"Волшебник у власти" - читать интересную книгу автора (Брукс Терри)

Глава 3. ГРАУМ-ВИТ

Абернети вдруг очнулся. Слово «проснулся» здесь бы не подошло, потому что он и не спал, по крайней мере в обычном смысле этого слова. Несмотря на то что глаза Абернети были закрыты, он постоянно чувствовал яркий свет и при этом задерживал дыхание, словно под водой. И вдруг ощущение ослепительной яркости пропало. Абернети открыл глаза. Вокруг был полумрак, и ему пришлось подождать, пока глаза привыкнут к тусклому свету. Писцу показалось, что впереди него — ограда из прутьев. Он закрыл глаза и снова открыл их. О небо! Похоже, он попал в какую-то клетку.

Абернети попытался встать (при своем странном «пробуждении» он обнаружил, что сидит). Однако оказалось, что в этой клетке встать невозможно: голова его упиралась в потолок. Он стал осторожно водить рукой, коснулся сперва потолка, потом пошарил сбоку. Но что это перед ним? Не железная решетка, а причудливый и довольно красивый узор из стекла. Сверх того, странная клетка, в которую он попал, была не квадратной, а шестиугольной формы. Абернети никогда в жизни не видел шестиугольных клеток!

Он огляделся. Писец с удивлением понял, что находится не в клетке, а внутри какой-то витрины, вроде тех, что бывают на выставках. Ногами он зажимал две красивые вазы и стеклянный сосуд, так что начал бояться, что они расколются при малейшем движении, даже если он будет только дышать. Однако покамест ничего не случилось.

В изумлении Абернети огляделся еще раз. Его «витрина» действительно находилась в каком-то полуосвещенном зале, заполненном шкафчиками и полками, на которых были выставлены предметы искусства. В полутьме трудно было рассмотреть эти экспонаты: сквозь маленькие и слишком высоко расположенные окна едва поступал свет. Стены были украшены гобеленами, а каменные плиты пола покрывал роскошный ковер ручной работы.

Абернети нахмурился. Куда же это, во имя всего святого, он попал? А все этот проклятый волшебник! Конечно, может быть, думал писец, он сейчас все еще находится в замке Чистейшего Серебра, в каком-нибудь забытом зале, где хранятся всякие древности? Однако… Что «однако», этого Абернети сам точно сказать не мог, но чувствовал, что находится вовсе не там. Что наделал этот волшебник Тьюс?!

Тут кто-то открыл дверь в боковой стене зала, вошел и тихо закрыл ее за собой. Писец сощурился, пытаясь различить, кто бы это мог быть. Он даже задержал дыхание. Кто бы ни был вошедший, ясно было, что он еще не знал о существовании Абернети. Неизвестный шел не спеша, время от времени останавливался, смотрел на экспонаты. Абернети решил, что этот гость пришел сюда полюбоваться искусством. Между тем шаги приближались. Из-за своего неудобного положения внутри выставочной витрины Абернети не мог повернуть голову так, чтобы разглядеть как следует, кто приближается к нему сзади. К тому же, чего доброго, он мог здесь что-нибудь разбить. Абернети тяжело вздохнул. Все равно делать что-то нужно. Нельзя же просто сидеть здесь сложа руки.

И вот уже кто-то подошел сзади к его витрине, обошел ее и остановился. Абернети увидел девочку, которая смотрела на него снизу вверх. На вид ей было не больше двенадцати, она была тоненькая, круглолицая, русоволосая, с короткой стрижкой. Глаза у девочки были голубые, а на носу — веснушки. Она рассматривала его с явным удивлением. Абернети замер затаив дыхание, надеясь, что незнакомка потеряет к нему интерес и пойдет дальше, но она не уходила. Наконец писец не выдержал напряжения и моргнул.

— О! — воскликнула девочка. — Так и есть: живая собачка!

Абернети выдохнул. Этого следовало ожидать — такой уж нынче денек.

Девочка смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Бедняжка! — заговорила она снова. — Заперли тебя здесь и не дали ни еды, ни воды. Бедная собачка! Кто так поступил с тобой?

— Один болван, который вообразил себя волшебником, — ответил писец.

Теперь она посмотрела на него с нескрываемым изумлением.

— Как! Ты умеешь разговаривать?! — спросила она громким шепотом, словно не веря своим ушам. — Вот так собачка!

Абернети нахмурился:

— Ты не могла бы не называть меня собачкой?

