"Бесценное сокровище" - читать интересную книгу автора (Бакстер Мэри Линн)

Глава 7

Летний день был сказочно прекрасен. Искрящиеся волны ласково накатывались на белый песок. Но Дэлтон, взгляду которого открывалась эта ослепительная картина, не замечал ее красоты.

Он отошел от застекленной двери, вернулся к дивану, уселся на него, вытянув ноги, и взял свою банку с пивом. Запрокинув голову, он допил то, что там еще оставалось, а затем метнул пустую банку в направлении корзины для бумаг. И промазал. Банка угодила в стену.

– Др-рянь, – протянул он.

Так и не найдя для себя удобной позы, он подтянул ноги, уперся босыми пятками в пол и с усилием выпрямился.

Он был пьян, отвратительно пьян. Голова трещала, и каждый мускул протестовал против такого надругательства. Однако рассудок его не помутился до такой степени, чтобы утратить способность соображать. И очень жаль.

Хотел бы он иметь возможность влезть к себе в череп, проникнуть в мозг и выкинуть всю мерзость, которая там угнездилась.

Он ненавидел собственного отца. До сих пор ему удавалось скрывать от самого себя неприглядную правду: он ненавидел отца, а отец ненавидел его, и даже теперь, находясь в могиле, продолжал портить ему жизнь и управлять ею.

– Откуда, черт побери, он узнал про банк спермы?

Дэлтон задавал себе этот вопрос уже, наверное, в сотый раз за две недели, прошедшие после похорон, но ответ был ему известен: у Паркера Монтгомери имелись друзья в разных сферах.

А ведь было время, когда Дэлтон думал, что его отец мог бы пройти по воде, как посуху. Паркер внушал ему такой же благоговейный трепет, как и своим избирателям. Он обладал властью и влиянием и знал, как ими пользоваться.

После того как мать Дэлтона умерла, подарив ему жизнь, Паркер один воспитывал сыновей: самого Дэлтона и его старшего брата Майкла. Братья были полной противоположностью друг другу. Майкл, появившийся на свет двумя годами раньше, серьезностью напоминал отца и твердо намеревался во всем идти по его стопам, избрав политическую стезю. Дэлтон серьезностью не отличался. Он был склонен к шалостям и наблюдателен и очень скоро обнаружил, что привлечь внимание отца он может лишь одним способом – причинив тому хлопоты.

Эта линия поведения однажды дорого ему обошлась. Вместе с братом они собрались испытать свой новый катер. Дэлтон сидел за штурвалом, когда наперерез им вылетел другой катер…

Горестный стон вырвался из груди Дэлтона.

Вплоть до сегодняшнего дня ему было невыносимо тяжко возвращаться мыслями к тем мгновениям, часам и дням, которые последовали за несчастным случаем – случаем, унесшим жизнь его брата. Слишком больно было вызывать в памяти и муки собственной совести, и те страшные слова, которых он наслушался тогда от отца.

Паркер ставил ему в вину не только эту катастрофу, но и множество других прегрешений, в числе которых упоминалось все – и смерть матери, и пагубное отсутствие честолюбия. Из-за постигшей их беды выплеснулась наружу враждебность, которую питал к Дэлтону отец.

На плечи Дэлтона свалилось бремя непоправимой вины, и ему стало казаться, что в тот день омертвела его душа и он разучился чувствовать.

Пропасть между отцом и сыном с каждым днем углублялась, и совместная жизнь в особняке стала невыносимой. После окончания школы Дэлтон уехал в Техас и поступил там в университет, пять лет он изучал основы бизнеса и по завершении курса получил соответствующий диплом.

В те годы он и пристрастился к азартным играм – к великому неудовольствию отца, поскольку Дэлтон проигрывал намного больше, чем выигрывал.

Конечно, Дэлтон знал, что не сможет добывать себе средства к существованию так, как это делают профессиональные игроки, однако он еще не был готов к тому, чтобы засесть в какой-нибудь конторе и перебирать бумаги.

