовсе не шпионила за тобой, как ты гадко выразился! Это мой сад и мой гамак, я здесь у себя дома. Откуда мне было знать, что ты выбрал именно этот вечер для того, чтобы смешать кого-то с грязью?

— Если ты имеешь в виду Анну, то думаю, ты слегка драматизируешь ситуацию. — В его голосе слышалось напряжение. — Если эта леди что-то и чувствовала, в чем я лично очень сомневаюсь, то это не более чем уязвленное самолюбие.

— Как ты можешь так говорить? — Келси потрясенно уставилась на него, и в огромных янтарных глазах, обрамленных густыми золотистыми ресницами, застыла неприязнь.

— Я имею право так говорить, потому что это правда, — уверенно бросил он. — Тебе, девочка моя, предстоит еще многое узнать о жизни, и сомневаюсь, что колледж, в котором ты учишься, даст тебе в этой области существенные познания. Выбрось из головы свои детские предрассудки, будто Анне я хоть в какой-то мере дорог. Она чрезвычайно честолюбивая и алчная женщина, а мое богатство и влияние обладают притягательной силой. Только и всего.

— Я тебе не верю! — (Его карие глаза стали совсем черными.) — Ты просто хочешь как-то оправдаться, вот и все. Я не дура и отлично все поняла.

— Неужто? — Он оглядел ее неторопливым взглядом, и на его твердо очерченных губах мелькнула холодная улыбка. — Счастье твое, что я — гость в доме твоего отца, Келси. На этом свете не найдется женщин, которым бы удалось безнаказанно говорить со мной так, как это позволяешь себе ты.

Она нервно облизнула внезапно пересохшие губы, и этот жест не ускользнул от его пронизывающего взгляда. Она всегда испытывала почтительный страх перед этим другом своих родителей, и теперь ей впервые удалось понять, в чем тут дело. От стоявшего перед ней высокого, широкоплечего мужчины исходила такая пугающая, мощная, физическая сила, что по спине у Келси пробежали мурашки.

Он тревожил ее постоянно, с тех самых пор, как она впервые по-настоящему обратила на него внимание — было это около двух лет назад. Ей тогда исполнилось пятнадцать, и в том непонятном чувстве, которое он у нее вызывал, она теперь распознала страх, смешанный с волнением. Она, как правило, избегала его в те нечастые выходные дни, когда он появлялся у них в загородном доме, каждый раз в сопровождении новой женщины. Он был воплощением мужского начала, а потому был опасен.

— Хочешь, я докажу тебе, что прав? — Он, казалось, читал ее мысли, и она молча вытаращила на него глаза. — Я намекну Анне, что она может, как и предполагалось, провести здесь остаток уик-энда. Всего лишь намекну. — Келси хотела что-то возразить, но он властным жестом заставил ее замолчать. — Обещаю, что не отступлюсь от своих слов и не буду ее каким-либо образом принуждать. Если, как ты считаешь, ее сердце разбито, по-моему, будет естественно предположить, что она откажется и немедленно уедет домой. Правильно? — (Келси медленно кивнула.) — С другой стороны, если прав я, она, вероятно, перестанет разыгрывать обиженную и вцепится в то, что чуть не потеряла, мертвой хваткой. Согласна?

— А откуда мне знать, что ты не попытаешься ее уговорить?

Он молча посмотрел на нее долгим взглядом, и в его холодных глазах было такое выражение, что она вдруг вся сжалась.

— Не искушай судьбу, пчелка моя! — Его голос был вкрадчив и ровен, но в тоне явственно слышалось предостережение, еще более зловещее оттого, что он назвал ее домашним прозвищем. Она смутно помнила, как три-четыре года назад он сказал, что необычный золотистый оттенок ее каштановых волос напоминает по цвету бархатистый пушок пчелы, и с тех пор ее стали звать “пчелкой”.

