"Кавалер Золотой Звезды" - читать интересную книгу автора (Бабаевский Семен Петрович)

Глава V

Все эти дни Тимофей Ильич намеревался поговорить с сыном по душам, но никак не мог решиться. Еще не улеглась обида за ссору с Рубцовым-Емницким, и старик молчал. Вот и в тот вечер, когда Сергей вернулся из колхоза имени Ворошилова, Тимофей Ильич не проронил ни слова и сразу после ужина лег в постель. Спал плохо, ворочался, вставал курить… На заре разбудил Анфису и послал ее на огород вместо Ниловны. С Анфисой ушел и Семен.

Сергея не будили. Он проснулся поздно, открыл глаза и увидел мать: она склонилась к нему, и лучи солнца, пробиваясь сквозь листья, яркими бликами ложились на ее лицо, грудь, плечи.

- Вставай, Сережа, батько ждет… Через это и на работу не пошел.

После завтрака Ниловна занялась стиркой, ушла на реку, а Тимофей Ильич позвал Сергея в горницу, усадил рядом с собой на лавку, молча закурил и так же молча передал кисет сыну. Потом сказал:

- Треба, сынок, побалакать нам на открытую… Кажи, какие у тебя думки: чи будешь жить с батьком да с матерью, чи улетишь куда?

- Наверно улечу.

- Когда собираешься расправлять крылья?

- Правду вам, батя, сказать, я еще и сам не знаю, где буду жить и что делать. Ехал домой и думал: поживу, отдохну, а потом поеду учиться… А эти дни ходил по станице, осматривал. Был в «Буденном», в «Ворошилове»… Признаюсь вам, не понравились мне порядки в вашем колхозе. Да и в станице нет хозяина. Хочется помочь, чувствую, что обязан… ведь я же здесь не чужой.

Тимофей Ильич поглаживал усы и посматривал на сына.

- А кому ты намерен помогать?

- Да хоть бы и Артамашову.

Старик безнадежно махнул рукой.

- Эх, горе это наше, а не Артамашов… Самочинствует и никому не подчиняется. Обзавелся дружками да знакомыми - все пасутся в кладовой. Через это хозяйство довел до упаду, транжирует направо и налево… Директору МТС корову дойную выписал - прямо с фермы увели. Тому кабанчика, тому телушку, тому мешок муки - кругом одна убыль. А кому пожалуешься? Прокурор - друг и приятель. Федор Лукич Артамашовым не нарадуется. «Вот, говорит, настоящий казак». А этот казак нарядится в галифе и раскатывает, как князь, на тачанке… Да что там говорить! Бесхозяйственный человек. У меня на огороде вторую неделю водокачка не работает, помидоры сохнут, капустную рассаду высадить не можем, а нашему казаку и горя мало… А что делается в поле? Бурьян выбился в колено, посевы заросли. Беда, загадили землю!

- Зачем такого избирали?

- Да что ж мы ему в зубы смотрели? Прислали из района, приехал с ним и Хохлаков. «Вот вам, говорит, новый председатель». Поглядели - на вид ничего. Бравый. Стал Хохлаков расхваливать… Избрали, а вышло - на свою голову.

- Об Артамашове у меня еще будет разговор,- сказал Сергей.- Но ведь не в нем одном дело. Станицу, батя, надо обновлять. Что-то она заплошала за годы войны. Почему нет ни кино, ни Дома культуры, ни радио, ни библиотеки, а уж об электричестве я и не говорю? Вот и родилась у меня такая мысль: надо составить пятилетний план Усть-Невинской, да запрячь в одну упряжку и Рагулина, и Байкову, и Артамашова. Что вы, батя, на это скажете?

Старик усмехнулся.

- Что скажу? Не берись…

- Почему?

- Трудно… Плохая будет упряжка. Стефан Петрович - это человек рассудительный, с ним бы можно… Дарья - баба работящая, хоть и спотыкается. А Артамашова ни до каких планов нельзя допускать и близко - все раздаст и промотает… Лучше послушай моего совета…

- Нет батя, тут вы не правы,- перебил Сергей.- Тетя Даша - неплохой руководитель, а Артамашова можно заставить… Важно, чтобы было за что бороться.

- А ты все ж таки послушай батька,- настаивал на своем Тимофей Ильич.- Ты не солнце, всех обогреть не сумеешь, а беспокойства будет много… Лучше брось эти думки да иди к Льву Ильичу. Человек тебе добра желает. Служба спокойная и, считай, дома.