Один из приятелей уговорил его попытать счастья на морских нефтепромыслах. Затем он попробовал свои силы в родео-бизнесе и несколько лет подвизался в этой области, но из-за увлечения игрой то и дело попадал в неприятные переделки, и Паркеру приходилось его вызволять.

Только после того как у Паркера случился первый инфаркт, Дэлтон вернулся в Луизиану, чтобы взять на себя управление поместьем. Отец и сын постоянно ссорились; в конце концов Дэлтон снял себе квартиру и занялся строительными подрядами, которые перепадали от случая к случаю. Однако он продолжал играть и вечно сидел на мели.

Однажды вечером, находясь в компании трех друзей, он посетовал на свои финансовые неудачи. Все четверо уже хорошо набрались, но ни один не был еще по-настоящему пьян; во всяком случае, так считал Дэлтон, пока Ланс Питерс, крепко сложенный молодой мужчина, не провозгласил:

– Слушай, Монтгомери, я знаю способ, как тебе быстро разжиться наличными денежками.

Расти Маккелви, сидевший рядом с Питерсом, хохотнул:

– Господи, Питерс, не заводи ты опять ту же шарманку, сделай одолжение.

Третий собутыльник, Марв Саттон, который некогда тоже состоял при родео-бизнесе и был наиболее близким другом Дэлтона из всех присутствующих, воззрился на Дэлтона:

– У тебя есть хоть малейшее представление, о чем бормочут эти идиоты?

– Понятия не имею, – заверил его Дэлтон. – Но если там пахнет деньгами, я готов принюхаться.

Маккелви подтолкнул Питерса локтем:

– Выкладывай, раз начал. Скажи им.

Улыбка Питерса расползлась еще шире. Он подался вперед, наклонился над столом и понизил голос:

– Банк спермы.

Марв Саттон и Дэлтон обменялись непонимающими взглядами. Затем оба уставились на Питерса, лицо у того выражало невинность новорожденного младенца.

Расти Маккелви искренне расхохотался.

– Чтоб тебя черти взяли, Питерс, – сказал наконец Дэлтон. – Подурачились, и хватит.

– Ей-богу, дружище, дело верное. Совершенно серьезно тебе говорю.

Прежде чем Дэлтон успел что-то сказать в ответ, Саттон наклонился поближе к Питерсу и спросил:

– Ты имеешь в виду это самое? Я правильно понял?

– Да что «это самое»? – настаивал Дэлтон.

– Это когда «спускают» в колбу, остолоп несчастный! Разрази меня гром, Монтгомери, может, тебе еще и картинку нарисовать для ясности?

У Дэлтона язык отнялся от изумления, но он тут же пришел в себя и недоверчиво покосился на Питерса:

– Ты хочешь сказать, что…

– Именно это хочу сказать, тупая твоя башка. И я на этом деле неплохо подрабатывал: за один год как-то целых семь тысяч баксов набежало.

Тишина, наступившая за столом, была бы полной, если бы ее не нарушало постукивание зубных протезов Питерса. Если Питерс почему-либо приходил в возбуждение, он всегда начинал клацать вставными челюстями. Прекрасных зубов, подаренных ему природой, он лишился, разбившись на мотоцикле.

– Семь тысяч долларов! – возопил Саттон, вытаращив глаза.

– Ты мне просто голову морочишь, – сказал Дэлтон, не сводя глаз с Питерса. – Ты имеешь в виду, что кто-то действительно заплатил тебе за то, что ты сдрочил по заказу?

– Можешь не сомневаться: сто пятьдесят баксов в неделю. Здоровые бычки вроде меня становятся донорами спермы, зато другие, у которых не получается, могут заиметь ребеночка.

– Для чего нужна сперма, я и сам знаю, Питерс, – саркастически заявил Дэлтон, – но я понятия не имел, что на этом можно заколачивать такие суммы.

– А вот, как видишь, очень даже можно. Но, как я уже сказал, кандидаты должны соответствовать довольно жестким критериям. Хотя у тебя проблем не должно быть: с твоей-то мускулатурой и томным взглядом…

Маккелви заржал и хлопнул Дэлтона по спине:

– «С томным взглядом», каково? Погляди-ка на старину Питерса. Можно подумать, он и сам на тебя глаз положил.

