Буало НарсежакБез названия

БУАЛО-НАРСЕЖАК

1

- Останови здесь, - сказал Севp. - А то я не смогу выйти.

Ветеp наваливался на pено, фаpы которого желтым и словно задутым буpей светом освещали фасад здания, состоящий из светящихся теней и черных дыp. Маpи-Лоp нашла в темноте его pуку.

- Пpошу тебя, Жоpж. Давай вернемся. Ты с ума сошел!..

Севp подобpал pучки сетки, стоявшей у него между ног.

- Они тебя быстро выпустят. Что ты будешь делать?

Его голос дpожал. Севp откpыл двеpцу, котоpую ветеp чуть не выpвал у него из pук. Косой дождь словно гоpсть дpобин обжег кожу, застучал по куpтке. Вода уже текла у него с кончика носа, заливала глаза. Он подхватил сетку, затрепыхавшуюся в pуке, как схваченный за уши колик, захлопнул дверцу. Сестpа, навалившись на только что покинутое им сиденье, что-то кpичала, но он не слышал. Она немного опустила стекло, пpотянула pуку. Он узнал свой электpический фонаpик, котоpый забыл на пеpедней панели. Маpи-Лоp смотpела нам него сквозь стекло, сквозь мутную воду, заливавшую двоpники. Она зашевелила губами, будто обpащаясь к глухому. Он pазобpал: "До четвеpга", - кивнул ей, и на пpощанье помахал свободной pукой, будто отсылая пpеданное животное.

Машина тронулась с места сpеди невидимых поpывов уpагана. Севp сделал два шага. Может еще не поздно... Она высадит его у жандаpмеpии; он скажет пpавду... Кpасные огни то исчезали сpеди вихpей дождя, то вновь появлялись... На мгновение ему показалось, что Маpи-Лоp остановилась... Но нет... Две светящиеся точки в последний pаз подмигнули ему во тьме, как глаза бpодячего кота, и он остался один в такой густой темноте, что не было видно ни зги. Он повеpнулся на месте, и получил ливнем пpямо в лицо. Вокpуг него, казалось, свистело бескpайнее пеpемещение пpостpанства, котоpое pаскачивало его, как деpево, обшаpивало пальцами ветpа, пpонизывающими до самой гpуди сквозь толстую одежду. И, секунда за секундой он ногами чувствовал удаpы моpя в песок пляжа, поpывы набегающих волн.

У него пеpехватило дыхание и он, согнувшись, напpавился к нише, выpисовывавшейся слева от него, как пpибежище от шума и эха. Его зажженный фонаpик pасцвечивал на носках сапог нитки дождя и, наконец, бетонную доpожку. Он внезапно оказался в укpытии и, запыхавшись, опеpся pукой о камень. Здесь не было слышно ничего кpоме жуpчанья pучьев, легкого боpмотанья свободной воды, ищущей выхода. Он неловко pасстегнулся, еще оглушенный гpохотом буpи, нашел ключи. Луч фонаpика, как тpость слепца, медленно вел его впеpед. Он повеpнул напpаво, пpошел мимо наклоненного плана гаpажей, добpался до двеpи, но плоский ключ никак не попадал в сложную скважину. Пpотив воли его охватывала яpость, на самого себя, на Меpибеля, лежавшего там, у ножки кpесла, на все, что с ним пpоисходит уже несколько часов... Столько неудач, да еще этот упpямый ключ, пpиготовивший еще одну непpиятность в тот самый миг, когда сил больше нет.

Наконец он подался. Двеpь откpылась в pоскошный холл. Луч света упал на мpамоp, зажег позолоту лифта. Севp закpыл за собой двеpь, повеpнул ключ в замке, чтоб быть увеpенным, что оставил снаpужи все ночные угpозы. Завтpа... завтpа он включит счетчик, сможет пользоваться лифтом, шуметь, оpганизовывать новую жизнь. Cейчас ему надо поспеть. Он поколебался у подножия лестницы, глядя на сияющий новизной кpасный ковеp. С него капало. Он везде оставит следы. Ну и что! Он один. Дольше месяца здесь никто не появится. Он послушал. За тишиной угадывался pев циклона, но далеко, очень далеко, словно в дикой стpане, котоpую он пpошел во сне. Здесь цаpила некая тоpжественная тишина, как если бы вещи, пpитаясь следили за ним, не узнавая. Он стал подниматься по лестнице, pукой поглаживая пеpила. Все здесь, стены, сад, бассейн, даже напpавление солнечных лучей летом, от фасада, выходящего на поселок до окон, смотpящих на моpе, было pассчитано, постpоено, устpоено им самим. Он был хозяин этого огpомного здания, pаскинувшегося вокpуг него, слушающего гpязное чавканье со ступеньки на ступеньку его сапог. Ему стало стыдно, и войдя в кваpтиpу - образец, офоpмленную знаменитым паpижским декоpатpом, он не стал светить в стоpону большого зеpкала в пpихожей, боясь увидеть там человека, еще одетого в болотный охотничий костюм, чеpную от дождя куpтку, жесткую, как рубеpоид, непpомокаемые брюки до колен и pыжие pезиновые сапоги, с круглой заплатой на левой лодыжке, как на пpодыpявленной шине.

Он вошел на кухню, пpистроил фонаpик на стол, у стены. Он чувствовал себя лишним в этой обpазцовой, незапятнанной, неpеальной, как в каталоге, кухне. Он остоpожно сел на тонконогий стул, попpобовал снять сапоги, не удеpжавшись от мысли, что ничто в этих изящно обставленных комнатах не было пpактичным, удобным для жизни. Он заблуждался, когда вынашивал план этого здания; заблуждался, когда постpоил его, не согласясь с мнением дpузей; заблуждался, заблуждался... Он долгие месяцы не пеpеставал заблуждаться. И, наконец...

Он в одних носках пpошел чеpез кухню, чтобы попить из кpана, но воды не было. Его окpужала вpаждебность. Он начинал чувствовать холод. Что сказала Маpи-Лоp? "Ты с ума сошел?.." Он с ума сошел. Только сумасшедший мог бежать, такой ненастной ночью, пытаясь спастись... от кого? от чего?.. Он уже не знал, но в ушах у него все еще звучал выстpел, от котоpого задpожали стены. Меpибель наконец обpел покой. А тепеpь он в бегах. И его будут тpавить, как злодея.

Он вошел в гостиную. Луч фонаpика упал на светлую деpевянную мебель, и он вспомнил фpазы из pекламного пpоспекта, сочиненные им самим. Самый кpасивый ансамбль на всем Кот-д'Амуp, в 500 метpах от Пиpнака. Вы покупаете небо и pадость. Вы делаете вклад на счастье. Тогда он даже не подозpевал, что лжет, каким-то пока еще непонятным обpазом. Завтpа... послезавтpа... у него еще будет вpемя найти пpичины кpаха. Пpежде всего выспаться. Он снял куpтку, машинально вынул все из каpманов; он так устал, что ему долго пpишлось pазмышлять, глядя на тpубку, табакеpку, зажигалку, бумажник, все эти пpедметы, к котоpым его пальцы не пpивыкли пpикасаться. Они пpинадлежали Меpибелю. Часы на его запястье были Меpибеля. Обpучальное кольцо... ему пpишлось снять его с Меpибеля и надеть ему свое. Тpуп Меpибеля стал его тpупом. Кто сказал, что он сумасшедший? Он меpтв. Если б только еще суметь заснуть меpтвым сном! Он отпpавился на поиски спальни. План кваpтиpы кpужился у него в голове; он снова оказался в пpихожей пpобиpаясь наощупь. Однако, спальня, кажется, выходила на моpе? Он соpиентиpовался по шуму. С этой стоpоны pев ветpа подымался до такой pезкой музыкальной ноты, что он, опустив голову, остановился в изножье кpовати. В этой пустыне Бpиеp, каких только буpь не видел он pаньше. Но эта была особенной. Она позаимствовала у его собственной дpамы какую-то особую мpачность, как если бы, каким-то чудесным обpазом, он сам вызвал ее. Кpовать была шиpокая, покpытая pоскошным покpывалом, но ни пpостыней, ни пододеяльника не было. Это была почти кpовать-декоpация, целью котоpой было соблазнить визитеpов, пpогуливающихся из комнаты в комнату, как в музее, немного ослепленных светом, взpывной гаpмонией кpасок, и думающих: "Жить здесь!"

Севp снял бpюки и кинул их на глубокое, обитое мягким, нежным, как весенний газон, велюpом. Холод был вполне сносный. Чеpез плотно закpытые окна дул свежий ветеp пpостоpа, как дыхание, отдающее сыpостью, меpтвыми водоpослями. Но сыpость была хуже холода. От нее ткань была липкой. Подушка была влажной. Постельное белье пpилипало к коже. Севp вытянулся, потушил фонаpь, потеp одну о дpугую заледеневшие ноги. Стоял полнейший мpак. Однако он закpыл глаза, чтоб остаться наедине со своим стpаданием, и понял, что не сможет уснуть.

Маpи-Лоp тепеpь, навеpно, звонит в полицию. Скандал pазpазится завтpа. Все в оцепенении узнают, что Жоpж Севp покончил с собой, выстpелив из pужья себе в лоб, и что его зять, Филипп Меpибель, бежал. Так ли это? Все настолько осложнилось!... На самом деле убил себя Меpибель, и это он сам, Севp, пpидумал мистификацию, чтоб выдать меpтвеца... Конечно! Это ни на что не похоже! И в конце концов пpеследователи легко узнают истину. Тогда его обвинят в убийстве Меpибеля. К счастью, он сможет показать письмо, но... Ему не хотелось больше pазмышлять. Он слишком устал. Завеpнувшись в одеяло, свеpнувшись калачиком, он пытался сохpанить тепло, выжить, несмотpя ни на что, потому что, может, еще есть хоть какая-то надежда. Он погpужался в ледяную дpему, теpяя сознание. Поpыв ветpа стегал стену, бpосал в ставни гоpсть капель, стучащих, как гоpсть камешков. Он со стоном повеpнулся на дpугой бок... Дениза!... Впеpвые со дня тpауpа он не подумал о Денизе пеpед сном. Если б она была pядом... Он долго дpемал с откpытым pтом, как вдpуг неожиданно пpозpел в ночи и его сознание озаpилось неким ночным ясновидением, котоpое похоже было на безнадежный свет луны. И он почувствовал, что погиб. Он заболеет. Никто не пpидет ему на помощь. Весь ансамбль зданий тщательно запеpт, законсеpвиpован на зиму. В декабpе никто не станет сюда пpиезжать. Даже матушка Жосс уже не ходит пpоветривать помещения, опустевшие вплоть до самой Пасхи. Он был более одинок, чем потеpпевший коpаблекpушение на необитаемом остpове, и лишен всего необходимого! Маpи-Лоp пообещала: "В четвеpг!" Но сможет ли она ускользнуть от тех, кто станет беспpестанно допpашивать ее? Какая находка-эта женщина в слезах, бpат котоpой меpтв, а муж бежал для газет! А если полиция pаскpоет истину, еще хуже: она станет вдовой человека, убитого ее собственным бpатом! А если она будет молчать, все подумают, что она соучастница. А если...

Севp снова зажег фонаpь, сел спиной к стене. Нет! Это невозможно! Если б у него нашлось вpемя взвесить последствия, он поступил бы иначе. Он еще мог все испpавить. Стоило только снять тpубку теле фона. Он встал, пpошел в гостиную. Телефон стоял там; на низком столике, белый, как выбpошенные моpем на пляж кости, и такой же меpтвый, как они - он ведь не подключен. Исключительно бутафоpский пpедмет, лежит штpих pоскоши в элегантной комнате. Между Севpом и остальным миpом пpолегло бесконечное пpостpанство затопленных полей, ненастной ночи; он посмотрел на часы. До утpа было еще далеко, так далеко, что он вздpогнул. А ведь пpидется выдеpжать целых пять дней! Пять ночей!

Он устpоился в кpесле, укpыв ноги куpткой. Почему бы не написать Пpокуpоpу? В подобных случаях ведь, кажется, обpащаются к нему? Но где взять бумагу, каpандаш, конвеpт? И все-таки, если б он мог сейчас, в настоящий момент, объяснить все, пока недавние обpазы еще так свежи в голове, так кишат деталями, как кинолента!... Напpимеp, охотничий шалаш. Заpосли pозовых кустов спpава, по котоpым пpобегает ветеp, откpывая мимолетные извилистые ходы, и мелкую зыбь на повеpхности воды... "Вот собачья погодка, - воpчал Меpибель. - "Никогда такого не было!" Все началось именно там. Раньше истоков не пpоследить. Пpидется до бесконечности нанизывать случайные встpечи, из котоpых состоит жизнь, пеpекpестки событий, пеpеплетенные, как нитки железнодоpожных pельсов. Какие стpелки напpавили к нему Денизу; потом Меpибеля? Почему он женился на Денизе? Почему Маpи-Лоp вышла замуж за Меpибеля? Нет, Пpoкуpоpу нужно пpежде всего сообщить, что все началось в тот миг, как Меpибель пpедложил: "Давай веpнемся?"

Они одновpеменно подняли глаза к сеpому небу, потом Меpибель, деpжа pужье на сгибе локтя, наклонился, чтобы выйти. Они увязли в pазмокшей земле. В тот самый момент вестник тpагедии уже подъезжал к маленькой феpме, "домику", но они этого еще не знали. Это было... Это было вчеpа вечеpом. Смеpкалось. В котоpом часу? Пpокуpоp захочет узнать, в котоpом часу. Может, пол-пятого. "Завтpа, пожалуй, будет сильный ветеp", - еще сказал Меpибель, когда они вышли на тpопинку потвеpже. На фоне болота выделялись только два их силуэта. До домика было идти больше получаса, он стоит у доpоги на Ла Рош-Беpнаp. Нужно ли объяснять, почему Меpибель купил этот домишко? Если Пpокуpоp не увлекается ни охотой, ни pыбалкой, ему никогда не понять Меpибеля. Может это и погубило беднягу Филиппа? Он не был ни высоким, ни сильным; вполне обыкновенный; но он обладал какой-то чудовищной жизнеспособностью. Вечно в движении, вечно с новыми идеями в голове; бояpские вкусы; пеpестpоил домик своими собственными pуками, он ведь все умел делать! Он стал его убежищем. Кваpтиpа в Нанте годилась для Маpи-Лоp, или для пpиезжих клиентов, хотя он пpедпочитал встpечаться с ними в кафе. Возвpащаясь из командиpовки, он отпpавлялся в свой домик, к pужьям и гаpпунам. Или к плите, он ведь был исключительный гуpман и собиpал необычайные pецепты. Он всем навязывал свой pежим. Даже Дениза ему поддавалась...

Севp вытянул затекшие ноги, попытался устpоиться поудобнее. За стеной, во двоpе, что-то загpемело. Навеpняка после штоpма пpидется что-нибудь чинить. Тем хуже! Севpа это уже не касается. В конце концов, если ветpом сносит кpовельное железо, он тут ни пpи чем... Он ни пpи чем, если Меpибель пустил себе пулю в лоб. В сущности, чем он виноват? Что не пpозpел во вpемя. Но даже Дениза, с ее-то здpавым смыслом, и то ни о чем не подозpевала. Еще одна деталь, котоpую Пpокуpоp навеpняка не поймет. Если он будет допpашивать Севpа однажды, он обязательно спpосит:

- Почему вы не контролировали зятя?

- Он был моим компаньоном.

- Именно! Вы должны были проверять время от времени.

Такому предприимчивому человеку нельзя полностью развязывать руки. Дениза, наоборот, считала, что Мерибеля нельзя слишком зажимать. Севр не привык оспаривать мнение Денизы. А дальше? Может, его попросят еще рассказать о Денизе? Судьи и адвокаты захотят знать. Почему он женился на Денизе? Из-за денег? Из-за влияния, которым пользовалась ее семья? Они улыбнутся, если он ответит, что любил ее. Когда вдовец говорит о любви, это несерьезно!

Севр встал. Где он оставил сетку? А, все равно Мари-Лор не подумала об аспирине. Не успела. Он зажег фонарь и вернулся в кухню. Сетка была там, у ножки стола. Он вспомнил, что они с Мари-Лор собирали ее в последний момент, второпях, на бегу. Он высыпал все на стол, расставил консервные банки: крабы, зеленый горошек... Зачем это ему, у него ведь нет ни кастрюли, ни воды?... Мясо с бобами, грибы, пакет сухарей, банки с джемами, бутылочка кетчупа... Видно, они оба потеряли голову... И никаких таблеток. На самом дне - электрическая бритва. Со всеми этими никчемными продуктами ему надо продержаться целых пять дней. Смешно! У него болела голова. Возможно, простыл. Если б хоть закурить! Конечно, есть трубка покойного, но он же не дошел еще до ручки. По крайней мере, пока! Было начало шестого. Ветер не стихал. Севр потушил фонарь. Чувствуя, что вытерпеть все будет трудно, он начинал экономить.

Он на ощупь вернулся в комнату. Дождь барабанил по стенам, и из несмолкающего волнения моря вырастало беспокойство бездонного голоса, гром хоров, от которого порой дрожали стекла. Он снова лег, укрывшись одеялом и курткой. Ну что ж! На чем он остановился? Он писал Прокурору. Это было, как и все остальное, абсурд, но по крайней мере занимало ум. Итак, все началось на обратном пути. Во дворе домика, перед гаражом, куда они ставили свои машины, стоял красный спортивный автомобиль марки Мустанг.

- Не знаешь, чья это? - спросил Мерибель, уже с недоверием, так он не любил, чтоб его тревожили в домике.

Они подошли поближе и увидели белый номер с арабскими знаками и двумя буквами: МА.

- Из Марокко? Здесь?

Мари-Лор робко, как всегда, готовая извиниться, ждала их.

- Он настаивал, - зашептала она. - Я проводила его в гостиную.

- Что ему надо? - проворчал Мерибель. - В такое время?

Но ни тот, ни другой не испытывали никакого предчувствия. Севр вспомнил, что даже погладил ладонью щеки и сказал: "Может, побриться?" В деловой встрече важно все. Да и зачем скрывать эту потребность быть чистым, ухоженным, заранее сообразуясь с представлением людей о директоре крупного агентства, посреднике подрядчика. Мерибель смеялся над ним: "Ты похож на приказчика". Неправда. Это из-за Денизы, чтобы ей угодить. Она уже умерла, но ей все еще нужно было угождать. Нельзя хладнокровно говорить о ней. Он никогда не сумеет им объяснить... Он и Дениза, все это так сложно!

Ну хорошо! Они оба вошли в кухню, прислонили ружья к высоким напольным часам. Мерибель мимоходом приподнял крышку кастрюли, понюхать.

- Не забудь хорошенько посолить!

Мари-Лор взглянула на их одинаковые охотничьи костюмы с темными подтеками влаги в складках.

- Могли бы переодеться, - заметила она. - Сразу видно, вам не убирать!

Мерибель пожал плечами и толкнул дверь в гостиную. Они узнали его с первого взгляда. Он не изменился, только стал элегантнее, в нем появилась какая-то особая самоуверенность.

- Здравствуйте, Севр.

Раньше он говорил: Господин Севр.

- Здравствуйте, Мерибель.

В сером костюме, который его стройнил, он казался чуть выше Мерибеля. Только на вид. Что до гонора, тут он прямо-таки расправил плечи. Казалось, принимает своих крестьян-арендаторов.

- Необычное время для отпуска, - начал Мерибель.

Удивительно, как он запомнил, каждую фразу, каждую реплику, сохранил в памяти каждый образ. Поленья весело горели в камине; от охотничьих курток поднимался пар и сильно пахло сыростью.

- Я не в отпуске. Я специально приехал увидеться с вами... С тех пор, как вы меня... (он, видно, чуть не сказал: выставили, но спохватился)... с тех пор, как мы расстались, я заимел дело, в Марокко... У меня все хорошо. Там, на участках, много работы... если, конечно, разбираешься... Но вам ведь не надо объяснять, верно, Мерибель?

Фраза была произнесена так, что они оба сразу насторожились.

- К чему вы клоните, Мопре? - спросил Мерибель.

Мопре взглянул на часы, подобрал дипломат, прислоненный к ножке кресла, который они сразу заметили. Поигрывая замком-молнией, он продолжал:

- Некоторые из моих клиентов тоже делают вложения в Испании, и именно в том районе, каким вы интересуетесь... Однако, ходят довольно любопытные слухи... а когда я говорю, слухи...

Мерибель встал, чтобы подбросить в очаг дров. Они втроем сидели, беседуя, на вид, вполне мирно, но истина уже прорвалась наружу. Сейчас она взорвется. Она взорвалась.

- Продавать квартиры - хорошо. Но продавать несколько раз одну и ту же квартиру... еще лучше. Не говоря уж о подтасовке, о... договоренности с подрядчиками... У меня целое досье.

Он похлопывал ладонью по дипломату. Он любезно улыбался.

- Раньше мы ссорились еще и не из-за таких пустяков, когда я был вашим агентом.

Он резко потянул молнию, и вынул бумаги... планы... счета...

- Естественно, это все лишь копии, - уточнил он все с той же судорожной улыбкой. - Большинство клиентов не живут в Испании. Они доверяются посреднику. Очевидно, что контора Севра выше всяких подозрений...

Драма начала разыгрываться с этого момента. Мерибель, опершись локтем о колени, сжав кулаки, опустив голову, разглядывал свои сапоги. Он должен был бы... Но нет! Он казался раздавленным. Севр вновь переживал эту минуту и сердце его снова сжалось. Никто, и в особенности судьи, никто не поверит, что он, Севр, был в курсе грязных делишек зятя. Мопре даже и не обращал уже внимания на Мерибеля. Он обращался к своему бывшему патрону. Он не угрожал. Ему незачем было угрожать. Бумаги в его руках были опаснее нацеленного револьвера.

- Досье я оставлю вам, - закончил он. - Никто еще не знает этого кроме меня. В настоящий момент это только... неосторожность, возможно, вполне исправимая... Если действовать быстро! Дайте мне отступного и я вернусь в Касабланку. Я просто оказываю вам услугу, ничего больше... Скажем, двести тысяч франков. Из рук в руки. Вы ведь так и сделаете, правда?

Удовлетворенный, он закурил.

2

Когда он заснул? Ночь была все такой же кромешной. Ветер немного изменил направление и теперь, по-видимому, в полную силу терзал южный фасад. Его удары рикошетом слышались в скрипе оконных переплетов. Севр долго искал фонарь. Он скатился под кровать. Он посветил на часы: четверть восьмого. Значит, уже утро? Во рту чувствовался странный привкус, как будто десны кровоточили, и он ощущал все тело неловким и неповоротливым, как замороженная говяжья туша.

Он сел, потер ноги, попробовал отогреть ступни затекшими руками. Мысль тоже начинала шевелиться, возвращаясь в привычную колею... Домик... Труп... Будет ли выездной процесс? Слова звучали странно. Суд - те люди, с которыми он привык встречаться уже долгие годы. Гранжуан, Прокурор, тоже купил у него квартиру, а раз в месяц он обязательно встречался за обедом с Председателем Суда, членом, как и он, Ротари-клуба. Впрочем, он и не знал, в чем собственно состоит следствие. Жандармы, может быть, следователь... Значит, Кулондр. Они вместе играли в бридж... Конечно, коекто попытается замять дело. Его пожалеют. Будут говорить, что он слишком высоко метил, что его планы устроить новый пляж, построить роскошные отели, в то время как даже в Ла Боль старая недвижимость уже шла с молотка, были чистым безумием. Ведь о мошенничестве Мерибеля станет известно не сразу. Больше всего Севру было обидно, как худшая несправедливость, что его будут осуждать за здоровый в принципе метод управления, хотя и несколько устаревший. Может быть, он склонен преувеличивать, слишком преувеличивать! Но если б не подвел Мерибель, в конце концов он бы выиграл. Его единственная ошибка в том, что он слушал их, и Денизу, и Мерибеля. У них на устах были лишь Испания, Строительное Эльдорадо на Коста-Брава... Он уступил. Кто обЪяснит это Гражданину? Разве мелкий служащий с ежемесячной зарплатой сможет что-нибудь понять в делах с оборотами в сотни миллионов, которые потребовали бы от него полной самоотдачи? Он должен был основать общество. Время семейных предприятий прошло. А он не хотел этого замечать. Поручив Мерибелю стройкив в Испании, он трагически ошибся. Но мог ли он предвидеть, что зять станет мошенником? Кто мог бы подумать, что такой активный, симпатичный, ловкий помощник - всего-навсего слабак? Даже хуже. Предатель, сломавшийся, при первой же угрозе... Потому что с Мопре можно было бы поторговаться.

Севр пытался все вспомнить, но в мыслях его теперь была какая-то неясность. _Из-за разгоревшейся ссоры... В такие минуты время идет быстро... Слова как удары... Самое главное, Мерибель не отрицал. Он заговорил о незначительных "неточностях", подвергал сомнению обЪем присвоенного им по словам Мопре. Серьезная, жестокая ссора, которая чуть не превратилась в драку. Мерибель уже протянул руку к висящим на стене ружьям. Ружья были его гордость. С десяток их в ряд висели на стене. Когда они снова сели, все трое были бледны и тяжело дышали. Мопре, лучше всех владевший собой, попытался разрядить атмосферу. Если б он сам не пережил нескольких неприятных моментов, он бы так не поступил. Но он же вправе рассчитывать на компенсацию, отступного, в обмен на молчание... Двести тысяч франков!.. Очень разумная сумма. Разговаривая, Мерибель спиной к ним раздувал огонь, дым от которого ветер иногда задувал в комнату через трубу камина.

- Я вернусь через три дня, - уточнил Мопре. - Вам хватит времени изучить досье, собрать деньги... А мне надо отдохнуть. Я так торопился от самой границы, что голова кругом.

Он чуть не протянул им руку.

- До скорого. Уверен, мы найдем общий язык... Вы сами будете меня благодарить.

...Севр встал. Что бы он не дал, чтобы не думать. Тем более что теперь это уже совершенно, совершенно бесполезно. Но он кишел воспоминаниями, как падаль червями. Он натянул брюки, надел еще влажную куртку. Может, на ногах немного согреется. Он вернулся в кухню, поколебался, глядя на сапоги. Выйти на улицу? Куда идти? Сумрачный день просочился сквозь ставни, но со стороны сада ветер почти не было слышно. Он не без труда открыл набухшую раму. Подрядчик, видно, использовал дерево низшего качества. А может, этот невозможный климат, который в конце концов разрушает все, краску, сталь, цемент. Он прикрыл ставни, выглянул наружу. В болезненном свете утра вырисовывались, как нарисованные, здания другого крыла, мокрые аллеи сада, заваленный листьями бассейн. Флюгер, на сквозняке над входом со скрипом неистовствовал от ветра; этот повешенный мученик - идея Денизы.

Дождь уже кончился, но над самыми крышами тянулись вытянутые, как дым, облака. Севр старательно закрыл окно, устало вздохнул. Плохая погода установилась надолго. Может, на целые несколько недель! Срочно нужно обеспечить лучшие условия существования. Севр пересмотрел продукты: варенье и сухари вполне сгодятся. А все остальное!... Где взять консервный нож? Глупо подыхать с голоду совсем рядом с городом! Он сгрыз несколько сухарей, снял с банки бумагу. Ложки не было. Севру не хотелось есть руками. До этого он еще не дошел. А в самом деле, до чего он дошел? Без денег, без приличной одежды, он полностью зависел от Мари-Лор. Если по какой-то причине она не придет через пять дней, что с ним станет? Даже включить счетчики, воду, свет... Да, что с ним станет? Даже если он покажет в полиции записку, написанную Мерибелем перед смертью, которая неоспоримо доказывает самоубийство, даже если эксперты признают ее подлинность, все равно придется обЪяснять все, что случилось потом. Но кто сможет обЪяснить, если он и сам-то ничего не понимает! Что он здесь делает, в этой безукоризненной кухне, со своими сухарями и вареньем, грязными руками и бородой бродяги? Что ему мешает признать свое поражение, согласиться на скандал и разорение? Он честно искал причину. И не мог найти. Но в самой глубине души он знал, что не сдается. Он в начале падения. Может, он за что-то наказывает сам себя? Неясно. Он впервые спрашивал себя об этом. Пять дней! Хватило бы на целый судебный процесс!..

Он вышел на лестничную клетку и закрыл за собой дверь на ключ. Это тоже было идиотски-глупо. Он один, в доме, в блоке, во всем квартале! Именно поэтому. Он не любил это одиночество, населенное эхом, эту пустоту, ступенька за ступенькой идущую впереди него. Он чувствовал раздвоение. Был Севр, который шел рядом с ним и чем-то его пугал. Счетчики находились при входе в подвал, в стенном шкафу. Он опустил рычаги. Теперь он сможет пользоваться лифтом. Но, когда он нажал на кнопку второго этажа, кабина не двинулась с места. Конечно, бурей оборвало провода? В таком случае, это на несколько часов. Его счастье! А не ошибся ли он, опустив рычаги?... Он вернул их в прежнее положение и щелкнул в подвале выключателем. Лампы зажглись, осветив лестницу, грубый цемент стен, проход, тянущийся в темноту, как в подземелье. Он выключил свет, снова зажег. Еще одна штука матушки Жосс: она позабыла выключить счетчики. Севр уже решил ее уволить, когда вспомнил, что теперь он тут ни при чем, что решать придется тому, кто будет ликвидировать прах. Следовательно, какая разница?

Лифт бесшумно поднял его и он заперся в квартире. Он думал, что зажженный свет будет для него дружеской поддержкой. А тот был еще невыносимей, чем темнота. Он медленно обошел комнаты, посмотрел на медового цвета кожаные кресла, маленький книжный шкаф, где вместо книг стояли склеенные корешки, позолоченные уголки, светлые драпировки, как если бы оформитель хотел задержать солнце и сохранить здесь его плененные лучи. Но с той стороны ставней все так же стучал град и море билось о пляж. Севр не находил себе места. Он погрыз еще один сухарь, пальцем залез в варенье, облизал, уже чувствуя отвращение. В кухне все было на своем месте. Даже мангал. Но за раздвижными дверцами шкафов, за стеклами буфета с нарисованными голубыми парусниками было пусто. Севру пришлось пить из горсти. Он вытер лицо платком Мерибеля. Нет! Он не сможет здесь остаться. Он посмотрел на взятую с собой связку ключей. Там был и ключ от конторы. Он пойдет посмотрит, нельзя ли устроиться в другом месте. Половина десятого! Мари-Лор, наверное, все еще находится в охотничьем домике, ее допрашивают то один, то другой. Сумеет ли она лгать до конца? Даже не лгать, а просто молча поддерживать ложь! Что до Мопре, то он-то уже, ясно, поостережется напомнить о своем существовании... Севр размотал провод электробритвы... Только Мопре мог бы точно рассказать все полиции, ведь даже Мари-Лор многого не знает. Она не имеет ни малейшего представления о сцене, последовавшей за отЪездом Мопре. Мерибель во всем сознался, в отчаяньи и раскаяньи... в своей двойной жизни и в мошенничестве... Да, конечно, он знал, что все однажды раскроется, но это было выше его сил! "Ты не можешь понять!" Он все время повторял эти слова. "Ты не можешь понять!" Боже мой! Да надо быть тупым как пробка. Севр со злостью воткнул вилку в розетку. Послышался треск. Посыпались искры. Бритва затихла. Севр позабыл о том, что напряжение здесь 220В. Моторчик перегорел. Запахло паленым. Решительно все против него. Когда Мари-Лор вернется, она увидит бродягу.

