"Перешагнув пропасть" - читать интересную книгу автора (Брукс Хелен)

Глава 7

— Ты уезжаешь сегодня? — спросила Энн. — К чему такая спешка?

Протянув руку через столик на балконе, где они завтракали, Сэнди взяла ладонь сестры в свою и взглянула в ее разочарованное лицо.

— Мне нужно вернуться на работу, Энн, — сказала она тихо. — Ко мне прекрасно отнеслось руководство, меня отпустили на время, но прошло уже три недели. И потом, по меньшей мере сто человек зарится на мое место. Ты же знаешь, что такое рекламный бизнес. Ты здесь освоилась, чувствуешь себя хорошо — как раз в этом я и хотела убедиться до своего отъезда. Мне незачем оставаться здесь дольше.

— Я буду по тебе скучать, — сказала Энн бесцветным голосом, — после твоего отъезда здесь все мне покажется другим.

— Но ты ведь знала, что я не смогу остаться надолго. — Сэнди сжала руку сестры. — Мы этого не планировали, верно? Ну-ну, ты так хорошо ладишь со своей свекровью и с Одиль, и, кроме того, я приеду по первому зову, как только родится малыш.

— Да, я знаю. — Вздохнув, Энн взглянула на сестру. — Я очень благодарна тебе за то, что ты проводила меня во Францию, а не поехала сразу в Америку. Это мне так помогло!

Зато мне это не слишком помогло, подумала Сэнди с тоской. Скорее наоборот.

Вечером, когда Жак привез ее назад в замок, она надеялась, что он войдет внутрь, но он всего лишь проводил ее до двери, постоял, пока ей открыли, и пошел к машине.

— Куда же вы? — вскрикнула Сэнди вслед его удалявшейся спине.

— Домой. — Он остановился вполоборота к ней. — К себе домой.

— Но… — Неужели он так вот уедет? — забеспокоилась Сэнди. Ведь нужно хоть как-то объясниться… Она снова взглянула на него, однако сердитые черные глаза не располагали к разговору. — Я думала, что…

— Что же вы думали? — Он снова приблизился к ней. — Вы думали — я буду умолять?

— Умолять? — Боже, какая пошлость. — Не знаю, о чем вы.

— Так уж прямо и не знаете? — Жак пристально смотрел на нее сощуренными глазами, в темноте еще более черными, чем обычно. — Ну что ж, моя английская роза, может, вы действительно чего-то не поняли, но это не так важно. Вы ясно показали, как ко мне относитесь, и в отличие от других мужчин я не собираюсь пробивать головой каменную стену.

— Пробивать… головой? — Сэнди все еще не понимала, а он вдруг наклонился и поцеловал ее каким-то жестким, злым поцелуем, говорившим о его раздражении, после чего повернулся и пошел снова к машине. «Феррари» сорвался с места и уже через несколько секунд мчался вдоль подъездной аллеи, а стоявшая у двери Сэнди являла собой немой вопрос.

Чувство отчаянного одиночества сменилось множеством других, пока она переодевалась на ночь в роскошной гостиной, боясь потревожить Энн. Несчастной Сэнди поочередно овладевали недоумение, ярость, горечь, злость, сожаление… Сэнди мылась под душем в красивой ванной, потом тщательно чистила зубы и разглядывала свое отражение в зеркале. Он разозлился на нее, это ясно, но, Боже мой, за что? Очень просто — за то, что она с ним не легла. А почему не легла? Полоща зубы, потом выпив стакан воды из графина, Сэнди все смотрела в голубовато-сиреневые глаза в зеркале. И — искала ответ. Не легла потому, что он резко изменился.

Сэнди закрыла глаза, а когда открыла их, на нее из зеркала был направлен все тот же недоуменный взгляд. Несмотря на все, что Сэнди ему говорила, несмотря на все ее благие намерения, вот она, неприкрашенная правда: он мог снова привести ее в дом и она бы не сопротивлялась. Разве он не понимал?.. Понимал. А если это так, как он посмел обвинять ее в том, что у них ничего не выйдет?

Она метнула яростный взгляд на свое отражение. Это он все оборвал, он завел разговор о каких-то заменах, призраках и еще черт знает о чем, а потом свалил вину на меня, рассуждала Сэнди. Повернул все так, будто я его соблазняю, но хочу помучить. Теперь до нее дошел смысл слова «умолять», и она возмутилась.

