"История моего самоубийства" - читать интересную книгу автора (Джин Нодар)89. Когда люди не спят, им приходится жить— Там кто-то молчит! — дернула дверь Габриела, и из тетради я мгновенно вернулся в сортир. — А может просто замок заклинило? Растерявшись, я спустил воду в бачке и, смыв в голове что наследил в тетради, отодвинул защелку. — Это вы? — удивилась Габриела. — Что это за привычка не отзываться?! Я стучу, а вы молчите, как мох в лесу! — Что?! — рассердился я. — Люди тут сидят не для упражнений в отзывчивости, а во-вторых, откуда это: «как мох в лесу»? Опомнившись, Габриела снова смутилась и сказала: — Извините, я взволнована, а слова как раз из вашей тетради: я ее слегка полистала, когда несла от Краснера… А стучусь, чтобы… Я испугалась, а главное — мисс Фонда… Ну, ей надо попользоваться, — и посторонилась, открыв мне вид на стоявшую за ней Джессику. — Извините, — пролепетала Джессика и прикрыла губы с размазанной сиреневой помадой. — Это я виновата. — Просим, госпожа Фонда, — пролепетал я и протиснулся между Габриелой и Джессикой, ощутив тяжелую мякоть обоих бюстов. Джессика юркнула в туалет, а я сказал Габриеле: — Что с вами? У вас какой-то странный взгляд… Она перевела его на меня и проговорила: — Даже не знаю как сказать… Да и не стоит, наверное… Одним словом, я разочарована что ли… — Признак юности! — объяснил я. — Меня мало что обижает… Габриела выждала паузу и решилась сказать правду: — Я хочу сказать правду. Сердце мое екнуло, потому что правда пугает. — Не буду только называть имен — и не требуйте. — Нет, — обещал я, — не буду. К чему вообще имена? Она снова помялась, но, наконец, отвернулась и сказала: — Я не поверила глазам! Ей-богу, не поверила! Потому что, если поверишь, то что же, извините, получается? Что? — Не знаю, — признался я. — Никто, наверно, не знает. — Как же не знаете?! Это конец цивилизации! — Правда? — спросил я. — Да, крах! — согласилась она с собой. — На борту самолета! — На борту? — переспросил я. — Прямо на борту? Она кивнула, и я стал гадать — что же все-таки прямо на борту произошло более поразительное, чем произошедшая смерть. — Неужели… — начал я и пристроился к направлению ее взгляда. — Неужели кто-то с кем-то… Я не спрашиваю — кто! Габриела вскинула голову и резко ею кивнула: — Уже нет! Но да! Трахались! И я видела это сама! Через минуту, проверив свои выводы, я их огласил: — С другой стороны, Габриела, может быть, никакого краха в этом нет, понимаете? Может быть, это не конец, а просто, ну — как вам сказать? — два человека трахались себе спокойно на борту самолета. А может быть, и не спокойно, — я не знаю, я же не видел… Просто трахались и все. Они же не пилоты, им не надо следить за курсом. Она задумалась. Думала долго, и мне захотелось ей помочь: — Давайте подумаем вместе: когда люди не спят, им приходится жить, правильно? Ну, а когда живешь, приходится делать всякое! А какая разница где, если не спишь, а живешь, правильно? — Вы правы, — закивала она. — Но все-таки поразительно! — Здесь вы как раз ошибаетесь, — огорчил я ее. — На свете ничего поразительного нет. И знаете почему? Потому, что на свете все поразительно! Правильно? Я произнес это с очень серьезным видом, но сперва Джессика за дверью шумно спустила в бачке воду, а потом Габриела вдруг вскинулась и громко же рассмеялась: — Забудьте все это, ей-богу! И возвращайтесь на место! …Пробираясь к моему месту у окна, я лихорадочно пытался представить как, где и кто осмелился трахаться прямо на борту. Опускаясь в свое кресло и пребывая в полном смятении, объявил: — А я вот возьму и снова не застегнусь! Профессор Займ промолчал, и я повернул к нему голову; не потому, что он не ответил, а потому, что время от времени головою нельзя не