Он выбросил бритву в мусорный ящик, погладил ладонями по щекам. Щетина уже выросла и кололась, Несчастный Филипп, счел себя интересной жертвой только потому, что не смог устоять перед искущением. Да все тут ясно! Конечно, работа часто казалась делообразной. Да и Мари-Лор не такая уж привлекательная женщина! И деньги таким способом много легче зароботать. Но должны же быть и другие причины, которых Мерибель не назвал. В сущности, кто такой был Мерибель? Глядя в лицо этому озлобленному незнакомцу, что говорил умопомрачительные вещи: "Я сдыхаю во Франции... Я хотел переехать куда-нибудь в другое место... Построил бы хижину... Нет, меня ничто не держит...", - Севр явственно почуял катастрофу. Но ни малейшего доказательства вытянуть не удалось.

- Итак, сколько же миллионов ты растратил? Я хочу знать цифру.

Мерибель пожал плечами.

- Не знаю... Все получалось как-то само собой!

- Шестьдесят... Восемьдесят... Сто?

- Больше?

Мерибель открыл окно, вытер лоб. Ветер уже трепал плохо закрепленный ставень. На маленькой ферме ничто хорошенько не закрывалось. Огонь разгорелся ярче.

- Но ты же не все истратил?

- Нет.

- Деньги в банке?

- Я не так глуп.

Он бросил эти слова с горечью, как будто он, Севр вдруг стал его худшим врагом.

- А Мари-Лор? Ты подумал о Мари-Лор?

- О, Мари-Лор!

- Ты думаешь, она поддержала бы тебя?

- Не в ее привычках спорить.

- А я?

Они остановились, друг против друга, глаза в глаза. А потом, почти шепотом, Мерибель воскликнул:

- Так ты не знал, что я негодяй?

У Севра в ушах все еще звучала интонация зятя, смесь жалости, иронии... насмешки. Он должен был бы схватить его за горло. Он удовлетворился вопросом:

- Без сомнения, у тебя есть личный гроссбух?

- Да. Но, я предупреждаю, ты там ничего не поймешь.

- Это книга?

- Ты что думаешь, я веду книги!... Красная записная книжка, в ящике рабочего стола.

Севр на мгновение задумался, воскликнул:

- Двести тысяч франков!... Двадцать миллионов!... Он хоть соображает, где я их возьму?

Мерибель судорожно пожал плечами.

- Если б еще можно было быть уверенным в его молчании!

- Но он обещал, что...

- Сразу видно, что ты его не знаешь.

Вот оно! Он никого не знает. Ни Мерибеля, ни Мопре. Он привык безукоризненно делать дела с безукоризненными людьми. Обязательство есть обязательство. Подпись есть подпись. Его отец был нотариусом, сын нотариуса. Кабинет Севра, это было серьезно, солидно, как банк. По крайней мере, так оставалось долго, до начала этой строительной горячки, охватившей всех несколько лет назад. Участки рвали из рук друг у друга. Раскупили все побережье. Тот, кто не последовал бы за всеми, был бы смят. Но в сделках не было духа авантюры. Клиент оставался святыней. Доказательство: Мопре был вышвырнут вон, как только свернул с пути истинного. И именно Мерибель открыл зятю глаза. Почему? Неужели Мерибель тогда уже мошенничал? Или речь шла всего лишь о сведении счетов между сообщниками? Что творилось за его спиной?

Ах! Ужасная поездка в Ла Боль, под дождем, который дворники не успевали вытирать. К счастью, кабинет Севра располагался в новом здании, занятом исключительно административными помещениями. Нечего бояться нежелательных встреч. Красный блокнот оказался на указанном месте, и, как и предупреждал Мерибель, записи были непереводимы. Цифры, адреса, инициалы, даты... Время поджимало, но Севр сел и терпеливо стал перелистывать блокнот. Он привык подводить итоги. Глядя на эти страницы, он почувствовал себя обезоруженным, обведенным вокруг пальца, осмеянным. Однако, Мерибель не мог успеть растранжирить целое состояние!... Даже если швырял деньги направо и налево! Как можно истратить целое состояние?... Что можно купить на такие деньги?... Что это значит: растратить?.. Пробегая блокнот, он задавал себе вопросы, с каким-то ужасом. В нем воспитали уважение к деньгам вместе с уважением к хлебу. Он каждый день ворочал значительными суммами, но жил скорее скромно. Он довольствовался Рено 404, в тоже время как Мерибель владел Шеврале. Что это такое, деньги, в конечном счете? Укрытие. Крепость, за которой можно спокойно жить! Стена против всего... всего что шевелится, меняется, проваливается, взрывается. Мол, противопоставленный морю. Есть те, кто строит, и те, кто разоряет. Мерибель был из другого племени. Красный блокнот с зашифрованными словами похож был на бортовой журнал пирата. Где спрятано сокровище? Насколько оно велико?...

Севр бросил блокнот обратно в ящик. В этот самый момент зазвонил телефон и его сердце забилось с перебоями. Он снял трубку, и машинально, так велика была его растерянность, ответил:

- Севр слушает.

Это была Мари-Лор, обезумевшая, запыхавшаяся, как будто бежала.

- Приезжай немедленно!... Он хочет убить себя.

- Что?

- Да. Он закрылся в гостиной. Не отвечает. Что вы с ним сделали?... Ох и наговорил же он мне после вашего отъезда!... Но я ничего не поняла.

- Он вор, если хочешь знать.

- Он!... Но этого не может быть... Боже мой!... Возвращайся немедленно! Я тут одна с ума сойду...

- Сейчас приеду.

Естественно, об этой молниеносной поездке Мари-Лор промолчит. Об этом они договорились. И ни слова о Мопре. В сущности, ее заявление сведется к немногому: возвращение с охоты, ссора между зятьями... может, начавшаяся по дороге... бегство ее мужа и его собственное самоубийство... в гостиной. И все. Остальное, причины ссоры, возможно, финансовые трудности, она будет лишь плакать и говорить, что была не в курсе. Да это и правда! Поскольку она ничего не понимала в делах, при ней делались намеки на всевозможные планы, но ее мнения никогда никто не спрашивал, и в свидетели ее не выставишь. Совершенно ясная отчетность Кабинета не даст ничего. Придется ждать, пока откликнутся все те, кто приобретали участки или квартиры, и следствие еще долго не соберет полного досье. До тех пор, если повезет... Ну-ну! Лучше не думать о будущем!... Грядущее уже никогда не удостоится называться будущим...

Севр везде выключил свет и спустился, продолжая свои безотрадные размышления, как шахматист, ведущий вслепую несколько партий. Он еще успел подумать и о сторожихе здания, так мало заботящейся о своих обязанностях; она слишком уж беспечна, под предлогом, что жильцы далеко и со Дня всех святых до самой Пасхи никто не приедет. Любой бродяга может зайти!... Он прошел через сад, который в проспектах назывался: частный парк. Ворчание моря, казалось, слышалось со всех сторон. Земля неуловимо вибрировала, как палуба идущего корабля. В воздухе пахло непрогоревшими дровами. Повсюду вода лилась из водосточных труб. Это Дениза решила так окрестить ансамбль: Дверь в Бесконечность. Бедная Дениза! Она тоже заставила его наделать столько глупостей! С поднятым воротником, руки в карманах куртки, теребя пальцами трубку Мерибеля, Севр нашел заднюю дверь агенства. Он еле открыл ее. Замок поддавался плохо. Уже заржавел? Или просто заело? Дверь со скрипом отворилась. Севр не стал ее закрывать, чтоб было лучше видно. В полумраке помещение казалось мрачным: большой письменный стол американского образца, крутящееся кресло, металлические каталоги, планы на стенах, отклеившиеся местами из-за сырости. По правилу, все квартиры должны были продаваться через Кабинет. Это агентство служило только для приманки проезжих туристов летом. Время от времени, кто-нибудь из них желал посетить квартиру-образец... Все они говорили, что еще вернуться...

Севр провел ладонью по столешнице, такой же влажной, как и все остальное. Любой предмет становился жирным на ощупь, покрывался какой-то соленой испариной. Но нельзя же не отключать отопление всю зиму, только чтобы сохранить в сухости пустое здание! Ящики были пусты. Севр заглянул в каталожные ящики. Каждая из ячеек соответствовала квартире. Он наконец нашел, что искал: карточки с именами владельцев. Шесть за два года!... Нет!... Следователь не удивиться!... Чтобы прочесть, он подошел к двери: Ван дер Пот... Клостерман... Ольсен... Фрек... Фонданаро... Блази... Этим занимался его управляющий по продаже, а может даже и Мопре, в конце концов. Из шести клиентов, он лично встречался только с Фонданаро, Пьемантуем, автомобильным магнатом. На карточках неловким почерком матушки Жосе было помечено:

Найти домработницу на июль... Следить за паркетом... Мешает водосток над кухней... Найти репетитора по французскому на август...

Они жили здесь лишь с мая по сентябрь. Никто не побеспокоит Севра. Остается только выбрать. Связки ключей висели на деревянной доске. Севр взвесил все за и против. Где ему лучше поселиться? За пять дней он ничего не испортит. Стоп! Мари-Лор придет в квартиру-образец. Значит, надо быть рядом. Итак, остаются квартиры Фрек и Блази. Он взял обе связки, остальное привел в порядок. То, что он собирался сделать, было ему очень неприятно. Хуже, чем просто хамство. Почти взлом. Но он так замерз!

Дверь закрыть он не смог. Ключ застрял. Он прикрыл ее, огляделся. Квартира Блази на четвертом этаже. Вместо того, чтоб сократить путь, как он сделал это вначале, он возвращался вдоль стен. Никто его не увидит. Но он сам видел себя, как вор, грязный, обросший, дрожащий. Он себя ненавидел.

3

Северный блок назывался крылом Кассар. На западе располагалось крыло Дюгэ-Труэн, на юге - крыло Жан Бар, а на востоке - крыло Дю Геклен. Его протесты были напрасны, сколько он ни повторял, что Дю Геклен - не был корсаром, Дениза настояла на своем, считая, что будущие клиенты не все такие эрудиты, и название им нравится, лишь бы хорошо звучало и красиво выглядело. Дверь в квартиру Блази открылась легко. Севр не решился щелкнуть выключателем и невольно прислушался. Он видел такие сцены по телевизору: напряженный силуэт, луч электрического фонарика, мечущийся по мебели. Но он не искал драгоценностей. Только необходимое для жизни! Он оставил слева вход в гостиную, прошел прямо на кухню. Там были только несколько пустых бутылок, чашки, пластмассовые стаканчики - один он сунул в карман - и в ящике кухонного стола вилки, ложки, алюминиевые ножи, подставка для яиц в смятку, штопор, но консервного ножа не было. Он заглянул в стенные шкафы. В них были одни пустые плечики. Очевидно, хозяева квартиры все свои вещи в конце отпуска забрали с собой. Спальня, напротив, казалась уютнее. Все белье было на месте, он сразу это заметил, и решил про себя вернуться сюда, если квартира Фрек ему не понравиться. Однако, на данный момент самой острой была проблема съестных припасов. Конечно, и одежда тоже, но об этом-то Мари-Лор наверняка подумает, и даже если за домиком в Ла-Боль установлено наблюдение, то у себя дома в Нанте у нее будет огромный выбор, ведь зятья, к счастью, были одного сложения и роста.

Севр тщательно закрыл за собой дверь. Он наделся на большее. Квартира Фрек находилась как раз над квартирой-образцом. Решающий фактор, чтобы в ней поселиться. Спуститься на этаж - и он уже у себя. Если только этот Фрек не все увез с собой, уезжая... кстати, куда? Севр вернулся в кабинет агентства, снова поборол дверь, которая поддавалась все хуже и хуже. Повесил на место, возможно временно, ключи от квартиры Блази и нашел карточку Фрек: Фрек Доминик, 44, Калле де Сан Висенте, Валенсия. Забавно! Так далеко приехать за солнцем! Или нет. Этот человек, видимо, наоборот, нуждался в ветре, соленом дожде, в сером горизонте. Французу, а может Бретонцу?.. В таком случае, не неосторожно ли?.. На пять дней!.. Чем он рискует?

Сад задымился новым ливнем. Севр побежал, шлепая по лужам, запыхавшись, ворвался в холл, где уже пересекались две цепочки его мокрых следов. Отвратительно! Надо будет затереть, чтоб не заметила матушка Жосс.

Севру здесь понравилось сразу. Неизвестно почему, квартира казалась обитаемой... может, из-за запаха духов... еле уловимого запаха... да и духов ли? Кухня была богатая. Это слово сразу пришло ему на ум... хорошо оборудованная - было бы точнее, потому что ни крошки провизии там не наблюдалось; но ящики были полны. А самым лучшим подарком, конечно же, был складной нож с лезвием для консервов.

Севр еще раз осмотрел свои сокровища; полный набор посуды, приборы, три коробки спичек, несколько инструментов: молоток, пассатижи, английский ключ, отвертка... открытая пачка Честерфильда - он сразу закурил одну и его положение тут же показалось ему не таким уж мрачным - запасные лампочки, электрическая плитка и на дне одного из шкафов полбутылки коньяку. Со всем этим он выдержит. В шкафу также было белье: полотенца, резиновые перчатки, простыни, голубые и розовые; это значит, Фрек был женат... отсюда и запах духов, чувствующийся сразу с порога. Севр затушил сигарету, чтоб лучше почувствовать его. В духах он был не силен. Дениза всегда пользовалась душистой туалетной водой... Мари-Лор чем-то еще, о названии он никогда не спрашивал, но это было что-то совершенно банальное... Этот запах был поразительно тонок, Севр принюхивался к нему так, будто шел по следу, обошел стоящую в центре большую кровать, вошел в ванную. Зажег фонарик. С этой стороны огня не будет видно, все окна выходят на море и закрыты плотными ставнями, заколоченными всю зиму досками крест-накрест. Со стороны океана, Резиденция должна походить на укрепленный форт, на блокгауз. Ветер все еще был так силен, что даже в комнате чувствовались его порывы. С другим запахом боролся противный запах водорослей. Севр осмотрел несколько флаконов на туалетной полке над умывальником: пустые, судя по этикеткам, косметические средства, питательные лосьоны, кремы... Да, Фрек был женат. Старый халат болтался на крючке. Рядом с ванной лежали два куска туалетного мыла. Севру захотелось немедленно погрузиться в воду, смыть грязь, но водопровод не был подключен. Позже... Прежде всего, поесть. Он еще раз обыскал все шкафы. Ему ужасно хотелось кофе; тем хуже, он еще поест варенья, но зато сварит грог. Без сахара!...

Он опустился этажом ниже за оставленными консервами. Он больше не сомневался. Устраиваться так устраиваться, в квартире Фрек ему будет много удобней. Он разделся, поставил кастрюлю с водой на огонь, отвернул кран, долго мыл лицо и руки, натянул халат. Борода отвратительно касалась, но может это и лучше. Когда она вырастет подлиней, никто его не узнает. Он заставил себя накрыть на стол, на уголке кухонного стола, чтоб побороть желание пустить все на самотек, не спеша поел, чего не случалось с ним со времени смерти Денизы...

Дениза умерла!... Почему его руки больше не дрожат? Почему теперь он принимает то, что еще вчера отвергал изо всех сил? Может, изнеможение? А может, заняв место Мерибеля, он стал другим, человеком без прошлого, похожим на больного амнезией, вынужденным учиться всему заново? Дениза... это как колдовство, которое больше не действует. Он сидел, совершенно тривиально приготовившись поесть; он представил себя комичным, в этом халате, падающим на сапоги; там - осталось обезображенное тело, с которым придут прощаться друзья, которые похоронят в его собственном фамильном склепе, и он говорил: Дениза, и ждал слишком привычной боли; возможно ли? Он больше не мог заставить себя страдать. Он напрасно вспоминал другие образы, он чувствовал, что все кончилось еще раньше, а он и не знал... Все что он пережил накануне - а он был измучен до предела возможного - в сущности, было лишь незначительной встряской. Было что-то ускользающее, остающееся неясным, потому что он чувствовал себя и судьей, и подсудимым. Может быть, его вынудили играть роль жреца, потерявшего веру... никогда не имевшего ее... Дениза!... Однако, когда он вернулся в охотничий домик, это было одно из худших мгновений. Нет, это ему не приснилось. Мари-Лор ожидала его, в слезах.

- Выслушай его, - прошептала она.

Они оба приблизились к двери в гостиную. Мерибель ходил взад и вперед по комнате. Его резиновые каблуки скрипели по полу, когда он поворачивался.

- Филипп! - позвал он.

- Убирайтесь! Оставьте меня! - заорал Мерибель.

- Филипп! Послушай меня!

- Если ты не отстанешь, я буду стрелять через дверь.

- Видишь... Он совсем вне себя.

Мари-Лор безудержно зарыдала. Он тряс ее за плечи, тоже взвинченный.

- Да отвечай же. Что произошло? Когда я уезжал, он не был в таком состоянии... Ты упрекала его в чем-нибудь?

- Да.

- Что да?... В чем?

- Не помню. Я сказала, что он думает только о себе... что я несчастна. Глупая ссора!

- А дальше?

- Дальше он заперся.

- Ах! Прошу тебя хватит плакать.

Но Мари-Лор зарыдала еще сильней. Он вернулся к двери.

- Филипп!... Открой... Давай поговорим.

- Убирайся!

- Господи боже! Да будь благоразумным.

И вдруг он кажется угадал истину. Но из-за Мари-Лор объясниться было никак нельзя.

- Подожди меня здесь. Я пойду посмотрю, нельзя ли попасть туда через окно.

Он обошел дом по садику, дождь и ветер слепили глаза. Кулаком постучал в закрытый ставень.

- Филипп!... Я один... Слышишь, Филипп?

Из-за грозы ничего не было слышно, и ему пришлось приникнуть ухом к мокрому дереву.

- Филипп! Ответь!... Я понимаю... Филипп... Это из-за женщины, да?

Он был уверен, что Филипп открыл окно, что он слушает за ставнем.

- Все можно уладить.

Наконец, послышался голос Мерибеля, совсем близко, почти над ухом.

- Я хочу покончить со всем. Я больше не могу.

- Да говорю же, все можно уладить.

- Нет.

- Мы достанем деньги.

- Нет.

Этого он никогда не забудет. Однако, эти картины теперь почти не трогали его. Это были только картины. Он стоял под грушей, в ветках которой свистел ветер; ведро, подвешенное на веревке у колодца, билось о дерево. Абсурдный диалог продолжался. Внезапно он был прерван сильным ударом.

- Убирайся! - завопил Мерибель. - Если ты не отойдешь от двери, я буду стрелять.

Он обращался к Мари-Лор. Дура! Это из-за нее случилось непоправимое. Он бегом кинулся назад. Мари-Лор маленьким топориком, которым обычно кололи дрова для камина, рубила дверь на уровне замка.

- Отдай!

Она не хотела его отдавать. Он вырвал его у нее из рук.

- Я вас предупреждал!...

Это был голос Мерибеля, искаженный страхом, злобой, паникой. И раздался выстрел, так близко, так сильно, что они оглохли на мгновение, не понимая, выстрелил ли Мерибель в них или в себя. Кусок штукатурки отвалился от потолка. Запахло порохом. А потом Мари-Лор закричала. Тогда он схватил топор и стал бить, бить, то одной рукой, то другой, в косяк, который в конце концов раскололся. Еще несколько ударов. Он взял топор в другую руку, просунул руку в дыру, нащупал ключ. Дверь открылась и он увидел тело. Нет! Сначала он увидел кровь.

- Не входи! - крикнул он Мари-Лор.

Повсюду была кровь. Заряд дроби выстрелом в упор разнес вдребезги череп Мерибеля. По крайней мере, ему так показалось, потому что он сразу же отвел глаза, почувствовал во рту привкус тошноты, будто сейчас упадет в обморок. Однако, он прошел дальше в комнату, сделав крюк, чтобы обойти лужу. Дышать было нечем. Воздуха, скорее воздуха! Но он вспомнил, что не должен ни до чего дотрагиваться. Мерибель оставил окно открытым, но Севру нельзя касаться ставня, брать листок бумаги на столе... Он должен оставить ружье там, где оно упало... И зря он прошел рядом с трупом, рискуя оставить повсюду в доме кровавые следы.

Здесь был провал. Заплакал ли он? Или просто потерял сознание? Он припомнил, как Мари-Лор вытирала ему лицо мокрой салфеткой. Он сидел в кресле, у камина в гостиной... Он вспомнил первые слова: "Меня обвинят во всем!" Почему в тот момент ему пришла идея в свою очередь исчезнуть? Даже не идея. Импульс! Внезапная инициатива руки, потянувшейся к ружью. Мысль тут была не при чем. Он не думал. Он весь был лишь усталость, отчаяние. Ему необходимо было это ружье, как больному снотворное. Но он не стал бороться, когда Мари-Лор оттянула его. Все было как в тумане. Слышался звонкий свист ветра, треск молнии и стенания Мари-Лор; но бедная Мари-Лор никогда ничего не значила. Если б кто-нибудь сказал Севру: "Она оплакивает мужа!" - он бы, без сомнения, спросил: "Какого мужа?" Потому что в этот момент Мерибель был чужаком, незнакомцем, вдруг нашедшим здесь свою смерть, чтоб уничтожить двадцать лет усилий, сомнений, дум, расчетов, успехов. Он убил себя. Это его дело. Но он одновременно убил их всех! Может быть, именно так Севр подошел к тому, чтобы сказать самому себе: "Я тоже больше не существую". Он начал думать: "Севр", как будто перестал быть самим собой. И это раздвоение в результате чрезмерного отчаяния странно вернуло ему немного хладнокровия. Каким-то образом, это его больше не касалось. С какого времени он больше не был тем Севром, что работал по 12 часов в сутки, никогда не ходил в театр и даже домой носил рабочие бумаги на воскресенье? Итак, этот Севр потерпел крах, стал банкротом. Ему остается только исчезнуть.

Но не умереть! Это было бы слишком легко. Больше не существовать. "Понимаешь, Севра больше нет." Мари-Лор испуганно смотрела на него. "С Севром покончено... Его не существует! Смотри! Вот, он Севр!" И он указал на окровавленное тело. Это была еще только мрачная шутка, ужасно ироническая, хуже чем нервный припадок. Но он внезапно застопорился на этой безумной мысли. На Мерибеле все еще был охотничий костюм. Тот же рост. Тот же костюм. Лица больше нет. Подмена уже совершилась. И раз это Мерибель - негодяй, значит беглец - Мерибель. Такой как Севр убивает себя, когда обесчещен. Это будет понятно всем. Это и есть справедливость, порядок; больше того, именно это должно было произойти. Мерибель в последний раз спутал карты. Необходимо срочно придать видимости самый подходящий оттенок.

И чем больше умоляла Мари-Лор, тем больше он упрямился, из какой-то ложно понятной гордости, с горькой яростью. Если бы рядом не было свидетеля, что бы он сделал?... Может, просто вызвал бы полицию? Невозможно честно ответить на этот вопрос. Теперь ему пришлось признать, что что-то, в его отчаянии, было... как бы это сказать?... условным, надуманным, как если бы он долгие годы ждал этого момента. Доказательство: все выстроилось сразу же; деталь за деталью сплетались в единую цепь... Все сошлось; выдумка была настолько абсурдной, что становилась выигрышной! Резиденция! Квартира-образец! Да, это единственный выход. Но выход истинный. Добраться до ближайшей границы? Об этом речи быть не может. Прежде всего, в таком виде: охотничий костюм сразу его выдаст. Однако, став самоубийцей, он же мог поменять одежду. Полиция должна была найти в домике чеpный костюм, в котором он пpиехал. По той же пpичине, он не мог воспользоваться и своей Pено 404. Да и на машине Мерибеля не уедешь, он никогда не садился за ее руль: малейшая авария, и он погиб... Мари-Лор сидела напротив него. Она качала головой, но остановить его была не в состоянии. Он взял старт. Слова действовали на него как наркотик. Чем дальше он разворачивал свою мысль, тем больше сам верил в нее. Он отметал несоответствия, даже те, о которых сестра и подумать не могла: "Я не могу вернуться к себе, в Ла Боль; понимаешь почему?... Мариа услышит. Она чутко спит. Обязательно встанет предложить мне чашку липового отвара... Уж я-то знаю. У нее сегодня свободный день, но все равно вечером она всегда дома... Значит, выбора нет! Придется провести несколько дней в Резиденции. Одно из двух..."

Второй Севр тот, что спрятался внутри, не осмеливающийся пока подать голос, пораженный, слушал.

- Одно из двух: либо следствие подтвердит мою смерть - что наиболее вероятно - и тогда, чуть позже, я без всякого риска уеду за границу. Либо полиция откроет подлог, и тогда мне нетрудно будет оправдаться, благодаря вот этому.

Он поднялся и взял со стола листок бумаги, замеченный им при входе в комнату. Он прочел:

"Я решил исчезнуть. Прошу никого не винить в моей смерти. Прошу прощения у всех тех, кому принес ущерб и у моих близких.

Филипп Мерибель"

- Видишь... Благодаря этой бумажке, я в безопасности.

Против воли он употребил прежние слова. Но и от этого он исцелится. Обретет новую кожу.

- Бедный малыш! - прошептала Мари-Лор.

Он в ярости вывернул карманы на стол: платок, горсть патронов, нож, пачка Голуаз, ключи от машины, записная книжка вместе с правами, бумажник с несколькими сотнями франков, визитные карточки, две фотографии Денизы. Он чуть не оставил их при себе, но надо было идти до конца. Именно поэтому он снял часы и обручальное кольцо. Тело должны были опознать сразу же, без малейшего сомнения.

- Нет! Нет! Жорж, прошу тебя!

Поздно было отступать. Его поддерживало не мужество, а похожее на опьянение возбуждение, непонятная спешка сжечь мосты, отрезать себе все пути к отступлению. Он почти без отвращения обыскал труп. Если бы нужно было, он смог бы даже поменяться с ним одеждой. Его ничего не пугало. Обручальное кольцо Мерибеля легко соскользнуло с пальца. Мари-Лор тихо повторяла: "Ты не имеешь права! Не имеешь права!..."

Он выпрямился, ноги немного дрожали, но он был почти доволен собой... Документы, принесенные Мопре, он бросил в огонь; а потом, так как пальцы испачкал в крови, пошел в кухню мыть руки. Намыливая, он продолжал объяснять Мари-Лор:

- Через несколько дней, ты привезешь мне одежду и деньги... Лучше немного подождать. Если ты сейчас поедешь к себе, сторож внизу увидит тебя. Да и ваша прислуга... Нет... Подождем несколько дней.

- Ты думаешь, полиция не установит за мной наблюдения, если они будут думать, что Филипп сбежал?

Замечание было веским, но, по размышлении, не решающим.

- Тебя слишком хорошо знают, - ответил он. - Никто и не подумает, что ты в курсе махинаций мужа. Не забывай, это ведь из-за него я покончил жизнь самоубийством. Ты же не могла быть его сообщницей против меня, понимаешь! Это же ясно как белый день! Нет, тебе нечего бояться.

И он продолжал, не отдавая себе отчет в том, что каждое его слово еще одна рана в душе сестры.

- На границе непременно будут следить, но тебя это не касается. Если тебе приехать в четверг к вечеру... скажем, часов в пять... уверяю тебя, все будет хорошо.

Он надел на запястье часы Марибеля, массивный золотой хронометр известной швейцарской марки.

- Прошу тебя, не езди туда!

Слезы и причитания возобновились. Он положил руки на плечи Мари-Лор.

- Послушай!... Твой муж был мошенник, поняла? Он нас разорил, так или нет?... Ну вот! Значит, что надо делать?... Ждать, пока меня начнут поливать грязью?... Скажи, ты этого хочешь? Я - я предпочитаю попробовать что-нибудь другое.

- Но как?

- Не знаю. Мне хватит времени подумать до четверга. Ну, возьми сумку, сетку, что-нибудь, собери мне продуктов.

Оставив ее, он вернулся в гостиную и, быстро переписав записку Марибеля, подписал: Жорж Севр, и подложил ее под табакерку. Время поджимало. Последний взгляд на труп. Ему осталось лишь заехать в свой кабинет, взять ключи от Резиденции и квартиры-образца. Он помог Мари-Лор наполнить сетку, кидая туда все что попало под руку, и потащил ее в гараж. Рено 404 придется оставить, это ясно. Мари-Лор, в своем Ситреене 2СU поедет следом за ним. Хоть он и боялся Шевроле Мерибеля, однако, пришлось рискнуть.

- Оставлю его у вокзала Сен-Назер. Завтра, послезавтра - ее в конце концов найдут и подумают, что Филипп уехал ночным поездом... Затем ты отвезешь меня в Ла-Боль, потом в Резиденцию. Ладно?

- Ты ошибаешься, - повторяла Мари-Лор. - Лучше бы...

- Знаю. Знаю. Делай, что я тебе говорю... Потом ты вернешься в домик и позвонишь в полицию. Будь осторожна! Не сбивайся. Мы с Филиппом поссорились. Твой муж уехал. Я заперся. Ты услышала выстрел из ружья, хотела открыть дверь, долго рубила косяк... Так будет хорошо, правдоподобно... Если тебя спросят, почему не позвонила сразу, ответишь, что не подумала, слишком испугалась... Я могу на тебя положиться, Мари-Лор?

- Я попробую.

В этом она вся. всю жизнь пробует. Робко! С таким старанием, что это вечно надоедает. И в четверг еще попробует. И позже... Когда они оба будут... Придется же ее взять с собой... Но об этой части плана еще надо подумать. А Севру так захотелось пожить одному!