И только позже, лежа рядом с Энн и слушая ее ровное, ритмичное дыхание, Сэнди дала волю слезам. Горячие соленые слезы текли по ее щекам, щипали глаза. Перед рассветом, когда заря уже стала окрашивать окна в розовато-серые тона, Сэнди осознала со всей ясностью, что нужно делать: бежать из этого места, бежать как можно дальше от Жака Шалье. И немедленно.

— А как ты поедешь?

Вернувшись к действительности, Сэнди заставила себя улыбнуться сестре и ответила легким тоном:

— Я полечу самолетом. Это и быстрее, и не так утомительно. К одиннадцати часам за мной придет такси.

— Ты, как всегда, прекрасно все организовала. — Энн посмотрела на зеленые лужайки и деревья, окружавшие дом.

— Мне всю жизнь приходилось это делать, не так ли? — в ответе Сэнди сквозила горечь. Действительно, с тех пор как умерли родители и ей пришлось стать для сестры и матерью, и отцом, она решала все их жизненные проблемы. В общем-то, она не возражала, понимая, что Энн с ее мягким характером не сможет принимать важные решения, и однако же иногда ноша становилась непосильной. После смерти Айана положение еще более усложнилось — и все из-за того, что он подорвал ее веру в себя.

— Ты ведь полетишь через Лондон? — спросила Энн, снова повернувшись к сестре. Лицо Энн выражало полный покой, руки были сложены на вздымавшемся животе. — Я думала, что в Лондоне ты уладишь вопрос с нашей квартирой и…

— Нет, извини, я полечу прямо домой. — Сэнди хотелось оказаться как можно дальше от этих мест, Англия же просто рядом. Сэнди не предполагала, что Жак попытается вернуть ее. Нет, конечно. Он четко высказался вчера вечером о том, что он о ней думает. И вместе с тем…

Сэнди очень хотелось поскорее оказаться в Нью-Йорке, в своей квартирке, в своем офисе и в своей машине. Ощутить привычную стабильность. Снова обрести все то, чего она добилась.

— Мои вещи здесь, со мной, так что мне нет никакого смысла возвращаться в Англию, — продолжала Сэнди, — это лишняя трата денег. А вопрос с квартирой ты можешь уладить по телефону: мы всегда платили за месяц вперед, значит, тревожиться не о чем.

— Да, наверное, — ответила Энн, и вдруг лицо ее оживилось. — И вообще мне пора уже проявлять инициативу, правда? Тем более что скоро я стану матерью. Эмиль всегда говорил, что я способна на многое, если меня чуть-чуть подтолкнуть.

— Он был абсолютно прав. — Встав из-за стола, Сэнди подошла к сестре и обняла ее. — Однако в твоем нынешнем положении не стоит слишком напрягаться. Все утрясется само собой.

Внезапно Сэнди почувствовала, какая огромная тяжесть свалилась у нее с плеч. Если Энн будет рассуждать в том же духе, будет польза и ей, и ребенку.

Впрочем, оставалось другое бремя — со вчерашнего вечера Сэнди упорно не покидал образ Жака Шалье. И вот с этим она ничего не могла поделать.

Такси подкатило к воротам замка точно в одиннадцать. Сэнди распрощалась с кланом Шалье — ее осыпали поцелуями и едва не задушили в объятиях. Правда, отец семейства Клод и его сын Андре уже уехали на виноградники, а провожали ее Энн, ее свекровь Арианна, невестка Одиль, девочки:

Крошки Анна-Мари, Сюзанна и Антуанетта особенно печалились по поводу отъезда вновь обретенной тетушки, и каждая из них желала одарить Сэнди долгим объятием и поцелуем. Кроме того, Сэнди должна была пообещать девчушкам, что вернется так скоро, как только сможет.

— Я обязательно приеду, когда родится ваш новый двоюродный братик или сестренка, — говорила Сэнди, садясь в такси. На глаза ее навернулись слезы, когда она взглянула на трех девчушек, стоявших в ряд у двери: вьющиеся волосы и огромные темные глаза делали их настоящими ангелочками. Одиль переводила им слова Сэнди, а они усиленно кивали головками в знак согласия. Такси тронулось с места, и Сэнди махала рукой через заднее стекло до тех пор, пока дети не скрылись из виду. Откинувшись на спинку сиденья, она почувствовала неодолимую тоску.