— Не могла бы.., то есть, я хотела сказать, конечно, могла бы. — Она подошла поближе. — Как тебя зовут, собачка?.. Ох, извини, как твое имя?

— Абернети.

— А меня зовут Элизабет. Не Бетти, не Лиза, не Лиззи, а именно Элизабет. Терпеть не могу эти уменьшительные имена. Мамы и папы придумывают их, не спрашивая, нравится это или нет, и пожалуйста — окрестили на всю жизнь. Настоящее мое имя — Элизабет. Так звали мою двоюродную бабушку. — Девочка помолчала. — А как ты научился разговаривать?

Абернети снова насупился:

— Так же, как и ты, должно быть. Я, между прочим, окончил школу.

— Правда? У тебя на родине собак учат разговаривать?

Абернети уже начал сердиться:

— Да я тогда не был собакой! Я был человеком. Элизабет была поражена:

— Что ты говоришь! — Она помолчала немного, видимо, размышляя над его словами. — А, понимаю, тебя заколдовали, правда? Ну, как в сказке «Красавица и чудовище». Знаешь, там злые колдуны превратили одного прекрасного принца в отвратительное чудовище, и он не мог расколдоваться, пока его кто-нибудь не полюбит по-настоящему. Может быть, и с тобой случилось что-то вроде этого, Абернети? Тебе так не кажется?

— Ну, в общем…

— Это был злой волшебник, да?

— Ну, как сказать…

— А почему он превратил тебя в собаку? Какой ты породы, Абернети?

Абернети почувствовал жажду.

— Скажи, ты не могла бы выпустить меня отсюда? — спросил он.

Элизабет бросилась к дверце, но вдруг остановилась в испуге:

— Тут заперто, Абернети. Эти стеклянные колпаки всегда заперты. Микел никогда не забывает это проверить: боится, как бы чего не пропало. Знаешь, он очень недоверчивый. — Она вдруг умолкла. — Ох, а куда девалась бутылка, которая здесь хранилась? Тут была бутылка с нарисованными на ней танцующими клоунами — вот, ее нет. Куда она могла деться? Микел взбесится, когда узнает об этом. Ты, случайно, не сидишь на ней, Абернети?

— Понятия не имею, Элизабет, — ответил удивленный писец. — Я тут ничего не вижу, тем более что я даже не могу двигаться свободно, а без этого ничего не разглядишь. Если не выберусь отсюда, я так и не узнаю, на чем сижу.

— Я же сказала, что дверь заперта, — печально повторила Элизабет. — Хотя, может быть, мне удастся достать ключ. Знаешь, мой папа — управляющий в Граум-Вит. Он недавно ушел, но я могу войти в его комнату. У него есть все ключи. Не беспокойся, Абернети, я сейчас!

С этими словами она удалилась, а Абернети предался невеселым размышлениям. О какой это бутылке она толкует, кто такой Микел и что такое Граум-Вит? Некогда он знал одного Микела и имел представление о Граум-Вит. Но это было очень давно, и он, к счастью, позабыл и Микела, и Граум-Вит…

Писец вдруг почувствовал неприятный холодок под ложечкой. Нет, не может быть! Это просто совпадение. Или он не так понял слова девочки.

Наконец Элизабет появилась снова. Она вставила в замок большой резной ключ и повернула его. Дверь из стекла и металла отворилась, и Абернети оказался на свободе.

— Благодарю тебя, Элизабет! — сказал он.

— Добро пожаловать на волю, Абернети, — ответила девочка. Она поставила вазы на свои места и внимательно осмотрела стеклянную витрину. Видимо, искала пропавшую бутылку, но поиски оказались тщетными. Девочка снова заперла дверь и печально сказала:

— Ее нет на месте.

Абернети выпрямился и разгладил свою одежду.

— Даю тебе слово, я ничего не знаю об этой бутылке, — ответил он.

— Я-то тебе верю, — ответила Элизабет. — Только Микел может не поверить. Он очень недоверчив в таких делах. Даже не разрешает людям заходить сюда, только если сам пригласит их, а в таких случаях он сам же и находится здесь вместе с ними постоянно. Я могу входить в этот зал только потому, что мой папа управляющий. Я люблю приходить сюда полюбоваться на все это. Знаешь, тут на дальней стене есть картина, на которой люди действительно двигаются! А еще — музыкальная шкатулка, которая сама играет то, о чем ее попросишь. Не знаю, что было в этой бутылке, но, верно, что-нибудь особенное. Микел никого не подпускал к этой безделушке.