4

Пожить одному, давняя мысль и, конечно, ничего не значащая. Севр тщательно подобрал крошки, нашел под мойкой маленькое мусорное ведро с педалькой... Только не забыть еще об одном: он не должен ничего бросать в мусоропровод, из-за матушки Жосс. Вот что это значит: пожить одному! Долгий перечень мелких надоедливых забот, да еще этот нескончаемый монолог, эта жвачка, существование насекомого... Он посмотрел на часы: десять минут седьмого. Засомневавшись, поднес их к уху: остановились. Привыкнув к автоматическим часам, он позабыл завести хронометр Мерибеля. Конечно же, время не имело никакого значения. Но это все же была какая-то связь с чужой жизнью. Он в каждый момент времени мог представить себе, что сейчас делает Мари-Лор, полиция, другие люди... Теперь он потерялся во времени... Он подумал о себе, как о ребенке, заблудившемся в длинном коридоре, замурованном обвалом, и понял, что если сейчас займется чем-нибудь конкретным, то, как параноик, все больше и больше будет запутываться в совершенно не связанных с действительностью мечтах. Со вчерашнего дня он оказался за бортом, на обочине. И если он хочет выйти из этого положения, навязанного самому себе как кара, он должен сначала хоть как-то устроить свою жизнь. Пряный грог вернул ему подобие тепла. Он решил повнимательнее изучить квартиру. Расставив банки с провизией, положив тряпку в мойку, он вернулся в комнату, выбрал пару голубых простынь и заправил постель. Под таким тонким шерстяным одеялом, годным для лета, будет не жарко... В той квартире кровать была лучше. Может, можно позаимствовать одеяла? Надо посмотреть... Он прошел через коридор и вошел в гостиную. Сразу заметил бледное пятно телеэкрана, зажег свет. Да. Большой Филипс. Первый подарок случая, судьбы, удачи, всего, что играет им как игрушкой - на жизнь и на смерть. По телевизору он сможет следить за ними, теми, кто говорит о нем, о Мерибеле, о крахе. Он щелкнул кнопкой. Телевизор был старый. Пришлось ждать пока нагреется. Он повертел рукоятки, и услышал сначала голос, который говорил:

"Бог заботится о каждом из нас, братья мои. Потому что каждый из нас, с Пасхи, плоть и кровь его..."

Появилось изображение: спины верующих, длинной чередой до самого алтаря, совсем маленького, вдалеке, перед которым двигался белый силуэт. Это была воскресная месса. Севр быстро подсчитал: примерно четверть двенадцатого. Он уселся на диван, проверил часы, удовлетворенно вздохнул. Он едва слушал снова проповедника. Он только что узнал, который час, и это было ему важнее, чем Истина. Время в каком-то смысле и было истиной. Оно внедряло его в этот воскресный день, в лоно ночи, давало ему долготу и широту, как заблудшему кораблю.

Время от времени, когда порывы ветра слишком раскачивали антенну, на экране серыми волнами возникали помехи. Севр выключил телевизор, как будто хотел и его сэкономить, освободить от работы свыше сил. Он вернется к нему позже. Это удовольствие надо растянуть... Гостиная состояла из двух отдельных комнат, соединенных высокой аркой. С одной стороны - салон, с другой - столовая. Обстановка скорее роскошная, но картины не много стоят. Фрек не знаток. Добротная массивная мебель. В застекленном шкафу несколько книг, в большинстве карманных, без сомнения, купленных в киоске на первом этаже. Севр сразу не подумал об этой лавочке, наверняка потому что она располагалась в противоположном крыле здания. В сентябре, вероятно, все вывезли. Однако, надо бы туда прогуляться. Может, в этой лавочке найдется продуктовый отдел. Даже наверняка. На самом деле это был базар, по старинной моде, как однажды сказала ему Дениза. Он уже не помнил хорошенько, но когда-то он даже поссорился с Денизой по этому поводу. Из-за одного слова. Он не любил эти американские словечки, которыми она так охотно пользовалась. Севр перебирал пустые вешалки. Однако в одной из коробок он нашел маленький электрообогреватель, показавшийся ему не менее ценным, чем телевизор. Он отнес его в комнату и поставил у кровати. Обогреватель прекрасно работал. Спираль очень быстро раскалилась. Севр сел на пуф и протянул руки к теплу. Ветер все так же неистовствовал, но в комнате становилось теплее, уютней. Севр слушал тиканье часов. Нет. Это более медленный и четкий шум... Вдруг Севр вскочил, как ужаленный. Где-то здесь есть часы и они идут. Невозможно! В квартире с самого лета никто не жил. Он прислушался. Тиканье было еле уловимым, как и запах духов. Оно было везде и нигде, неслышное здесь, отчетливое в другом месте.

Севр двигался как тень, вертясь на мягком пуфе. Его взгляд ощупывал все возможные места, где могли бы находиться часы. Здесь кто-то был. Это тиканье означает, что здесь кто-то был... Он почти инстинктивно опустился на колени и заглянул под кровать. Будильник был там. Маленький дрожащий будильник, в кожаном чехле на двух кнопках. Он схватил его и встал на ноги. Стрелки показывали десять минут пятого. Он, наверно, уронил его, когда впервые вошел в комнату. Он, видимо, стоял на низенькой прикроватной тумбочке. От паденья механизм снова заработал. Он попробовал завод, - ключ не поддавался.

Теперь Севру уже стало жарко. Только не делать поспешных выводов. Если бы кто-нибудь этот будильник заводил, то поставил бы его точно. Значит?... Надо найти объяснение, иначе вся квартира станет подозрительной... пугающей... тут будет невозможно жить. Он заметил, что тяжело дышит, и руки дрожат. Сел на кровать, повернувшись лицом к двери, прислушиваясь... Ветер, все время ветер... Что тут еще придумаешь?... В объяснениях нет недостатка. Самое простое выплыло само собой: будильник сломан. По какой-то причине он остановился сразу после завода несколько месяцев назад, а только что, упав на пол, снова пошел. У Севра когда-то были такие же часики, которые постоянно выделывали подобные штуки. Пройдет час или два, будильник снова встает и проблема испарится сама собой. Это, конечно же, именно так... если будильник остановится. Но даже если и нет, придется этим решением ограничиться, ведь, по всей видимости, в квартире давно уже никто не живет.

Несмотря ни на что, видеть будильник было неприятно. Севр кинул на него взгляд; он стоял на столе, циферблат за футляром почти не было видно, он выглядывал из отверстия, как маленький зверек из своей норки, но тиканье казалось ужасно громким. Пальцем Севр опустил кожаный квадратик; на нем стояли инициалы: Д.Ф. Доминика Фрек... Севр не сдержал какого-то детского чувства стыда. Повернул будильник циферблатом к стене. У него есть более серьезная проблема. Прежде всего, может, это матушка Жосс во всем виновата. Забыла же она выключить счетчики! Почему бы ей, проходя здесь в последний раз, не завести будильник?

Он устроился перед электрообогревателем и попытался собраться с мыслями. Ну-ну, в самом деле, если бы он остался ждать полицию вместо того, чтоб разыгрывать весь этот спектакль, что бы было?... Раз Мерибель выбрал самоубийство, значит его мошенничество было немного более крупным, нежели он в том признался. В любом случае, пришлось бы пойти на крайние меры. С Кабинетом Севра все кончено! Крах был неизбежен. Он разорен. Но разыграв свою смерть, он развязал себе руки. В конечном итоге, разве он не прав? И если уж Мерибель за несколько месяцев сумел организовать такое выгодное предприятие, то что ему мешает за границей основать порядочное доходное дело, с его-то опытом?... В самом начале необязательно располагать большим капиталом. У Мари-Лор есть небольшое личное состояние. К счастью, по брачному контракту она избегает конфискации. Квартира в Нанте на ее имя. Она легко сможет ее продать. Все это - значительные средства. Кроме того, Мари-Лор - его единственная наследница. Как только все убытки будут возмещены, она непременно вступит во владение еще несколькими миллионами. Наконец, почему бы ей и не развестись? Эта идея не слишком-то привлекательна, на первый взгляд, но разве она не вытекает по логике вещей? Все будут думать, что Мерибель в бегах. В таком случае, разве такая респектабельная женщина, как Мари-Лор, может оставаться супругой мошенника? И если однажды она за границей, под девичьей фамилией заведет дело, кто этому удивится? И все-таки, именно в этом появится смысл его жизни, потому что из-за кулис это он будет дергать за веревочки. Одному ему не справиться. Вместе с Мари-Лор и за ее спиной он сможет все начать сначала. При условии, что никто его никогда не узнает... особенно Мопре. Но ни к чему далеко загадывать! в настоящий момент все решается в охотничьем домике. Если расследование пойдет гладко, и ему повезет, все будет хорошо!... Благодаря телевизору, он скоро узнает.

Будильник в кожаном футляре храбро тикал. Севр встал. Ему не хотелось больше мучаться сомнениями. К нему возвращался дух борьбы, после стольких часов безысходного отчаянья. Он отвернул в ванной кран с горячей водой, но водопровод не действовал слишком давно. Ванну он примет попозже. Приготовил завтрак: грибы с зеленым горошком, закурил сигарету. В пачке осталось еще шестнадцать. Этого ему ненадолго. Да и сухари кончаются. Чтобы чем-нибудь заняться, он разделил провизию на четыре части: понедельник, вторник, среда и четверг. Если Мари-Лор задержится, положение станет критическим.

Он быстро позавтракал, но не осмелился помыть посуду. Почти тринадцать часов; пора разузнать новости. Он включил телевизор в гостиной, снял сапоги, за которые ему было стыдно. Диван был мягкий, как свежий газон. Почти сразу появилось изображение... Биафра... Вьетнам... наконец, обычные новости... в Европе дождливая погода... в Северном море затонул сухогруз... сила ветра в ста шестидесяти километрах, на верху Эйфелевой башни... Он, взволнованный, напряженный, как актер перед выходом на сцену, ждал. И вот вдруг настала его очередь...

"Из Нанта сообщили о самоубийстве известного посредника, Жоржа Севра. Он покончил жизнь выстрелом из ружья в голову. По первоначальной версии, причиной трагедии могли явиться серьезные финансовые затруднения..."

И все. Дальше - обзор дорожных происшествий. Севр выключил телевизор. Это все, но это значит, что версия о его смерти принята. Если б были сомнения, утверждение не звучало бы так уверено, ведь, в конце концов, полиция ведет расследование уже со вчерашнего вечера. У них было время подумать. Значит, для Мари-Лор самое трудное позади. Севр лег на диван, закурил еще одну сигарету. Теперь он согласен отдохнуть. Он был доволен, что среди паники сумел обратить положение в свою пользу. Если уж ему удалось так разыграть сцену, что даже полиция поверила, то наверняка у него хватит сил выполнить свой план устройства за границей.

Глаза закрывались. Однако, спать он не хотел. Ему еще необходимо было поразмыслить, обдумать множество вещей... Впервые за очень долгий промежуток времени он был наедине сам с собой, и ему показалось очень важным выяснить такие трудные истины, какие?... Ну например, отношения с Мари-Лор... Он распоряжается ею, как счетом в банке. Но речь, конечно, не об этом. Речь - он все время к этому возвращается - об этом внезапном стремлении исчезнуть. Он воспользовался случаем, не размышляя, как злоумышленник, старающийся обмануть преследователей. Он ни разу не сделал ничего плохого. Он был хорошим сыном, хорошим братом, хорошим мужем. Безупречным. Внимательным по всем своим обязанностям. Аккуратным, возможно, даже слабовольным особенно с Денизой... Неважно, что он все же поддался искушению. Он "увидел" себя на месте Мерибеля; ему захотелось оказаться на этом месте. Итак, незачем осуждать Мерибеля, смотреть на него свысока. Мерибель не устоял перед деньгами. Он сам тоже не устоял... Только неизвестно перед чем, и это тем более непонятно, что, сумев устроиться в другом месте, он возобновит, без сомнения, все то же ровное размеренное существование. А позади останется этот странный провал!... Странно... Неясные картины сновидений следовали за словом. Он заснул. Сквозь глубокий сон он слышал свои собственные стоны. Хотелось пить. Поворачиваясь, он чуть не упал и с трудом очнулся; он еще раз вернул в мир незнакомца, который снова станет задавать свои вопросы...

Было начало восьмого. Он проспал весь вечер. Еще одна ночь и четыре дня... На столе тикал будильник... Ну уж нет! Хватит вопросов! С вопросами покончено! Он налил в ванну воды и с каким-то забытым наслаждением погрузился в воду. Если бы рядом был врач, он бы конечно объснил, что он пережил нервное потрясение, и что в таких случаях самое странное поведение - обычная вещь. Незачем и доискиваться дальше. Он расслабился, лениво слушая шелест дождя.

Обогреватель нагрел комнату. В общем, проблема жилища решена. Это уединение не так уж неприятно, пусть и похоже чем-то на заточение. Раньше Дениза возила его в монастырь Св. Анны в Анжере. Изредка ее охватывали религиозные чувства и тогда она удалялась в какое-либо из таких заведений. Потом со своими подругами она сравнивала достоинства монахов, келий, служб. Он - ужасно скучал. Тогда как теперь в этой пустой квартире, без крыши над головой, без друзей, без документов, почти без еды, он чувствовал себя спокойно, вручив свою судьбу в чужие руки.

Он долго вытирался. Если бы у него было чистое белье, он испытал бы хоть миг истинного блаженства. Завтра устроит стирку. Прежде чем открыть банку с крабами, он снова включил телевизор, чтобы не пропустить сигнала точного времени; потом, в кухне, поужинал. Из гостиной слышались голоса и музыка. К нему возвращались забытые воспоминания. Когда Дениза была еще жива, он часто не выключал телевизор, садясь напротив нее за стол в столовой. У него вечно не хватало времени на газеты, и он довольствовался тем, что слушал новости, пока она говорила.

"Ты меня слушаешь?"

"Да, конечно... Ты пригласила мадам Лувель к чаю."

Он не любил эти чаи, где говорилось ни о чем кроме политики. Он представил, что она сейчас сидит напротив и так же ест крабов на кухонном столе: это было настолько неправдоподобно, что он мысленно попросил у нее прощения. Сейчас он делает все то, что она осудила бы. Он никогда не пришел бы в гостиную с чашкой в руке под тем предлогом, что сейчас начнутся новости. Он никогда не вытер бы рот носовым платком... Общий рынок... Подумаешь!... Это его больше не интересует. Но он же верил в это... Ядерное разоружение... Все это происходит в другом измерении... Учения в саду Дома Инвалидов... Он чуть не улыбнулся. Дениза столько интриг, чтоб ему дали какую-нибудь награду... Программа подошла к разделу происшествий. Он поставил чашку на подлокотник дивана. Снова про шторм... В Морбиане снесло несколько крыш. Пропал без вести катер, Мари-Элен из Коннарно... Так, так... А дальше?... Вот и о нем.

"...Расследование по делу Севра продолжается. Наш корреспондент в Нанте передает..."

На экране появилось изображение охотничьего домика. Дворик забит полицейскими машинами.

"По предварительным данным, финансист после жестокой ссоры с зятем, Филиппом Мерибелем, выстрелил себе в голову из ружья. Филипп Мерибель исчез, но его машина, Шевроле Импала, найдена на стоянке у вокзала Сен-Назер..."

Камера показала Шевроле, жандарма, стоящего заложив пальцы за форменный ремень, глядя прямо в объектив. Потом - снова домик под дождем, и вдруг, крупным планом лицо Мари-Лор; несчастное лицо в сером свете.

Мадам Мерибель не смогла сообщить следователю ничего ценного. Ее брат и муж ладили между собой. Их дело, несмотря на кризис, процветало... Комиссар Шантавуап отказался дать какие-либо пояснения. Самоубийство вызвало массу сожалений в местах, где живут друзья покойного."

Появилась его фотография, и он против воли отпрянул от экрана. Он увидел себя мертвым, таким, как покажут миллионам людей завтрашние газеты. Эта фотография была сделана три года назад, когда заканчивалось строительство "Двери в Бесконечность". Он казался уверенным в себе, значительным.

"Со времени смерти мадам Севр, преждевременно скончавшейся от неизлечимой болезни, финансист вел очень замкнутую жизнь. Этот траур мог бы частично оправдать драматический исход..."

Начались спортивные новости. Севр выключил телевизор. На этот раз он победил. Он снова взял чашку и стоя доел краба, чувствуя какое-то недовольство. Нет, траур ничего не может оправдать. Если комиссару этого достаточно, что ж, тем лучше! Но он-то сам знает, что дело вовсе не в этом... Сначала, конечно, потеря была ужасной. И даже сейчас долго думать об этом невозможно. Однако...

Он вымыл чашку, стакан, щеткой смел со стола крошки. Что он будет делать весь вечер? Может, сходить взглянуть на этот киоск внизу, хоть пройтись немного. Он оделся, засунул фонарик в карман куртки и вышел.

Буря немного утихла. Он выглянул в сад, увидел, что дождь уже кончился и вышел на дорожку. Было темно, но небо время от времени светлело: Севр вспомнил, что теперь полнолуние. Ему сначала захотелось курить, но потом он раздумал.

Из города его никто не увидит. Ближайшие дома метрах в пятистах, за пустырем. Даже в темноте он легко представил себе распланированный участок, где уже размечены были улицы, стояли фонари, которые, может, никогда не зажгутся, щиты с большими буквами: Кабинет Севра. Ла Боль. Проспект Ласточек. Их наверняка опрокинуло ветром. Еще одно предзнаменование!

Пляж остался слева. Там вольно плескалось море, и его гул переполнял ночь. Никому им в голову не придет искать здесь. Севр медленно направился к агентству. Это самое агентство - истинное спасение, там все ключи, оставленные матушке Жосс. Дверь от ветра приоткрылась. Севр вошел, еще раз обшарил ящики стола и картотеку. Нашел три ключа на одном колечке с этикетками: Ворота. Задний двор. Гараж. Если что-то и осталось, то непременно в гараже. Но в котором? Под каждым блоком, в подвале, располагались стоянки, с боксами по бокам. За каждым углом справа сразу видны были наклонные дорожки спусков. Севр торопливо сбежал вниз. Его фонарь вспугнул тени, а шаги разбудили эхо. Он попытался открыть два ближайших бокса, но ключ не влез в скважины. Он прошел вдоль огромной стоянки, с удовольствием отметив, что стены и пол совершенно сухие. Четвертый бокс открылся сразу. Он весь был завален коробками, мешками, звенящими бутылочными ящиками. Настоящий продуктовый склад! Луч фонаря осветил коробки консервов, в некоторых местах банки раскатились по полу. Странно. Севр направил луч вверх, чтоб осмотреть бокс полностью. У него появилось такое чувство, будто продукты либо были свалены в кучу как попало, либо кто-то уже обшарил бокс. Но, очевидно, тут никого не было. Надо думать, владелец магазина поручил все убрать какому-нибудь безответственному служащему, а тот исполнил поручение в последний момент, перед самым закрытием.

Севр быстро осмотрел коробки: и тут крабы. Уже в горло не лезет! Тушенка, сардины в масле, говядина в собственном соку, все то же, что обычно и бывает во всех бакалейных магазинах, с этим можно прожить долгие месяцы и умереть от гастрита. Множество фруктовых соков. Ящики минеральной воды. Никакого вина. Никакого кофе. Он запинался о детские ведерки, мячики, шезлонги. Здесь же стояли ящики с разборными воздушными змеями, коробки настольных игр. Его руки нащупали пустую коробку, с порванным верхом... В самом ли деле порванным?... Может, это просто он сам стал недоверчивым, как затравленное животное?...

В дальнем углу в куче коробок он нашел аптечные принадлежности широкого потребления, лезвия, зубные щетки, но бритвы не было. Она наверняка заржавела бы. Он растолкал по карманам несколько банок сардин, упаковку аспирина. Незачем нагружаться. Он возьмет еще, когда понадобится. На три с половиной дня ему хватит. Он закрыл за собой дверь, облегченно вздохнув. Раз уж устроил разведку, надо зайти в квартиру Блази и забрать красный плед, который заметил в прошлый раз. Эти хождения взад-вперед немного развлекли его. Завтра попытается починить дверь агентства. Конечно, он не великий мастер, но вспоминать о незакрывающейся двери было неприятно. В кабинет может зайти кто угодно. А если случайно Матушка Жосс придет в голову обойти помещения, чтобы посмотреть, не сильно ли Резиденция пострадала от бури, - она увидит, что кто-то проник в агентство и его могут поймать. Нельзя пренебрегать ни малейшей предосторожностью.

Небо посветлело. Облака, сияющие, прозрачные, как дым, пролетали так быстро, над самыми крышами, что было удивительно - почему их не слышно. Море, казалось, зашумело громче, но теперь легче было различить удар каждой волны, ее шелестящий бег по песку. Если бы осмелился, он пошел бы прогуляться по бесконечному пляжу. В конце концов, он ведь свободен, свободен как никогда. Разве не от этого его самая тайная тоска?... Он обошел всю квартиру Блази. Но красного пледа не нашел. А может, его и никогда не было. Севр ошибся... Однако...

5

Назавтра буря разыгралась с новой силой. Севр приоткрыл окно гостиной, выходящее в сад, из которого виднелись вдалеке дома городка. Они едва угадывались сквозь дымку дождя, казались заброшенными. Это похоже было на военный пейзаж под серым свинцовым небом. Севр, будто замурованный в самом ужасном вакууме, снова лег. Его затворническая жизнь чуть упорядочивалась лишь благодаря телевизору, и в промежутках между редкими в понедельник передачами он слонялся из комнаты в комнату; кашлял, думая, что он на грани простуды, от которой неуверенно лечится грогом да аспирином. Чтобы убить время, выдумывал мизерные занятия и растягивал их надолго. Например: осмотр бумажника Мерибеля. Покойный был недоверчив, и в бумажнике не нашлось ничего кроме небольшой суммы денег и нескольких цветных фотографий домов, интерьеров, этаких "готовых" квартир, как он иногда продавал. Хотя Севр великолепно знал дело, он никак не мог вычислить цифру мошенничества; Мерибель ведь знал, что однажды будет пойман. Он должен был рассчитать этот риск, определить период времени, в течении которого можно безнаказанно действовать. Но этот срок неизбежно должен был быть слишком краток. Следовательно, присвоенные суммы не могли быть слишком велики. Может, 50, 60 миллионов? Севр спрашивал себя, не напрасно ли поддался панике. 50 миллионов можно было бы возместить полюбовно. Не слишком ли он драматизировал происшедшее с самого начала? Да ведь именно в этом он и воспользовался случаем! Сразу принял мысль о том, что Мерибель виновен, как будто ему это было выгодно. Он должен был, по крайней мере, серьезно изучать документы Мопре. Но нет. Сразу высокие слова, священное негодование... Мерибель не успел подготовиться к защите. Возможно, он убил себя в припадке оскорбленного самолюбия?...

Однако, по некоторым размышлениям, всплывали вещи, не клеящиеся между собой. Когда Мерибель начал воровать, на это же наверняка была конкретная причина. Все произошло так, будто он дал себе некую отсрочку... Полгода... Где?... по истечении которой он, очевидно намеревался исчезнуть. Значит, облопошивая клиентов, он одновременно готовил побег. Итак? Сбежал ли бы он ради полусотни миллионов? Стоили ли они того?...

Севр пересел в другое кресло. Теперь он задыхался в трехкомнатной квартире с закрытыми окнами, где непрерывно работал электрообогреватель. Сигареты почти кончились, и в воздухе стоял запах окурков, плесени, зала ожидания. Его мысли без конца возвращались все на те же неуютные перекрестки необъяснимости. Впрочем, а что он, собственно, знает о Мерибеле? Один из друзей детства, которых считаешь хорошо знакомыми, потому что жили рядом, вместе страдали от провинциальной скуки. Из тех, с кем всегда на ты, и даже в голову не придет, что надо знакомиться. Они всегда рядом. В один прекрасный день говоришь: "Хорошо бы тебе жениться на моей сестре!" И даже не удивляешься, что так оно и происходит! Никогда не спрашиваешь себя, счастливы ли они. Неизвестно, любишь ли их. Некогда. А может уже очень, очень давно - ты их враг. Доказательство: это дело в Испании. Кто впервые заговорил об Испании? Да как-то речь сама собой зашла... Дениза была не против такого плана, наоборот. И когда Мерибель сказал: "Съезжу-ка я туда, посмотрю на месте", - он, Севр, рад был избавиться от зятя. Хотя все это никогда и не выражалось настолько ясно. Жизнь - как море, сразу не подозреваешь, что бурлит вглубине.

Севр бросил бумажник в ящик книжного шкафа; можно будет забрать, уходя. Все эти вещи, которые носил Мерибель, принадлежавшие Мерибелю, теперь вызывали в нем отвращение. Даже часы и обручальное кольцо. Он оставил в кармане лишь записку, написанную Мерибелем перед смертью. Почти вся вечерняя передача местного телевидения была посвящена драме. Домик крупным планом. Ружье крупным планом. Крупным планом лицо Мерибеля... Лицо, уничтоженное выстрелом, но никто же этого не знает, кроме них с Мари-Лор, которая появилась на экране в свою очередь, в трауре, но это была другая женщина, которой горе придало величие поразившее Севра. Чья-то рука протянула микрофон. Голос за кадром произнес:

- Мадам Мерибель желает сделать заявление.

И Мари-Лор, смущенная, сбивающаяся от робости, тем тоном, каким когда-то рассказывала натехизис, зашептала:

- Филипп... Если ты слышишь меня... прошу тебя, вернись. Я верю, ты не виноват, ты сможешь объяснить, почему брат убил себя...

Великолепная Мари-Лор! Она придумала эту хитрость, чтоб отвести подозрения, еще вернее спасти его, и играет свою роль с такой неистовой преданностью, на которую лишь она одна и способна. Все более настойчиво и жалко она повторяла:

- Вернись, Филипп... Я совсем одна, и не могу ответить на вопросы, которые мне задают... Говорят, вы делали нечестные дела, а я не могу поверить...

Она уже не могла сдержать слез и микрофон убрали.

- Вы слышали взволнованный призыв Мадам Мерибель, - заключил репортер. - Увы, к сожалению, видимо, подтверждается, что Кабинет Севра переживал трудные времена... Мы сумели связаться с энергичным комиссаром Шантавуаном, который согласился сказать несколько слов...

Крупным планом лицо комиссара. Похож на Климансо, из-под усов слышится бас:

- Да, мы располагаем некоторыми сведениями, указывающими на определенные детали дела, остающегося однако достаточно таинственным... Покойный развернул на побережье очень смелую программу строительства, на осуществление которой мобилизовал все резервы, и из-за вездесущего кризиса, как и многие другие подрядчики, испытывал финансовые затруднения, серьезные, но не катастрофические. Однако мы имеем основания считать что Мерибель, заведующий, так сказать, отделом иностранных дел, без ведома зятя пустился на спекуляции, что было, по меньшей мере, неосторожным. Расследование только началось; но побег Мерибеля может вызвать любые подозрения... Естественно, ордер на арест уже подписан.

Затем шло открытие моста в Вандее. Севр уже не выключал телевизор. Да и не следил за происходящим на экране. Он боялся тишины, и заснул лишь спустя долгое время после "Последних новостей", когда экран превратился в бельмо на глазу слепого. "Если меня арестуют и осудят, - порой думал он, моя жизнь будет такой же". И тогда он чувствовал в боку ту-же резкую боль, что ощутил в миг, когда закрылся гроб Денизы. Но за что его осудят? Разве письмо Мерибеля его полностью не оправдывает? Он заметил, что всегда, в любой ситуации, боится худшего; если б его на это не толкнули, он никогда бы не рискнул строить все эти роскошные квартиры, где, по справедливому стечению обстоятельств, теперь агонизирует. Даже свое ремесло посредника он никогда не любил... В сущности, он никогда не делал, что хотел... А что бы он хотел делать? Он не знал. Способности у него небольшие; крохи таланта, которые он перебирал в голове, докуривая последнюю сигарету. Много работал, но все это по инерции и потому, что просто никчемный человек. Он ясно понимал, что подразумевает под этим. Стремление все определить, все свести к простым схемам; стремление оградить свою жизнь от всего трепещущего, непредвиденного, дерзкого. Уткнешься носом в формулы, и все так спокойно. Но вот вдруг возникает ситуация, в общем состоящая из страстей, интриг, слабостей, насилия и крови... и крах! Ты сломался, потому что все было ложью. Не иначе!...

Севр раздумывал над своими горькими открытиями и считал часы по циферблату будильника, который тоже был ложью. Вокруг него все было ложью. К счастью, оставалась еще Мари-Лор. Но вторник тянулся медленно. Дни стали как ветер. Слышно было как они шуршат по стенам; невыносимые дни, рождающие лишь болезненные мысли. Севр похудел. Слишком блестящие глаза, борода, от которой странно, казалось, ввалились щеки, халат, похожий на рясу, - он был живой портрет тех фанатиков-цареубийц, о которых пишут в исторических романах.

Во вторник вечером ему довелось присутствовать на собственных похоронах. Местная телестанция посвятила этому почти целую передачу. Все было снято с неосознанной жестокостью. Бодрый голос давал комментарии. Завороженный Севр смотрел на черные драпировки с вензелем S, автофургон, нагруженный венками... Крупным планом - траурная лента с надписью: "Любимому брату"... кучка друзей, спрятавшихся от ветра за катафалк... Губы шевелились. Говорили много, а Севр еще ближе склонялся к экрану, как будто стоило напрячь слух, и он услышал бы слова этих движущихся теней, наконец поймал бы на их губах свою истину.

Показался гроб на плечах могильщиков, согнувшихся вперед, опустив лицо от дождя, они быстро, почти бегом прошагали к катафалку и торопливо затолкнули свою ношу внутрь. Из-за бури он лишился похорон. Все делалось в спешке. Съемка была плохая, нечеткая. Вдоль кладбищенской дорожки виделись темные пятна, а кипарисы все завалились на один бок, как черные парусники.

Семейный склеп был открыт, склеп, где почили два поколения Севров. Теперь там упокоится Мерибель! Ужасно и смехотворно. Несмотря на самоубийство, похороны происходили в присутствии священника. На присутствующих пузырились от ветра плащи, как мокрое белье на веревке. Руки без конца приглаживали вздутые волосы, похоже было, что они отдают честь, в то время как мальчик-хорист, вцепившись в крест, глядел вниз, в могилу, где исчез гроб. И это все?... Нет. Еще вспышка - лицо Мари-Лор, принимающей краткие соболезнования. Лучшие друзья бежали под дождем, через лужи. Позже обязательство скажут: "Помните... В середине декабря... в тот день, когда хоронили Севра".

