"Пиранья - Жизнь длиннее смерти" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр)

Бушков АлександрПиранья - Жизнь длиннее смерти

Александр Бушков

Пиранья. Жизнь длиннее смерти

Анонс

Конец семидесятых годов, СССР находится в апогее могущества... Во всех горячих точках наши военные профессионалы дают решительный отпор "проискам международного империализма".

Кирилл Мазур и его "морские дьяволы" оказываются в эпицентре военного конфликта между Эфиопией и Сомали... Они - безымянные герои идущей в акваториях Красного моря необъявленной подводной войны между Советским союзом и США. Им противостоят американские "морские котики". Так чьи же подводники лучше? Как всегда,Мазуру и его команде приказано совершить невозможное...

Я достиг такого счастья и подобного места только после сильного утомления, великих трудов и многих ужасов. Сколько я испытал в давнее время усталости и труда! Я совершил семь путешествий, и про каждое путешествие есть удивительный рассказ, который приводит в смущение умы. Все это случилось по предопределенной судьбе - а от того, что написано, некуда убежать и негде найти убежище.

"Тысяча и одна ночь", пятьсот тридцать восьмая ночь, сказка о Синдбаде-мореходе.

Часть первая

НЕИЗВЕСТНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ СИНДБАДА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЛЮДИ НА ГЛУБИНЕ

Только человек непосвященный, штатский и мирный, никогда в жизни не охотившийся профессионально на себе подобных хомо сапиенсов, может подумать, что устроившийся в засаде помянутый профессионал предается размышлениям о войне, будущей резне и тому подобных суровых вещах.

Обычно бывает как раз наоборот. Когда ожидание затягивается, когда ничего не происходит и мозги поневоле остаются свободными и праздными, в голову обычно лезет всякая посторонняя чушь, о которой потом и вспомнить стыдно. Самая разнообразная, насквозь посторонняя чушь.

Вот и теперь было в точности так же. Когда впереди, в мутноватом утреннем свете, проникавшем на не столь уж большую глубину, впереди, в сине-зеленоватом сумраке недалекого горизонта показались несколько целеустремленно плывущих теней, не имевших никакого отношения к неразумной морской фауне, Мазур по инерции успел подумать, что долгожданные незваные гости, которых его группа поджидала битых двое суток, поступают вопреки заветам Винни-Пуха. А точнее говоря, это Винни-Пух ошибался, когда безапелляционно распевал во всю свою плюшевую глотку: "Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро..."

Мудро это далеко не всегда. Для подводного пловца-диверсанта нет лучшего времени для потаенного визита в гости, чем ночь. А эти четверо вздумали отчего-то нагрянуть на рассвете. Весьма неосмотрительно с их стороны. Ну, предположим, они не сами так решили, им определенно приказали и назначили время, но все равно получилось глупо.

А потом, понятно, думать о посторонних глупостях вроде плюшевого медведя и его песенок стало решительно некогда...

Потому что быстро приближавшиеся бесшумные тени на глазах превратились в четкие силуэты, как две капли воды похожие на тех, кто терпеливо ждал в засаде, замаскировавшись не хуже неразумных морских хищников; обтянутые гидрокостюмами тела, двойные баллоны, выгнутые гофрированные шланги, широкие ласты. Как и над засадой, над плывущими не поднималось ни единого пузырька отработанного воздуха - аппараты замкнутого цикла, конечно, крайне удобная придумка для тех, кто ходит в гости незваным и стремится остаться под водой незамеченным.

Это были те самые гости, что хуже татарина. Впрочем, те, что в засаде, были не лучше, столь же зубастые. Просто на сей раз расклад лег так, что именно им выпало стать овчарками при стаде, а не крадущимися волками, хотя частенько случалось и наоборот. Все зависело от задачи на данный конкретный момент.

Двое без малейших усилий буксировали объемистый продолговатый предмет, крайне напоминавший прозаическую отечественную цистерну с пивом или квасом, только вдвое поменьше в диаметре и далеко не такой безобидный. Трое их прикрывали классической "коробочкой" - два хреновых ихтиандра по бокам, один сверху. Количество и описание совпадали полностью, в сочетании с немалым жизненным опытом позволяя внести полную ясность: никаких роковых совпадений и трагических ошибок, никакие это не мирные подводные туристы, последователи Кусто, а самые что ни на есть доподлинные и злокозненные подводные диверсанты, трудолюбиво волокущие очередную взрывчатую гнусь прямиком к акватории порта, где они уже успели отметиться дважды - и в военно-морской его части, и в цивильной.

Те самые, долгожданные, которых следовало отучить сюда лезть раз и навсегда самыми решительными методами.

Как и подобает орлу-командиру, Мазур взмыл над дном первым, подавая условленный сигнал, и его ребята, числом пятеро, не более чем с секундным отставанием воспарили над камнями и колыхавшимися рощицами водорослей, над ползавшими по дну морскими звездами и кораллами. Пестрые рыбьи стайки молниеносно брызнули во все стороны, справедливо заключив, что тут вот-вот возникнут нешуточные жизненные сложности, от которых лучше держаться подальше. Вокруг во мгновение ока стало пусто.

Незваные гости были застигнуты врасплох, но ничуть не испуганы - не те мальчики. Плывший впереди и слева с похвальной быстротой сделал пару сильных гребков, встав в воде почти вертикально, сорвал с пояса толстую короткую трубу с выгнутой револьверной рукояткой.

Мазур уже сталкивался с этими штуками, подводными иглострелами - и обошел по короткой дуге намеченного, нож был уже в руке, тренированное тело знало свой маневр заранее. Недлинное, хищно выгнутое лезвие тускло сверкнуло в отточенном выпаде - и безобидно вроде бы коснулось черной головы пониже уха. Черная резина моментально разошлась под заточенным до бритвенной остроты металлом, и тут же голова пловца окуталась растущим облаком бурой мути. Кровь на такой глубине всегда выглядит бурой.

Тот, кого Мазур достал, вмиг сбился с темпа и ритма, дернулся нелепой куклой, бесцельно молотя всеми четырьмя конечностями, выпустив камнем ушедший на дно иглострел, запрокидываясь, дергаясь, проваливаясь все ниже, на глубину.

Мазур уже понимал, что хватило одного удара и правки не требуется. Словно подброшенный мощной пружиной, снизу вверх зашел под второго, проносясь мимо, успел заметить светлые глаза за прозрачным стеклом маски, полыхавшие нешуточной яростью, - и, уклоняясь в развороте, вонзил нож под ребро, повернул, выдернул, свободной рукой согнутой ладонью подбил загубник, вышибая изо рта, уклонился от облачка той же бурой мути и вышел на свободную воду, будто в чистое поле.

Готовый обрушиться туда, где потребовалась бы помощь, окинул взглядом место действия. Нет, справились и без него. Подводный бой -скоротечный, жестокий и жуткий своим безмолвием - уже, собственно, затихал. Расползающиеся бурые облачка, нелепое дерганье черных силуэтов, в конвульсиях уходивших на дно словно под притяжением диковинного магнита... Контейнер со взрывчаткой, ставший уже совершенно бесполезным, мирно дрейфовал в сторону, уходя вправо и вверх, больше вправо, чем вверх.

Мазур сделал решительный жест, и Викинг с Куманьком погнались за трофеем. Особой надобности в нем не имелось - все равно не отыщешь никакой маркировки, весь мир от этой штуки отопрется, - но все же взрывчатку следовало прибрать к рукам, чтобы не болталась бесхозной по акватории, где поганых сюрпризов военного плана и без нее хватало.

Огляделся вновь, уже совсем хладнокровно, прямо-таки фотографически, копя впечатления для подробнейшего рапорта. Все до одного его ребятишки были целы и невредимы, что давало капитан-лейтенанту Мазуру право на законную гордость профессионала: впервые в жизни он выступал в роли командира группы, и первое же боевое патрулирование завершилось самым успешнейшим образом. Застигнутый врасплох противник был вмиг, как говаривали старообрядцы, записан в книгу животну под номером будущего века. А в собственных рядах не только ни единой потери (а ведь случалось и наоборот), но и ни единой раны.

Он посмотрел вниз. Снизу, из глубины, еще поднимались размытые бурые струйки, но их становилось все меньше - тела быстро уходили туда, где человек не способен существовать даже с лучшим аквалангом, в таинственные бездны, где никто никогда не бывал, разве что с билетом в один конец.

Не было, понятное дело, ни раскаяний, ни сожалений. Не беззащитных мирных путников на дороге резали, в конце-то концов. Те, кто только что схлопотал билеты в один конец, летел в бездну, уже подорвали в порту Эль-Бахлака два корабля, местный эсминец и чешский сухогруз (одиннадцать человеческих жертв, между прочим), и сейчас плыли к берегу, чтобы в третий раз заложить заряд. Их следовало остановить, и точка. Еще один эпизодик в долгой и бесконечной холодной войне, где никто не церемонится с противником и сам не рассчитывает ни на джентльменское обращение, ни на макулатуру вроде Женевских конвенций, в данном случае решительно непригодных, потому что правила на сей раз заключаются в отсутствии правил.

Тянуть не следовало - кислорода в баллонах оставалось вовсе уж немного, а дело еще не кончено. Мазур резкими жестами отдал все необходимые приказы, и Викинг с Куманьком, размеренно шевеля ластами, двинулись к поверхности с трофеем, а остальные, развернувшись цепью, двинулись вслед за Мазуром в ту сторону, откуда совсем недавно появились незваные гости.

Какими бы битыми волками те ни были, не смогли бы проплыть с того берега километров тридцать, на чем-то их сюда доставили, да и разведка предупреждала.

Уголком глаза Мазур заметил неспешное движение вверху и справа, повернул голову. Уже четыре обтекаемых силуэта с высокими острыми плавниками маячили метрах в двадцати над головами боевых пловцов. Безобидные и душевные рыбки под названием "акулы". Моментально слетелись, твари, на падаль, почуяли кровь.

Мазур плыл прежним курсом. Реальные акулы во многом отличаются повадками от тех монстров, про которых снимает фильмы растленный буржуазный Голливуд, так что особой опасности нет. Нападать не станут, уйдут на глубину вслед за более безобидной добычей, которая для морских хищников гораздо предпочтительнее, чем неспешно плывущие по своим делам двуногие, не испускающие ни крови, ни эманации страха.

Так и вышло - акулы одна за другой, пройдя в стороне, стали опускаться вниз, на не доступные человеку уровни. А Мазур со спутниками плыли дальше.

Субмарины он увидел минут через пять - впереди и ниже. Две остроконечные сигары длиной метров по десять, с невысокими округлыми башенками (каждая украшена спереди единственным иллюминатором, "глазом циклопа").

В мгновение ока Мазур прянул в сторону что твоя акула - так, чтобы какой-нибудь особо зоркий диверсант внутри железной банки не смог их группу высмотреть. Зашел с кормы.

Винты обеих подлодок видны были отчетливо, они не вращались, замерли но лодки как ни в чем не бывало висели над бездной, словно воздушные шарики. Мазур знал о море достаточно, чтобы моментально сообразить, в чем тут фокус.

Температура у слоев воды разная, самый теплый - у поверхности, пониже умеренный, еще ниже - холодный, градусов одиннадцать по Цельсию. Меж слоями есть четкая граница, холодная вода. плотнее теплой. Если рассчитать балласт субмарины так, чтобы для теплого слоя она была чуточку перегружена, а для холодного чуточку недогружена, не трудно рассчитать точку, где субмарина с выключенными моторами будет лежать, как болонка на подушке.

Судя по всему, подлодки готовил в рейс неплохой специалист. А впрочем, как же иначе, когда речь идет о серьезном подразделении военно-морского флота одной из сверхдержав - подразделении, которое скрытно забрасывает под водой диверсантов.

Мазур смотрел на крошки-подлодки не без некоторой зависти. Это были настоящие подлодки, "сухие", ничем не отличавшиеся от "больших". Человек точно так же пребывает внутри наглухо задраенной железной банки, и акваланг ему не нужен. Увы, на вооружении доблестного советского спецназа пока что состояли исключительно "мокрые" подводные аппараты, этакие глубинные мотоциклы, где наездник вынужден дышать воздухом из баллонов.

Он разглядывал субмарины с добрую минуту, и винты так и не шелохнулись ну, понятно, экипаж пока что не испытывал ни малейшей тревоги, ушедшие на задание пловцы должны вернуться не скоро, а бесшумную подводную схватку не засечь никакой самой совершенной аппаратурой. Так что время в запасе есть.

Сделав знак своим, он решительно пошел вверх, в привычном темпе. Вокруг становилось все светлее, светлее и светлее, вот уже над головой возникла пелена подвижных, полупрозрачных, зыбких теней - поверхность воды, сиявшая под ярким солнцем мириадами искорок, едва-едва колыхавшаяся по причине полного штиля...

Неуловимый миг перехода из одного мира в другой. В глаза ударило ослепительное аравийское солнце, и голова Мазура поднялась над поверхностью Красного моря. Он сильным рывком выскочил из воды по пояс, моментально огляделся. Примерно в миле от него, на норд-зюйде, виднелось судно, но был ли это корабль обеспечения, Мазур отсюда разглядеть не мог. С тем же успехом судно могло оказаться злокозненной "коробкой" вероятного противника, страхующей подводных диверсантов, - но в этом случае, окажись там супостат, "морские дьяволы" успели бы уйти на глубину.

Так что Мазур, не колеблясь, сорвал с пояса пластиковый цилиндрик и, свинтив колпачок, дернул кольцо. Побыстрее отбросил шашку в сторону - из нее повалил густой оранжевый дым.

Буквально через пять секунд над судном взлетели две зеленые ракеты, потом - белая. Все вроде бы в порядке, сигнал правильный, но Мазур и его подчиненные все равно не расслаблялись, готовые булькнуть под воду, как утюги.

От судна к ним шустро неслась, увеличиваясь, черная точка мотобота, прыгавшего на невысоких волнах, словно мячик. Мазур опустил руку на пояс, к подводному пистолету, готовый при малейшем подозрении подать команду на экстренное погружение. Это были нейтральные воды, международные, а значит, могло произойти все, что угодно, - как оно и случалось черт-те сколько раз за последние тридцать лет в местах, где перехлестывались интересы двух сверхдержав.

Мотобот гасил скорость, разворачиваясь к ним правым бортом. Он был уже достаточно близко, чтобы Мазур смог рассмотреть знакомые лица - и наряженных в обычные робы морских пехотинцев из приданного подразделения, и перекошенную охотничьим азартом физиономию кап-три Самарина, широко известного в узких кругах под кличкой Лаврик. Мазур раз в двадцатый мимоходом подумал, точнее констатировал факт: в один год службу начинали, в один год произведены, а этот особист хренов постоянно опережает на одну звездочку, словно невидимую дистанцию выдерживает.

Сильные руки бесцеремонно подхватили его под микитки и перевалили через борт, словно мешок с картошкой. Вновь мгновенный переход в другой мир - точнее, мир иных ощущений. Только что Мазур парил в невесомости, как космонавт на орбите - и вмиг навалилась нешуточная тяжесть: собственный вес, баллоны, пояс со свинцовым грузом, пистолетом, ножом и прочими причиндалами. Какое-то время, пока не скинул ласты и не избавился от акваланга, казался сам себе выброшенной на берег рыбой.

- Чем кончилось, не спрашиваю, - возбужденно сказал Лаврик. - Ребят мы уже подобрали, вместе с миной. И опять, голову прозакладывать можно, ни маркировки, ничего подобного...

- А ты чего ждал? - устало спросил Мазур. - Жирного штампа "Ю Эс Нэви" и инвентарного номера?

- Да ничего я не ждал. Обидно просто, что никогда никаких улик. Сигаретку дать?

- Давай, - сказал Мазур, стягивая черные резиновые перчатки. - Ну, ни хрена не попишешь... Не те мальчики, чтобы улики оставлять. Мы их тоже сроду не оставляли.

- Я и говорю, ты у нас молоток, - сказал Лаврик, затягиваясь нервными рывками. - Ни единой царапинки у своих и одни жмурики у противника.

- А то, - сказал Мазур, бездумно глядя на сиявшее под аравийским солнцем море и оскалившись в усталом подобии улыбки. - Мы такие: бронепоезд пропьем, но Родину не продадим...

Морпехи искоса поглядывали на него с профессиональным уважением, и это, как ни крути, было приятно. Мотобот на всех парах, если так можно выразиться, приближался к судну обеспечения - минному тральщику типа "Аквамарин", в своей прошлой жизни, совсем недавно, именовавшемуся "Торпедистом". В жизни нынешней, вот уже месяц, тральщик, изменивший имечко подобно профессиональному шпиону, звался "Блыскавица", что на польском наречии означало "молния". И на корме у него развевался не бело-синий флаг доблестного советского военно-морского флота, а бело-красная бандера с белым ореликом в красном щитке, возвещавшая всему миру, что судно, никаких сомнений, принадлежит польской "маринарке военней", быть может и не такой доблестной, но не в пример более гонористой, ясное дело.

Никаких поляков, разумеется, и близко не было - просто-напросто, кропотливо доводя секретность до всех мыслимых и немыслимых пределов, могучий старший братец прикрылся вымпелом младшего собрата по Варшавскому договору, попросту поставив последнего перед фактом. Ничего удивительного или такого уж оригинального - подобное уже не раз случалось, а "вероятный противник", надо уточнить, сам давненько использовал те же приемчики, благо безропотными союзниками по всевозможным блокам тоже располагал в избытке.

- Лодки? - жадно спросил Лаврик, подсовывая Мазуру запаянную в полиэтилен маломасштабную карту.

- Две штуки, - сказал Мазур, отбросив минутную беззаботность. - Висят на границе слоев. Вот здесь, - ткнул он в полиэтилен кончиком протянутого карандаша. - Нам бы магнит какой-нибудь фантастический, чтоб выдернуть с глубины тепленькими.

- Размечтался... - грустно сказал Лаврик, пялясь в карту. - Нету у нас волшебного магнита... и хрен с ним. У нас и без него кой-чего имеется.

Мазур проследил за его взглядом, исполненным охотничьего азарта. В той стороне, примерно в миле от мнимого "поляка", виднелся длинный хищно-изящный силуэт эсминца "Маршал Ворошилов" - выступавшего, в отличие от тральщика, под своим изначальным флагом. Характерный силуэт с двумя решетчатыми башнями и вертолетом на корме.

- Ага, - сказал Мазур, нахмурясь. - Будем, стало быть...

- Приказ командования, - ответил Лаврик, мгновенно подобравшись и хищно щурясь. - А что, любоваться на них прикажешь?

- Да нет, к чему? - произнес Мазур все так же медленно и серьезно. - Они пакостят, а мы на них любуйся? Ни хрена подобного... А что насчет "ястреба"?

- Куда он денется? - досадливо поморщился Лаврик, шаря взглядом по небу, прикрывая глаза ладонью. - Во-он, поганец, кружит... Ну, и пошел он по тому же адресу...

Мазур проследил за его взглядом. Ну да, конечно. В лазурных небесах, не обремененных ни единым облачком, высоко-высоко кружил аэроплан, в котором опытный глаз моментально опознавал американский "Орион". Ну, ничего не поделаешь: нейтральные воды, ничьи небеса, имеет право, соглядатай чертов.

Уже не обращая ни на кого внимания, Лаврик присел на корточки над стоявшей на банке рацией, вмиг напялил наушники и возбужденно затараторил что-то в микрофон - выкрикивая сплошную цифирь, один лишь раз помянув "квадрат" и дважды "сектор".

Действие это возымело моментально - красавец "Ворошилов" не позднее чем через полминуты снялся с места и малым ходом двинулся на зюйд-ост, к той самой точке, где на водяной подушке расположились две крохотные субмарины. И очень быстро над Красным морем разнесся утробный грохот - рявкнули залпом бомбометы эсминца, оба двенадцатиствольника, и две дюжины дымных струй красиво выгнулись над морской лазурью, противолодочные снаряды в фонтанах брызг ворвались в воду. С похвальной быстротой "Ворошилов" дал второй залп, за ним - третий. Для военного человека зрелище было самое приятное - особенно если учесть, что зритель сам был частичкой той махины, что наносила удар. Бомбы рвались на глубине, взметая скопище белопенных фонтанов, вода кипела и клокотала, как, должно быть, в легендарные времена Великого Потопа, - и Мазур, к сантиментам ничуть не склонный, все же поддался на миг чему-то вроде профессионального сочувствия, представив последние минуты тех, на глубине. Вне всякого сомнения, для тех и в самом деле настали последние минуты. Пережить три залпа на не столь уж большой глубине, пребывая в неподвижности... Нет, не было у них ни единого шанса. Гаснет свет, трещат переборки, лопается корпус хлипконькой, почти игрушечной субмаринки, соленая вода врывается внутрь, валя с ног, захлестывая.

Мазур невольно передернулся - и отвернулся от белопенной кипени разрывов, по какой-то странной ассоциации напомнившей ему цветущий черемуховый сад. Что поделать, такова селяви, таковы суровые мужские игры на свежем воздухе. В конце концов, их сюда никто не звал, не дети малые, знали, на что шли...

- Кранты, а? - спросил Лаврик, отрешенно глядя в ту сторону уже без тени азарта или торжества.

Вопреки расхожим штампам, Лаврик, даром что особист, был не из "береговых сусликов", немало помотался по свету отнюдь не мирным туристом и частенько рисковал башкой бок о бок с Мазуром. Так что многое о жизни понимал, и мысли его наверняка шли тем же курсом.

- Это уж точно, - сказал Мазур хмуро. - Полные и законченные кранты. Звиздец, выражаясь интеллигентно...

Рулевой выполнил лихой разворот, и мотобот аккуратненько подошел к заслонившему для них солнце борту тральщика. Оттуда уже сбросили штормтрап, и Лаврик первым полез вверх с проворством бандерлога.

Мазур поднялся следом столь же сноровисто, радуясь в душе, что щеголяет сейчас в гидрокостюме, который нет нужды приводить в порядок, как это обычно делаешь с мундиром перед тем, как предстать пред грозные очи начальства.

Начальство не заставило себя ждать, встретив у самого борта. На сей раз оно предстало в облике невысокого, крепко сбитого индивидуума лет пятидесяти, со сварливой щекастой физиономией, в которой было что-то неуловимо бульдожье. На плечах у него красовались черные погоны с золотыми полосками - знаки различия польского командора, примерно соответствовавшего советскому каперангу. На самом деле, как легко догадаться, это опять-таки был не гордый морской лях, а контр-адмирал Адашев - возглавлявший и руководивший, облеченный доверием и наделенный нешуточными полномочиями. Если без красивостей, именно тот, кто по военно-секретной линии возглавлял здесь подводный отпор проискам империализма и согласно уставу был для Мазура пока что царем и богом.

Мазур видывал всяких начальников, так что мог сравнивать. Этот был не из худших, но и никак не из лучших... а впрочем, существует ли на свете такое начальство, которое человек в погонах любит искренне, трепетно и душевно? Вопрос, прямо скажем, философский...

- Докладывайте, - буркнул Адашев, уставясь столь неприязненно, словно Мазур не далее как вчера свистнул у него золотой портсигар с бриллиантовой монограммой, продал местному старьевщику, а деньги прокутил, как последняя сволочь.

Мазур принял подобие стойки "смирно" (именно подобие, поскольку был все же в гидрокостюме и точная уставная стойка выглядела бы чуточку нелепо), придал лицу должное выражение - смесь тупого усердия со служебным восторгом - и прилежно доложил:

- Находясь на штатном боевом патрулировании, группа столкнулась с пятью подводными диверсантами вероятного противника. В результате боестолкновения противник уничтожен. С нашей стороны потерь нет, раненых нет. Захвачен предмет, несомненно являющийся взрывным устройством.

Говоря без ложной скромности, этот рапорт был не из тех, каких следовало стыдиться, неплохо справились все же. Однако бульдожья физиономия адмирала так и не озарилась той самой отеческой улыбкой, что существует исключительно в воображении авторов убогих батальных романов. Он шумно выдохнул воздух, отер платком лысеющее чело и протянул почти страдальчески:

- Капитан-лейтенант, неужели не могли доставить живым хотя бы одного? Чтобы можно было предъявить поганца по всем правилам...

- Не было возможности, товарищ контр-адмирал! - прилежно выкатив глаза, рявкнул Мазур.

- Да не орите вы так... - Контр-адмирал опасливо огляделся, словно подозревал в ком-то из окружающих шпиона. - Не забывайте о ситуации. Здесь нет никаких адмиралов.

Мазура так и подмывало ответить, что, если уж доводить секретность до полной и законченной скрупулезности, здесь не должно быть также и капитан-лейтенантов, поскольку в польском военно-морском флоте такого звания нет. Однако он служил достаточно давно, чтобы не лезть на рожон. Он просто-напросто повторил тоном ниже:

- Не было возможности, пан командор...

- Возможности,.. - протянул контр-адмирал сварливо. - Вы что, первый год служите? Могли бы и создать возможность... - И он повторил с откровенной мечтательностью: - Чтобы предъявить поганца по всем правилам... Ну ладно, чего уж теперь...

Он неопределенно махнул рукой и отошел в сторону надстройки. Мать твою так, грустно подумал Мазур, а ведь этот, как выражался Атос, еще из лучших. Положительно, кабинетное начальство в адмиральских звездах, пусть даже умное и хваткое, все же - иная форма жизни. Что и кого он рассчитывал предъявить прогрессивной мировой общественности? Неужели всерьез полагал, что при подводном диверсанте сыщется служебное удостоверение с фотографией в военной форме, четкой печатью Пентагона и каллиграфически выписанным местом службы? Всерьез рассчитывал, что захваченный живехоньким признает себя военнослужащим США?

Черта вам лысого. Не те ребятки шляются под водой подкладывать мины, что с нашей, что с ихней стороны. Руку можно дать на отсечение, пленный, как стойкий оловянный солдатик, твердил бы, что никакой он не янки, а вовсе даже швед или, того почище, мальтиец без определенного места жительства и занятий, которого за смешные деньги нанял где-нибудь в Кейптауне хромой грек, говоривший с финским акцентом. Это вам не Пауэрс, имевший при себе полные карманы неопровержимых улик.

Мазур отвернулся к борту, глядя на море с той самой философской грустью, каковой любой старый служака умеет заглушать неприятный осадок, оставшийся на душе после разговора с этаким вот начальством. Ничего тут не поделаешь. Еще в воинском уставе, сочиненном Петром Великим, наличествовали безапелляционные словеса: "Никакой офицер, ни солдат не может оправдаться, хотя бы с ним от фельдмаршала и генерала непристойным образом поступлено будет, и ему от них некоторым образом оскорбление славы учинится. Ибо почтение генеральству всеконечно и весьма имеет ненарушимо быть".

Каков слог! Каковы истины... Вообще-то, если напрячь память, можно вспомнить, что в том же уставе уточнялось: "Однако же таковому обиженному свободно есть о понесенном своем бесчестии и несправедливости его величеству, или в ином пристойном месте учтиво жалобу свою принесть, и тамо о сатисфакции и удовольствовании искать и ожидать оныя".

По форме - все правильно. Гуманно и демократично. Однако в применении к реальной жизни означает: семь сапог собьешь, пока удастся не то что сатисфакцию найти, а просто жалобу принесть. Гораздо проще наплевать с клотика и забыть.

- Не бери в голову, - сказал оказавшийся рядом Лаврик, словно прочитал его мысли.

Мазур вяло отмахнулся:

- А, ерунда... Ты мне лучше вот что скажи, как-никак, облечен ты у нас доверием и допущен к тайнам... Ведь за этими наверняка придут новые, а? Не могли же мы сегодня всех передавить?

Лаврик бдительно оглянулся, понизил голос:

- Говоря по секрету, там, совсем близехонько, их еще до черта. Так что не расслабляйся.

- Кто бы расслаблялся, - сказал Мазур досадливо. - Я, знаешь...

Он замолчал. Сверху, с лазурных небес, обрушился невыносимый свистящий рев, ударивший прямо-таки физически по барабанным перепонкам, всколыхнувший на миг какие-то невыразимо древние страхи подсознания.

Едва не задевая округлыми брюхами верхушки мачт, над тральщиком, от носа к корме, промелькнули две тени, снизились еще, чуть ли не скользя по морской глади. Тупорылые фюзеляжи, короткие прямые крылья, американские опознавательные знаки - Мазур, как человек знающий, моментально опознал "Эй-десятые", палубные штурмовики. Надо полагать, авианосец "Си фокс" опять отирался где-то неподалеку от линии горизонта, по другую ее сторону.

Штурмовики, выполнив плавный разворот, разошлись в стороны. Один метнулся прямехонько к вертолету с "Ворошилова", все еще парившему в воздухе, выполняя классический маневр "выход на точку ракетного удара по воздушной цели". Второй возвращался к тральщику.

Вертолетчики отреагировали незамедлительно: винтокрыл камнем упал на полсотни метров и, стелясь над самыми волнами, на полной скорости помчался к кораблю, названному в честь совершенно сухопутного маршала. Удивительным образом это не выглядело бегством - всего-навсего грамотным отступлением перед превосходящим противником.

На "Ворошилове" определенно сыграли боевую тревогу: Мазур видел, как пришли в движение орудийные башенки, как колыхнулись пусковые трубы зенитных ракет.

Штурмовик вновь пронесся над тральщиком, на сей раз пересекши его курс практически под прямым углом, люди на палубе инстинктивно пригнулись, вжимая головы в плечи.

За плечом Мазура кто-то охнул.

Прямо на них, целеустремленно и неудержимо, басовито взревывая сиреной пер эсминец типа "Кидд", раза в три длиннее тральщика, высоченный, как девятиэтажка, с характерными мачтами, похожими на трезубцы, и звездно-полосатым флагом на корме. Расстояние сокращалось с невероятной быстротой, башня развернута, носовое орудие - сто двадцать семь миллиметров, между прочим, таращится прямо на мнимого поляка, а за башней крутнулась вверх-вниз и вправо-влево пусковая установка противокорабельных ракет, нацелившихся острыми носами опять-таки прямехонько на тральщик...

Расстояние меж ними стремительно сокращалось. Эсминец замигал ратьером, и вспышки тут же сложились в знакомые любому опытному моряку слова: о-т-к-р-ы-в-а-ю-о-г-о-н-ь, о-т-к-р-ы-в-а-ю-о-г-о-н-ь!

Мазур застыл столбом, как и все, кто оказался рядом на корме тральщика. Каковой, пыжься не пыжься, в огневой мощи уступал позорнейшим образом, как и в скорости хода, орудия и ракеты "Кидда" способны были раздолбать его, как бог черепаху. "Ворошилов", держа пар на марке, полным ходом шел в их сторону, но Мазур, окинув взглядом образованный кораблями треугольник с ежесекундно меняющимися сторонами, в три секунды сделал неутешительный вывод: "Ворошилов" ничем не уступает идущему на сближение американскому нахалу, а если в чем-то и уступает, то кое в чем, безусловно, превосходит. В случае чего отомстить он сможет по полной программе, а вот спасти - черта с два... Поздно, не успеет...

Мазур стоял, как столб, не сводя глаз с надвигавшейся громады. От пулеметной очереди еще имело бы смысл укрываться за высоченным барабаном тралового троса, но орудия и ракеты...

Мимо него промчался к борту майор Ганим, прикомандированный от местной спецуры, широко расставив ноги, приладился, вскинул автомат - британский, разумеется, из национализированных новой властью арсеналов, новенький "стерлинг" с дырчатым кожухом ствола - явно не собираясь ожидать неизбежного конца в состоянии нирваны.

Мазур сделал два шага, положил ладонь на ствол и решительно пригнул его вниз. С военной точки зрения такие выходки были нелепы и попросту смешны. Самое большее, краску на стальном борту пулями попортит.

Яростно сверкнув на него глазами, Ганим все же унялся чуточку, опустил автомат, потрясая кулаком, заорал что-то непонятное, судя по интонациям, насквозь матерное.

Эсминец пер.

Это был один из тех поганых моментов, когда сделать ничегошеньки нельзя, когда от тебя самого ни черта не зависит, когда остается только ждать...

Потом стало ясно, что стрелять янкес уже не будет, миновал точку, откуда еще возможно прямое попадание, - но он не отвернул, нахально шел на столкновение, целя правой скулой в нос тральщика.

В последний миг тральщик сумел увернуться, и серая громада эсминца пронеслась, вспарывая воду, так близко, что Мазур мог бы до борта при желании доплюнуть. Громада заслонила на какое-то время весь окружающий мир, он не видел тех, кто стоял на палубе, - но отчетливо расслышал, как сверху донесся отборный польский мат. Судя по произношению, это старался эмигрант как минимум во втором колене, для которого родной мовою был уже английский.

"Кидд" удалялся. Вряд ли он собирался повторять нападение - "Ворошилов" был совсем близко, прикрывая тральщик, а впереди, примерно в миле, разворачивались три ракетных катера типа "Оса", под флагами Народно Демократической Республики Эль-Бахлак, способные ужалить янкеса весьма чувствительно (судя по уверенным маневрам, там просто обязаны быть советские советники).

Ганим что-то ликующе заорал, махая катерам. Мазур лишь устало и шумно выдохнул воздух. Ну что тут скажешь? Обошлось... А по большому счету совершеннейший пустячок, из-за которого в больших штабах никто даже не рассердится толком, не вознегодует всерьез. Подобный мелкий инцидент способен, конечно, ужаснуть чувствительного штатского, но люди бывалые прекрасно знают, что таких вот стуколок за тридцать лет произошло столько, что счет идет даже не на дюжины. Эта, только что закончившаяся, по крайней мере завершилась вничью, без малейшего ущерба для обеих сторон - а ведь, случалось, и борта друг другу крушили, и стреляли, и раненых хватало, и убитых... Всякое бывало. Если по-честному, Мазур где-то даже и понимал америкашек: жалко им было и своих пловцов, и субмарины. Взвыл купец Бабкин, жалко ему, видите ли, шубы.

Ну так кто ж вас сюда звал, пошто лезли, родимые, беспаспортно и безвизово, да еще со взрывчаткой под мышкой? Нет уж, ребятки, нас сюда первыми позвали, вот мы и сядем поудобнее, расшеперимся понадежнее. Можно подумать, на нашем месте вы бы себя иначе вели.

- Жалко, ты помешал, - с сожалением, но заметно остывши, сказал майор Ганим. - Я б ему хоть иллюминатор вышиб.

- Это слишком мелко для сильного человека, - сказал Мазур тоном гораздо более старшего и опытного коллеги.

На что имел все основания: как-никак, он был постарше майора не просто на пять лет, но еще и на добрую дюжину необъявленных войн. А вот майор, парнишка храбрый и сметливый, воевал до сих пор исключительно по мелочам, перестреливался в переулочках с врагами народной власти, и только. Да и в майоры-то попал прямиком из лейтенантов, на волне народного ликования и ускоренного чинопроизводства, взметнувшейся сразу после переворота.

- Я согласен, - сказал майор покладисто. - Но все равно, обидно. Хотелось хоть что-то сделать...

- Какие твои годы? - фыркнул Мазур. - Жизнь, как ты любишь выражаться... А?

Майор приосанился, пригладил усики большим пальцем и в сотый раз продекламировал свою любимую присказку:

- Жизнь длиннее смерти! - потом, как обычно, чуточку погрустнел и закончил тоном ниже: - Но смерть все же сильнее жизни.

Закинул автомат на плечо и отошел чуть ли не парадным шагом, всем видом показывая, что ему пару минут назад нисколечко не было страшно - а значит, очко самую чуточку да все же играло, оно ж не железное.

- Кирилл Степанович... - произнесли за спиной, совсем рядом.

Звучало это так, словно тигр, обученный природой исключительно рычать и рявкать, вдруг под давлением каких-то непреодолимых обстоятельств добросовестно попытался испустить соловьиную трель.

Мазур с любопытством уставился на Адашева. Тот определенно пытался, вопреки натуре, выглядеть этаким Дедушкой Морозом с полным мешком новогодних подарков.

- Кирилл Степанович, - продолжал он тем же не свойственным ему тоном. Не берите в голову, если что... Я совсем не имел в виду, что вы плохо сработали. Отлично сработали, к правительственной награде представить не грех, надо . будет обдумать... - Он посмотрел вслед Ганиму, застывшему у борта в столь гордой и решительной позе, что хоть статую с него лепи, "Пограничника на защите родных рубежей". - Я смотрю, у вас завязалась дружба с местными ребятами, не с одним майором только...

- Ну, какая там дружба, - сказал Мазур осторожно. - Так, посидели пару раз кое с кем, выпили малость...

- И прекрасно, Кирилл Степаныч, и прекрасно! - Контр-адмирал попытался расплыться в доброжелательной улыбке. - Так и продолжайте. Вы не прибедняйтесь, сокол мой, генерал Асади - это вам не "кто-нибудь" и не "кое-кто", а вы не только с ним накоротке... Завоевали, так сказать, известное уважение.

- Я для них - экзотическая диковинка, - сказал Мазур честно. - Вот и все, если честно. Всевозможной милитарии они и сами нагляделись достаточно, как-никак профессионалы, - а вот боевой пловец для них примерно то же самое, что военный летчик для деревенских мальчишек. Не общались они допрежь с людьми моей профессии. Вот и дружествуют наперебой...

- Говорю вам, и прекрасно! - с неподдельным энтузиазмом воскликнул Адашев. Подхватил Мазура под локоток, отвел подальше на корму и понизил голос, насколько мог. - Вы уж, я вам неофициально приказываю, продолжайте в том же духе. Соображаете? Я вам неофициально приказываю! Хоть все время, свободное от прямых обязанностей, с Касемом или Асади гулеваньте... а то и с очаровательной министершей. Хоть министр она и образования, а все же - из стареньких. Пользуясь историческими аналогиями, член вэ-ка-пэ-бэ с дореволюционным партийным стажем, так сказать... Старый, проверенный товарищ, от нее у Касема секретов нет. - Он продолжал уже практически шепотом: - Знаете, Кирилл Степаныч, я вам как советский офицер советскому офицеру... В недрах молодой революционной власти, к превеликому сожалению, имеют место быть некие процессы, брожения, шатания и столкновения, которых мы не то что контролировать не можем - и не знаем-то о них почти ничего... Усекаете? Ну, что вы хотите - истинных марксистов-ленинцев тут, считайте, и нет, ребята хорошие, но идейно не закаленные, нужен глаз да глаз... Что вам объяснять, вы ж товарищ грамотный и проверенный, все допуски имеете, член партии... Дружите с ними, дружите! В гости ходите, как только позовут, а то и приглашения не дожидаясь, в просьбах не отказывайте, своим в доску станете. Я, со своей стороны, всегда поддержу, в чем бы ни была надобность. Гарантирую.