Сэнди была сбита с толку и откровенно несчастна. Где-то в глубине души она допускала, что поступила несправедливо по отношению к Жаку, хотя и гнала эту мысль. Он неожиданно решил, что она все еще любит Айана, но, видимо, все кончилось бы тем же, расскажи она ему правду. А это было невозможно.

Ерзая на сиденье, Сэнди крепко прижала руки к животу, потому что душевная боль перешла в тошноту. Я не могла рассказать ему все, убеждала она себя, не могла вытащить на свет Божий все унижения, испытанные мною после предательства Айана, и то чувство неполноценности, с которым я так долго жила. Я не смогу открыть этого никогда и никому на свете, думала она сейчас.

Вернувшись в Америку, Сэнди сразу же погрузилась в сумасшедшую жизнь рекламного бизнеса, полную неожиданностей и драматических моментов. Она чувствовала себя так, будто никуда и не уезжала, хотя иногда в разгар рабочей спешки и паники вдруг ощущала тупую боль в сердце. Причем боль эту ничем нельзя было унять. Сэнди каждый день задерживалась на работе, уходила из офиса поздно — падая от усталости, но зная, что, наверное, сумеет заснуть.

Однако она все равно просыпалась на рассвете с чувством, что не отдохнула.

Как бы то ни было, Сэнди считала, что она счастлива. Она внушала это себе каждое утро, когда смотрелась в зеркало, собираясь на работу. Да, я вполне довольна тем, как складывается моя жизнь, говорила она себе. Я довольна. Голубые глаза в зеркале не противоречили, но затуманивались от слез, когда она отворачивалась.

Сэнди звонила Энн по телефону три-четыре раза в неделю, и сестра уверяла ее, что с ней все будет хорошо. Итак, жизнь у Энн теперь потекла в обычном ритме. Ну и слава Богу.

Пробыв в Штатах уже месяц, однажды утром Сэнди взялась за конверт с фотографиями, отснятыми на престижном показе мод сезона. Сэнди просматривала фото, и вдруг с одного на нее взглянуло холодное, неулыбающееся лицо Моники. Не меньше минуты Сэнди сидела неподвижно, уставившись на рыжую красотку, потом нажала кнопку и вызвала Эндрю, своего помощника, которого накануне посылала на показ вместе с фотографом.

— Эндрю, — начала она, — этот вчерашний показ…

— С ним что-то не так? — Помощник подошел поближе. — Всю эту неделю они будут рекламировать модели Зака, так что, если вам не нравятся снимки…

— Нет, не в этом дело. Снимки мне нравятся, но… Вы говорите, манекенщицы пробудут в Нью-Йорке целую неделю? Все до одной?

— Совершенно верно.

— Спасибо, Эндрю. — Она сидела еще целую минуту, неотрывно глядя на фотографию, а Эндрю пытался понять, что ее не устраивает. Потом, собрав фото в конверт, Сэнди отослала их одному из коллег, чувствуя, что будет пристрастной при отборе. Она знала, что личные чувства не должны мешать работе. И не могла отделаться от мысли, что рыжая опять вторглась в ее жизнь. Причем, конечно, не случайно.

В тот вечер Сэнди приехала домой, так и не сумев выбросить эти мысли из головы.

Поставив машину в подземном гараже, она направилась было уже в холл, к лифтам, но ее окликнули:

— Мисс Гоздон! — Охранник в форме остановил ее, шагавшую не поворачивая головы, погруженную в свои мысли. — Мисс Гоздон, вон тот джентльмен ждет вас уже часа три.

Сэнди не смогла бы потом объяснить, почему она не удивилась. Возможно, с момента, когда увидела фото Моники, она вспоминала проведенные во Франции дни, а может, вернувшись в Америку, она ни на минуту не переставала думать о Жаке Шалье. Как бы там ни было, увидев его у кофейного столика, заваленного журналами, она не удивилась.

— Bonjour, Сэнди, — произнес Жак глубоким, мягким голосом. Боже, как хорошо она помнит этот голос! Поглядев в лицо Жака, Сэнди поняла, что за ним стоит сама судьба.

Он выглядел прекрасно, впрочем, он всегда так выглядел. По всей вероятности, сопровождает Монику в ее поездке, подумала Сэнди с горечью. И получает бездну удовольствия, судя по его улыбке. Сильный, волевой человек, жизнь которого идет точно по плану. В отличие от моей.