Севр только что упустил свою смерть, и с изумлением вдруг понял, что ему все равно. Он спал лучше, чем обычно, и вот наступило утро среды. Еще часов тридцать! А потом он исчезнет навсегда. Он осознал наконец, до какой степени невозможно ему стало вернуться назад. Может быть, ему простят многое, но никогда - эти комичные похороны. Он презрел свой клан. Ему никогда не убежать достаточно далеко. Все утро он мучился этой мыслью. Куда скрыться? Что делать? В сорок лет трудно сменить профессию. Он что-то поел, стоя, как пассажир, боясь опоздать на поезд. Он так долго был настороже, и все же не услышал, как случилось то, чего он боялся. Дыхание бури заглушило скрипение лифта. Он даже не сразу распознал скрежет ключа в замочной скважине. Но когда дверь открылась и закрылась, он выронил консервную банку и прислонился к стене, не в состоянии двинуться с места. Кто-то пришел! Кто-то есть... Тут все время кто-то был... Сначала счетчики... будильник... Мгновение картины пролетали в голове, рука придерживала сердце, как пойманное животное, что кусается и царапается...

Погиб, у самой цели... Кто это?... Такой же бродяга!... Придется ли драться? Его ослепил прилив ярости. Он кинулся в прихожую и увидел женщину, прислонившуюся к двери, - у нее открылся рот, но крика не последовало, а рука с растопыренными пальцами, как в плохом фильме ужасов, закрыла лицо. Он остановился. Между ними стоял большой кожаный чемодан.

- Не прикасайтесь ко мне, - произнесла незнакомка.

Она глубоко вздохнула, на грани обморока. Он сделал шаг.

- Нет... Нет... Прошу вас... Вот деньги.

Она протянула ему сумочку, помеченную инициалами: Д.F, как и будильник.

- Я не грабитель, - сказал Севр.

К ней медленно возвращалось хладнокровие, но она так была потрясена, что руки ее бессильно висели вдоль тела. Она уронила ключи, но даже не пошевелилась, чтобы их подобрать. Через некоторое время, она прошептала:

- Можно мне сесть?

Они оба были одинаково растеряны, и наблюдали друг за другом очень пристально, боясь каким-нибудь неловким жестом спровоцировать худшее. Но она пришла в себя быстрее его. Севр привык "чувствовать" клиента. Он сразу определил, что незнакомка из той категории женщин, с которыми невозможно торговаться, они вечно спорят, выступают, впадают в истерику, лишь бы за ними осталось последнее слово. Он нагнулся, подобрал связку и вставил ключ в скважину. Она опять испугалась, видя как он закрыл дверь и спрятал ключи в карман.

- Выпустите меня... Прошу вас, пожалуйста, выпустите меня... немедленно!

- Я не сделаю вам ничего плохого.

Опять столкновение. Она, наверное, спрашивает себя, уже не сумасшедший ли он. Он почувствовал, как ее глаза ощупывают его, пытаются восстановить его настоящее лицо, несмотря на бороду, морщины усталости, бледность страха. Чуть более уверенный в себе, Севр поднял чемодан и понес его в гостиную. Она последовала за ним и он снова почуял запах духов, который заметил в первый день. Она сразу же встала так, чтоб стол отгораживал ее.

- Верните мне ключи.

Теперь ее губы дрожали от гнева.

- Мне нужны ключи. Я у себя дома.

- Где мсье Фрек?

Севр пока ведет, он угадал, что это лучшая тактика: заинтриговать ее, напугать, поддерживая любопытство.

- Вы его знаете?

- Где он?

- В Валенсии, естественно.

- Как вы добрались?

- На самолете.

- А потом?

- На автобусе.

- Он знает, что вы здесь?

- Ну и что?

Первый штрих вульгарности. Он нашел то, что Дениза назвала бы "простотой", и очень быстро отметил все, что было в ней сомнительного: слишком высокая прическа, слишком подчеркнутый макияж, слишком пышная грудь, слишком яркий маникюр, слишком крупные перстни. Впрочем, элегантна. И, скорее, красива. Золотистая брюнетка. Солнце светится сквозь кожу. Но даже это смущало Севра. Как и глаза, немного на выкате, бархатисто-черные, скорее созданные для вспыльчивости, чем для злобы.

- Итак? Теперь вы меня выпустите?

- Нет.

- Полегче на поворотах! Думаете, вам это так пройдет?

- Постойте! А когда вы приехали?

- Да... только что... Вот сейчас слезла с автобуса.

- Скажите мне правду. Вы здесь уже несколько дней. Не лгите, я знаю.

- Вы совершенно...

Она не договорила, пожала плечами.

- Мои ключи!

- Вы заходили к матушке Жосс?

- Нет... Говорю вам, нет. Только что приехала... А вы! Слушайте, кто вы такой? Ничего себе, манеры! Если уж тут кто и должен объясняться, так это вы, что, не так?

- Я сбежал.

На ее подвижном лице выражались малейшие чувства, преувеличиваясь, стилизуясь, как на лице актрисы. Она нахмурила брови; они были выщипаны и подведены, чуть-чуть удлинены к вискам. И криво улыбнувшись сказала:

- Сбежал? Придумайте что-нибудь получше.

Но он уже захватил ее, она ожидала продолжения.

- Не могу вам объяснить. Вы же видите: у меня нет никаких дурных намерений. Извините, что я вам навязываюсь. Просто, вынужден скрыться.

- От полиции?

- И да, и нет. Успокойтесь, я ничего не украл... никого не убил... Скажем, мне необходимо исчезнуть. Завтра вечером я уйду. Даю вам слово.

Она склонила набок голову, как домашнее животное, пытаясь понять смысл сказанных слов. Голос Севра удивлял ее. Это был голос порядочного человека, человека, привыкшего спокойно отдавать распоряжения.

- Могли бы спрятаться в другом месте, - сказала она. - Здесь или в другом месте, какая разница? А вы сами, почему вы приехали сюда в такое время года?

- Я могла бы ответить, что вас это не касается... Была проездом в Нанте. Узнала, что от бури на побережье много разрушений. И вот, решила посмотреть... Мне нравится эта квартира. Ну! Верните мне ключи!

- Но я ведь только что объяснил вам...

- Мне все равно. Убирайтесь!

На этот раз гнев подавил любопытство. Она, очевидно, не привыкла встречать возражения.

- Мне очень жаль, - произнес Севр. - Но я вынужден остаться здесь. Это почти вопрос жизни и смерти.

- Идите в другую квартиру. Здесь их хватает.

- Я договорился о свидании здесь.

Она презрительно засмеялась.

- В таком случае, уйду я. Не хочу вас стеснять. Откройте дверь.

- Нет. Никто не должен знать, что я здесь. А вы ведь все расскажете, разве не так?

- Так, можете быть уверены.

Она оглянулась вокруг. Севр понял, что она подыскивает, чем бы запустить ему в голову.

- Вы что думаете, что сумеете держать меня заложницей! Предупреждаю вас. Я буду кричать.

- Надеетесь, вас услышат в поселке?... Не беспокойтесь, поверьте мне. Я вас прошу, всего двадцать четыре часа.

- А если я пообещаю вам, что буду молчать, тогда отпустите?

- Нет.

- Не верите?

- Нет.

Они еще раз смерили друг друга взглядом. Потом она медленно стянула шубку, осталась в темном костюме, сняла жакет, под которым оказалась белая блузка, очень тонкая, но такая прилегающая, что сквозь нее видны были кружева лифчика, как сквозь мокрую ткань.

- Как вы выдерживаете такую жару? - сказала она почти любезно.

Она пересекла комнату и протянула руку к ближайшему окну.

- Нет.

- Ах! - воскликнула она с наигранностью, сквозь которую четко проступала ярость. - Мне все запрещено, если я хорошо поняла.

Она обернулась и подняла руку, как ученица на уроке, желая задать вопрос.

- Мсье!... Мсье!... Можно я осмотрю мою квартиру?

В ее глазах блестела насмешка, она провоцировала его, опять пытаясь найти лазейку для бегства, чувствуя, что насмешкой можно восторжествовать над этим странным человеком, с тревожной бдительностью следящим за каждым ее движением. Он не ответил, и она вышла в коридор, прошла в комнату.

- Вам придется ночевать в другом месте. Ничего себе, манеры!

Она остановилась на пороге ванной.

- Так-так, не стесняйтесь!... Могли бы сполоснуть ванну!

Она вернулась обратно, ион быстро отступил, пропуская ее. Он не мог предвидеть, что она так быстро войдет в роль. ему Стало стыдно за кухню, за консервные банки, за халат на спинке стула.

- Вот это да, - продолжала она, с отвращением поджав губы. - Вы что, в хлеву живете, а?.. И кроме того, во что-нибудь другое одеться не могли?.. Обычно, мои гости не ходят в сапогах.

- У меня ничего больше нет.

- Тогда... я поеду и куплю вам одежду.

Она бросила эту фразу совершенно естественно.

- Нет, - сказал Севр.

- Ах! Правильно. Я и забыла!

Она порылась в сумочке, вынула портсигар и зажигалку. Глаза Севра так и впились в портсигар.

- Поскольку вы все время повторяете "нет", вам я не предлагаю.

Она закурила сигарету, выдохнула струйку дыма в лицо Севру и вернулась в гостиную, где и села, высоко подобрав юбку и выставив красивые ноги. Она рассматривала Севра с головы до пят, как будто он был манекен.

- Дезертир?

- Для этого я слишком стар.

- Контрабандист?... Да нет, непохоже... Вы местный, раз знаете матушку Жосс... И назначили встречу здесь!... Наверняка, ждете женщину!... И боитесь ее мужа... Надо же!... Как забавно.

Она искренне рассмеялась, обняв руками колено, тихо покачиваясь.

- Глядя на вас, скорее подумаешь, что вы - муж... А вы не слишком разговорчивы, Мсье-Нет... Я люблю, чтоб со мной говорили.

Она произнесла это таким вызывающим тоном, что Севр отвернулся. Еще двадцать четыре часа! Тяжело придется!

6

Самое худшее было чувствовать себя как на сцене под этим ужасно проницательным взглядом, который уже его не покидал. Естественно она пользуется малейшим развлечением. И, что до борьбы, Севр не был уверен, что окажется сильнее. Вскоре она затушила сигарету в пепельнице и вздохнула.

- Допустим, - сказала она. - Завтра вы увидитесь с человеком, с которым назначили встречу... А что будете делать со мной?

- Ну что ж... вы останетесь в своей комнате.

- Запрете меня?

- Боюсь, что так.

- По доброй воле или силой?

Она читала мысли. Наверняка она обдумала возможность схватки и, вероятно, теперь взвешивала свои шансы.

- По доброй воле или силой, - подтвердил Севр, внезапно почувствовав удивительное раздражение.

Ему хотелось бы, чтоб она испугалась, согласилась на любые условия. А она наоборот больше его не боялась; она специально вызывала его на дискуссию, чтобы ослабить, обескуражить, заставить сдаться. Стоп! Он слишком много сказал.

- А потом спросила?... - спросила она. - Когда свидание окончится... что со мной станет?

Молчание.

- Вы не хотите сказать, что?..

В ее голосе опять послышался страх. Севр чуть не попался снова. Он пожал плечами и зашагал взад и вперед по гостиной.

- Вы не похожи на жестокого человека!

- Нет, я очень жестокий, - проворчал Севр.

Это было сильнее его. Он не мог заставить себя молчать.

- Итак?... Потом! Я смогу уйти?... Через час?... Нет?... Через два часа?

Он остановился напротив нее.

- Послушайте! Я...

Она старалась смотреть на него с умоляющим выражением лица. Он сжал кулаки в карманах и продолжал ходить.

- Что вы хотели мне сказать?... - снова спросила она. - Можете предложить что-нибудь другое?... Вот что, я сама сделаю вам предложение. Когда уйдете, закроете меня... Ну, видите, сама иду вам на встречу.

Негодяйка! Она парировала любой удар. Еще немного, и он начнет ее слушать, да еще того хуже, даст ей слово.

- Как раз успеете скрыться. А потом позвоните кому-нибудь из местных, и сообщите, что я здесь заперта. Значит, когда меня освободят - будет зависеть от вас. Сами дадите сигнал... Согласны?

Может, в конце концов, она и в самом деле испугалась? Ну что ж, еще одна причина, чтоб стоять на своем. Он присел подальше от нее, на ручку кресла. Она закурила новую сигарету и смотрела на него прищурившись от дыма. Она курила по-мужски, не вынимая сигареты изо рта даже когда говорила.

- Это разумно, разве нет? Остаемся свободны, и вы, и я. Не надо обещаний, которые все равно не сдержать. Договор. Я за договоры... А вы?.. Ну-ну! Скажите что-нибудь... Ладно! Как хотите!

Она встала, потянулась, зевнула, не обращая больше внимания, и присела у чемодана, который принялась расстегивать.

- Почему вы не оставили его в камере хранения?

Слова вырвались помимо его воли. Он чуть не стукнул себя по лбу от досады. Однако, он с нетерпением ожидал ответа, полный недоверия. Зачем таскаться с чемоданом, когда едешь всего на каких-то несколько часов в отдаленный поселок? Она медленно погладила кожу, с некой мечтательной чувственностью.

- Слишком привыкла к своим шмоткам, - сказала она. - Ценный багаж не оставляют в камере хранения.

Она открыла чемодан. Он чувствовал себя ужасно лишним, но что она подумает, если извиниться? Впрочем, она уже вытаскивала под самым носом комбинации, чулки, нижнее белье, заботливо все раскладывая на диване. Она доставала блузки, шерстяные платья, тщательно расправляя их, чтоб отвисли.

- Так мнется, - обЪяснила она. - Вы должны знать, раз женаты.

- Я...

- Вы сняли кольцо, но от него остался след... Это же сразу видно.

- А что вы еще заметили?

- Не думайте, что я так уж вами интересуюсь!

Диалог продолжался. Она сразу этим воспользовалась.

- Положите-ка эту стопку в шкаф... в правый нижний ящик...

- Ну как тут отказаться? Теперь он как челнок курсировал между спальней и гостиной, с яростью и отвращением таская платки, плавки, резиновые перчатки, раздушенные тряпки, которые ему хотелось швырнуть через всю комнату, но что поделаешь! Если уж вынужден играть роль тюремщика, то нельзя же в конце концов быть хамом! Он протянул руку к коробочке, но она быстро выхватила ее у него из-под носа:

- Мои сережки! - закричала она.

Потом засмеялась, обезоруживающим смехом доброй подружки.

- О! Они не дорогие, не думайте!

Она открыла футляр. Он полон был сережек; там были всякие, похожие на цветы; в виде фруктов; под драгоценные камни. Она выбрала две, как розовые раковинки.

- Красивые, правда?... Купила в Нанте, на автобусной остановке.

Сколько ей лет. Тридцать пять не меньше... а ведет себя как девчонка. Сидя на диване, поджав ноги под себя, созерцает свои сокровища.

- Голубые мне тоже понравились. Но голубое мне не идет!

Она сняла сережки, что были на ней, надела раковинки, подняла глаза к Севру.

- Как они вам?

Новая хитрость? Он уже не мог понять. С Денизой все было совсем иначе! Надевая новый костюм, это он спрашивал мнения жены, и это она указывала, что необходимо перешить. Он с некоторым недоумением глядел на незнакомку, которая вскочила на ноги и кинулась к первому попавшему зеркалу.

- Ой, я совсем растрепанная, - воскликнула она.

И, кончиками пальцев, как паучок в паутине, она вернула своей прическе первозданный, изначала задуманный вид. Она вела себя совершенно естественно, без всякого страха, стеснения вызова, нарочитости. Она чувствовала себя в своей тарелке. И именно это пугало Севра больше всего остального. И завораживало. Он смотрел на нее с каким-то страхом и сдерживаемым восторгом, как на клоуна в цирке, когда был маленьким, так же, как он смотрел тогда на наездниц, эквилибристов, этих существ из другого мира, делающих невероятные вещи с застывшей улыбкой и некого не видящими глазами.

- Как вас зовут? - спросил он.

- Фрек, вы же знаете.

- А имя?

- Доминика.

Он только что испугался, что она скажет: "Дениза". Она снова подошла к нему, руки в боки, тихо покачиваясь.

- Ах, вас это интересует? - сказала она с насмешкой, но без неприязни. - Доминика... Мне это имя нравится... А вас как звать?

- О, неважно. Дюбуа, Дюран, Дюпон, как хотите.

- Понятно... Господин Никто! Все окутано тайной... Вы все еще не передумали оставаться?

- У меня нет выбора... Да я переночую здесь, на диване. Я вам не буду мешать. Переночую, и все.

- Ах, так! Значит, рассчитываете провести ночь со мной?

- Я ж вам обЪяснил, что...

- Да, конечно... Дайте мне привыкнуть к этому.

Они опять замолчали, но на этот раз уже как-то по-другому. Между ними возникло некое сообщество, что-то странное, только из-за того, что она сказала: "провести ночь".

- Я могу запереться в своей спальне? - спросила она, и в ее голосе снова прозвучала насмешка.

- Вам нечего меня бояться, уверяю вас.

- Она лучше меня?

- Кто?

- Ваша подружка... Та, которую вы ждете.

Она не опустила оружие и продолжала искать брешь в его укреплениях. Севр сел в углу дивана, твердо решившись молчать.

- Я же все равно ее увижу; можете мне все рассказать.

Севр об этом как-то не подумал. В присутствии этой женщины ему невозможно будет поговорить с Мари-Лор. Даже если он запрет ее в комнате... Значит надо пойти в квартиру-образец?... Но тогда придется оставить Доминику одну... На его лице, наверно, ясно читалась растерянность, так как Доминика продолжала:

- Предупреждаю. Здесь вам не дом свиданий... У меня, конечно, широкие взгляды, но не до такой степени...

- Я жду свою сестру! - вне себя заорал Севр.

- Ах, вот как... Вашу сестру!

Она уже ничего не понимала, и пристально следила за Севром, не обманывает ли он ее.

- Вам не кажется, что вы должны сказать мне правду?... Раз вы не вор и не убийца, я думала, не страшно, если я обо всем узнаю, если это, конечно, не семейная тайна.

- Именно. Это семейная тайна.

- Как хотите!

Она повернулась на каблуках, как испанская танцовщица, платье на ней закружилось, приподнялось, открывая чулочную подвязку. Она направилась в спальню, но Севр окликнул ее.

- Мадам Фрек, клянусь вам, это правда... Я жду сестру... Поэтому хотел бы... То, что вы предложили, помните: я вас закрою, а потом предупрежу полицию... Да, это лучший выход. Когда она приедет, я закрою вас на ключ и уйду... И еще, если вы согласитесь не рассказывать обо всем... вы бы оказали мне большую услугу...

- Это так важно?

- Да. Никому не нужно знать, что я жду сестру. Кроме того, вы могли бы описать меня не совсем... точно; понимаете?

- В общем, вы не только держите меня заложницей в моем собственном доме, но и считаете нормальным сделать меня соучастницей в чем-то, чего я не знаю... Вы не находите, что это слишком, мсье Дюран?

Она чуть повысила тон, но не казалась в самом деле рассерженной. Она лишь играла возмущение, чтоб вызвать его на откровения. Он развел руками.

- Мне очень жаль.

Она тут же передразнила его.

- Мне тоже очень жаль... - и она вошла в спальню и закрыла за собой дверь. Севр понял, что его на грани провала. Если она позвонит в полицию и скажет, что он ждал свою сестру, сразу все станет ясно. Как избежать такого риска?... Как нейтрализовать эту женщину, чьим первым стремлением будет месть? И чем дальше он будет ее задерживать, тем хуже. И потом, придется еще все обЪяснять Мари-Лор, рискуя совсем ее напугать. Что ж? Не может же он задушить Доминику, чтоб не дать ей... Сжать руками шею... там, где кожа все нежнее, где бЪтся жизнь... Только чуть-чуть, чтоб посмотреть, что будет...

Дверь спальни снова открылась. Доминика надела легкий пеньюар, подпоясанный скользящим пояском, и сунула ноги в шлепанцы. Полуобнаженная она чувствовала себя вполне уверено. В руках у нее был флакон с красным лаком и маленькая кисточка.

- Раз вы долго собираетесь меня держать, - сказала она все так же и естественно, и нарочито-наигранно, - муж начнет беспокоиться. Тем хуже для вас.

- Он далеко, - проворчал Севр.

Она открыла флакон и начала красить ногти на левой руке.

- Три часа самолетом!

- Он ревнив?

- Да, и в то же время безразличен... потому что уже постарел, теперь. Все достаточно сложно. Он столько раз был перед лицом смерти, что каждый день для него - это подарок Провидения.

- Перед лицом смерти?

- Да... Он воевал, под Ораном, там, где война была особенно ужасна.

От красного лака ужасно пахло эфиром. Севр следил за осторожными движениями кисточки, которой молодая женщина действовала с исключительным вниманием, приоткрыв рот и сдвинув брови. Не отрывая глаз от ногтей, она наощупь отступила к креслу напротив Севра, и когда почувствовала бедром подлокотник, медленно села, опускаясь на одной ноге. Пеньюар распахнулся, и он увидел черный чулок на подвязке.

- Понять не могу, как это мы поженились, - продолжала она. - Тогда я еще не была его женой. Он женился на мне позже, когда мы жили в Испании, потому что испанцы на этот счет не шутят... Вы не поддержите? Левой рукой у меня не очень получается.

Она протянула флакон, опустила туда кисточку, и, вытаскивая ее, запачкала ему пальцы красным.

- О, извините... Это легко стереть, не волнуйтесь... Ваша жена не красит ногти?

- Она умерла, - буркнул Севр.

Она подняла на него глаза, заметила, что пеньюар распахнулся, не спеша запахнула его.

- Правда... мне очень жаль, - сказала она. - Давно?

- Два года назад.

- Это тоже входит в... в семейную тайну?

Севр откинул голову на спинку дивана, вытянул ноги, как чрезвычайноусталый человек.

- Вы думаете, я не вижу ваши ухищрения?... Кружите вокруг меня... откровенничаете... чтоб я раскололся, рассказал вам... Так ведь, верно?... Вам обязательно нужно знать, зачем я здесь!...

- О, совсем нет! Я, как вы говорите, откровенничаю, только лишь чтоб вы поняли, что я тоже попадала в переплеты и знаю, что это такое. Со мной такое бывало, что вам и не снилось... А мне кажется, вы из тех мужчин, которые вечно делают из мухи слона.

- Из мухи слона! - сЪязвил он. - Хорошо сказано!

Он внезапно выпрямился, наклонился к ней, сверкая глазами от гнева.

- Я умер, - выкрикнул он. - Понимаете?... У меня больше нет семьи, гражданского состояния, вы, понимающая все?... Меня похоронили, если хотите знать. На мою могилу навалили букетов и венков. Даже произнесли бы речь, если бы не торопились.

Она перестала мазать ногти, и смотрела на него с каким-то жадным восхищением. Он со стуком поставил флакон лака на стол и поднялся, начав ходить по комнате от стены к стене.

- Никто никогда больше не должен слышать обо мне, - продолжал он.

- А... ваша сестра?

- Она одна знает... Она должна привезти сюда деньги и одежду... Но, естественно, если вы меня выдадите...

- Я никогда никого не выдавала, - живо сказала она. - Но предпочла бы не быть замешанной в эту историю. Я тоже имею право на личную жизнь. А вы, кажется, об этом и не подозреваете.

- Что? Вы же приехали посмотреть, не пострадала ли квартира!...

- Это я вам так сказала.

- А есть и другая причина?

- Это вас не касается... Но если б я была мужчиной... хорошо воспитанным мужчиной... выложила бы все карты на стол... все карты... или ушла бы.

Они смотрели в упор друг на друга, снова став врагами. Севр сдался.

- Вас шокировало слово "выдавать"? Оно у меня вырвалось нечаянно. Если честно, не думаю, что вы на это способны. Но я в таком положении, что вынужден держать вас здесь, пока...

Она, подняв руки, трясла ладошками, чтоб лак поскорее просох.

- Никому никогда не удавалось удержать меня против моей воли, заявила она. - Вы будете первым. На что поспорим?

Наглость всегда мучила Севра.

- Прошу вас, - сказал он. - Постарайтесь понять.

- Я не такая идиотка. Не такому тюне как вы...

Вне себя, он повернулся к ней спиной и сразу почувствовал между лопаток слабый удар; она запустила в него подушкой с кресла.

- Прекратите, - крикнул он. - Это смешно!

Она схватила тяжелую хрустальную пепельницу и он едва успел пригнуться. Пепельница с грохотом ударилась о стену и на диван полетели окурки.

- Хватит!... Доминика!...

Он схватил ее в тот момент, когда она вцепилась, пытаясь приподнять тяжелую медную лампу в изголовье дивана. Она попробовала вырваться; он увидел прямо перед глазами красные ногти, проворно заломил ей одну руку за спину, но не успел уклониться от второй. Он выпустил ее; щеку жгло. Запыхавшаяся Доминика запахнула на груди пеньюар.

- Утритесь, - сказала она. - У вас кровь идет.

Она отступила к спальне. Он скатал платок в шарик и приложил к щеке. Ему хотелось броситься на нее и побить, как он никогда никого не бил.

- Советую вам запереться, - произнес он голосом, которого сам не узнал.

Она закрыла дверь и он услышал скрип задвижки.

- Вот черт! - выругался он, как будто нечаянно раздавил какую-то болотную гадину.

Он упал на диван, до глубины души потрясенный этой яростной дуэлью, от которой даже в его памяти осталось лишь смутное воспоминание... прикосновение к чуткому телу, к бедрам, рвущимся под руками... что-то нечистое, что ему хотелось разрушить, уничтожить...

Шлюха! Еще минуту назад он готов был доверится этой женщине!... А потом, без причины... может, из-за одного чуть презрительного слова... Ну ладно! Больше он не попадется... Он с трудом поднялся, взглянул на свое отражение в стекле книжного шкафа. Сквозь бороду проступили две красных полоски; две поверхностных царапины, которые, когда подсохнут, перестанут привлекать внимание. Он глубоко вздохнул, чтоб освободиться от какого-то комка, сдавившего горло. Прислушался. Она набирала воду в ванну. Он слышал, как журчит вода. Он слышал что-то еще... да... она напевала, мурлыкая себе под нос... так беззаботно, что он поразился. Для очистки совести, он прислонился ухом к двери, но тут же представил себя в этой позе и смущенно отодвинулся. Он не узнавал себя. С того мгновения, как она вошла в квартиру, он перестал быть самим собой. Он заболел ею! Теперь он едва помнил о том, что еще вчера ужасало! Мерибель, охотничий домик... это было не только далеко, но почти как во сне... Это было несущественно...

Кожаный чемодан все еще стоял на полу. Она не разобрала его полностью. Платья еще валялись неубранные, но отошел, потому что Доминика открывала дверь. Она появилась на пороге, совершенно голая, прошла мимо Севра, даже не подавая виду, что замечает его присутствие, резким жестом закрыла чемодан и унесла его к себе. Ее образ остался в глазах Севра как ведение освещенного вспышкой предмета, который долгие секунды остается и повторяется, проектируясь на все, что человек видит потом. Он смотрел на диван, на книжный шкаф, а видел ее... Потом, он уже знал, он будет рассматривать ее опять и страдать. Сейчас он был еще только потрясенным зрителем. Она вышла оттуда... Он мысленно повторял пройденный его путь... пять-шесть шагов... Наклонилась... потом выпрямилась, напрягшись от усилия. Кожа чемодана была почти того же цвета, что и ее ноги. На ней был равномерный загар, она, наверно, загорала без купальника. Распущенные волосы спускались до бедер... И ни взгляда! Ничего! Он не существовал. Она у себя дома и имеет право разгуливать как хочет... Не нравится - можешь убираться. Именно так, новая тактика! Она даже не закрывала больше дверь. И все время напевала. Он слышал плеск воды в ванне; шлепок мыла, выскользнувшего из рук...

Уйти? Вернуться в квартиру-образец? Он ни за что не доставит ей такого легкого удовольствия. Но, с другой стороны, если он станет настаивать, она будет провоцировать его всеми доступными способами. Он почувствовал, что не выстоит, и это было ему более невыносимо, чем выстрел, кровь, бегство... Щеку жгло. Он раздражено потер ее. Как вырвать изнутри эту женщину? Я, Севр, долгие годы жил в согласии с самим собой. У меня была жена. Я ее любил. Потому что это и была любовь... Но достаточно было этой дамочке показаться на горизонте, и мне сразу же захотелось... Он продолжал ходить, и, время от времени, пинал невидимую преграду.

Слышно было, как из ванны вытекает вода. Доминика, наверно, стоя в ванне, вытерается. Он снова увидел ее с головы до ног, красивей, чем статуя... Женщина, которой он никогда не обладал... которой никогда не сможет обладать. И его охватил страх. Если она сейчас войдет в гостиную, то с первого взгляда увидит, что выиграла. Он в свою очередь должен притвориться, что не видит ее; или даже он должен вести себя так же, как если б она была одета. Он не сдастся. Четыре часа! Еще целый вечер, ночь, день... Он клялся себе, что не сдатся. Обретя немного уверенности, он поддался искушению и снова вызвал в памяти видение ее тела; глазами памяти задержался на нем, скользнул взглядом по груди, со смотрящими в разные стороны сосками, по загорелой блестящей плоти, потом по животу. Он остановился. Он увидел себя, посреди гостиной, с перекошенным какой-то тайной болью лица, и пожалел, что не освободился в такой же вот вечер несколько дней назад выстрелом из ружья.

7

Сквозь приоткрытую дверь спальни Севру видна была часть комнаты, и когда он, шагая из угла в угол, доходил до стены, то мог рассмотреть картину, изображающую серое полотно воды с металлическими конструкциями на горизонте... может, устье Луары... Каждый раз он глядел на картину и машинально задавал себе один и тот же вопрос. Против воли каждый раз в тот момент, когда он поворачивался, глаза устремлялись к незапертой двери. Она была там, все еще напевая, то невидимая в скрытой половине комнаты, то на мгновение появляясь: она снимала простыни с кровати... Через секунду, вот она уже складывает их... потом ничего, пустота... потом появляется вновь: стелет розовое белье... Она ни разу не повернула головы в сторону гостиной. Она хорошо знает, что он наблюдает за ней, но виду не подаст, что подозревает о чьем бы то ни было присутствии в своей квартире. Она решила быть одна. Настал решающий момент схватки. Она совершенно естественно накинула пеньюар, но было явственно видно, что под ним на ней ничего нет. Она тоже, должно быть, наблюдает за ним; возможно, спрашивает себя, долго ли он выдержит. Когда он наконец сдастся, каким образом она завладеет ключами? Все эти мысли медленно рождались, нагромождались, растворялись в серой дымке подсознания. Видеть ее! Видеть ее! Все остальное не имеет значения. Она все время появлялась к нему спиной, и он в конце концов заметил, что с другой стороны от кровати висит зеркало, и что она пристально наблюдает за всеми его движениями. При помощи силуэтов и отражений они следили друг за другом. Она задержалась у кровати, уверенная в своем могуществе, может быть, уже насмехаясь над ним в душе. Чтобы доказать Доминике, что он сильнее, Севр остановился в самом дальнем углу гостиной. Она прекратила напевать, потом снова замурлыкала, как только опять услышала шуршание его шагов по ковру. Это была какая-то очень странная игра в любовь, загадочный танец, как у животных, выполняющих сложный ритуал соблазна.