– Заткнись, Маккелви, – окоротил его Питерс.

– Кончаем трепаться, идет? – унял их Дэлтон. – Так что, ты действительно был донором? – Он еще не вполне верил, что Питерс не врет.

– Могу подтвердить, – вновь вступил в разговор Маккелви. – За ним был должок, и он заплатил мне все до последнего цента. И, черт побери, мне-то хорошо известно, что он тогда нигде не работал.

Дэлтон отхлебнул пива.

– И сколько там можно получить за месяц?

– По-всякому бывает, – пояснил Питерс. – Один загребал там по тыще с лишним, но у меня так не получалось. Самое большее, что мне удалось отхватить за месяц, – это восемь сотен.

В Дэлтоне пробудился интерес. Ему позарез требовались деньги, а обращаться к отцу совсем не хотелось. Да старик, вероятно, и не дал бы ему ничего.

– Фу, дьявольщина, у меня от этого как мозги вышибло, – заявил Саттон: все услышанное показалось ему забавным.

Маккелви заржал:

– Да ведь там предполагается вовсе не мозги из тебя вышибать, а совсем другое, кретин непонятливый!

Все снова рассмеялись, кроме Дэлтона. Он испытующе посмотрел на Питерса:

– Ну и где же ты этим пробавлялся?

– В Нью-Джерси. Но есть клиника и поближе – в Бристоле.

Бристоль был пригородом Нового Орлеана, а это означало, что шансы попасться на глаза кому-нибудь знакомому совершенно ничтожны, хотя, сказал Дэлтон самому себе, надо еще подумать, стоит ли вообще пускаться в эту авантюру. Если он и решится попробовать, то уж, во всяком случае, не станет делиться своими планами с этой троицей. Стоит им хоть что-нибудь узнать – растрезвонят по всему свету.

Однако следовало кое-что прояснить.

– Как же это все происходит?

– Что за черт, Дэлтон, ты оглох, не иначе! – завелся Маккелви. – Сказал же тебе Ланс, что ты «спускаешь»…

– Помолчи, Маккелви, – оборвал его Дэлтон. – Я спрашиваю не тебя, а Питерса.

Маккелви пожал плечами и вернулся к своему пиву.

– Значит, так, – добросовестно начал излагать Питерс, которому явно доставляло удовольствие всеобщее внимание, – прежде всего надо быть здоровым. Ну, понимаете, никаких хворей.

– Давай дальше, – нетерпеливо поторопил его Дэлтон.

– А дальше вот что. Если ты прошел медицинское обследование и признан годным, то назначается испытательный срок, в течение которого твою сперму проверяют и перепроверяют.

– Долго? – уточнил Дэлтон.

– Я думаю, где как. В Джерси это тянулось три месяца. А в Бристоле – кто знает? Так или иначе, ты заполняешь длинную анкету, и среди кучи прочих вопросов там есть и вся твоя медицинская история – чем болел да когда. Знаешь, они спрашивают обо всем на свете – им, похоже, нужно знать, сколько раз в день ты ходишь в сортир.

Дэлтон нахмурился. Прочие засмеялись.

– Я хочу сказать, что тамошние доктора относятся к этой лаже серьезно, – продолжал Питерс.

– Так, допустим, они решили, что ты им подходишь. И что потом?

– На деле это все посложнее, чем я рассказал. Но в конце концов тебе присваивают номер, и этот номер вместе со всеми твоими характеристиками вносят в картотеку.

– Прямо торговля по каталогам, – потешался Марв Саттон.

Не удостаивая Саттона вниманием, Дэлтон вновь обратился к Питерсу:

– Ну хорошо, вот тебя приняли донором, ты сдал сперму и получил за это плату. А что дальше? Кто-то, кто хочет завести ребенка, выбирает твой номер?

– Точно. Но выберет кто-нибудь твой номер или не выберет – не имеет значения. Это тебя не касается. Сдал что положено – получай деньги.

