"Учитель (Евангелие от Иосифа)" - читать интересную книгу автора (Джин Нодар)

7. Капитан стал майором послезавтра…

Как я и ожидал, рассказывал Власик так же вредно, как Лаврентий.

Лаврентий самоуверен: даже кроссворд заполняет сразу чернилами. И поэтому рассказывает хитро: сперва — главное, а потом — детали. Получается вред: вот тебе мои выводы, на которых я основываю факты. Он начинает всегда со смысла, а это опасно.

Власик же и главное, и детали рассказывает одновременно, не разбираясь ни в том, ни в другом. А если и разбирается, то не верит, что разбирается. Он ни во что не верит. Даже атеистом не стал потому, что атеист верит в несуществование бога. Поэтому Власик рассказывает не только без смысла, но и без всего остального.

У Лаврентия полувековой опыт жизни. Власику столько же, но опыт у него годичный, которому полвека.

В жизни ничего не происходит, но Лаврентий живёт так, слов-но в его жизни каждый год происходит ничего. Ничего не происходит и у Власика, но за полвека это произошло с ним уже 50 раз.

Ни один, ни другой поэтому не способен повествовать безвредно. Перескажу тут сам.

Паписмедашвили, или Паписмедов, — еврейская фамилия, и майор — Ёсик, то есть, Иосиф! — родился в Петхаине, в еврейском квартале Тифлиса. Ровесник революции и Учителя, когда того казнили. Сперва, в Тифлисе, изучал семитские языки, а потом, в Москве, историю.

Был не только талантлив, но и сообразителен: стал чекистом. Работал поначалу в Центре и считался там лучшим из молодых работников. А с 43-го — в оккупированном Тегеране. Там, по заданию Центра, сдружился с молодым, но слабоумным шахом Мохаммедом-Реза, которого обхаживали и американцы.

Я услышал фамилию Паписмедова, когда в том же году, в ноябре, съездил в Иран на конференцию с тогдашними союзниками.

Фамилию знал раньше. В детстве. Был у нас с мамой сосед Давид Паписмедашвили. Мелкий торговец. Любил меня, как сына.

И жалел за то, что мой отец, во-первых, много пил, во-вторых, не умел этого делать, в-третьих, пил не вино, а главное — умер не естественной смертью. То есть — не от водки. А в драке.

Давид иногда подбрасывал мне деньги, чтобы я не отвлекался от учёбы. От бога — ибо меня готовили в священники. Я тоже к нему привязался.

А он к тому же за Кеке, за мамой, волочился, хотя и женатый был. Я даже где-то читал, будто Давид и был моим отцом. За исключением Святого Духа — кого только мне в папы не прочили!

А про Давида я вычитал это после того, как принимал его в Кремле в 24-м. У Кеке я бы никогда не спросил, а у него — если бы прочёл раньше — спросил бы. Прямодушный был мужик: грузинские евреи не похожи на российских. Они из другого колена. Тоже потерявшегося, но — совсем иначе.

Мы с Давидом тогда у меня пили. Я — вино, а он — водку, хотя жалел отца именно за это. Ещё мы с ним смеялись и вспоминали старое. Я, кстати, наказывал ему забыть о торговле, потому что это обман. Он спорил: мелкая торговля не обман. А я ему: мелкая — мелкий обман. Вот обмен не обман. И он обрадовался, потому что по-грузински торговать — это «обмениваться», «брать-давать».

Но дело не в этом: с той поры я о нём не слышал…

А о Ёсике Паписмедове услышал в Тегеране, когда Лаврентий решал — как заманить Рузвельта? Чтобы, ограничивая мои передвижения по городу, не я поселился у американцев, как те настаивали, а наоборот — они в нашем посольстве. И дело не в том, объяснил Лаврентий, что для гостей он уже «благоустроил» тайными микрофонами даже сортиры. Дело, мол, в психологии: в этом мире ты либо хозяин, либо, увы, гость.

Вдобавок Лаврентий не доверял меня американцам, хотя по отношению к ним у него предрассудков нету. Презирает он их не больше, чем остальных.

Я предложил сказать Рузвельту, что тоже, подобно ему, боюсь и не хочу воевать, и что, поселившись в его посольстве, могу потребовать политическое убежище. А это, дескать, конфуз. Лаврентий рассудил, что для введения этой шутки в американский мозг нужен нейрохирург.

А что ты предлагаешь, спросил я, — серьёзное?!

Не обязательно, ответил он. Есть предложение заявить Рузвельту, будто Сталин согласен гостить у него, если тот гарантирует мою безопасность не только на территории посольства, но и на пути к этой территории. А на этом пути, по разведданным шаха, немцы, мол, подготовили на меня покушение. В худшем случае меня убьют, в лучшем — похитят.

Лаврентий предлагал завершить послание Рузвельту риторическим вопросом: а что Сталину делать в лучшем случае, то есть в немецком плену?! Тем более — в такой ответственный момент! И разве, мол, не хватит немцам того, что они выловили его сына?

Хорошая идея, согласился я, кто автор?

Друг шаха, капитан Ёсик Паписмедов, сказал Лаврентий. И добавил, что — если Рузвельт клюнет — капитан станет завтра майором.

Капитан стал майором послезавтра, поскольку Рузвельт клюнул не сразу: настаивал, чтобы мы поселили у себя и его филиппинских поваров. И если бы не странная беда, сейчас уже майор был бы не только подполковником, но и орденоносцем.

Беда, однако, началась как волшебная арабская сказка с бедуином.