Слушая увещания Тимофея Ильича, Сергей почувствовал такую тупую боль в груди от обиды на отца, что он резко встал, надел фуражку и отошел к двери. Хотел крикнуть: «Вот уж этому никогда не бывать!» - и уйти, но сдержался. Стало жалко отца, не хотелось ссориться со стариком. Снова сел и сказал:

- Знаете что, батя, об этом я сейчас ничего вам не скажу… Надо мне осмотреться, подумать…

- И то правильно,- согласился отец.- Осмотрись, подумай. Лев Ильич подождет.

- А теперь мне надо идти к Савве Остроухову. Вчера его не застал, а повидаться нам нужно.

Сергей посмотрел на часы и вышел из хаты.

Возле станичного совета стоял газик. Тент на нем был снят, за рулем сидел белоголовый парень. Такую белую чуприну Сергей видел в день приезда в своем дворе. «Наверно, Хохлаков приехал»,- подумал он. Подошел к машине и, желая удостовериться, спросил:

- Чей газик?

- А по мне видно - чей,- ответил парень.- Такого белоголового шофера во всем крае не найдешь. Федор Лукич даже обижается на меня. «Невозможно, говорит, Ванюша, через твою голову появляться внезапно. Белеешь, как лебедь, а станичники издали увидят и кричат: «Посмотрите, к нам Федор Лукич едет!» А ты еще спрашиваешь!

Сергей рассмеялся и пошел в дом. Передняя комната с высокими раскрытыми настежь окнами была такой величины, что по ней впору гулять на коне. Вдоль стен стояли массивные, из дуба, скамейки с высокими спинками, до блеска вытертыми шубами и кофтами. Темно-серый, тоже из дуба, шкаф стоял не в углу, как обычно, а посреди комнаты: рядом с ним - стол, а за столом сидел широкоплечий мужчина с густой рыжей бородой. Был он похож на бугаятника из фермы - силач, которому ничего не стоит успокоить любого разгулявшегося быка… «Да ведь это же дядько Игнат»,- подумал Сергей. Они поздоровались. Игнат многозначительно посмотрел на дверь с надписью: «Предстансовета С. Н. Остроухов» и сказал:

- Тише… Там Федор Лукич торзучит нашего Савву. Беда!

- За что же он его торзучит? - спросил Сергей, нарочно повторив местное словечко, которое означало: тому, о ком оно сказано, не легко.

Игнат еще раз посмотрел на дверь и прислушался.

- Ты нашего Савву знаешь, твой же одногодок. По молодости горячится, рвется вскачь, а горячиться, как я понимаю, не следует… Сказать по правде, за что Савву ругать? Хочет он, чтобы в станице была культурность и там разное строительство,- Игнат придвинул лежавшие на столе счеты и стал, для пущей убедительности, откладывать косточки.- Чи там скотные базы с окнами и на деревянных полах, чтобы коровы могли оправляться в такой чистый ярочек и пить воду из алюминиевой чашки,- это раз… Чи там электричество, чтобы в станице и ночью было, как днем, и чтобы при том освещении люди не спотыкались, идучи по улицам,- это два… Чи там раскинуты сады по всему степу - картина такая, как на выставке… А только, видать, тому не сбыться…

- Почему не сбыться?

- Район не велит… Нарушение.

В это время из-за дверей послышался голос Федора Лукича:

- Савва, ты к небу не взлетай, не взлетай, а держись за землю, как Антей. Понятно? А то день в день планируешь, а уборку спланировать не можешь. Сколько у тебя запланировано тягла в разрезе трех колхозов?

- Я говорю о будущем станицы, а вы меня тычете носом в тягло,- раздраженно возражал Савва.- Я не знаю, как жил Антей, а я не могу жить одним днем, понимаете, не могу!

- Эх, Савва, Савва,- горестно заговорил Федор Лукич,- славный ты казак, но когда же ты постареешь и ума наберешься! Нам не теория твоя нужна, а подготовка к уборке и хлебосдаче. Понятно? А ты мне толкуешь о будущем…

- Беда,- проговорил Игнат.- Пойди помири их, а то еще подерутся…

Сергей постучал в дверь и, не дожидаясь приглашения, вошел в кабинет. Федор Лукич стоял у окна, в том же защитного цвета костюме, на боку висела полевая сумка из добротной кожи, с газырями для карандашей и с гнездом для компаса. Теперь Сергей мог рассмотреть его лицо. Было оно добродушное, не в меру мясистое, с крупным носом; губы толстые, как бы припухшие, особенно верхняя, на которой сидела родинка с пучочком волос, похожая на муху… Не хватало размашистых усов какого-нибудь буро-свинцового цвета,- казалось даже странным, почему Федор Лукич не украсил свое лицо такой важной деталью.