Вздохнув про себя, Мазур таким же твердым, не подразумевавшим идейных колебаний и политической незрелости шепотом ответил:

- Так точно. Понял.

Задумчиво глядя вслед адмиралу, пришел к выводу, что предложение вполне логичное - с точки зрения спецслужб и высших государственных интересов. Источников, надо полагать, у наших в здешних верхах маловато. Вот только Штирлиц из Мазура - как из коровы аквалангист. Да о внутриполитических секретах при нем ни разу не толковали ни местные генералы, ни Лейла.

Он прекрасно понимал, откуда ветер дует и почему Адашев вынужден прикидываться милягой, - вон он неподалеку, у левого борта, на море взирает с поэтической задумчивостью во взоре, засекреченный наш, таинственный по самое не могу.

Между собой этого субъекта они окрестили Вундеркиндом - все равно фамилия-имя-отчество были ненастоящие, зато звание, капитан первого ранга, самое доподлинное, это-то известно достоверно.

Вундеркинды бывают не только среди физиков, математиков и прочих метеодендрологов. В военно-морской разведке они тоже встречаются. Как донесла сарафанная молва, всегда транслировавшая самые точные сведения, этот безымянный тип, всего-то парой лет старше Мазура, в своем деле был сущим Эйнштейном и, коли уж появился в здешних местах, комбинации крутил не копеечные. А значит, обладал нешуточными полномочиями и наверняка мог при нужде "неофициально приказывать" что-то самому Адашеву, даром что тот был постарше по званию, поскольку давно повелось, что строевики и секретники - две большие разницы, и не для одного Советского Союза сие правило справедливо.

А в общем, ничего нового. В военной сфере стукачей не бывает, по крайней мере когда речь идет о предлагавшемся Мазуру раскладе. При таких раскладах бывают исключительно разведчики. Вот только ни в стукачи, ни в разведчики Мазур, критически прикинув, решительно не годился, не его это планида.

И он еще долго стоял у борта, понемногу отходя от жуткого нечеловеческого напряжения, бездумно глядя на беззаботно простиравшееся Аравийское море, - а поскольку границ на воде не прочертишь, морская гладь совершенно незаметно для глаза превратилась из нейтральных вод в акваторию, охваченную суверенитетом дружественного Эль-Бахлака. И можно было сказать, что капитан-лейтенант Мазур вернулся домой. Для данного исторического момента это было вполне справедливо, хотя подобных привалов у него за спиной накопилось не перечесть.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ТЕПЛО ДОМАШНЕГО ОЧАГА

Мазур, немало постранствовав по земному шару и вдоль параллелей с меридианами, и поперек, и наискосок, давным-давно избавился от романтического взгляда на диковинные уголки планеты. Помимо прочего, опыт выражался еще и в том, что всю экзотику он, не мудрствуя лукаво, попросту утилитарно делил на две части - живописную и унылую. Если подумать, в этом была глубокая сермяжная правда: именно в эти две категории и укладывались все места, куда его забрасывала служба. Тем более что понятие "враг" под любыми широтами оставалось неизменным. Враг заранее был лишен и тени экзотики, независимо от цвета кожи, разреза глаз, языка и марки оружия, враг всегда жаждал одного: прикончить Мазура к чертовой матери (или, как минимум, перевербовать, что не слаще редьки), а Мазур, соответственно, всегда старался, чтобы получилось как раз наоборот.

Здешняя экзотика была беспросветно унылой. Из своего окна Мазур мог видеть за гребнем высокой стены, тщательно увитой "спиралью Бруно", скопище низеньких домишек, глинобитных, убогих, слепленных без склада и лада, так, что образованные им улочки были кривыми и хаотично переплетенными. Подальше взору открывалась сухая каменистая земля, перемежавшаяся полосами серо-желтого песка, кое-где декорированного чахлыми пальмами. И совсем далеко, у прокаленного солнцем горизонта, виднелась полоска гор, высоких, крутых, лишенных всякой растительности, напоминавших лунную поверхность.

Что на витрине, то и в магазине. Примерно так, если не считать редких оазисов, выглядела вся эта крохотная страна, единственным, но огромнейшим для понимающего человека достоинством которой было то, что она запирала Красное море на юге, в самом узком его месте.

Легко догадаться, что с точки зрения геополитики это стоило любых денег и крови.

А потому, стоило поутихнуть автоматной трескотне у высоких стен дворца, где победители расстреляли незадачливого султана вкупе с большей частью зажравшейся и проворовавшейся родни, как сюда по всем правилам, будучи официально приглашенными, явились советские товарищи. И страна резко шагнула из классического аравийского феодализма - непонятно, правда, куда, но это пока что не имело никакого значения.

Хорошо еще, что кондиционер работал безукоризненно, - эту военную базу господа британцы в свое время строили для себя, с душой и всем усердием, рассчитывая пребывать тут в уюте и комфорте до скончания веков или по крайней мере до того момента, когда, согласно какому-то давнему предсказанию, вороны покинут Тауэр. Вороны так и остались пока что в Тауэре, а вот британцам пришлось из Эль-Бахлака убраться, скрипя зубами. И убрались они отсюда недостаточно давно, чтобы оставленная белыми сахибами бытовая техника успела обветшать без квалифицированного присмотра и рассыпаться на винтики, как кое-где в Африке и случалось, Мазур насмотрелся собственными глазами. (Географической точности ради, от Африки эти места отделял Баб-Эль-Мандебский пролив, но на общую тенденцию это не влияло.)

Унылые места, но жить можно и здесь, стоит только вспомнить мудрое изречение местных дервишей: как бы плохо ни было, всегда может стать еще хуже. Поэтому Мазур, давно разучившийся роптать на судьбу и начальство, философски вздохнул и хлопнул стаканчик винца, совсем недавно извлеченного из холодильника. По неписаным законам, с учетом спокойной обстановки и приостановившихся пока что злобных происков врага, им всем после трехдневного бултыханья в воде и успешно завершенной операции полагалось нечто вроде отгула, так что можно было себе позволить чуточку расслабиться. Не до поросячьего визга, разумеется, - в плепорцию...

В голове была блаженная пустота. Он устал настолько, что усталости и не ощущалось, - случается такое состояние. Хлебнул еще винца и поднял к глазам небольшую фотографию.

Для непосвященного в ней не было ничего особенного - подумаешь, человек лет сорока, высокий и жилистый, в простецких белых брюках и белой рубашечке без всяких знаков различия, эмблем и нашивок. Сфотографированный явно без своего ведома (голову можно прозакладывать, очередным бойцом невидимого фронта), он стоял у каких-то перил, вроде бы металлических, полуотвернувшись от снимавшего, глядя куда-то вбок, и за спиной у него было море, до горизонта. Фотография черно-белая, удивительно четкая. Доведется встретиться вживую, узнаешь человека вмиг.

Звали этого жилистого дядьку Ричардом, фамилия его была Ван Клеен (ну да, из "голландской" волны века примерно семнадцатого), и, если только за последнюю неделю не застигло повышение в чине, он так и носил звание коммодора военно-морских сил США.

Вот и познакомились наконец-то, пусть и заочно...

В данную минуту, достоверно известно, коммодора от Мазура отделяло всего-то двадцать шесть километров Баб-Эль-Мандебского пролива - сущие пустяки в масштабах планеты. Именно Ван Клеен, тертый профессионал, командовал лихими ребятами, с которыми Мазур резался под водой и возле Ахатинских островов, и в Средиземном море, и у берегов Западной Африки - и, не далее как сегодня, на глубине, в нескольких милях от побережья Эль-Бахлака. Кто-то этих парней именует "морскими котиками", кто-то "тюленями" - это, в конце концов, зависит от знания языка, и дело тут не в лингвистических точностях. Главное, Мазур отправил на тот свет кое-кого из подчиненных этого сухопарого жилистого мужичка, аса подводной войны - а те, в свою очередь, поступили соответственно кое с кем из Мазуровых сослуживцев. Особой ненависти отсюда не проистекает такова уж жизнь на грешной земле, с которой разборки периодически перемещаются в становящуюся от этого столь же грешной воду. Дело насквозь житейское: куда ни кинь взгляд на глобус, повсюду увлеченно бодаются две сверхдержавы, и всерьез обижаться друг на друга как-то не полагается, у всех рыльце в пушку, все молчаливо принимают условия игры, не забывая к тому же, что профессионалам излишние эмоции напрочь противопоказаны.

Интересно, может сейчас кто-нибудь на той стороне пролива с таким же профессиональным интересом любоваться украдкой сделанной фотографией капитан-лейтенанта К. С. Мазура?

Вообще-то, теоретически возможно. Хотя помянутый капитан-лейтенант сам по себе и достаточно мелкая сошка, но служит в подразделении, о котором любая серьезная спецслужба стремится узнать все, что только возможно, и мелочей тут не бывает. Кто их ведает, бойцов невидимого фронта, сталкивались уже, плавали, знаем...

Последняя мысль поневоле вызвала воспоминания, которые вытравить бы из памяти напрочь - и он, поморщившись, опустил руку с фотографией на широкий подлокотник кресла, прилежно отметив тренированным слухом легкие женские шаги за спиной. Когда молодая супруга, склонившись над его плечом, бросила мимолетный взгляд на снимок, Мазур столь же тренированно вспомнил о военной тайне, неразглашении и прочих суровых вещах.

Собрался было перевернуть фотографию белой изнанкой вверх, но вовремя опомнился. Ничего она не поймет. И представления не имеет, что собственными глазами, синими и непосвященными, узрела по случайности военную тайну. Нет на фотографии ни засекреченных объектов, ни тайных бумаг - ничем не примечательный, насквозь гражданский на вид мужичок лет сорока, и не более того. Мало ли кто бывает жилистым и поджарым, мало ли где есть перила, мало ли на планете морей.

- Ситуация, словно прямиком из анекдота, -сказала Аня подозрительно бесстрастным голосом. - Вы, батенька, не только онанист, но и педераст. Сидишь и таращишься на мужика какого-то, совершенно одетого притом. Я бы еще поняла, если бы ты вдумчиво разглядывал пикантные снимочки голых баб...

- Серьезно? - хмыкнул Мазур, отложив фотографию на столик.

Этот тон ему нравился все меньше и меньше - на горизонте вновь явственно замаячили очередные бытовые сложности, которых сейчас категорически не хотелось. А впрочем, кому и когда жаждалось семейных сцен?

"Ходит чайка по песку, моряку сулит тоску..." - уныло продекламировал он про себя.

- Серьезно, - сказала супруга Аня решительно. - Означало бы, что с тобой все в порядке.

- А что, со мной что-то не в порядке? - спросил он примирительно.

Посмотрел на нее, припомнив прошлые баталии, и окончательно пал духом: чайка не просто бродила по песку - маршировала взад-вперед с идиотским упорством старорежимного прусского капрала, служаки кайзеровских времен, готового этак вот отбивать гусиным шагом от забора и до заката.

- Интересно, - сказала Аня тем же нейтральным, стерильным тоном, иногда означающим в женских устах примерно то же самое, что раздувшийся капюшон у королевской кобры. - Ты, значит, считаешь, что все в порядке? В полном и совершеннейшем?

- Родная, милая, любимая и единственная, - сказал Мазур насколько мог умиротворяюще. - Давай не будем играть в слова? Я устал, как та собачка, трое суток на боевом дежурстве... Я же не прапорщик на вещевом складе, в конце-то концов, кое-какие вещи ты понимать должна.

- Слушай, супермен, - сказала Аня проникновенно. - Может, все гораздо проще? Может, ты во время очередного негласного подвига сидел сиднем на какой-нибудь бочке с радиацией? И облучился, а? До полной импотенции? Тогда так и скажи, будет хоть какая-то определенность. Жить станет проще, в конце-то концов иногда и вылечить можно...

- И что за херня тебе в голову лезет? - задушевно спросил Мазур. - Какая еще радиация? Бог миловал...

- Ну, а в чем тогда дело? Я-то, дура, размечталась: впервые в жизни угодила в загранку, да еще с законным мужем, да еще в относительный комфорт, пусть и посреди песков, но образ жизни временами вполне светский. Все условия для нормальной супружеской жизни. Почти что отпуск. И ты почти что дипломат аппарат военного атташе, на приемы ходим, ты при параде и кортике, я в вечернем платье. И что, снова все по-прежнему, совершенно как в Союзе? Только раньше ты где-то далеко обретался, мне и знать не полагалось где, а теперь рядом дрыхнешь, но толку снова ноль.

Она плюхнулась в кресло напротив, закинула ногу на ногу, откинулась на мягкую высокую спинку в раскованной позе красотки из глянцевого мужского журнала, которые здесь продавались на каждом шагу после смены власти. Все это было, конечно, умышленно - и то, что коротенький легкий халатик распахнулся напрочь, открывая две синих ленточки уже здешнего приобретения, купальничка импортного. И поза, и ножка на ножке, и руки за головой, чтобы грудь предстала в выгодном свете.

И - ничего. Не ворохнулось ничегошеньки ни внутри, ни снаружи у единственного зрителя мужского пола. А казалось бы! Двадцать восемь лет, глазищи синие, золотые волосы по плечам, фигурка гимнастки, ножки безукоризненные, с ума когда-то сходил, когда впервые случилось, кровь в висках так грохотала, что страшно было, как бы голова не лопнула.

Только все это было - прошлое. И в теле, и в душе стояла совершеннейшая пустота, и дело тут, есть сильные подозрения, не в одной усталости. Отнюдь не в усталости. Все обстояло и сложнее, и проще, все укладывалось в нехитрую формулировку: не сложилось.

Мазур сидел в прежней позе, преисполнившись тоскливого бессилия. За окном могуче урчал мотор грузовика, погромыхивали безбожно кантуемые ящики с чем-то тяжелым, гортанно перекликались местные, в комнате чуть слышно журчал кондиционер.

- Послушай, - сказала молодая супруга чуть ли не примирительно. - Мне это все правда осточертело. Замужем я или нет? Если замужем, то не грех бы тебе время от времени и супружеские обязанности исполнять. Это не я придумала, как-то так уж вышло, что испокон веков заведено... Как же тебя взбодрить-то, черт? Стриптиз, сэр?

Она гибко взмыла из кресла, медленно спустила с плеч распахнутый халатик и в совершеннейшей тишине принялась выламываться - довольно грациозно, следует признать, она всегда хорошо танцевала. Халатик полетел в сторону, синие тряпочки в другую. Мазур сидел в прежней позе, глядя на обнаженную плясунью с отрешенностью местного дервиша, по-прежнему не ощущая в себе ни малейших лирических позывов. Хотелось надраться водки, можно даже теплой, и уснуть беспробудно, можно даже на полу. Супружница, определенно движимая уже чистейшей воды упрямством, увлеченно продолжала заимствованное у разлагающегося Запада представление, то с наигранной невинностью прикрываясь ладошками, то принимая способные ужаснуть общественность позы. Уже не законного мужа совращала, а боевую злость в себе накручивала, сразу чувствуется.

Мазур в открытую вытащил из-под столика бутылку с яркой этикеткой и красочными надписями на итальянском, налил себе до краев.

- Бесполезно, а? - произнесла она сквозь зубы. - Ну что ты молчишь, истукан? Хочешь, в рот возьму? Авось встанет? Или извращенное что-нибудь попробовать? Предлагай, не стесняйся, я уже на все готова от нешуточной голодухи.

В конце концов, он был нормальным мужиком, и эти эстрадные номера произвели определенное впечатление. То, что он пару часов назад резал живых людей на глубине сталью челябинской закалки, нисколечко не мешало, наоборот, после таких подвигов особенно остро хочется простых человеческих радостей вроде женщины. Рассудком он понимал: чтобы замазать все на какое-то время, следовало, не мешкая, взять ее за шкирку, увести в спальню, завалить на белоснежную постель и отодрать как следует, без оглядки на моральный кодекс строителя коммунизма, вдоль-поперек и всяко. Вот только, кроме рассудка, были еще и эмоции, и тут уж Мазура форменным образом заклинило, он, в свою очередь, закусил удила.

- Черт знает что, - сказал он совершенно ровным тоном, заранее сожалея, но не в силах остановиться. - И это - наша советская девушка, воспитанная пионерией, комсомолом и прогрессивной общественностью? Недостойно советской женщине такое вытворять, да еще предлагать всякую похабщину. Это ж буржуазное разложение, не сойти мне с этого места... А если в парткоме узнают, чем ты мне заняться предлагаешь? Ты у меня, конечно, беспартийная, но, согласись, блок коммунистов и беспартийных должен быть нерушим, и иные развратные приемчики, несовместимые с нашей идеологией и моралью...

Она прямо-таки взвилась, словно на ежа села невзначай, едва ли не шипя рассерженной кошкой. Мазур не шелохнулся, не изменил позы, взирая на разъяренную супружницу кротко, с той самой философской отрешенностью, способной, пожалуй что, обеспечить ему местечко в рядах местных дервишей (разумеется, приверженцев не "буйного" направления, а "нирваны"). Какое-то время все же казалось, что женушка пустит в ход наманикюренные розовым коготки, но нет, обошлось. И дело тут не в гуманизме: она все же была неглупа, прекрасно знала о подготовочке мужа и после парочки неудачных попыток прочно усвоила, что тренированный в боевых искусствах Мазур легко, небрежно даже увернется от любой атаки, так что и пытаться нечего.

И посему, трезво оценив свои невеликие силы, она удовлетворилась тем, что смерила его взглядом, исполненным ледяного презрения, как выражались авторы старинных романов. Собрала разбросанные импортные шмотки, выпрямилась и безразличным тоном поведала:

- Лопнуло мое терпение. Пора тебя рогами декорировать. Красивыми, развесистыми. Столько возможностей упустила, дура, стольких кобелей отшила. Если подумать, оно и теперь не поздно.

- Не советую, - хладнокровно сказал Мазур. - Деревня тут маленькая, слухи пойдут, оглянуться не успеешь, как соберется общественность, аморалку пришьют, и станешь вовсе невыездной. Мы тут как-никак на переднем крае борьбы с мировым империализмом, моральный облик, соответственно, должен быть незамутнен и незапятнан. Кобели ведь не удержатся, трепаться начнут...

- Смотря которые, - отрезала Аня. - С чего ты взял, что я соотечественников имею в замыслах?

- Ах, во-от оно что, - сказал Мазур с напускной беззаботностью. - Уж не полковничка ли имеешь в виду? Как его там - Хамид, Халеб... Ты с ним еще на последнем приеме три танца подряд нажаривала, и по городу он тебя возил на экскурсию...

- А что, нормальный мужик, - прищурилась Аня. - Уж никак не импотент, вроде некоторых. Галантен, обходителен, даже взглядом раздевает с восточным шармом. Так и тянет попробовать, каково это - спать с аравийским арабом, вдруг да и научит чему-нибудь такому, чего от тебя не дождаться.

- Хватит, - сказал Мазур. - Не выведешь ты меня из равновесия, устал я, чтобы злиться всерьез. Даже когда тут витает тень бравого местного полковника. Ты только учти, что в здешних краях венерические хвори свирепствуют даже среди полковников.

Она обворожительно улыбнулась, стоя в грациозной позе с комком невесомых ярких тряпочек в руке:

- Милый, я, как-никак, медик, предохраняться умею. Вот, кстати, насчет "венерочки" - ты-то сам не боишься? Ходят слухи, тебя опять видели за приятной беседой с той амазонкой в камуфляже, которая министр. Так, говорят, ворковали...

- Это чисто служебные дела, - сказал Мазур быстро.

Видит бог (или, учитывая географическую специфику, Аллах), эти сплетни были сущим поклепом без малейшей почвы под ногами, но по каким-то неведомым движениям души ему стало неловко, словно и впрямь было что-то, чего следовало стыдиться.

- Кто бы спорил, служба! - фыркнула Аня. - Ты ей лекции по марксизму-ленинизму читаешь в приватном порядке и горизонтальном положении.

- Нелогично, а? Если я с ней сплю, то я не импотент. А если я импотент...

- Скотина ты, вот и все.

- Слушай, - сказал Мазур. - Мы можем как-нибудь устроить так, чтобы не трепать друг другу нервы?

- Можем, - моментально и покладисто кивнула она. - Как только у нас наладится нормальная семейная жизнь, а не ее жалкое подобие. Ну не гожусь я на роль жены Штирлица с переглядками в кафе "Элефант"! Говорю тебе в который раз: то, что имеет место быть, мне уже ос-то-звизде-ло! И в этих условиях еще самое безобидное будет, если я вот-вот раздвину ноги под каким-нибудь местным полковником.

- Боже! - воскликнул Мазур в наигранном ужасе. - Неужели ты еще и Родину продать собралась? Я не переживу!

Ее глаза недобро сузились. Уже отворачиваясь, направляясь в сторону спальни, она бросила через плечо:

- А пошел ты...

- Дверью грохни, - сказал Мазур ей в спину. - Так оно красивше и вносит изящное завершение, верно тебе говорю. Ну, ба-а-бах!

Дверью она не хлопнула, аккуратно притворила ее за собой - что, несомненно, стоило ей огромных усилий. Оставшись в одиночестве - отнюдь не гордом - Мазур вздохнул и потянулся к итальянской бутылочке.

На душе было архискверно. Зря он так держался - но иначе просто не мог, накопилась критическая масса. Привыкши анализировать гораздо более сложные и опасные ситуации, он прекрасно понимал, что все упирается в ту самую нехитрую формулу: не сложилось.

Понадобилось довольно много времени, чтобы осознать простую истину и с ней свыкнуться. Собственно, истин нашлось целых две. Первая: жена офицера это, философски говоря, и профессия, и жизненное призвание, и качество души. Вторая: его собственная жена со всем вышеперечисленным не имеет ничего общего, категорически наоборот. Что вовсе не означает, что она плохая. Она просто-напросто другая. Они разные. Единица плюс единица вовсе не обязательно означают пару...

И все остальное - лишь следствие: участившиеся скандальчики, нытье насчет того, что ему с его знанием языков, наградами и блестящим послужным списком давно пора подыскать более спокойное и престижное местечко, каких в армии ничуть не меньше, чем на гражданке (другие ведь устраиваются!), растущее отчуждение... Если посмотреть правде в глаза, не было у него ни жены, ни дома. Жилплощадь да официально зарегистрированная с ним женщина - так оно будет вернее.

Когда чья-то премудрая голова (несомненно, генеральская) решила в силу каких-то высших соображений, что на сей раз командир группы спецназа должен не таиться в темном углу, притворяясь пыльным веником, а, наоборот, торчать на виду, изображая сотрудника военного атташата (то ли скучного, рядового шпиона, то ли пристроенного по блату сынка важного папы), Мазур поначалу решил, что новая роль ему как-то поможет склеить рассохшийся по всем швам семейный челн. Но получилось с точностью до наоборот. Аня, очень быстро узнав, как все обстоит на самом деле, только еще больше озлилась. Потому что узрела воочию. Раньше все ее мечтанья об иной мужниной жизни, спокойной, престижной и респектабельной, были чистейшей абстракцией. А теперь она попробовала иную жизнь на вкус и цвет, глазами и на ощупь. И знала, что довольно быстро все кончится. И окончательно закусила удила.

Что прикажете делать в этой старой, как мир, ситуации? Разве что утешать себя неопровержимыми историческими фактами: даже самому Наполеону Бонапарту роковым образом не везло с бабами. Но утешение это дохленькое.

Из спальни выглянула Аня и медовым голоском осведомилась:

- Ты не подскажешь, чем обычно бабы мастурбируют? Огурцом или зубной щеткой?

- Да чем угодно, милая, - с ангельской кротостью сказал Мазур. - Кроме, я так прикидываю, ежика - весьма чревато... Ты же медик, неужели не можешь сообразить?

Дверь захлопнулась - на сей раз с надлежащим грохотом. А через пару секунд зазвонил телефон.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

СКРОМНЫЙ ГЕРОЙ

Снимая трубку, Мазур прямо-таки жаждал немедленного вызова по боевой тревоге - можно было бы что-то взорвать, если особо повезет, спалить что-нибудь к чертям собачьим, крушить челюсти и ломать ребра, одним словом, отдохнуть на всю катушку от сложностей быта.

Однако внутренний дежурный самым спокойным тоном, ничуть не частя, сообщил:

- Товарищ капитан-лейтенант, вас спрашивает шестой, у него к вам дело, если вы не заняты. Он на проходной ждет.

- Сейчас спущусь, - сказал Мазур. - Скажите, нисколечко не занят.

- Есть! - вышколенно рявкнул дежурный и положил трубку.

Согласно нехитрой кодовой таблице для третьеразрядных секретов, "шестым" значился майор Ганим, и, хотя Мазур понятия не имел, зачем парнишка заявился без предварительного официального звонка, это была прекрасная возможность отвлечься. Допустимую алкогольную норму Мазур уже оприходовал, а сидеть, таращась на далекие горы за окном и растравляя в себе уныние, не особенно-то и хотелось.

Он достал из гардероба свежую форменную рубашку, взял фуражку со столика, облачился в пару секунд, вышел в коридор. У двери, как дюжину раз допрежь, возник бесплотным духом слуга Али, человек без возраста, бесшумный, вымуштрованный, с обычной своей напряженно-искательной улыбкой и метелочкой из птичьих перьев, готовый тигром ринуться на отдельно взятую пылинку, торчать за спиной, чтобы наполнять бокал, вообще выполнить любой приказ эфенди Мазура.

Эфенди же Мазур, как обычно, почувствовал понятную и простительную для советского человека неловкость. У него никогда прежде не было персонального лакея, да и в дальнейшем, после завершения командировки, вряд ли заведется. Он пожал плечами, выговорив едва ли не извиняющимся тоном:

- Спасибо, Али, ничего не нужно.

- Может быть, госпожа в чем-нибудь нуждается?

"В хорошей выволочке разве что", - подумал Мазур, а вслух сказал:

- Госпожа легла спать и не хочет, чтобы ее беспокоили.

Али с тем же бесстрастием поклонился, бесшумно повернулся и стал удаляться, словно бы не шагая, а паря над полом. Мазур задумчиво посмотрел ему вслед. У него давно уже было сильное подозрение (которое многоопытный Лаврик вполне разделял), что эта услужливая тень попросту приставлена к нему местной спецурой. Как оно всегда в таких ситуациях и бывает, горячая советско-бахлакская дружба и любознательность здешней тайной полиции уживаются в одном пространстве. Опять-таки дело житейское. Генерал Асади, всемогущий шеф Шахро Мухорбаррот, мощной конторы, всосавшей, как пылесос, все, хотя бы отдаленно связанное с охраной порядка и безопасности (вплоть до рыбацких лицензий и пожарной охраны), был, несмотря на молодость, служакой ретивым и энергичным (выучили британцы на свою голову), интересы у него широчайшие, а любопытство неуемное.

В коридоре Мазуру попался Вундеркинд, и оба, охваченные одинаковым неловким колебанием, сухо раскланялись. Ни о какой неприязни и речь не шла, просто никак не удавалось выстроить какие-то неофициальные отношения, выходившие за рамки служебного общения. Впрочем, у Вундеркинда так обстояло абсолютно со всеми - не зря иные за спиной кликали его не

Вундеркиндом, а Роботом, иногда с добавлением краткого непристойного прилагательного. У него словно бы не было обычных человеческих слабостей: от приглашения посидеть за бутылочкой уклонялся, в попытках наладить интимные связи с доступным женским персоналом замечен не был, даже в кинозал не ходил. Никаких точек соприкосновения, мать его...

Выйдя из своего привилегированного закуточка, Мазур спустился этажом ниже, на второй, после недолгого колебания направился к двери комнаты-казармы, где квартировали все восемь его подчиненных. Распахнул ее, понятное дело, не постучав, как в казармах и положено.

Не те у него подобрались орелики, чтобы застать их врасплох. Для постороннего глаза все выглядело благолепно и уставу нимало не противоречило: орлы сидели по четверо на кровати, лицами друг к другу, и Куманек лениво пощипывал струны гитары, а Викинг с живейшим интересом читал толстенный том избранных произведений товарища Л. И. Брежнева. Никто, конечно, не стал вскакивать и вытягиваться в струнку, но на Мазура преданно уставились восемь пар глаз, выражавших полное понимание субординации и готовность немедленно воспрянуть по зову боевой трубы ради отпора любым проискам империализма. Все обстояло согласно другому артикулу петровского устава: "Надлежит каждому своего начальника должным образом почитать, и от подчиненного своего возыметь оное почтение".

С этим все было в порядке. Однако Мазур мог бы ручаться, что за секунду до его появления в потаенное местечко волшебным образом вмиг улетучилась пара бутылочек того же итальянского вермута, а заодно испарились и стаканизаторы, коих несомненно имелось по одному на присутствующего.

В конце концов, ребята имели право чуточку расслабиться - как и он только что. Главное - соблюсти меру и внешние приличия. Посему Мазур, старый служака, не стал особенно принюхиваться и присматриваться, он лишь благодушно проворчал:

- Ну-ну, музицируйте... Айвазовские.

И вышел. Спустился на первый этаж, где возле стола дежурного (вернее говоря, часового, отличавшегося от обычного тем, что дежурный имел право сидеть и курить) нетерпеливо топтался майор Ганим, в шортах цвета хаки и рубашке британского образца, украшенной на богатырской груди одной-единственной медалькой, да и то не боевой, а учрежденной месяц назад в честь двухлетнего юбилея славной народной революции. К великому горю майора, ему пока что не выпало случая отличиться на бранном поле (мелкие перестрелки с диверсантами на северной границе в счет не шли ввиду своей незначительности).

Он вытянулся стойким оловянным солдатиком, браво отдал честь и отбарабанил обычно ему несвойственным официальнейшим тоном:

- Товарищ капитан-лейтенант, мне поручено незамедлительно доставить вас в резиденцию президента республики для срочной встречи с товарищем президентом!

Пожав плечами, Мазур не стал ни противоречить, ни комментировать президент, он и в Аравии президент, - повернулся к дежурному и обыденным тоном сказал:

- Если меня будет кто-нибудь искать, я у президента.

- Понял, - тоже не моргнув глазом, ответил дежурный, видывавший и не такие виды.

Мазур с Ганимом вышли под ослепительное солнце, исходившее дурным зноем, уселись в темно-зеленый "лендровер" (опять-таки из национализированных британских запасов), и смуглый юнец в камуфляже рванул с места. Следом тут же пристроился второй открытый вездеход, битком набитый свесившими ноги за борта автоматчиками, - вовсе не почетный эскорт, а вполне разумная предосторожность в нынешней неспокойной обстановке.

Миновав внутренний КПП, отгораживавший на базе самую секретную зону, шофер поехал потише - тут маневрировало во всех направлениях чересчур уж много военных грузовиков и бронетехники, так что лихачить на легковушке не стоило. Возле одной из кирпичных казарм, построенных британцами на века для своих рядовых, торчала кучка небритых и определенно похмельных молодцов в камуфляже без знаков различия, дюжина индивидуумов рязанско-валдайско-чебоксарского облика.

Мазура они проводили примечательными взглядами, где зависть мешалась с иронией, а похмельная злость на весь белый свет - с долей презрения.

Мазур и бровью не повел. Это была армейская низшая каста - военные советники мелкого пошиба и переводчики столь же незначительного калибра, так называемые хабиры. По большому счету, именно на таких чернорабочих военной машины, безропотных пролетариях очень многое держится и в родном отечестве, и за его пределами, - но это вовсе не означает, что служба их протекает в комфорте и довольстве, как раз наоборот. Мазур для них был очередным отутюженным и наодеколоненным штабным франтом с тепленького блатного местечка, тыловым бездельником, - но ведь не станешь же им растолковывать истинное положение дел, ни права такого нет, ни желания. Словом, он и ухом не повел, перехватив парочку взглядов, исполненных натуральной классовой ненависти, то есть того, чего в Советском Союзе не могло существовать по определению. В конце концов, ему с ними детей не крестить.

Выехав за ворота, машины понеслись по широкой автостраде, проложенной, как легко догадаться, теми же британцами почти исключительно для собственных военных надобностей: до революции иметь личный автомобиль здесь считалось непростительным развратом (если только ты не родич и не приближенный султана или кого-то из владетельных эмиров). Ну, а после революции автомобилизация трудящегося населения пока что числилась, за предпочтением более насущных забот, по разряду светлого будущего. Так что на автостраде попадались либо военные самоходы, либо обветшавшие автобусы почти сплошь альбионских марок (хотя попадались и новенькие советские).

Пейзаж, как уже упоминалось, разнообразием не баловал - главным образом серо-желтый песок да иногда хилые пальмы, неизвестно почему названные великим поэтом "гордыми". Сразу видно, не бывал здесь поэт, в пустынных песках аравийской земли.

До самой столицы их ни разу не обстреляли - а ведь случалось все чаще...

Невредимыми они въехали в город. Сначала петляли по кривым улочкам, мимо глинобитных домиков с окнами во двор. Глухие стены густо залеплены яркими, красочными, аляповатыми плакатами, как один являвшимися не результатом идеологической помощи советских друзей, а исключительно плодом творчества местного агитпропа. Широкоплечие, улыбчивые, белозубые солдаты браво воздевали автоматы; широкоплечие, белозубые, улыбчивые крестьяне браво воздевали кетмени; широкоплечие рабочие нефтепромыслов... белозубые школьники... улыбчивые раскрепощенные женщины Востока... Даже седовласые представители трудовой интеллигенции, браво воздевавшие учебники, циркули и реторты, были не просто белозубые, а все подряд широкоплечие. И за спиной у всех непременным образом вставало разлапистое солнышко, распространявшее лучи на полнеба, - а иногда голубело море, сверкали нефтяные вышки, зеленели кудрявые деревья неизвестного вида и сияли хрустальные небоскребы. Разнообразия ради попадались плакатищи со столь же белозубым, широкоплечим и улыбчивым генералом Касемом, решительным жестом указывавшим соотечественникам единственно верный путь в светлое будущее.

Кое-где плакаты свисали клочьями, содранные быстрым вороватым рывком, или, если были приклеены на совесть, зияли прорехами от чего-то вроде скребков. Всякий раз Ганим при виде такого безобразия страдальчески морщился, не в силах смотреть спокойно на столь явную контрреволюцию - не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом, повреждение плакатов согласно изданным декретам считалось империалистической контрреволюцией и каралось соответственно. Но, как ни старался генерал Асади, недобитые контрреволюционеры каждую ночь являли мурло.

Вскоре потянулись кварталы более европейского облика - "чистая половина" столицы, былая витрина просвещенного правления покойного султана. Здесь уже красовались не одни только рисованные агитки, но и афиши кинотеатров (где перемешались кадры из золотого фонда советской кинематографии с безыдейными поделками Голливуда).

Вот только с одним из кинотеатров ночью определенно приключилась беда высокие витрины выбиты напрочь, вход окаймлен широкой полосой копоти. Опытным глазом Мазур определил, что сюда, несомненно, шарахнули не одну бутылку с "коктейлем Молотова".

- Контрреволюция, - сердито нахмурясь, пояснил Ганим. - Враги широко пользуются невежеством и отсталостью народных масс, тяжелым наследием султана. На афише была девушка в купальнике, и какие-то фанатики ночью... На главном базаре давно уже шептались, но точной информации не поступало.

Мазур хмыкнул:

- У вас там что, мало агентуры? Понизив голос, Ганим с грустью проговорил:

- На главный базар не хватит никакой агентуры, товарищ...

Мазуру в это охотно верилось - он сам там бывал пару раз. В самом деле, необозримая барахолка, исполненная определенной экзотики. Правда, он не углублялся в самые дебри лавчонок и мастерских - ему категорически запретил тот же Ганим, печально поведавший, что в сердце Большого базара может, пожалуй что, пропасть без вести не то что одинокий чужеземец, а целый взвод гвардейцев вместе с парочкой джипов.

Той же нешуточной экзотики был исполнен и один из султанских дворцов в центре города, к чьим главным воротам подлетели машины - и смирнехонько встали под прицелом двух тяжелых пулеметов, установленных за аккуратными стенками из мешков с песком, а также двух орудий серьезного калибра, принадлежавших шестиколесцым броневикам "Саладин", замершим у ворот на манер египетских сфинксов.

Бдительная, хотя и недолгая проверка документов. Обширный внутренний двор с бездействовавшими третий год беломраморными фонтанами поразительной красоты. Повсюду солдаты в черных и красных беретах, еще парочка "Саладинов", пулеметы на треногах.

Султан, понятное дело, был тираном, сатрапом и осколком феодализма. Однако дворцы для него строили прекрасные, ничуть не напоминавшие угрюмые бункеры, и денег на это не жалели.

Залюбоваться можно было белоснежным зданием с узорчатыми башенками, изящными куполами, каменным кружевом галерей и россыпью колонн. В голову поневоле лезла всякая чепуха касаемо джиннов, знойных красавиц в прозрачных покрывалах и злых магрибских колдунов.