Она вспыхнула и ничего не сказала, а он, еще раз окинув ее на прощание взглядом, медленно удалился — все его движения были такими же плавными и неторопливыми, как ленивая поступь царя крупных кошачьих.

После этого время для нее потянулось мучительно медленно. Воздух был по-прежнему напоен приторными ароматами позднего лета, которые приносил с собой ветерок, насекомые деловито сновали в кустах и на клумбах, легко взмахивая перепончатыми крылышками в душном воздухе, но, как ни старалась Келси углубиться в книгу, к которой потеряла всякий интерес, ее мысли вновь и вновь возвращалась к Маршаллу и Анне. Уик-энд, когда можно расслабиться и примириться со всем вокруг, оказался испорчен, а виноват в этом он! Деспотичная, самодовольная свинья, злобно подумала Келси, обнаружив наконец, что в третий раз начала читать один и тот же абзац.

К ужину она сумела взять себя в руки. Она всегда очень любила эти вечерние минуты, когда ее родители и гости, если они были, собирались выпить перед ужином вина в большой гостиной; через открытые стеклянные двери из живописного сада, где сгущались вечерние сумерки, доносилось щебетание устраивающихся на ночлег птиц.

Когда Келси вошла и налила себе шерри, Маршалл сидел и увлеченно беседовал о чем-то с отцом, а Анны нигде не было видно.

— Ну, вот и ты, доченька. — Мать похлопала рукой по стеганому бархатному сиденью дивана, приглашая Келси сесть рядом. — Похоже, сегодня ты сгорела на солнце. А как по-твоему, Маршалл?

Взгляд темных глаз Маршалла медленно скользнул по золотистой коже ее лица и окинул всю ее складную фигурку; на его лице застыло учтивое выражение, но в блеске карих глаз был тайный смысл, непонятный матери.

— Она, как всегда, прелестна. Рут. — Сказав это, он снова повернулся к отцу, но не раньше, чем она уловила в его взгляде явную насмешку и вызов: из сада вошла Анна с огромным букетом распустившихся роз. — Анна хотела поставить у себя в комнате розы.

Келси заставила себя поднять глаза и увидела совсем рядом его насмешливое лицо. Одна черная бровь безжалостно-насмешливо поднялась, и девушка, чуть заметно покраснев, опрокинула остатки шерри себе в рот, отчего у нее на глаза навернулись слезы.

— Чудесные цветы, правда? — с улыбкой спросила она Анну, но брюнетка не сводила своих раскосых голубых глаз с улыбающегося лица Маршалла, и в этих холодных, как сталь в голубых глазах застыло откровенное вожделение.

Ужин был для Келси сущей пыткой. Она с трудом вытерпела этот час пустой светской болтовни: все время перед ней стояло холодное смуглое лицо Маршалла, сияющее довольной усмешкой, ее растерянность его откровенно забавляла.

Как только ей удалось улизнуть из дома, она выбралась в сад, туда, где на фоне изжелта-багрового закатного неба чернели силуэты знакомых деревьев и кустов. Присев на длинную деревянную скамью подальше от освещенного дома, она отдалась во власть тишины и гармонии, что царили в спящем саду. Они окутали ее блаженной пеленой, а тем временем небо над головой стало угольно-черным, и над затихшим миром раскинулся покров ночной темноты.

За все свои семнадцать лет ей еще не приходилось ощущать себя такой неотесанной и наивной девчонкой. Почему у нее не хватило ума ни во что не вмешиваться? Все это в любом случае совершенно ее не касается. Она выставила себя перед ним дурой, и хотя холодная логика убеждала ее, что это неважно, на самом деле это было важно. Ужасно важно.

— Так и знал, что найду тебя здесь. Она медленно обернулась на низкий, сочный голос: Маршалл стоял, прислонясь к свилеватому стволу старой ивы, черная тень которой скрывала его лицо. Вот что еще всегда действовало Келси на нервы — его голос. Он не был похож ни на один голос, который ей когда-либо доводилось слышать, — сочный, густой и низкий, с какой-то ленцой, но способный мгновенно перейти в хриплый рык.