— Жак! Какой приятный сюрприз. — Сэнди заставила себя шагнуть к нему с протянутой навстречу рукой и деланной улыбкой на лице. — Каким ветром вас занесло?

— У меня здесь дела. — Когда Сэнди прикоснулась к нему, глаза Жака потеплели. — Говорят счастье приходит к тому, кто умеет ждать. А уж как я ждал! — Он схватил ее в охапку и впился в ее рот жадным поцелуем, продолжавшимся так долго, что сердце Сэнди почти остановилось. — Где вы пропадали? Уже девять вечера?

— На работе. — Она изо всех сил пыталась сохранить самообладание: пытливый взгляд охранника заставлял ее делать вид, что встреча ей приятна. — Вам следовало предупредить меня о своем приезде, и я бы сказала, что очень занята, а поэтому наверняка задержусь.

— Может, именно предполагая это, я и не предупредил.

А может, вы мною заполняете перерывы в развлечениях с Моникой, когда она занята на сеансах? Чего уж яснее… Неужели он не понимает, что я могу его вычислить, рассуждала Сэнди. Я не возражала бы, появись он просто как родственник, как брат покойного мужа Энн. Но такой поцелуй говорит совсем о другом: ему мало родственных отношений.

— Надолго ли вы в Нью-Йорк? — осторожно спросила Сэнди, направляясь к лифтам — теперь вместе с Жаком.

— Это зависит от вас, — быстро ответил Жак, не забыв кивком попрощаться с охранником.

— Жак… — Сэнди начинала злиться, хотя понимала, что у нее нет на это причины. Он всегда был свободным человеком и не скрывал своих склонностей. Единственное, что она может сделать, — это играть роль гостеприимной хозяйки в течение часа-двух, пока он не уйдет. Она будет приятной собеседницей. И будет держать его на расстоянии. Она, именно она должна задать тон этому свиданию, что нетрудно. — Ответьте на вопрос, — попросила она вежливо.

— Я пробуду здесь пять дней, Сэнди, — проговорил он с непроницаемым лицом. Ясно, сказала себе Сэнди, как раз столько, сколько будет длиться показ моделей Зака. Можно было сразу догадаться.

Прислонившись к стенке лифта, Жак смотрел на нее прищуренными глазами, руки его были засунуты в карманы свободно скроенных, по последней моде, брюк. Расстегнутый ворот рубашки открывал загорелую, мускулистую шею.

— И какой же конкретно бизнес заставил вас проделать путь до самого Нью-Йорка? — Она решилась это спросить, лишь когда двери лифта бесшумно заскользили, выпуская пассажиров.

— «Конкретно»? — передразнил Жак, не отвечая. Выйдя из лифта, он огляделся вокруг и заметил:

— Здесь шикарно, мне нравится. — Они стояли на этаже Сэнди в тихом широком коридоре — пушистый палас на полу, стены кремового цвета…

Ну и слава Богу, что нравится, подумала Сэнди и указала рукой на дверь в середине коридора. А все же, может, он ответит на вопрос, этот истый француз, умеющий скрывать свои мысли?

— Я приехал, чтобы уточнить некоторые детали договора с одним новым виноторговцем, — не торопясь начал Жак. — Конечно, можно было решить вопрос по телефону, но дело лучше делается, когда глядишь человеку в глаза. А кроме того… — он посмотрел на Сэнди, вставлявшую ключ в замочную скважину, — а кроме того, мне хотелось немного отдохнуть от виноградников, и Америка показалась самым подходящим местом.

Ну что ж, если он и врет, то лишь отчасти, подумала Сэнди, жестом приглашая его войти. Что касается договора, то это похоже на правду. Хотя и непонятно, почему он выбрал для отдыха именно Америку.

Перед ее мысленным взором снова встало кошачье личико Моники, и Сэнди с мрачной улыбкой провела Жака в большую, довольно уютную гостиную. Пожалуй, сделаю вид, что я ему верю, а если он будет настаивать на своем, помогай ему Господь. Однако она была от всей души благодарна небу за то, что вовремя увидела фотографии с показа мод и теперь знает истинную причину приезда Жака. Иначе — какой ужас! — она решила бы, что он приехал ради нее.