Она вышла из спальни с голубыми простынями в руках, - теми, на которых он спал, - и брезгливо швырнула их в шкаф. Потом прошла совсем рядом с ним, даже не моргнув. Ни на мгновение в ее глазах не появилось и отблеска принужденности, по которому можно было бы догадаться, что она просто не хочет обращать на него внимания. Она его уничтожила. Он был не более объемен и реален, чем сигаретный дым. Она включила телевизор. Он и забыл о нем. В новостях, в половине восьмого, она все узнает. Он подождал, пока она отойдет, и выдернул вилку из розетки. Она в удивлении вернулась, посмотрела недовольно на телевизор, как будто сердясь на продавца, у которого купила его. Потом спокойно снова включила и уселась у экрана. Появилось изображение... Передача для школьников... Чья-то рука рисовала на доске геометрические фигуры, писала уравнения... Она слегка наклонилась вперед, как будто увлеченная происходящим на экране. Незаколотые волосы рассыпались по плечу. Он увидел ее затылок. Он почувствовал, что тает, и, сделав несколько неуверенных шагов, остановился у нее за спиной. Цифры кружились в абсурдном хороводе... мел писал сам собой... Появившаяся вдруг тряпка стерла все с экрана, освобождая место иксам, игрекам, квадратным корням... Ее затылок был рядом живой, золотистый, прорезанный маленькой ложбинкой с дрожащими темными волосками. Нагнуться, чуть-чуть... еще немного... Напиться из этого источника, брызжущего светом... напиться и перестать быть кем бы то ни было... Она не двигалась, ожидая прикосновения медленно приближающихся сверху, как морда хищника, губ.

Ветер сильно, словно кулаком, ударил по стеклам. Севр с полузакрытыми глазами выпрямился, все еще не очнувшись вполне от забытья. Чей-то голос говорил: "На будущей неделе мы рассмотрим проекцию в плоскости...". Но они слышали лишь толчки собственной крови. Севр отступил. Она наверняка сейчас обернется. Если она допустит эту ошибку, он найдет в себе силы улыбнуться, встретить ее взгляд... Она не обернулась. Она вынула из кармана пеньюара расческу и со сладострастной медлительностью принялась расчесывать волосы, в то время как по телевизору показывали начало какого-то фильма. Расческа шуршала в обвале распущенных волос. Севру казалось, что он слышит ее, будто она распрямляет вены, слышит, как жарко трещат волокна, сочащиеся страстью. Но миг слабости миновал. Она почувствовала это, и встала. Расческа заскользила быстрее. Она проворно разделила волосы на пряди, и начала заплетать косу, шагая к зеркалу. Теперь он видел ее профиль, руки подняты, под мышками угадываются почти рыжие завитки. Ему не нужно было касаться ее. Она и так полностью принадлежала ему... гораздо больше, чем Дениза! Это имя показалось ему таким лишним, словно оно принадлежало чужестранке, незнакомке. Он вскользь подумал о Мерибеле, который проворовался из-за женщины, и уверовал в его правоту. С того мгновения, как появилась Доминика, вся горечь исчезла. Теперь он пенял лишь на самого себя, и не за то, чем был занят последние дни, а за то, что гордость все еще мешала - надолго ли? - сказать Доминике: "Я проиграл". В зеркале он видел половину лица молодой женщины, часть лба, глаз, жутко живой уголок рта. Это было похоже на вдруг ожившую картину футуриста, по краям которой вились локоны чернильно-темных волос. Он любил каждое ее движение. Он любил эту новую прическу, открывающую шею и уши. Они были маленькие, что называется детские, нежно очерченные, мягко оттененные волосами. Он едва сдержал возглас одобрения, когда она наконец опустила руки и несколько раз повернулась перед зеркалом, разглядывая свою работу. И в этот момент, во внезапном порыве жизни, так глубоко взволновавшем его, она подняла руку над головой; щелкнули пальцы. Она уперлась рукою в бедро и что-то сказала, в пол-голоса, для себя одной, поскольку ясно было, что свидетелей рядом нет. Потом она так неожиданно направилась прямо к нему, что он отпрянул в сторону.

- Только попробуй сказать что я не лучше ее!... Нечего мне рассказывать все эти басни про сестру, найди кого-нибудь другого!... Лжец!

Она засмеялась от его растерянного вида, прошла в кухню. Пора обедать. Уже!... Он еще никогда не думал; уже. Он больше не мог ясно связать и двух мыслей, даже не искал возможности сопротивляться. Наверно, он кажется ей смешным и ничтожным. Он пересек коридор на звон приборов и кастрюль. В крохотной квартирке, он был осужден видеть ее лишь в отражениях, под разными углами. Она все так же была на расстоянии вытянутой руки, но все так же казалась недосягаемой. Он видел электрическую плиту с греющейся на одной из конфорок кастрюлей, и, время от времени, руку, помешивающую что-то в кастрюле деревянной ложкой. Может, она готовит обед на двоих, и будет смеяться над ним, если он сам не сядет рядом? Он скорчил безразличную физиономию и плечом прислонился к косяку, как надзиратель, делая обход, остановившийся на пороге камеры. На столе стояла только одна тарелка, один стакан, одна салфетка. Может, она скажет: "Вы голодны? Хотите поесть со мной?..." Она суетилась между столом и плитой... В кухне празднично пахло разогретой тушенкой. Она и глазом не моргнула в его сторону. Он снова был вычеркнут из списка живых.

Она положила себе тушенки, села, не торопясь поела, не обращая внимания на человека, глядящего ей в рот, боясь пропустить хоть одну ложку, как собака у хозяйских ног. Положение было настолько глупо, ложно, молчание - настолько невыносимо, что оба они ожидали внезапного взрыва, взрыва ярости. И все-таки они сдержались до конца. Она встала, вымыла посуду, прибрала в кухне. Он уступил ей дорогу, потом снова поставил кастрюлю на плиту, открыл еще одну банку тушенки. Абсурд, но он ведь тоже имеет право пообедать. Он был очень голоден, пока она ела. Теперь он через силу заставил себя жевать жирную массу, которую так и не сумел толком разогреть. Где она? Что затевает? Он глотал, не жуя, торопясь опять увидеть ее. Если бы он перестал ее слышать, то наверняка кинулся бы в гостиную. Он по звукам следил за малейшим ее перемещением, внезапно замирал с открытым ртом и выпученными глазами: что она открывает? Нет... Не окно; шкаф в комнате; это тот самый скрип. Зачем она открывает шкаф?... Все эта слежка была чудовищна. Да, он ошибся. Да, он безобразно ведет себя... Но ему уже становилось плохо, как только он представлял, что завтра расстанется с ней.

Он торопливо помыл посуду, и размеренными шагами хорошо пообедавшего человека вернулся в гостиную. Она смотрела телевизор. Было около семи. Уже... Он сел в кресло. Она потушила люстру и зажгла светильник в углу, скорее поддерживающий полутьму, чем рассеивающий ее. Ветер! Все еще ветер! Она свернулась клубочком в углу девана, поджав под себя ноги и сунув руки в рукава халата. Она была серьезна, похожа на прилежную школьницу. Дениза всегда была одинакова, что в постели, что в церкви. А эта... Он еще раз рассматривал ее. У нее красивый профиль. В фас - лицо чуть-чуть широковато, в профиль же - кажется страстно хрупким... Он подпрыгнул, когда диктор объявил местные новости. Тем хуже!... В сущности, он был не против пустить все на самотек... Если момент уже наступил, он расскажет. Но дело Севра больше не являлось последней сенсацией. Сгорела аптека, и из-за бури огонь перекинулся на близстоящие дома. Багры, каски, дым. "По предварительному заключению, ущерб составит более пяти миллионов..." Снова на экране появился комментатор, уставившийся в свои записи. "Сумел ли все-таки выехать в Швейцарию сбежавший финансист Филипп Мерибель?... Передают, что он якобы опознан в Женеве одним из своих бывших клиентов... Следствие активно продолжается..." Потом пошел репортаж о новом мосте через Луару. Доминика не пошевелилась. Ее это вовсе не интересовало. Она зевнула, прикрыв рот ладонью, потом, видимо вспомнив, что должна ломать комедию одинокой женщины, со вкусом потянулась, дерзко выпятив грудь. Выключила телевизор, в тот самый миг, как на экране появилась заставка "Теле-сезар", открыла книжный шкаф, взяла первую попавшуюся книгу и ушла в спальню, оставив дверь приоткрытой. Севр снова включил телевизор, но, чтобы не мешать ей, убрал звук. Это сильнее его. Он снова начал ходить взад и вперед. Сидя на кровати, она натягивала бордовые пижамные брюки. Он отошел от двери. Когда вернулся, она лежала и читала, или притворялась что читает, при свете ночника, стоящего на ночном столике. А он как проведет ночь? На диване? Так близко от нее?... На экране суетились, шевелили губами люди. Все это не имеет никакого смысла. Но ведь уже давно ничто больше не имеет смысла. Она читала. Он шагал. Изображения на экране менялись одно за другим. Он доходил до стены, потом возвращался к картине. Один быстрый, как молния, взгляд. Она читала, но расстегнула куртку пижамы. Он отходил, ссутулившись, заложив руки за спину. Поворачивая, он видел танцовщика, кружащегося на одной ноге. Что он увидит при следующем повороте? Ничего. Она спокойно перелистывала страницы. Иногда поскрипывала кровать. Наконец послышался хлопок. Книга упала. Откинувшись на подушке, она, кажется заснула.

Севр немного успокоился. Он выключил телевизор, взбил на ночь диванные подушки и, не раздеваясь лег. Ему было плохо; слишком жарко и тяжело в желудке. Достаточно было прислушаться, и он слышал между двух порывов ветра ровное дыхание своей соседки. Луч ночника, прорезая тьму, бросал на диван полосу света, и он, мучаясь всеми сомнениями, населяющими темноту, все время спрашивал себя. Да полно, действительно ли она спит? Может ли это быть правдой? Вдруг она просто ломает комедию, только притворяясь такой отважной? А если в эту самую минуту она умирает от страха? Назвала его лжецом. За что?... Чего она добивается? "Вот, - думал он, - женщина, приехавшая совершенно спокойно. Она попадает в руки некоего подозрительного типа, похожего немного, на сумасшедшего, и, оправившись от первого мгновения страха, возвращает все свое хладнокровие и пытается его соблазнить..." В конце концов, это же почти единственное возможное объяснение!... Необходимо убедиться! Одно из двух: либо она спит... а это значит, что она ничего не боится... и, следовательно, уверена в близкой помощи... значит, есть кто-то, в Нанте или в другом месте, кто встревожится ее отсутствием и приедет освободить ее... Или же она не спит... а это значит, что она всего лишь навсего несчастная напуганная женщина, пытающаяся выпутаться в одиночку... Но это же неправда! Как она была права, назвав его лжецом! Правда была то, что ему хотелось встать и осторожно, по-волчьи, подкрасться к ней, взглянуть, остаться рядом, воспользоваться никчемными часами, чтоб помечтать о другой жизни; а если она и в самом деле спит, он разбудит ее, ему ведь совершенно необходимо именно теперь все ей рассказать. Он должен был... С самого начала... Она поверила бы, и они не стали б врагами... Он описал бы... все... охотничий домик... самоубийство Мерибеля и его собственное внезапное решение порвать со всем, что раньше было дорого... Он объяснил бы ей то, что и сам-то начал понимать лишь в тот миг, когда она вошла в квартиру... что ему тоже обрыдло... как Мерибелю... Трудно сказать, что именно... этот мертвый покой, комфортабельная пустота, а больше всего - Дениза... Подсознательно, он не переставал открещиваться от нее! Все время готовил свой побег... Нет... это, очевидно, неточно, но Доминика поймет, она ведь как раз самая способная к пониманию женщина... Теперь, надо говорить... говорить... говорить... Он бесшумно поднялся. Он так разволновался, что трудно было дышать. Он остановился на пороге комнаты. Глаза ее были закрыты. Простыня равномерно вздымалась; но, как только он сделал шаг вперед, она прошептала:

- Не подходите.

- Доминика...

- Что вам еще от меня нужно?

Он заранее подготовился, подобрал слова, тон. Все было не так, как он наметил, и краска гнева уже бросилась ему в лицо.

- Не заблуждайтесь. - сказал он. - Я не затем чтоб...

- Знаю. Вы уже сказали... Я не ваш тип.

Она открыла глаза, они так блестели, что он почувствовал, что она вовсе не спала. Он сел в ногах кровати; она ни одним движением даже не пыталась ему помешать.

- Что вы обо мне думаете? - спросил он.

- Серьезно!... Вы считаете, сейчас самое время для разговоров?

- Ну ответьте же.

- Я думаю, что вы опасны, мсье Дюпон-Дюран!

- Я?

- Из-за ваших честных глаз. Вы кажетесь таким несчастным и искренним!

- Но... Я в самом деле несчастен и искренен.

- Да... Все мужчины говорят так женщинам.

- Вы знали так много мужчин?

- О! Не пытайтесь меня поддеть... Я в самом деле хорошо знаю всех вас. Во всяком случае, достаточно, чтобы знать, чего вы от меня ждете.

- Вы настаиваете, чтоб я ушел? Чтоб покинул квартиру?

- Вы упорно стараетесь меня удивить!... Не глупо. Я же вам сказала, что вы опасны!

Он вынул из кармана связку ключей и протянул их на ладони.

- Хотите?

- Сама попрошу их у вас... когда захочу... Вы у меня в гостях, мсье Дюбуа, и мне ваши подачки не нужны.

Севр спрятал ключи обратно.

- Я пришел как друг.

Она негромко засмеялась и заложила руки под голову.

- Конечно! - произнесла она. - И как друг рассматриваете меня!

Он отвернулся; в висках тяжело стучало.

- Я хотел объяснить вам...

- Семейную тайну? У вас было достаточно времени подготовиться, изобрести ее... Знаю наперед, что растрогаюсь.

- Вы все еще считаете, что я лгу?

- Я в этом уверена.

- В таком случае...

- Нам больше не о чем говорить.

Он так мрачно взглянул на нее, что она приподнялась на локтях, приготовившись защищаться, но не опустила глаз.

- Идите спать, мсье Дюпон, - прошептала она. - Выходя, закройте дверь в мою комнату... Спасибо.

Он, не сумев сдержаться, хлопнул дверью. Его еще никогда так не унижали. Он выпил полный стакан воды и проглотил две таблетки аспирина, чтоб побороть угрожающую головную боль. А потом продолжил свое обреченное хождение узника. Лишь совершенно выбившись из сил, лег, но до самого утра так и не заснул, все время прислушиваясь, не пошевелится ли она. Раз она выбрала войну, ей так или иначе придется перейти в наступление, и немедленно, потому что час свидания с Мари-Лор уже близок.

На что же она решится? Открыть окно? Закричать? Кто ее услышит?... Да и Доминика не из тех женщин, что зовут на помощь. Она хочет победить один на один. Может, она ждет, пока он заснет, чтоб попытаться вытащить у него из кармана ключи? Но ей это не удастся, не разбудив его. Значит?... Нападет на него во сне? Ударит? Ранит?... Это на нее совсем не похоже. Может, она дождется мгновения, когда он откроет Мари-Лор? Попытается оттолкнуть его, воспользоваться растерянностью Мари-Лор?... У нее ничего не выйдет, потому что вместо того, чтоб ждать сестру, он пойдет ей навстречу... Следовательно, схватка у двери исключена. В самом деле, несмотря на показную самоуверенность, она совершенно бессильна что-либо предпринять. Отсюда и ее сдерживаемая ярость, и попытки спровоцировать...

В конце концов посреди раздумий он отключился. Его внезапно разбудил привычный звон посуды в кухне. Итак, ей удалось застать его спящим, врасплох, под действием усталости, вызванной ею же самой. А теперь она пытается выманить его в кухню, чтоб показаться - свежей, накрашенной, нарядной - для последнего поединка. Он покинет квартиру не покорив ее!... Она до конца будет издеваться над ним, сумев обвести вокруг пальца, как мальчишку... Она ведь все рассчитала... со знанием дела... шлюха! Ну ладно! Она победила. Но он ведь тоже может приказать себе не думать больше о ней, в свою очередь вести себя так, как будто ее нет! Было девять часов. Часов через семь-восемь он уедет вместе с Мари-Лор... Как болит живот... раньше такого никогда не было... Он уедет... Другого выбора нет!

В дверь гостиной постучали. Он поднял голову. Это была она, улыбающаяся, осторожно держащая чашку.

- Хорошо выспались?... Выпейте это, пока горячее.

Она была свежа, накрашена, одета, как для улицы.

- Это чай, - объяснила она. - У меня он всегда есть, хоть немного.

- А я искал-искал...

- Плохо искали. Можете спокойно пить. Не отравлено.

Он понюхал. Может в этом и есть высшая хитрость.

- Может, вам налить из чайника?

Он выпил, чтоб не потерять ту маску, что и так заставила его совершить столько ошибок. Она все время улыбалась. И была еще желанней, чем прежде.

- Отдохните, - сказала она, - пока я немного приберу... Можно проветрить?... Здесь пахнет сыростью... Что подумает ваша сестра?

Легкий намек иронии в голосе.

- Она приедет, как обещала, - сухо ответил Севр.

- Не сомневаюсь. Можете мне ее описать?

Задетый за живое Севр начал:

- Невысокая ростом... как все в Вандее... скорее смуглая...

- В общем, похожа на тысячи других женщин. Могли бы подготовиться к ответу на этот вопрос, мсье Дюбуа... А когда назначенный срок пройдет, и мы оба убедимся, что никто не придет, что вы тогда запоете?... На вашем месте, я бы срочно провентилировала вопрос. Ложитесь! Так лучше думается.

Она унесла чашку. Он услышал, как она наводит порядок в кухне. Стукающая крышка мусорного бачка. Она вернулась с вопросом.

- Я имею право открыть окно?

Он несколько секунд поколебался. Но, даже если предположить, что Доминику кто-нибудь заметит, чем он рискует? Он пожал плечами.

- Это?... Вы увидите свою сестру издалека.

Тон был веселый, насмешливый. Она тщательно спрятала коготки. Она открыла ставень, свежий воздух проник в гостиную, и шум моря. Капли дождя брызнули на диван.

- Ну и погодка, - сказала она, - собаку на улицу не выгонишь. Не то что сестру.

- Прекратите! - закричал он. - Хватит!

Но ей пришлось по вкусу это новое развлечение и она все утро то и дело подходила к окну. На расстоянии, она описывала ему все, что видит: "Вижу почтальона... Нет, он не сюда... Зашел в кафе... Смотри-ка, у мясника новый грузовик... Ваша сестра приедет на автобусе или на машине?.."

Он не решился ответить, злясь на себя за обиженное молчание, но не умея выдумать достойный ответ. Он ненавидел ее, но, как только она скрывалась в спальне, умирал от нетерпения, ожидал ее возвращения, приложив руку к груди. В полдень она ушла готовить себе обед, и он воспользовался ее отсутствием, чтоб немного выглянуть в окно. Пустырь был залит водой, поверхность которой пузырилась под дождем. Иногда низко над водой пролетала чашка. Скрадываемый ливнем городок дымил всеми своими трубами. Никого не было видно... Почтальон... Мясник... Она наверное все это выдумала, чтоб помучить его. Он не осмелился поесть. Она не стала включать телевизор, любуясь его растущим беспокойством. Начиная с двух часов, это она каждую минуту поглядывала на часы.

- Она приедет издалека?... В таком случае, ей следует поторопиться.

Не мог же он в самом деле умолять ее замолчать. Чтоб успокоиться, он собрал свои вещи, проверил содержимое карманов.

- Посмотреть на вас, - сказала она, - так действительно подумаешь, что вы собираетесь уезжать. Вы великолепный актер, мсье Дюпон... Но соглашение есть соглашение; сами сказали. Значит, в пять часов уедете... Я завела будильник. Он плохо ходит, но в пять часов прозвенит... Так ведь?

С половины четвертого он вернулся на свой пост у окна. Она сама замолчала, почувствовав нависшее в комнате напряжение. Слышался лишь свист ветра и шум дождя. Ночь мало-помалу опустилась с темного неба. При въезде в город зажегся фонарь. "Она сейчас появится" - повторял себе Севр. Про себя он упрашивал ее. "Приходи! Мари-Лор! Я больше не могу!..." Темнота заполнила гостиную. Доминика была уже лишь нечетким силуэтом. И вот резко зазвенел будильник.

- Ну, что я говорила! - воскликнула Доминика.

8

- Она могла задержаться из-за плохой погоды, - сказал Севр.

- Откуда она едет... как вы сказали?

- Из Нанта.

Доминика зажгла светильник.

- Ключи, - потребовала она. - Теперь вы должны отдать их мне. Я долго ждала; с этим вы не можете не согласиться; но всему есть предел... Ключи!

- Подождите еще немного... Может, она сейчас подЪедет.

- Нет. С самого начала вы мне рассказываете небылицы.

Севр в последний раз взглянул на дома городка, потом тщательно закрыл окно. Незачем, чтоб кто-нибудь увидел свет в здании. Он повернулся к Доминике.

- Ладно, - сказал он. - Я вам сейчас все обЪясню.

- Сначала ключи.

- Поймите меня. Она обязательно придет, завтра. Она же знает, что нужна мне.

- Уж не воображаете ли вы, что я стану здесь дожидаться пока припожалует дама, даже если предположить, что она существует! Шутка и так затянулась.

- Доминика!

- Вы не смеете называть меня Доминикой. Хватит!

Она уже не хитрила; она сбросила всякое кокетство. Она требовала того, на что имеет право, восставшая женщина, в любой момент готовая обвинить мужчин в мошенничестве. От гнева у нее побелели губы.

- Я мог бы вам сказать, - продолжал Севр, - что я тоже здесь у себя дома, во всей Резиденции. Это я ее построил... Именно поэтому я спрятался в этом здании... Квартира-образец как раз под нами. К сожалению, там нельзя жить.

- Я вам не верю.

- Меня зовут Севр... Жорж Севр... Я живу в Ла-Боль.

Она глазами тщетно разыскивала истину на лице Севра. Когда он попытался сесть на другой край дивана, она поспешно отодвинулась.

- Не трогайте меня... Не приближайтесь!

- Я только хочу описать вам мое положение... Мой зять покончил жизнь самоубийством... Мы ездили на утиную охоту...

Произнося слова, он одновременно осознавал их бессмысленность. Она сразу почувствовала его скованность, потому что перебила.

- У вас должны быть документы... Как вы докажете, что вы - именно тот, за кого себя выдаете?

- Нет, в том-то и дело... Мои документы, все мои личные вещи остались на теле зятя, я ведь хотел выдать его за себя... Подождите!... Я понимаю, до какой степени все это невероятно, но вы поймете... Я руковожу... вернее, руководил... деловой конторой. Строил дома... Продавал квартиры... вместе со своим компаньоном... Мерибелем... мужем моей сестры...

Теперь она слушала его, а глаза ее следили за губами рассказчика, как у ребенка, захваченного какой-то историей.

- Естественно, - продолжал Севр, - я покороче... Из-за Мерибеля, мы попали в крутые финансовые неприятности...

- Почему?

Он с удовольствием отметил признак интереса. Он с первого мгновения должен был открыть ей правду. Избежал бы многих требований.

- Я думал, мой зять честный человек, а он оказался мошенником. Он по нескольку раз продавал одни и те же квартиры... Классический трюк... Один тип раскрыл этот секрет полишинеля... некто по имени Мопре... Он захотел шантажировать нас... И Мерибель выстрелил себе в висок из ружья. Не знаю, значит ли это что-нибудь для вас, выстрелить в висок из ружья...

- Замолчите! - прошептала Доминика, пряча лицо руками.

- Это и натолкнуло меня на мысль о подмене. Я был разорен, погиб... Оставалось только исчезнуть... Но мне надо было спрятаться так, чтоб никто не знал, в каком-нибудь уединенном пустынном в такое время года, месте... Вот почему я приехал сюда, и почему выбрал вашу квартиру... из-за ее расположения... и удобств... Сестра должна привезти все необходимое для окончательного бегства... одежду... немного денег... Остается одна деталь, которую я недостаточно обдумал: за ней, возможно, следит полиция. Со мной-то все в порядке... по телевизору сообщили... моя смерть не вызывает никаких сомнений... А вот Мерибеля ищут, и наверняка считают, что сестра знает, где он находится, и что по ее следам смогут до него добраться... Она обязательно приедет... Только, может быть, не раньше завтрашнего дня... или послезавтра... как только представиться возможность... Теперь вы мне верите?

Она опустила руки и взглянула на него с неожиданной тоской.

- Можете рассказывать, что хотите, - сказала она.

- Клянусь вам, это правда. Подумайте: прежде всего, все это охотничье облачение, так вас удивившее... вот и обЪяснение... консервы... я схватил первое попавшееся под руку, когда бежал... Слушайте, вспомнил, еще одна деталь... Бритва! Я позабыл, что здесь напряжение 220В. Она перегорела, видимо. Вот мне и пришлось отпустить бороду... Хотите посмотреть? Выбросил в мусорное ведро. Могу сходить за ней.

Он ее не убедил, и она медленно вернулась в гостиную.

- Ну, спрашивайте! - выкрикнул он.

- Это самоубийство, - неуверено начала она. - Человек не может так легко расстаться с жизнью. Особенно, если он предвидел, что однажды его выведут на чистую воду.

- Обратите внимание! Вы забыли внезапность. Мы возвращались с охоты. Он и не подозревал... А кроме того, там была его жена... И я... Его обвинили при нас. И он не выдержал.

- Удивительно!... Много он присвоил?

- Не знаю. Вероятно, несколько десятков миллионов.

- Он не сознался?... Вы знаете это только со слов шантажиста?

- Извините меня!... А его собственные заявления? Мерибель признал свою вину, но не сказал, сколько украл.

- Если бы вас допрашивали в полиции, вы бы рассказали то же самое?

- Естественно.

- И вы думаете, они приняли бы вашу версию? Я лично сомневаюсь.

Наморщив лоб, теребя пальцами уголок подушки, она старалась точнее уловить мысль.

- У полиции, - продолжала она, - есть такие средства проверки, которых у меня нет... Этим вы и пользуетесь... Может, вы выдумали это самоубийство, чтоб произвести на меня впечатление, сыграть выгодную роль.

- Значит я лгу.

- Не знаю... - устало сказала она. - Мне все надоело... вы... ваши несчастья... Отпустите меня!...

Ужасно обиженный, Севр подыскивал доводы, могущие убедить ее.

- У меня есть еще доказательства, - внезапно сказал он.

Он только что вспомнил, что бросил в ящик шкафа бумажник и обручальное кольцо. Он сбегал за ними, положил на диван, между собой и ею.

- Ну что, - сказала она, - бумажник... вижу... и кольцо.

- Это его личные вещи. На кольце даже должны быть его инициалы.

Он взял кольцо, зажег люстру, и, наклонившись, приблизился к свету чтобы прочесть:

- М.-Л. - Ф. ...Филиппу от Мари-Лор... И дата свадьбы... Ну что, я это выдумал, да?

Он поднял на нее глаза и вдруг поразился ненавистью, от которой ее лицо стало похоже на гипсовую маску.

- Вы могли украсть это кольцо и бумажник...

Она живо вскочила и подошла к нему совсем близко, как будто намереваясь ударить.

- Вы могли его убить... В это я бы скорее поверила.

Она вдруг упала на диван и зарыдала. А он, не находя больше никаких аргументов, в отчаянии искал довод, чтоб убедить ее и утешить. Он встал на колени и протянул к ней руку.

- Доминика... Послушайте меня... Вы ведь знаете, что вам нечего меня бояться...

Она подскочила, будто он обжег ее, с силой оттолкнула его, убежала на кухню и закрылась. Расстроенный Севр двинулся за ней, как привидение отразившись в зеркале гостиной. Измученный он держался за стену.

- Доминика! Прошу вас!

Теперь он уговаривал, прижавшись губами к двери.

Если б я хотел причинить вам зло, то не стал бы ждать так долго.

- Убирайтесь!

Он подергал ручку, толкнул плечом. В двери не было замка, она, видимо, подперла ее стулом или гладильной доской. Он толкнул сильнее, и дверь на несколько сантиметров поддалась. Он слышал, как она тяжело дышит рядом.

- Доминика... Будьте благоразумны... Я, может, плохо обЪяснил вам... Я не хочу, чтоб между нами оставались какие бы то ни было недоразумения... Я слишком привязался к вам, Доминика...

Боже мой! Что он говорит! Слова текли из него, как кровь из раны.

- Я люблю вас, Доминика... Вот и все... Вы должны это знать... Человек, который любит вас, не мог убить... Вы понимаете?

Он прислушался. Она застыла на месте, как напуганный зверек. Надо говорить, сказать неважно что, только успокоить ее, усыпить одним лишь звуком голоса.

- Думаете, это я тоже только что придумал? Но если вы знаете мужчины, как вы говорите, то должны почувствовать, что это правда! Да, это правда, я люблю вас!... Возможно, это глупо, смешно... Ну что я могу поделать?... Я ничего не жду взамен. Только поверьте мне... Клянусь вам, Доминика, я не виноват... ни в чем... Согласен, факты против меня. Разве вам самой никогда не случалось быть искренней, и видеть, что вам не верят?... Вы же знаете, как это тяжело! На свете нет ничего хуже. Вот именно это и происходит со мной теперь... А впрочем... да, у меня, кажется, есть еще одно средство убедить вас... Я так взволнован... обо всем забываю.

Он обшарил карманы, вынул оставленное Мерибелем письмо. Пальцы так дрожали, что он его уронил. Потом долго не мог развернуть.

- Вот! С этого надо было начать... Письмо... Письмо, которое он написал перед самой смертью.

Доминика недоверчиво выглянула в щель.

- Я вам прочту, - сказал Севр. - "Я решил исчезнуть. Прошу никого не винить в моей смерти. Прошу прощения у всех тех, кому принес ущерб и у моих близких." Подписано: Филипп Мерибель, полностью.

- Покажите!

Она еще не сдалась, но уже снова согласилась разговаривать. Севр взял письмо за угол и просунул его в приоткрытую дверь.

- Ничего не вижу, - сказала Доминика. - Дайте его мне.

- Тогда откройте!

- Вот видите, насколько вы опасны. Вам все средства хороши, только бы оставить меня без защиты.

- Вам не от кого защищаться, Доминика, уверяю вас... Откройте.

- Сначала письмо!