Она почти не сомневалась, что он будет ее искать: вряд ли ему захочется упустить такую замечательную возможность позлорадствовать над тем, как она опростоволосилась.

— Мне захотелось подышать воздухом, — выдавила она из себя и, вглядевшись в темноту, увидела, что он медленно кивнул.

— Разумеется.

Она изо всех сил напрягала зрение, но в темноте его лицо казалось лишь расплывчатым белесым пятном, а вкрадчивый голос ни о чем не говорил.

— Значит, ты был прав. — Она с трудом проглотила слюну. — Кажется, я не правильно оценила ситуацию.

— Это что, извинение? — Он подошел ближе, и теперь его лицо было видно достаточно хорошо, однако на глаза падала тень, а резкие черты лица были непроницаемы.

— Да, — едва слышно призналась она, отворачиваясь.

— Ну и ну! Поистине, вечер сюрпризов. Мне известно не слишком много особей женского пола, способных признать свою не правоту. — В его голосе звучала скрытая насмешка.

— Я не сказала, что не права.

— Ладно, не порти впечатления.

Келси чувствовала, что ему происходящее представляется донельзя забавным, и на нее внезапно нахлынуло желание проникнуть в глубины этого недоступного ей, скованного железным самообладанием ума.

— Если хочешь знать, мое мнение о тебе ничуть не изменилось, хотя и она не лучше. — Она дернула головой в сторону дома, и длинная прядь блестящих волос упала ей на лицо.

— Бедная Анна, — скривив губы, протянул он. — Неужто она так подставилась?

— Если ты знал, что она собой представляет, зачем же ты, если на то пошло, повсюду таскаешь ее с собой? По-моему, это просто… — она поискала слово порезче и наконец нашла, — просто подло.

— Подло? — Ей наконец удалось задеть его за живое: это чувствовалось по изменившемуся тону его голоса, в котором зазвучали металлические нотки. — Не говори глупостей. Что может ребенок вроде тебя понимать в подобных вещах?

— Слава Богу, немного, но я вовсе не ребенок! — Она посмотрела своими ясными янтарными глазами ему прямо в лицо. — Родители воспитали меня в убеждении, что с людьми заводят знакомство потому, что они тебе нравятся и ты хочешь побольше о них узнать. Разумеется, зачастую это ни к чему не приводит — со временем люди меняются и им мешают обстоятельства, но быть с кем-то просто для того, чтобы… — Она поколебалась. — Так вот, по-моему, это просто…

— ..подло. — От его голоса веяло арктическим холодом. — Это я уже слышал. — (Внезапно она поняла: несмотря на небрежную манеру держаться, он просто вне себя от ярости.) — Послушайте, юная мисс Совершенство, с какой это стати вы возомнили, что знаете ответы на все вопросы? У вас еще молоко на губах не обсохло, так что сидите и помалкивайте. Вас, уважаемая, всю жизнь держали под стеклянным колпаком, и вы ровным счетом ничего не знаете о реальном мире. Там все время идет борьба не на жизнь, а на смерть, девочка, не забывай.

— Реальный мир не имеет ровным счетом ничего общего с тем, о чем мы говорим.

— Не имеет? — Он отрывисто рассмеялся. — Да ну, неужели? Уверяю тебя, еще несколько лет — и твои взгляды и поведение изменятся и станут такими же, как у всех особей твоего пола.

— Если ты имеешь в виду, что я опущусь до жизненных принципов, которыми руководствуешься ты, то ошибаешься, — гордо ответила она. — Мне кажется, ничего лучше тех женщин, которые, видимо, находят тебя привлекательным, ты и не заслужил. В жизни не встречала такого пустого, бесчувственного…

В тот же миг он оказался рядом, и, увидев его лицо, она отпрянула и испуганно прижалась к твердой спинке скамьи. Похоже, она переборщила.