Мысль, что она могла оказаться такой дурой — после всего происшедшего, — заставила Сэнди поджать губы и прищурить глаза. Тем временем Жак осматривал комнату. Сэнди въезжала в уже обставленную квартиру и не добавила ничего — оставила отделку и мебель в нейтральных, пастельных тонах. От них, должна была признать Сэнди, веяло холодом. Пусть квартира ее и была довольно уютной…

В той квартире, где она жила с Айаном, все дышало жизнью. Вкус, чувство цвета, фактуры ткани позволили Сэнди превратить ту квартиру в настоящий дом, попадая в который посторонний человек сразу понимал: здесь ценят удобства и любят красоту. Однако, когда брак распался, в душе Сэнди что-то умерло. Она упорно не хотела превращать новую квартиру в уютное гнездышко. И Жак — а его было трудно обмануть, — увидев безупречную чистоту, модную, но безликую обстановку, удивился… аскетичному духу ее жилища.

— Когда я въехала в квартиру, она уже была обставлена, — повторила Сэнди вслух свое… оправдание, и тут же ею овладела досада: почему я должна оправдываться? Заглянув ему в глаза, она заметила в них что-то похожее на жалость. — Здесь мне спокойно.

— Понимаю. — Жак медленно кивнул. — Квартира успокаивает после сутолоки и суматохи рабочего дня, правильно?

— Абсолютно. — Теперь она знала, что щеки ее пылают, а желудок у нее превратился в один нервный узел. Почему бы этому Жаку не оставить меня в покое? Я не хочу его присутствия здесь, в Нью-Йорке. Смотрит на все своим орлиным взором. Зачем он вообще приехал? Что, мало ему одной Моники? — Хотите кофе? — спросила она из кухни, не поворачивая головы: она решила, что он в гостиной. Однако оказалось, что он стоит прямо у нее за спиной.

— За последние три часа я выпил столько кофе, что мне надолго хватит. Но если вы хотите сами… — Что ж, тогда, может, стакан вина? Или чего-то покрепче? — Сэнди заставила себя обернуться и на секунду-другую застыла, пораженная тем, каким большим и широкоплечим он казался в ее маленькой квартире. Жак привнес сюда что-то, чему она не находила имени и что делало атмосферу наэлектризованной до предела — до предела, будоражащего ее чувства.

— Вино? Замечательно. — Он наблюдал, как Сэнди, открыв холодильник, извлекла оттуда бутылку. — А вы ели? — спросил Жак между прочим, пока Сэнди вынимала из шкафчика над баром бокалы для вина.

— Ела?.. — Она уставилась на него, словно он произнес какие-то слова на иностранном языке.

— Да, я про еду, — терпеливо пояснил Жак. — С ножом и вилкой… ложкой, а может, и руками… Отправляли пищу в рот?..

— Я кое-что знаю про еду, спасибо. — Она гневно взглянула на него и была удивлена, когда он ответил тем же.

— Значит, вы можете ответить — да или нет? Почему вы нервничаете? Чего вы боитесь? Что я наброшусь на вас и изнасилую прямо здесь, на кухонном полу.

— Не будьте…

— Нелепым! Попробуйте еще раз это сказать. Меня никто не называл «нелепым». Ни разу в жизни. Первая — назвали вы. Да, вы сделали меня нелепым: я волновался за вас, хотел вас видеть, приехал в Нью-Йорк. Разумеется, я не ждал, что меня встретят с распростертыми объятиями, но надеялся на простую вежливость.

— Я соблюдаю вежливость! — Это прозвучало визгливо, чего Сэнди не хотела. — Я вас пригласила домой, я…

— О, благодарю, благодарю вас! — Сколько было иронии в его словах, сколько холода — в голосе. — Значит, то, что вы выказываете себя льдиной, должно меня радовать?

— Я не предполагала, что должна вас радовать. — Сердце ее стучало так громко, что она была почти уверена: он слышит. Для радости у тебя есть Моника, подумала она с горечью.

— Разве?

Тут Сэнди увидела, что он напрягся, как сжатая пружина: глаза сверкали гневом, лицо исказилось.

— Тогда, может, я позабочусь о том, чтобы чуть-чуть обрадовать нас обоих, а? Применю немного любовной терапии?