Савва Остроухов сидел за столом, на котором лежало расколотое стекло, а под ним пожелтевшие циркуляры с печатями и штампами. Увидев Сергея, он торопливо вышел из-за стола и протянул руку. Его молодое, рассерженное лицо вдруг стало веселым, точно с него мгновенно сняли маску. Улыбаясь и блестя удивительно белыми зубами, Савва начал объяснять, почему не мог прийти встречать друга: задержался в степи.

Сергей не видел Савву почти пять лет, и за это время его друг так изменился, что трудно было узнать: плечи раздались, черты лица стали суровее; большие серые глаза смотрели зорче и пристальнее. Только ростом был он все такой же невысокий, коренастый… Вместе они росли, ходили в школу. И когда Савва, приглашая друга поехать с ним в поле, стал расхваливать выездных лошадей, которые, как он уверял, были не лошади, а настоящие птицы, Сергей невольно вспомнил детство, школу, ночное и подумал: «А ты, Савва, все такой же хвастунишка…» А Савва уже расхваливал тачанку, звонкий говор колес которой было слышно за десять верст. Потом заговорил об озимых посевах: «Скажу тебе, что это не пшеница, а настоящее Каспийское море…» Сергей снова улыбнулся и уже хотел было сказать, что не прочь прокатиться на лошадях-птицах и посмотреть пшеничное море, как вдруг послышался знакомый скрип сапог.

- Нет-нет,- сказал Федор Лукич,- на твоих птицах Сергей Тимофеевич еще покатается! Теперь же мы поедем на обыкновенном газике.- Он обратился к Сергею: - Я специально за тобой приехал и по пути заскочил к Савве… Не думал с ним спорить, а пришлось.

- О чем у вас спор? - спросил Сергей.

- Спор? - удивился Федор Лукич.- Разве я сказал, что мы спорили? Нет, был обыкновенный разговор о текущих делах… Ну, поедем, прокачу по Кубани!

От такого приглашения Сергей не мог отказаться, Федор Лукич любезно взял его под руку (сапоги заскрипели решительно) и повел к машине.

- Савва Нестерович! - крикнул он, усаживаясь.- А ты форсируй подготовку к уборке. В понедельник заслушаем на исполкоме.- Вытер платком, величиной с полотенце, мокрый лоб, красную шею и сказал шоферу:- А ну, белая голова, возьми курс на Краснокаменскую!

Ванюша хорошо знал дорогу на Краснокаменскую. Машина юркнула в тенистый переулок, точно в лесную просеку, на головы пассажиров градом посыпались недоспелые абрикосы, сзади закружилась пыль, и вскоре Верблюд-гора осталась позади…

Сразу же за горой открывалась равнина, а вдали чернел гребень гор, до половины скрытых сизым маревом… Чудесна была низменность в ярких красках лета! Сперва взор радовала толока - зеленый кушак вдоль посевов; затем тянулись бахчи - короткие серебристые плети арбузов еще не укрыли землю; темной стеной стояла лесозащитная полоса, а за ней, к самому подножью гор, растекалась бледная зелень кукурузы. Когда машина разрезала и толоку, и бахчи, и лесозащитную полосу, и кукурузу, а Федор Лукич крикнул: «Пшеница Буденного!», перед глазами вдруг встала светло-зеленая стена, и Сергея так поразил ее вид, что он даже приподнялся… Нет, нет,- это было не море! Как же можно сравнить эту светло-зеленую, с золотистым оттенком гладь с морем? Да, это было царство колосьев, вставших над землей такой густой щетиной остюков, что по ним можно было ходить, как по натянутому парусу! И колыхались они не от ветра, а оттого, что зерна в них уже наливались молочным соком,- чем дальше от дороги, тем сильнее волновались колосья, тем величественней были их изгибы, тем ярче блестели на солнце то вздымающиеся, то спадающие волны.

- Хлеб! - значительно произнес Федор Лукич.- Да ты посмотри во все стороны! Вот этим хлебом Савва и козыряет. Но это же посев буденновцев. А что у соседей?.. На это и приходится ему указывать. А он кипятится. Самонравный, как норовистый конь. Надо признаться: мы в том сами повинны. Избаловали. Парень способный, мы с ним и нянчились, как с малым дитем. Всю войну на броне держали, жалели. Когда мы были в эвакуации за Тереком, он просился в партизаны. Тоже не пустили. Так что пороху он не нюхал, винтовку в руках не держал, а тоже лезет в герои: дескать, тыл крепил!.. Придется тебе немножко сбить со своего друга тыловую спесь. Расскажи ему, как воевал, да так расскажи, чтобы понял, сколько пролилось крови на войне.