— Да, продолжай, пожалуйста. — В темноте его твердые, как камень, глаза казались совсем черными. — Это весьма поучительно. Я, по правде сказать, всегда считал, что ты развита не по годам, вероятно, из-за того, что ты — единственный ребенок. — Он был несправедлив, и им обоим это было понятно.

— Не по годам бывают развиты дети, а я не ребенок, — слабым голосом возразила она. Его близость беспокоила ее; в его поджарой, высокой фигуре было что-то такое, от чего она вся покрылась гусиной кожей.

Слушая, он присел рядом; от его улыбки веяло холодом.

— Нет, Келси, ты уже не дитя, — с готовностью согласился он. Голос его был мягким, как бархат, и когда он положил руку на скамью за ее спиной, она снова чуть заметно вздрогнула от страха, смешанного с возбуждением. — Однако мне трудно судить, насколько ты превратилась в женщину.

Прежде чем она успела понять, что происходит, его твердые губы впились в ее рот; потрясенная, она застыла, а он легко притянул ее к себе, его упругие теплые губы раскрыли ее губы и проникли в сладостную глубину рта. Поцелуй, казалось, длился бесконечно; тело Келси медленно таяло в жаркой истоме, и она не в силах была пошевелиться, хотя крошечный уголок ее сознания, сохранивший способность трезво мыслить, подсказывал ей, что это рассчитанный прием.

От него пахло.., волнующе. Эта смесь дорогого одеколона и чисто вымытой мужской кожи впервые пробудила в ней нечто, до сих пор дремавшее. Его широкие плечи охватывали ее со всех сторон, а там, где она касалась его ладонями, под одеждой отчетливо проступали напрягшиеся железные бицепсы. Когда он осыпал легкими, как перышко, поцелуями ее шею и уши, она не смогла сдержать чуть слышного стона наслаждения. Этого она никак не ожидала — ей трудно было представить, что мужское прикосновение может вызвать у нее подобные ощущения. Мальчики, с которыми она раньше встречалась, лишь раздражали ее своим навязчивым желанием потрогать и поцеловать и своими неуклюжими заигрываниями.

Теперь его руки нежно и ритмично двигались по ее спине; от этой ласки в мягкой плоти рождались волны сладострастного возбуждения, затухавшие где-то внизу под тонкой тканью ее летнего платья. Она почувствовала, как его руки двинулись вверх, он снова впился губами в ее губы, но, когда его длинные пальцы слегка погладили ее упругую грудь, она, издав возглас удивления, отпрянула назад и потрясение взглянула ему в глаза.

— Не надо, — еле слышно прошептала Келси; он, чуть заметно улыбнувшись, отвел руки. На его смуглом лице появилась все та же насмешка.

— Так я и думал. — Он медленно поднялся и постоял, разглядывая ее при тусклом лунном свете. Где-то в темноте ухнула сова, но, если не считать этого, казалось, они одни на всей земле. Он окинул холодным взглядом ее распухшие, дрожащие губы и расширенные золотистые глаза. — Еще несколько лет, и ты будешь роковой женщиной, но пока ты еще не пробудилась для радостей любви.

Она вся залилась краской, не зная, что выражает его смуглое лицо, осуждение или нечто иное. Он снова улыбнулся и, прежде чем Келси успела отстраниться, легонько провел пальцем по ее горячей щеке. — Ты разобьешь немало сердец, пчелка моя, дай только срок.

— Не хочу я разбивать ничьих сердец, — не допускающим возражений тоном ответила она. — Я не из таких.

Улыбка на лице Маршалла сменилась горькой усмешкой, он отступил на шаг назад и окинул спящий сад взглядом, обращенным куда-то вдаль.

— Ты изменишься, красавица: чему быть, того не миновать. Это превращается в игру, и единственное, что заботит ее участников, — выигрыш любой ценой. — Чуть заметно тряхнув головой, он снова посмотрел на нее сверху вниз; теперь в его глазах появилась боль, которой раньше не было. — И эта милая чистота исчезнет, как сладкий сон.