Сэнди открыла было рот, чтобы ему достойно ответить, но в тот же миг он схватил ее в объятия и зажал ее рот поцелуем. Это был гневный, яростный поцелуй. Сэнди боролась, пыталась вырваться, действовала руками и ногами, но Жак, видимо, даже не заметил ее сопротивления. Он вдавил ее в свой сильный, жесткий торс и не выпускал ее губ из своих. И тут с ней произошло то, что уже бывало раньше: не только тело, но и вся ее воля как бы размякли, поддаваясь его желаниям.

После минутной борьбы Сэнди, не отдавая себе отчета, прижалась к нему, закрыв глаза, погружаясь в транс, и лицо ее стало маской желания. Руки Жака блуждали по ее телу, и она хотела этого, хотела, чтобы он трогал ее всю, добирался до самых потаенных уголков.

— Ну что ж, хватит терапии для начала, — сказал Жак, и она с трудом поверила, что он снова отстраняет ее. Как тогда. Затуманенным взором взглянула она на жесткое, безжалостное лицо, не в силах произнести ни слова. И такое вдруг испытала унижение и стыд, что не заметила, как дрожали его руки, поправлявшие на ней одежду. — А теперь мы выпьем по бокальчику вина и решим, в какой ресторан я вас повезу. Идет?

— Что? — Сэнди не могла поверить своим ушам: неужели он назначает ей свидание? После того, как сегодня вел себя? Учитывая, что Моника, роковая женщина, где-то поблизости? А главное, отвергнув ее, Сэнди, во второй раз? — Я никуда с вами не пойду. Даже будь вы единственный мужчина на свете — тоже бы не пошла, — вспыхнула она.

— Немного сильно сказано, но я понял. — Он улыбался, казалось, он даже не обиделся. — Тогда я позабочусь, чтобы нам принесли ужин сюда, и мы поедим здесь.

— Этот вечер — не ваш.

— Он будет моим, моя сладкая льдинка-англичанка, — сказал Жак медовым голосом, и тут же рот его упрямо сжался. — Вы так пылко отвечаете на мои ласки, что нет смысла притворяться злюкой. Уверяю вас: наслаждаться любовью совсем не преступление. Настанет день, когда вы будете любоваться и упиваться моим телом, вслушиваться в мой голос, — и вот тогда уж я не отстану. Понимаете?

Нет, она решительно ничего не понимала и пыталась сообразить, что же ей делать. Уходить он не собирается, это ясно, ей остается только вызвать снизу охранника и вышвырнуть Жака из квартиры. Нет, не получится, подумала она в растерянности. Вряд ли кто-нибудь мог бы заставить Жака Шалье подчиниться — такого случая, очевидно, не было за всю его жизнь. А стареющий охранник, с сутулой спиной и брюшком, конечно же, с ним не совладает.

— Вы свинья. Хулиган, — сказала Сэнди в отчаянии.

— А вы — настоящий ребенок. — Он оглядел ее чуть насмешливо. Видимо, поцелуй немного утихомирил его самолюбие. — Не знаю, что с вами делать: то ли отшлепать, то ли гладить по головке, чтобы успокоить.

— Ни того, ни другого. И не пытайтесь!

— Не раздражайте меня, Сэнди, не бросайте вызов человеку, который вел себя как настоящий рыцарь. Это для меня, во-первых, ново, а во-вторых, добровольное ущемление моей гордости. — Все это было сказано с иронией. — Итак, где телефонный справочник? Я закажу ужин с доставкой на дом. Какую кухню вы предпочитаете — китайскую, итальянскую, индийскую?

— Никакую. — Поскольку он собрался возразить, Сэнди уточнила:

— Я приготовлю что-нибудь сама, если уж вы намерены остаться. Хочу вас отблагодарить за то, что ваша семья заботится об Энн.

— В жизни не слышал приглашения любезнее, — сухо сказал Жак. — Но пусть будет так. И пока вы готовите, я выйду и куплю приличного вина. — Говоря это, он с кислой миной осматривал бутылку, извлеченную Сэнди из холодильника. — Что купить — белое или красное?

— Красное. Или белое. Мне все равно. Сэнди заикалась от смущения, готовая отхлестать себя за то, что Жак привел ее в такое состояние. Ей совсем не нравилось возбуждение, которое он в ней вызывал, но она была бессильна ему противостоять. Каждый нерв был натянут, а спазмы в желудке и удары сердца свидетельствовали о том, что собственный организм ее предавал.