Внутри, правда, революционная власть навела должный аскетизм: мозаики остались, но исчезли ковры, золотые светильники и прочая движимая роскошь. Да и мозаичные стены кое-где почти сплошь залеплены плакатами, портретами президента и лозунгами - непонятная Мазуру арабская вязь на синих, черных и алых полосах материи (зеленый цвет во всем, что касалось идеологии, был под негласным запретом, поскольку был тесно связан с исламом, а значит, и с усердно искоренявшимися феодальными пережитками. Без него не могли обойтись разве что в тех случаях, когда приходилось изображать деревья, которых не могли лишить зеленого колера никакие реформы и декреты). Повсюду деловито сновали люди в форме - или, в крайнем случае, в хаки без погон, - кто-то нес бумаги в папке, кто-то просто так, в руках, в обширных залах, превращенных в канцелярии, трещали пишущие машинки, спешили запыленные курьеры, на лестницах и в коридорах статуями застыли народогвардейцы, в черных беретах, с автоматами, с гранатами на поясах. С первого взгляда становилось ясно, что ты угодил в святая святых победившей революции.

По сторонам покрытой изумительным узором бронзовой двери навытяжку замерли часовые. Мазура с Ганимом пропустили сразу, не расспрашивая, - стоявший чуть в сторонке усатенький офицерик, едва завидев входящих, мигнул суровым стражам, и те синхронными движениями отступили на шаг, один вправо, другой, соответственно, влево. После чего вновь застыли, воздев подбородки и тараща глаза куда-то в светлое будущее. Ганим привычным рывком распахнул перед Мазуром тяжелую половинку высоченной двери, вошел следом и остался у входа, вытянувшись на введенный британцами манер: ладони на бедрах, руки согнуты в локтях.

За столом, заваленным бумагами, картами, рисунками и разноцветными папками, Мазур увидел здешнее, прости, отечество, за кощунство, Политбюро практически в полном составе: генерал Касем, генерал Барадж, генерал Асади, генерал Хасан. Пятой и последней была Лейла, хотя и в военной форме, но без всяких знаков различия - при всей своей прогрессивности и тяге к реформам молодые революционеры были мужчинами, притом аравийскими, и присвоить военный чин девушке, пусть даже старой соратнице по конспирации и равноправному члену президентского совета, у них рука не поднялась бы. Хорошо еще, в министры произвели, опять-таки вопреки канонам.

Все пятеро были, на иной взгляд, возмутительно молоды, не старше Мазура, а Лейла с Асади даже младше. Молодые офицеры, выходцы из бедных семей, которых султан и англичане на свою голову выучили в Европе, отчего-то чересчур оптимистично полагая, что эти поднятые из грязи, облагодетельствованные плебеи станут верными псами режима и преданными друзьями британского престола. И дочка преуспевающего архитектора, тоже учившаяся в Европе, где нахваталась бунтарских идей, главным образом левацких (между прочим, ее родной папенька, ярый монархист, пребывал сейчас в эмиграции, откуда регулярно напоминал о себе патетическими подметными письмами, в которых проклинал непутевую доченьку так цветисто и пылко, как это умеют только восточные люди, а также сулил тому, кто ее пристукнет, немаленькую награду в золоте).

В общем, ничего из ряда вон выходящего, подобное уже не раз случалось на всех континентах, за исключением Австралии и Антарктиды, - подпольный штаб, заговор, связные ночной порой, шепоток в казармах, смычка всех недовольных и как апофеоз - молниеносная и страшная атака отлично подготовленных английскими советниками парашютистов, с ходу занявших султанскую резиденцию, арсенал, военное министерство, а заодно и блокировавших на базе британских благодетелей.

Вот только потом, на взгляд Мазура, дело пошло как-то не так. Слишком далеко ребятки шагнули одним махом, феодализм сходу разнесли вдребезги и пополам, а вот построить взамен что-то логичное и упорядоченное как-то не получалось пока. И в результате по ночам в столице вспыхивали перестрелки, и не только на окраинах, обосновавшиеся за рубежом султанские родственники (те, кто в момент переворота оказался за границей и потому уцелел) засылали в страну диверсантов и агитаторов, окраины привычно бунтовали (как все последние три сотни лет), в армии кое-где имело место глухое брожение, а осложнялось все тем, что пролетариата почти что и не существовало вовсе (за исключением кучки нефтедобытчиков), а трудовое крестьянство по причине скудости земель особой выгоды от революции не получило.

Зато трескотни о светлом будущем было изрядно. Даже чересчур. Не одному Мазуру казалось: что-то вертится вхолостую, а что-то совершается зря. Вот только ни он, ни другие, даже повыше его чином, со своим особым мнением не высовывались, трепались о здешних сложностях исключительно за бутылочкой потому что их мнение нисколечко не интересовало тех, кто принимал судьбоносные решения.

Мазур прекрасно помнил, что в иных местах и подобные революции, и их творцы кончили крайне печально (кое-где он побывал сам, а однажды своими глазами видел финал) - и от этого на душе было скверно. Потому что эти ребята ему по-настоящему нравились - молодые, энергичные, как черти, горевшие яростным, неподдельным желанием перестроить все, что возможно, сделать счастливыми абсолютно всех. А уж очаровательная Лейла, словно из "Тысячи и одной ночи"...

Присутствующие отложили бумаги, встали за столом, одергивая френчи. Генерал Касем вблизи, как это обычно водится, нисколечко не походил на парадные портреты и красочные плакатные подобия - под глазами морщинки и мешки, осунувшееся лицо предельно уставшего человека. Остальные выглядели не лучше вот разве что Барадж сиял румянцем во всю щеку да Лейла, как очаровательным девушкам и положено в любых передрягах, выглядела удивительно свежо, хотя пахала не меньше мужиков. Министерство образования в здешних непростых условиях было отнюдь не синекурой, да вдобавок занималось не только просвещением масс, но еще агитацией и пропагандой.

Генерал Касем застегнул верхнюю пуговицу френча, выпрямился и с деловитостью человека, спавшего обычно четыре часа в сутки, громко сказал:

- Прошу внимания, товарищи!

Все встали по стойке "смирно", Мазур в том числе, стараясь не смотреть в темные глазищи Лейлы. Дражайшая супруга в чем-то права: ничего не было, но вот мысли куда прикажете девать?

Касем зыркнул куда-то за спину Мазура, и из-за угла вынырнул бравый полковник столь же юного возраста, подал вождю большую синюю коробку. Воцарилось молчание, все стояли неподвижно.

Мазур стоял навытяжку, подчиняясь общей торжественности момента, хотя до сих пор представления не имел, в чем тут дело и по какому поводу щелкают каблуки.

Касем отчеканил с таким видом, словно с превеликой радостью мог отрапортовать наконец о наступлении полного и законченного светлого будущего, так что с неба вот-вот посыплются жареные перепела и ананасы в шампанском:

- Товарищ капитан-лейтенант! В ознаменование ваших выдающихся заслуг по обороне рубежей Народно-Демократической Республики Эль-Бахлак от агентов мирового империализма и остатков феодальной реакции Революционный Высший Совет принял решение наградить вас высшим военным орденом республики "Звезда отваги"!

Он сделал шаг вперед, одновременно открывая ту самую синюю коробку, достал из нее регалию, выпустил коробку не глядя, и юный полковник, конечно же, успел подхватить ее на лету. Тут только Мазур опомнился, без всяких мыслей и эмоций, подчиняясь скорее въевшимся в подсознание уставным нормам, тоже шагнул вперед, и они встали лицом к лицу. Президент и генерал в одном лице с приобретенной за последние два года сноровкой вмиг прикрепил к его белоснежной рубашке помянутый высший орден: восьмиконечную звезду золотистого цвета со множеством мелких лучиков меж главными, наложенную на перекрещенные сабли, с эмалевым ало-голубым медальоном, на котором во весь опор несся куда-то лихой всадник с воздетой саблей.

Судя по весу чуть-чуть оттянувшей рубашку звезды, она была изготовлена, уж конечно, не из золота или иного драгоценного металла - довольно легкая даже для бронзы. Но, как известно, дареному коню... Люди искренне старались сделать ему приятное, что уж тут привередничать? Вытянувшись еще более, Мазур в последний миг вспомнил здешнюю обрядовую формулу и, едва не выпалив по привычке "Служу Советскому Союзу!", рявкнул:

- Слава революции и народу!

Полковник, успевший за это время куда-то подевать коробку, проворно свернул пробку бутылке с шампанским и наполнил бокалы с проворством опытного официанта. Надо полагать, давно уже состоял при здешнем политбюро. Молодые генералы, как Мазур был наслышан, любили вспрыскивать любое мало-мальски достойное внимания событие вроде сегодняшнего: не столько из скрытого алкоголизма, сколько еще и в знак своего презрения к "средневековым и отжившим" исламским традициям, как известно винопитие решительно запрещавшим. Бокалы из хорошего хрусталя тоненько запели, касаясь друг друга.

С непроницаемым лицом выслушивая поздравления от генералов, Мазур подумал тем временем, что с подобными регалиями дело иногда обстоит самым непредсказуемым образом. В свое время ему уже пришлось запихать подальше в ящик стола две подобных звезды - потому что в тех странах решительно поменялась власть, и победители под горячую руку отменили введенные предшественниками ордена. А вот в третьей стране власть хотя и перешла в руки ярых противников прежнего режима, но все они были сами увешаны ранешними наградами и потому оставили все в неприкосновенности. Человеческая психология, конечно. Мало у кого хватит духу росчерком пера ликвидировать свои же собственные награды.

Он едва успел допить, как высоченная дверь за спиной распахнулась с совершенно неподобающим шумом, влетел человек в столь запыленной форме, что невозможно было определить ее цвет, с болтавшимися на шее мотоциклетными очками - и, не обращая внимания на Мазура, возбужденно затараторил что-то непонятное.

Члены политбюро мгновенно встрепенулись, лица стали озабоченными и тревожными. Асади что-то быстро спросил, и курьер выпустил пулеметную очередь загадочной скороговорки. Дураку было ясно: случилось что-то если и не скверное, то, безусловно, неожиданное, требовавшее немедленного обсуждения. Генерал Касем бросил на Мазура страдальчески-смятенный взгляд, полностью подтверждавший первоначальную догадку, - а Барадж с Асади уже наперебой толковали что-то президенту, судя по некоторым признакам, совершенно противоположное, и ему требовалось не то что срочно принять решение, а хотя бы осознать обе точки зрения... Словом, в одночасье стало не до свежего кавалера - и Мазур стал тихонечко пятиться к выходу, чтобы не добавлять неразберихи.

Он был уже в коридоре, меж безмолвных стражей, когда следом энергичным шагом вышла Лейла, смущенно улыбнулась:

- До чего неловко все получилось. Ты не сердись, пожалуйста.

Общались они, разумеется, по-английски, а в этом наречии, как известно, нет слов "ты" и "вы", каждый раз приходится корректировать по обстоятельствам, как именно обращается к тебе собеседник. Коли уж речь шла об очаровательной девушке, пусть и в ранге министра, Мазур давно уже постановил для себя, что "you" в ее розовых устах означает как раз "ты". Так оно приятнее.

Быть может, так на самом деле и обстояло, поди пойми... Восток - дело тонкое.

- Да что ты, - сказал Мазур. - Я прекрасно все понимаю. Случилось что-то?

- Да нет, глупости, - пожала она плечами с напускной беззаботностью. Просто вопрос требует немедленного решения...

Мимо них размашисто прошагали, почти пробежали трое офицеров, прямо-таки ворвавшиеся в зал заседаний политбюро без стука и при молчаливом согласии стражи. Едва не столкнувшись лбами с передним из них, оттуда выскочил Асади и, махнув рукой стоявшим в углу приемной трем офицерам в синих беретах, поспешил прочь. Офицеры, придерживая огромные пистолетные кобуры, рысцой припустили за шефом. Мазур уверился, что дело все же нечисто - переполох разворачивается нешуточный. Да и Лейла улыбалась, пожалуй, вымученно.

Решившись, она сказала, понизив голос:

- Выступление в пехотном полку, в Джомарате... Нет, никакой это не мятеж, именно выступление... Что-то вроде митинга. Ничего трагического, Асади справится, такое случалось уже, солдаты попросту чем-то недовольны...

- Я понимаю, - сказал Мазур.

И подумал, что такие "выступления" в последнее время подозрительно участились, Лаврик поделился по секрету не далее как вчера. Есть у подобных солдатских митингов поганая тенденция перерастать из количества в качество.

- Если ты не спешишь, зайдем ко мне, - сказала Лейла, отчаянно пытаясь придать себе вид полнейшей беспечности. - Хочу кое-что показать.

Уйти сейчас означало бы ее всерьез огорчить, и Мазур послушно поплелся следом по длинным переходам, мимо бесконечных плакатов и портретов. Встречные таращились на его регалию с нешуточным почтением, а кое-кто даже размашисто козырял: высший орден, да еще с саблями - и в Аравии высший орден.

Кабинет Лейлы был огромен - как все помещения здесь. В султанском дворце попросту не было тесных каморок. Несколько составленных впритык канцелярских столов завалены агитпродукцией во всем ее нехитром разнообразии. Примостившись на уголке самого дальнего стола, юнец в военной форме, в очках, самого что ни на есть штатского вида, сосредоточенно водил кисточкой по огромному листу белоснежной бумаги. Мазур разглядел очередную улыбчивую белозубую физиономию, к которой еще предстояло пририсовать то ли мундир, то ли чистенькую крестьянскую джаббию.

К появлению Мазура, равно как и к сиявшей на груди последнего звезде юнец отнесся с полнейшим равнодушием - ну конечно, штафирка, несмотря на обязательный мундир, пребывает в приступе творческого озарения.

- Вот, посмотри, - сказала Лейла, вытягивая из груды бумаг длинный свиток и умело его разворачивая. - Неплохо, правда?

Мазур присмотрелся с видом знатока. Перед ним, несомненно, был свеженький образец очередного плаката. Двое бравых, улыбчивых, широкоплечих, белозубых военных парня стояли в обнимку, свободными руками воздевая над головами автоматы. Кроме обязательного солнышка, ощетинившегося лучами, как рассерженный дикобраз иглами, добрых молодцев осеняли еще и скрещенные флаги советский и эль-бахлакский. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы тут же сообразить: плакат символизирует братство по оружию. Правда, физиономии у солдатиков были совершенно одинаковыми, местными, - и неведомый живописец (быть может, этот студентик в очках) для пущей наглядности изобразил на фуражке одного красную звезду, огромную, сочную, а второму пририсовал на нагрудный карман френча столь же огромную эмблему республиканской армии (чем изрядно погрешил против правил, касавшихся здешних знаков различия).

- Здорово, - сказал Мазур, чтобы сделать приятное девушке, ждавшей горячего одобрения.

И подумал уныло, сварливо: ну самое время заниматься плакатиками, когда в стране творится черт знает что...

- Сегодня будет митинг на площади Зархоб, - сказала Лейла, то поднимая на него глаза, то опуская взгляд, трепеща великолепными ресницами. - Мне выступать. Если ты ничем не занят, быть может, поприсутствуешь? Я раздобуду нашу форму, чтобы на тебя не обращали внимания, будешь стоять не на трибуне, а внизу, я же понимаю, что нельзя мелькать на людях. Но мне бы очень хотелось...

По ее лицу видно было, что она и в самом деле искренне хочет, чтобы Мазур принял приглашение. Не первое, кстати, - но прежние Мазур дипломатично отклонял...

Показалось ему, или девчонка в самом деле, перехватив его взгляд, чуть зарумянилась? Мазур предпочел считать, что ему привиделось, хотя подобные взгляды наблюдал не впервые. Проще думать, что нет тут никакого кокетства и никакого подтекста, не имевшего ничего общего с идеологией-агитацией, - иначе влипнешь так, что не отмоешься. Специфическая страна пребывания, где обстановка сложнейшая, а политруков и просто болтунов, выразимся деликатно, среди сослуживцев столько, что поневоле станешь жить по правилам пуганой вороны, научила уже кое-чему жизнь на грешной земле, - где сложностей не в пример больше, чем под водой.

Увы, есть вещи, о которых Лейле и заикаться не стоит - чтобы не потеряла детски наивную веру в хрустальную незамутненность идеалов и романтическое величие Старшего Брата.

Она напряженно ждала - загадочная и пленительная восточная красавица, вместо невесомых шелков щеголявшая в военной форме, здешняя комсомольская богиня, Пассионария...

- Я постараюсь, - сказал Мазур. - Если только не сорвут на задание.

И он твердо решил, не полагаясь на отцов-командиров, уже через полчасика сам выдумать себе задание - благо проверить его будет невозможно.

Дверь распахнулась - и, к немалому удивлению Мазура, в обширный зал вошел контр-адмирал Адашев собственной персоной. По всем правилам козырнув Лейле, - она, как-никак, была министром и членом политбюро, а субординацию адмирал понимал твердо - он прямиком направился к Мазуру. На его бульдожьей физиономии, вот чудо, сияла едва ли не искательная улыбка.

"Ни хрена не понимаю", - мысленно прокомментировал Мазур столь несвойственную Бульдогу мимику.

- Кирилл Степанович, едем немедленно, - почти шепотом сообщил ему адмирал на ухо. - Вас по всему городу ищут, Первый распорядился добыть хоть из-под земли...

И Мазур сообразил, что от присутствия на митинге судьба его избавила, так что самому врать и изворачиваться не придется.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

БЕЛОЕ СОЛНЦЕ ПУСТЫНИ

Вертолет стрекочущим призраком несся над самой водой, едва не вспахивая колесами темные волны, не видимый для береговых радаров. На том берегу, куда они направлялись, не было сплошной сети локаторов, равно как и серьезной погранохраны - но все равно, в подобных случаях предосторожности принимаются по максимуму.

Небо над Красным морем, к сожалению, было безоблачным, как большую часть года, усыпанным крупными звездами, - другими словами, погода стояла омерзительная. Давно известно и проверено на опыте, что друзья диверсанта как раз непогодье, тучи, дождь и снег, но вот снега тут и зимой не допросишься.

"Прямо-таки согласно поэме, - подумал Мазур с вялым раздражением. - Их было сильных - семеро, их было смелых - семеро..."

Вот именно, семеро. Семь человек, затянутых в черные гидрокостюмы, со спаренными баллонами на груди, с поднятыми на лбы масками, при всей амуниции, с поклажей и оружием в больших пластиковых мешках, притороченных к поясам линями. Чтобы поменять одну стихию на другую, воздух на воду, потребовалась бы какая-то пара секунд.

Вертолет несся над самой водой, то по прямой, "полетом ворона", то выписывая плавные огромные дуги, - когда локатор засекал впереди случайное судно, зачем-то болтавшееся в море ночной порой. И далеко его огибал, не делая различий меж патрульными военными кораблями полудюжины держав, посудинами контрабандистов и вполне мирными сухогрузами. Сейчас любой свидетель был одинаково неприемлем, потому что они, цинично выражаясь, летели с заранее обдуманным намерением нарушить границу пусть и кукольного, но суверенного государства.

Оно, конечно, не впервой. Рутина. Однако Мазур никак не мог справиться с глухим, устоявшимся раздражением. Лучше уж быть рядовым членом группы, чем командиром, в такой ситуации.

Начать следовало с того, что боевиков, профессионалов при нем было только трое - Куманек, Викинг и Землемер. Лаврик и доктор Лымарь, конечно, неплохо освоили акваланг и оружие, бывали в деле, видывали виды, но, по большому счету, оставались все же дилетантами, нахватавшимися вершков врачом и контрразведчиком.

Но не это главное, не это... Главный источник раздражения звался Вундеркиндом и сидел рядом, касаясь Мазурова бока ножнами кинжала, с совершенно бесстрастным в полумраке лицом - и даже, кажется, подремывал, что говорило о великолепных нервах.

В подобной ситуации Мазур еще ни разу не оказывался. Как говаривал киношный старшина Васков, "хуже нет - власть делить". С одной стороны, Мазур оставался полноправным командиром группы, со всеми вытекающими отсюда полномочиями, властью и обязанностями. С другой - ему навязали в спутники человека гораздо старше него по званию. Формально обязанности вроде бы разделены четко: Мазур командует, а Вундеркинд, представляющий разведку, занимается своей частью программы, каким-то шпиёнством, во всем с Мазуром советуясь, не приказывая, а рекомендуя и по ходу дела посвящая постепенно в те или иные подробности.

Однако любой военный человек согласится, что подобный расклад выглядит идеально только на бумаге. В действительности же ситуация пикантная, щекотливая: вполне возможны будущие конфликты, когда один будет давить на свою роль командира, а второй - на превосходство в чине и более глубокую посвященность в военные тайны. Хватает примеров.

Особенно если учесть, что Мазур - командир, старшой, царь и бог для подчиненных, Наполеон Бонапарт с правом расстрела на месте - до сих пор представления не имел, что они, собственно, будут делать на другом берегу Баб-эль-Мандебского пролива. Знал это один Вундеркинд, что опять-таки не прибавляло Мазуру доброго настроения. Умом он понимал, что все правильно, таковы уж правила тайных войн, военно-разведывательных игр, - но не умом единым жив офицер...

Хорошо еще, соизволили с самого начала сообщить, где им предстоит работать, - в Джаббати. Бывший итальянский протекторат, когда-то отобранный французами у итальянцев, а до того отторгнутый итальянцами от Могадашо (каковое все еще не оставило надежд вернуть утраченные территории). Крохотная страна, юридически суверенная, с французской военно-морской базой, с американским присутствием, кое-как перебивавшаяся с хлеба на квас торговлей кофе и туризмом.

Следовало признать, что подготовили их хорошо - впрочем, как обычно. Неделю вбивали в головы полный расклад ситуации, не особенно и сложный по сравнению с другими уголками планеты.

На Африканском роге вспыхнула и разгорелась очередная войнушка, но в данном случае сюрреализма ей добавляло то, что оба участника, и Могадашо, и Аддас-Абабба, были давними клиентами СССР - и сейчас палили друг в друга из советских орудий, посылали друг на друга советские танки с вооруженной "калашами" пехотой. И, как легко догадаться, обе державы приставали с ножом к горлу к вершителям судеб из Кремля, назойливо и нудно требуя от Старшего Брата определиться наконец, выбрать одну из сторон в настоящие друзья, а другую, соответственно, определить в заклятые враги. Беда в том, что для больших геополитических игр Москве позарез требовались обе страны.

Самая настоящая война. Да вдобавок места эти кишели шаставшими туда-сюда через три границы партизанами, повстанцами и диверсантами - одних засылал к противнику Могадашо, других, соответственно, Аддас-Абабба, третьи хотели отторгнуть от помянутой Аддас-Абаббы северные провинции и провозгласить там великую державу, четвертые, наоборот, стремились присоединить Джаббати к Могадашо, пятые на иранские денежки пытались усилить иранское влияние, шестые стремились к тому же касательно Саудовской Аравии, еще три группировки воевали друг с другом и со всеми прочими. Посреди всего этого безобразия, уворачиваясь от всех конфликтующих сторон, сновали контрабандисты, озабоченные лишь примитивной выгодой, да тенями проскальзывали разведчики доброй дюжины прилегающих и отдаленных держав. И все до единого были для группы Мазура исключительно досадной помехой, а то и опасностью, требовавшей немедленной ликвидации.

Будь он помоложе, служи он поменьше, непременно пытался бы гадать и просчитывать, что ему предстоит делать. Но сейчас, во всеоружии жизненного опыта, даже не пытался ничего вычислять - когда надо будет, узнает. Достаточно и того, что легенду свою он заучил наизусть, так, что от зубов отскакивала: чех на сей раз, несмышленым пацаненком вывезенный родителями на Запад в шестьдесят восьмом году, немало поболтавшийся по Западной Европе и с достижением совершеннолетия пустившийся странствовать по планете в поисках дурных денег. Отсюда кое-какие познания в морском деле (долгонько плавал на третьеразрядных "коробках" под удобными флагами вроде либерийского). Отсюда и незнание "родного" чешского (забыл понемножку в Европах), и неплохое владение английским. Одним словом, легенда неплохая, не хуже и не лучше иных, тщательно проработанная специалистами своего дела и наверняка опиравшаяся на кое-какие реалии: если покопаться в архивах, быть может, и в самом деле отыщется Карел Маржик из Пардубиц, некогда увезенный родителями в Австрию и пустившийся в свое время странствовать по шарику.

У других, соответственно, были свои легенды, о которых никто не знал, кроме них самих и инструктора. Это - на случай, если придется разделиться и поодиночке пробиваться на ту сторону пролива. Ну, а пока они оставались группой, никаких легенд на сей счет не имелось - поскольку все возможные проблемы следовало решать не болтовней и запудриванием мозгов, а огнем на поражение. Трудно, практически невозможно выдумать убедительную легенду для семерки вооруженных людей, крадущихся по чужой земле, - что ни выдумывай, ни одна живая душа не поверит, будто эти лбы с автоматами являются мирной экспедицией, посланной собирать редких бабочек или вести археологические раскопки.

Под потолком мигнула неяркая синяя лампочка, пилот обернулся в своем кресле и вытянул руку, повернув большой палец вниз. Мазур понятливо кивнул и вполголоса скомандовал:

- Приготовиться к высадке!

А про себя покрыл летуна последними словами: мог бы, сокол ночной, выдумать какой-нибудь другой жест, потому что этот как две капли воды походил на тот, каким в Древнем Риме отправляли на бесславное добивание поверженных гладиаторов. Наверняка у пилота были свои достоинства - кому попало такую миссию не поручат, - но вот историю он в школе учил скверно, ручаться можно.

Вертолет повис над темной водой, дверца распахнулась, и семеро один за другим, с высоты метра в полтора булькнули в теплые аравийские волны практически без всплесков, сноровисто и уверенно. Разве что Вундеркинд, как с неудовольствием увидел прыгавший последним Мазур, немного нашумел, подняв брызги.

Вертолет развернулся и мгновенно исчез во мраке. Семеро, буксируя за собой на коротких линях полегчавшие в воде мешки, двинулись вереницей к берегу, до которого было мили четыре. Вундеркинда, как самое слабое звено, поместили шестым, между то и дело оглядывавшимся на него Землемером и замыкавшим процессию Мазуром. Они плыли, погрузившись метров на пять, неспешно и размеренно, и передний, колыша ластами, держал перед собой портативный гидрофон - ненароком угодить под киль совершенно постороннего судна было бы не только чревато, но и унизительно.

Из-за малой глубины мрак был не таким уж густым, над головой дрожало расплывчатое сияние - это свет звезд проникал в воду. Рыбья мелочь бросалась врассыпную, дно постепенно повышалось, вот уже прибрежные водоросли, растущие сплошным ковром, тысячами стеблей скользили по телу.

Потом настал самый критический момент - выход на берег. Те несколько минут, когда любой подводный десант беззащитен, как никогда, - он как бы и не в воде и как бы не на суше, баллоны пригибают к земле, снаряжение следует побыстрее снять, но ты прекрасно знаешь, что именно этого момента и ждет возможная засада, в случае чего всех положат точными очередями в полосе прибоя, потому что не будет времени вновь вскинуть баллоны на спину и уйти на глубину.

Обошлось. Берег был тихим и совершенно пустым, как весь этот прилегающий участок побережья - места малонаселенные, необжитые, суверенная территория Могадашо, то ли еще дружественного, то ли уже нет, кто их там разберет...

Акваланги и прочее подводное снаряжение укрыли в выкопанной у подножия невысоких скал глубокой яме, из профессиональной вредности поместив сверху две неизвлекаемых мины и обработав тщательно разглаженный песок жидкостью из баллончиков, отбивавшей нюх у любой собаки. И, не теряя времени, двинулись в глубь континента волчьей цепочкой - семеро белых людей без документов, в тропической форме песочного цвета без знаков различия, с западногерманскими автоматами, португальскими кинжалами и бельгийскими гранатами. Одним словом, черт знает кто.

Вел Вундеркинд, то и дело при тусклом свете крохотного, с карандаш, фонарика сверявшийся с картой и компасом. Уверенно вел, без малейших колебаний - и Мазур немного успокоился, искренне веря, что настоящая фамилия этого субъекта, будем надеяться, не Сусанин. Они двигались быстрым шагом, почти бегом, а время от времени и в самом деле переходили на точный, рассчитанный бег, тренированно отмахивая километр за километром, пока небо не посветлело, пока звезды не растаяли, используя с максимальной выгодой каждую минутку темноты. Сначала были только скалы и песок, потом начались более приятные места - настоящая, хоть и суховатая земля, трава, заросли невысокого кустарника, корявых кривых деревьев...

Рысцой - бегом, рысцой - бегом, рысцой... Этот отработанный ритм действовал гипнотически, вытравив абсолютно все посторонние мысли и чувства, превратив в автоматы, предназначенные лишь для быстрого перемещения в пространстве и возможной меткой стрельбы при необходимости. Звезды тускнели, таяли.

Вундеркинд внезапно остановился - посреди густой рощицы на вершине обширного холма, остановился спокойно, не подавая сигнала тревоги. Мазур встал рядом. Цепочка сломалась, превратившись в кучку бдительно ощетинившихся стволами, готовых ко всему волков.

Повернувшись к нему, Вундеркинд произнес тоном доброго советчика, отнюдь не командира:

- Думаю, следовало бы выслать разведку. Нам тут предстоит провести какое-то время, пора дать вводную.

"Ну вот и слава богу", - угрюмо подумал Мазур. А вслух тихонько отдал нужные распоряжения.

Когда через четверть часа Землемер с Викингом вернулись, не обнаружив в окрестностях ни единого двуногого, разумного, таившего враждебные намерения существа, Вундеркинд спокойно, даже чуточку беспечно предложил:

- Садитесь поближе. Кружочком, как пионеры у костра. В отличие от юных пионеров вы все, насколько мне известно, гораздо более трезвомыслящие и опытные ребята, прошедшие огни и воды, припечатанные всеми мыслимыми подписками о неразглашении. А значит, не будем тянуть кота за хвост, растекаться мыслью по древу и в сотый раз напоминать, что наша прогулка укутана самыми что ни на есть бдительно охраняемыми военными и государственными тайнами...

Землемер облегченно вздохнул:

- Слава те, господи, а я-то думал, тренировочка очередная...

Он был служакой опытным и дисциплинированным. Мазур вмиг сообразил, что эта поданная ленивым, совершенно штатским тоном реплика имеет целью прощупать Вундеркинда - интересно, как будет реагировать сей неизвестный фрукт? Мазуру и самому было любопытно.

Вундеркинд не изменил позы, не повысил голоса, но в его тоне явственно прозвучал металл:

- Я не командую группой и не имею права отдавать вам прямые приказы, но, на мой взгляд, не время языком чесать.

Тон был насквозь правильный, идеально подходивший для такой ситуации, Мазур не мог этого не оценить: и не вспылил каперанг, лица не потерявши перед чужими, и на место поставил болтуна, и дал понять, что на шее у него не проедешь... Мазур даже ощутил слабое подобие симпатии - именно слабое и именно подобие.

Землемер молчал, как и прочие.

- Довожу вводную, - продолжал Вундеркинд. - Согласно имеющимся в нашем распоряжении данным, правительство Могадашо на секретном совещании позавчера вечером приняло окончательное решение изменить политическую ориентацию. Все договоры с Советским Союзом в самом скором времени будут в одностороннем порядке разорваны.

И он выдержал паузу, отнюдь не театральную: к таким новостям и в самом деле следовало привыкнуть. Учитывая, сколько там наших военных советников и гражданских специалистов, учитывая, что в Барбаре базируется немаленькая эскадра советских военных кораблей и действует база электронной разведки, учитывая, сколько в Могадашо вбухано денег, труда и материальных ценностей.

"Значит, вот так, - подумал Мазур. - Значит, и наши определились. Ну, понятно, нельзя до бесконечности делать вид, будто ничего не произошло, улыбаться обоим. Уходим оттуда, получается? Жаль, ах, как жаль, такое было лежбище... Что ж им мирно не жилось, папуасам, непременно нужно было подраться... А самое пикантное в том, что лидер могадашский - лауреат Международной Ленинской премии "За укрепление мира между народами". Что ж его теперь, медальки лишать будут официальным образом или попросту наплюют, сделав вид, будто и не было никакой такой регалии?"

- Мы с вами находимся вот здесь. - Вундеркинд посветил фонариком на карту, и над ней сдвинулись головы. - Вот это - городок, в восьми километрах к юго-западу отсюда. Вот здесь - мы. До границы с Джаббати - тридцать два километра. В случае, если операция завершится успешно... впрочем, в любом случае уходить мы будем вот этим маршрутом, в Джаббати, через пустыню.

Мазуру пришло в голову, что заминированным аквалангам определенно предстоит пролежать в том месте до скончания веков. И понятно теперь, почему в багаже оказались маскировочные накидки, пригодные исключительно в пустыне.

Вундеркинд продолжал ровным, отстраненным тоном опытного учителя, воспитавшего немало оболтусов:

- Возникает закономерный вопрос: какова в этих условиях роль нашей группы? Ответ несложен. Сюда, в городок, утром приедет один субъект, довольно высокопоставленный сотрудник разведки - не по своему званию, а по занимаемому положению и близости к политическому руководству. Здесь он встретится с другим крупняком, штатным сотрудником ЦРУ. Американский эмиссар придет из Джаббати. Переговоры будут серьезные, гость владеет очень интересной и обширной информацией. По-моему, дальше можно и не объяснять? Или все-таки будут вопросы?

- Которого будем вязать? - спросил Мазур.

- Гостя, разумеется, - ответил без промедления Вундеркинд. - В данных исторических условиях местный нас практически не интересует. Мы и так знаем, чего приблизительно хотят те, кто его сюда послал. А вот гость знает массу такого, что и мы хотим знать. Понятны условия игры? Нужно взять этого стервеца аккуратно и чистенько, чтобы, как говорится, ни один волос с головы не упал, чтобы он выдержал дорогу. Что будет с остальными участниками... негоции, руководство не интересует. Любые издержки нетрудно свалить на приграничных бродяг, которых здесь столько, что в их идейных программах и целях путаются даже серьезные аналитики. Но, разумеется, этот прием увенчается успехом только в том случае, если наша миссия, точнее личности ее участников, останутся тайной. Считаю нужным добавить, что поставленная перед нами задача, по моему глубокому убеждению, не относится к категории неподъемных. У тайной миссии, возложенной на здешнего, есть своя оборотная сторона, несущая в себе крайне благоприятные для нас обстоятельства. В высшем руководстве Могадашо до сих пор нет полного единодушия, та фракция, что накрепко на нас ориентирована, пока что не отстранена от рычагов и кнопок. Следовательно, поездка, которую этот тип предпринял, должна оставаться в тайне не только от союзников, которых они собираются предать, то есть от нас, но и от иных важных персон из здешней верхушки. Он не может взять с собой ни батальон, ни роту, ни даже взвод. Людей с ним будет совсем немного, что облегчает задачу. В городке нет воинских подразделений, ближайшая пограничная часть далековато, и ее ради пущей секретности не будут ставить в известность о столь высокопоставленном визитере. К тому же он свою поездку залегендировал какой-то сверхсекретной миссией на границе. В общем, мы обязаны успеть. И уйти отсюда до того, как подтянутся войска и начнется широкомасштабная облава.

Мазур задумчиво смотрел на розовеющую полоску неба. Давно прошли те времена, когда посвященность в суперзакрытые государственные и военные тайны вызывала у него восторг и ликование. Все теперь обстояло как раз наоборот: очередная тайна, неизвестная подавляющему большинству населения планеты, вызывала тягостное неудобство, сродни ощущению гвоздя в ботинке. Чем меньше знаешь секретов, тем крепче спишь. И все же - до чего жалко будет уходить из Могадашо. Казалось, так прочно там сели, зажав с двух сторон южный выход из Красного моря, натянув нос заокеанским конкурентам и их европейским шестеркам... Жалко.

Вундеркинд сказал:

- А теперь давайте займемся техническими деталями, которые вы просто обязаны знать.

ГЛАВА ПЯТАЯ

БЕЛОЕ СОЛНЦЕ ПУСТЫНИ-2

"Городком", раздумывал Мазур, эту дыру поименовали просто из вежливости. Быть может, для здешних это и городок, а вот для пришельцев из более благополучных краев - жуткая дыра. Десятка четыре легких, как пустые коробки из-под обуви, хижин, круглых и квадратных, с конусообразными крышами, крытыми пальмовыми листьями. Два деревянных здания, на фоне лачуг смотревшиеся едва ли не дворцами. Над крыльцом одного из них уныло повис, скукожившись в пыльную тряпку, государственный флаг, вывеска на другом сообщала, что там разместилась почта. Обоим домикам следовало уделить в свое время определенное внимание: к обоим подходили телефонные провода, а в том, что украшен обвисшим в безветрии штандартом, по данным Вундеркинда, имеется еще и рация.

С возвышенности, откуда они наблюдали в мощные бинокли, давно уже удалось рассмотреть, что пыльные улочки безлюдны и пусты. Большая часть народонаселения в поте лица трудилась на расположенной поблизости кофейной плантации, зарабатывая родине валюту. Все это был народ затурканный, безропотный, и оружия при них не имелось. Весь здешний гарнизон исчерпывался полудюжиной полицейских - да у такого же количества чиновников по здешнему обычаю имелась в кармане пушка. Ничего серьезного, в общем.

Вундеркинд коснулся локтя Мазура, показал в сторону - по дороге, идущей с севера, неспешно шагали два человека в небогатой цивильной одежонке. Для проделавших дальний путь странников они выглядели недостаточно запыленными: ну, разумеется, из Джаббати их доставили сюда вертолетом, бесцеремонно нарушив границы суверенной державы, высадили в нескольких километрах от городка.

Мазур послал соседу вопросительный взгляд.

- Тот, что впереди, - шепотом Сообщил Вундеркинд.

Мазур присмотрелся в бинокль. Лет сорока, больше похож на араба, чем на европейца, выглядит крепким и хватким мужиком, какого с ног одной затрещиной не сшибешь. Его спутник, лет на десять помоложе, судя по всему, был из местных и тоже не выглядел слабачком. Ну, понятно: для таких поручений отбирают не хлюпиков.

Они вошли в городок-деревеньку, миновали две окраинных хижины и скрылись в третьей так бесцеремонно, словно им она и принадлежала. Парой мгновений позже на улицу вышел темнокожий тип, явно хозяин явки, огляделся по сторонам и вновь спрятался.