вращать: рядом в кресле сидел не Займ, а другой живой человек — Мэлвин Стоун! Все на нем как и было раньше; не хватало лишь галстука цвета датского шоколада и твидового пиджака из верблюжьей шерсти, который, правда, покоился у него на паху. — Мистер Стоун?! — проверил я. — Очень рад вас видеть! — улыбнулся он. — Нет, это я вас рад видеть! — разволновался я. — Вы уже не там? — и ткнул пальцем вверх. — Нет, я уже здесь! — и хлопнул по подлокотникам. Займ — в конце ряда — высунулся вперед и улыбнулся мне: — А вас долго не было! — Знаю, — согласился я. — Я отсутствовал. — А мы уже садимся, — не унимался Займ. — Знаю и это, — кивнул я, думая о Стоуне. — Как вы себя чувствуете, мистер Стоун? — А он в завидном настроении! — подхватил Займ. — Если я не умираю, я всегда в завидном настроении! — рассмеялся Стоун. — У меня было несколько инфарктов, но в промежутке я всегда здоров и всегда в завидном настроении! — Такого не бывает! — огрызнулась вдруг старушка с бородавкой. — У меня печень, и я это всегда чувствую. Если есть проблема, она есть — пока ее не решишь! А некоторые проблемы вообще не поддаются решению! — Такого тоже не бывает! — вмешался сзади «спаситель еврейства» Джерри Гутман. — Нету проблемы, которую не решить! Его продолжавшееся существование меня взбесило: — Абсолютная чепуха! Глупые люди думают, будто проблемы существуют, чтобы их решать и будто их можно решить. Никто никаких проблем не решает. Люди просто иногда живут дольше, чем проблемы, а иногда нет. — Правильно! — возликовал Стоун. — Нет даже такой заповеди — что проблемы надо решать! Вообще ни в чем никаких правил нету, есть предположения и приметы. Я, например, когда выживаю, — всегда предполагаю, что это хорошая примета! В прошлый раз — когда выжил — так именно и подумал, а через месяц сделал большие деньги! И опять решил: это хорошая примета! И оказался прав… Я очень суеверен! — и, рассмеявшись, добавил для меня тихим голосом. — Вы-то как раз знаете что я имею в виду! — Конечно, — ответил я. — Опять выжили! — Я не это имею в виду, — качнул он головой. — Хотя вы правы, выжил, и это тоже, как выяснилось, — к везению! Я растерянно кивнул головой и промямлил: — У меня тоже, знаете, сердце, и тоже недавно повезло. — Я видел! — хихикнул Стоун и поддел меня локтем в бок. — Да? — спросил я. — Что вы имеете в виду? — Пожалуйста, пристегнитесь! — встрянула вдруг Габриела, но, не остановившись, прошла мимо за гардину. Стоун кивнул ей вслед и снова шепнул мне: — Ну, видел я, видел! — и кивнул теперь вверх. — Там видел! Вас и ее! Вместе! Ну, очень вместе! — Нет, — обомлел я. — Это не то, что вам показалось. Стоун, к изумлению Займа, расхохотался и склонился ко мне: — Вы не поверите, но мы ей сказали то же самое! — Кому? — не понял я. — Вашей Габриеле! Это, мол, не то, что вам кажется! — и снова расхохотался, расстроив Займа окончательно. — Так и сказали? — поразился я. — Так это были вы?! Я имею в виду именно вы так сказали? — Оба! И я, и она. А что тут еще скажешь? — Она тоже так сказала? Кто это она? — «Кто это она?» — передразнил он меня. — А вы тоже ведь хитрец: добиваетесь, чтобы я назвал имя, хотите проверить — знаю я все или нет, да? Да, знаю! — и, оглянувшись, снова хихикнул, а Займ начал себя осматривать. — Вы меня сбили, — признался я. — Кто «она тоже»? — Нет, — мотнул головой Стоун. — Имени как раз не скажу; скажу просто, что все знаю. А вот она, кстати, сама! Хай! — Хай! — ответила Джессика и опустилась в кресло, принадлежавшее раньше Стоуну. — Хай! — повторила она мне и теперь уже не прикрыла губы ладонью, потому что они были аккуратно закрашены. — Хай! — улыбнулась она и Займу. — Хай, хай! — усердно закивал головой Займ. — Как самочувствие, мисс Фонда? Так долго вас не