Несмотря на это состояние, а может быть, и благодаря ему Сэнди приготовила изумительное мясное суфле и к нему гарнир из овощей. Вино, купленное Жаком, оказалось выдержанным, ароматным и крепким, а обычный фруктовый салат, поданный ею на десерт, был восхитительным.

Сэнди была счастлива, что догадалась зайти в магазин накануне вечером. Жак, подолгу живущий в одиночестве и по-холостяцки, конечно же, думала она, оценит то, что я смогла приготовить такой ужин буквально за полчаса. Это говорит в мою пользу, отметила она про себя, а может, и дополнит мой образ деловой, преуспевающей женщины. Вряд ли Жак поверит, что вчера вечером в холодильнике не было ничего, кроме двух помидоров и куска засохшего сыра.

— Я и не знал, что вы так прекрасно готовите, — тихо сказал Жак после того, как попросил третью порцию фруктового салата.

— Откуда вам знать? — ответила Сэнди, ставя перед ним чашу с салатом и к ней — кувшинчик со сливками.

— Но теперь знаю. И ведь не зря говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

— В этой поговорке хромает анатомия. Путь к сердцу мужчины… лежит… проходит несколько ниже.

— Сэнди, как не стыдно! Я просто шокирован. — Он засмеялся, не отрываясь глядя на нее.

— В этом я очень сомневаюсь, — ядовито сказала Сэнди, — мне кажется, что в этой жизни мало что может вас шокировать, Жак Шалье. — Видимо, вино развязало мне язык, подумала Сэнди, отводя взгляд и допивая вино.

— Вот здесь вы правы. — Красивое лицо его помрачнело, — Во всяком случае, теперь действительно мало что… Но я думаю, это не так уж весело — быть… как это по-английски — толстокожим?

— Именно так, как вы сказали. — Сэнди улыбнулась, но он остался серьезным. Нагнулся к ней и взял ее руки в свои.

— Хочу вам кое-что рассказать, Сэнди. Возможно, это поможет вам понять, что я за человек. Проникнуть в мою суть.

— Но я…

Он остановил ее, приложив палец к губам.

— Выслушайте меня. Вы — сестра Энн и член моей семьи, хотите вы этого или нет. Не думаю, что наша с вами вражда пойдет на пользу будущему племяннику или племяннице.

Вражда? — подумала Сэнди в растерянности. Какая же это вражда, если я таю от каждого его прикосновения? Хотела бы я с ним враждовать… С этим я бы как-то справилась, а вот с его притягательностью… Во мне просыпается желание при одном взгляде на него, а это гораздо опаснее, чем вражда.

— Когда я был моложе, гораздо моложе, чем сейчас, — начал Жак, грустно улыбнувшись, — я был помолвлен с девушкой, на которой собирался жениться. — Удар, полученный Сэнди в солнечное сплетение, казалось, докатился до кончиков пальцев на ногах. Она слушала не шевелясь. — Девушка была моей ровесницей, — продолжал он. — Мы познакомились на первом курсе университета и с тех пор не расставались ни на минуту.

— Ни на минуту? — эхом отозвалась Сэнди. Он отпустил ее руки, поднялся и встал спиной к ней, у окна. Казалось, его привлекла панорама Нью-Йорка.

— Разумеется, я выражаюсь фигурально. Жаклин была свободолюбива, но по молчаливому договору мы не изменяли друг другу.

— Ясно. — Мне это все равно, конечно же, все равно, лихорадочно убеждала себя Сэнди. Он мне — никто. Я даже не знаю, зачем он все это рассказывает.

— Мы получили дипломы в один и тот же день, потом сняли квартирку в Париже и через какое-то время открыли свое дело — конечно, на деньги, которые одолжили у моих и ее родителей. Наше маленькое бистро сразу стало приносить доход, и неплохой. Прошло месяца два, и мы назначили день свадьбы — на начало ноября, когда спадет поток посетителей. И вдруг, тринадцатого октября, ее нашли мертвой на улице. В районе, где процветал наркобизнес.

— Наркотики? — переспросила Сэнди в ужасе.

— По всей вероятности, она пробовала слабую «травку» еще в университете, — Жак говорил все это совсем спокойно, — полицейский врач выяснил, что она перешла на героин всего за несколько дней до смерти. То, что наше бистро приносило доход, позволило ей попробовать более дорогое «удовольствие».