— Перестань! — От смущения ответ прозвучал особенно резко. — Я не изменюсь.

— Да ты уже наполовину стала такой, маленькая моя пчелка. — Он окинул ее с головы до ног насмешливым и в то же время чувственным взглядом, и она прикусила губу, вспомнив, как легко далась ему только что победа над ней. — Они будут есть у тебя с ладошки.

— Не все такие, как ты думаешь. — Келси встала и трясущимися руками расправила складки платья. — Это не обязательно должно быть игрой.

— Когда-то я тоже в это верил. — В его низком голосе звучала такая горечь, что она оцепенела от ужаса; он вдруг повернулся к ней — на его освещенном луной лице была мука. — Потом я вырос и узнал, как оно бывает на самом деле. Ты не исключение, Келси, ты пойдешь по той же дорожке.

— Не говори так со мной. — После сладостных поцелуев она не могла понять такую безжалостность. — Ты ничего обо мне не знаешь.

— А зачем мне знать? — мрачно ответил он. — Ты ведь дочь Евы, разве не так? Это все у тебя в генах.

Побледнев, она отступила на шаг и расширенными глазами вгляделась в его суровое лицо:

— Что с тобой?

— Что со мной? — лениво повторил он, сверкнув в темноте глазами. — Насколько мне известно, ничего. Просто, как я тебе уже объяснял, я живу там, в реальном мире. — Его губы искривились в некоем подобии улыбки. — Сожалею, Келси, что мы с Анной так тебя разочаровали. Пожалуй, нам лучше уехать, не мешкая, прямо завтра. Впрочем, думаю, эта женщина все равно себя исчерпала. — В его словах был вызов, в глазах — враждебность. — Когда поешь чересчур много одного и того же десерта, он начинает приедаться, тебе не кажется?

— Анна — не десерт, а женщина, — с жаром сказала Келси, но он в ответ лишь негромко рассмеялся:

— А разве это не одно и то же? — И, прежде чем она успела ответить, он исчез, мелькнув высокой черной тенью, подобно беззвучно крадущемуся коту, от которого только и жди беды.

Келси долго сидела в темноте, изо всех сил пытаясь осмыслить причину его жестокости. Он и представить себе не мог, как потрясли ее не столько даже его слова, сколько холодная бессердечность тона, которым они были произнесены. Что она ему сделала, чем заслужила такое грубое обращение? Ее чуть подташнивало, будто после удара под вздох. В одном, однако, он прав, угрюмо подумала она, когда бешеное сердцебиение утихло и к ней вернулось самообладание: в прошлом родители действительно ее чрезмерно опекали. Она даже представить себе не могла, что существуют подобные люди, причем один из них носит личину друга ее отца. Отец не смог распознать, что он на самом деле из себя представляет!

Ночная прохлада в конце концов заставила ее вернуться в дом, и она прошла к себе в комнату, не зайдя в гостиную даже для того, чтобы пожелать остальным спокойной ночи. Ей не хотелось больше видеть это красивое беспощадное лицо. Маршалл с такой бессердечностью распахнул перед нею темную сторону жизни, что она ему этого никогда не сможет простить.

На следующее утро, когда она опасливо спустилась к завтраку, мать сказала, что Маршалла и Анну внезапно вызвали в город.., а вскоре с отцом случился первый инфаркт, и загородный дом продали.

Она увидела Маршалла снова лишь несколько месяцев спустя, на похоронах отца, но для нее он был не более чем учтивый незнакомец, откуда-то издалека вежливо выражающий свое сочувствие: она была слишком поглощена своим горем, чтобы обратить на него внимание.

Все это произошло почти четыре года назад, и уже много месяцев она о нем не вспоминала, так почему же теперь, накануне дня ее совершеннолетия, ему понадобилось прислать ей красную розу и пригласить этим вечером на ужин?