Две худых собаки, валявшихся посреди улицы, - если только столь пышного названия заслуживала полоса пыльной земли меж разбросанными как попало лачугами - вдруг подняли острые морды, встали и без особой спешки удалились под стену ближайшей хижины.

Послышался шум автомобильного мотора, и меж лачугами показался вызвавший мимолетный приступ ностальгии отечественный открытый "уазик", крашенный в тот же цвет, что и советские армейские машины. Рядом с водителем сидел человек средних лет, в темных очках и зеленом берете с разлапистой золоченой кокардой, с какими-то сверкающими блямбами на полевых погонах. На заднем сиденье разместились двое, тоже в форме, но с гораздо более скромными кокардами на беретах, без всяких украшений на погонах - сразу видно, рядовая непосвященная солдатня. И во втором "уазике" такие же - четверо, вооруженные, кроме "Калашниковых", еще и ручным пулеметом РПГ. Меж ними покачивается тоненькая антенна рации - ага, это следует учесть в партитуре.

"Уазик" с охраной, очевидно повинуясь заранее полученным инструкциям, сразу свернул к зданию с флагом, которое Мазур для пущего удобства сразу окрестил "горсоветом", остановился у крыльца, его мотор замолчал. Судя по раскованным позам солдат, определенно устроившихся подремать, от них никто не требовал повышенной бдительности и зоркого бдения, скорее наоборот, высокий гость их должен был уверить, что поездка рутинная и безопасная, - чтобы не держали ушки на макушке, не присматривались и не прислушивались к происходившему вокруг. Тут переговорщик сам себя перехитрил, скотина этакая.

Передняя машина остановилась, не доезжая метров пятидесяти до хижины, в которой скрылись пришедшие с севера. Субъект с разлапистой кокардой (в дальнейшем простоты ради - Визитер) что-то им спокойно втолковывал. Потом спрыгнул на землю, поправил пояс с черной кобурой, покачался взад-вперед, разминая уставшие за время долгой езды от столицы мышцы, потоптался с видом совершенно уверенного в полнейшей своей безопасности оптимиста, наконец, беззаботно помахивая чем-то вроде изукрашенного стека, прямиком направился к хижине-явке и скрылся из виду.

Пора была работать. Несколькими скупыми жестами Мазур отдал приказ действовать сообразно поставленной недавно боевой задаче - и семеро, разбившись на три группы, двинулись с холма прямо в городишко, бесшумно скользя меж невысоких корявых деревьев, укрываясь в зарослях высокой жесткой травы, пригибаясь и настороженно поводя стволами автоматов.

Все это было, как во сне, когда невесомо скользишь над землей, никому не видимый и защищенный от любых опасностей возможностью в любой миг проснуться. Знакомое, не единожды испытанное ощущение, всякий раз будоражившее кровь чем-то неописуемым для посторонних, непонятным для тех, кто сам такого не пережил.

Стена хижины, сплетенная из каких-то сухих стеблей в палец толщиной, была совсем близко. Мазур бесшумно переместился к ней вплотную, обратился в слух. Внутри слышалась английская речь. Кто-то невидимый спокойно цедил слова:

- Разумеется, вопрос о гарантиях - немаловажный. Но вряд ли ключевой. Я постараюсь пояснить свою позицию. Любая сделка должна устраивать обе стороны... я прав, согласитесь?

"Кто бы спорил", - подумал Мазур мимолетно.

И выразительным жестом отдал приказ.

Примерился, оценил расстояние, траекторию, прочие необходимые параметры - и резко оттолкнулся обеими ногами от земли, взмыл, будто подброшенный мощной пружиной, головой вперед влетел в широкий оконный проем, по причине здешнего жаркого климата не обремененный рамами со стеклами. Грамотно перекатился, вскочил - и ударом тяжелого ботинка под горло выключил самого для него сейчас опасного молодого спутника Гостя. Не оборачиваясь, по специфическому шуму за спиной определил, что Викинг поступил точно так же с хозяином "явочной квартиры".

Да, Гость был ох как непрост! В доли секунды он успел взмыть со служившего ему стулом деревянного, окованного по углам жестью ящика, извернулся, бросил руку под легкую полотняную куртку - но не с Мазуром ему было тягаться. Мазур снес его, как пацан срубает прутом куст лебеды, столь же молниеносным, но гораздо более гуманным ударом, нежели тот, который достался телохранителю, во мгновение ока распрощавшемуся с нашей грешной землей.

Викинг тем временем достал субъекта с разлапистой кокардой, вмиг выдернул нож, подхватил обмякшее тело и опустил на утрамбованный земляной пол так, чтобы не наделать лишнего шума. Они переглянулись. В три секунды ситуация была приведена к требуемому идеалу: ненужные вмиг отправились то ли на небеса, то ли в иное место, согласно своей экзотической вере гораздо более их устраивавшее. А единственный, кого приказано было взять целым и невредимым, именно в таком состоянии и находится. Вырублен, но живехонек, кости не поломаны, печенки не отбиты. Жестоко, но в полном соответствии с полученными приказами. В таких играх о морали и прочих слюнявых излишествах приходится забыть.

Теперь предстояло самое трудное - уйти с добычей, не схлопотав свинца в организм. Мазур на цыпочках прошел к дверному проему, закрытому какой-то пыльной рогожкой, прислушался.

Снаружи стояла совершеннейшая тишина, ленивая, знойная. Все проделано было достаточно бесшумно и быстро, чтобы охрана что-то заподозрила. А, собственно, почему они должны были встревожиться, даже заслышав что-то вроде падения тела? Их наверняка не инструктировали сломя голову нестись на выручку при любом подозрительном шуме.

Викинг, как огромная кошка, вымахнул наружу. Мазур, оставив автомат свободно болтаться на ремне, отхватил ножом два куска подходящей длины от мотка нейлоновой веревки, в темпе связал пленнику руки-ноги, закрепил путы хитрыми узлами, поднял оглушенного - здоровый все же, черт! - и головой вперед вытолкнул в окно. Там его принял Викинг, взвалил на плечи и, пригибаясь под нешуточной ношей, затрусил в заросли высокой сухой травы.

Вундеркинд его прикрывал, держа автомат уверенно, как человек опытный. Мазур выпрыгнул в окно и двинулся в арьергарде, то и дело оглядываясь. Сначала к ним присоединились двое, потом еще двое, до того располагавшиеся так, чтобы при необходимости накрыть огнем и машины с охраной, и "горсовет" с почтой.

Когда они удалились от населенного пункта на добрый километр, Мазур почувствовал мимолетную гордость. Все прошло так чисто, что для законной гордости были все поводы. Добыча покоилась на спине тяжело дышавшего Викинга, расстояние меж наглыми агрессорами, нарушившими за короткое время кучу местных законов и норм международного права, и сонной деревушкой, пышно поименованной городом, увеличивалось с каждой секундой, а там все еще ни о чем не подозревали и не подняли тревоги.

Автоматная стрельба, долетавшая уже на пределе слышимости, глухо затарахтела в покинутом ими городишке, когда они были уже километрах в пяти, бежали тяжелой трусцой сквозь редколесье. Сущая канонада - патронов не жалели, от злости и бессилия лупили в белый свет, как в копеечку, чтобы хоть что-нибудь сделать. Мазур на бегу цинично ухмыльнулся. Со столь мизерными силами, какие остались в городишке (коему, учитывая близость кофейной плантации, лучшего названия, чем Кофейник, и не подобрать), нечего и думать организовать настоящую облаву. Вокруг Кофейника - необозримые необитаемые пространства, покрытые лесами и кустарниками, скалами и песком. Поди сыщи! С вертолетами в провинции небогато, мобильных пограничных групп для грамотного прочесывания недостаточно, тут потребуется не менее дивизии, да и то...

Последнее Мазур додумывал, распластавшись на жесткой траве под низеньким корявым деревцем - раньше, чем мозг успел принять рассудочное решение, тело само среагировало на шум вертолета.

Медленно поворачивая голову, он высматривал спутников. Все было в порядке: никто не остался на ногах, грамотно завалились под деревья, в переплетение кустов.

Метрах в ста правее взлетела земля и переломанные куски корявых веток. Упругий гул вертолетного винта прошел в той стороне, удаляясь, - потом с невероятной быстротой приблизился, справа налево прокатился, казалось, над самой головой. Вжимаясь щекой в жесткую, незнакомо пахнущую траву, Мазур осторожненько вывернул голову - и успел разглядеть в разрыве меж реденькими кронами стремительно промчавшуюся темно-зеленую тушку "земляка", вертолета огневой поддержки "МИ-24", именуемого в просторечии "крокодилом".

"Крокодил", как легко догадаться, и лупил наугад по зарослям, побуждаемый тем же стремлением хоть как-то отреагировать на наглую вылазку пришедших из-за кордона империалистических наемников, несомненно стремившихся помешать социалистическим преобразованиям в Могадашо - а кем же еще непосвященные могли считать Мазура со товарищи?! Неизвестная банда вломилась в пограничный городок, злодейски изничтожила офицера правительственных войск и еще двух мирных граждан. Тут и гадать нечего. Несомненные агенты мирового империализма, мать их за ногу!

Самое смешное, что за рычагами "крокодила" наверняка сидели не наспех обученные местные кадры, а бравые летуны, приносившие ту же присягу, что и Мазур, - очень уж ловко вертолет носился над зарослями, временами поливая их огнем из всех бортовых причиндалов, очень уж уверенно кружился. Советских советников здесь раз в десять больше, чем в Эль-Бахлаке...

Вот только ничего это для Мазура и его спутников не меняло. Ничегошеньки. Сейчас вертолет был для них доподлинным врагом - даже если в кабине свои, раскрываться перед ними нельзя, да и не поверят, откровенно-то говоря.

Должно быть, покойный Визитер все же подстраховался - под каким-нибудь убедительным предлогом выпросил вертолет у советских друзей, еще ни сном, ни духом не подозревавших, куда разворачивается данная держава. Что-нибудь вроде: "Товарищи, я иду на связь с нашим доморощенным Штирлицем, операция опасная, есть нешуточные подозрения, что чертовы империалисты вмешаются, и, если я не выйду на связь через четверть часика, жмите на выручку..."

Что-нибудь вроде этого - дешево и сердито. На месте покойника сам Мазур выдумал бы примерно такой же финт.

Вертолет досаждал еще минут двадцать, утюжа небо над зарослями во всех направлениях, - однако его хаотичные перемещения все более смещались вправо, удалялись от укрывшихся в лесу, пальба раздавалась все реже, а там и гул утих. Летуны явно посчитали, что сделали все возможное в данных обстоятельствах. Да и топливные баки у них не бездонные...

На всякий случай они еще не менее получаса лежали под деревьями и в кустарнике, опасаясь возможного подвоха.

...Когда время повернуло к вечеру, они уже были на территории суверенной республики Джаббати, углубившись в ее пределы достаточно глубоко, чтобы не опасаться погони. А здешних пограничников тем более не следовало опасаться: как поведал Вундеркинд, они в здешние места стараются особенно не соваться.

И Мазур местных погранцов вполне понимал. Места вокруг простирались не просто неприглядные - по самой сути своей враждебные человеку, просто-таки омерзительные. Кажется, для верующих именно так и выглядит здешний ад: раскаленные пески, из которых временами вздымаются обточенные пыльными бурями каменные столбы, белое солнце над головой, невыносимая жара. Глаза резало даже через темные очки (которыми заботливо снабдили и драгоценную добычу), в глотке пересохло, вдыхаемый воздух казался шершавым и драл легкие, как наждак, пыль скрипела на зубах, несмотря на то, что они замотали лица накидками-куфиями.

Восемь человек брели по пустыне, механически переставляя ноги. Строго через каждые четверть часа, по команде Мазура, они позволяли себе по доброму глотку подсоленной воды из фляжек - и тем же лимитом ограничивали пленника, давным-давно шагавшего самостоятельно, со связанными руками, соединенного веревкой с идущим сзади Викингом.

Пленник вел себя в общем покладисто, первое время, очухавшись, он попытался было показывать характер - не хотел идти, валился наземь, очень быстро сообразив, что является именно добычей, а не предназначенной на заклание жертвой. Его быстро перевоспитали, применяя не самые гуманные, но безусловно действенные средства, причинявшие нешуточную боль, но не опасные ни для жизни, ни для здоровья. В результате он потопал своими ножками - зато, благо рот ему не затыкали, принялся усиленно щупать своих пленителей: заводил разговоры на трех языках, пытаясь прокачать, с кем все же имеет дело, то сулил немалые деньжищи за свою свободу, то стращал всеми мыслимыми карами.

И все это - в высшей степени профессионально, стараясь не разозлить, не вывести из себя, оперируя скорее намеками, чем прямыми угрозами, виртуозно балансируя на невидимой жердочке. Мазур со временем убедился, что Вундеркинд был прав: да, это фигура, не шестерка какая-нибудь, не мелюзга.

Говорливой добыче попросту не отвечали, предоставив болтать сколько влезет, - а когда надоел, угомонили подзатыльниками, опять-таки не влекущими вреда для жизни и здоровья. Понемногу он заткнулся - надоело получать плюхи после очередной реплики или вопроса. Весьма даже не исключено, что он все же сделал из происходящего какие-то выводы: ну, скажем, убедился, что его похитители люди уравновешенные, не истерики, а команда у них дисциплинированная и сплоченная. Профессионал может сделать определенные выводы как из ответов на свои вопросы, так и отсутствия таковых ответов вообще.

Ноги вязли в песке, голову пекло. Ослепительное, классически белое солнце над головой вызывало уже лютую ненависть. Хотелось в Арктику или Антарктиду, к пингвинам, торосам и белым медведям, к восхитительному, пронзительному холоду... Только теперь Мазур осознал во всей полноте, что должен был испытывать закопанный по самый подбородок бедолага Сайд - и его передернуло поневоле.

Шагая чуть сбоку от невеликой колонны, он присмотрелся к вверенному его заботам подразделению. Пошатывались, конечно, исходили потом - но не заметно пока, чтобы кто-то готовился рухнуть в обморок. Даже пленник шагал бравенько вряд ли ему хотелось протянуть ноги в этом аду, он был из тех, кто за жизнь цепляется зубами и когтями, это уже ясно...

В конце концов Мазур наметанным взглядом обнаружил-таки слабое звено - в лице Вундеркинда. Молодой ас тайной войны скорее сдох бы, чем в том признался, но Мазур видел, что тот находится на пределе. Он был здоровым, спортивным парнем, но вряд ли проходил регулярную спецназовскую подготовку, как остальные шестеро - и сейчас это сказывалось. Дух, конечно, пытался господствовать над бренным телом, Вундеркинд, ожесточенно закусив губу, изо всех сил пытался переставлять ноги, как нерассуждающий автомат. Но опытный Мазур начинал все больше тревожиться за слабое звено. В случае простого обморока вытащат, как миленького - ну, а вдруг с кабинетным деятелем приключится что похуже? Лымарь уже дважды совал Вундеркинду соответствующие пилюли, повинуясь едва заметным жестам Мазура. Первый раз Вундеркинд пытался ерепениться, - но доктор в силу профессии был непреклонен, и вторично все прошло глаже.

И тем не менее... Мазур ускорил шаг, насколько это было возможно, поравнялся с Лымарем, вопросительно показал глазами на Вундеркинда. Эскулап ответил тревожным взглядом, с сомнением покачал головой.

Мазур лихорадочно искал приемлемый выход. Приободрился, увидев впереди кучку выветрившихся скал, напоминавших пучок изъеденных голодными мышами свечей. От них падала тень, достаточная, чтобы разместиться всем.

Он свистнул - получилось, несмотря на пересохшее горло, - и указал в ту сторону, недвусмысленно приказывая устроить привал. От членораздельной речи старательно воздерживались, учитывая любопытство пленника.

Люди повернули в ту сторону - судя по движениям, с превеликой охотой. Только Вундеркинд остался, ждал, пока Мазур с ним поравняется. Дождавшись, убедился, что они достаточно далеко от группы, свистящим, песчаным шепотом выдавил:

- Не время останавливаться, нужно идти... Взгляд его пылал фанатическим блеском - крайняя стадия служебного рвения - но вот пошатывало молодого таланта довольно явственно.

- Нас что, поджимают сроки? - тихонько спросил Мазур. - Вы же сами говорили, что связной будет ждать от утра и до обеда, с запасом времени на неожиданности... Судя по карте, мы вполне успеваем.

Все равно, лучше подальше убраться из этих чертовых мест.

Мазур присмотрелся к нему, что-то для себя определив, спросил со всей возможной деликатностью:

- Каперанг, душа моя, вы когда-нибудь работали под открытым небом, на ландшафте! Понимаете, о чем я ?

Увидев гордо вздернутый подбородок, он уже не сомневался, что угадал правильно.

- Какое это имеет значение? - сверкнул на него глазами Вундеркинд.

- Между нами говоря, большое и принципиальное, - сказал Мазур столь же деликатно. - Говорят, вы отличный специалист своего дела. Я уважаю специалистов, сам такой. Вот только так уж исстари повелось, что кабинетный опыт - одно, а работа в поле - совсем другое... Поверьте старому бродяге. Это не самая лучшая тактика - стараться покинуть место, которое тебе не нравится, напрягая все силы и выбиваясь из нормального ритма. Плавненько нужно выбираться, плавненько. На земле столько поганых мест... К чему галопировать?

- Осталось всего километров десять, а там пойдут нормальные земли.

- Вот именно, - сказал Мазур. - Отдохнем немножко и двинемся дальше. Ну к чему нам идти на принцип, упрямством тягаться? Давайте притираться друг к другу.

- Если вы намерены из-за меня...

- Глупости, - сказал Мазур насколько мог убедительнее. - Вы-то тут при чем?

- Не считайте меня вовсе уж оторванным от жизни теоретиком. Я прекрасно понимаю, что такое - равнение на тихохода, как-никак служу на флоте...

- Это все от жары, - сказал Мазур. - Мозги плавятся, всякая чушь в голову лезет... Я берегу группу, а все остальное - фантазии. Пойдемте. Отдохнем с полчасика и дальше двинемся, благо дело к вечеру, скоро гораздо прохладнее станет.

И, не дожидаясь ответа, решительно направился прямиком к длинной тени, в относительной прохладе которой уже разместились все остальные, включая пленника, по-прежнему связанного с Викингом прочной пуповиной.

Окинув его хозяйским взглядом, Мазур подумал, что ценная добыча, до сих пор не доставлявшая хлопот, начала вести себя довольно беспокойно: араб ерзал, оглядывался в поисках то ли нежданных избавителей, то ли возможности для бегства, вертел головой, гримасничал.

Может, примитивно писать хочет, подумал Мазур, с удовольствием вытягиваясь в тени, - песок здесь по сравнению с тем, что располагался на солнцепеке, казался чуть ли не ледяным, и это было невыразимо приятно. Нужно, пожалуй, спросить, мы люди не гордые, если что, и штаны поможем расстегнуть, и агрегат подержим...

Пленник вдруг упал набок, прижался ухом к песку с таким видом, словно выслушивал не слышимые прочим инструкции. Обеспокоившийся было в первый миг Мазур тут же успокоился: это не обморок и не истерика, глазами лупает, поганец, вполне осмысленно, и на лице, пожалуй что, отражается некая работа ума...

А вот с ним самим, самокритично признаваясь, что-то нехорошее определенно происходило. Показалось, что жара усиливается, будто кто-то выкручивает регулятор на максимум, воздух становится не просто сухим наждачным, все вокруг - унылые пески, скалы, торчащие обломки камней, люди приобрело явственную красноватую окраску, словно Мазур смотрел через цветные стекла. И солнце, еще недавно ослепительно белое, выглядело тусклым, багрово-алым, воздух будто затягивало красновато-желтой мглой.

Мазур прислушался к своим ощущениям. Странно. Ничего похожего на дурноту, головокружение, никаких симптомов теплового удара или подкрадывающегося обморока. А меж тем весь мир вокруг стал багрово-красно-желтым, они словно бы оказались то ли на Марсе, то ли на вовсе уж экзотической далекой планете.

Остальные тоже, приподнявшись, вертели головами и переглядывались с беспокойством. У Мазура создалось впечатление, будто все прочие видят то же, что и он. Что за чертовщина?

Пленник, отчаянно извиваясь, приподнялся и сел.

- Идиоты! - завопил он по-английски. - Вы хоть понимаете, что происходит?! Только не притворяйтесь местными макаками, у вас вполне европейский вид, вы обязаны понимать... Шобе! Идет шобе, болваны! Рожи хотя бы замотайте!

Он принялся дергать головой, явно пытаясь захватить зубами край белой в серую полосочку куфии, прикрыть лицо.

Все вокруг было багрово-алым, желто-кровавым, жара достигла немыслимых пределов.

Охваченный внезапным озарением - всплыли в памяти кое-какие рассказы инструктора, -Мазур плюхнулся на живот и прижал ухо к песку. Услышал однотонный, растущий, усиливающийся шум, словно под землей раскочегаривался исполинский дизель. Со всех сторон послышались протяжное шипение, шорох, посвист...

- Мериси, идиоты! Шобе! Самум! Приподнявшись, Мазур, уже знавший все наперед, заорал что есть мочи:

- Закрыть лица! Очки надеть! Мордой в землю!

И, не медля, сам размотал накидку пленника, укутал ему физиономию, бросил Викингу:

- Смотри за ним!

Обернулся. С севера, из тех мест, куда они направлялись, вставала полоса почти непроницаемой багровой мути, заволакивавшей небо с пугающей быстротой. На ее фоне вдруг поднялись, дрожз, трепеща, колышась, контуры какого-то дворца, белоснежного и прекрасного, с минаретами по бокам и заостренными яйцевидными куполами. Мазур знал, что ему не мерещится, что он и в самом деле это видит, существующее независимо от его мозга.

Белоснежный дворец - кажется, перед ним разъезжали всадники в развевавшихся плащах - вырос до исполинских размеров, Мазур словно смотрел на него сквозь колышущееся марево раскаленного воздуха. И исчез - вмиг, словно выключатель повернули.

А через пару секунд на них обрушился самум.

Стало темно, как безлунной облачной ночью. Жара окутала, стегая по лицу и телу миллионами твердых крупинок, песчаные струи рванулись из-под распростершегося на земле Мазура так яростно и словно бы осмысленно, что показалось на миг, будто его поднимает в воздух, крутит, уносит в небеса. Иллюзия была столь убедительной, что он вцепился в землю растопыренными пальцами.

Весь мир утонул в посвисте жаркого песчаного вихря. Прижимая к лицу накидку, Мазур отчаянно втягивал воздух, откусывал его большими глотками - и словно бы тонул в песке, как-то проникавшем сквозь плотную ткань в уши, рот, под одежду...

Во всей его прежней жизни не имелось аналогов и примеров. Он лежал посреди бешеной круговерти песка, собрав всю свою волю, чтобы справиться с первобытными страхами. Вспомнив о своих командирских обязанностях, поднял голову, подставив лицо струям хлещущего песка, попытался хоть что-нибудь рассмотреть вокруг.

Напрасно. Ничего не видно, кроме осязаемого, плотного мрака, царапавшего лицо и тело мириадами песчинок.

Мазур отшатнулся - прямо перед ним, вынырнув из мрака, появился высокий одногорбый верблюд, развернулся боком, глядя сверху с тупым презрением. Внутри похолодело - брюхо у дромадера оказалось распорото, оттуда свисали серые петли кишок, глаз не было, они зияли кровавыми ямами. А на спине у него сидела полуголая женщина, едва прикрытая лоскутьями темно-синего трепещущего плаща, невероятно красивая, с невероятно хищной улыбкой. Как она держалась на спине верблюда в непринужденной позе, непонятно - давно должно ее сдуть порывами ветра.

Она вытянула к Мазуру руку, повернула ее ладонью вверх, нетерпеливо пошевелила пальцами, словно звала за собой. Верблюд стоял неподвижно, рука женщины удлинялась, удлинялась...

Умом он понимал, подробно вспомнив наставления инструктора, что мистика и чертовщина тут ни при чем, что это примитивная галлюцинация, вызванная самумом, - но все было так явственно, реально, близко, что сердце заходилось от ужаса.

Он рухнул лицом вниз, накрепко зажмурившись, конвульсивно хватая ртом раскаленный, насыщенный песком воздух. Ничего не мог с собой поделать - ждал, что вот-вот в воротник ему вцепятся холодные длиннющие пальцы, взметнут на верблюда, уволокут неизвестно куда, к песчаным чертям и мертвецам...

И лежал так долгие-долгие часы, без мыслей и эмоций, судорожно хватая воздух.

Потом ему подсказали чувства - скорее звериный инстинкт, чем человеческий разум, - что вокруг определенно происходят перемены. Мазур не без труда разлепил веки, отчаянно заморгал от рези в глазах. Чертов песок набился под накидку, под очки. Довольно много времени прошло, прежде чем он кое-как протер глаза, содрогаясь от боли при каждом прикосновении. Слезы потекли ручьем, он видел мир расплывчатым, колышущимся, но это было все же лучше, чем слепота.

Когда стало еще легче, он первым делом бросил взгляд на часы. Долго таращился на секундную стрелку ~ нет, она исправно кружила по циферблату, часы не стояли. Но если им верить, самум продолжался всего двадцать две минуты! А казалось, несколько часов...

Он приподнялся, сел на корточки, выгребаясь из кучи наметенного песка. Там и сям точно так же барахтались его спутники, протирая глаза и охая, выплевывая песчаные кляпы. Мазур машинально считал шевелившихся - все до единого, включая пленника, добросовестно ворочали ручками-ножками, приходя в себя, хотя физиономии у них... Ну, у него, надо полагать, рожа не лучше. Он вспомнил женщину на верблюде, и Мазура прямо-таки затрясло...

Опамятовавшись немного, вернувшись в подобие рассудочной готовности к любым сюрпризам, он покосился на Вундеркинда с вялым злорадством: гений разведки сидел на песке белый, как полотно, выпучив глаза, что та кошка из детского стишка, беззвучно открывая и закрывая рот, что та рыбка из другого стишка. "Вот так-то, - подумал Мазур. - Теория, мой друг, суха... А ты попробуй по-нашему - мордой в грязь, и ползком по ней, родимой, да подольше..."

Мир вокруг выглядел уже вполне нормально - если только это определение применимо к необозримым просторам горячего песка, освещенным ослепительно белым солнцем. Ландшафт изменился - где намело высоченные барханы, где появились длинные ямы. Старательно шаря взглядом по пескам, Мазур поймал себя на том, что высматривает следы верблюда с распоротым брюхом, - и зло отплюнулся, прогоняя наваждение.

Хотя коленки подгибались и во всем теле стояла отвратительная слабость, он выпрямился, прочно утвердившись ногами на песке, приосанился и рявкнул намеренно грубо:

- Ну, отдохнули? Кончай валяться, шагом марш!

Не последовало ни возражений, ни нытья - люди покорно поднимались, выстраивались в цепочку прежним порядком.

- Отставить! - рявкнул Мазур так, что любой держиморда-унтер позавидовал бы. - Сели все! Оружие почистить!

Все это было, конечно, произнесено по-английски, конспирации ради. Глядя, как подчиненные проворно отмыкают магазины и лязгают затворами, выбрасывая патроны из стволов уже привычными, автоматическими движениями, Мазур понял, что вверенное ему подразделение преодолело пресловутый психологический шок. Главное - не давать передышки, вовремя занять руки привычными манипуляциями и давить на мозги привычными командами-и наплевать на любые самумы с их миражами и призраками. Нет, но до чего явственно мерещилось...

Они выступили в путь через четверть часа.

И почти сразу же напоролись.

Выйдя из-за выветрившейся скалы, они чуть ли не нос к носу столкнулись с похожей цепочкой людей, числом девять - пропыленная униформа песчаного цвета, мешки за спиной, укутанные куфиями худые смуглые лица, черные слезящиеся глаза.

Их разделяло метров десять, не больше. Автоматы с той и с другой сторон мгновенно поднялись. Мазур вмиг определил, что неизвестные вряд ли представляют собой регулярное воинское подразделение - одежда из одной каптерки, но вот с вооружением полный разнобой: тут и "Калашниковы", и парочка старомодных английских винтовок, и французские тарахтелки не самой последней системы, и обшарпанная "эм-шестнадцатая"...

А потом он вычислил командира чужих - по взглядам, которые на того искоса бросали эти поджарые, худые субъекты, чьи пальцы точно так же закостенели на спусковых крючках. Впился в него изучающим взглядом - как и тот в Мазура. Возраст определить трудно, видны только черные злые глаза над краем пропыленной куфии, - но их старшой не производил впечатления неопытного юнца. Стоял спокойно, подобравшись, как зверь, готовый к любым неожиданностям, к любому обороту дела. "Калашников" замер абсолютно неподвижно, уставясь на Мазура черным зрачком.

Они щупали друг друга взглядами, одновременно, синхронно пытаясь за какие-то секунды внести столько ясности, сколько возможно, понять встречного, прокачать, выбрать тактику.

"Это не держава, - окончательно уверился Мазур. - Не армия, не погранцы, в общем, не ведомство. Такой уж у них вид. Такое уж впечатление производят. Партизаны хреновы, а? Идут куда-то по конкретному делу, в точности, как и мы..."

Это напоминало встречу двух зверей, одинаково сильных, ловких и безжалостных - и вовсе не настроенных драться просто так, ради самого процесса. Работали какие-то глубинные инстинкты, не имевшие ничего общего с интеллектом хомо сапиенса.

Один Аллах ведает, как назвать то, что меж ними двумя пролегло, - то ли псевдонаука телепатия, то ли немалый жизненный опыт, помноженный на те самые звериные инстинкты. Мазур ни за что не смог бы описать словами, как и почему он пришел к такому выводу, - но он совершенно точно знал, что случайные встречные сами не рады этакому вот рандеву, что у них своих забот выше головы, и они отнюдь не горят желанием устроить баталию неизвестно с кем...

Медленно-медленно, держа палец на спусковом крючке, он сделал шажок в сторону. Точно так же поступил и командир чужаков. Угроза слабела. В напряженной тишине, с автоматами наизготовку две группы расходились - плавными, осторожными шажками, будто перемещались по минному полю с многочисленными растяжками, и ожидая подвоха, и пытаясь как-то дать понять противнику, что драться не собираются. Старались не всполошить резким движением, нечаянным взглядом...

Разошлись. Одни медленно отступали влево, другие вправо. Расстояние меж ними росло. Не поворачиваясь спиной, не опуская оружия, обе группы втянулись каждая в свою расселину меж высокими сухими скалами. И потеряли друг друга из виду.

Люди Мазура без команды рванули бегом, размеренно и сторожко. Наверняка так же поступили и чужаки. Медленно отпускало сумасшедшее напряжение, пот струился по щекам.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГОСПОДА ОТДЫХАЮЩИЕ

Никак нельзя сказать, что Мазур верил в Бога - скорее уж в силу профессии допускал его существование как версию, поскольку по роду службы обязан был для многих ситуаций допускать массу разных вариантов. Как бы там ни было, какая-то высшая справедливость на свете все же имелась. И проявила себя не далее как сегодня. Стоило только видеть, в каких условиях они все очутились после пережитого в пустыне ада.

Мазур сидел в плетеном кресле, положив ноги на легкий столик, и в руке у него был высокий стакан, до краев наполненный кока-колой, и до половины медленно тающими кубиками льда. А неподалеку, только руку протяни, чуть слышно журчал высокий белоснежный холодильник, в котором льда хватило бы на всех, хоть горстями грызи. Под потолком размеренно вращался огромный вентилятор, распространяя волны приятной прохлады. И это был не сон - самая доподлинная явь, причем этот райский уголок достался им на халяву - домик был оплачен теми, кто их сюда привез, то есть, легко догадаться, родной разведкой, причем никто не станет требовать от них письменных отчетов и квиточков на каждую казенную инвалютную копеечку. Ну, не благодать ли?

Мазур посмотрел на сидевшего напротив Вундеркинда - тот откровенно блаженствовал, откинувшись в кресле, прикрыв глаза, - перевел взгляд на высокое окно, за которым открывался великолепный пейзаж: берег с аккуратными мостками и дюжиной разноцветных моторок, лазурная гладь моря, по которой скользили яхты под высокими белыми парусами. Совсем далеко, у самого горизонта, двигалось судно под не различимым отсюда флагом, судя по очертаниям - танкер.

Умный человек, как известно, прячет лист в лесу. Чья-то мудрая голова рассудила, что надежнее всего будет спрятать группу спецназовцев с ценной добычей не в каком-нибудь стоящем на отшибе домике или в портовых закоулках, а, наоборот, забросить их совершенно открыто на относительно недорогой, многолюдный приморский курорт. Туда, где люди постоянно сменяются, где царит вавилонское смешение наций и рас, где звучат самые экзотические наречия и никто никому не удивляется.

Выбравшись из песков и преодолев еще километров двадцать, попав в места, где трава и деревья уже не выглядели какими-то уникумами, они выслали разведку в указанное Вундеркиндом место. Вернувшаяся вскоре разведка доложила, что там стоит большой синий микроавтобус. Воспрянувший Вундеркинд выдал дальнейшие инструкции, и они какое-то время уже в полном составе наблюдали за машиной. Потом двое без всякого шума прокрались туда абсолютно незамеченными и в три секунды скрутили двух сидевших в ней типов. На место прибыл Вундеркинд, заключил, что все нормально, засады нет - и они наконец загрузились в микроавтобус всей теплой компанией. Помятых типов освободили. Они, как люди тертые, не особенно и обижались.

Какое-то время ушло на то, чтобы избавиться от старой одежды и облачиться в новую - цивильную, легкомысленно-пляжную, как и положено мирным курортникам. Оружие укрыли в тайниках, оставив необходимый для возможных дорожных осложнений минимум, и микроавтобус понесся на запад.

В нем ехали уже никакие не спецназовцы, а польские туристы из старинного города Гданьска, бывшего вольного Данцига, из-за которого в Европе приключилась не одна война. В подтверждение чего все имели при себе должным образом выправленные паспорта с египетскими, суданскими и джаббатийскими визами.

Откровенно говоря, маскировка была топорная - никто из них не владел польским достаточно хорошо, чтобы выдать себя за ляха. Даже Мазур, чьи далекие предки хотя и происходили из Речи Посполитой, но перебрались в Российскую империю еще до того, как вышеупомянутую Речь соседи начали кроить на кусочки, как именинный торт. Был риск нарваться на взаправдашнего поляка - нет на земном шаре такого уголка, где бы совершенно неожиданно поляк не обнаружился. Был риск в силу какой-нибудь случайности угодить под колпак местной контрразведки страна была крохотная и, откровенно говоря, независимая наполовину, но спецслужбы и тут имелись, как же без них?

Риска хватало. Но выбранная легенда отнюдь не рассчитана на долгое оседание, а документы - на то, чтобы их предъявлять кому-нибудь посерьезнее дорожного полицейского. Им предстояло проторчать тут не более суток, - а затем незаметно для окружающих кануть в неизвестность.

Зато имелись и плюсы. Во-первых, от поляков традиционно ждут всевозможных чудачеств - и заранее прощают им любую эксцентричность. Во-вторых, при необходимости можно болтать на русском, выдавая его за польский, - человек несведущий разницы и не поймет. И, наконец, можно было великолепно замотивировать свое поведение. Нет ничего удивительного в том, что поляки не валяются на пляже, не бороздят на белопарусной яхте морскую гладь и не едут на экскурсии к историческим достопримечательностям. Дело все в том, что они по исконному польскому обычаю засели всей компанией в домике и пьянствуют водку. Поляки они или кто? Национальная традиция, знаете ли... А что, можно отдыхать как-то по-другому?

Для пущего правдоподобия все декорации были на месте - куча бутылок на столе, груда закусок, магнитофон, услаждавший слух отпускников шедеврами польской эстрады. Весь реквизит опять-таки скрупулезно подготовлен заранее невидимыми соучастниками, с коими так никогда в жизни и не придется встретиться.

Мазур старался не смотреть в сторону бутылок - поскольку в таком деле эрзацы неуместны, на столе стояла натуральнейшая водка нескольких сортов, старка, коньячок, настойки. Душа болела от того, что попробовать это добро так и не придется - шутки кончились, они были на работе, следует приготовиться ко всему на свете, и в этих непростых условиях никак не годится вводить в организм сорокаградусные, а то и покрепче, нектары.

Сидевший в уголке Куманек, судя по горестному виду, в точности разделял сожаления Мазура, - но по дисциплинированности мыслей вслух ни за что бы не высказал. Остальным было легче, они отсыпались в другой комнате перед ночным дежурством, если не считать доктора Лымаря, добросовестно исполнявшего роль заботливой няньки при своем пациенте.

Только когда они благополучно смылись с пленным, Мазур наконец сообразил, зачем руководство включило в группу еще и Лымаря. Их эскулап как-никак был особым доктором - мог и вылечить почти все на свете, что только поддавалось врачеванию в полевых условиях, а мог и мастерски провести кое-какие другие процедуры, при виде которых старина Гиппократ наверняка слег бы с инфарктом.

Сразу, как только они разместились в микроавтобусе, Лымарь извлек свою аптечку, которую во всех передрягах берег, как зеницу ока, попросил подержать клиента и вкатил тому пару уколов, в завершение накапав в рот какой-то желтоватой дряни.

Пленник очень быстро перешел в крайне примечательное состояние: временами он, судя по всему, отлично осознавал происходящее вокруг, все видел и понимал, но в то же время членораздельно говорить не мог, и координация движений у него разладилась полностью. Лежал себе в уголочке, водя глазами вправо-влево, с блаженно расслабленной физиономией, и девяносто девять человек из ста с первого взгляда приняли бы его за вдрызг пьяного. Наличие такого вот типчика в развеселой польской компании никаких подозрений вызвать не могло слабое звено среди выпивох, и не более того, в любом застолье хоть один такой да отыщется, и не обязательно среди поляков.