Маккелви снова подтолкнул Питерса локтем:

– Слушай, приятель, я просто придумать не могу ничего гнуснее такой картинки: по всем штатам народилась куча мальцов, и у всех рожа точь-в-точь как твоя.

– Пошел ты к чертям собачьим, – рявкнул Питерс.

– Ладно, ладно вам, ребята, – вмешался миротворец Саттон, – стоит ли горячиться из-за таких пустяков? Ни один человек в здравом уме не станет в это дело соваться. Но мы же выяснили, что у Питерса со здравым умом напряженно. – Когда умолк смех, Саттон взглянул на Дэлтона: – Ну, старина, ты же не всерьез…

– Не суетись, – перебил его Дэлтон. – Это интересно, но не для меня – и кончен разговор.

Питерс жестом подозвал официанта, как будто его совсем не задел неожиданный оборот, который приняла беседа.

– Ладно, Монтгомери, сиди на бобах. Черт, у меня от жары совсем яйца расплавились.

Маккелви осклабился:

– Да ну? От жары? А я уж было подумал…

– Сказано тебе, заткнись, – бросил Питерс. – Ну так как, Монтгомери, ты уверен, что все это для тебя не представляет интереса?

– Совершенно уверен, – равнодушно подтвердил Дэлтон.

– Не хотите ли еще по кружечке, мальчики? – спросила подошедшая официантка.

Дискуссия сама собой завершилась.

Тем не менее по прошествии нескольких недель Дэлтон поймал себя на том, что все еще возвращается мыслями к рассказу Питерса, несмотря на отвращение, которое вызывал в нем общий сценарий донорского действа. Однако он сумел преодолеть внутреннее сопротивление и втайне ото всех начал подумывать, не воспользоваться ли этой возможностью: его финансовое положение ухудшалось день ото дня.

Тем не менее он не предпринимал никаких практических шагов в этом направлении, пока не случилось так, что он в пух и прах проигрался в Лас-Вегасе, влез в долги, а денег на уплату долга не было.

Да, когда он впервые переступил порог Центра планирования семьи, ему это далось нелегко, и, хотя около шести лет минуло с той поры, у него было такое ощущение, будто все происходило вчера.

Ему пришлось подождать в приемной всего несколько минут, но эти минуты показались ему вечностью. Наконец появилась медсестра и вручила ему папку с литературой о донорской системе искусственного оплодотворения, а также информационные материалы о самом центре и его клиниках.

Затем она вернулась за ним и проводила в кабинет доктора Джефа Гаррисона – высокого мужчины с проницательными серыми глазами. Доктор Гаррисон, заметив нервное состояние Дэлтона, улыбнулся и посоветовал ему расслабиться и успокоиться. Дэлтон старался последовать совету, но внутренняя скованность не отпускала его.

– То, ради чего вы пришли сюда, совершается во имя гуманности. Постарайтесь проникнуться этой мыслью, – произнес доктор Гаррисон.

Дэлтон едва не рассмеялся вслух: он почувствовал, какой иронией звучат подобные слова в данной ситуации. Он пришел сюда исключительно во имя спасения собственной головы. Однако ради приличия он слушал доктора, сохраняя на лице самое серьезное выражение.

– Существует множество, великое множество супружеских пар, которые по той или иной причине не могут дать жизнь собственным детям. Их единственная надежда – это молодые мужчины, такие как вы. Благодаря вам они могут обзавестись ребенком, избавиться от гнета страданий и порой – избежать развода, которым, увы, часто заканчивается бесплодный брак.

– Именно на это я и хотел бы рассчитывать, – откликнулся Дэлтон, стараясь произвести на доктора впечатление и приблизить конец душеспасительной беседы.

Должно быть, это ему удалось, поскольку доктор Гаррисон перешел к стадии вопросов и ответов, касающихся образа жизни Дэлтона, состояния его здоровья в прошлом и настоящем, а также об употреблении наркотиков и алкоголя.

После того как было установлено, что Дэлтон пьет только в компании, врач улыбнулся и вручил ему для заполнения множество бумаг. Как и говорил Питерс, здесь хотели узнать о кандидате в доноры все, что только можно, и даже более того.