Картина с движущимися людьми? Музыкальная шкатулка, которая сама играет? Все это могло означать только волшебство.

— Элизабет, — перебил ее Абернети, — а где я нахожусь?

— В Граум-Вит, конечно, — ответила удивленная девочка. — Разве я не сказала тебе?

— Да, да… Но где это — Граум-Вит?

— В Вудинвилле, конечно.

— А где находится Вудинвилл?

— Немного к северу от Сиэтла, в штате Вашингтон, в Соединенных Штатах Америки. — Девочка заметила изумление Абернети. — Ты разве никогда не слыхал об этих местах, Абернети?

Он покачал головой:

— Таких мест нет в моем мире. Я боюсь, мне неизвестно, где… — Вдруг он осекся. — Элизабет, — сказал писец с беспокойством, — слыхала ли ты о таком городе — Чикаго?

Она улыбнулась:

— Конечно. Чикаго — в Иллинойсе. Но это очень далеко отсюда. Ты что, из Чикаго, Абернети?

— Нет, но мой король оттуда.., то есть жил там раньше. Послушай, это просто какой-то кошмар. Значит, все-таки я уже не в Заземелье! Я попал в мир нашего правителя… А все этот болван волшебник! — Он вдруг умолк в ужасе. — О небо! У меня же остался медальон. Медальон Его Величества!

В отчаянии он схватился за цепь, на которой висел медальон короля. Между тем Элизабет начала причитать:

— Абернети, ты только не пугайся, все будет хорошо. Я помогу тебе, вот увидишь. Мы что-нибудь придумаем. — Она утешала и гладила его.

— Элизабет, ты не поняла! — ответил он. — Этот медальон — талисман нашего короля, но пока я здесь. Его Величество лишен защиты. Талисман нужен ему там, в Заземелье. Он уже не в своем прежнем мире… — Тут Абернети снова испуганно умолк. — Значит.., это его прежний мир?! Элизабет, ты сказала, что это место называется Граум-Вит, а здешнего хозяина зовут Микел?

— Абернети, милый, успокойся. Его зовут Микел Ард Ри.

У Абернети был такой вид, будто у него стало плохо с сердцем.

— Микел Ард Ри… — вымолвил он едва слышно, словно боялся произносить вслух. — Элизабет, ты должна спрятать меня!

— Но что случилось, Абернети?

— г Дело в том, что этот Микел Ард Ри — мой злейший враг.

— Но почему? Из-за чего вы стали врагами? — Элизабет явно сгорала от любопытства. — Он что — друг волшебника, который превратил тебя в собаку?

— Элизабет, — Абернети старался говорить как можно спокойнее, — обещаю тебе все рассказать, но только после того, как ты спрячешь меня. Нельзя, чтобы меня нашли здесь, особенно с этим медальоном!

— Хорошо, хорошо, — заверила девочка. — Я обещала помочь, и я помогу. Сразу тебя здесь никто не увидит. Постоянно здесь почти никого не бывает, кроме моего папы, а его не будет несколько дней. Но надо найти способ вывести тебя отсюда. Это не так-то легко, потому что тут все время кто-нибудь ходит по коридорам. Мне надо подумать…

Она стала внимательно рассматривать Абернети, которому захотелось на время стать невидимкой. Потом девочка вдруг радостно захлопала в ладоши.

— Я придумала! — улыбнулась она. — Мы с тобой устроим представление.

Абернети это было не очень по вкусу, но он согласился, потому что Элизабет считала это надежным. Писец безотчетно доверял девочке и не ставил под сомнение ее желание помочь ему. Абернети готов был на все, лишь бы укрыться где-нибудь. Меньше всего на свете ему хотелось свидеться с Микелом Ард Ри.

Поэтому он стал на четвереньки, позволил Элизабет надеть на него самодельный ошейник и вывести из зала на поводке, словно настоящую собаку. Это было неудобно, унизительно и постыдно, но все же Абернети дал согласие на подобный театр. Он даже согласился обнюхивать разные предметы по дороге и вилять хвостом.

— Только ни в коем случае не разговаривай, — предупредила его Элизабет, когда они вышли в коридор. Там было так же темно, как и в витринном зале. И Абернети убедился, что каменный пол был холодным. — Если кто-нибудь нас заметит, — продолжала девочка, — то я просто скажу, что ты моя собака и я тебя так нарядила ради игры. По-моему, увидев твой наряд, они ничего другого и не подумают.