В общем, довезли благополучно, в домик заводили, словно персонажа какой-нибудь кинокомедии, - двое его бережно тащили, разражаясь беспричинным хохотом и пошатываясь, следом шел

Вундеркинд с охапкой позванивавших бутылок, за ним валили остальные, помахивая легкими объемистыми сумками с покоившимися в них автоматами, а замыкал процессию Мазур, добросовестно горланивший с разухабистым выражением лица:

- Запшегайце коней в санки,

мы поедем до коханки!

Юж, юж, добраноц, поедем юж на добраноц!

Песенку эту он не извлек из родовой памяти, а вычитал где-то, но какое это имело значение? Главное, провожавший их в домик вежливый и бесшумный прислужник вряд ли что-нибудь заподозрил. Нет сомнений, что стучал тут каждый второй из обслуги, не считая каждого первого, - но тут уж ничего не поделаешь, дело житейское, вполне обычное на таких курортах. Не возбуждать подозрений - и все обойдется.

Они и не возбудили. Судя по тому, что прислужник, осклабясь, добросовестно попытался воспроизвести парочку польских ругательств (вполне возможно, искренне веря, что поддерживает светскую беседу), поляки тут же отметились и вели себя, надо полагать, в полном соответствии с национальными традициями. Две симпатичных девушки, выглянувшие на шум из окошка соседнего домика, судя по их веселому фырканью, тоже не отметили никаких несообразностей.

Помянутое окошко Мазур видел краем глаза в щелочку меж легкой занавеской и рамой. Заметив там движение, он протянул руку, взял гитару из реквизита и громогласно добавил польского колорита:

- Плыне, Висла, плыне по польскей равнине, и допуки плыне, Польска не загине...

На вопросительный взгляд Вундеркинда показал глазами на окно. Вундеркинд поднялся гибким кошачьим движением, подошел к окну, потянулся, изображая беззаботную праздность. Вернувшись к столу, сел не на прежнее место, а рядом с Мазуром, тихонько поинтересовался, почти не шевеля губами:

- Ничего не заметили?

- Ничего подозрительного, - сказал Мазур серьезно. - Ну, а чего вы ожидали? Мрачных типов с поднятыми воротниками и в темных очках? Если нас вычислили и обложили, вокруг будет исключительно народец, подозрений не вызывающий, одни маски...

- Сам знаю, - пробурчал Вундеркинд. - Получше вас.

- Вот я и говорю... - пожал плечами Мазур. - Вы-то как думаете, могли нас вычислить? Вы ж разведка, обязаны все на свете знать.

- Вашими бы устами... - поморщился Вундеркинд. - Кто ж знает...

Мазур подумал с отстраненным профессиональным цинизмом: если о их миссии узнали неведомыми путями и готовят сейчас капкан, то, рассуждая со знанием дела, здесь и будет их последняя пристань, выражаясь интеллигентно, полный и законченный звиздец. Оказавшись запертым в облаве посреди такого вот местечка, уже не вырвешься. Штурмовые группы со всех направлений, приданные снайперы, несколько колец оцепления, акваторию, разумеется, блокируют, хренову тучу хваткого народа нагонят, и будешь тут торчать, как пельмень на тарелке. Останется лишь из кожи вон вывернуться, чтобы прихватить с собой на тот свет как можно больше народу - по крайней мере, не так обидно будет рапортовать кому-нибудь на той стороне: а вдруг есть все же та сторона, и кто-то согласно уставу принимает рапорты от новоприбывших... Как бы это местечко ни звалось, дежурный при входе есть наверняка, со всеми уставными причиндалами: мохнатый хвост там или белоснежные крылья.

- Внимание! - сказал Мазур тихонько. - Что? - встрепенулся Вундеркинд. Дремавший в углу Куманек моментально ожил

и, повинуясь жесту Мазура, шмыгнул бесшумно в соседнюю комнату, чтобы в темпе сыграть там подъем.

- Она идет к нашему крылечку, - сказал Мазур. - Та, из соседнего домика. Второй пока не видно. Одна. Подозрительных предметов при ней не усматриваю.

Вундеркинд с непроницаемым лицом опустил руку на пояс, где под пестрой рубашкой у него, понятное дело, был заткнут за пояс пистоль с глушителем. Через несколько секунд в дверь громко, бесцеремонно постучали.

Они обменялись взглядами. Мазур встал, пошел открывать. Мимоходом взял со стола откупоренную бутылку, набрал в рот старки и брызнул на рубашку для запаха, мысленно передернувшись от такого кощунства.

Едва он приоткрыл легонькую дверь, девушка с длинными светлыми волосами энергично протиснулась мимо него в комнату. Пока она шла, Мазур, разумеется, три раза мог бы сломать ей лебединую шейку или прикончить каким-нибудь другим, не менее молниеносным и эффективным способом, - но спешка в таких делах ни к чему.

Она присвистнула, углядев натюрморт на столе, помотала головой и безмятежно произнесла по-английски:

- Ну вы даете... Основательно, - спохватилась. - Эй, а вы по-английски-то понимаете? А то жил тут до вас такой... Непонятно кто. Ни на одном человеческом языке не толковал... но по заднице хлопать порывался.

- Понимаем, - сказал Мазур. - И даже говорим иногда.

На ней были белоснежные шортики и легкомысленно завязанная узлом на загорелом пузике пестрая рубашка, весьма аппетитно распахнутая. Вся она была загорелая, вертлявая и симпатичная, как чертенок, даже убивать жалко, если что, не дай бог.

- Точно, говорите... Вы кто? А то, я слышала, песню пели на каком-то экзотическом наречии...

- Поляки, - сказал Мазур доброжелательно. - Польша - это, как бы вам объяснить... Если выехать из Парижа и держать все время на восток, никуда не сворачивая...

- Я студентка, - чуточку обиделась она, - университета. Так что примерно представляю, где ваша Польша... Возле Германии, а? Я имею в виду, возле красной.

- Точно, - сказал Мазур.

Она засунула ладошки в тесные карманы шортов и, покачиваясь с пятки на носок, с любопытством оглядывала комнату. Из соседней вернулся Куманек, гостеприимно кивнул и уселся на прежнее место. Судя по его виду, в соседнем кубрике в темпе сыграли побудку. Жить этой киске, ежели что, оставались секунды...

- Точно поляки?

- Не сойти мне с этого места, - сказал Мазур, перекрестившись на католический манер, как и следовало приличному поляку. - Я - Юзеф, это вот Рышард, - показал он на Вундеркинда, - а там, в углу - Янек. Можем паспорта показать.

- Зачем? Я же не полицейский... - сказала она, ухмыляясь во весь рот. Поляки? Здорово. Экзотично, я имею в виду. А я - Джоанна, только не зовите меня ни Джо, ни Анна, я этого терпеть не могу. Канада, Квебек.

Выговор у нее, и в самом деле, был специфически канадский... или какой-то спец грамотно поставил ей именно канадский выговор, как Мазуру когда-то ставили австралийский. Могло быть и так, и этак. Верить в их положении нельзя никому и ничему.

- А остальные где? - спросила она, озираясь с детской непосредственностью. - Мы в окно видели, вас много было...

- Спят, - сказал Мазур. - Утомились в дороге.

- Ага, понимаю... - Она смешливо окинула взглядом натюрморт на столе. Я поляков мало встречала, но анекдотов про них наслушалась... Парни, вы не гомики, а?

- Бог миловал, - сказал Мазур с искренним омерзением. - С чего вы взяли?

- Сидите тут взаперти и хлещете это ваше пойло с непроизносимыми названиями... А как же насчет того, чтобы жизнь прожигать на экзотическом курорте?

- Такая уж у нас национальная традиция, - сказал Мазур непринужденно. Когда приезжаем на новое место, следует непременно выпить как следует, иначе счастья не будет. Вы хоть и из Канады, но, судя по имени, из англичан? Вот и прекрасно, что мне вам объяснять? Сами должны понимать, Джоанна, какая упрямая и цепкая штука - национальные традиции...

- Ага, понятно... А они что, по-английски совсем не понимают? Эти двое, я имею в виду? Сидят, как истуканчики.

- Почти не понимают, - сказал Мазур. - Я тут самый способный к языкам, отмечу без ложной скромности.

- Ну да, язычок у вас подвешен... - кивнула незваная гостья не без подначки.

Время шло, а она так и торчала посреди комнаты, не чувствуя ни малейшей неловкости, - то ли скучающая кукла, живая и непосредственная до ужаса, то ли... С ходу не определишь, пока не грянули события.

- Слушайте, э... Джузеф... А вы, часом, не разбираетесь во всякой бытовой технике? У меня в домике вентилятор барахлит, то вертится, то замрет, а жара такая, что никакого спасу...

- Ну, вообще-то... - осторожно произнес Мазур.

- Да разбираетесь, сразу видно! Вон вы какой... основательный. Не зайдете ко мне посмотреть, что с ним?

Мазур еще осторожнее сказал:

- Здесь же наверняка есть специальные люди...

- Да ничего они не умеют, научена горьким опытом! Только и знают, что чаевые сшибать за каждый чих! Нет, правда, не посмотрите? Может, там и дел-то на пару минут?

Момент настал щекотливейший. Весьма даже не исключено, что их начали растаскивать. Или возжелали взять языка, под благовидным предлогом выманить к соседям, а там уже от спецназовцев не продохнуть, по всем шкафам затаились, под потолком висят, люстрами прикинувшись...

Мазур оглянулся на Вундеркинда. Тот после мгновенного колебания едва заметно кивнул. Ах, ты ж сволочь, ласково подумал Мазур. Прекрасно понимаешь, что это - великолепная проверочка. Если там засада, то никакой неопределенности не останется, пойдут события, вот и не останется никакой неопределенности. А впрочем, я на его месте рассуждал бы точно так же, живца послал бы, не моргнув глазом - что поделать, служба такая...

Выходя следом за шустрой девицей, он вынул из-под ремня пистолет и, не глядя, швырнул его Куманьку, заранее зная, что тот поймает. Судя по отсутствию стука об пол, так и произошло. Пистолет ему пока что без надобности. Если в соседнем домике засада, то, во-первых, от них пистолетом не отобьешься, во-вторых, у засады и без того достаточно будет при себе стволов, которые можно в темпе национализировать, а в-третьих, без единой улики на теле есть шанс дурку гнать какое-то время.

Не голова у него сейчас была, а сплошная вычислительная машина, быстродействующая, не имевшая ничего общего с обычным человеческим мозгом. Он смотрел, как вихляет аппетитная попка в обтягивающих шортах, - и в то же время прикидывал, как встретить, если кто-то прыгнет на спину из-за того дерева, кинется в крохотной передней, рванется заламывать руку из-за дверцы шкафа.

"Бляха-муха, а если это проститутка? - пришло ему в голову вдруг. - На хорошем курорте всегда навалом проституток любого цвета кожи и вполне невинного облика. С ней же рассчитываться придется, а у меня - ни копья. Интересно, у Вундеркинда есть заначка? Нет, если возникнет намек на деньги, то нужно в темпе голубым прикинуться или на самую передовую идеологию сослаться. Может скандал устроить, кто-то из обслуги, а то и полиции у таких пташек определенно прикормлен..."

Никто на него так и не кинулся. Комната с низкой широкой постелью; закрытой смятым пестрым покрывалом, была пуста. На столике слева красовался примечательный натюрморт -несколько бутылок местного вина, окруженных тарелками с закуской.

Перехватив его взгляд, Джоанна, не моргнув глазом, пояснила:

- Работников надо кормить, правда? У меня отец фермер, так что я понимаю. А ты вдобавок из-за "железного занавеса", где, везде пишут, люди ходят полуголые и голодные... - Она с сомнением пожала плечами: - Но у вас на столе столько всего... Не похожи что-то на голодающих... А может, вы видные коммунисты или кагебисты?

- Мы - моряки, золотко, - сказал Мазур не медля. - А моряки, надо тебе сказать, всегда заколачивают приличные деньги, что у вас, что за "железным занавесом".

И с любопытством на нее уставился: насколько мог судить по богатому жизненному опыту, жрицы платной любви моряков обожают - мало кого можно так качественно выдоить, как поддавшего морячка. Ну, проявит она свою сребролюбивую сущность?

Нет, она с милой гримаской произнесла совсем другое:

- Значит, и у вас есть люди, которые хорошо зарабатывают? А я думала, у вас так ужасно... Не жизнь, а сущий ад.

Припомнив один из своих любимых романов, Мазур без зазрения совести выдернул оттуда цитату:

- Ну, почему уж сразу и ужасно? Разве что навернется кто-нибудь с пятого этажа. Но это и в Канаде чревато неприятностями, а? Вот видишь...

- Ты, часом, не собираешься вести коммунистическую пропаганду? - с любопытством спросила она.

- Вот уж чего не умею, того не умею, - совершенно искренне сказал Мазур. - Когда нормальный парень видит такую девушку, как ты, у него на уме что угодно, только не пропаганда, неважно чья... Ну, что там с вентилятором?

Вентилятор и правда застыл под потолком в полной неподвижности и безмолвии. Джоанна с наигранной беспомощностью пожала плечами, бросила лукавый взгляд:

- Смотри сам, ты же мужчина...

Мазур присмотрелся. Для того чтобы поставить диагноз, хватило секунд пять. Выпрямившись, он протянул не без ехидства:

- Понимаете ли, мисс Джоанна, вентиляторам, как и другим электроприборам, свойственно работать только тогда, когда вилка воткнута в розетку. А если она выдернута и лежит рядом на полу, вентилятор ни за что крутиться не будет...

- Как интересно! - воскликнула Джоанна с видом полной и совершеннейшей невинности. - Кто бы мог подумать! Вот что значит понимающий мужчина в доме... А как теперь сделать, чтобы он завертелся?

- Элементарно, - сказал Мазур, нагнулся и воткнул вилку в розетку.

Вентилятор моментально завертелся. Выпрямившись, Мазур покачал головой и процедил:

- Интересные дела...

Джоанна стояла уже без пестрой блузочки, в одних коротеньких белоснежных шортах, заложив руки за голову, отчего самые выдающиеся ее прелести проявляли себя во всей красе, - загорелая везде, куда достигал взгляд, невозмутимая, хитро прищурившаяся.

- Вот, кстати, об этнографии... - произнесла она как ни в чем не бывало. - Этнография меня всегда интересовала. Что делают поляки, увидев симпатичную блондинку в одних шортиках, давно потерявшую невинность?

Если она рассчитывала смутить трепетную душу славянина из-за "железного занавеса", то крупно промахнулась - видывал Мазур подобное не единожды, в руках держал...

Он ухмыльнулся и преспокойно ответил:

- Поляки, солнышко, в таких случаях очень даже запросто могут с блондинки и шортики снять, а потом кучу всяких фривольностей сотворить.

- За чем же дело стало? - перехватив взгляд Мазура, она вдруг фыркнула: - Эй, ты, часом, не подумал, будто я из профессионалок? Честное слово, я бескорыстная любительница. Просто понимаешь ли... Потом мы все будем ужасно респектабельными и примерными - муж, карьера, репутация, дети... А пока я еще беззаботная студентка, нужно оттопыриться так, чтобы было что вспомнить. Мы с подругами здесь уже шестой день, от скуки остервенели - ну нет подходящих парней, и все тут, одни уроды да женатые в компании супружниц... Ну?

Мазур по-прежнему допускал за происходящим ловушку, любой хитрый ход неизвестно чьих спецслужб, - но что поделать, ситуация требовала немедленных действий. А посему он, не колеблясь, подхватил легкомысленную студенточку в охапку и переправил на постель, уже через несколько секунд убедившись, что блондинка она самая натуральная. Все последовавшее за этим как нельзя более вписывалось в концепцию дружбы народов вообще, и польско-канадской в частности. Дружба народов проходила пылко, разносторонне и с фантазией, наглядно опровергая брехню западных пропагандистов о том, что две социальные системы разделены непроходимой пропастью, а западный мир и советский блок никогда не смогут найти меж собой общий язык. Видали б они...

Прошло довольно много времени, прежде чем дружба народов получила некоторую передышку, и представители двух социальных систем умученно успокоились, лениво поглаживая друг друга.

- Точно, на следующий год поедем в Польшу, - заключила Джоанна, умело охальничая пальчиками. - Может, там все не так и ужасно?

- Да ну, какие там ужасы...

- А меня там не начнут вербовать, если я в Польше буду с тобой спать? Сфотографируют украдкой...

- Глупости, - сказал Мазур. - Ты что, знаешь какие-то секреты?

- Да никаких я секретов не знаю. Просто пишут так...

"Самое интересное, что у меня абсолютно те же подозрения, - подумал Мазур. - Возможно, и не контрразведка. Возможно, это просто девочка-вербовочка. Вербушечка мелкого пошиба, работающая по тем, кто приезжает из-за "железного занавеса". Вот смеху-то будет, если нас сейчас щелкают, и нынче же ввечеру какой-нибудь скользкий хорь начнет этими фотографиями в харю тыкать. Ну и завербуемся от имени пана Юзефа, что нам стоит? Пусть ищут потом в Польше, пока пятки до задницы не собьют..."

Дверь громко стукнула, и он машинально напрягся, - но тут же подумал, что всполошился зря, спецура постаралась бы войти совершенно бесшумно.

И точно, вместо хмурых типов со стволами наперевес появилась блондинка в красном бикини - не та, что выглядывала утром из окна вместе с Джоанной, незнакомая какая-то. Мазур со свойственной полякам стыдливостью быстренько прикрыл кое-что простыней, зато Джоанна и ухом не повела, раскинувшись в непринужденной позе. Только повернула голову:

- Это Алиса, из нашего университета. Алиса, это Джузеф, он поляк, представляешь?

Алиса, присев на краешек постели и меряя Мазура бесстыжим взглядом, поинтересовалась:

- Судя по твоей довольной физиономии, сделан почин?

- Ага, - сказала Джоанна. - А учитывая, что у них там еще куча симпатичных парней, дела обстоят и вовсе прекрасно.

- Можно, я пока к вам присоединюсь?

- Да сделай одолжение, - хмыкнула Джоанна, усаживаясь в постели и потягиваясь.

Глянув на Мазура с потребительским интересом, Алиса притянула к себе Джоанну, погладила по груди, и подружки принялись целоваться взасос с большой сноровкой, выдававшей немалую практику. Стало ясно, что Мазура вот-вот затянут в вовсе уж растленные буржуазные забавы. Он в принципе был и не против ситуация вынудила, так что нечего опасаться взбучки по партийной линии, - но хорошо понимал, что сослуживцы сидят сейчас как на иголках, гадая о его судьбе, просчитывая все мыслимые варианты и ожидая самого худшего. Делу время, потехе час...

Он бочком-бочком соскользнул с постели, прежде чем до него успели добраться расшалившиеся подружки, смаху запрыгнул в штаны и стал продвигаться к двери. Едва не налетел на третью жиличку - довольно симпатичную шатенку в коротком пестром платьице, вежливо посторонился.

- Джузеф! - с укором позвала Джоанна.

- Милая, великолепная! - проникновенно сказал Мазур. - Ты была прекрасна, я тебе безмерно благодарен, но мы, поляки, люди ужасно старомодные. Что поделать - католическая страна, застарелые предрассудки... Для меня это уже чересчур, я лучше назначу тебе свидание, и мы будем романтически гулять вдоль морского берега.

Он галантно раскланялся и выскочил наружу под взрыв девичьего хохота. Успел еще услышать, как Алиса жизнерадостно пообещала:

- Ничего, сами доберемся...

Ханжески закатив глаза, Мазур размашистыми шагами направился к своему домику, ни о чем особенно не беспокоясь. Существовала, конечно, слабая теоретическая вероятность, что за время его отсутствия всех остальных повязали враги, но ей противоречили два железобетонных практических факта. Во-первых, захвати кто-то в плен группу, ни за что не оставили бы Мазура разгуливать на свободе, с девочкой развлекаться. Во-вторых, если бы его друзей попытались брать всерьез, ни за что не застали бы врасплох. Не те ребята, какое коварство враг ни измысли. В случае чего шум стоял бы сейчас на десять верст в округе, отовсюду торчали бы ноги незадачливых агрессоров, мирные туристы с воплями разбегались бы подальше от канонады ополоумевшими толпами, и пламя вставало бы до небес.

Он шагнул через порог, встретил профессионально настороженные взгляды Вундеркинда и Лаврика. Сменивший Куманька Викинг бдительно прилип к окну.

- Итак? - без выражения спросил Вундеркинд.

- А что там спрашивать? - ухмыльнулся Лаврик. - Насколько я могу судить по своему скромному жизненному опыту, вон те пятна у него на шее в народе именуются засосами. Эвон как жемчужные зубки отпечатались... - Он прищурился. И она, конечно же, не мешкая сделала к тебе вербовочный подход, ты размяк и в темпе Родину продал за смешные деньги...

- Вот за это я тебя и люблю, - устало сказал Мазур. - За твой неиссякаемый оптимизм и веру в людскую порядочность.

- Работа такая, - спокойно сказал Лаврик.

- Нет уж, милый друг, - сказал Мазур убежденно. - Не на мне ты заработаешь очередную звездочку, не надейся.

- Да я и не надеюсь, - сказал Лаврик. - Просто не хочу форму потерять. А заодно не мешает напомнить, что тебе отписываться придется.

- Я так понимаю, она вас затащила в постель? - бесстрастно поинтересовался Вундеркинд.

- Ага, - сказал Мазур. - Простите уж, я не особенно и сопротивлялся. Ну подумайте сами, какой нормальный курортник будет сопротивляться?

- Проститутки?

- Любительницы, - сказал Мазур. - Студентки. Профессионалке, как легко догадаться, мне нечем было бы платить, и она меня сразу выставила бы без всяких цигель и ай-люлю... Девочкам скучно, и они, по их собственному выражению, хотят как следует оттопыриться. Как оно на курортах во всем мире и происходит. Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Вундеркинд никак не отреагировал на столь кощунственное употребление святых для всякого советского человека цитат. Он только спросил деловито:

- Вы стопроцентно уверены, что с ними обстоит именно так, как обрисовали?

- Я ни в чем не могу быть уверенным, - сказал Мазур ему в тон, так же деловито и отстранение - Просто пока что абсолютно все происшедшее укладывается именно в эту версию. И ничего пока ей не противоречит. Не то что вербовочных подходов, но даже провокационных разговоров...

- Внимание! - сказал Викинг, не отворачиваясь от окна. - Они идут, все трое.

Вундеркинд преспокойно распорядился:

- Быстренько налейте себе по рюмочке. Натюрморт выглядит очень уж... нетронутым. Кто поверит, что нормальные люди, разгульные поляки не коснулись этого великолепия?

С превеликой охотой выполняя приказ, Мазур промычал:

- Коли уж на то пошло, кто поверит, что славяне пьют водку рюмками...

Дверь распахнулась без стука, и ввалилась вся троица соседок, хихикая и подталкивая друг друга: впереди Джоанна, за ней Алиса в том же бикини и третья, державшая сразу четыре бутылки вина. Джоанна без церемоний прильнула к Мазуру, крепко обняла за талию, по-хозяйски положила голову на плечо и спросила:

- Интересно, среди вас есть замаскированный чекист, который должен за всеми следить, чтобы потом сослать парня в Сибирь за то, что он со мной переспал? Имейте в виду, если есть, я потом такой тарарам в газетах подниму.

Лаврик, не моргнув глазом, ответил светским тоном:

- Мисс, вы определенно насмотрелись старых фильмов. Нас, поляков, за границу ездит столько, что чекистов на всех не напасешься, ни один секретный бюджет не выдержит.

Шатенка, не тратя даром времени, непринужденно уселась Вундеркинду на колени, обвила шею голой загорелой рукой и обворожительно улыбнулась с видом примерной девочки, которой только что подарили новую куклу. Наблюдавший эту сцену Мазур воспрянул духом: дело определенно принимало оборот, при котором никому и в голову не придет потом попрекать персонально его проявленной моральной неустойчивостью.

Алиса потянулась и сообщила:

- Парни, не будем ходить вокруг да около. К нам с визитом доброй воли приходил ваш представитель, - она кивнула на Мазур, - и произвел самое хорошее впечатление. Поэтому давайте-ка наплюем на политиков, они еще сто лет не договорятся, и, не дожидаясь потепления отношений на официальном уровне, внесем свой вклад в польско-канадскую разрядку... Штопор у вас есть?

Вундеркинд, сделав правой рукой почти неуловимое движение ("Это он пистолет перемещает, чтобы восседающая у него на коленях бесшабашная студентка случайно не наткнулась", - догадался Мазур), ответил со всей галантерейностью:

- Поляк без штопора - что арабский шейх без гарема. Юзеф, посмотри там...

И послал Мазуру выразительный взгляд. Деликатно освободившись от повисшей на нем белокурой подруги, Мазур вышел в соседнюю комнату. Пленник распростерся на постели, пребывая в уютном наркотическом забвении, а трое бодрствующих воззрились на Мазура с немым вопросом, дисциплинированно ждали конкретных приказов.

Штопор на столе и в самом деле отыскался - казенное роскошное никелированное устройство, ничуть не похожий на своего убогого советского собрата затейливый механизм. Подхватив его, Мазур шепотом распорядился:

- Посматривайте тут. На всякий случай, если заглянут, дрыхните беспробудным алкогольным сном...

- А это не будет подозрительно? - спросил доктор Лымарь, завистливо косясь на дверь, из-за которой доносился девичий смех.

- Что-нибудь придумаем по ходу, - сказал Мазур. - Ушки на макушке, мало ли что...

Он закинул на плечо расстегнутую сумку, прижал локтем боковины, чтобы не выглядывал автомат. Покосился на ближайшую постель. На ней в лучах утреннего солнышка безмятежно дрыхли в обнимку Джоанна и шатенка Мишель, не обремененные одеждой. Мазур заботливо -как-никак, не чужие - укрыл их огромной простыней. Алиса посапывала на соседней койке -самая моторная и неугомонная из трех, но снадобье доктора Лымаря, украдкой подброшенное красоткам в бокалы на исходе ночи, и не таких с ног сшибало. Самый простой и гуманный вариант - спать будут до вечера, если не дольше, не убивать же их в самом-то деле, коли уж они оказались именно теми, за кого себя выдавали. Хорошие девочки, подумал Мазур с мимолетной сентиментальностью. Простые, как перпендикуляр. Захотели оттопыриться на полную - и оттопырились. Так, что дым стоял коромыслом и никто из группы в стороне не остался (исключая, понятное дело, одурманенного пленника, про которого соврали, что он единственный в компании наркоман, а вдобавок импотент).

После всех ночных забав - от которых вмиг поседел бы любой советский замполит и, будь его воля, разогнал бы товарищей офицеров по чукотским и среднеазиатским гарнизонам - Мазуру полагалось бы испытывать одни лишь положительные эмоции. Но он, как и все остальные, чувствовал, что запомнит эту ночку на всю жизнь вовсе не по эротическим причинам. Нервотрепка выдалась жуткая. Потому что до самого конца, до завершения банкета не было уверенности, что это не коварный ход империалистов, вознамерившихся повязать их тепленькими и расслабленными. Об этом в процессе следовало не забывать ни на секунду, слушать краем уха и косить краем глаза - а если кто-то считает, будто это легко, пусть сам попробует.

И только теперь наступила полная ясность, очистившая шальных девчонок от всех подозрений, но не станешь же их будить и извиняться за то, что все это время вынуждены были допускать самый скверный вариант и считать всю троицу подставой контрразведки.

- Пойдемте, пожалуй? - спросил Вундеркинд нейтральным тоном, тем самым старательно подчеркивая, что он четко понимает пределы своих полномочий и, боже упаси, не командует там, где начинается власть Мазура.

"Мужик он в общем неплохой, - великодушно подумал Мазур, перед заброской ожидавший худшего. - Ходить с ним можно. Подготовочка хромает, не боевик все же, ну да каждому свое..."

И распорядился:

- Пошли.

Оглянулся с мимолетной грустью: благодаря трем дрыхнувшим грациям и ночным забавам очередное случайное пристанище имело уютный, домашний и насквозь безопасный вид, даже уходить было жалко. Первым шагнул на крыльцо.

Вокруг, куда ни глянь, полное безлюдье. И безмятежная тишина. Очень уж ранний был час. Люди не для того ехали сюда отдыхать, чтобы вскакивать ни свет ни заря, - но чокнутых поляков, вторые сутки запоем пивших, это, понятно, не касалось, они просто обязаны были колобродить, благо за все уплочено...

И разудалая компания двинулась к лодочной пристани беззаботной хмельной ватагой. Посередине Викинг с Куманьком волокли под микитки пленного - он переступал своими ногами, почти не волочась на руках добрых приятелей, но физиономия озарена той же бессмысленной слюнявой улыбкой. Лымарь двигался следом, бдительно опекая своего пациента. Остальные их обступили, явственно пошатываясь, время от времени разражаясь бессмысленным пьяным хохотом. Лаврик время от времени притворялся, что отхлебывает из бутылки, Вундеркинд порой отбивал на ходу чечетку - кто тут знает в точности, как выглядят доподлинные польские пляски?! - а Мазур, терзая гитару, без особого надрыва распевал:

- Ты ж мене пидманула, ты ж мене подвела, ты ж мене, молодого, з ума, з разума звела...

Кто сказал, что поляк не может петь украинские песни? Еще как может...

Одним словом, вылитые поляки, хоть в шляхту записывай всем скопом. Они вышли на причал, по пружинившим доскам прошли мимо шеренги лодок и яхточек со спущенными парусами, стали грузиться в большую белую моторку с номером "269" на скуле и намалеванной пониже ухмылявшейся русалкой. Все было в порядке, их безымянный проводник именно эту лодку для них законнейшим образом зафрахтовал на неделю, как и домик. И все же к ним опрометью кинулся неведомо откуда вынырнувший смуглый абориген в белом костюмчике и красной шапочке вроде фески с выписанным золотыми буквами названием курорта.

В лодку как раз загружали пленника, смирнехонького и вовсе не имевшего ничего против морской прогулки. Викинг с Куманьком, и ухом не поведя, продолжали свою работу, - а Лаврик словно бы невзначай зашел крикуну за спину. Вундеркинд уже сидел за штурвалом в барском кожаном кресле.

Мазур молниеносно окинул окрестности цепким взглядом. Не было никаких признаков засады или облавы, местность далеко просматривалась.

Болван в белом, нимало не подозревавший, что в случае чего жить ему оставалось считанные секунды - вот он, ангел смерти, за спиной, в облике пьяненького ляха - затараторил на неплохом английском, со всем пылом восточного человека помогая себе отчаянными жестами, тыча пальцем то в небо, то в море и корча зверские гримасы.

Ничего тут не было непонятного для людей, знавших английский получше этого обормота. А тем более - моряков. Мазур и сам прекрасно видел, что в высоте нехорошо громоздятся кучевые облака, и понимал, что порывы ветра, налетающего с моря, в сочетании с понижавшимся давлением обещают не самую приятную погоду. Однако он добросовестно скорчил идиотскую гримасу и пожимал плечами с видом пьяного дурака, забывшего даже свой родной язык, не говоря уж про иностранные. Служитель, картинно хватаясь за голову и воздевая руки к хмурившимся небесам, добросовестно талдычил, что погода портится, что может, как частенько в это время года, налететь шквал, и все это очень серьезно и очень опасно, так что он убедительно просит господ воздержаться от морской прогулки, тем более в их, деликатно выражаясь, утомленном состоянии.

Не обращая на него ровным счетом никакого внимания, Мазуровы ребята один за другим прыгали в лодку. Выбросив руку, Мазур бесцеремонно сграбастал аборигена за щуплое плечо, притянул к себе и жизнерадостно рявкнул в лицо:

- Еще Польска не сгинела, пся крев!

Перепрыгнул через борт, плюхнулся рядом с Вундеркиндом, моментально включившим мотор, сделал ручкой аборигену. Абориген прямо-таки взвыл от такой непроходимой тупости, схватился за голову в нешуточном расстройстве, завопил что-то насчет строгих запретов, - но моторка уже отвалила от мостков, отпрыгнула, задрав нос, подпрыгивая на волнах, понеслась в открытое море, стремясь побыстрее уйти из территориальных вод в более подходящие для субъектов вроде них нейтральные.

Погода портилась не на шутку, солнышка уже вовсе не видно за громадами темневших кучевых облаков, волнение на море усиливалось, верхушки волн загибались, и с них срывались брызги - не менее четырех баллов согласно Бофорту, приятного мало...

- Пеленг, - бросил в пространство Мазур.

И оглянулся через плечо, чтобы бдительно проконтролировать, как и положено командиру. Убедился, что Землемер моментально извлек небольшой транзистор, в темпе обломал маскировавшие подлинную натуру прибора боковины и стал привычно манипулировать немногочисленными верньерами.

- К осту на двадцать, - прилежно стал он подавать команды Вундеркинду. Право руля... Так держать...

Резкие порывы ветра налетали с разных сторон, дышать становилось все труднее, прав был абориген чертов, прав с самого начала, шквал вовсю разворачивался над Баб-эль-Мандебским проливом, погромыхивая раскатами грома, нависая темными облаками. Полоса дождя хлестнула по лодке справа налево, и все моментально промокли до нитки, невольно сутулясь, вжимая головы в плечи, один только пленник с бессмысленной улыбкой таращился в темное небо. Слева сверкнула ветвистая молния, вскоре донесся оглушительный треск грома. Мазур моментально чисто автоматически отсчитал секунды меж вспышкой и грохотом - получилось, молния прошила облака всего в полутора километрах к зюйд-весту.

Ливень ударил, обрушился, как лавина, хлеща косыми струями, - но впереди уже чернел изящный силуэт "Маршала Ворошилова". Моторку отчаянно швыряли волны, под ногами хлюпала вода, на людях не осталось сухой нитки, - но сжавший губы в ниточку Вундеркинд вел суденышко уверенно и твердо, что твой Джон Грей из классической песенки, а потом аккуратно, ловкими маневрами удерживал его на расстоянии от стеной нависавшего борта, чтобы пляжную скорлупку не разбило о корабельную броню. Мазур, выплевывая затекавшую в рот воду, зорко наблюдал за рулевым, готовый в любой миг кинуться к штурвалу, - но его вмешательства так и не потребовалось. Следовало окончательно признать, что Вундеркинд все же не совершенный растяпа.

Сверху упали тали, и на них лодку подняли на борт, днище стукнуло о палубный настил довольно чувствительно, что-то затрещало - однако беречь суденышко больше не было нужды, как раз наоборот. К нелепо завалившейся на бок моторке со всех сторон бросились соответствующие спецы, молчаливые и привыкшие ко всему на свете, в развевавшихся непромокаблях. Двое скорехонько извлекли пленника и уволокли куда-то с глаз долой, о чем Мазур нисколечко не сожалел. Остальные занялись лодкой, ее должны были вскорости непременно выловить аборигены, кормившиеся морем, - перевернутую, с пробитым днищем, сорванным мотором. Вряд ли кто удивится, получив столь явное доказательство проявленной пьяными поляками трагической бесшабашности. Семь мудрецов в одном тазу пустились по морю в грозу... Вот именно. Случается на морских курортах. Никто и не встрепенется, разве что случайные подружки мимолетно погрустят - благо на столе осталась написанная пьяными каракулями записочка: спите, мол, лапочки, кисочки и солнышки, а мы немного прокатимся и вернемся.

А впрочем, все эти тонкости уже никоим образом не касались ни Мазура, ни его людей, сделавших свое от сих и до сих. Они уже через несколько минут полной ложкой вкусили заслуженного блаженства - изолированный кубрик, никаких любопытных глаз, горячий душ сколько влезет. Они сидели, распаренные и размякшие, завернувшись в огромные мохнатые простыни, прихлебывая чаек дегтярного цвета, на короткое время исполненные любви ко всему человечеству без малейших исключений. Вполне вероятно, случись здесь Ван Клеен, ему бы даже по морде не дали.

Землемер жестом фокусника извлек непочатую бутылку "Старки", каким-то чудом прихваченную из "реквизита" на глазах всех встречающих, и Мазур растроганно подумал, что кадры у него подобрались стоящие, - на ходу подметки режут. Он и сам не заметил, когда подчиненный успел напроказить.

И отстранил протянутую ему первым делом как командиру бутылку, показав глазами в сторону Вундеркинда, - как-никак, тот был самым старшим по званию, а, кроме того, заслужил, чтобы его включили в компанию. Это был тот редкий момент, когда субординация не работает, и командир может пропустить с подчиненным глоточек. Землемер с выжидательно-вежливой улыбкой переадресовал сосуд. Вундеркинд после короткого колебания все же его принял, сделал добрый глоток, передал стеклотару Мазуру. Мазур видел, что ас тайной войны прямо-таки ерзает на стуле, и прекрасно догадывался о причинах: Вундеркинд жаждал побыстрее дорваться до добычи, колоть, допрашивать, вытряхивать тайны и загонять в угол коварными вопросиками. И должен был, несомненно, то и дело напоминать себе: для интеллектуальных поединков пленный пока что непригоден.

- Знаете, чего я больше всего боялся? - лениво признался доктор Лымарь. - Названия операции. Интересно бы знать, какому умнику пришло в голову окрестить ее "Синдбадом"... - Он спохватился, покосился на Вундеркинда: -Простите, товарищ капитан первого ранга, ежели мы, темные, чего сболтнули, не подумавши...

- Названия обычно придумывают генералы и адмиралы, - бесстрастно ответил Вундеркинд. - И в данном случае тоже...

- Ну, тогда все в порядке, - облегченно вздохнул Лымарь. - Я имею в виду очень простую истину, всем известную: названия бывают как счастливые, так и чреватые... Если разобраться, всякое приключение Синдбада начиналось с того, что он попадал в жуткое кораблекрушение, на берег его выкидывало в самом плачевном состоянии, голым и босым... Ну, обошлось. А ведь бывают названия чреватые...

- Это точно, - сказал Землемер. - У кого-то, у англичан, кажется, давненько уж военные корабли не называют "Аллигаторами". Стоило только назвать, как он либо утопнет совершенно по-идиотски, либо на мель наскочит...

- Либо штурман зарежет боцмана, приревновав к канониру...

- Нет, точно, я где-то читал.