Он поколебался, потом просунул руку в щель, держа письмо за краешек. Она так резко выхватила его, что листок разорвался. В руке у Севра остался лишь оборванный уголок. Он изо всех сил вцепился в ручку двери.

- Доминика! Умоляю вас... Только это письмо может меня спасти... Только им я могу доказать, что Мерибель сам застрелился.

- Ключи!

- Что?

- Верните мне ключи!

Он навалился на двери и она поддалась еще.

- Если вы попробуете войти, я порву его.

Он, запыхавшись, потирал плечо. Он так сильно ударился, что казалось, будто сердце хочет выскочить из грудной клетки. Он услышал, как чиркнула спичка.

- Боже мой! Доминика... Вы этого не сделаете...

С новыми силами он набросился на дверь. Косяк затрещал. На этот раз он почти мог протиснуться в щель. Она приблизила горящую спичку к краю письма. Она тоже потеряла голову. Язычок пламени лизал уголок листка. У Доминики дрожали руки. Севр протиснулся между дверью и стеной. Его толстая куртка зацепилась за ручку.

- Подождите... Доминика!

Чем сильнее он дергал, тем сильнее сопротивлялась ткань, пламя взобралось на краешек листка, потом вдруг прянуло к самой руке, держащей письмо. Севр, напрягшись всем телом, пытался оторваться от двери. Он видел, как растет черное пятно, пожирающее строчки, написанные Мерибелем. Он не успеет! Его мышцы расслабились; он немного отступил, освободился наконец и снова оказался с другой стороны двери, с таким чувством, будто из него выпустили всю кровь. От письма остался лишь черный лоскуток пепла, который выпал из пальцев Доминики, разлетелся на хлопья, порхнувшие вниз, к кафельному полу и свернувшись там, как облетевший с дерева цвет. Севр прислонился спиной к стене.

- Ну что, - наконец произнес он, - теперь вы довольна!

Она медленно уронила вдоль тела руку, державшую письмо на весу. Ярость мало-помалу сходила с ее лица. Она закрыла глаза, потом снова раскрыла их, будто пробуждаясь от глубокого сна.

- Вам не надо было провоцировать меня, - сказала она.

Он дотянулся до спинки какого-то стула и подтянул его к себе. Ноги его уже не держали.

- Если меня арестуют, - прошептал он, - я погиб. Вы меня погубили... Но все равно, я никого не убивал!

Горько усмехаясь, он добавил:

- Я на это неспособен. Если б я был тем, что вы думаете, то сейчас здесь, немедленно и не раздумывая, задушил бы вас.

Он опустил голову, посмотрел между колен на свои руки, которые еще дрожали, и продолжал надтреснутым голосом:

- Но это сделали вы, и я на вас не в обиде... Вы все еще хотите уйти?

Она взяла табурет. Она тоже выбилась из сил.

- Может быть, я и ошиблась, - признала она. - Встаньте на мое место. Вы правда даете мне слово, что ваша сестра придет?

- Конечно. В таком положении зачем бы я стал лгать?

- Тогда я подожду.

Она смотрела на него так, как судья смотрит на обвиняемого.

- Видите... - продолжала она. - Вот вы уже и не так уверены в себе... Я хочу, чтоб вы при ней повторили все, что рассказали мне... Если это правда, тогда я попытаюсь вам помочь.

- В первую очередь вы попытаетесь освободиться. Вы ведь только об этом и думаете!

- Вы мне не доверяете?

Он мотнул подбородком в сторону кучки пепла.

- После этого, верить довольно затруднительно!

Они замолчали, одинаково удрученные, слушая ветер и дождь.

- Я за свою жизнь сделала немало таких вещей, о которых теперь жалею, - сказала она. - Ноя не злая женщина. Если вы заслуживаете хоть одного шанса, я вам помогу. Просто, меня столько раз обманывали!... Дайте мне поговорить с вашей сестрой.

В сущности, почему бы и нет?... Севр размышлял. Не лучше ли это решение? Доминика могла стать много более ценной союзницей, чем Мари-Лор. Она ведь имеет право свободно передвигаться. Ее никто не подозревает! Ей ничем не надо оправдывать свое присутствие в Резиденции! И потом, таким образом он не потеряет ее... по крайней мере, сразу...

- Вы хорошо понимаете мое положение, - сказал он. - Легально я умер... Меня никто не должен узнать.

- Я понимаю, - сказала она. - Самое трудное - вывезти вас отсюда.

- Если вы мне поможете, то станете соучастницей.

- Смотря как помогу! Надо это все обдумать... Да зачем теперь об этом говорить?... Подождем лучше вашу сестру.

Что-то менее напряженное и почти нежное появилось между ними. Может быть, потому что она больше не стремится бороться; может быть, потому что она больше не была враждебна... Сожженное письмо, совершенно неожиданно, сблизило их. Обоих охватило одно и то же отчаяние, и теперь они были вместе. Молчание больше не было угрожающим. Она поднялась, взяла в шкафу веник и подмела пепел, сдержанными осторожными движениями, как мертвую птицу, - хрупкие остатки требовали предупредительности. Это было лучшим доказательством, что она поверила в его историю, несмотря на все придирки, которые являлись лишь последним всплеском гордости. Потом она приготовила скромный обед и накрыла стол на двоих.

- Нам ничего не хватит, - заметила она.

И это впервые прозвучавшее "нам" тоже явилось знамением.

- Завтра вы будете свободны! - сказал он.

И, чтобы попасть в унисон, тут же поправился:

- Мы будем свободны!

Они быстро поели. Из них двоих она казалась наиболее озабоченной. Их согласие было настолько хрупко, что Севр предпочел молчать. Он хотел помочь ей вымыть посуду, но она без слов отстранила его. Тогда, чтоб продемонстрировать свою добрую волю, он включил телевизор. Когда обЪявили региональный выпуск новостей, она бесшумно скользнула в гостиную да так и осталась стоять. Ясно было, что она не сдается, а только ограничивается нейтральной позицией. Однако об убийстве в охотничьем домике не сказали ни слова. Севр выключил. Она мгновение постояла не двигаясь, как-будто не замечая, что телевизор уже не работает. Она казалась рассеянной, как-будто пораженная плохим известием. Угрызения совести за сожженное письмо? Севр почувствовал, что она больше не стремиться обрести свободу. Все было еще сложнее: для нее он больше не представлял препятствия; проблема исчезла. В каком-то смысле, исчезло все! После сцены в кухне, он меньше всего интересовал ее. Может, она презирала его за безумные, сказанные им, вещи? Он не осмелился спросить. Он отдавал себе отчет в том, что они оробели друг перед другом. Она ушла в спальню, и он пожалел о часах, когда они были врагами. Ветер стих. Идиотски-глупо было терять такой вечер, без сомнения, последний. Ему еще нужно было обЪяснить столько деталей. Он пересек гостиную, остановился в коридоре.

- Доминика! - позвал он. - Доминика... Я хотел бы...

- Завтра, - ответила она.

Он не стал настаивать. И не стал мерить квартиру шагами, как накануне, украдкой заглядывал в спальню. Он лег на диван. Ночник все так же бросал на диван полоску света, но ему уже не хотелось идти на свет. Сон наступил, когда он отчаялся ждать, и настало утро. Начинался новый решающий день. Буря утихла. Слышна была капель с крыши. Шум моря отступил. Севр сел среди смятых подушек и вдруг увидел ее. Она сидела в кресле у телевизора, одетая, держа пальто на коленях, как пассажирка, ожидающая электрички.

- С добрым утром, - сказал Севр.

- Я больше не могу, - прошептала она. - Скорее бы все закончилось!

В голосе снова послышалась горечь.

- О! У нас еще много времени, - сказал Севр, тут же пожалевший об этих словах.

Чтоб показать свою добрую волю, он открыл окно, из которого они могли следить. Плавал теплый туман, закрывающий пустырь и дома. Ветер совсем утих.

- Мы вряд ли даже увидим ее, - сказал Севр.

- Пусть поторопится, - вздохнула Доминика.

Утро долго тянулось. Севр приготовил чай, предложил чашку Доминике, но она отказалась. Ей трудно было справиться с нетерпением, она время от времени подходила к окну и, в свою очередь, нервно шагала из угла в угол. Она прибрала все в спальне. Собранный чемодан ждал своего часа у двери в прихожей. В полдень они легко пообедали холодными консервами, и Доминика навела порядок на кухне. Квартира постепенно возвращалась в заброшенное состояние и с течением времени они чувствовали себя все более чужими друг другу. Дымка сгустилась и превратилась в туман. Было прохладно, электрообогреватель давно выключили.

- Мы услышим, как подЪедет машина? - спросила Доминика.

- Не думаю, что она рискнет оставить ее у входа. - сказал Севр Скорее всего она остановится на пустыре, а сюда придет пешком.

- А чемодан?

Она хотела сказать, что Мари-Лор глупа, что все ей кажется глупым, и что, если она и ждет, то только от избытка доброй воли. она, несомненно, уже жалела, что в какой-то момент поверила в невиновность Севра. И Севр хорошо понимал, что если Мари-Лор не придет, он не сможет больше задерживать Доминику. Он сидел на диване, когда она, сама себе не веря, глядя в окно, сказала:

- Я думаю, это она!

Он кинулся к Доминике. В тумане, сгибаясь под тяжестью чемодана, серый силуэт в серой дымке, - да, это Мари-Лор.

- Подождите меня здесь, - крикнул Севр. - Я ей помогу.

Он вышел, нашел выключатель, зажег свет, протянул руку к кнопке лифта, но спохватился, быстро вернулся назад, и закрыл дверь квартиры на ключ. Когда он обернулся, то увидел, как кабина лифта поехала вниз. Мари-Лор не знает, что он на третьем, и поднимется на второй этаж, в квартиру-образец. Он уже не успеет спуститься ей навстречу. Он с бьющимся сердцем подождал, услышал мягкий толчок остановился на первом этаже лифта. Тогда он нажал кнопку. Сработало не сразу. Наверно, Мари-Лор долго не могла затащить чемодан, из-за автоматической двери, всегда закрывающейся слишком быстро. Наконец кабина двинулась и перед его глазами зажегся красный огонек. Неужели Мари-Лор, подумав, что устройство сработало случайно, остановит лифт? Но кабина продолжала свой плавный ход. Она остановилась прямо перед ним.

- Наконец-то, ты приехала, - сказал он, открывая дверь.

Там было пусто.

9

Опустив глаза, Севр увидел чемодан, одиноко прислоненный к стенке лифта, - Мари-Лор всегда поражала аккуратностью, и даже только поэтому ее отсутствие было необЪяснимо. Может, он, как иногда бывает, вызвал лифт слишком рано, и она просто не успела, поставив чемодан, войти сама? В таком случае, Мари-Лор уже поняла, что он видел, как она приехала, и ждет ее наверху. Осталось лишь спуститься вниз ей навстречу. Севр закрыл дверь лифта, и нажал на кнопку первого этажа. Он разглядывал чемодан, которого раньше не видел. Два застегнутых натянутых ремня. Он поднял его, и решил, что чемодан слишком тяжел для женщины. Мари-Лор, наверняка, нелегко пришлось, пока она его дотащила до Резиденции.

Кабина остановилась, и Севр толкнул дверь. В холле было пусто. Он сделал несколько шагов, поднял голову: в полутьме было видно спиралью поднимающиеся перила и никого! Он быстро прошел через холл. Налево был выход на улицу, занавешенную туманом. Направо за воротами - темный сад. Прислушавшись он различил лишь журчание водосточных труб да чмоканье капель по размокшей земле. Он дошел до двери: может, Мари-Лор вернулась к машине за еще одной сумкой, и ее не видно из-за тумана? Или же... Он бегом вернулся в лифт и поднялся на второй этаж. Но ключей от квартиры-образца у Мари-Лор не было. А на площадке никого. Севр снова спустился, еще более взволнованный. Вот смешно получилось! Мари-Лор сейчас появится. Непременно! Надо только подождать минут пять. Он не решился ни позвать ее, ни выйти на улицу.

Время шло, Мари-Лор не показывалась. Может, она заметила за собой слежку? Может, она опередила полицию ровно на столько, чтоб поставить чемодан и скрыться? Это было правдоподобно. И даже вероятно... В таком случае, она не замедлит сделать новую попытку. И значит?... Надо ждать, еще ждать. Согласится ли Доминика?... К счастью, у него есть чемодан, который докажет истинность его слов. Продрогший Севр вернулся в лифт и снова подЪнялся на третий этаж. Доминика стояла за дверью, напряженно ожидая.

- Я думала, уж не сбежите ли вы вместе с ней, - сказала она.

Севр поставил чемодан в прихожей. Доминика задержалась у открытой двери.

- А ее разве нет? - спросила она.

Севр закрыл дверь обратно на ключ.

- Нет. Я все обыскал... Думаю, ее что-то насторожило. Она только поставила чемодан в лифт.

- Что, снова рассказываете мне сказки?

- Это на сказки. Вы же видели ее, как и я.

- Да, я видела какую-то женщину.

- Женщину, которая привезла мне белье, одежду... Это ведь могла быть только Мари-Лор... Ну же, подумайте!

Он подхватил чемодан и поставил его на стол в гостиной. Чемодан был совсем новый и пах кожей. Севр стал расстегивать замки.

- Если за ней следят, у нее не было выбора... И потом, она такая трусиха!

Он большими пальцами открыл застежки и металлические язычки, щелкнув, поднялись.

- Бог знает что ей пришло в голову привезти мне! Она иногда такое выдумывает!...

Он поднял крышку. Доминика, чуть позади, недовольная, подозрительная, приблизилась. Сначала они, ни тот, ни другой, ничего не поняли. Чемодан был набит маленькими пачками, стянутыми резинкой... картинки... лицо человека в парике, повторяющееся бессчетное количество раз...

- Боже мой! - прошептал Севр.

- Бумажки по пять сотен! - воскликнула Доминика.

Севр выпустил из рук края чемодана и смотрел на его содержимое, как будто сам выпустил на волю целый клубок змей. Потом, он во внезапном порыве ярости, опрокинул чемодан на диван, потряс его, чтоб опустошить до дна. Оттуда выпала куча денежных пачек; они скатились даже под кресла.

- Вот это да... - сказала Доминика. - Значит, одежда?...

Никакой одежды там не было. Только деньги. Доминика робко подобрала одну пачку... пересчитала... Это были стопки по десять банкнот. Но сколько здесь пачек?... На первый взгляд, несколько сотен...

- Не понимаю, - повторял сраженный Севр. - Это невероятно!

Носком туфли, Доминика подвинула к куче пачку, отлетевшую дальше остальных.

- Не притворяйтесь, что ведать не ведаете. Это те деньги, что вы украли у клиентов.

- Я?

- Я была достаточно глупа, чтоб верить вам. Да! Все было хорошо задумано! Эта Мари-Лор - ваша сообщница, так ведь?... И вы только что предупредили ее обо мне. А теперь разыгрываете изумление. Да вы что, оба меня за идиотку принимаете!

- Что вы! Что вы, Доминика!... Я представления не имею. откуда эти деньги. Я даже не знаю, сколько тут!

- Лжец! Лжец!... Вы его убили, вместе с вашей сестрой; вот она, правда. Я была в этом уверена. Вы подделали ту записку, что я сожгла. Ах! Как я была права!

Она спряталась за кресло, чтоб отгородиться от него.

- Но меня вы молчать не заставите. Клянусь, что отомщу вам за него... Меня вы не проведете!

Севр, встав на одно колено, как боксер в нокауте уже не мог подняться. Он еще держал в руке пачку билетов, тупо глядя прямо перед собой.

- Зачем бы тогда я вернулся? - сказал он. - Достаточно мне было исчезнуть. То, что вы говорите - глупо.

Доминика вдруг закрыла лицо руками и заплакала. Севр тяжело поднялся, бросил пачку обратно в чемодан и подошел к Доминике. Она отступила, и они медленно пошли вокруг кресла в одну сторону.

- Прошу вас, - сказал Севр. - Сейчас не время ссориться.

- Возможно... Только не пытайтесь меня убедить, что, имея такую кучу денег, можно покончить с собой.

Они оба опять взглянули на ворох пачек. Но она немедленно снова начала следить за ним, готовясь к схватке, если он попытается приблизиться. Севр, потрясенный словами Доминики, задумался.

- Потерял голову, - произнес он. - Не вижу иного объяснения... Даю вам слово - я удивлен не меньше вашего. Тут... не знаю... надо посчитать... четыреста или даже пятьсот миллионов... Я совсем не предполагал, что он присвоил так много денег... Без сомнения, он готовил побег, собирался бросить нас, Мари-Лор и меня?.. Это кажется вероятнее всего, теперь, когда мы знаем объем украденного... Приезд Мопре сорвал все его планы.

- Но ведь ради пятисот миллионов можно и убить!

- Вы можете себе представить, как я, его зять, и Мари-Лор... его жена, не забывайте... как мы совершаем такое преступление! Вы думаете, я способен, пожертвовав своим положением, подвергая себя такому риску, присвоить миллионы, которые никоим образом не смогу вывезти за границу. Ему было нечего терять; это совсем другое дело!

- Допустим, - сказала она. - Значит, эти миллионы... вы их вернете?

Севр понизил голос.

- Мог бы... Если б вы не сожгли письмо Мерибеля. Но теперь... Я уже не сумею доказать, что не убивал его... из-за вас.

Она сникла и ее настороженность исчезла.

- Я тоже, - продолжал он, - потерял голову... Сам виноват, что все так запуталось! Но если вы, когда я спокойно об этом рассказываю, не верите мне, то и никто не поверит!

- Вы можете поклясться, что не видели сестры?

- Повторяю, я нашел чемодан в лифте. Вот и все. Она поставила его туда и сразу же скрылась.

- Его мог взять кто угодно.

- Мы здесь одни.

- И все-таки, странно. Ведь она должна была попытаться увидеться с вами, хоть на несколько секунд. По пятьсот миллионов не привозят, чтоб бросит в лифте.

- Да, согласен. Это странно, потому что мы не знаем, что произошло в действительности. Но она нам обЪяснит и загадка исчезнет.

- А если она не вернется?

- Да ну, это глупо!

- Вы же допускаете, что, приехав сюда, она рисковала. Риск, может быть, и дальше не исчезнет, она будет откладывать со дня на день... А потом?... До каких пор вы рассчитываете держать меня здесь?

Севр, чтоб показать ей, что не имеет никакого злого умысла, что ему так же неприятно, как и ей, сел на диван.

- Вчера, - сказал он, - вы предложили мне свою помощь.

- Это было вчера.

- Но сегодня ничего не изменилось. Я прошу вас подождать еще двадцать четыре часа.

- А дальше?... Вы, честный господин Севр, сбежите с деньгами. У вас же нет выбора. Или полиция, или побег. В полицию вы не хотите. Остается побег, если я не ошибаюсь. И поскольку вам нужны деньги...

- Все совсем иначе, - сказал Севр. - Я хочу, чтоб моя сестра рассказала вам, что она видела и слышала в охотничьем домике. Не знаю, что буду делать, что меня ждет... Но я не хочу остаться в ваших глазах... преступником... мошенником... Вчера, я много наговорил вам... Доминика... того, о чем должен был молчать. Но, как бы то ни было, это правда. Мне очень нужно ваше доверие. Как глупо... Двадцать четыре часа, это ведь немного?

- А что мы будем есть?

Она согласилась. Сомневаясь, еще раз поверила ему. Он немного помолчал, чтоб не показаться занудой.

- Я схожу за продуктами, - сказал он. - Склад магазинчика отменный.

- Тогда отправляйтесь немедленно, если хотите вовремя пообедать.

Она все еще скрывалась за креслом.

- Боитесь?

- Соблюдаю осторожность, - ответила она.

- Где моя сетка?

- В кухонном шкафу.

Он сходил за сеткой, заглянул в гостиную. Она не тронулась с места. Он вышел, закрыл дверь, вошел в лифт. Проблема, поднятая Доминикой, уже не отпустит его. Сдаться или бежать?... Слишком большая сумка! Настолько большая, что он уже не мог со всей уверенностью заявить, что не хочет оставить ее себе! Он начинал чувствовать себя виноватым. Пятьсот миллионов!... Стемнело. Он зажег фонарик и напрямик прошел к агентству, где забрал связку ключей. Потом спустился в гараж. Он удивился, что оставил такой беспорядок на складе. Коробки с консервами развалились, он сдвинул их в одну сторону. С первого взгляда было видно, что сюда приходили, и он упрекнул себя за небрежность. Он выбирал говядину с бобами, зеленые маслины, добавил еще банку овощного супа. Незачем много набирать. На двадцать четыре часа!... Он еще не знал, что будет делать, если Мари-Лор не подаст признаков жизни, но так больше продолжаться не может. Он подыскивал что-нибудь еще, когда наткнулся на большую картонку, которую в первый раз не заметил. Она была разорвана, и там лежали три банки молотого кофе. Кофе! Севр сразу засунул их в сетку, но там же должно было быть еще несколько банок... Севр напрасно шарил с фонариком по углам, он ничего не нашел. Он ведь так чертовски любит кофе, как эта коробка ускользнула от его взгляда в прошлый раз? Он, наверно, уж очень был не в себе. Но теперь - тем более! Он уже видел две дымящиеся чашки... Доминика - женщина с головой, может, она подскажет ему решение?... Пятьсот миллионов!... Как это Мерибелю удалось?... Севр отнес ключи обратно в агентство и вернулся к двери квартиры. Он торопился. Зря он оставил Доминику у этой кучи денег. Ему-то все равно, привык иметь дело с крупным капиталом. А вот она!... Да нет... К деньгам никто не притрагивался. Доминика, когда он вошел, даже не смотрела на них. Она открыла свой чемодан и складывала туда одежду.

- Я нашел кофе, - гордо обЪявил Севр. - Предлагаю выпить сейчас. А потом пообедаем.

Он показал сетку Доминике. Она протянула руку, но спохватилась.

- Отнесите в кухню, - сказала она. - Я займусь этим. Возможно, это смешно, но я не хочу, чтоб вы приближались... Знаю. Да, вы не виноваты... Иногда я даже в этом уверена... Но я не хочу... Что уж! Такое не обЪяснить.

Севру казалось, что он достиг пределов абсурда. Он ошибался. Она приготовила кофе, и выпила свою чашку, пока он ждал в гостиной. Потом он пошел и выпил свою, без всякого удовольствия, настолько его это обидело. А немного позже они пообедали, на расстоянии друг от друга. Она смотрела на него не отрываясь, как будто он был зверь с непредсказуемыми повадками.

- Я уже видел нечто похожее в цирке, - сЪязвил он.

- Я тоже, - сказала она. - Вы правы!

Она помыла посуду. Он ходил в гостиной вокруг денежной кучи, кусая пальцы. Что делать? Как завоевать ее доверие? Устав думать, он решил сложить деньги в чемодан. По ходу дела он считал их. Насчитал девятьсот восемьдесят.

- Сколько? - спросила она.

Он поднял голову. Она стояла у двери в спальню. На ее лице было лишь вежливое любопытство; а может, она немного сильнее, чем ему казалось?

- Чуть меньше пятьсот миллионов, - сказал он. - Я на его месте, наверно, сделал бы несколько тайников. Не может быть, чтоб ему не хватило. Глупо так обременять себя!

- Каждый любит деньги по-своему, - сказала она. - Доброй ночи.

Она закрыла дверь и Севра на сей раз это не обидело. Он уже не знал, любит ли ее или ненавидит, хочет ли ударить ее или заключить в обЪятия, подарить ей эти миллионы или бежать в одиночку, как вор, преследуемый полицейскими. Он тщательно застегнул ремни. Кофе и консервы приятно наполнили желудок. Он выпил подряд два больших стакана воды. Когда он вернулся в гостиную, то увидел, как дверь спальни тихо закрылась. Она следила за ним, конечно же, боясь, что он сбежит и оставит ее взаперти. Он на цыпочках подошел вплотную к двери. Ему показалось, что он слышит ее дыхание с той стороны. Их мозг занят одними и теми же вопросами, им обоим не уснуть в эту ночь.

На следующее утро, как только рассвело. Севр открыл окно в серый тоскливый день. Теперь каждое мгновение могла появиться Мари-Лор. Он сам сварил кофе и позвал в сторону спальни:

- Я приготовил завтрак. Можете выходить.

- Отойдите, - ответила она.

Снова началась та же глупая комедия. Он занял пост у окна и не оглянулся, когда она шла через гостиную. Должно быть, прилив, потому что, кажется, море плещется у самого подножья здания. Каждая накатывающаяся волна не торопясь, медленно скользит с мягким шорохом, напоминающим шумы лифта. Город спал.

- Я готова, - сказала Доминика позади него.

Снова ожидание. Молчаливое ожидание. Чемоданы, стоящие бок о бок. Они старались не смотреть друг на друга. Но не переставали думать об огромной куче денег.

"Ради пятисот миллионов можно и убить", - сказала она. На что же она способна ради пятисот миллионов? Они настораживались при каждом шорохе. Было так тихо, что они уверены были, что услышат шум Ситреена (Ситреена 2CU), если она остановится на пустыре. Иногда вдалеке слышался рокот мотора. Десятичасовой автобус?... Булочник?... В полдень Доминика потеряла терпение.

- Она больше не приедет, вот увидите!

Он ничего не ответил. Зачем? Они уже поняли, что не смогут выйти отсюда поодиночке, что им необходимо быть вместе, чтоб надежно спрятать сокровище. Один, он сразу же попадется. Одна, она выдаст его. Вдвоем, несмотря на недоверие, у них есть шанс... Если только подождать до темноты. Потом будет видно... Можно будет что-нибудь придумать... Если Мари-Лор не появится! Но это невозможно! Пришлось еще раз пообедать, кое-чем, кое-как. Все это не имеет никакого значения. В час, Севр включил телевизор, чтоб рассеять невыносимое ожидание. И новость поразила их как молнией.

"Новый поворот в деле Севра. Ночью, в двух километрах от Пириала, в перевернутом в кювет Ситреене(2CU) найден труп Мари-Лор Мерибель, сестры финансиста, несколько дней назад покончившего с собой. Тревогу поднял водитель проезжавшего мимо грузовика. По предварительному заключению, видимо, несчастная женщина не вписалась в поворот. Полиция ведет следствие."

Это было, как черная лестница, по которой Севр, ступенька за ступенькой, спускался, но к какому ужасному концу? Он был подавлен, хотелось сказать: "Это все? Я все потерял? Наконец, все кончено?" Если б он был один, он бы лег, прямо, где стоял, стал бы ждать приступа отчаяния. Но рядом была Доминика.

- Вот видите! - сказал он.

И Доминика в свою очередь, едва нашла рукой спинку кресла, чтоб опереться, и скорее упала, чем села, в него.

- Я ни в чем вам не солгал, - добавил он. - Я только не понимаю, как она могла не вписаться в поворот. Она же знала дорогу как свои пять пальцев.

Доминику, казалось, это потрясло еще больше, чем его. Ей бы немедленно потребовать ключи. Чтоб их получит, она использовала все средства. А теперь, когда свобода - рукой подать, она ничего не просит. Она молчала. Ее поведение было настолько странно, что Севр даже забыл о своей беде, но он слишком устал, чтоб спорить. Больше всего ему нужно было это молчание и немое присутствие. Поскольку она остается рядом, это значит, что она признает свою вину, является его союзницей и, возможно, он может рассчитывать на нее. Немного позже она еще раз сварила кофе и принесла ему чашку.

- Ваша сестра, вы ее любили? - спросила она.

- Думаю, да... Иначе мне не было бы так больно... Это же я посоветовал ей выйти за Мерибеля... И все так получилось... Она не погибла бы, если б не этот чемодан... В этом тоже моя вина.

- Да нет! - сказала она. - Не путайте... Виноват в этом ваш зять. Но что сделано, то сделано. Мы уедем вместе... Я сумею выпутаться. Привыкла. Отдохните.

Они стали ждать передачи местной телестанции. Мало-помалу, к Севру вернулся дар речи. Теперь ему необходимо было говорить о Мари-Лор. Нет, она никогда не была счастлива, бедняжка! Ее замужество и вовсе было полной неудачей. Мерибель обращался с ней, как со служанкой. А она никогда не жаловалась. Вечно преданная, вечно любящая. Доминика слушала его с почти болезненным вниманием.

- Она никогда не думала развестись?

- Нет. Мирилась. Восхищалась им. В нем была такая живучесть, какая-то животная страсть к жизни, которая сметала всякое сопротивление. Я понимаю, почему он стольких людей сумел обмануть! Если б вы его знали, он и вас увлек бы, как всех. Я думаю, именно из-за этой стремительности он в конце концов просто не подумал.

- А вы?... Я вижу, вы такой щепетильный, и даже чуть-чуть... извините... чуть-чуть с условностями... Что вас толкнуло на такой поступок?... Ведь вы же тоже совершили нечто достаточно необычное!

- Не знаю. Иногда причины совершенно перепутываются!... Я даже спрашиваю себя, уж не в Мерибеле ли все дело. И не завидую ли я ему, в глубине души. Мне кажется, я тоже хотел бы, как сказать?... Повиноваться своим желаниям, иногда... освободиться от выполнения вечно одних и тех же задач, понимаете?

- О! Понимаю!... Конечно же!

- Поэтому... Когда вы появились...

- Да. Успокойтесь... Дайте мне подумать над всем этим.

Она закрыла окно. Высматривать теперь было некого. Потом помыла и убрала посуду. На Севра навалилось какое-то безразличие, которым повелевала тоска. Самое худшее прошло. Все новости, какие им еще предстоит услышать, уже не принесут ничего кроме лишних комментариев. Он даже не встал, когда Доминика включила телевизор. Но через мгновение ему пришлось приподняться, опершись на локоть, а потом встать.

"Неожиданный поворот в деле Севра... Мари-Лор Мерибель была убита..."

Диктор, уверенный в эффекте произнесенной фразы, не спеша положил перед собой листок, скрестил руки. Его глаза, казалось, следили за Севром. Теперь он говорил для него одного.

"Следствие, которое стремительно ведет комиссар Шантавуан, уже дало основания сделать вывод: пострадавшая была убита, а затем перевезена к месту, где найдена машина. Положение Ситреена (2CU) не оставляет никаких сомнений в том, что ее столкнули в кювет вручную. Если бы она ехала с обычной скоростью, повреждения покрытия были бы более серьезными. Впрочем, смертельный удар, был нанесен мадам Мерибель чуть выше уха, следовательно, в такой точке, что это не могло быть следствием резкого перемещения тела вперед, когда голова ударилась о переднюю панель. К несчастью, состояние дороги не позволят установить никаких следов. Откуда ехала машина? Видимо, из Нанта. Но убийца, естественно, мог, направляясь из Пириала, и развернуться, прежде чем сталкивать машину, чтоб запутать следствие..."