«Замечательно, — раздраженно подумал Абернети, — а чего такого в моей одежде?» Но вслух он ничего не сказал.

Они долго шли по коридорам. Все они были тускло освещены лампами или в их стенах были сделаны маленькие окошки. Теперь Абернети пришел к выводу, что Граум-Вит — это замок наподобие Чистейшего Серебра. Его навело на мысль, что Микел Ард Ри, должно быть, не изжил своих детских воспоминаний. А эта мысль, в свою очередь, пробудила в душе писца любопытство. Но думать о Микеле сейчас очень не хотелось. Абернети боялся, что этот человек, если не перестать думать о нем, может вдруг появиться здесь, и писец заставил себя на время забыть о нем.

Девочка и пес долго шли, не встретив ни души, пока, свернув за угол, не столкнулись с двумя людьми в черной форме. Элизабет остановилась, а Абернети тут же спрятался за нее, сожалея, что ее тонкие ноги вряд ли смогут скрыть его от глаз незнакомцев. Он стал деловито обнюхивать плиты пола, стараясь выглядеть как обыкновенная собака.

— Здорово, Элизабет, — приветствовали ее люди в черном.

— Это твоя собака? — спросил один из них. — Бьюсь об заклад, псу не очень-то по нраву этот немыслимый наряд.

— Совсем не по вкусу, — согласился второй.

— А что это у него на носу? Очки? — спросил первый. — Где ты все это достала?

— Чудной наряд для собаки, — заметил его товарищ. Он протянул было руку к Абернети, но тот, неожиданно для себя самого, заворчал. Человек в черном отдернул руку. — Не очень-то дружелюбный пес, — сказал он.

— Он просто испугался, — примирительно сказала Элизабет. — Он ведь вас еще не знает.

— Пожалуй, я могу понять его, — заметил охранник. Он повернулся к товарищу:

— Ну, пошли, Берт. Но тот, видимо, колебался.

— Знает ли твой отец об этой собаке, Элизабет? — спросил первый. — Кажется, он говорил, что тебе не следует держать домашних животных.

— Да он передумал, — ответила девочка. Абернети уже тащил ее за собой. — Ну, мне пора, — сказала она. — Пока.

— Пока, Элизабет, — ответил охранник. Он уже пошел прочь, но потом повернулся и спросил у нее:

— А какой породы эта собака?

— Не знаю. Просто дворняжка, — внезапно нашлась девочка.

Абернети чуть было не укусил ее.

— Я не дворняжка! — заявил пес, как только они отошли на безопасное расстояние. — Я пшеничный терьер. У меня родословная, может быть, получше, чем у тебя.

Элизабет покраснела.

— Извини, Абернети, — сказала она, виновато опустив глаза.

— Ну, ничего, — ответил он примирительно, смущенный собственной вспышкой.

— Я только хотел подчеркнуть, что, несмотря на мою внешность, я хорошего происхождения.

Теперь они сидели в ее комнате, на краю кровати, в относительной безопасности. Комната была светлой в отличие от других помещений, которые писец увидел раньше в этом здании. Стены оклеены обоями, спальню украшала мягкая мебель, пол устлан коврами, тут и там стояли статуэтки и чучела животных. Письменный стол, полка с книгами и картины, изображавшие птиц и зверей, довершали убранство комнаты.

— Расскажи, что у вас было с Микелом? — попросила Элизабет. Абернети напрягся.

— Микел Ард Ри — первопричина того, что я превратился в собаку, — ответил он. — Если честно, Элизабет, я не знаю, следует ли мне рассказывать эту историю.

— Но почему?

— Прежде всего потому, что тебе трудно будет поверить во все это…

— Ну да, — ответила она. — В то, что тебя заколдовали, или в то, что ты пришел из другого мира. — Она покачала головой. — Знаешь, Абернети, я вполне могу поверить в это. Я верю, что есть вещи, о которых многие люди ничего не знают, как, например, волшебство. Папа говорит, что на свете есть немало такого, во что люди не верят, потому что не понимают. Я никому не рассказываю об этом, кроме моей лучшей подруги Ниты, но я думаю, что есть на свете и другие миры, где тоже живут люди.

Абернети посмотрел на девочку с уважением.

— И ты права, — ответил он. — Здесь не мой родной мир, но и Микел Ард Ри тоже не из этого мира. Мы оба из мира, который называют Заземельем, это такое королевство, не очень большое, но очень далекое, находящееся как бы на границе миров, окруженное туманными землями, которые являются царством фей. Туманы считаются источником волшебства. За пределами этого сказочного мира живут другие народы, не знающие или почти не знающие магии.