- Вы, мужики, не о том, - вмешался Куманек. - Вторую операцию за короткое время крутим, и обе прошли, как по маслу. Как-то мне это...

Со всех без исключения лиц исчезло отрешенное блаженство, все стали хмурыми и серьезными, кто-то покривился:

- Не накаркай, зараза...

- Да я так, мысли вслух...

- А ты молча думай, как оно и положено... Словно холодным ветерком просквозило по комнате. Мазур прекрасно понимал, в чем тут суть, - от суеверий никуда не денешься, особенно на флоте, испокон веков полнившимся суевериями.

Ему и самому не нравились такая тишь, гладь да божья благодать. Вовсе не факт, что на каждой операции кто-то неминуемо должен гибнуть или калечиться, но Куманек абсолютно прав: две столь гладких акции подряд поневоле заставляют насторожиться, вспомнить о законе подлости и ждать от судьбы подвоха. Иногда подобное везение - до поры. Океан свое возьмет, слишком уж он огромный, равнодушный и древний...

Вошел Адашев, повесил в углу у притолоки истекавший водой дождевик и патетически воскликнул, сияя:

- Нет слов, товарищи офицеры! Прекрасная работа! Командование непременно будет в восторге...

На него смотрели устало и хмуро, с должным чинопочитанием: пусть себе треплется, ему по должности положено. Лаврик, однако, не утерпел, громко откликнулся:

- Прекрасную поговорку я читал в сборнике пословиц, товарищ контр-адмирал: "Советскому патриоту любой подвиг в охоту". Народная мудрость себя оказывает, особенно в сочетании с диалектическим материализмом.

Адашев пытливо уставился на него, но особист взирал наивно и преданно, взгляд его был по-детски незамутнен, а выражение лица - насквозь политически грамотное. Мазур ухмыльнулся, про себя завидуя в душе: Лаврику в некоторых отношениях было полегче, положение ему позволяло вот так вот порой балансировать на грани в стиле бравого солдата Швейка.

Контр-адмирал чуть растерянно кивнул, соглашаясь, что народная мудрость - вещь неопровержимая, особенно в сочетании с самым передовым учением. Переступил с ноги на ногу - Лаврик определенно сбил его с накатанного хода мысли, - изрек еще парочку банальностей, чтобы не терять лица, и тогда только вышел, сославшись на срочные дела. Лица у всех смотревших ему вслед были одинаково бесстрастными, но каждый, поклясться можно, думал об одном и том же тертый был народец, послуживший... Строго говоря, не было никакой производственной необходимости в том, чтобы Адашев торчал сейчас на "Ворошилове", а еще раньше на тральщике. Однако грамотно составленный рапорт с толковым напоминанием о том, что и сам контр-адмирал пребывал чуть ли не в боевых порядках, во всяком случае на переднем крае, иногда весьма способствует карьерному ходу и позволяет без мыла проскочить в наградные списки. Нужно только уметь грамотно себя подать. Немало блистательных карьер подобным образом смастрячено, немало орденов порхнуло на грудь - и вовсе не обязательно в двадцатом веке, и не только на одной шестой части земного шара. Тенденция, однако, справедливая для всего мира.

А в общем, не стоило забивать этим голову. Подобные вещи проходят по разряду неизбежного зла, и к ним следует относиться философски. Главное, в очередной раз вернулись с победой, и стыдиться нечего, право слово.

Часть вторая

МОРЕХОД В ПЕСКАХ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

АРАВИЙСКАЯ РОЗА

Грохочущие динамики, понатыканные по всему периметру огромной площади, доносили звонкий голос Лейлы до самых дальних уголков - но Мазур, конечно, не разбирал ни слова из того, что она выкрикивала с нешуточными задором и убежденностью. Можно было, ясное дело, примерно догадаться, однако для российского уха певучие арабские слова звучали загадочной тарабарщиной. И плевать, в конце-то концов. Идеологической накачки с него хватало и дома.

Он просто стоял на прежнем месте, смотрел на девушку в аккуратном, песочного цвета френче, ораторствовавшую на прочно возведенной трибуне всего-то метрах в двадцати от него. Ее слова лились плавно и гладко, выдавая закаленного митингового оратора. Лейла в нужных местах помогала себе выразительными, отточенными жестами, то плавными, то резкими, щеки ее разрумянились, прекрасные черные волосы, ничем не стесненные, то и дело взлетали над плечами при особенно бурной жестикуляции. У нее был уверенный и непреклонный вид человека, насквозь знающего свои убеждения и готового при малейшей необходимости лечь за таковые костьми, - комсомольская богиня, очаровательное создание с пистолетом на поясе.

Беда только, что приглашенные, деликатно выражаясь, на митинг жители столицы вряд ли могли оценить по достоинству ее жесты и выражение лица - меж трибуной и первыми рядами толпы пролегло немаленькое расстояние, широченное пустое пространство, посреди которого торчали лишь кучки и цепочки народогвардейцев с автоматами наизготовку. Швырнуть оттуда какую-нибудь взрывчатую дрянь положительно невозможно - ни одна граната не долетит до трибуны, рядом с которой возвышалось нечто, укутанное белым покрывалом. Остаются еще возможные снайперы - но Мазур не сомневался, что все окна и крыши прилегавших к площади домов бдительно контролируются орлами генерала Асади.

Закончив очередной пассаж, Лейла резко развернулась вполоборота - и тут же, получив какой-то не замеченный Мазуром сигнал, солдат в черном берете перерезал веревку огромными сверкающими ножницами. Белое покрывало, сминаясь, заскользило вниз, и взорам народонаселения революционной столицы предстал великий основоположник Карл Маркс - под три метра ростом, исполненный в бронзе, в рост, он прочно стоял на постаменте, в старомодном пальто, с классической, идеально расчесанной бородой, с лицом значительным и спокойным, как и полагалось основоположнику.

Какое-то время над площадью стояла тишина, потом динамики взорвались бравурной музыкой. Мазур слышал ее столько раз, что давно научился распознавать: "Марш революции", новый государственный гимн. Лаврик подтолкнул его под локоть, и задумавшийся Мазур торопливо вскинул руку к берету. Он был в здешней форме, в черном берете народогвардейца, так что честь следовало отдавать на здешний манер. Как будто кого-то могла сбить с толку его славянская физиономия... Но ничего не поделаешь, приходится соблюдать условности.

Через площадь двинулась бронетехника. Зрелище было сюрреалистическое, поскольку в одних батальонах были перемешаны советские "Т-62" и британские "Чифтены", отечественные бронетранспортеры и "Саладины". Последний раз подобная картина наблюдалась не позднее сорок пятого года... а впрочем, Мазур видывал сочетания и повеселее: ну, скажем, африканского гвардейца в советской полевой гимнастерке образца сорок шестого года со знаками различия тамошней молодой республики, с классическим "шмайсером" на груди и в фуражке португальского фасона.

За танками мимо бронзового основоположника потянулась пехота стопроцентно британским парадным шагом, характерно виртуозя руками, и офицеры по въевшейся привычке зажимали стеки под мышками. Рев моторов умолк, слышался только размеренный топот высоких ботинок. Политбюро стояла на трибуне с сосредоточенными и важными лицами, держа ладони у беретов.

Лаврик, нагнувшись к его уху, прошептал:

- Отойдем, поговорим...

Мазур, опустив руку и пожав плечами, отошел за ним следом к стоявшим за трибуной машинам - и заметил с некоторым удивлением, что за ними двинулся Вундеркинд. Распахнув перед Мазуром дверцу, Лаврик пропустил его в "уазик", плюхнулся рядом на заднее сиденье. На переднем тут же разместился Вундеркинд, обернулся к ним с обычным своим бесстрастным видом.

- Такое дело... - сказал Лаврик проникновенно. - Родина на тебя миссию возлагает. Очередную. Как на своего верного защитника.

Мазур усмехнулся:

- Ну, вообще-то я - не защитник Родины. Я - ее центральный нападающий...

- Вот именно, я и говорю, - терпеливо сказал Лаврик. - Короче, миссию на тебя Родина возлагает.

- Твоими устами?

- Ага. У тебя есть возражения?

- Ну что ты, - сказал Мазур. - Мы - люди дисциплинированные... Мне только чуточку непонятно, почему не Бульдог или Номер Первый меня наставляет.

- Потому что миссия, признаться, не вполне официальная, - сказал Вундеркинд. - Мы вам, Кирилл Степаныч, всего-навсего дружески рекомендуем. Более того, душевно просим. Честное слово. Вы бы нас чрезвычайно обязали. Глядишь, и мы вам пригодимся когда-нибудь. Великая вещь - толковое взаимодействие родов войск.

- Не спорю, - сказал Мазур осторожно. - А суть?

- Лейла намерена вас пригласить в гости. Мне очень нужно... нам очень нужно, чтобы вы приняли ее приглашение.

- И что дальше? - насторожился Мазур еще больше.

- А вот дальше - на ваше усмотрение. Высокопарно выражаясь, наилучшей тактикой в данных условиях было бы следовать ходу событий, в каком бы направлении они ни развивались. Кирилл Степанович, зря вы ощетинились, как ежик... Я понимаю, дело деликатное, не хочу ни давить на вас, ни приказывать и циничным быть не хочу. Но ситуация сложилась, понимаете ли... Может быть, Константин Кимович?

- Давай по-простому, как между старыми друзьями и положено, а? усмехнулся Лаврик. - Кошке ясно, что девчонка к тебе неровно дышит. Девочка взрослая, воспитание получила европейское, ей мало игры в переглядочки, что, замечу в скобках, вполне естественно. Ну а вы, мой скромный друг, тоже определенно не прочь... - Он фыркнул. - Вот только не надо этак передо мной пыжиться и строить идеологически выдержанную рожу. А то я за тобой не знаю кое-каких свершений под штандартом Амура. Я ж видел, как ты на нее сейчас смотрел. Я бы выразился, с сентиментальным вожделением. Вот и сходи в гости. Что касается начальства и парткома, то, могу тебя заверить, будет сто свидетелей, что ты в это время занимался повышением боевой подготовки где-нибудь на втором полигоне. Ну, ты же меня знаешь? Я что, когда-нибудь опускался до мелких провокаций, вроде тех козлов, что сами человеку стакан наливают, а потом на цыпочках за дверь - и с ябедой к замполиту... Водилось за мной такое?

- Не припомню, - вынужден был признать Мазур.

- Вот видишь... Соображаешь, дурило, какой тебе выпадает фарт? Проведешь приятно время, при том, что тебя надежно прикроют от любого разоблачения... Люди об этом мечтают, балда!

- Заманчиво... - сказал Мазур все так же настороженно. - Нет, я и в самом деле верю, что это не мелкая провокация ради кляузы... но что-то мне не нравится, когда меня играют втемную. Одно дело - прямой и недвусмысленный приказ начальства, прямое поручение. А когда имеет место приватная беседа, поневоле если и не подвоха ждешь, то хочешь внести определенность. .

- Знаете, я полагаю, что вы правы... - сказал Вундеркинд доверительно. Во-первых, я могу вас заверить, что в комнате не будет никаких микрофонов, никто не будет подслушивать и уж тем более подсматривать.

- Я не имел в виду...

- Имели, - мягко сказал Вундеркинд. - Имели, имели... Слово офицера, ни единого микрофона. Там не будет ни единого микрофона. Но в других местах, скажу вам по секрету, имеются определенные технические приспособления... Так уж получилось по чистой случайности, что мне стало известно содержание разговора меж Лейлой и майором Юсефом... помните такого?

- Помню, - сказал Мазур. - Старший брат Ганима, работает у Асади.

- Не просто работает, - поправил Вундеркинд. - Это один из самых доверенных лиц Аса-ди... Так вот, Юсеф говорил Лейле, что ему просто-таки необходимо встретиться с вами где-нибудь в нейтральной обстановке.

- Именно со мной?

- Именно с вами. Судя по тону и обмолвкам, у него какое-то очень важное и секретное дело, с которым он почему-то не хочет обращаться по официальным каналам. Ему нужны обходные пути, вот он и выбрал вас... И просил Лейлу пригласить вас в гости. Она ответила, что несколько раз уже вас приглашала, но вы упорно избегаете встреч в приватной обстановке. Юсеф настаивал. Она обещала попробовать еще раз.

- Дальше...

- А это все, собственно. Юсеф очень просил устроить ему встречу с вами, и она обещала попробовать. Кирилл Степанович, меня чертовски заинтересовал этот разговор. У меня, знаете ли, нюх. Юсеф - парень серьезный, он не станет крутить такие комбинации по пустякам. Что-то его беспокоит, что-то такое серьезное он хочет довести неофициальными каналами... У меня просто нет времени идти по иерархии, обмениваться шифровками с начальством, добиваться, чтобы вас обязали... Я решил просто попросить вас помочь. Здесь что-то серьезное, Кирилл Степанович, а если учесть, что обстановка в стране адски сложная, что мы далеко не все контролируем и не обо всем знаем... Да, я понимаю. Если вы попадете к ней в гости, дело может кончиться... лирикой. Ну и что? От вас же не требуют ничего противоестественного или идущего вразрез...

Как это ни странно, его тон был по-настоящему просительным, и Мазур ощутил что-то вроде неловкого сочувствия: этот гордец определенно делал над собой насилие, выступая в роли просителя.

- Я вас не прошу на нее стучать, - продолжал Вундеркинд. - Я вас не прошу что-то у нее коварно выведывать, пользуясь ее дружеским расположением. Ничего подобного. Просто-напросто, если вы к ней пойдете в гости, туда же непременно придет и Юсеф, а это уже совсем другое...

- Зуб даю, никаких микрофонов, - сказал Лаврик. - Хочешь, землю съем, как раньше делали?

- Подавишься, - угрюмо сказал Мазур. - Земля тут даже на вид омерзительная, не говоря уж о вкусе...

- Кирилл, будь человеком! Не в бирюльки играем...

- Ну ладно, - сказал Мазур, испытывая смесь самых разнообразных чувств. - Что с вами делать, бойцами невидимого фронта... Но что до...

Приободрившийся Вундеркинд заверил:

- Все будет правильно. Если вы беспокоитесь о микрофонах, то их не будет, слово офицера. А жене вашей, если что, мы убедительнейшую дезу преподнесем, я лично...

- Любую инсценировку, - поддержал Лаврик. - Даже с имитацией боевых действий, на которые тебя выдернули.

Лица у обоих горели нешуточным воодушевлением и азартом, они были в своей стихии, хреновы рыцари плаща и кинжала... Мазур, по идее, должен бы злиться из-за того, что его столь беззастенчиво используют то ли в политических, то ли в шпионских игрищах, но в глубине души испытывал совсем другие чувства: любой мужик согласится, что такое везение выпадает раз в сто лет - чтобы старшие по званию тебя силком выпихивали в гости к очаровательной девушке, да вдобавок перед женой прикрывали добровольно и с фантазией... Не каждый день случается.

- Ага-ага-ага... Она тебя, определенно, ищет...

Лейла, озираясь, медленно шла в сторону их машины - значит, высмотрела Мазура с трибуны и примерно знала, в каком он направлении удалился... Он вылез, громко хлопнул дверцей.

- О, вот и ты! - воскликнула Лейла с наигранным удивлением. - А я как раз собралась тебя искать...

- Случилось что-нибудь?

- Нет, ничего. Просто... Ты как-то обещал, что непременно придешь ко мне в гости, если не будешь занят. Вот я и хотела узнать... У меня сегодня свободный день, а это так редко случается.

- Вот совпадение, - сказал Мазур, чувствуя себя отчего-то последним негодяем. - У меня то же самое.

Ее лицо озарилось радостью:

- Тогда я тебя приглашаю...

- Слушаю и повинуюсь, как выражались джинны, - сказал он.

- Моя машина вон там, - сказала она и пошла впереди, то и дело оглядываясь, словно боялась, что он передумает.

Мазур уселся рядом с ней в темно-зеленый лендровер - и Лейла, прежде чем включить зажигание, привычно проверила, не глядя, на месте ли автомат, закрепленный меж сиденьями так, чтобы его можно было выхватить в секунду. Привычно, машинально, как женщины поправляют волосы перед случайным зеркалом, а мужчины проверяют, застегнута ли ширинка...

Медленно, иногда сигналя, она повела машину сквозь толпу расходившихся с площади горожан. Они были совсем близко, и Мазур превосходно видел их лица: не враждебные вовсе, не злые и не хмурые, просто-напросто полные той самой восточной отрешенности, которой он навидался достаточно. Глаза без выражения, глядящие сквозь, физиономии не людей, а каменных статуй, равнодушно наблюдающих с курганов, как текут века, как на месте шумных городов появляется море, как сменяются эпохи... Его вдруг прошило пронзительное ощущение даже не отчужденности - собственной бестелесности, показалось на миг, что его нет вообще, что вместо него лишь прошиваемый взглядами беспрепятственно воздух. Ощущений было мерзейшее, и прошло оно не сразу. Это бесполезно, чуть ли не панически подумал он. Все бесполезно. Такие уж это люди, такой у них нрав. Наконец-то я догадался, в чем дело! Англичане были для них такими же призраками, по капризу природы облеченными в плоть и кровь. Место англичан заняли мы, и стали призраками - и так же случится с каждым, кто сюда заявится, неважно, будут это янки, саудовцы или, допустим невозможное, японцы... Все пройдет, а они, эти, останутся...

Выбравшись из толпы, Лейла нажала на газ. Машина понеслась по широкому проспекту, обгоняя возвращавшиеся с парада "Саладины", круто свернула с визгом покрышек.

Ехали недолго, машина остановилась у высоких железных ворот в довольно фешенебельном квартале, где до революции обитал народ не самый знатный и богатый, но безусловно зажиточный. Местечко было из оазисов - трава растет густо, кусты с неизвестными цветочками, пальмы...

Первое, что пришло Мазуру в голову - какая-нибудь революционная общага. Старые хозяева укрывшихся за высокими стенами особнячков либо успели смыться, либо угодили на казенные харчи к генералу Асади... либо на них с самого начала не стали переводить казенный харч.

Лейла привычно посигналила, и высокие ворота моментально распахнулись. Отворивший их человек привычно держался так, чтобы не перекрывать обзор второму, бдительно выдвинувшемуся сбоку с автоматом наизготовку.

- Охрана на объекте, я смотрю, поставлена отлично... - сказал Мазур, чтобы не сидеть чурбаном.

- Это не объект, - чуточку смущенно сказала Лейла. - Понимаешь... Я тут жила до революции, это дом...

- Отцовский? - догадался Мазур.

- Нуда. Мне его оставили. Все равно, как министру и члену совета, мне нужно было жить где-то в похожем месте, надежном с точки зрения безопасности... - она словно бы оправдывалась за то, что купалась в прежней буржуазной роскоши. Насколько Мазур ее знал, вполне искренне. - Ты не думай, я давным-давно сдала все отцовское золото, вообще все ценное, когда была кампания... Просто в совете решили, что мне лучше по-прежнему жить именно здесь...

- Да что ты, я все понимаю, - сказал Мазур торопливо.

Вылез вслед за ней. Человек с автоматом смотрел на него отрешенно и сторожко, как хорошо обученная караульная собака: прикажут - с места не сдвинется, прикажут - голову оторвет в три секунды. Привратник куда-то бесшумно испарился.

Шагая вслед за ней к дому по извилистой дорожке, обсаженной пышными кустами (давненько уж, сразу видно, не знавшими присмотра опытного садовника), Мазур сказал шутливым тоном:

- А эти стражи, надо полагать - ваши слуги с прежнего времени?

Лейла повернула к нему личико и сказала серьезно:

- Нет, это служба охраны. Люди Асади. Когда отец сбежал и стал присылать эти чертовы бумажки, где сулил за мою голову кучу золота, слуги пытались меня прикончить. Частью из-за золота, частью по дремучей отсталости и неприятию революции.

- Ого! - сказал Мазур. - И чем кончилось? Лейла загадочно улыбнулась:

- Когда лакей, всю жизнь привыкший возиться с метелкой и кальяном, хватается за нож, у него это получается плохо...

И мимолетно коснулась черной кобуры на поясе, смутилась этого жеста, опустила глаза, но Мазур все равно многое понял. Впрочем, он с самого начала знал, что Лейла - девушка серьезная, как профессиональному революционеру и положено, и на мушку ей лучше не попадаться.

- Интересно, - сказал он. - А если твой отец вдруг объявится?

- Мы поговорим, - сказала Лейла, суровея лицом и вновь опуская руку на кобуру. - Расставим последние точки...

А что, и хлопнет запросто, подумал Мазур. Гражданская война - вещь сердитая. Можно вспомнить, как решительно и незамедлительно размежевалась фамилия Мазуров в семнадцатом году: в сторонке никто не прохлаждался, все мужчины подались кто в белые, кто в красные, и уцелевшие белые сгинули где-то в эмиграции, представления не имея, что самим своим существованием подпортят анкеты кое-кому из уцелевших красных, да и до самого К. С. Мазура в свое время холодным ветерком долетят отголоски...

В обширной прихожей, и в самом деле, не наблюдалось ни следа былой буржуазной роскоши, которая не могла ранее не присутствовать. Голые стены, голый каменный пол. Символом новых веяний и революционных реформ - пулемет на треноге, установленный так, чтобы при необходимости поливать подступы к главному входу.

Навстречу вышел еще один охранник, в отличие от тех двух у ворот одетый в форму, а не в гражданское. Отдал честь и самым почтительным образом о чем-то обстоятельно доложил. Лейла кивнула, отправила его с глаз долой короткой фразой. Показала на лестницу, и Мазур стал подниматься на полшага впереди нее.

- Ничего особенного, - сказала Лейла так, словно отвечала на его невысказанный вопрос. - Он говорил, что час назад проверил комнаты, как обычно, обоими детекторами.

- Мины искал? - усмехнулся Мазур.

- Микрофоны, - серьезно ответила Лейла. - Не сказать, что мне их подсовывают каждый день, но иногда "жучки" все же обнаруживаются. Враг ищет лазейки... Уже четырех охранников пришлось менять, но нет гарантии, что завтра опять кто-нибудь не предаст...

"А может, никто и не предает? - подумал Мазур скептически. - Молодая ты у нас еще, понятия не имеешь о хитросплетениях жизни, хотя и революционерка со стажем. Вовсе не факт, что все жучки тебе подсовывал враг. Друзья, бывает, ведут свои собственные игры. Единственный человек, которого не слушает генерал Асади - это наверняка генерал Асади и есть. А кроме него, есть еще и другие друзья, или, точнее, старшие братья. Но от этаких тонкостей тебя, роза аравийская, нужно беречь, чтобы не разуверилась ни в идеалах, ни в человечестве..."

Внизу, у подножия лестницы, появился давешний охранник в форме, негромко окликнул Лейлу и с явным возбуждением затараторил что-то, глядя отчего-то не на хозяйку, а на Мазура. Прилежно отдал честь и улетучился.

- Знаешь, что он сказал? - воскликнула Лейла. - Только что сообщили по радио... Ваши войска вошли в Афганистан. Никакого сопротивления. Дворец этого негодяя Амина взят штурмом, кем, пока не сообщают, но это и так ясно... - Она подняла на Мазура сияющие глаза. - Здорово! Американцев в очередной раз щелкнули по носу, а они, несомненно, готовы были туда вот-вот влезть... Стоит за это выпить?

- Безусловно, - сказал Мазур. - И что, никаких боев?

- Говорю тебе, никаких! Ни тени сопротивления. Нет, ну до чего здорово! Еще раз показали, что такое Советский Союз!

"Похоже, мы прем к Персидскому заливу, как асфальтовый каток, - подумал Мазур, профессионально переваривая неожиданную новость. - А, собственно, почему бы и нет? Чем мы хуже других прочих? Никакого сопротивления - это хорошо. Это прекрасно просто. А впрочем, чего еще прикажете ждать? Что такое этот Афганистан? Горы, песок, племена... Ну, положим, англичанам там в свое время чувствительно намяли бока, но мы-то не англичане, да и времена не те... Точно, стоит выпить за взятый без выстрела Афганистан, тут она права..."

- Сюда. Вот здесь я и живу.

Комната была большая - из нее тоже, сразу видно, вычистили в свое время все следы презренной роскоши. Вряд ли в старые времена тут стояла солдатская железная койка и убогий стол казарменного вида. Да и книги классиков марксизма-ленинизма тут никак не могли стоять на виду: при султане такое не прощали даже отпрыскам богачей.

Лейла привычно расстегнула ремень с кобурой, повесила его на стул, придвинула Мазуру другой:

- Садись, а я пока посмотрю на кухне... Вино будем пить, или виски?

- Вино, пожалуй, - сказал Мазур, не раздумывая. - Рановато для виски...

Она вышла, а Мазур, пользуясь случаем, стал беззастенчиво разглядывать во все глаза девичью светелку. Вернее сказать, спартанскую спальню и одновременно кабинет министра революционного правительства. Ни единой женской мелочи, вообще никаких посторонних мелочей, даже косметичка запрятана куда-то с глаз долой - а ведь она должна существовать, единственное послабление, какое себе Лейла дает - пользуется хорошей косметикой с искусством девушки, проучившейся три года в Париже. Труды классиков на английском и французском, распечатанная коробка с пистолетными патронами - стандартные 9 РА - образцы плакатов и эскизы будущих монументов во славу революции и ее завоеваний, пишущая машинка, стопки газет, свежих и запыленных, ломких, россыпь карандашей и авторучек, печати на чернильных подушечках, пухлые папки, набитые какими-то официальными бумагами, связки брошюр на арабском, пустой автоматный магазин, бинокль на полочке...

Мазур ощутил нечто вроде зависти, смешанной с тоской. Он просто жил - а девчонка горела, так, как ему никогда не придется гореть. Отсюда и зависть. А сожаление оттого, что он повидал мир и, увы, наблюдал не единожды, как подобные революции кончаются - страшно, печально, уныло, и все, абсолютно все утекает меж пальцев, как песок.

Но ведь должна же быть справедливость и целесообразность? Нельзя же все сводить к великой шахматной партии двух сверхдержав, никак нельзя, существуют же на свете идеалы и благая цель.

Среди всего этого делового хаоса он вдруг с превеликим удивлением обнаружил свою собственную фотографию, прислоненную к твердой картонной коробочке, в которой стояла бельгийская осколочная граната со вставленным взрывателем. На снимке он был в советской форме, с орденскими планками, с обеих сторон виднелись чьи-то плечи - слева советский контр-адмиральский погон, справа эль-бахлакский, тоже военно-морской и тоже адмиральский. Если присмотреться, ясно, что персону Мазура чуточку неровно вырезали короткими ножницами из какой-то групповой фотографии, сделанной, никаких сомнений, на одном из официальных приемов, где дружески перемешались хозяева и гости. "Ну, ничего, себе,- подумал он со смущенной гордостью. - Угодил на старости лет в предметы воздыхания арабской красавицы..."

Это было приятно, что греха таить, но и грозило нешуточными сложностями. Он был слишком взрослый, серьезный и засекреченный, чтобы угодить в предметы воздыхания...

За спиной у него тихонько звякнуло стекло. Лейла стояла в дверях и, не отводя от него глаз, медленно заливалась краской - увидела, что он разглядывает. Мазур моментально отвернулся и притворился, будто никакой фотографии не видел вовсе, но получилось, он сам чувствовал, насквозь фальшиво. Вскочил, взял у нее бутылку и бокалы, уместил на столе, с трудом отыскав свободное местечко. Обернулся, да так и не успел ничего сказать, потому что Лейла бросилась ему на шею и стала целовать так самозабвенно, что он растерялся и торчал, как столб, а она шептала, прижавшись:

- Сколько же можно тебе намекать... Глаз у тебя нет, что ли... Медведь славянский... Никто сюда не войдет, ну что ты стоишь...

Чуточку ошалев от этого напора, сущего вихря поцелуев и жалобного шепота - то ли смех сквозь слезы, то ли наоборот - Мазур осторожно ее обнял, а дальше уже было гораздо проще, гербовые пуговицы отутюженного френча расстегивались легко, а железная солдатская койка, вопреки его опасениям, совершено не скрипела, и пламенная революционерка куда-то исчезла, осталась нежная и покорная красавица, шептавшая на ухо певучие, незнакомые слова...

ГЛАВА ВТОРАЯ

АРАВИЙСКИЕ ТЕРНИИ

Вот и пришлось в кои-то веки побывать в роли джинна, подумал Мазур в ленивой расслабленности. Джинн без кувшина Кирилл ибн-Степан, исполнивший не самые замысловатые желания восточной красавицы. Этакий узко специализированный джинн...

Они лежали на тесной солдатской койке, тесно прижавшись друг к другу, иначе можно было ненароком свалиться, Лейла молчала, притихнув, и Мазур не хотел ее беспокоить. Стыдно сказать, но в голове у него крутились мысли отнюдь не лирического свойства - наоборот, самые прагматичные. Он заранее пытался угадать, какие из всего происходящего родятся сложности. А в том, что без сложностей не обойтись, чутье подсказывало...

- Хорошо, что ты не араб, - сказала вдруг Лейла, не шевелясь.

- Это почему? - с любопытством спросил Мазур.

- Араб может быть революционером, реформатором, кем угодно, но в душе остается арабом. Будь на твоем месте кто-нибудь из моих земляков, я в его глазах была бы... Трудно даже объяснить. "Шлюха" - слишком мягко сказано, не исчерпывает всей сложности понятия... Сама навязалась, домой зазвала, на шею кинулась... К проституткам отношение даже спокойнее - они, по крайней мере, занимаются этим за деньги, являют собой как бы необходимый элемент бытия... она приподнялась на локте и тревожно заглянула в глаза Мазуру. - Ты, пожалуйста, постарайся на людях ничем не показать, что меж нами что-то...

- А охрана? - спросил Мазур. - Секретарь этот твой?

Лейла грустно улыбнулась:

- Они ничего не заподозрят, надеюсь. У меня бывает очень много людей, частенько по весьма секретным делам, и разговоры затягиваются надолго. Я пока что не давала поводов для сплетен, и репутация у меня незапятнанная. Нужно же тебе было свалиться, как камень на голову... Ничего я не могла с собой поделать. Когда мы первый раз встретились, ты на меня посмотрел так странно и загадочно,- с таким желанием и грустью...

- Серьезно? - спросил Мазур чуточку ошарашено. Что-то он за собой такого не помнил.

- Серьезно. У тебя в глазах не было обычного мужского цинизма - одно затаенное желание и грусть...

- А ты не приукрашиваешь?

- И не думаю, - решительно сказала Лейла. - Потому что этим взглядом ты меня и зацепил. Прошло совсем немного времени, и я поняла, что влюбилась...

Мазур оцепенел от неловкости. С одной стороны, как и любому мужику на его месте, несказанно приятно было, что в него, изволите ли видеть, влюбилась такая девушка, с другой... Точно, не оберешься сложностей... Это даже не дома, это гораздо хуже.

- Почему ты молчишь?

- Честное слово, не знаю, что сказать. И не припомню что-то, когда в меня в последний раз влюблялись. Не по себе как-то...

- Не бойся. Я не собираюсь тебе навязываться, не будет никаких дамских глупостей. Я все же не экзальтированная девчонка, милый. Я - революционный министр. И прекрасно понимаю, что никакого будущего у нас быть не может. Дело даже не в том, что ты женат. Мы оба - на посту, вот ведь какая штука...

- Умница, - со вздохом сказал Мазур. - Исключительно точно обрисовала. Правда, насчет меня чуточку преувеличила. Я-то не на высоком посту, я обычный головорез, каких в любой приличной армии пруд пруди. Это ты - на высоком посту...

- Я скоро с ума сойду и от этого поста, и от всего остального, призналась она насквозь уставшим, каким-то безнадежным голосом. - Честное слово. Может быть, ты мне объяснишь, почему все так неправильно! Вы же давным-давно через все болезни становления прошли, построили социализм, ты должен знать...

- Что? - безнадежно спросил Мазур.

- Почему все так неправильно, - сказала Лейла. - Я сама ничего не понимаю. Не понимаю, что происходит с людьми. Когда-то у них не было мечты яростней и светлее, чем покончить с султаном. Нас носили на руках, в первые недели переворота нельзя было появиться среди людей, на нас бросались, как паломники на святого шейха. А теперь они срывают плакаты, прячут мятежников, а то и стреляют в спину... Те же самые люди.

- Тебя это удивляет? - фыркнул Мазур.

- А тебя - нет?

- Ты знаешь... - медленно сказал он. - Есть у людей такая интересная черта: им нужно все и сразу. Думается мне, от вас ждали рая земного в считанные недели. А вы им не построили рая.

- Но нельзя же вот так, в одночасье...

- А им хочется, - сказал Мазур. - Они-то считают, что вы обязаны им в сжатые сроки возвести рай на земле. Не дождались они этого от вас - и начали ненавидеть. .

Ее огромные черные глаза вспыхнули нешуточным гневом:

- Хочешь сказать, они теперь пойдут за каждым, кто им пообещает рай на земле?

Мазур был уверен, что именно так и может обернуться, но из благоразумия промолчал, чтобы не лезть с грязными сапогами в эту незамутненную чистую душу. Девочка еще не повзрослела, вот в чем беда. Не научилась различать абстрактные схемы и суровую реальность. И человеческой натуры толком не знает. А натура сия, как уже говорилось, прямолинейна и проста: подавай им рай земной на блюдечке, и точка. Иначе растопчут. Видывали мы уже это, на практике проходили, взять хотя бы народного вождя Олонго, который сначала был чуть ли не богом земным, а потом, когда стало ясно, что не дождаться рая, остались от вождя одни клочки по закоулочкам... А Мазур еле ноги унес, хотя уж он-то никому рая построить не обещал.

Лейла справилась с собой, прилегла рядом, прижалась. Сказала грустно, глядя в потолок:

- Но ведь вам удалось со всем этим справиться? Должен быть какой-то рецепт, совет, пример... Понимаешь, мне просто не с кем о таком поговорить. С подчиненными нельзя, чтобы не расхолаживать. Касем никаких причин для беспокойства не видит. Асади считает, что всех врагов в конце концов можно выловить и расстрелять, если потрудиться на совесть. Хасан... он, знаешь ли, слабоват. Скорее исполнитель, чем теоретик.

- А Барадж?

Лейла покосилась на него, усмехнулась:

- С Бараджем я однажды пыталась поговорить на эту тему, вообще откровенно. Поделиться по-дружески своими тревогами и переживаниями. А он меня попытался уложить вот в эту самую постель. Пришлось врезать, и разговор оказался безнадежно испорчен...

Мазур печально усмехнулся про себя: вот она, ценная информация из самых недр здешнего Политбюро, которой так жаждут старшие по званию. Только вряд ли такие сведения их устроят. И без того известно, что Барадж - жуткий бабник, Касем - упертый, Асади уповает на агентуру и облавы больше, чем на идеалы, а Хасан слабоват...

- Честное слово, я не знаю, где тут рецепт и совет, - сказал Мазур. - Я - солдат, понимаешь? Умею быстро и качественно разобраться с любым, на кого мне укажет родина в лице старшего по званию. Но, хоть ты меня убей, понятия не имею, как правильно построить социализм в целой стране... Тебе должно быть виднее, ты в этом деле профессионал.

- Но ведь не может оказаться так, что мы были неправы? - спросила Лейла. - Если бы ты видел, как жили здесь при султане...

- Все у вас получится, - сказал Мазур тоном, каким успокаивают огорченных детей. Притянул ее к себе и легонько приласкал. - Вы все же молодцы, такие горы свернули...

Он говорил что-то еще, в том же духе, успокоительное и веское, но довольно быстро замолчал, потому что сам себе казался неубедительным и" боялся, что и Лейла это почувствует. Они долго лежали, прижавшись друг к другу в тишине и прохладе, Мазур выкинул из головы все сложности, отдыхая душой и телом - и она, должно быть, испытывала то же самое, судя по спокойному дыханию и расслабленности. Было так уютно и покойно, что он почти задремал - и очнулся от резкого движения Лейлы.

- Совершенно нет времени... - сказала она с сожалением, решительно приподнялась и села в постели. - Видишь ли, с тобой очень хотел встретиться майор Юсеф. Он просил, чтобы я позвала тебя в гости... а я позвать-то позвала, но беззастенчиво использовала эту возможность в личных целях... У тебя есть еще время? Юсеф крайне озабочен. Что-то серьезное случилось, и ты ему нужен... Я позвоню?

- Звони, - сказал Мазур, не раздумывая. -Только сначала приведем тут все в порядок...

...Когда через четверть часа в кабинет вошел Юсеф, там все обстояло в высшей степени благопристойно: старший советский товарищ, капитан-лейтенант Мазур, застегнутый на все пуговицы, даже где-то чопорный, сидел у стола, старательно изучая последние образцы агитационных плакатов, предназначенных для расклейки в единственном на всю республику гнезде пролетариата (то бишь городке нефтяников с населением тысячи в три человек). Лейла, нахмурясь с деловым видом, делала какие-то пометки в какой-то ведомости сугубо официального вида тоже безукоризненно одетая, тщательно причесанная, деловая и неприступная, как бронемашина с полным боекомплектом перед выездом на задание. Положительно, майор не должен был ничего заподозрить.

Да он и не собирался заниматься психологическими изысками, сразу видно Мазур вмиг определил, - что Юсеф крайне встревожен и взволнован, места себе не находит. Он был очень похож на младшего брата, но, в отличие от сопляка Ганима, производил впечатление по-настоящему хваткого и серьезного мужика. А такие по мелочам не паникуют...

Они обменялись рукопожатием, и Юсеф взял быка за рога:

- Товарищ Мазур, я очень благодарен, что вы пришли... Лейла, мы можем поговорить наедине?

Она с нешуточной обидой вздернула подбородок:

- Хотела бы напомнить, что я, в конце концов...

Юсеф перешел на их родной язык. К некоторому удивлению Мазура, майор не настаивал, как полагалось бы твердому арабскому мужику, а скорее уж просил и уговаривал - такое осталось впечатление, хотя знакомые интонации могли нести и другой смысл...