- А в чем все-таки дело? - спросил Сергей.

- В никчемной мечтательности.- Федор Лукич даже засмеялся своим приятным смехом и потрогал пальцем родинку на губе.- И если б он мечтал о реальном, это было бы еще терпимо, а у него получаются не мечты, а чистые грезы, ей-богу! Задумал сотворить в Усть-Невинской земной рай, а кому нужна эта фантазия? И он убежден, что Усть-Невинская, как, допустим, Москва,- одна во всем свете. А таких станиц только в нашем районе десяток, а на Кубани наберется их более двухсот. Сама логика, дорогой друг, нам подсказывает: коль скоро мы вступили в новую пятилетку, то надобно все станицы вести в одном строю, чтобы они шли, как полки,- никто не смеет лезть вперед и забывать о соседе…

- Что-то все это мне непонятно,- сказал Сергей. - Если вы хотите приравнять станицы к полкам, то не забывайте, что на фронте именно те полки, которые рвались вперед, проявляли инициативу и увлекали за собой соседей, всегда были в почете, назывались гвардейскими. Да что там полки! Взять мой танковый экипаж. За что я получил звание Героя? Да за то, что в бою опередил других…

- Верю, даже охотно верю,- перебил Федор Лукич.- И полки и твой экипаж рвались вперед, наседали на врага и делали доброе дело. Но то была война! Кочубей, как известно, тоже не зевал и знал, что такое штурм, внезапность и натиск… А у нас плановое хозяйство, и тут нечего пороть горячку… А через это с Саввой беда!.. Ну, ничего, мы скоро заслушаем его на исполкоме, и весь этот пыл с него спадет.

- Вот уж это зря,- возразил Сергей.- Надо поддержать Савву. Ведь цель-то у него хорошая!

- Да ты что же, в заступники к нему приписался? - искренне удивился Федор Лукич.- Да знаешь ли ты, какая у него цель? А я знаю. Выдвинуться, показать себя…

- Не понимаю.

- Тут и понимать нечего. Ему хочется, чтобы Усть-Невинская чем-нибудь выделялась. А другие станицы? А весь район? Савва уже радуется, что у него будет электричество, а у соседей не будет… Вот оно, брат, какая штука…

- А почему бы и не порадоваться электричеству?

- Сергей Тимофеевич! Ты находишься в большой славе, честь тебе и хвала! - рассудительно заговорил Федор Лукич.- И хотя ты депутат нашего райсовета, до войны, помню, люди дружно за тебя голосовали, но времени прошло много, и ты наших мирных порядков теперь не знаешь - извини, приходится тебе и это сказать… Постой, постой, не смейся! У тебя в голове еще шумит война, ты только вчера вылез из брони, и все тебе в жизни кажется легким и простым. По себе знаю. Когда кончилась гражданская война, я тоже храбрился, как и ты, и до сих пор, веришь, не могу носить клеш, а наган, шашка так над кроватью и красуются. Привычка…

- Вот уж это пример неудачный,- спокойно возразил Сергей.- Когда мне говорят: ты - военный, ты в гражданских делах ничего не смыслишь,- мне становится просто смешно. Да ведь я всего четыре года был военным, а двадцать один - гражданским.

- Отвык, дорогой мой,- вставил Федор Лукич.- Взять такой пример. Артамашов говорил мне, что ты был у него, что-то там тебе не понравилось и ты обиделся. А почему? Да потому, что смотрел на вещи, как военный.