Он умолк, думая, как перейти к своей истории. Элизабет не сводила с него глаз, и Абернети не видел в ее взгляде недоверия.

— Все это случилось больше двадцати лет назад, — решился писец. — Отец Микела был тогда нашим королем. Шел последний год его жизни, а я был придворным писцом. Микел был примерно твоего возраста, но, конечно, очень не похож на тебя.

— Он был плохим мальчиком? — поинтересовалась Элизабет.

— Да.

— Нельзя сказать, чтобы он и сейчас был очень хорош.

— Значит, он с тех пор мало изменился. Я играл с мальчиком и занимал его по просьбе короля. Он был не очень хорошим ребенком, но стал еще хуже, когда взял его под свое крылышко Микс. Это был наш придворный колдун, очень скверный малый. Подружившись с мальчишкой, он стал учить его азам волшебства, и Микелу это пришлось по вкусу. Помню, когда я играл с ним, он все воображал, что он хозяин замка под названием Граум-Вит, твердыни, которая может устоять против сотни вражеских армий и десятка колдунов. Ему нравилось воображать себя непобедимым владыкой. Ну а я был свидетелем и участником его игр. Не мое дело было решать, во что играть мальчику и как его воспитывать… Старый король был насчет всего этого другого мнения, нежели я. Но, боюсь, Микел рос настоящим маленьким чудовищем.

— Он гадко вел себя с тобой? — участливо спросила девочка.

— Да, но не хуже, чем с другими. Я-то, будучи придворным, находился еще в несколько лучшем положении. А с животными мальчишка обращался особенно жестоко. Ему, кажется, доставляло истинное удовольствие мучить их. Особенно он почему-то ненавидел кошек. Если он ловил заблудших кошку или кота, то сбрасывал их со стен замка.

— Но это ужасно! — воскликнула девочка.

— Я так и говорил ему, — кивая сказал Абернети. — А однажды я застал его за настолько отвратительным занятием, что даже сейчас не решаюсь о нем рассказать. Тут мое терпение кончилось. Я схватил мальчишку, положил его к себе на колени лицом вниз и хлестал прутом, пока он не взвыл. В тот момент я и сам не думал, что делаю. Потом мальчишка вскочил и с воплем выбежал из комнаты. Он был вне себя от злобы.

— Ну, он заслужил это, — уверенно заявила Элизабет, даже не подозревая, что именно натворил избалованный Микел.

— И все же, — продолжал Абернети, — с моей стороны это была страшная ошибка. Мне следовало рассказать обо всем королю по его возвращении. Король тогда уехал куда-то, а мальчишка был оставлен на попечение Микса. К нему он и побежал и потребовал, чтобы мне отрубили руку. Микс, как я потом узнал, засмеялся и согласился. До меня ему не было дела, к тому же он считал, что я настраиваю против него старого короля. Так что Микел позвал своих стражников, и они стали искать меня. В отсутствие короля Микс был регентом, и защитить меня было некому. Я бы скорее всего действительно лишился руки.

— Но этого не случилось, — вставила Элизабет.

— Верно. Раньше всех меня нашел Тьюс. Он был единственным братом Микса и тоже волшебником, хотя и менее способным. Тогда он явился ко двору, надеясь, что король его куда-нибудь пристроит. Мы с советником были друзьями. Он не очень-то любил своего братца и пришел предупредить меня о замысле. Убежать я бы не успел, спрятаться мне было негде: Микел слишком хорошо знал замок. Вот почему я и позволил Тьюсу превратить меня в собаку — чтобы спастись. Этот замысел удался, но, увы, после советник не смог превратить меня снова в человека.

— Значит, получается, что в собаку тебя все-таки превратил злой волшебник, — заметила Элизабет. Он замотал головой:

— Нет, но мне от этого не легче.

— И что же, — спросила девочка, — ты все эти годы был собакой.., то есть этим.., пшеничным терьером?

— Да, пшеничным терьером. Хотя душа моя осталась человеческой, а еще я сохранил человеческую речь и руки.

Элизабет улыбнулась не по-детски грустно:

— Хотела бы я помочь тебе, Абернети. Помочь превратиться обратно в человека.

— Кое-кто уже пытался это сделать, — тяжело вздохнул он. — Вот почему я здесь и оказался. Это снова проделки Тьюса. Боюсь, с тех пор он не стал лучше владеть своим искусством. Ему показалось, что он наконец нашел способ превратить меня в человека, но снова волшебство сработало не так, как ожидал, и вот я оказался, словно в ловушке, в замке моего злейшего врага.