В конце концов Лейла уступила, обиженно поджав губы, вышла твердой походкой, горделиво воздев голову. Бросила Мазуру, не оборачиваясь:

- Ну что ж, дисциплина есть дисциплина. Я поработаю на втором этаже...

Юсеф, едва она вышла, тщательнейшим образом прикрыл за собой дверь. Вернулся к столу, сел рядом с Мазуром, понизил голос:

- Не знаю, как вам и сказать... Положение не из легких, ситуация щекотливейшая... При ней, - он мимолетным кивком указал на дверь, - говорить и вовсе не следовало. Дело не в том, что она - женщина. Она слишком молодая, не со всеми иллюзиями рассталась. Мы с вами - люди вполне взрослые, в меру циничные, нам будет легче такое обсуждать с глазу на глаз...

- Интересное начало, - сказал Мазур с вымученной улыбкой.

И его легонечко куснул червячок циничного подозрения. "Уж не вербовать ли собрались? -подумал он трезво и отстраненно. - Вряд ли Лейла согласилась бы играть роль приманки, но, может, на чем-то другом решили поддеть! Дружба дружбой, а спецура спецурой, чего уж там..."

Юсеф развязал тесемочки принесенной с собой пухлой кожаной папки, опустил глаза и довольно долго их не поднимал, без нужды перебирая какие-то бумажки. Потом достал из-под них фотографию и протянул Мазуру:

- Вот об этом человеке я хотел бы с вами поговорить...

Мазур всмотрелся. Ничего особенного, мужик лет пятидесяти с ничем не примечательной физиономией, заснятый украдкой где-то в порту - о чем неопровержимо свидетельствовала видневшаяся из-за его правого плеча мачта корабля. Форма местного образца без знаков различия, кепи без кокарды - но вот лицо у него определенно не местное, скорее уж попахивает великим старшим братом...

- Никогда не видел, - искренне сказал Мазур. Присмотрелся пристальнее. Хотя... Такое впечатление, что где-то и видел мельком...

- Вполне возможно, - сказал Юсеф, не отводя от него напряженного взгляда. - Вы ведь бываете в порту, в закрытом секторе... Зовут этого человека... - он старательно выговорил: - Виктор Сергеевич Кумышев, он носит звание генерал-майора сухопутных войск и по своему служебному положению заведует здесь выгрузкой и отправкой получателям особых грузов... Тех, что и у вас, и у нас проходят как "детали сельскохозяйственных машин".

Мазур подобрался. За этим нехитрым обозначением крылось оружие. Не самое серьезное и громоздкое, конечно: автоматы, пулеметы, легкие безоткатные пушки, боеприпасы к ним и тому подобное. Одним словом, вся мелочевка, кроме бронетехники и военных самолетов вкупе с боевыми кораблями - те и шифровались в бумагах иначе, и занимались всем этим не сухопутчики.

- И что же? - спросил Мазур сухо. Все это начинало ему категорически не нравиться.

- Товарищ Мазур, - сказал Юсеф совсем уж тихо. - Часть грузов при прямом посредстве упомянутого генерала уходит на сторону.

- В каком смысле?

- В прямом смысле, - с величайшим терпением произнес Юсеф. - Я хочу сказать, часть грузов, минуя арсеналы республики, уходит в другие места. Не хочу сказать "к врагам", но, в любом случае, Джараб-пашу к друзьям и лояльным гражданам уж никак не отнесешь... Вы слышали о Джараб-паше?

- Я не ребенок, - сухо сказал Мазур. - Кто ж о нем не слышал...

Личность была примечательная, сильная и во многом до сих пор загадочная - этакая помесь батьки Махно с заносчивым магнатом времен феодальной раздробленности. Джараб-паша прочно сидел на востоке республики, контролируя чуть ли не пятую ее часть: официально - губернатор, а неофициально некоронованный король трех провинций из шестнадцати. Собственные войска, своя спецура. своя администрация. Насколько Мазур помнил, Джараб-паша всю свою сознательную жизнь кичился тем, что именно он, а не покойный султан, происходит по прямой линии от какого-то древнего могучего халифа - впрочем, всегда знал меру, в высказываниях не переходил неких границ и громогласно ни на что не претендовал. Однако в своих владениях держался царем и богом - так что султан до самой своей бесславной кончины ничего не смог с ним поделать, не развязывая полномасштабной гражданской войны. После смерти султана от рук революционных парашютистов проблема перешла по наследству к новой власти, оказавшейся в той же безнадежной ситуации: на открытые конфликты Джараб не шел, на словах подчинялся столице и с восточной витиеватостью уверял всех в своем совершеннейшем миролюбии - но на деле каждая собака знала, что в тех провинциях у Касема только видимость власти, а сама власть у Джараба. Лаврик мимоходом упоминал, что соответствующие службы, а также высшие инстанции до сих пор в своем отношении к Джарабу так и не определились - врагом считать вроде бы не за что, а в друзья он сам категорически не хотел. Вот советские гости и держались от него на дистанции, полагая, очевидно, что проблема, если ее не трогать, со временем как-нибудь сама рассосется... Хорошо еще, что провинциальный король не замечен был в шашнях с агентами империализма - похоже, он ни с кем на свете не собирался не то что дружить, но хотя бы строить отношения...

Юсеф вскинул на Мазура глаза и тут же уткнулся с виноватым лицом в свою папку:

- Прежде всего мне хотелось бы извиниться - не за себя, за других. Понимаете, сначала у нас нашлись люди, которые сгоряча посчитали, что вы, что ваши... В общем, первым предположением было, что Советский Союз по каким-то своим высшим соображениям решил подкармливать Джараба. Во-первых, давно известно, что политика, увы, выписывает порой и более причудливые зигзаги, она руководствуется не эмоциями, чувствами, дружбой, а голым прагматизмом. Во-вторых... Право же, предпочтительнее было считать, что это политическая комбинация, пусть и обидная для нас, нежели допускать, что советский генерал оказался... оказался тем, чем он есть.

Мазур угрюмо молчал. Сам он был достаточно умудрен жизненным опытом, чтобы знать: генеральские звезды вовсе не делают человека чистым ангелом. Советские в том числе. Случались среди генералов грязные субъекты: воры, расхитители, даже шпионы. Однако сам он с подобным сталкивался впервые - в применении к генералу. Стыд за державу мешался со злой горечью.

- Вы уверены, майор? - спросил он, не поднимая глаз.

- Совершенно. Мы нащупали кончик и стали осторожно разматывать клубок, он выложил перед Мазуром лист желтоватой бумаги, исчерченный кругами и треугольниками. Их соединяли стрелки и пунктиры, а внутри были надписи на арабском. - Я сейчас объясню... У нас есть агенты во владениях Джараба. Гораздо меньше, чем хотелось бы, но кое-какая сеть налажена. Первые известия пришли как раз оттуда... Если разобраться, схема незамысловата и мало чем отличается от точного описания действий вороватого приказчика, систематически и понемногу обкрадывающего хозяина-купца. Объемы поставок большие - вы очень много нам помогаете, мы благодарны... И всегда есть возможность отщипнуть толику. Так вот, часть грузов попадает не в арсеналы республики, а прямиком перебрасывается к Джарабу на военных грузовиках. Здесь отлаженная цепочка: доверенный человек вашего генерала, майор Мар-чен-ко поддерживает связь с военными чиновниками из арсенала, которые подрисовывают ведомости и инвентарные описи - и тот же майор на контакте с перевозчиками. Не считая мелких исполнителей, которые сплошь и рядом просто не в курсе, что занимаются не своими прямыми обязанностями, а чем-то предосудительным, задействовано около десяти человек. Тех, кто гребет деньги. До сих пор мы только наблюдали, но вчера аккуратненько взяли одного. Повезло. Его отправили в командировку в провинцию, там мы его без шума изъяли, инсценировали нападение диверсантов. Все проделано чисто, никто ничего не заподозрил: есть сгоревшая, обстрелянная из гранатометов машина, парочка обуглившихся до полной неузнаваемости трупов, - он усмехнулся одними губами, Для вящей скрупулезности павшего за республику отважного воина уже похоронили со всеми почестями... Все гладко.

- Он говорит? - глухо произнес Мазур.

- Много и откровенно, - жестко улыбнулся Юсеф, будто оскалился. - Он прямо-таки умоляет, чтобы ему не мешали говорить... Мы уже знаем достаточно, чтобы снять всех. Я имею в виду, наших. С вашими людьми, конечно же, предстоит разбираться вам. Это очень деликатное дело, товарищ Мазур, вы сами понимаете. Нельзя давать ни малейшего повода для злословия как внутреннему врагу, так и империалистической пропаганде. История одинаково неприглядная как для республики, так и для наших советских друзей. Высоко, очень высоко, - он значительно воздел палец, - было решено, что официальные каналы задействовать не стоит. Вы попросту передадите материалы людям, облеченным соответствующими полномочиями. Как-никак вы непростой военный - вы на секретной работе, выполняете особые миссии, это подразумевает вашу вовлеченность в специфический круг проблем...

- А что я должен показать нашим? - спросил Мазур, ощущая во рту мерзкий привкус. - Эту вашу схему? Не маловато ли?

- Товарищ Мазур! - воскликнул Юсеф с неприкрытой обидой. - Я бы никогда не пришел к нашему советскому другу со столь легковесными основаниями. Я прекрасно помню, что возможны любые провокации, враг коварен... К сожалению, все крайне доказательно, - он положил ладонь на папку. - Здесь имеются подробные показания этого мерзавца, мнимого павшего героя. У нас не было времени переводить на английский - да и не стоило расширять круг посвященных но у вас ведь немало знатоков арабского. Кроме того, здесь множество фотографий. Практически все этапы потаенно зафиксированы на пленку. Погрузка. Отъезд машин в направлении контролируемых Джарабом территорий. Номера машин, лица водителей и сопровождающих. Особую ценность представляют полдюжины снимков, сделанных у Джараба. Качество не всегда на высоте, но нет никаких сомнений в том, что именно снято. Передача денег, опять-таки на всех этапах. Вот это - эмиссары Джараба, вот это - люди из арсенала. Вот это - Марченко получает от них деньги. Вот он передает пакет Кумышеву, видите? Тот самый пакет... Там доллары, в пакете. Кроме того... - он поколебался, но решительно продолжал. - Позвольте уж не углубляться в некоторые тонкости, но у нас была возможность осмотреться в комнатах, занимаемых генералом на базе, в соседнем с вашим доме...

Ну конечно, подумал Мазур. Еще один незаметный, бесплотный, как тень, исполнительный прислужник. Тут и гадать нечего. Или смазливенькая горничная в кружевном передничке, ни в чем хозяину апартаментов не отказывающая и потому оставшаяся вне подозрений - есть такие в соседнем доме, у чистых вояк. Тут и гадать нечего. Внутренняя агентура.

- На этом снимке - платяной шкаф, где генерал держит часть денег. Доллары и фунты стерлингов в коробке из-под обуви, под рубашками.

Нижний ящик с правой стороны... Еще часть денег - в полиэтиленовом пакете в холодильнике, спрятанном под копченой свининой, - Юсеф улыбнулся почти весело. - Ваш генерал, очевидно, начитался старых приключенческих книжек. Наши люди - очень серьезные и ответственные товарищи, к тому же старыми догмами ислама не скованы. Для пользы дела они не только возьмут в руки свинину, но и съедят, если обстановка потребует... Третий пакет, с деньгами и золотыми украшениями - часть своего процента он берет золотом по договоренности с компаньонами - в пакете, приклеенном скотчем под столешницей. Вряд ли он упаковывает все это в перчатках - он пока что чувствует себя в безопасности. Наверняка на пакетах и купюрах масса отпечатков пальцев...

- Наверняка, - поддакнул Мазур.

Он поморщился от омерзения - представил себе, как генерал вечерами, заперев дверь, пересчитывает свою неправедную казну: купюры мусолит, золотишко на ладони взвешивает, раскладывает. Такие субъекты частенько закромами любуются...

- Возьмите, - сказал Юсеф, тщательно завязав тесемки папки и придвинув ее к Мазуру. -Здесь достаточно...

В его лице вдруг что-то изменилось, он напрягся, застыл на миг и продолжал громко, спокойно:

- И, наконец, самое важное обстоятельство... Не закончив, он бесшумно взмыл из-за стола, прянул на цыпочках к двери и рванул ее на себя что было мочи. В комнату кулем ввалился, растянулся на полу человек в мундире, отчаянно вскрикнул от неожиданности. Мазур мгновенно узнал секретаря Лейлы. Прежде чем майор успел на него навалиться, секретарь извернулся, как кошка, проворно вскочил на ноги и дернул кобуру. Мазур вмиг вылетел из-за стола, прижался к стене - у него самого оружия не было.

Юсеф красивым финтом ушел в сторону, с линии огня. Выпалив в него два раза - наугад, в белый свет, собственно - секретарь отпрыгнул и кинулся бежать.

Майор, прямо-таки рыча от ярости, бросился следом, выхватывая на бегу пистолет. Мазур чисто автоматически, повинуясь рефлексам старого охотника, поспешил вдогонку...

Выстрел в коридоре. И еще три - громкие, хлесткие, прозвучавшие прямо-таки очередью. Видя, как майор остановился и опустил пистолет, Мазур понял, что опасность миновала. Вышел в коридор.

Там стояла Лейла с браунингом в руке, с неостывшим боевым азартом на лице, а секретарь валялся у ее ног в состоянии, уже исключавшем всякие допросы...

- Я услышала выстрелы... - сказала она возбужденно. - А потом он выскочил, с ходу выстрелил в меня, промахнулся... Очередной шпик, а?

- Ну разумеется, - быстро подтвердил Юсеф, бросив быстрый взгляд на Мазура. - Скрытый враг...

Он словно бы ждал от Мазура немедленной поддержки, и тот, ничего еще толком не понимая, кивнул:

- Шпионы чертовы...

В коридор ворвались оба гражданских с автоматами наизготовку, Юсеф, не мешкая, что-то гортанно им прокричал, и они скрылись. Майор, крепко взяв Мазура под локоть, отвел в сторону и прошептал на ухо:

- Подождите немного. Я сейчас позвоню Асади, пусть вышлет машину с охраной, а лучше еще и броневик. Вам следует быть осторожнее по дороге на базу...

Они встретились взглядами. Мазур не задал ни единого вопроса - потому что прекрасно понимал, куда склонилась ситуация. Не нужно быть семи пядей во лбу... Цепочка определенно не исчерпывается вороватыми чиновниками из арсенала. Чтобы наладить и долго поддерживать втайне подобный канал, где крутятся приличные деньги, недостаточно сребролюбивых капитанов и даже полковников. Должен быть еще кто-то, сидящий высоко - довольно высоко, очень высоко. Юсефу просто-напросто неприятно в этом признаваться, но именно так, скорее всего, и обстоит. Сержанты обычно торгуют с сержантами, а генералы - с генералами... Интересно, кто?

...До базы Мазур добрался без всяких поганых приключений - в кузове крытого военного вездехода, в компании полудюжины бдительно сжимавших автоматы черноберетников, под конвоем ехавшего позади "Саладина". Лежавшая на коленях папка казалась ужасно тяжелой и склизкой на ощупь...

Как он и ожидал, оба сидели в комнате Лаврика, на том же этаже, где обитал Мазур. По каким-то неисповедимым зигзагам мышления Мазур испытал откровенное злорадство, глядя на их физиономии, заранее осветившиеся довольными улыбками. Оба бойца невидимого фронта судя по всем признакам, ожидали исключительно приятных сюрпризов, важных и серьезных секретов, того, что так престижно и весомо выглядит в рапортах, суля их авторам кучу всяких благ...

- Ну, рассказывай, - не вытерпел первым Лаврик. - Интересно, каковы в постели революционные министры? Ты не щетинься, я шутейно, можешь не отчитываться в этой части...

- А тут и не в чем отчитываться, потребуется вам это, или нет, - сухо ответил Мазур. - Не было никакой постели.

- В жизни не поверю, - сказал Лаврик. - Такая девочка...

- Насчет постели думать было просто некогда, - сказал Мазур столь же казенным тоном. - Очень уж серьезное оказалось дело. Вы хочете секретов? Их есть у меня... Добрый килограмм.

И он плюхнул папку на стол, дернул тесемки. Уселся за стол, закурил и, перевернув папку, вывалил всю груду перед Лавриком. Сказал, морщась:

- Секреты больно уж вонючие, не взыщите. Что мне дали, то я вам добросовестно и приволок. Коммерция знаете ли...

Он прекрасно знал, что имеет дело с профессионалами. И они не обманули ожиданий - пока Мазур кратенько вводил обоих в курс дела, не последовало ни единой реплики, выражавшей недоверие, вообще отвлеченные эмоции. Лаврик по-арабски не читал - и Вундеркинд, судя по тому, что он не прикоснулся к документам, тоже. Однако фотографии говорили сами за себя и знания заковыристых языков не требовали...

Лаврик первым открыл рот - и изрыгнул короткую, но чрезвычайно смачную фразочку семиэтажной конструкции.

- Удивительно точное определение, - с вымученной улыбкой сказал Вундеркинд. - Вы уверены, что это не провокация?

- Да господи, ни в чем я не уверен, - сказал Мазур, морщась. - Что мне подарили, то я и приволок добросовестно. От себя ничего не прибавлял, понятное дело. Это не моя область, но, коли уж вам интересно мое непросвещенное мнение, извольте... Если на деньгах, на пакетах, на побрякушках и в самом деле сыщутся отпечатки вышеупомянутого товарища, то насчет провокации как-то затруднительно мечтать... Да и проверке вся эта история, по-моему, поддается легко...

Они переглянулись. Вундеркинд произнес бесцветным тоном:

- Думаю, нет нужды напоминать, Кирилл Степанович...

- Вот спасибо, что остерегли, - сказал Мазур сварливо. - А я-то уж собирался, человек простой и бесхитростный, эту историю на всех перекрестках рассказывать... Мужики, у вас не найдется чего-нибудь спиртного? Во рту гадостно...

- Увы, увы... - сказал Вундеркинд. - Бутылка-то найдется, но пить вам никак нельзя, да и мне тоже. Нам с вами сейчас предстоит идти по начальству. Нет, не по этому делу. Предстоит очередное путешествие.

- Прелестно, - сказал Мазур. - Куда, если не секрет?

- Тут недалеко. В Могадашо.

- Мать твою, - искренне сказал Мазур. - Я было нацелился передохнуть немного...

- Не переживайте, - сказал Вундеркинд. Во-первых, поездка нам предстоит совсем недолгая, буквально на пару часов, а во-вторых, на сей раз не будет никакой нелегальщины. Мы все нагрянем в гости совершенно открыто, и нас будет много...

- Не бывало у меня что-то таких командировок, - сказал Мазур настороженно.

- Пора когда-нибудь и начинать...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

КОГОРТЫ РИМА, ИМПЕРАТОРСКОГО РИМА

Отсюда, из высокой рубки "Сайгака", Мазуру открывался превосходный обзор на прилегающую акваторию. И он давным-давно убедился, что Вундеркинд ему нисколечко не соврал.

Сказать, что их будет много - значит ничего не сказать. Все обстояло еще грандиознее и грознее, чем Мазуру представлялось поначалу...

На рейде военно-морской базы в Вервере, большая часть которой до самых последних дней пребывала в безраздельном пользовании советских друзей, в одночасье переставших быть друзьями, объявилась могучая эскадра - большие десантные корабли, шесть вымпелов, эсминцы прикрытия, в том числе вездесущий "Ворошилов", тральщики, прихваченные на всякий пожарный, красавец крейсер "Аметист" (между нами говоря, с атомным реактором). Высоко в небе кружили разведывательные самолеты, а пониже сновали вертолеты.

Это, без шуток, была армада. Силища, которой даже при горячем желании не смогли бы противостоять местные. Слева, у пирса, так и остался стоять сторожевичок под туземным флагом - а в паре кабельтовых от него прочно обосновался советский эсминец, доброжелательно нацелившийся всеми орудиями...

Потом все завертелось. Распахнулись аппарели кораблей, и по мелководью, рассекая невысокие волны, пошли бронетранспортеры с морской пехотой, плавающие танки, за которыми гораздо солиднее, неторопливо и авторитетно двинулись "шестьдесят вторые"... Вся эта орава без единого выстрела накатывалась на берег, занимала порт, ручейки бронетехники деловито растекались меж пакгаузами, исчезали с глаз. Видно было, как останавливаются танки, тяжело ворочая башнями, выплевывая черный дым.

Пока что все шло без сучка, без задоринки. Вскоре должны были подойти на расчищенное место транспортные корабли. Здесь, на базе, скопилось огромное количество разнообразнейшего военного имущества, которое Советский Союз завозил совершенно безвозмездно - а теперь, коли уж дружбе пришел конец, решил забрать назад, что было логично и справедливо. В сущности, это мало чем отличалось от дележа имущества при разводе. Вы же не станете оставлять кучу добра нелюбимой жене, если имеете возможность вывезти все к чертовой матери, при том, что у неверной супруги нет никакой возможности воспрепятствовать? Вот то-то и оно. Дело житейское.

Капитан-лейтенант со смешной фамилией Лихобаб - жилистый, чернявый, то ли казацкого, то ли цыганского облика - вытащил из кармана пятнистого, без знаков различия кителя растрепанную книжку без обложки, сноровисто ее перегнул пополам и громко процитировал:

- Сознание того, что за действиями каждого солдата, сержанта и офицера наблюдают не только трудящиеся Советского Союза, но и миллионы людей за рубежом, безусловно, волнует всех, всем хочется показать, как можно лучше нашу боевую технику, слаженность и организованность...

- Золотые слова, - кивнул Мазур. - А главное, политически грамотные...

Вундеркинд, присутствовавший тут же, терпеливо улыбнулся. На берегу продолжалась деловитая суета броневых коробок. И ни малейших признаков организованного отпора - или хотя бы неорганизованного. Самоубийц среди неверных друзей пока что не находилось. Любому стороннему наблюдателю было ясно, что ворвавшаяся на территорию насквозь суверенного государства советская морская пехота не намерена ни шутить, ни либеральничать. Можно было без излишней суеты вывозить грандиозные военные запасы и многочисленных советников...

Вертолеты неторопливо выписывали над берегом дуги и петли. На корме "Сайгака" мощно и размеренно свистели винты, корабль на воздушной подушке неспешно приближался к указанной точке. Он мог бы без труда выжать над морской гладью километров сто тридцать, но задача на сей раз была другая.

Динамик, как оно обычно и бывает, ожил в самый неожиданный момент:

- Внимание! Группе "Шквал" приготовиться к высадке!

Командир выразительно посмотрел в их сторону, и они один за другим спустились вниз, в просторный отсек с рифленой крышей, где стояли два "уазика" с подчиненными Мазура и две "бардадымки", как в просторечии именовались бронированные разведывательно-дозорные машины. Пол под ногами дрогнул, судя по маневрам, "Сайгак" резко повернул, нацелился градусов на тридцать правее от первоначального курса и помчался к берегу на приличной скорости. Мазур достал плоскую жестяную баночку, сковырнул крышку и быстро, привычно изрисовал физиономию темными полосами, пока все остальные занимались тем же самым, придавая себе вид, в котором приличный спецназовец просто обязан незваным ходить в гости. Огляделся, попинал ногой высокое колесо броневичка, критически присмотрелся к двум коробкам динамиков, спросил Лихобаба:

- Часом, не "Танцем с саблями" собираешься угощать?

Цыганистый Лихобаб оскалился:

- Классики эти макаки не заслужили. Не поймут, Азия-с... У меня народное творчество есть. Не оскудело талантами подразделение.

- Идеологически выдержано? - с ухмылочкой поинтересовался Мазур.

- А хрен его знает, - сказал капитан-лейтенант. - Зато с чувством и оглушительно... - он покосился на замигавшую под потолком красную лампочку, браво одернул пятнистый китель неизвестной армии и улыбнулся во весь рот: -Ну что, напинаем бандерлогам?

- А то, - сказал Мазур в тон ему.

И, ухватившись за дверцу, одним прыжком перемахнул в кузов переднего "уазика" на сиденье рядом с водителем, хозяйственно придвинул к себе автомат, оглянулся, сделал хищно-ободряющую рожу, подмигнул. Его орлы, все восемь, осклабились пятнисто-полосатыми физиономиями.

В глаза ударил солнечный свет - аппарель "Сайгака" откинулась, быстренько легла мостиком, и машины, с места набирая скорость, вылетели наружу. Выстроившись короткой колонной, припустили вглубь суши, мимо стоявших танков, мимо деловито суетившихся морпехов с засученными рукавами черных гимнастерок, в сбитых на затылок касках. Промелькнула парочка бандерлогов, судя по причиндалам, в офицерских званиях - они смирехонько стояли у распахнутых дверей пакгауза, а высоченный лейтенант выразительно и энергично объяснял им их положение - с помощью сложносочиненных словесных конструкций и поднесенного к носу ядреного кулака. Видно было, что оба туземца в одночасье, с нуля постигли великий и могучий русский язык, поскольку стояли навытяжку, боясь пискнуть.

На проходной вместо прежних караульных уже стояли те же морпехи - а караульные, держа руки на затылках, устроились на корточках лицами к стене. Судя по тому, что Мазур видел мельком, обошлось без перестрелок и потасовок.

Самое смешное, что в городе ни о чем еще не подозревали - на тротуарах полно пешеходов, машины ездят как ни в чем не бывало... Колонна неслась по осевой, лавируя в потоке - правда, без особой деликатности. Время от времени головной броневик без всяких церемоний отшвыривал с дороги замешкавшуюся легковушку под отчаянный лязг раздираемого железа и разноголосый стон клаксонов. Пешеходы, с африканской беспечностью шатавшиеся по проезжей части, испуганными воробьями брызгали из-под колес, вопя и совершая дикие прыжки, что твои антилопы...

Какой-то придурок, видом похожий на полицейского регулировщика, метнулся им наперерез, свистя и махая жезлом. Его благородно не стали наматывать на колеса - попросту объехали, пронеслись на красный сигнал светофора, влетели на тротуар, распугивая ополоумевших пешеходов, смаху пересекли обширный зеленый газон, посреди которого возвышалась бронзовая статуя благообразного африканца штатского вида, в наряде девятнадцатого века. Мазур машинально отмечал ориентиры - в число коих входил и этот памятник. Лихобаб наполовину высунулся из люка, прочно утвердясь в решительной позе не хуже любого монумента.

При выезде с площади им попыталась заступить дорогу старенькая легковушка, судя по раскраске и динамикам на крыше, имевшая какое-то отношение к правоохранительным органам. Головной броневик треснул по ней от всей души утюгообразным носом, наподдав так, что ретивые полицаи отлетели метров на десять - и летели бы дальше, да впечатались багажником в стену дома, что машинешку добило окончательно, и она в секунду обрела вид мятой консервной банки.

Ага! Серое трехэтажное здание колониальной постройки, начала века, с шестью колоннами у входа и характерной башенкой на крыше - очередной ориентир... Машины пошли медленнее, свернули налево, направо, еще раз налево, распугали табунок молодых людей студенческого вида - те исправно брызнули в стороны, бросая стопки каких-то книжек - отчаянно визжа покрышками, свернули за угол.

И Мазур наконец узрел цель - длинное двухэтажное здание, серо-сизоватого цвета, вытянувшееся буквой "П", окруженное обширными газонами. Колонна рванула к парадному входу, перед которым стояла на невысоком каменном постаменте пушка времен гражданской войны в США с горкой ядер.

По обе стороны от входа повисли флаги - государственный и какой-то еще, гораздо более пестрый, очевидно, армейский. Двое часовых у входа - белоснежные шлемы, начищенные до зеркального блеска ботинки, винтовки с примкнутыми штыками - так и остались стоять болванчиками, то ли устав блюли, то ли оцепенели от неожиданности.

Головной броневичок развернул башню и лупанул длинной пулеметной очередью по окнам второго этажа - только стекла брызнули. Тут часовые опомнились - и, побросав винтовки, кинулись в разные стороны, быть может, полагая, что стали свидетелями очередного военного переворота, в котором не хотели участвовать ни в каком качестве. Через пару секунд их и след простыл.

Четыре машины выстроились шеренгой неподалеку от парадного входа в одно из зданий здешнего военного министерства. Что-то звонко щелкнуло, шумно затрещало, и динамики взорвались гитарными переборами вперемешку с чьим-то мастерским нажариванием на баяне, и хриплый бас заорал, определенно под Высоцкого:

- Который день шагаем твердо, твердо, твердо! Нам не дают ни жрать, ни пить, ни спать! Но что поделать, если мы - когорты, мы - когорты, изволь рубить, изволь маршировать! Ни одного, ни одного удара мимо! Пусть я убит, но легион

непобедим.

Когорты Рима, императорского Рима за горизонт распространяют

этот Рим!

Новые пулеметные очереди - на сей раз с обоих броневиков - вновь крест-накрест прошлись по зданию, обеспечивая стекольщиков работой на неделю вперед. Летела каменная крошка, рушились осколки. Кое-где в окнах появлялись на миг испуганные рожи. Динамики ревели в полном соответствии с рекомендациями хитромудрых армейских психологов.

- А нам бы бабу, нам бы бабу, нам бы бабу, а нам бы всласть говядинки пожрать! Но Цезарь рявкнул: "Вам пора бы, вам пора бы за славный Рим со славою, опять же, подыхать!" Ну что поделать, что поделать,

коль приперло!

Опять когорта на мечи пошла.

И я стараюсь пересохшим горлом

Орать припев про римского орла...

И пулеметные очереди. И рев динамиков, услаждавших уши всех в округе плодами трудов какого-то таланта из батальона Лихобаба. Вполне возможно, психологи были правы. Пальба, то и дело сменявшаяся бравой хрипатой песней, была явлением жутким и непонятным. Это ни на что не походило - ни на прямую атаку, ни на очередной путч - и безусловно повергало умы в смятение...

Зоркий Сокол, сидевший со своей снайперкой наизготовку, подтолкнул Мазура локтем и показал глазами наверх. Мазур присмотрелся. В разбитом окне второго этажа показался суетливый персонаж во френче с офицерским золотым обилием на погонах и ручным пулеметом, который он попробовал примостить на подоконник.

Это уже был полный и законченный непорядок. У отважного защитника родины был такой вид, словно он и впрямь собрался стрелять на поражение.

- Не нравится мне этот мудак, - сказал Мазур. - Понял, - спокойно кивнул Зоркий Глаз. Вскинул свою шикарную западногерманскую

винтовочку, щелкнул выстрел, и пулемет тяжко закувыркался с подоконника, на котором и повис неподвижно нарушитель порядка, свесив руки.

Затягивать не годилось, подобные сценические эффекты тем и хороши, что действуют лишь короткое время...

- Пошли! - рявкнул Мазур, выпрыгивая из машины.

Зоркий Глаз с Землемером остались в "уазиках" в качестве прикрытия, а остальные слаженной группой, в хорошем темпе рванули к высоченной входной двери - роскошному сооружению с бронзовыми накладками и начищенными до блеска затейливыми ручками под старину: Викинг и Куманек, Пожарник и Крошка Паша, Пеший-Леший и Бульдозер. Вундеркинд исправно несся рядом с Мазуром, гремя скверно прилаженной амуницией (Мазур нашел секунду, чтобы это с неудовольствием отметить).

Высоченная створка распахнулась удивительно легко для своих габаритов и веса - ну конечно, все придумано так, чтобы важные чины не натрудили рук...

Пеший-Леший с ходу зашвырнул гранату в огромный вестибюль - приветствия ради и морального подавления для. Внутри исправно громыхнуло, и они ворвались туда, прикрывая друг друга по всем правилам.

В вестибюле еще дымило и воняло, какой-то невезучий чудак лежал поблизости без всяких признаков жизни, а более везучие с криками и топотом разбегались кто куда, все, как один, показав спины. По ним стали стрелять, чтобы не тратить время и патроны на такие пустяки. К тому же в подобных ситуациях панически несущийся незнамо куда, вопящий беглец гораздо полезнее трупа - поскольку заражает паникой остальных...

Окинув взглядом коридор, Мазур мгновенно сопоставил его с планами, которые чертил инструктор, привязался к местности. И указал своим направление.

Они вновь ломанулись вперед сомкнутой в боевой порядок группой. Ближайшая дверь распахнулась, высунулась чья-то ошалевшая рожа - и исчезла внутри после мощного удара ботинком по означенной двери. В другую дверь, распахнутую настежь, на бегу шваркнули гранату. И еще одну - в очередную дверь, еще одну - за угол, перед тем как рвануть к лестничному проему.

Иногда они для разнообразия лупили длинными очередями то вдоль коридора, то по потолку, снося жалобно звеневшие светильники, то по дверям или просто по выходившим во внутренний двор окнам.

Никакого намека на сопротивление, никто не бросился наперерез, никто не попытался по ним пальнуть - должно быть, тот тип с пулеметом оказался на фоне прочих законченным выродком. Одни бегущие и оцепеневшие от ужаса штабные крысы. Кое-кому иногда мимоходом чувствительно поддавали по сусалам, чтобы служба медом не казалась, кое-кто так и оставался небитым. Паника в здании, судя по топоту, воплям и совершенно уж диким рожам, разгоралась не на шутку...

Оказавшись на втором этаже, они наконец вырвались на финишную прямую. Широкий коридор заканчивался черной железной дверью, перед которой сгрудилось с дюжину человек, в основном военные с устрашающим обилием золота на погонах и затейливых блях на груди. Они, очевидно, почуяли себя в ловушке, убегать куда-то было слишком страшно, вот и торчали возле двери - один, сразу отметил Мазур, с кувалдой, которой совсем недавно пытался сокрушить вход в секретный отдел, где оказались блокированными два советских шифровальщика из числа многочисленных советников...

- Лежать, падлы! Стоять, суки! - заорал Мазур с соответствующим выражением лица.

Все это было выкрикнуто по-русски, но не стоило заботиться о тонкостях дословного перевода - вид ворвавшихся и автоматы у них в руках способны были в три секунды сделать толкового лингвиста из любого здешнего раззолоченного идиота...

Так оно и произошло. Кто-то упал на пол, кто-то прижался к стене, старательно воздев трясущиеся руки. Один, правда, самый осанистый и до пупа увешанный яркими фитюльками, выступил вперед и, превозмогая страх, на сносном английском начал ныть, что-то насчет того, что он, изволите ли видеть, генерал-полковник, а страна тут суверенная, и его высокопревосходительство ужасно изволят возмущаться...

Мазур, не размениваясь на пошлую перебранку, попросту врезал высокопревосходительству носком ботинка по нижней конечности, а когда оно, превосходительство хреново, стало падать, добавил легонько прикладом по сытой роже. После чего воцарилась тишина и порядок. Присутствующие вмиг сообразили: если уж непреклонные налетчики в грош не ставят самого старшего здесь по званию, то с теми, кто помладше, могут обойтись и вовсе уж непочтительно...

А впрочем... Мазур присмотрелся к одному примечательному субъекту, отступившему за спину стоявшего впереди. В здешней форме, чин-чином, но физиономия настолько англосаксонская, что зеленый лейтенант не ошибется...

Белый украдочкой-украдочкой пытался сунуть руку под расстегнутый френч, под левую подмышку...

- Даже не вздумай, - ласково сказал ему Мазур, аккуратненько взяв на прицел. - Дырок наделаю... Ну, ручку убери!

Это было произнесено на высокопробном английском, а поскольку белый тут же подчинился со спокойным видом умеющего проигрывать человека, Мазура он понял прекрасно. Отпускать такую добычу не следовало...

- Паша, - сказал Мазур, не глядя на подчиненного. - Прибери этого, с собой возьмем. А этих - в угол живенько...

Бульдозер с Викингом, тыча дулами в животы, оттеснили прочих в дальний угол. Мазур нагнулся к двери, прислушался, потом постучал по ней прикладом и крикнул, чтобы те, внутри, перестали выделываться и быстренько отпирали своим. Примерно так его тирада выглядела в переводе на литературный язык - а на деле была умышленно произнесена с тем непечатным мастерством, какое ни один заграничный инородец освоить не в состоянии...

Подействовало. Изнутри завопили:

- Пароль!

- Как дети малые, честное слово... - проворчал Мазур. - Шквал! Шквал, кому говорю!

Чавкнул хорошо смазанный замок, дверь отворилась, показалась закопченная физиономия. Ее обладатель держал "Макаров", целясь Мазуру куда-то в область пупка, а за его спиной, в обширной комнате, было сине от дыма, вонь горящей бумаги резанула глаза и глотку.

Пушку убери, - терпеливо сказал Мазур. - Второй где?

- Дожигает...

- Все спалили? - хозяйственно поинтересовался Мазур.

- Ага. Догорает... Вот это обязательно взять надо... - он показал на огромную, битком набитую сумку. - Там...

- Да мне без разницы, - проворчал Мазур. - Ну, выметайтесь оба в темпе!

Из соседней комнаты выскочил второй закопченный, кашляя и перхая, отрапортовал, что вверенная его попечению секретная документация, равно как коды и шифры, изошла синим пламенем.

- Благодарю за службу, - сказал Мазур хмуро. - Ну, хватайте вещички - и ноги в руки. Такси ждет, счетчик мотает...

Оба шифровальщика с превеликой радостью кинулись наружу, хрипя что-то в том смысле, что они были уверены: Родина их ни за что не оставит в столь безнадежной ситуации...

- Это точно, - отмахнулся Мазур. - Родина в моем лице, она стало быть... Короче, держитесь возле того дядьки, он только с виду страшный, а душа у него нежная, как цветок... Бульдозер, усек? Ты мне за них отвечаешь... Все, уходим!

Он задержался на секунду, присмотрелся к тому самому, раззолоченному генерал-полковнику, уже кое-как вскарабкавшемуся по стеночке на ровные ноги. Покривил губы: среди незнакомых разлапистых регалий на груди превосходительства красовался советский орден Октябрьской Революции, что в нынешних, столь резко изменившихся условиях было в корне неправильно.