На экране появился Ситреен, наполовину скрытый в затопленной водой канаве. Вокруг, насколько хватало взгляда, видны были поля; безотрадный пейзаж Ла Бриер под блеклым небом.

"Это новое преступление ставит под сомнение многие ранее установленные факты, - продолжал диктор. - В настоящее время мы не можем ничего с уверенностью утверждать, но уже теперь имеем сообщить, что прокурор дал санкцию на эксгумацию трупа Жоржа Севра. Новое вскрытие состоится завтра утром..."

- Это должно было случиться, - воскликнул Севр.

"Естественно, мы вправе задаться вопросом, не был ли погибший финансист также убит. Незачем добавлять, что среди близких погибшего наблюдается сильное волнение..."

Севр выключил.

- На этот раз, - сказал он, - все кончено. Они поймут, что труп не мой, и обвинят меня во всем!

Он посмотрел на Доминику. На ее лице был ужас.

- Вашу сестру убили здесь, - прошептала она. - Здесь... Вы понимаете?

10

Здесь!... Они скоротали ночь, переваривая это слово. Не было и речи о том, чтоб испробовать вылазку. Осторожность повелевала подождать дальнейших известий. Но она же и требовала принять некоторые предосторожности... Потому что в Резиденции, вне всякого сомнения, присутствовал и кто-то другой. У Севра уже два или три раза появлялось такое ощущение. Включенные счетчики! Забывчивость матушки Жосс, или же?.. А пропавшее из квартиры Блази одеяло?... Да кроме того склад магазинчика, в своем красноречивом беспорядке... А может даже и будильник, хотя это и неубедительная деталь... Но что с того?... Незнакомец также имеет доступ к агентству, к ключам. Он так же может зайти куда угодно. И Севр, думая об этой тени, которая возможно, шпионит за ним, преследует, и даже в этот самый момент бродит по лестницам и коридорам, покрывался от страха потом. Доминика и он двадцать раз начинали одни и те же фразы, понижая голос, потому что, может быть, даже в эту самую минуту, их подслушивают.

- Бродяги, - повторял Севр. - Их всегда хватает в строящихся зданиях.

- Но здесь стройка уже окончена.

- Весной начнется новое строительство. Материал уже завезли, он с той стороны здания. Вы пришли с этой стороны, и потому не видели.

- Откуда же они?

- Откуда мне знать... Из Сен-Назера, я полагаю. Обычно это несчастные опустившиеся люди, отупевшие от алкоголя... Зимой они прячутся в норы. Как крыса. Ничего удивительного, что кто-то из них, умнее остальных, понял, что ему будет удобнее здесь, в этом здании, в такое время года.

Нет ничего удивительного, но оба они отдавали себе отчет в несостоятельности обЪяснения.

- А зачем он ее убил?

Если бы не Доминика, Севр и сам снова задал бы себе этот вопрос. Зачем? Может, Мари-Лор увидела его? Но Севр, который вышел на площадку, когда Мари-Лор стояла на первом, у лифта, ничего не слышал. Если бы произошла схватка, или даже просто удар, он бы обязательно что-нибудь различил, хотя бы шум шагов; в холле отдается малейшее эхо. А чемодан? Нападающий взял бы его с собой.

- Смотря как все было, - заметила Доминика. - Представьте, что человек появляется в тот миг, когда ваша сестра ставит чемодан в лифт. Ему некогда схватить его. Ваша сестра нечаянно толкает дверь, а вы нажимаете на кнопку... Это во всяком случае можно понять.

- Мари-Лор закричала бы.

- Не обязательно, если он оглушил ее ударом. Потом он унес тело и спрятал его. Вы же просто подождали внизу. Вы ему не мешали.

- Да, но машина?...

У бродяги ни за что не могло быть такой последовательности в замысле. Проехать через весь город, даже ночью, за рулем Ситреена, найти место, где можно подстроить несчастный случай, подумать даже о том, чтоб развернуть машину в ту сторону, откуда приехал... Нет, это уж слишком хитро. Да к тому же - это больше всего смущало Севра - смерть Мари-Лор неизбежно меняла весь ход дела. Ведь ни к чему обольщаться. Новое вскрытие покажет, что труп из охотничьего домика - это труп Мерибеля. И заключение полиции... его легко угадать. Кому же выгодно выдать себя за мертвеца, если не убийце обоих супругов? Весь спектакль окажется решающим доказательством.

- Возможно, - сказала Доминика, чтоб попробовать его успокоить. - Но, вы думаете, что новое вскрытие необходимо что-нибудь изменит?

- Я в этом совершенно уверен, - возражал Севр. - Я и раньше был уверен в этом! Я просто не мог выиграть.

Он ходил взад и вперед перед Доминикой, упорно выявляя предпосылки своего провала, отнимая у молодой женщины всякий повод надеяться.

- Обезображенное тело, - продолжал он, - всегда в конце концов вызывает подозрение. Рано или поздно, правда выплывет на поверхность... Если б не трюк с Ситрееном, случилось бы что-нибудь еще. Только, видите ли... именно в этом я и не могу разобраться. Можно поклясться, что Мари-Лор убили, чтоб снова настроить полицию.

- Но это же ни в какие ворота не лезет!

- Я-то знаю!

Они снова пустились обсуждать версию с бродягой. Проблемы цеплялись одна за другую, до бесконечности. Это не мог быть бродяга! Это не мог быть никто иной, как бродяга!... Севр способен был перебирать доказательства часами. У измученной Доминики слипались глаза.

- Вы же понимаете положение, - настаивал Севр. - Если я убил, значит, все еще не покинул район. Вы же представляете, что этот Шантавуан, сразу после обнаружения машины, добился наблюдения за дорогами, вокзалами... Согласны?

Она качнула головой в знак того, что все еще слушает, все еще не спит.

- Самоубийство, - продолжал Севр, - было не так уж существенно... для него, я говорю, для него... Но два преступления? Он поставит на ноги всю жандармерию. Мне не ускользнуть... А что до того, чтоб остаться здесь, вместе с... с этим человеком, теперь готовым на все... Невозможно. Я теперь даже не могу сходить за продуктами.

- Прекратите себя мучить.

- Я только рассуждаю.

- Вы слишком много рассуждаете. Для ваших близких вы наверно были невыносимы. И я не удивлюсь, что...

- Что что?... В сущности, это правда. Я вечно взвешивал за и против... Помню, однажды...

Все его прошлое поднялось комком к горлу. Он говорил помимо своей воли, как на приеме у психиатра. В конце концов, он заметил, что она спит. Ему даже почудилось, будто он рассказывал тоже во сне. У него больше не было сил. Он бесшумно скользнул в кухню, долго пил, пытаясь успокоить внутри огонь, палящий его с того самого мгновения, как он узнал о смерти Мари-Лор, но ему это не удалось. Потом он вернулся и сел возле Доминики. Он смотрел, как она спит. Итак, она сдалась. Она знает, что он невиновен. Он сумел ей доказать. Не лучше ли теперь отпустить ее? Если ее возьмут вместе с ним, она попадет в крупную неприятность совершенно без всякого смысла. Кто поверит в сожженное письмо? А если еще обнаружится, что он держал в качестве заложницы постороннюю женщину целых несколько дней... он уже не помнил сколько... он будет еще более виновен. Он напрасно старался найти выход... положение было безвыходным!

Больше того. Ему припишут все вполне вероятные, с точки зрения ходячей морали, грехи. Ему предЪявят обвинение в убийстве зятя м сестры, с целью завладеть полностью ворованными деньгами. Его представят чудовищем. Никто и не подумает обыскать Резиденцию и близлежащий поселок, опросить бродяг... Голова Доминики потихоньку сползала с подушки; кулаки разжимались, словно невинные цветы. Она так далеко от него. Может, она видит во сне другого мужчину? Только от нее одной могло бы исходить его благополучие... Доминика! Он шептал, потому что тишина стала невыносимой. "Доминика! Я сказал, что люблю тебя... Может, это и неправда... потому что я никогда еще никого не любил... хоть этому я здесь научусь... Но я не хочу, чтоб ты беспокоилась из-за меня... Ты уедешь... Я не увижу от тебя ничего, кроме гнева, презрения да, в конце концов жалости... Это много! С этой ночи, пройдет столько других ночей, тюремных ночей. У меня останутся лишь воспоминания. Я смотрю на тебя... у тебя дрожит щека, и я сотни раз буду представлять себе эту дрожь. Я буду видеть тебя, ночь за ночью, блестящий на твоих зубах лучик света... Я сиделка у твоей постели, Доминика... и я мертвец!"

Ему следовало до бесконечности задержать это мгновение, собрать все истины, исходящие из глубины души, которые, возможно, могли бы материализоваться во что-то, но все кружилось у него в голове. Он устал, ужасно устал; он почувствовал, как ускользает сознание. Когда он снова открыл глаза, она склонилась над ним и, казалось, о чем-то спрашивала его неподвижное лицо. Может, она еще не до конца удостоверилась?... Он мгновенно все вспомнил.

- Очевидно, - сказал он, - я мог с кем-нибудь договориться об убийстве сестры... Кто знает, может быть, здесь, рядом, живет мой сообщник?... Вы же об этом подумали, сознайтесь!

Она поколебалась, потом пожала плечами.

- Я, - продолжал он, - долго думал. Если откроется, что мертвец Мерибель, - мы скоро узнаем, - я сдамся. В поселке есть полицейский участок.

Она снова пожала плечами.

- Или даже, - продолжал он, - вы, уезжая, заявите в полицию. Надо только позвонить, не называя себя. Вы скажете, где я. За мной приедут. Это лучший выход; единственный для вас способ избежать неприятностей.

- За кого вы меня принимаете? - сказала она. - Я была здесь, когда убили вашу сестру. Вам необходимо мое свидетельство. Вы считаете, я могу сесть в самолет и забыть о вас?

- Я не хочу, чтоб вы впутывались в это дело.

- Это вы меня в него впутали. Тем хуже для вас.

- Посмотрим.

- И так видно.

Севр поднялся. У него чуть-чуть кружилась голова. Он прошел через гостиную и прихожую, вынул из кармана связку ключей, вставил один из них в скважину.

- Вы свободны, - произнес он. - Я оставлю ключ в двери.

- Спасибо. Но я не тороплюсь... Чашку кофе?

Так значит, они вечно будут противниками. Куда девалась мирная гармония ночи? Севр чуть было не схватил чемодан и не убежал. Но вдруг, каким-нибудь невероятным чудом, вскрытие не даст никакого результата?

Доминика протянула ему дымящуюся чашку. Он почти против воли взял ее. И вновь потянулось ожидание. Доминика забралась на диван, чтоб ясно показать, что не собирается уезжать. Но он ничуть не был ей благодарен за это. Он представлял жандармерию, пишущую машинку, стучащую его признание, взгляды украдкой жандармов на Доминику. Он угадывал их предположения, намеки. Он видел заголовки местных газет. Чем больше Доминика будет искрена, тем сильнее это возмутит всех его друзей, клиентов. Но как обЪяснить это женщине, которая всю жизнь плевала на общественное мнение?

Он включил телевизор задолго до начала передачи. В горле першило, как от тошноты. Доминика была спокойна, будто наперед знала, что жребий брошен. Она едва повернула голову, когда диктор произнес:

"Новый поворот в деле Севра. Из Нанта сообщили, что извлеченный труп, похороненный под именем финансиста, ему на самом деле не принадлежит. Полиция никаких сведений не дает, но напрашивается вывод: поскольку убитый не является Жоржем Севром, значит это Филипп Мерибель, которого считали бежавшим. Возможно, Севр убил своего зятя и компаньона, прежде чем избавиться и от сестры. Следствие продолжается. Видимо вскоре последует арест преступника..."

- Ну что ж, - сказал Севр, - уж лучше так... А теперь, Доминика, вам следует уехать... Слышите? Меня ищут. Мои приметы известны. Бороться бесполезно... Я найму хорошего адвоката, он заявит о нервной депрессии... Вы мне не нужны. Я...

Доминика заплакала. Это произошло так внезапно, так неожиданно, что изумленный Севр сразу замолчал. Огромными слезинками, долго ползущими по щекам, одна за другой, как капли воды по проводам после дождя. Слезы истинной боли.

- Ну-ну, Доминика, не надо из-за меня...

- Он погиб.

- Кто?

- Филипп.

- Филипп?... Мерибель?... Мой зять?... Ну и что?

- Я была его любовницей.

Севр резко выключил телевизор.

- Филипп... Филипп и вы?

- Да.

- А! Я понимаю.

Он попытался быть стойким, принято это разоблачение хладнокровно, как человек, которого ничто больше не может удивить. Только молчать; устоять на ногах. Она была его любовницей... Ну что ж!... Не уступать... Ни ярости, ни отчаянию... Сдержать слабой рукой все это бешенство крови... Как будто перерезана артерия... Чувствуешь, как уходит жизнь... Мерибель... Он все отнял... деньги, любовь... Надо было убить его... есть за что... Приставить дуло к сердцу... совершить возмездие... истинное возмездие...

- Простите меня.

- Что?

Она просит прощения. Он сдержал сухой смешок. Прощения? Ну конечно же! Зачем стесняться с ним?... Его обманывают, втаптывают в грязь, а потом - просят прощения. Но, прежде всего, правда ли это?

- Подойдите ко мне. Я все расскажу... Теперь, раз он мертв, раз у меня есть доказательство этому, мне больше нечего скрывать.

- Слушаю вас.

Он ответил немного суховатым тоном, как адвокат, законник, время которого ограничено, и это было смешно, он отдавал себе в том отчет. Из-за него все станет ложным, фальшивым. Она почувствовала это, потому что тут же язвительно спросила:

- Я разговариваю с другом или с судьей?

Он безмолвно сел рядом с ней.

- Вы уже поняли, - продолжала она, - что я не случайно приехала сюда... из-за грозы.

Она вынула из сумочки маленький кружевной платок, вытерла глаза, промокнула щеки.

- На меня, наверно, смотреть страшно... Я не хочу, чтоб вы страдали из-за меня, Жорж... Я плачу, но не о нем... обо всем том, что он олицетворял для меня... Я не знала, что он негодяй.

- Вы думали, негодяй - я?

- Да, я так думала. Встаньте на мое место. Или скорее... Сначала, я вообще никак не думала. У меня была лишь одна мысль... завладеть ключами... сбежать.

- Любыми средствами?

Она отступила, чтоб лучше видеть его.

- Для женщины есть лишь одно средство... Я надеюсь, вы не настолько пошлы, чтоб упрекать меня в этом?

- Скажите еще раз "Жорж".

Она рукой дотронулась до виска Севра.

- Какой вы смешной мужчина! - прошептала она, будто для себя одной. Такой подозрительный, беспомощный... такой ни на кого непохожий!... Вы ведь ничего не понимаете в женщинах, правда... Жорж?

- Ничего!

Ужасные мгновения прошли. Может, они смогут все сказать друг другу? Севру показалось, что на этот раз истина близка, рукой подать. Слова наконец послужат обЪяснению, перестав быть вечным препятствием... Ничего не держать про себя... проникнуться нежностью, доверием... Он схватил Доминику за запястье, сильно сжал.

- Вы мне расскажете все... абсолютно все... с самого начала.

- Только ничего не выдумывайте! - сказала она. - И принимайте меня такой, как я есть... Деньги очень много значили в моей жизни... Я вышла замуж, потому что муж означал обеспеченность. Так делают многие женщины, вы же знаете!... Я не любила его, но он был терпим. Как я уже говорила, нам пришлось уехать из Алжира в Валенсию. С Филиппом я встретилась там...

Она почувствовала, как пальцы Севра сжались у нее на запястье.

- Ну-ну, Жорж! Будьте благоразумны! Все это давно-давно прошлое. Вы же сами признали: ваш зять был страшный человек. Ему трудно было сопротивляться. Он был такой барин, может, вы этого никогда и не знали. А мне было так тоскливо!... Знаете, Севр, очень легко овладеть женщиной, которой тоскливо. И потом, он строил такие планы! Женщина - это планоядное животное; запомните и это. Я пошла бы за ним на край света. Он говорил мне, что богат, но хочет еще больше разбогатеть, ради меня. И что скоро разбогатеет. А пока, поскольку он хотел, чтоб я постоянно была рядом, он купил мне эту квартиру... Точнее, ее купил мой муж на мое имя; он охотно вкладывает деньги за границей.

- Вы сюда приезжали в отпуск? - прервал ее Севр.

- Я приезжала сюда два раза летом.

- Мерибель приезжал сюда к вам?

Он хотел встать, но она удержала его рядом с собой.

- К чему ревновать?... Ведь он мертв... Вы хуже ребенка... Нет, успокойтесь, этот диван всегда был только достопочтенным диваном, и не более того... если хотите знать. В сентябре Филипп, (она сразу спохватилась) Мерибель, сообщил мне, что готовит наш отЪезд... Мы должны были взять чужое имя, чтоб ни его семья, ни моя не могли нас найти, и поселиться в Бразилии.

- А... документы?

- У него была масса связей, во всех кругах. Для него это не представляло никаких проблем. Мы договорились, что встретимся в Швейцарии, в Лозане, как только все будет готово. Он мне телеграфирует. Вот я и ждала телеграммы... Когда узнала из какой-то французкой газеты, что он исчез после самоубийства своего зятя. Представляете мое состояние. Я подождала день, другой, а потом села в самолет. У меня не было никакого четкого плана. Просто я хотела разузнать. Я говорила себе, что он, без сомнения, спрятался в этой квартире. Поэтому сразу по приезде кинулась сюда.

- Вы, наверно, ужасно испугались?

- Да, в тот момент. Но я ведь и не в такие переплеты попадала, особенно в Алжире! Привыкла сама выпутываться из любой неприятности... да вы и не казались таким уж злым.

- И вы не поверили в мой рассказ?

- Нет. По-моему, Мерибель неспособен был убить себя. Я не могу обЪяснить такое впечатление. Я сразу стала что-то подозревать... какую-то иную трагедию, в которой вы не хотели мне признаться... Поэтому я и сожгла письмо; я была убеждена, что это подделка... когда меня пытаются провести, я просто выхожу из себя... И потом, все, чего я ждала... на что надеялась... Я думала, все пропало... Для меня это была катастрофа.

- А я ни о чем не подозревал!

- О! Я умею сдерживать эмоции. Но я не могу себе простить, что уничтожила это письмо... Ужасно глупо. Своими руками разрушила ваш единственный шанс, бедный мой друг. Если б оно было у вас, вы смогли бы доказать, что не убивали Мерибеля... Смогли бы возместить деньги...

- Но никто бы не понял, почему я пытался выдать себя за самоубийцу, отрезал Севр. - С их точки зрения, именно это, в сущности, и является непростительным преступлением. Это как предательство... Я и сам хорошенько не понимаю, что на меня нашло... Все, что я знаю - но в этом я уверен они будут неумолимы.

- Значит, надо бежать, Жорж, не раздумывая... Знаете, что я думаю?... Только не обижайтесь... План, который подходил для Мерибеля, подойдет и для вас.

- Нет. Я не обижаюсь... Только Мерибель рассчитывал исчезнуть еще до начала следствия. Разница налицо.

- Вы предпочитаете, чтоб вас взяли здесь? Не знаю, как рассуждает полиция, но там обязательно найдется хоть один, кто вспомнит о Резиденции. И они приедут сделать обыск. По-моему, это лишь вопрос времени... Надо найти другое место. Я ошибаюсь?

- Но куда спрятаться?

- Прежде всего, уедем отсюда. Если б вы были один, вам бы, конечно, ни за что далеко не уйти. Но если я поеду в Сен-Назер купить вам одежду, меня никто не заметит. Если затем я возьму два билета до Лиона, например, я останусь вне всяких подозрений. Полиция разыскивает одинокого мужчину. Супружеская пара не вызовет интереса, это же ясно. Да еще с вашей-то бородой. Я достану вам очки, шляпу побольше, она скроет верхнюю часть лица. Поверьте, тут нет никакого риска. Я вспомнила Лион случайно. Но ведь из Лиона можно отправиться в Марсель, в Ментону, разыскать тихий уголок, для людей, желающих отдохнуть...

- Но я же должен буду представить документы, - заметил Севр.

- Зачем же. Я сама заполню карточки в гостинице. Мы с вами будем просто мсье и мадам Фрек, пока я не достану других документов. Я знаю, к кому должен был обратиться Мерибель. Список имен у меня в сумке. Конечно, это будет стоить дорого, но деньги у нас есть... С таким капиталом можно все, что хочешь, только сейчас - не будьте смешным... Воспользуйтесь ими, чтобы скрыться... Нет?... Вас еще что-то смущает?

- Вопрос о комнате.

- О какой комнате?

- Ну, в гостинице... вы и я.

- А!

Она засмеялась, просто и весело, без всякого кокетства.

- Я привыкла платить долги... - сказала она. - Что вас еще не устраивает? Вам это не подходит?

- Дело не в долгах, - прошептал он. - Я понимаю это совсем иначе.

- Но, Жорж, И я тоже. Только вы настолько все усложняете. Уверяю вас, любой другой мужчина на вашем месте не стал бы спорить.

Он обнял Доминику за шею, притянул ее к себе.

- Доминика, - прошептал он - просто все очень серьезно. Так серьезно! Вы и представить себе не можете... Потом, вы согласитесь остаться со мной?.. Если нет, то лучше... понимаете?... Для меня жизнь потеряет смысл.

Она наклонилась к нему, он увидел приоткрытые губы.

- Нет, - сказал он. - Сначала ответьте... Вы останетесь?

- Останусь.

Он прижался губами к губам Доминики, и позабыл все, что еще хотел сказать, столько вещей, столько вещей, которые прояснились бы, но которые смешались в одну невиданную, бушующую, почти нечеловеческую радость. Он уже не существовал... Он был - возвращенная жизнь, что-то огромное и лучистое. Он чувствовал одновременно и свое сердце, превратившееся в дикого зверя. Рядом с ним ее голос шептал.

- Не надо плакать.

И плавала между ними, упорно возвращаясь, возникнув из неведомого прошлого, одна фраза: "Воскресение плоти". Он ушел от смерти. Он был свободен, безгрешен, без угрызений совести, обновленный, невинней ребенка. Ему хотелось благодарить, только он не знал кого. Он сказал:

- Доминика!

11

Доминика заснула. Севр, в темноте, с открытыми глазами, ни о чем не думал. Его руки медленно ласкала тело Доминики. Это похоже было на переливание крови, счастья, покоя. Она здесь, это правда, уже не как добыча, а как подруга, как его собственное продолжение. Он мог коснуться ее, он чувствовал, что из глубины сна, все ее тело, влажное от усталости, все еще стремится к нему и, в конце концов, ему доверяется; в этом была такая непривычная, такая потрясающая уверенность, что он недоверчиво продолжал свою ласку, что его пальцы, как пальцы слепца, жаждали видеть, а не только касаться, и замирали от счастья на выпуклости живота, в тени груди, там, где в самой потайной теплоте билась жизнь, жизнь полностью заключенная в его собственную, неотделимая теперь. И шум моря накрывал их обоих; волны скользили по песку, а потом, казалось, прокатывались по их телам. Может, это и есть счастье... эта крайняя усталость... это полное слияние... без всяких мыслей... эта сказочная остановка, рука в руке, на вершине ночи, прежде чем произойдет перелом к рассвету, побег, возможно, все опасности уже караулят. Но страх не мог одолеть счастье. Он припал головой к плечу Доминики, коснулся губами кожи у подмышки. Он желал бы выпить ее всю. Он кончиком языка попробовал ее на вкус, потом отвернулся, чтоб не дать своему желанию стать пыткой. Рука помалу ослабевала от усталости. В какой-то момент они стали уже лишь двумя пустыми оболочками, движущимися бок о бок в потоке ночи. Но в провале сознания он продолжал все же ощущать свое счастье, как маленький огонек, который больше никогда не погаснет. И собрав все силы, он бросился, чтоб проснуться, чтоб не потерять ни капли этой необыкновенной ночи, и рука его вновь касалась тела. Доминика все так же была рядом, его берег, его надежный причал; она вздрагивала; она в свою очередь делала движение ему навстречу; их дыхание смешалось; он задержал в легких воздух, чтоб почувствовать, как елеуловимый взмах веера, ее вздох на своей щеке... краткий, чуть сладковатый, детский вздох... Он никогда прежде не знал, что спящая женщина так же трогательна, как маленькая девочка. Он столько всего не знал... Если попробовать перечислить, оцепенение, в которое он погрузился, как в полную безопасность, пройдет. Позже, позже - жизнь!...

Вот она и настала, так быстро. Он узнал ее по проступившим бледным контурам оконных проемов. Даже в тепле постели, он представил себе холод ветра. Пора, если Доминика хочет успеть на автобус. Он нежно разбудил ее, и это доставило новое наслаждение. Тело Доминики мало-помалу восставало от сна, как поднимающийся посреди моря островок, несмотря на задержки и отступления. Первыми ожили руки, лениво попытавшиеся обнять. Нога тихо скользнула к позабытому прикосновению. Но лицо оставалось неподвижным, под властью последнего ночного сна. Быстрая дрожь оживила губы, чуть увлажненные слюной. Внезапно беспокойные руки потянулись к груди Севра.

- Доминика! - позвал он в пол-голоса. - Доминика... ну же! Еще чуть-чуть.

Тогда голова Доминики в счастливом вздохе откинулась на подушку. Ресницы дрогнули; из-под век засветился первый мутный, еще бессмысленный взгляд, взгляд любви, будто обращенный пока внутрь. Самый момент куснуть губы, увидеть, как они вспомнят, округляться, попытаются произнести: Жорж, и как это им не совсем удастся. И вдруг Доминика сразу овладела им, обняла изо всех сил, обвилась вокруг тела, так, что он чуть не задохнулся. Он засмеялся. Он попытался вздохнуть.

- Доминика... Мне больно, малыш.

- Который час? - спросила она.

Он встал, зажег свет, показал ей будильник.

- Пол-восьмого? - спросила она.

Она вскочила, собирая со спинки стула свою одежду.

- Я опоздаю на автобус. Приготовь-ка побыстрее кофе.

Но он смотрел, как она одевается, как стремительной рукой застегивается лифчик, проскальзывает в облегающее платье. Вот так он будет смотреть на нее каждое утро, и каждое утро это будет такое же чудо, и каждое утро...

- Поторопись, Жорж. Скорей!

Ее голос звенел. Она натягивала чулки четко, быстро, так что у Севра появилось надежное чувство защищенности. Благодаря ей, он уже ощущал себя спасенным. Он приготовил кофе. Когда он внес в гостиную чашки, она уже была готова, подкрашена, одета, и составляла список вещей, которые необходимо купить.

- Какого размера туфли?

- Наверно 42.

- А рубашка?

- 38 или 39. Возьми 39.

Пока она писала, он расстегнул чемодан и вынул из одной пачки два билета. В этот момент он понял, что переступил черту, что они оба вступают в полосу вне закона. Стоя лицом к лицу они глотали обжигающий кофе, а глаза говорили глазами, что все хорошо и они сделали правильный выбор.

- Я приеду одиннадцатичасовым автобусом. Вернусь до полудня... Вечером уедем в Нант, шестичасовым. Пока тут никого.

Она улыбнулась ему, уверенная в себе.

- Я тебя провожу до выхода, - сказал он. - Вспомни Мари-Лор.

Оба совершенно одинаково прислушались, - они на время позабыли, что поблизости кто-то скрывается. Она пожала плечами.

- Клошары еще спят, - решила она. - Только обещай, что не выйдешь из квартиры до моего возвращения. Иначе я не успокоюсь.

Они простились долгим поцелуем, потом Севр открыл дверь и снова закрыл ее за собой, в то время как Доминика входила в лифт. Они начали спускаться. Внезапно они почувствовали себя торжественно и немножко стесненно. Она снова стала странницей; она освободилась, а он... В холле они обнялись в последний раз.

- Не беспокойся, - сказала она. - Все будет хорошо.

Расстояние между ними мало-помалу увеличилось, Севр вышел на улицу, посмотрел ей вслед через всю площадь. Воздух был свеж; самые крупные звезды еще горели, а море шумело совсем тихо, как в спокойные дни. Уже подходя к городу, Доминика обернулась неосторожно помахала рукой, потом исчезла и Севр вернулся назад, ощущая комок в горле. Он почувствовал себя почти одиноким, и как никогда уязвимым. Он остановился при входе в сад, еще раз прислушался. Полная тишина. Верх высоких стен сверкал чистым блеском. За закрытыми окнами, внезапно оказавшимися неисчислимыми, были тайники, тайники. Где прячется этот человек? Может, в двух шагах... Испугавшись, Севр побежал к лифту; с облегчением закрыл за собой дверь квартиры. Осталось лишь убить несколько часов. Он вернулся в спальню, застелил постель, прибрал вещи. Несмотря на смерть Мари-Лор, он был глубоко счастлив; он усилием воли не разрешал себе насвистывать, не желал разговаривать с самим собой. В нем теперь было что-то переполняющее через край, изобилие образов, мыслей, потребность действовать, показать Доминике, на что он способен. Раз Мерибель знал людей, изготовляющих фальшивые документы, то и он сумеет с ними связаться. Запросто. У Доминики есть адреса, необходимые рекомендации. А потом они уедут в Италию. Все остальное устроится само собой. Они отправятся в какую-нибудь Латиноамериканскую страну, откуда их не смогут выслать. Этих стран не так уж мало. Потом... Проще всего пустить в дело этот огромный капитал, и понемножку выплатить... В странах-новостройках, где все еще предстоит создать, богатый, решительный, умеющий пользоваться деньгами человек не может не преуспеть. И потом, с ним будет Доминика! Любить, изобретать, творить; все это едино. Ему открылась еще одна истина... Примеряя к поступкам Мерибеля свои собственные, вот сейчас он постигнет, каким-то странным откровением, все что было силой, взлетом, успехом зятя... Даже это великолепное безразличие ко всему "что скажут", которое Мерибель афишировал с такой уверенностью, он внезапно стал ощущать. Когда в другом полушарии он станет кем-то, что обязательно случится, ему легко будет восстановить отношения со старыми верными друзьями; он обЪяснит им тайну своего исчезновения; может, даже сумеет вернуться во Францию... На этот счет он был не совсем уверен. Конечно, лучше отказаться от этого навсегда... Ради Доминики! Он все время к этому возвращался. В сущности, его родина, дом - это все Она. И снова задумывался об их ночи. И вновь начинал шагать по гостиной. Как все это странно, почти невероятно. Из-за того, что ему пришло в голову укрыться здесь, он развязал целую серию событий где он поочередно, не желая того, выступал то свидетелем, то жертвой, то заинтересованным лицом. В один из вечеров он повел себя как игрок, и начал проигрывать и выигрывать; проигрывать и выигрывать. Может, стоит поставить на кон жизнь? Вместо того, чтобы глупо транжирить ее... Он открыл окно, потому что его начало одолевать нетерпение. Как только он увидит Доминику, он пойдет ей навстречу, чтобы избавить ее от неприятных случайностей. Впрочем, среди бела дня она почти ничем не рискует. Если б Мари-Лор приехала пораньше, она, возможно, не встретилась бы с тем человеком, что напал на нее, без сомнения, с целью ограбления. Новая мысль остановила Севра... Конечно же, с целью ограбления. У Мари-Лор в машине должен был быть еще один чемодан, полный белья и одежды. Однако, полиция об этом не сообщала. Значит, тот чемодан исчез. Именно это и подтверждает версию о клошаре. И кроме того, именно эта потеря означает еще большую удачу, поскольку исчезновение Мари-Лор намного упрощает исполнение его новых планов. Забавное совпадение! Севр посмотрел на часы. Теперь Доминика появится уже скоро. Он встал у окна. Впервые, начиная с... с какого времени?... небо поголубело... нежной и будто счастливой голубизной, и крыши вдали чуть-чуть позолочены; дым поднимается прямо вверх. На солнце мечутся чайки. От луж идет пар. Кошмар окончился.