Когда все бумаги были заполнены, доктор Гаррисон объяснил, что теперь необходимо пройти обследование.

Анализы показали, что у Дэлтона отменное здоровье, и в назначенный срок он снова явился в центр. Не успел он опомниться, как его уже препроводили в помещение, которое называлось «комнатой для мальчиков».

– Вы себя хорошо чувствуете? – спросила пожилая медсестра.

Он не мог взглянуть ей в лицо.

– Да, конечно, просто отлично.

– Вот и хорошо, – сказала она профессиональным тоном. – Когда закончите, оставьте мензурку на столе. Я потом вернусь, чтобы взять ее на анализ.

– Хорошо, мэм, – выдавил из себя Дэлтон и, дождавшись ее ухода, внимательно оглядел помещение.

– Ну и пакость, – пробормотал он, обегая взглядом уютно обставленную комнату.

Он обнаружил здесь удобный диван, легкую этажерку со стопкой белых махровых полотенец, солидный запас мензурок для донорского материала и примыкающую к комнате ванную. Затем он заметил на столике перед диваном «вдохновляющую» литературу. «Плейбой», «Пентхаус»… Дьявольщина, он такие журналы не раскрывал с тех пор, когда был подростком.

И тут он всерьез задумался, не пора ли уносить отсюда ноги. Все, что пытался внушить ему доктор насчет мира высоких технологий, проникающих уже и в область человеческих чувств, разом улетучилось. Приходилось принимать реальность такой, какова она на самом деле: он заперт в странной комнате, и от него ожидают, что он предоставит в их распоряжение свое семя, извергнутое по заказу.

Дэлтон, уже взявшийся было за молнию брюк, замер. Больше всего ему хотелось сейчас удрать куда глаза глядят, но другое чувство, не менее сильное, удерживало его на месте: он принял на себя определенные обязательства перед людьми, которые здесь работают, и должен эти обязательства выполнить. Да, он наглый, себялюбивый сукин сын, который ни перед чем не остановится, лишь бы получить желаемое, но если он дал слово – он свое слово сдержит.

– Поэтому делай свое дело, Монтгомери, – произнес он вслух, – и вали отсюда к чертовой матери.

Бормоча ругательства, он потянулся за мензуркой и медленно расстегнул молнию.

Он сдержал слово – но только один раз. Вся процедура была ему омерзительна. Как бы плачевны ни были его денежные дела, он не мог продолжать это занятие, хотя понимал, что его не приняли бы в доноры ради одного-единственного раза.

«Спускать» в колбу – это не для него.

…Ах, будь оно все проклято! Дэлтон отогнал воспоминания о былом и задумался о предметах более злободневных. Зря он так удивился, узнав содержание отцовского завещания. Этого и следовало ожидать: разве Паркер мог смириться с тем, что патрицианское «семя» рода Монтгомери достанется каким-то безвестным личностям! А необходимость «заставить Дэлтона отвечать за свои поступки» относилась к излюбленным темам отцовских нравоучений.

Вот он и гнет свою линию – теперь уже с того света.

Предаваться жалости к самому себе – занятие не слишком перспективное. Дэлтон с трудом поднялся, нетвердой походкой добрался до ванной и встал под душ.

Еще через двадцать минут он, вполне одетый, уже пил крепкий кофе – такой крепкий, что самому Дэлтону оставалось одно из двух: или протрезветь, или свалиться замертво. Черт побери, надо что-то делать. Он не мог позволить папаше сбить себя с ног и уйти победителем, оставив сына без наследства. Дэлтон не собирался отказываться от мечты о создании собственного казино и клуба. Если он как следует не покрутится сейчас, а конкуренция пока не слишком обострилась, то потом ему останется только поставить крест на своей затее.

Итак, каков же ответ? Дэлтон подошел к окну, окинул взглядом морской горизонт и снова попытался избавиться от мысли, которая продолжала его терзать, как готовый прорваться нарыв. Сможет ли он добиться своего? Сможет ли найти своего первенца? Придется попытаться. Выбора не оставалось.