— Папа говорил мне, — сказала Элизабет, — что Микел бывает очень жесток с животными. Вот почему и не разрешали мне держать их дома — чтобы с ними не случилось ничего плохого. Потому-то ни у кого в Граум-Вит нет ни кошек, ни собак, ни птичек.

— Неудивительно, коли рядом такой злодей, — задумчиво ответил Абернети. Девочка вдруг нахмурилась:

— Но стража, думаю, расскажет ему о том, что у меня появилась собака. Стражники ему обо всем рассказывают. Этот дворец охраняют, словно тюрьму. Даже мой папа, хотя он и управляющий, не может везде ходить свободно. Микел, однако, ему доверяет. Он тут отвечает за все.., почти за все. Только стража не подчиняется папе, а лишь самому Микелу.

Абернети молча кивнул. Он снова подумал о медальоне, который висел у него на шее. Что будет, если он попадется с этим медальоном?!

— Я очень не люблю Микела, — сказала Элизабет, — хотя он пока не сделал мне ничего плохого. Он какой-то.., гадкий.

Абернети подумал, что это слово весьма подходит к Микелу Ард Ри.

— Мне очень надо выбраться отсюда, Элизабет, — заговорщицки прошептал он.

— Помоги мне, пожалуйста.

— Но куда же ты пойдешь, Абернети? — тоже шепотом спросила девочка.

— Это не так важно, лишь бы уйти отсюда, — ответил писец. — До сих пор я не могу понять, как я оказался не где-нибудь, а именно здесь!

— Наверное, мне придется уйти с тобой, — решительно сказала вдруг Элизабет.

— Нет, нет! — испуганно воскликнул Абернети. — Тебе нельзя со мной. Я должен уйти один!

— Но ты даже не знаешь, куда пойдешь.

— Я смогу найти дорогу, поверь мне. С медальоном можно даже вернуться в Заземелье. Король как-то рассказывал мне про какое-то место под названием «Виргиния». Я найду ее.

— Но это же совсем в другом конце страны! — воскликнула девочка в ужасе.

— Как же ты попадешь туда?

Абернети удивленно уставился на нее.

— Найду как-нибудь, — ответил наконец писец. — Сейчас главное — выбраться отсюда. Поможешь мне?

— Конечно, помогу, — с готовностью ответила Элизабет, вставая с кровати. Подойдя к окну, девочка посмотрела в небо. — Мне надо подумать, как бы потихоньку вывести тебя из наших ворот — их ведь охраняет стража. Пожалуй, сегодня уже поздно. Лучше подождать до завтра. Мне нужно с утра идти в школу, но к четырем я прихожу домой. Однако я могу сказаться больной и остаться дома. Дело в том, что здесь я не смогу тебя прятать долго. Все же, я думаю, нам лучше уйти вместе.

— Я понимаю. Но этого делать нельзя. Ты еще слишком юная, а путь будет очень опасным. Элизабет резко отвернулась к окну.

— Папа иногда говорит то же самое, — сказала она, надув пухленькие губки.

— Понятное дело, — словно извиняясь, ответил Абернети.

Она снова повернулась к нему и улыбнулась. Абернети вдруг увидел собственное отражение в зеркале за спиной девочки — увидел себя таким же, как она видела: собаку в очках, в красном костюме, расшитом золотом, сидевшую на краю кровати… Он понял, каким смешным, должно быть, ей кажется, и смутился.

— Останемся ли мы с тобой друзьями, Абернети, уже после твоего ухода? — спросила девочка, к его великому удивлению.

Он улыбнулся (насколько это возможно для собаки) и ответил:

— Конечно, останемся, Элизабет.

— Ну и отлично! Знаешь, я очень рада, что именно я нашла тебя.

— Я тоже.

— И я хотела бы, чтобы ты все же взял меня с собой.

— Понимаю.

— Подумай об этом.

— Непременно.

— Обещаешь?

Абернети тяжко вздохнул:

— Послушай, Элизабет!

— Что!

— Мне будет лучше думаться, если я чего-нибудь поем, а еще лучше — если и попью.

Она быстро вышла из комнаты. Абернети смотрел ей вслед, и сердце его учащенно постукивало. Элизабет понравилась ему. Он даже подумал о том, что рядом с ней и собакой побыть одно удовольствие.