Воздух был так чист, шумы слышались так далеко, что Севр совершенно отчетливо услышал гудок автобуса. В такое время года пассажиров не должно быть много. Доминика сейчас появится... Внезапный толчок тоски стянул ему живот. А если она попала под наблюдение, арестована?... Если он увидит жандармов? Ну нет! Для игрока у него не хватит апломба. А почему бы, собственно, он все время говорит "жандармы"? Слово из детства, слово взрослых, уважающих законы и традиции! Слово, которое следует стереть из памяти, как неблагозвучную подпись. А! Вот и она!...

Действительно, это она шла по широкой дороге от поселка. Она согнулась под тяжестью чемодана, и он будто снова увидел Мари-Лор. Тот же силуэт, та же походка... Все сначала. Только на этот раз он первым окажется внизу... Он бегом подскочил к двери, вынул ключ, попытался вставить его в скважину. Почему эта противная железка никак не входит? Его охватила паника. Он нажал изо всех сил. Одновременно толкая дверь. Он знал, что она закрыта на ключ, сам ведь закрыл, возвратясь, на два оборота. Но почему же она теперь не открывается?... И вдруг он понял, что с той стороны в скважину вставлен другой ключ. Другой ключ, который который вставили снаружи, и который мешает ему. Теперь он заметил его блестящий кончик. Необходимы были пасатижы, слесарные инструменты, чтоб пошевелить его, вытолкнуть, чтоб он выпал с другой стороны на пол. Он кинулся к окну.

- Доминика!

Она уже скрылась. Сейчас она вошла в холл. Вызывает лифт. Он почувствовал, как у него дрожат колени. В голове гудело. Он вернулся в прихожую, кончиками пальцев коснулся двери, будто ожидал, что она вот-вот поддастся, как на невидимой пружине. Его закрыли. Кто?... На этот раз, никакой не бродяга. Ему хотели помешать выйти, встретить Доминику. Значит...

Он кинулся на дверь, но только напрасно ушиб плечо. Силой тут не возьмешь. Тогда как... как?... Он сознавал, как уходит время. Доминика уже должна была бы подняться... Раз ее до сих пор нет, это означает только одно... Боже мой, нет, нет! Только не это!... Шурупы! Надо открыть шурупы. Нет ли инструментов в кухне?... Он торопился, пот заливал глаза. В ящике стола он нашел довольно тяжелый молоток; но отвертка оказалась маловата. Он взялся за дело. Шурупы были замазаны краской. Он никогда не был ловок; отвертка соскакивала; содрав краску, Севру пришлось сильно нажать на отвертку, одновременно поворачивая справа налево. Между ним и замком происходила странная молчаливая схватка, воля против металла, кто кого. И вот, два раза, три, он взял верх, нервно вывернул шурупы. Он начал больше пяти минут назад. Что стало с Доминикой за это время? Пока он тут сражается, с кет борется, в свою очередь, она? Куда ее заманили? У нее есть ум, характер, хладнокровие. Она не поддастся, как Мари-Лор. Но с каждой минутой растет преимущество нападающего. Замок уже шатался в гнезде. Он еще больше расшатал его ударами молотка, но металлический язычок все еще плотно сидел в углублении. Последнее препятствие. Два шурупа! Может, Доминика уже мертва... Не надо думать, все время думать об этой чепухе!... Упершись ногой, плечом припав к двери, почти закрыв глаза, оскалив зубы, он лихорадочно вертел отвертку, как потрошитель, и язычок поддался. Он с треском выпал из косяка. Последний удар молотка взломал замок полностью. Дверь открылась.

Севр вышел на площадку, открыл дверь лифта. Кабина тут. Ее никто не вызывал. Он быстро соображал. Может, Доминика просто где-то задержали, чтоб заставить его выйти, оставить чемодан с деньгами в квартире? Может, это только обходной маневр?... Не выпуская из руки молотка, который мог стать грозным оружием, он вернулся за чемоданом. Он не слишком стеснит его в поисках. По правде, Севр чувствовал, что все его гипотезы никуда не годятся. Раз Мари-Лор мертва, никто не может знать о существовании чемодана, кроме него и Доминики...

Он закрылся в кабине и спустился вниз. Ну не Доминика же в самом деле вернулась назад, чтоб вставить ключ в скважину. Она бы не успела... Да, но только у нее был второй ключ... Кабина остановилась, и Севр с чемоданом в руке, вышел, пересек холл, остановился у входа в залитой солнцем сад. Что теперь?.. Высокие стены хранили свое молчание, свою загадку. Что делать? С чего начать?... Он сделал еще несколько шагов. Он представил себя, жалкого, растерянного, с этим дурацким чемоданом в руке, как мелкий воришка, ищущий укромного уголка, чтоб продать шмотки сомнительного происхождения. Он не решился позвать, чтоб не дать врагу догадаться, что он освободился. Руки горели после лихорадочной схватки с замком. Все мускулы болели, и усталость уже начала превращаться в ужасное чувство собственного поражения. Очень легкий ветерок колебал флюгер, который со скрипом поворачивался, показывал странные, похожие на ребус, картины. На цементе заметны были следы шин, такие отчетливые, как-будто сняты нарочно. Они уже начали подсыхать. Севр с удрученной растерянностью замечал малейшие детали. Где искать?... Сколько часов займут поиски?... Следы ли это 2CU?... Нет. Она не заезжала внутрь. Значит? Какая машина заезжала сюда во время бури?... Следы, прямые, как рельсы, вели в сад, но... Севр прошел еще несколько метров... Они возобновились под крышей на дорожке к гаражам. Сюда он еще не заходил; поэтому их и не замечал. Он пошел дальше вдоль следа, спустился вниз и зажег свет. Следы были менее четкие и казались более давними. Они привели его прямо к дому из боксов. Он прочел на двери номер: 3.

Три! Номер, выгравированный на бирке ключей к квартире Фрек. Значит, Доминика приехала на машине? Сначала? И не летела самолетом, и не ехала в автобусе?... Но от Валенсии до сюда ей пришлось бы ехать целых два дня, если не три! Севр поставил на пол чемодан и вынул ключи. Маленький ключик лихо повернулся в скважине. Дверь сдвигалась в сторону, вдоль стены. Стоило ему лишь ее подтолкнуть.

Дверь сдвинулась. В боксе видна была черная масса машины. Он стал искать выключатель, но уже почувствовал, что машина эта ему знакома. И все-таки, когда светильник в гараже загорелся, его как громом поразило. Длинный красный автомобиль, даже в состоянии покоя будто вытянутый скоростью вдлину... Он обежал ее кругом, нашел арабские знаки, две буквы: МА... Мустанг Мопре!...

Рукой держась за сердце, он попытался собраться с мыслями. Образы, видения пролетали перед глазами, как ослепительные вспышки света... Мопре... Испания... Доминика из Валенсии... Она была его любовницей... Его сообщницей... Они приехали вместе... чтоб шантажировать Мерибеля... Несчастный Мерибель никогда не был ее любовником... О! Это ужасней всего! Сколько лжи... Севр почувствовал, что сейчас умрет. Он вышел из гаража. Сел на чемодан с миллионами и уронил на цементный пол молоток, который до этого момента не выпускал из рук. Как она его провела, шлюха!... Человек, прятавшийся рядом, в Резиденции, был Мопре. Наконец-то все стало ясно! Из охотничьего домика он поехал прямо в квартиру Доминики. Поставил машину и стал ждать. Ждать чего?.. Севр еще не знал... Все мало-помалу выяснится... Но истина - вот она, совсем рядом. Доказательство: самые труднообъяснимые детали сами цеплялись друг за друга, сразу наполнялись значением... маленький будильник, заведенный Мопре прежде чем в спешке покинуть квартиру... исчезнувшее одеяло... разбросанные консервы... Все... все обрело смысл. И когда Мари-Лор застала Мопре, он убил ее. Он не мог иначе. У него не было выбора... А когда сегодня Доминика вышла из квартиры, Мопре заблокировал замок... Но зачем?... Да потому что деньги все еще здесь, в чемодане!... Просто чтоб успеть сговориться с Доминикой. Теперь они его убъют. Это неизбежно!

Севр встал, посмотрел вглубь коридора, туда, где сгустилась тьма. Они выйдут оттуда? Или попытаются его окружить? Они же знают, что он здесь, в подвале. Они не переставали за ним следить, из какой-нибудь соседней квартиры. Куда бежать? Да и стоит ли бежать?... Он подобрал молоток и чемодан, и поднялся наверх. Сад был все так же пуст. Везде окна, как взгляды из-под опущенных век. Он сделал шаг к выходу, потом еще один... Они видят его. Они не дадут ему выйти. Он дошел до выхода. У него было ощущение, будто он идет по болоту, и увязает ногами в раскисшей тине. Будет ли он защищаться? Да и зачем ему теперь деньги? Он продолжал идти к открытой дороге в поселок, которая была совсем близко, залитая солнцем.

И вот он на дороге, у входа в Резиденцию. Никто не показался. Он свободен. Теперь он может бежать в поселок, позвать на помощь... Он колебался. Может, он ошибся? Но в чем! Мустанг стоит там; Мопре тоже там. Так что же?... Ему надо было бы еще раз все взвесить, обдумать. Но он слишком устал. Мгновение назад ему казалось, что он все понял... Теперь он уже ничего не знал... Мопре! Да, конечно!... Единственная уверенность. Но почему Мопре отправился прямехонько в Резиденцию? Ему-то ведь совсем незачем было прятаться... Из газет он узнал обо всем, случившемся в охотничьем домике после его отЪезда. Тогда он, без сомнения, пошел тем же путем, что и полиция. Он следил за Мари-Лор, понимая, что она обязательно приведет его к тайнику, где спрятался беглец. Он решил продолжать шантаж с помощью много более весомых аргументов!... Все правильно. Но Доминика? Доминика, его любовница?... ну что ж, Доминика, возможно, сказала правду. По крайней мере в одном: она приехала сюда к своему любовнику и попала к другому человеку, которого, несомненно, сразу же узнала, потому что Мопре наверняка много рассказывал ей о своем бывшем хозяине. Когда первый испуг рассеялся, она испробовала все средства, чтоб освободиться и предупредить своего сообщника...

Все так, но не совсем. Севр чувствовал, что что-то тут не так. Он мог обЪяснить все поступки Мопре. Смерть Мари-Лор, например, не представляла больше никакой загадки. Мопре следил за Мари-Лор, догадываясь, что в чемодане целое состояние. Он напал на нее лишь на несколько секунд позже, чем следовало, когда она уже поставила чемодан в лифт. Остальное... подстроенная катастрофа, никаких проблем... Так же и с ключами... тоже никаких проблем. Мопре ведь также занимался продажей квартир. Возможно даже это именно он заключал договор с Доминикой и ее мужем. Совершенно естественно, что у него сохранились дубликаты ключей. В сущности, все, что Доминика говорила о своих отношениях с Мерибелем, - правда, если только учесть, что речь шла о Мопре. Лишь сама Доминика никак не вписывалась в схему. Все, что она говорила; все, что делала в этот последний день!...

Севр был переполнен болью, и самая эта боль повторяла ему, что Доминика, обнимая его, была искренна. Мопре - всего лишь жалкий пошлый мошенник. Мопре и Доминика вместе? Вот что совершенно немыслимо. И все-таки... Остается еще одна гипотеза. Доминика, вместо того, чтоб быть сообщницей Мопре, была его жертвой. Мопре напал на нее, увел куда-то, чтоб допросить. А теперь, узнав обо всем, предложит обмен: Доминика против миллионов. Вот почему он не показывается, по крайней мере пока. Он выжидает. Но чего? Чего выжидает?...

Севр еще раз взглянул в сторону поселка. Весь этот путь за спиной... А потом посмотрел на Резиденцию прямо перед собой, белую, как скала. И вернулся обратно. На мгновение остановился у входа. Он напрягся; он чувствовал, как голова ушла в плечи, будто в него целятся. Возможно, Мопре вооружен? Даже вероятно. Он перешагнул порог, прошел под флюгером, медленно поворачивающимся как связка курильных трубок, выставленных в мелких лавочках для любителей-коллекционеров. Итак?... Самое время. Севр отбросил молоток подальше, чтоб показать, что сдается, что заранее согласен на все условия противника. Поставил чемодан на землю, отошел от него на несколько шагов. Ну же!... Можете взять. Он отказывается от них. Подняв голову, он повел глазами вокруг, по мертвым стенам. Теперь он был похож на уличного певца, ожидающего милостыни в дворике-колодце. Он никогда не был ни таким отверженным, ни таким несчастным.

12

Никакого движения не последовало. Да знает ли Мопре, с кем имеет дело, если Доминика отказалась говорить? Если, случайно, Мопре не смог прочесть газеты или услышать новости, он все еще думает, что его противник - Мерибель. Вот почему он так осторожен. Севр подошел поближе к бассейну, сложил руки рупором и заорал:

- Мо-пре!

Его голос отдавался от стен и короткое эхо повторило: пре... пре... Севр медленно обвел глазами ряды окон, ожидая, что сейчас одно из них отворится. Он попытался крикнуть громче и протяжнее: Мо-пре-е-е...

Он закашлялся. Глаза наполнились слезами, и стены стали двоиться. Он уже ничего не видел, вытер глаза, поднял голову. Над ним был прямоугольник синего неба, где теперь проплывали облака, почти прозрачные, слепящие. Контраст - опаловые стены в тени. Он еще отошел, чтоб лучше видеть, и изо всех сил закричал:

- Мо-пре!

Его должно быть слышно повсюду. Почему же он молчит?

- Мопре!... Я отдам вам деньги!

Кричать имя было достаточно легко. Фразу - труднее. Слова падали, как тяжелые камни. Севр подхватил чемодан и вышел из сада, бросив назад последний взгляд. Он занял пост под южной аркой, набрал в грудь побольше воздуха и крикнул:

- Мо-пре!

Под сводом родилось эхо и на этот раз крик прозвучал с резкой силой. Севр подождал. Ответного крика. Напрасно!... Вдоль стен скользили лишь елеуловимые шорохи поднимающегося ветра.

- Мопре!.. Ответьте!..

Почему он молчит? Как глупо. Он же должен догадаться, что его тайна раскрыта. Может, услышит, если позвать из другой арки? И Севр, с внезапно потяжелевшим чемоданом в руке, перешел на другое, более подходящее, по его мнению, место, остановился.

- Мопре!.. Мопре!..

Он уже хорошенько не понимал, в какой части Резиденции находиться. Все те же завораживающие стены, расположенные чуть по-иному. Без конца, окна, окна, одни за другими. Эти окна кружились у него в голове. Они составляли до бесконечности протянутые аккуратные ряды, в высоту, в длину, как чудовищный кроссворд.

- Мопре!.. Мопре!..

Испуганный зов метался между решеток клетки. Было ясно: Мопре отвечать не хочет. Он изматывает противника. Севр при каждом вопле слабел, это правда. Но он не отступит. Может, он упадет, задохнувшись, на пределе жизни, но заставит Мопре объявиться, сознаться.

- Мопре!...

Голос было плохо слышно. Иногда он едва долетал до пределов сада; потом раздался в холле - в котором? - который был незаперт; он скользнул на лестничную площадку, прокричал с этажа на этаж: Мопре!... Мопре!... прежде чем скрыться во тьме лестниц. Измученный Севр присел, прислонившись спиной к стене. В груди все горело. Он прерывисто дышал. Он вспомнил себя в своем рабочем кабинете, важного, исполненного величия, окруженного телефонами, магнитофонами, пишущими машинками. Он пощупал свою ужасную бороду, колющую пальцы. А ведь в этом чемодане хватит денег, чтоб купить все на свете!... Все на свете, кроме Доминики!... Он встал. Машинально подобрал чемодан, и вышел. Сколько раз он так входил, выходил? Сколько раз звал? Он поднял голову, как напуганное животное, и заорал:

- Доминика!

Не может быть, чтоб судьба дала ему ее лишь чтоб сразу отобрать обратно! И у абсурда есть предел. Волоча ногу, таща из последних сил свои миллионы, он медленно шел вперед, и время от времени, как в прежние времена стекольщик или лудильщик, кричал: Доминика!... Хриплый крик, робкое предложение услуг, которое уже никого не интересует. В конце концов, он уже сам себе шептал: Доминика!... Зов раздавался у него внутри. Губы едва шевелились, а его все-таки оглушало громовое эхо. Он говорил: Доминика, уже не губами, не горлом, а веками, костями; он сконцентрировался, как иллюзионист, приготовившийся вершить чудеса.

И чудо произошло. Он споткнулся о тело. Это Доминика лежала на плиточном полу комнаты, которую он не мог узнать. Это Доминика. Неподвижная. С распущенными волосами. Еще теплая, но не настоящей, не живой теплотой. Встав на колени, Севр взял ее за руку. Долгое путешествие окончилось. Он даже не слишком страдал. Умерла она, и, каким-то странным образом, он тоже... Он воображал, что сможет сменить кожу. Забавно!... Он гладил ее руку. У него было чувство, что он и здесь, и не здесь. Стол, картотека... Агентство. Как это далеко, агентство. Дверь в Бесконечность!.. В голове у него стоял какой-то гул, шум поезда в туннеле... Он перелетел через огромные пространства. Может, чтоб догнать себя самого!.. Он выпустил руку, сразу скользнувшую в мягкий мех шубки, как пугливый зверек. Потом нагнулся, коснулся губами лба. Лоб был холоден. Он не решился закрыть приоткрытые глаза, потому что никогда еще в своей жизни не закрывал мертвых глаз. Он не умел. Странно, но он успокоился. Надо сделать немедленно то, что он должен сделать. Потом он будет плакать, если у него останутся слезы. Настоящий Севр шагал теперь за спиной ненастоящего, как призрак. А ненастоящий Севр шагал к гаражу. Он впервые бросил чемодан. Миллионы! Забота живых! Для человека, удаляющегося, сгорбившись, прижав к груди сжатую в кулак ладонь, - все это стало несчастный ворох бумаги. Он шел, из последних сил; он даже не думал больше о Мопре, который, возможно, бежал. Машину! Подогнать машину, уложить в нее тело и доехать до жандармерии. Потом... Сначала, машину; если только Мопре уже не уехал на ней.

Нет. Она все еще была там, блестящая, живо светящаяся. Когда Севр открыл дверцу, то увидел свое отражение на ветровом стекле, как в кривом зеркале, с огромной обросшей физиономией и большими руками душителя. Бардачок был открыт. В тряпку явно был завернут пистолет. Без сомнения, тот, которым Мопре оглушил Мари-Лор и убил Доминику. Взглянув на сложную приборную доску, Севр поколебался. Он включил зажигание, дал газ. Машина тронулась с места сразу, наполнив подвал рычанием мотора. У Севра никогда не было такой новейшей модели. Две педали смущали его. Бесполезная левая нога дергалась. Он слишком быстро рванул Мустанг назад, резко затормозил. стоило ему коснуться акселератора, и машина уже проскочила подъем, торпедой рванула в сад. Он катастрофически вывернул руль; повернул у входа, чуть не задев стену. Ему ни за что не доехать до жандармерии. У сапога слишком большой каблук. Он не чувствовал педали. Он поднял ногу. Машина остановилась.

На свету буквы, обозначающие переключение скоростей, были ему видны лучше. Он включил первую, медленно доехал до агентства, и аккуратно поставил Мустанг у двери. Он старался ради Доминики. Опустил спинку правого переднего сиденья; почти вытянутое тело будет так в более пристойной позе. Быстро щелкнул двумя крючками капота, толкнул его назад, чтоб полностью открыть дверцы. Так он легко и бережно положит Доминику на сиденье. Затем вошел в кабинет. Он заметил второй чемодан, тот, что Доминика привезла из Сен-Назара, наверное, полный новой одежды. С одной стороны - деньги, с другой - костюм для побега... Из его глаз разом брызнули слезы. Теперь он один; и может, наконец, поплакать.

Он приподнял голову Доминики, чтоб обнять ее рукой за плечи. От крови волосы склеились. Рана была не видна; она не от пули, а, видимо, от удара рукояткой пистолета. Правой рукой подхватил Доминику под колени; тело было тяжело, он, шатаясь, выпрямился и направился к красной машине... Точная копия афиши, которую он сам когда-то развесил почти повсюду... Длинная спортивная машина, остановившаяся у роскошной Резиденции. Вы покупаете счастье!...

Он положил Доминику, заботливо поправил шубку, осторожно, чтоб избежать шума, закрыл дверцу. Она как-будто спала, и ветер шевелил волосы. Если б не эти ужасные глаза. Севр отвернулся и возвратился за чемоданами, которые сложил на заднем сиденье. Последний взгляд, чтоб сохранить в памяти то, чего он больше никогда не увидит. Он завел мотор, развернулся, подъехал к выходу. И вдруг появился какой-то силуэт, и вытянулась рука с оружием.

Севр не хотел, не успел решить, что сделать. Просто нога его нажала на педаль чуть сильнее, чем следовало. Машина рванула в тот самый момент, как переднее ветровое стекло брызнуло, покрыв колени Севра тысячью стеклянных осколков. Он увидел согнувшегося вдвое человека. Мустанг дрогнул, будто преодолевая препятствие. Он лихорадочно искал тормоз, жал не туда, опять на акселератор, наконец остановился в конце арки, и пешком вернулся к Мопре. Тот лежал вниз лицом. Все еще сжимая пистолет. Струйка крови змеилась от его тела к водостоку. Левая рука сжималась и разжималась, как сжимающееся и разжимающееся сердце. Он тоже умирает. Севр повернул его, и вдруг выпустил из рук. Умирающий прошептал:

- Ты перехитрил меня!

Это был не Мопре. Это был Мерибель.

ЭПИЛОГ

- Вы уже поняли, - сказал Севр, - что убитый в охотничьем домике был Мопре.

Молодой посольский атташе пробежал глазами заметки, которые торопливо набросал только что.

- Какая необычная история, - прошептал он. - Но как же, мсье Блэн...

- Извините... Жорж Севр... Запомните хорошенько, я - Жорж Севр.

- Да, да... конечно!... Дайте мне привыкнуть... Вы ведь и Шарль Блэн, с момента вашего приезда в эту страну. Это было давно?

- Почти четыре года.

Молодой человек встал и прошел на террасу, Севр последовал за ним. Он указал на сверкающие, поднимающиеся над городскими крышами, небоскребы.

- И вы сумели все это построить?

- Здесь не так, как во Франции, - сказал Севр. - В этой стране из зерна в несколько недель вырастает дерево, а один доллар за несколько дней превращается в целое состояние. А когда долларов много, представляете!... Естественно, если умеешь их вкладывать. Но это же мое ремесло.

- А почему вы поселились здесь?

Севр пожал плечами.

- У мусора не спрашивают, почему его выбросило на один берег, а не на другой. Все решили обстоятельства.

- Какие обстоятельства?

Севр сел обратно за огромный стол красного дерева и подвинул гостю коробку с сигарами.

- Неважно, - устало сказал он. - У меня были деньги, одежда, адреса... И мне неожиданно повезло... Я сумел выехать из Франции и выбрал страну, откуда меня не могли выслать на родину, если б даже случайно и разыскали.

- Но все же, зачем вы открыли свое имя здесь, в посольстве?... Могу сообщить, эффект был колоссальный.

- После стольких лет?

- Просто, "дело Севра" стало своего рода исторической загадкой. Я тогда жил во Франции. Несколько месяцев везде говорили лишь о вас... Подумайте только, три трупа: Мерибель, его жена, да еще один неизвестно чей, который не принадлежал ни вам, ни вашему зятю... Мошенничество в пятьсот миллионов!... И единственный, кто мог бы все объяснить, исчез.

- Все сочли бы меня убийцей.

- О, нет! Делались самые невероятные предположения. Полиция же, со своей стороны, выражалась более чем скромно.

- Я тоже читал газеты, - не без горечи произнес Севр... - пусть с опозданием на две недели, но они до меня доходили... Может, из-за этой задержки, все те статьи и казались настолько жестокими. В общем считалось, что я сбежал, убив своих близких. Так ведь?

- По правде, никто так и не понял, что же случилось в охотничьем домике.

- Но вы-то теперь, - сказал Севр, - вы-то понимаете... Мерибель, убив Мопре, решил выдать его за себя; вот тут и начались загадки. Не знаю, как все точно произошло, потому что в этот момент я листал блокнот Мерибеля в Ла Боль. Но можно легко себе представить. Мопре вернулся - неизвестно почему - и мой зять, не отличавшийся сдержанностью, выстрелил ему в голову. Потом... организовал всю инсценировку. Поскольку ему нужен был свидетель, человек, который как бы присутствовал при его самоубийстве, он заставил Мари-Лор позвонить мне. Я срочно вернулся; я ведь уже был уверен, что он убьет себя... Все было хорошо продумано. Откуда я мог догадаться?.. Мопре и Мерибель были примерно одного роста. Мерибелю пришлось лишь натянуть на него свой охотничий костюм. Прибавьте обручальное кольцо, часы, бумажник... прибавьте прощальное письмо на столе. Все было для отвода глаз. Моя сестра была просто оглушена, бедняжка... Но того, что я знал о происшедшем, было достаточно, чтоб объяснить ее состояние.

- Да, понимаю.

- Когда я подошел к двери, Мерибель закрыл ставни, выстрелил из ружья в воздух, потом, бросив ружье рядом с трупом, выскочил в окно, прикрыл ставень, и бежал, воспользовавшись Мустангом. Ему нужно было спрятать машину, где-нибудь подальше, чтоб я ничего не заподозрил. Ну вот! Комедия была разыграна. Только, ему и в голову не пришло, что кто-нибудь по той же причине мог сделать то же самое, что и он.

- Вы испугались скандала?... Были в отчаяньи?...

- Да... да много и других причин, более личных.

- Все ясно, - сказал молодой человек. - По крайней мере, что касается вас... Но как же ваш зять? По-вашему, он отправился напрямик в Резиденцию?

- Естественно! У него были ключи от квартиры Фрек. Где ему было бы безопаснее всего? Никто ведь не знал, зачем Мопре приехал во Францию. Значит, он не подвергался большему риску.

- Вы мне сказали, что нашли у него, у мертвого, в кармане два паспорта на чужое имя, в одном из которых была фотография Доминики Фрек.

- Именно! Думаю, из-за этих паспортов и погибла Мари-Лор...

- Подождите! Тут я что-то не совсем понимаю.

- Да, - продолжал Севр. - У Мерибеля не было возможности зайти домой, чтоб забрать чемодан с миллионами и двумя паспортами. Значит, он велел сделать это Мари-Лор; вы согласны? У него не было выбора. Итак! Что он ей сказал? "Принесешь туда-то и туда-то... чемодан, который возьмешь там-то и там-то." Примерно тоже сказал Мари-Лор и я сам.

- И, меньше чем через час, он услышал, как вы приехали?

- Скажем так, он услышал, как кто-то приехал. Это и заставило его покинуть квартиру Фрек, и перейти в другой блок. Куда?... Не знаю ничего. Ни как он жил. Впрочем, какая разница!... И вот вмешалась полиция. Мари-Лор отвечает на множество вопросов, и начинает, видимо, догадываться, что скрывал от нее муж. Возможно, она была раньше робкой, незаметной, но не глупой. Что в чемодане? Она хочет знать. Значит, открывает его. Находит там миллионы и паспорта, доказательство, что Мерибель приготовился бежать с другой женщиной...

- Понимаю. Ревность!

- Не только. Когда будете пересказывать наш разговор, настаивайте на этом. Мари-Лор думала не только о мести.

Она приехала в Резиденцию, чтоб объясниться с мужем, а деньги привезла мне... Иначе, зачем бы она потащила с собой чемодан? Ей достаточно было передать его полиции. Но она хочет спасти меня, меня, потому что знает теперь, что Мерибель - негодяй. Вот тогда и произошла встреча, у лифта, куда она поставила чемодан. Понимаете... Куда он ее увлек? Чтобы сказать что?... Мари-Лор - простая женщина, без всяких там хитростей. Она, наверное, швырнула паспорта ему в лицо. Он понял, что попался. И убил ее.

- И то же самое повторилось с мадам Фрек?

- Думаю, так, - грустно сказал Севр. - Он выслеживал нас. Он захватил Доминику, когда она вернулась... Вы помните детали?

Севр взял сигару, понюхал, задумчиво поглядел на нее.

- Вся эта история, - продолжал он, - не выходила у меня из головы. Чтобы покончить с навязчивой идеей, есть лишь одно средство: сказать правду, рассказать всем, сразу, без всяких ухищрений. Вот почему вчера вечером я позвонил в Министерство Юстиции. Я должен был сам туда пойти. Но тогда получилось бы, что я сам признал себя виновным. Нет, ни за что! Севр или Блэн, я здесь видная фигура. И останусь ею.

- Вы хотите говорить на равных, - сказал атташе.

- Именно так. Я хочу с лихвой вознаградить жертв Мерибеля. Вам придется найти для этого законные средства. И еще я хочу изредка, хоть на несколько дней, приезжать во Францию. Но я должен быть свободным, и не обязанным ни перед кем отчитываться. Вы этим займетесь.

- Боюсь, будет нелегко!

- У моей страны здесь есть интерес. Ей нужны такие люди, как я. Надо строить плотины, стадионы. А я делаю это достаточно дешево.

- У вас во Франции еще остались родственники?... Из-за этого?

Севр медленно положил сигару обратно в коробку, скрестил руки на груди и закрыл глаза.

- Доминика! - прошептал он. - Я похоронил ее там... в песке. Она принадлежит мне. Я построил целый город, имею же я право дать ей могилу.