Родители ее были безутешны: Жаклин — их единственный ребенок. Возможно — и в тех обстоятельствах это понятно, — они считали, что виноват я. Они не могли поверить, что я ничего не знал. Мои родители проявили больше выдержки, но это и понятно: я не умер, я остался жив. Их не ослепило горе.

— Но… — Сэнди помедлила, — разве не было никаких следов у нее на теле? — Вопрос прозвучал беспомощно, Сэнди так хотела, чтобы Жак отвернулся от окна и она могла бы видеть его лицо.

— Я их не замечал. Ирония судьбы заключалась в том, что наркотиками ее снабжал наш лучший друг — мы вместе учились в университете, — и я считал его почти братом. Он занимался этим с самого начала. Потрясенный смертью Жаклин, он признался во всем, когда полиция его задержала. Сам того не зная, он подсунул Жаклин плохую смесь. Тот, кто его снабжал, смешал героин с другими наркотиками, и, насколько мне известно, пять человек погибло от одной партии. Однако дело в том… — наконец-то Жак повернулся к Сэнди, но лицо его было безучастным, — дело в том, что я ничего не знал: ни о Жаклин, ни об этом «приятеле»… совсем ничего. Я был знаком с обоими три года, жил вместе с Жаклин почти полгода, и вот — не знал главного. Ты не представляешь себе, что я чувствовал потом.

О, я-то представляю себе, еще как.

— Итак, какое-то время я словно бы отбывал наказание: во мне боролись жалость, чувство вины, горечь утраты. — На секунду с него спала маска, и Сэнди увидела боль в его глазах. — А потом я решил: буду продолжать жить, но по своим правилам. Никаких привязанностей, никаких обязательств, никакого доверия. Не получалось… Тогда я выбрал другую тактику: ничего не даю и ничего не жду взамен. А если предупреждать об этом в начале отношений, потом не бывает никаких обид.

— И эта тактика себя оправдала? — мягко спросила Сэнди.

— Да. — Жак посмотрел на нее в упор. — Но не в последнем случае.

Он, конечно, намекает на Монику. Откровенность, с которой он поведал свою историю, горечь, оставшаяся в его душе, — все это породило у Сэнди желание подойти к нему, как-то его утешить, сказать: «Я вас понимаю». Но мысль о Монике парализовала ее язык и пригвоздила к месту.

Однако откровенность его, желание высказать то, что тяготило его много лет, объясняются очень просто. Он не хочет, чтобы стычки между ним и Сэнди дурно сказались на Энн, а потом и на будущем ребенке. Только и всего. Он вполне может держать под контролем свои вспышки страсти, для такого человека речь идет об одном — о чисто физическом удовольствии. Он только что довольно откровенно поведал о жизни, которую ведет.

Сэнди подумала: я должна ценить то, что он так доверился мне, рассказал о своем прошлом. И больше ничего не ждать. Сэнди гордо вскинула голову, хотя сердце ее стучало, как отбойный молоток, и все в ней кричало: «Какая несправедливость!» Ведь она его любит. Нет, она не удивилась этой мысли. Сэнди любила его с того момента, когда он у себя дома, стоя перед ней обнаженный, помогал ей совладать с истерикой, а потом еще пошутил, что его нагота прежде не доводила женщин до слез. Я уже тогда его любила, думала Сэнди, но боролась с собой изо всех сил.

— Спасибо за откровенность, Жак, — сказала она вслух, слабо улыбнувшись. Голос дрожал, но достоинство удалось сохранить. Сэнди встала из-за стола и продолжила:

— Я уверена, что этот ваш шаг поможет нашим отношениям в будущем, и для Энн так будет лучше.

— Для Энн? — Он уставился на нее, не понимая.

Сэнди отвернулась, словно не могла на него смотреть. Да так оно и было — не могла. Слишком тяжело это все: видеть его здесь, знать, что она его любит, — это для нее равносильно самоубийству! — да еще и ревновать его к Монике…

— Я на минутку, в ванную. Сейчас вернусь. Жак хотел ее остановить, но она убежала. Потому что лицо ее было залито слезами и, обернись она, Жак бы увидел… А это унизило бы ее окончательно. Я сама навлекла на себя эту муку, повторяла Сэнди, винить больше некого. Теперь — оставшуюся часть вечера — она будет сохранять достоинство и выдержку. Нет, это будет нелегко, но не труднее того, что выпало на ее долю за последние три года. Она выдержит.