- Не «что-то» мне не понравилось, а бесхозяйственность и непорядок,- горячо заговорил Сергей.- Надо быть слепым, чтобы этого не видеть. Артамашов распоряжается колхозным добром, как своим собственным. Тут не обижаться надо, а идти к прокурору! И чем быстрей, тем лучше… И я пойду. И в райком и к прокурору. К вам тоже…

- Ну, вот ты уже и на меня обиделся,- примирительно заговорил Федор Лукич.- Знаю, у Артамашова есть и промахи, и ошибки в работе, но тот не ошибается, кто ничего не делает. Ну, Артамашова мы оставим, а о Савве скажу еще два слова, и поговорим о чем-нибудь другом… Да, вот тебе пример. Наш район, как тебе известно, имеет зерновой профиль, хлеб - наш козырь! А Остроухов кидается и в животноводство, и в садоводство, и в виноградарство, и собирается разводить водяную птицу, намереваясь заселить ею все острова на Кубани, и даже хочет организовать какой-то агротехникум… А где реальность? В станице думает построить театр, а на берегу реки мечтает раскинуть парк, запрудить озеро, напустить туда разной зеркальной рыбы и осветить все это электричеством. А где наши реальные возможности? Откуда можно подвести под эту мечту материальную базу? В частности, где достать строительный лес? Трудно… Мы еще не залечили военных ран, и нам еще далеко до предвоенного уровня. Тут потребуются десятилетия, а ему завтра же подавай и электрическую станцию, и сады, и всякую рыбу…

- А что ж такого? - сказал Сергей, чувствуя острое желание поспорить с Хохлаковым.- По вашему рассуждению получается так: четыре года мы воевали, десять лет будем подходить к довоенному уровню, а потом еще десять лет будем выходить за довоенный уровень. А мне уже двадцать пять лет! Жить-то по-настоящему когда будем? Странно вы рассуждаете… Неужели вы не читали закона о пятилетнем плане страны?

- Стыдно, стыдно, Сергей. Да за кого ты меня принимаешь? Читал ли я пятилетний план? - Федор Лукич засмеялся все тем же приятным смехом.- Да я не только читал, а сплю с этим планом… Не менее десяти докладов сделал, свой план в разрезе района разработал. А ты говоришь черт знает что!.. Ну, я на тебя не обижаюсь. Все-таки война шумит у тебя в голове. Ну, ничего, поживешь, увидишь сам, как она идет, жизнь… А теперь поговорим о чем-нибудь другом… Расскажи, как воевалось.

Федор Лукич склонил на грудь голову и задумался. Сергей смотрел на дорогу, лежавшую между посевами,- нескончаемой лентой она мчалась навстречу машине. По обеим сторонам волновались хлеба, но они уже не были такими рослыми и чистыми: то выступали желтые пятна сурепки, то черные обсевы, то серые сухие мочаги.

- Сергей Тимофеевич,- заговорил Федор Лукич, когда молчание слишком затянулось,- надо тебе подумать о женушке… Война позади… И родителей порадуешь, да и самому приятно будет обзавестись подругой. А уж свадьбу мы сыграем по всем казачьим правилам, такую, я тебе скажу, свадьбу, чтобы дружки и свашки задавали тон веселью, чтобы молодых подарками обносили, чтобы тещу на руках несли через всю станицу. Духовую музыку заставим так играть, чтобы в небе было жарко! А свадебный поезд составим не из тачанок, а из автомобилей - соберем автотранспорт со всего района: впереди легковые в цветах, за ними мчатся полуторки. Каково? А?..

- Картину вы нарисовали красочно,- в тон Хохлакову сказал Сергей.- Вам бы быть писателем, ей-ей! Но беда - трудно найти невесту.

И Сергей, посмеиваясь, рассказал, как он встретил Смуглянку и как знакомству их помешал Рубцов-Емницкий.

- Ай-я-яй! - воскликнул Федор Лукич.- И что за нахальный человек этот Рубцов-Емницкий! А главное, только он один и мог так бессовестно поступить - увезти парня и оставить горем убитую девушку. Ну и ее увез бы - да прямо к отцу и матери!

- У нее волы и бричка,- не без резона заметил Сергей.

- Брал бы и с волами, и с бричкой, и со всем как есть… А зовут ее, говоришь, Катерина? А из какой станицы - не знаешь? Ну, ничего, мы эту Катерину разыщем быстро. Раз она находится в нашем районе, то ей от нас не уйти. Дам задание секретарям станичных советов, а они пороются в книгах, и все в порядке. Так что ты считай, что Катерина уже сидит с тобой рядом…

- Нет, этого вы не делайте.

- Почему же? Сделаем и все! Начнем с Краснокаменской.

Тут перед ними раздвинулись горы и саблей блеснула Кубань, рассекая надвое курчавый лесок, за которым утопала в зелени Краснокаменская.

- Посмотри, какие сады! - воскликнул Федор Лукич.- Это же не сады, а один сплошной лес! А какой величины яблоки и груши! Во!

И пока Федор Лукич расхваливал краснокаменские яблоки и груши, машина выскочила на площадь и подкатила к кирпичному домику станичного совета.