видели, соскучились, хотя только что смотрели ваш фильм. Какое понимание характера! И чутье! А в жизни сердце у вас еще добрее: мистер Стоун рассказал тут, пока вы задержались, что если б не вы, он бы не вытянул. Вы, ей-богу, прелесть и суперчеловек! Да, мистер Стоун незаурядный мужчина, но — вы с вашим положением! Джессика, чуть смущенная, подала голос не ему, а мне: — Еще раз, пожалуйста, извините! Я не понял ее, ибо старался сейчас понять не ее, а Габриелу, скрывавшуюся за гардиной и подсматривавшую за Джессикой. Я представил себе ее смятение при виде хлопотавших за другою гардиной Стоуна с Джессикой. Понять ее было нетрудно: откидываешь гардину, ожидая увидеть труп, а труп не только жив, но трахает на диване звезду экрана и поборницу прав! Конец цивилизации! — Она обращается к вам! — окликнул меня Займ. — Кто? — очнулся я. — Как кто? Мисс Фонда. Просит у вас извинения, — сказал Займ, развернулся к ней и от моего имени попросил, в свою очередь, извинения у нее. — Тут шумно, Джейн: уже садимся, и он не слышит. За что, извините, он спрашивает вас, вы извиняетесь? — Скажите: за инцидент в туалете, — поймет… — За инцидент в туалете?! — Займ побледнел и повернулся ко мне. — Она сожалеет за инцидент в туалете… — Я все слышал, профессор! — кивнул я. — Спасибо! — Кстати! — обратилась ко мне Джессика. — Он уже знает… — Я? — выдавил Займ. — Я ничего не знаю! — Я говорю о мистере Стоуне, — сказала она. Займ умолк, а Стоун снова толкнул меня локтем: — Я же вам говорил: все уже знаю! И, знаете, знаю, что знаете все и вы! Ну, вы-то, оказывается, знали с самого начала, а мне она сказала об этом только в конце… Перестал понимать и я. Стоун это понял и объяснил: — А пока она не сказала, я думал, что это не она, а она! — Да? — спросил я. — Да. Хотя, если честно, — и захихикал, — я-таки почувствовал что-то знакомое: я ж, вы знаете, был уже, извините, с ней дважды; ну и чувствую что-то знакомое, но потом думаю — еще бы! Все ведь женщины одинаковые там! — и приподнял пиджак с паха. — Все на свете зависит вот от какого места! — и, рассмеявшись, почесал висок. Займ принял жест на свой счет, возмутился и задрал голову. — А потом она все рассказала! Призналась, что она не сама она, а она сама, — не унимался Стоун. — Я сперва расстроился: такой был праздник! Звезда и… поборница! Потому, может, я и вытянул! — Мэлвин! — не понял я. — Почему вы мне это рассказываете? — Это она попросила, потому что вы знакомы с самоєй, да? — Она?…А что значит — «такой был праздник»? — Это невозможно описать, потому что это — в голове! Вы любите поэзию? — и, не дожидаясь ответа, Стоун заключил. — Это было как поэзия! — и улыбнулся: сравнение ему понравилось. — Да? — не понял я. — Я не понял. Почему — как поэзия? — Ну, лучше, чем проза! — и снова остался доволен. — А как сейчас? После того, как вы узнали, что она не она? — А сейчас тоже хорошо, потому что я подумал: вот я бывал с ней раньше — и было как проза. Но я мечтал, что когда-нибудь будет не она, а настоящее, — как поэзия. И вот сегодня я-то думал, что это настоящее, понимаете? А потом понимаю вдруг, что это — то же самое! Вы меня понимаете? И мне сейчас даже лучше: я сейчас понимаю, что все — то же самое! Я, наверно, говорю глупо, да? Я не нашел что ответить и воскликнул: — Что вы! — и, откинувшись в кресле, дал ему понять, что «корабль дураков» приближается к земле, и пора уставиться в окно. — Что значит «глупо»? «Глупо», «не глупо» — это ведь тоже то же самое! Он заглянул мне в глаза и произнес: — А я питаю к вам искреннее уважение! — Я тоже, — ответил я и замолчал, но потом поправился. — Я тоже питаю к вам уважение! — Да? — обрадовался Стоун. — А за что? Я подумал и нашел искренний ответ: — За то, что выжили! |
|
|