Не раздумывая, Мазур шагнул к пугливо отшатнувшемуся чину, одним ловким движением выдрал орден с мясом, опустил себе в карман и дружелюбно оскалился:

- Скажешь там своим, что я тебя разжаловал... Ну, пошли отсюда!

И они кинулись назад в прежнем порядке, постреливая время от времени, швыряя гранаты. Преследовать их никто не пытался. К превеликому облегчению Мазура, снаружи он застал ту же картину, какую оставил: машины стояли на прежнем месте, никто не предпринимал на них атак...

Взревели моторы. Недлинная колонна вылетела на улицу и понеслась назад в прежнем порядке, точно так же лавируя меж гражданскими машинами, а при необходимости снося их с дороги. Вокруг Мазур наблюдал то же зрелище, что и раньше: никаких признаков облавы, общегородской тревоги, никаких военных или полицейских заслонов. Ну, это понятно: все было проделано слишком быстро, чтобы военные или гражданские власти успели не то что принять решение и организовать перехват, а хотя бы осознать случившееся... К тому же все внимание власть предержащих должно быть приковано к порту - там как-никак разворачиваются гораздо более масштабные и грозные неожиданности...

Он обернулся назад. Белый англосакс, соответствующим образом скрученный, покоился в ногах у Крошки Паши. Рот ему тоже успели заткнуть, чтобы не надоедал нытьем насчет каких-нибудь прав или нарушений законов. Не было сейчас ни законов, ни прав - кто успел, тот и съел. Судя по тому, что эта пташка оказалась в нужном месте в нужное время, пленный, несомненно, был из рыцарей плаща и кинжала - вот и ладненько, вот и расскажет в спокойной обстановке, кто его послал захапать советские военные коды и прочие секретные бумаги. Авось да подвернется случай лишний раз прищемить хвост акулам мирового империализма...

Ах ты ж!

Наперерез из боковой улочки выскочил бронетранспортер - самый обыкновенный БТР-70 советского производства, но изрисованный по всем бортам неизвестными эмблемами, а значит, умиляться "земляку" никак не стоит...

Передняя "бардадымка" успела проскочить, и машина Мазура тоже - а вот несущийся за ней второй "уазик", напоровшись на пулеметную очередь, вильнул в сторону, запетлял на пробитых покрышках, едва не въехал в стену дома... Замыкающий броневичок головоломным маневром избежал столкновения, проскочил мимо противника...

- Глуши его! - рявкнул Мазур, одновременно хлопнув Викинга по плечу, чтобы затормозил.

Тот с похвальной быстротой выполнил команду. "Семидесятый", тоже проскочив по инерции метров на тридцать, тяжело разворачивался, и пулеметная башенка уже крутилась, опережая маневр, пулемет искал цель.

Крошка Паша выпрямился в машине во весь свой немаленький рост, утвердив на плече короткую и толстую трубу гранатомета. Совсем рядом рванулись наружу раскаленные газы, щеку Мазура обдало горячим вихрем...

Снаряд влепился прямехонько в борт, под башенку. Бронетранспортер окутался грязно-черным дымом, содрогнулся. Башенка больше не вращалась. Распахнулись люки, и оттуда ошалевшими зайцами чесанули аборигены.

Мазур не стал их класть - все равно особой опасности не представляли, черти чумазые... Он лишь послал две длинные очереди поверх голов, прикрывая бегущих к нему подчиненных - к счастью, никто не пострадал...

- Целы там? - заорал Лихобаб, высовываясь из люка. - А то! - отозвался Мазур. - Живо, вы! Битком набитый "уазик" промчался прочь

в компании двух невредимых броневичков. Вокруг понемногу разворачивалась самая настоящая паника - мирное население, сбитое с толку и не ждавшее ничего хорошего от пальбы в центре города, разбегалось по подворотням. Но впереди уже показались портовые ворота, а уж там-то их, сиротинушек, никто не дал бы в обиду.

- Слушай, - сказал Мазур, ощущавший себя пассажиром автобуса в час пик. - А ведь ты, черт тебя побери, и впрямь талисман какой-то. Как возьмешь тебя на дело, все гладко проходит...

- Я стараюсь, - почти спокойно улыбнулся Вундеркинд.

В порту уже во всю кипела работа - у причалов стояли грузовые суда, краны исправно работали, опуская в трюмы тяжело нагруженные поддоны, повсюду суетились морпехи, а поодаль, на рейде, грозно застыли боевые корабли.

"Мы не марионетки, - припомнил Мазур чье-то изречение. - Мы маленькие винтики громадного механизма".

Ага, все правильно. Вот только душа болела оттого, что приходится отсюда уходить - как-никак подходы к Суэцкому каналу и Персидскому заливу, выход в Индийский океан. Ничего, у нас еще остается Эль-Бахлак...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

И ВНОВЬ - ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ...

Вообще-то тюрьмы и занимаемые спецслужбами здания - объекты, если можно так выразиться, устоявшиеся. Порой успевает смениться несколько властей, пройти изрядно времени, а в подобных домах меняются только хозяева, но не функции.

Однако здесь обстояло как раз наоборот. В первые дни после революции молодые реформаторы - тогда еще не генералы и полковники - идя навстречу народным чаяниям, торжественно, при огромном стечении публики взорвали начисто жуткую султанскую тюрьму, израсходовав на это массу тротила, а потом для пущей торжественности, надежности и агитационности вывезли обломки на вереницах тяжелых грузовиков и утопили в море. В знак разрыва с проклятым прошлым и торжества грядущей свободы. Сам Мазур этого зрелища видеть не мог, но свидетели рассказывали, что зрелище было эффектное...

Увы, довольно быстро наступили скучные будни. Выяснилось, что у молодой республики есть враги, что их все больше, а следовательно, тех из них, кого сразу не прислонили к стенке, нужно где-то держать, пока идет следствие и прочие процедуры. В итоге генерал Асади после недолгих поисков остановился на дворце какого-то сбежавшего амира - поскольку тот располагался на окраине и был обнесен высокой стеной. Там и прижился. Мазур уже наслышан был, что это здание, некогда звавшееся Аль-Джухейн, в народе давно уже именуется Джеханнем - но, разумеется, с оглядочкой, шепотком...

Когда высокие железные ворота распахнулись. Мазур увидел, что прямо напротив них, метрах в пяти, сложена высоченная каменная стена - ну что же, грамотно придумано, при внезапном нападении поможет обороняющимся...

С обеих сторон моментально выдвинулось с полдюжины народогвардейцев - да не простых, в черных беретах, а носивших вдобавок на левом рукаве золотой шеврон со скрещенными кинжалами и львиной мордой - и направили автоматы на прибывших. Лица у них были совершенно бесстрастные, они казались удивительно схожими - застывшие физиономии приобщенных.

Документы проверяли тщательнейшим образом - что у Мазура, что у майора Юсефа, который здесь бывал по десять раз на дню и должен быть известен всем и каждому. Процедура поневоле производила впечатление и свидетельствовала, Мазур оценил, о неплохой натасканности. Ни следа пресловутой восточной расхлябанности.

Вторая проверка, ничем первой не уступавшая, произошла у главного входа. И тем не менее в вестибюле документы пришлось еще раз показать - на сей раз просто предъявить.

- Обстановка сложная, товарищ Мазур, - сказал Юсеф, словно бы извиняясь. - Заговоры, происки, измены...

- Понятно, - кивнул Мазур.

Внутри он увидел туже картину, что и в прочих роскошных некогда резиденциях, занятых новой властью: вся движимая роскошь тщательно изничтожена, стены увешаны лозунгами, плакатами и портретами. Единственное отличие, пожалуй, заключалось в том, что добрая половина плакатов была ему решительно незнакома. На улицах они никогда не встречались, предназначались, надо полагать, исключительно для внутреннего употребления. Здешние плакатные добры молодцы, белозубые и широкоплечие, были, как на подбор, не улыбчивыми, а суровыми, озабоченно хмурившимися. Они не воздевали патетически рук, никому не указывали путь в светлое будущее. Наоборот, как один, занимались суровым мужским делом: кто сверкающим мечом перерубал шеи омерзительному многоголовому чудищу; кто, цепенея от напряжения, напрягши мускулы, душил пузатых гнусных типов, у которых из всех карманов торчали пачки долларов, пистолеты, удавки и кинжалы; кто разгонял винтовкой с примкнутым штыком полчища опрометью разбегавшихся злобных гномиков, не достававших стражу революции и до колена. Правда, и здесь за спиной у каждого чудо-богатыря непременно вставало классическое, идеологически выдержанное солнышко, ощетинившееся лучами, как дикобраз иглами. Специфика службы, подумал Мазур, все логично и объяснимо...

Юсеф уверенно повел его куда-то вниз длинными переходами, кривыми лестницами, объясняя на ходу:

- Прежний хозяин был не просто скряга, а еще и параноик. Богатства он скопил на девять жизней - и всегда боялся грабителей патологически. Выкопал огромные, запутанные подвалы, мы в свое время убрали уйму хитрых ловушек - то плита под ногами провалится, то сверху упадет решетка с остриями... Один товарищ погиб, троих ранило, прежде чем все это отыскали и сломали... Потом многое перестроили, конечно...

Мазур и сам это видел - подземелья уже не напоминали извилистые лабиринты, повсюду свежая кирпичная кладка и, аккуратными шеренгами - двери камер с классическими "волчками", огромными запорами и висячими замками. Под потолком светили тусклые лампочки, воздух был тяжелый, спертый, жаркий и душный. Чуть ли не через каждые десять метров устроены ниши, и в них неподвижно застыли автоматчики с теми же шевронами на рукавах. Под потолком крутились вентиляторы, но их было маловато.

Тр-рах!!!

Мазур успел вовремя отшатнуться - иначе могла бы чувствительно треснуть по лбу внезапно распахнувшаяся железная дверь, грохнувшая в бетонную стену так, что полетела крошка. Изнутри с диким воплем вырвалось нечто отдаленно напоминающее человека - растрепанное, в обрывках одежды, красно-липко-влажное, рухнуло на пол и поползло, не видя куда. А следом выскочили двое в расстегнутых, с закатанными рукавами рубашках, усатые, вспотевшие, деловито-разъяренные - и, как ни в чем не бывало, кинулись следом, полосуя ползущего в две нагайки, а он орал, орал...

Послышалась резкая команда на арабском, кнутобойцы выпустили повисшие на запястьях орудия производства, наклонились, подхватили ползущего за щиколотки и с большой сноровкой ногами вперед втянули назад в камеру, оставив на затоптанном бетонном полу темный след.

Из камеры вышел генерал Асади, в безукоризненном мундире, застегнутый на все пуговицы, притворил за собой дверь и преспокойно сказал:

- Здравствуйте, товарищ Мазур, я очень рад, что вы пришли... Пойдемте?

Из камеры по-прежнему доносились хлесткие удары и вопли. Изо всех сил стараясь держать бесстрастное выражение лица, Мазур зашагал вслед за генералом в дальний конец коридора, не в силах поначалу превозмочь дикую, иррациональную волну страха - показалось на миг, что его здесь самого сейчас запрут, и никогда в жизни света белого не увидишь... Справиться с этим заскоком удалось не сразу...

Генерал бросил что-то Юсефу, и тот остался в начале длинного тупика. Тупик этот тянулся метров на тридцать - сплошные серые стены - заканчиваясь железной дверью. Привычно ее распахнув, Асади вошел первым, гостеприимным жестом пригласил Мазура.

Комната со сводчатым бетонным потолком была залита приятной прохладой судя по перемещениям воздуха, ее исправно проветривал и охлаждал хороший кондиционер. Никаких палаческих приспособлений Мазур не усмотрел -только стол, несколько стульев и высокий сейф, очень современный, из супернадежных.

Асади достал бутылку виски, два невысоких пузатых стаканчика, насыпал позванивающие кубики льда. Мазур уселся, повинуясь очередному гостеприимному жесту, взял стакан и механически отпил. Прислушался: нет, вопли сюда не долетали.

- Этот кабинет я специально проектировал, - сказал Асади. - Ни один внешний звук сюда не долетает - а там, где остался на страже Юсеф, невозможно услышать ни слова, здесь произнесенного... Естественно, три раза в день комнату проверяют на микрофоны. Мы можем говорить, ничего не опасаясь... - он поднял на Мазура усталые глаза. - Вы видели... Вы наверняка считаете наши методы варварскими? Плети, сапоги под ребра и прочее...

- Хотите честно? - сказал Мазур. - Я не знаю...

- Только та революция чего-то стоит, которая умеет себя защищать. Вы не помните точно, кто это сказал, Ленин или Дзержинский?

- Не помню.

Но кто-то из двоих, это точно, - сказал Асади. - Да, согласен, на взгляд советского товарища все это, - он кивком показал в коридор, - может показаться... излишним зверством. Простите за откровенность но во времена вашей юной революции у вас наверняка разговаривали с контрреволюционерами немногим мягче... Я знакомился с кое-какими источниками. Что поделать, наша революция молода, очень молода, совсем молода. А эта сволочь, - он снова показал в коридор, - между прочим, из той группы, что заложили на рынке три бомбы. Одну мы обезвредить успели, две взорвались. Восемнадцать убитых, в том числе дети. Кое-кто из группы до сих пор остается на свободе. И нельзя упрекать человека, которому приходилось собирать в брезент куски детских тел, если он берет плетку, а не пробует насквозь культурные психологические подходы.

Он ни в малейшей степени не пытался оправдаться - попросту вводил Мазура в курс дела, высказывал свои мысли, и только. Мазур молча сделал пару глотков.

- Вы знаете, товарищ Мазур, я родом из приморской деревни, - сказал Асади тихо, доверительно. - У нас в семье, да и вообще в деревне были рыбаки но больше все-таки ловцов жемчуга. Мой отец и три его брата были жемчуголовами. Это только в голливудских фильмах ловец жемчуга выглядит романтично. В реальной жизни работа эта тяжелая, опасная, если добавить, что испокон веков наши люди погружались без всяких аквалангов.... Понимаете, должно быть? Вы специалист...

- Понимаю, - кивнул Мазур. - Вот так... Жемчуголовы долго не жили, а если им везло, многие на всю жизнь оставались с подорванным здоровьем. Но я не о том. Добыча жемчуга самим ловцам достатка не приносила - большую часть жемчуга по праву владельца земли и воды забирал амир. Вот я и хочу вам рассказать про амира. Он приезжал с большой помпой - дорогие европейские собаки в золотых ошейниках, пара ручных гепардов на золотых цепочках, сильная охрана... Эти головорезы выглядели чрезвычайно картинно: патронташи крест-накрест на груди, револьверы без кобур заткнуты за кушаки, как и ножи без ножен, парочка щеголяла с вовсе уж музейными копьями. Это они делали специально, понимаете? Чтобы все было напоказ, чтобы подавлять и запугивать... - он смотрел куда-то сквозь Мазура, голос зазвучал тише, отрешеннее. - Мы, конечно, были мусульманами, но происходили от пустынных наездников, "песчаных племен", а там свои обряды, кое в чем отличающиеся от догм ислама... Наши женщины не носили паранджи - так, чисто символически закидывали с плеча на плечо нижний край платка, даже подбородок не закрывался... Наши женщины были очень красивы - молодые, я имею в виду, пока их не смяла тяжелая жизнь... Вся деревня обязана была собираться, когда приезжал владыка... Он любил женщин, знаете ли. Он не говорил ни слова, только делал пальцем вот так, - Асади показал, - чуть заметно, небрежно сгибал палец. И женщина шла к нему. Она просто не могла иначе, это был наш полновластный амир... Не имело никакого значения, есть у нее муж или жених, стоит ли он тут же... Вам не понять и не увидеть, какие лица были у мужей и женихов. Вы не увидите, как женщина шла - и как она потом возвращалась из шатра. Я хорошо помню... Иногда после амира на женщину набрасывались холуи, после леопарда - шакалы... Знаете, он никогда никого не убил, мужчин, я имею в виду, даже тех, кто показал непочтительность, попросту осмелился смотреть не так. Лучше бы убивал. Только он был не так прост. Попробуйте представить, что чувствует мальчишка, когда его отца, самого сильного и смелого на свете, свалили пинками и мочатся ему на лицо. Что чувствуют односельчане... Это мое детство, товарищ Мазур, и не только мое. Лейла своя, но она не поймет, у нее с детства были слуги, а Касем вырос в семье пусть и бедного, но столичного торговца - а в столице все чуточку по-другому, там, по крайней мере, не тешат свое самолюбие посреди улицы провинциальные амиры... Вам-то проще, для вас подобные вещи - чуть ли не древняя история. Но я... - он сильно провел по

лицу ладонью, поднял абсолютно сухие глаза. Смотрел трезво, собранно. Ладно, не будем об этом, когда-нибудь и у нас это станет историей... Вы ведь передали своим те материалы, что вам отдал Юсеф?

Мазур молча кивнул.

- Передайте вашим, пожалуйста, еще вот что... - сказал Асади. - По этим материалам следует говорить не только с Касемом или со мной. Это не прихоть обстоятельства требуют... Так и передайте.

- Непременно, - сказал Мазур.

"Черт, что же это все значит? - подумал он. - Неужели в этой вонючей истории с оружием замешан некто, сидящий настолько высоко? А иначе и не расценишь... Кто?"

Но он хорошо понимал, что Асади ни за что не признается - это их собственный позор, как генерал Кумышев - позор исключительно советский...

Асади посмотрел на него, отвел глаза, опять посмотрел с непонятным выражением, он то ли был удручен, то ли откровенно колебался и Мазур ощутил тягостное предчувствие: что-то здесь было не так, и речь шла уже не о снабжавших Джараба оружием оборотнях...

- Мне бы страшно хотелось, чтобы этого разговора не было, - сказал Асади с видом человека, на что-то наконец решившегося. - Я вас очень уважаю, товарищ Мазур, республика вам благодарна за ваши самоотверженные усилия, вы настоящий друг, храбрый офицер... Доверьте, мне искренне больно, что придется этот разговор вести, но еще подлее было бы оставить вас в неведении... В конце концов, и для вас все это чревато... Нужно что-то делать, искать выход... Неофициальнейшим образом, клянусь вам...

- Говорите, - сказал Мазур, уже твердо зная, что случилось нечто сквернейшее - но не понимая, что.

- Вы лучше сами посмотрите, - сказал Асади. - А я пока побуду в коридоре...

Он неловко сунул Мазуру в руку толстый конверт, поднялся и почти выскочил из бункера, попытался притворить за собой дверь как можно деликатнее, но она все равно лязгнула, словно несмазанный, затянутый ржавчиной винтовочный затвор.

Запустив пальцы в белый незапечатанный конверт, Мазур вытянул толстую пачку фотографий. Хватило одного взгляда на верхнюю, чтобы кровь бросилась в лицо.

Очаровательная супруга, Анна свет Николаевна, соизволила сняться так, как частенько снимаются офицерские невесты - китель наброшен на плечи, фуражка набекрень, совершенно не по уставу. Вот только ничего на ней более не имелось, кроме этого кителя, и он был не советский, а эль-бахлакский, с перекрещенными полковничьими жезлами на погонах и летными птичками на лацканах, и фуражка была эль-бахлакская, опять-таки с разлапистой авиационной эмблемой кроме кокарды.

На другой фотографии она стояла совершенно голая, подбоченившись, улыбаясь в объектив безмятежно и кокетливо. На третьей - лежала на темно-вишневом покрывале, вроде бы бархатном, закинув руку за голову, а другую томно свесив с широкого дивана, уставясь в потолок с совершенно невинным выражением лица, будто и представления не имела, что ее сейчас снимают.

Третья, четвертая, еще несколько были не лучше - голая красотка в раскованных позах - а вот дальше пошло еще хуже. Объявился смутно знакомый брюнет с усиками стрелочкой и великолепной мускулатурой, до самого конца на фотографиях они запечатлены вдвоем, в разнообразнейших сочетаниях-слияниях, то незатейливых, то замысловатых, обстоятельно и подробно демонстрировавших, что кобель с фантазией может вытворять с современной раскрепощенной женщиной, если она не против...

Мазур механически перебирал фотографии, искренне и яростно пытаясь проснуться, но ничего у него не получалось, потому что это был не кошмар, а доподлинная явь. В первую минуту родились утешительные мысли насчет провокации, монтажа и тому подобного - но он узнавал не только лицо, но и тело, и некоторые излюбленные позы узнавал...

Сквозь землю бы провалился, но там - бетон... Подрагивавшими пальцами собрал фотографии в стопку, запихнул их в конверт, припечатал его ладонью к столу, словно таракана давил, поднялся и распахнул дверь:

- Генерал...

Асади вошел в собственный кабинет словно бы с некоторой опаской, устроился за столом, не глядя на Мазура, побарабанил пальцами по столу. Сказал, глядя в стену:

- Вы только не подумайте... Это не мы снимали. Я никогда бы себе не позволил, ограничился бы тем, что рассказал вам... Они сами снимали. Когда один, когда другой.

- Они? - переспросил Мазур

- Вы, конечно, не обратили внимания... Этот человек...

- Я его смутно помню. Полковник из военного министерства, как его... Хасан...

- Правильно. Хасан Мукареджи. Так вот, вы не обратили внимания, но их двое... Это не один человек, это - близнецы. Хасан и Хусейн Мукареджи. Хусейн тоже служит в министерстве, только он майор, и не авиатор, а интендант. У нас так положено называть близнецов - Хасан и Хусейн... Там они оба, на снимках. Ваша супруга, цветисто выражаясь, дарит благосклонностью обоих.

- Хасан и Хусейн... - механически повторил Мазур. - Послушайте, - почти выкрикнул он со внезапно вспыхнувшей надеждой. - А не может все же оказаться...

- Фотомонтаж? Искусная провокация? - моментально подхватил Асади. - Как ни печально, от этой мысли придется отказаться. Я сам поначалу так и подумал, мне не хотелось верить... У меня есть еще и кинопленка. Возможно, вам не стоит...

- Покажите, - хрипло сказал Мазур.

- Вы уверены...

- Покажите, говорю!

- Ну ладно...

Асади вытащил из шкафа кинопроектор, ловко заправил свободный конец пленки в нижнюю бобину, опустил экран, спрятанный до того внутри серой жестяной трубы под потолком, вставил штепсель в розетку. Повернулся к Мазуру:

- Нажмете вот эту кнопку... И вот что, если уж вы хотите смотреть, обязательно досмотрите до того момента, где появляется третий.

И вышел, на сей раз затворив дверь почти бесшумно. Мазур одним глотком допил то, что оставалось в стаканчике, нажал кнопку и, когда на стене вспыхнул яркий белый прямоугольник, погасил верхний свет.

Сидел в темноте, изредка поскрипывая зубами в приступах лютой ярости. На экране возникла большая комната, обставленная отнюдь не с революционным аскетизмом - скорее уж в стиле заклейменного историей султана. Появилась Аня в облике этакой юной и невинной Красной Шапочки - белая блузочка, короткая черная юбка, белые гольфики и полосатый мужской галстук - сделала несколько шагов, озираясь с наигранным испугом, а потом на нее накинулись неизвестно откуда вынырнувшие оба близнеца (теперь стало ясно, что их и в самом деле двое). Изображали они, надо полагать, живописных восточных злодеев - голые по пояс, в широких шароварах и огромных чалмах с пышными перьями.

Сюжет был незамысловатый: юную пленницу долго и обстоятельно лапали-оглаживали, потом медленно раздевали, а она на протяжении всего процесса старательно притворялась, что все происходящее с ней случилось категорически против ее воли, вяло отбивалась и визжала. Правда, актеры из троицы были бездарнейшие, фальшь так и перла наружу. В конце концов "жертву" все же одолели, лишили последних тряпочек и живописно распростерли на узорчатом ковре, привязав раскинутые руки к блестящим кольцам. Еще раз облапали на все лады и отступили, ушли из кадра.

Появился третий, о котором предупреждал Асади, в традиционном костюме Адама, снятый со спины, так что Мазур никак не мог увидеть его лица. Аня задергалась, прилежно изображая крайний испуг. Незнакомец, не тратя времени на преамбулы, с ходу прошел на ковер, присел на корточки, омерзительным хозяйским жестом провел ладонями по телу женщины, снизу вверх, что-то проговорил, судя по движениям головы. Аня отчаянно замотала головой, стараясь изобразить гордую несговорчивость. Взяв протянутый из-за камеры хлыст, незнакомец упер его Ане под подбородок, долго водил по животу и груди толстым плетеным ремнем, заканчивавшимся тремя хвостами. Она закинула голову, прикрыла глаза, часто задышала. Чья-то рука торопливо подала длинный изогнутый кинжал, и тип, чьей физиономии Мазур так и не увидел, долго водил сверкающим острием по ее коже, приставлял к горлу, гладил груди плашмя. Отбросив нож, принял от невидимого ассистента пригоршню маслянисто сверкавших золотых побрякушек, жестом сеятеля рассыпал их по обнаженному женскому телу. Аня мотала головой, потом притихла. Незнакомец встал на колени над ее грудью, чуть стиснув бедрами бока, наклонился... Аня затрепыхалась вовсе уж фальшиво, что-то говорила, отворачивая голову от того, что все

ближе придвигалось к ее губам, распахнула глаза в наигранном испуге. Незнакомец, ловко запустив пальцы ей в волосы, приподнял голову, наклонился еще ниже. Она открыла рот и взяла.

Что ж, она всегда проделывала это мастерски... Мазур узнавал все до единого движения, быстрые взгляды снизу вверх, улыбку (насколько можно улыбаться при этом занятии). Это продолжалось долго, глаза б не смотрели, но он должен был увидеть эту рожу...

Потом, когда она перестала судорожно глотать, незнакомец немного постоял в неподвижности, оторвался от нее, приподнялся и лег рядом, небрежно погладил бедро, пристроился сверху... Рожа наконец попала в кадр. Мазур узнал генерала Бараджа. И вскочил, выдернул штепсель из розетки, в наступившем мраке пробрался к двери, на ощупь зажег свет.

Асади вошел так же медленно, наполнил стаканчики, уже не кладя туда льда.

- Говорите, - сказал Мазур.

Ревности он не чувствовал ни капли - только злость, слепую ярость оскорбленного собственника.

- О чем?

- Говорите! Что-то есть!

- Вы правы, - сказал Асади. - Если бы все ограничивалось... тем, что вы видели, я постарался бы обставить дело как-то иначе. Но, к сожалению, дела обстоят еще запутаннее. Совсем скверно. Для нас для всех. На этих клятых близнецов у Шахро Мухорбаррат достаточно материала... Нет, они не примитивные шпионы. Просто... у них какие-то странные шашни с некоторыми субъектами, располагающимися за границей и настроенными к республике явно недружелюбно. Эмигранты. Иностранные агенты. Пора бы их пригласить в гости, но я не могу спешить. Дело необычное. Щекотливое дело.

- Барадж! - спросил Мазур в лоб.

- Не знаю! - моментально ответил, почти крикнул Асади. - Понимаете, Кирилл? Не знаю! Не то чтобы "да что вы!", а - "не знаю"... Скоро я начну верить всему... Они оба - люди Бараджа, его старые, доверенные люди, некоторые цинично мыслящие сотрудники, вот Юсефа хотя бы взять, настаивают, что иную информацию можно интерпретировать однозначно... Есть беспокоящие донесения, отнюдь не конкретные, но в сочетании с другими позволяющие сделать вывод, будто... - он вскинул глаза, полные ярости и боли: - Я не могу поверить, ясно вам? Я поверю, если меня припрут к стене неопровержимыми данными, я никого не стану покрывать, как отца родного не стал бы покрывать, в случае... Но пока я не могу верить! Это Барадж! Мы вместе делали революцию, ходили под смертью, он мне был как брат, ближе брата... Но если все же... Пусть даже это мой названый брат Барадж... - он с превеликим усилием взял себя в руки. - Ну ладно, это наши внутренние дела... А вот нам с вами нужно что-то в самом скором времени предпринять. Меня настораживает в первую очередь то, что это - ваша жена. Что, если кто-то ведет к вам вербовочные подходы? Начиная с дальних подступов? В любом случае, ситуация не из приятных.

Вот тут Мазур был с ним всецело согласен. Даже окажись потом, что тут нет ничего, кроме примитивного блядства, ему прописали бы на полную. А уж если тут примешано что-то еще... В подобных случаях муж за жену как раз ответчик, по полной программе.

- Фотографии и кинопленку через пару часов необходимо положить назад, сказал Асади. - Чтобы никто не всполошился. В ближайшие два часа никто не заметит их отсутствия - так уж все организовано - а потом могут быть проблемы... Товарищ Мазур, я вас умоляю: помолчите, пожалуйста, какое-то время, возьмите себя в руки и притворитесь, будто ничего не знаете. Вы человек опытный и тертый, вам будет легко... Операция еще не закончена, у меня нет в руках иных узелков... Как только появится определенность, я вам немедленно сообщу. Можете вы мне дать честное слово офицера?

- Слово офицера, - сказал Мазур, глядя в пол.

- Спасибо. И в моих, и в ваших интересах сохранять все в строжайшей тайне, - казалось, он заколебался на миг. - Если уж меж нами не осталось недомолвок, если мы в одной лодке... Вот, посмотрите. Узнаете?

Мазур повертел в пальцах два черных кругляшка размером с копейку, с обрывками тонюсеньких проводочков. Проводочки, собственно, были не оборваны, а аккуратно перекушены каким-то острым инструментом, тонюсенький медный срез прямо-таки сверкал в зеленой пластиковой оплетке.

- Черт его знает, - сказал он. - Не микрофоны, часом?

- Вот именно, - с застывшим лицом сказал Асади. -Али... Ну что тут дипломатничать? Ваш Али - мой человек. Оба микрофона он снял в вашей квартире позавчера.

- Но не хотите же вы сказать, что она...

- Я искренне верю, что до такого все же не дошло, - быстро сказал Асади. - Как искренне верю, что Барадж не замазан... Пока что все, что вы видели, можно толковать на разные лады. Возможно, дело ограничивается некоторым... э-э, легкомыслием вашей супруги, а интересы обоих клятых близнецов в данном случае опять-таки касаются исключительно эротических забав. Но я, уж не посетуйте, человек подозрительный. Мне не нравится вся эта связка - Барадж, близнецы с накопленным на них материалом, ваша жена, микрофоны в вашей квартире...

Мазур быстро уточнил:

- Я в этой квартире слова не сказал о делах.

- Я верю, верю! Вы профессионал... Но кто-то же их поставил? Зачем-то поставил? Уж никак не моя служба. Я бы знал. Мимо меня такое просто не могло бы пройти. Даже учитывая возможную внедренку, есть способы вести перекрестный контроль... В общем, микрофоны ко мне не имеют никакого отношения. Вы мне верите?

- Верю, - сказал Мазур.

В действительности сейчас он не верил никому и ничему, но благоразумно об этом умолчал. Смаху во всех этих интригах не разгребешься, так что следует сохранить с генералом хорошие отношения. Ситуация и впрямь хуже губернаторской. Если дойдет до тех, кому такими вещами ведать надлежит...

Асади озабоченно спросил:

- Только не обижайтесь, товарищ Мазур, я вас прошу.. Вы сможете... не подавать вида?

- Смогу, - твердо сказал Мазур. - Какое-то время. Но мне хочется побыстрее все это развязать...

- Развяжем, - сказал Асади, щурясь мечтательно и хищно. - И как можно быстрее, честью клянусь...

...На приветствие дежурного Мазур ответил кивком головы и побыстрее проскочил мимо - в голову лезла всякая дурь, казалось, будто весь мир уже прекрасно осведомлен о его позоре. Он старался держать себя в руках - иначе завертит, затянет, начнешь усматривать потаенный смысл в невинных взглядах и репликах окружающих, крышей подвинешься... Перебедуем, - сумрачно подумал он. И не такое одолевали... Но какова, сука, стерва, блядь дешевая, врезать так, чтобы уши отклеились...

Он опомнился. Старательно привел чувства и эмоции в некоторый порядок Асади прав, нельзя себя выдавать, нужно подождать развития событий и какой-то определенности. Дай ей по морде, проговорись - и она дома засядет в целях конспирации, Асади не ухватит нужные узелки...

Али бесшумно выдвинулся ему навстречу, полное впечатление, из стены:

- Госпожа отправилась в город, сказала, что вернется к шести... Вас давно уже ожидает господин Са-ма-рин...

Мазур коснулся нагрудного кармана, где ощущалось что-то твердое оказалось, он ненароком, чисто машинально сунул туда оба микрофончика, а генерал, пребывая в столь же раздрызганных чувствах, не заметил исчезновения вещдоков. Ладно, потом верну...

- Спасибо, Али, - терпеливо сказал Мазур. - Вы замечательный служитель, просто замечательный...

И побыстрее отвернулся, распахнул дверь квартиры. Лаврик вовсе не выглядел раздосадованным длительным ожиданием - он сидел перед телевизором в компании бутылочки вина из Мазурова холодильника и смотрел, судя по всему, какой-то из каналов соседей - скороговорка на арабском, красотки в купальниках дефилируют по сцене под рукоплесканья публики. Вполне светское мероприятие, какой-то конкурс красоты - значит, не саудовская передача и уж никак не иранская. Эмираты, по-видимому... А то и Магриб - здесь каждая державочка норовит отгрохать такую телестудию и радиостанцию, чтобы "нас слушал весь арабский мир от Атлантики до Залива". Не Эль-Бахлак, конечно - республике не до конкурсов красоты, какими развлекается растленная буржуазия. Магриб, Левант...

- Ты, часом, не от очаровательной госпожи министра? - спросил Лаврик безмятежно. Судя по его виду, не было никаких срочных и поганых дел.

- Твоими бы устами... - сказал Мазур ему в тон, плюхнулся в соседнее кресло. - Был у Асади. Интересуется, как продвигается известное тебе дело...

- Продвигается, - негромко сказал Лаврик, посерьезнев. - Пусть у него голова не болит. Нормально продвигается, должным путем, так ему и передай при оказии... А пока что - собирайся. Как сообщил поручик Лукаш бравому солдату Швейку, я вам поручаю дело чрезвычайно важное...

- Что за дело?

- Говорю тебе, собирайся. Тебе еще своих орлов поднимать по тревоге, с обстановкой знакомить, вводную ставить... Бульдог конкретизирует, если мне не веришь, и я для тебя не авторитет.

Мазур присмотрелся с большим сомнением. Лаврик сидел, ухмыляясь во весь рот, легкомысленно качая ногой. Он нисколько не походил на человека, всерьез озабоченного служебными делами.

- Ну что ты пялишься?

- Слушай, - сказал Мазур. - У меня что-то настроение хреновое, не до розыгрышей...

- Какие, к черту, розыгрыши? - хмыкнул Лаврик с тем же легкомысленным видом. - Точно тебе говорю. Если не веришь, топай к Бульдогу, он тебя как раз ищет, и Лейле звонил, и в президентский дворец, вдруг ты опять там с президентом вискарь хлещешь... Короче, Родина на тебя возлагает очередную миссию. Честное слово. Поднимай орлов - и вперед.

- Лаврик...

- Забудь на время про всяких там Лавриков... Начинаются суровые служебные будни. Дело в следующем, Кирилл Степанович. Завтра в Эль-Зурейде, пролетарском центре, имеет место быть торжественное открытие школы, каковая школа представляет собой братский и бескорыстный дар советского народа дружественному эль-бахлакскому.

- А я тут при чем?

- И ты, и я... - грустно сказал Лаврик. - Короче говоря, звездой мероприятия будет товарищ из ЦК партии. Нашей, понятно, партии, единственной. Руководящей и направляющей силы. Товарищ уже прибымши, сидит в посольстве в сопровождении прибывшего с ним вместе сотрудника самой главной партийной газеты. И выезжать нам всем уже через полтора часа, а это, доложу тебе по секрету, будет не самой простой задачей...

- Что именно?

- Да выехать через полтора часа, - безмятежно сказал Лаврик. - Это еще вилами на воде писано, есть свои подводные камни... Ну что ты на меня таращишься? Говорю тебе, никаких розыгрышей. Открытие будет, как уже говорилось, торжественное, с шумом, с помпой, с благодарственными выступлениями представителей пролетариата, с убедительной речью Лейлы и отеческим напутствием товарища из ЦК. Ясно?

- А мы тут при чем?

- Да мать твою! - с досадой сказал Лаврик. - Ты на большой базар, часом, не заезжал, гашишем не затягивался? Цэ-ка. Усекаешь? Товарища из цэ-ка нужно охранять бдительно и неусыпно, а кто это сумеет сделать лучше капитан-лейтенанта Мазура и его орлов? Короче, это не я придумал. Мне самому, думаешь, хочется переться по жаре в это пролетарское гнездо? Кто-то в Москве решил, что обстоять должно именно так, а не иначе, довел до сведения наших здешних командиров свое мнение, а отцы-командиры, как легко догадаться, браво взяли под козырек. Мнение инстанций не обсуждается, ты у нас не малое дитятко, сам понимать должен...

- Черт знает что...

- Не черт знает что, а товарищ из ЦК. Срочно прояви политическую грамотность.

- У него что, своей охраны нет?

- Откуда? - пожал плечами Лаврик, понизил голос. - Товарищ хоть и из ЦК, однако ж не дорос до охраняемого объекта. Очень уж много у нас в ЦК таких товарищей, я бы сказал, между нами, до хрена у нас в ЦК таких... но наше положение от этого не изменится. Тебе приказали охранять, а мне - бдительно сопутствовать. Что до прочего - шагай к Бульдогу, он расскажет подробнее. Двигай давай, а то он там третий телефон обгладывает в приступе служебного рвения. Лейла уже звонила - она со своими, в отличие от тебя, в полной боевой готовности. Идеологически грамотная девочка, а ведь красотка. Я бы на твоем месте ворон не ловил... Ну, пошли наконец?

ГЛАВА ПЯТАЯ

ТРИУМФАЛЬНОЕ ШЕСТВИЕ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

В посольстве Мазур бывал уже не раз, Лаврик тоже, и они, не спрашивая дороги, быстро поднялись в кабинет посла, куда попали без всяких прекословии со стороны секретарши, годочков этак ста восьмидесяти от роду, жердеобразной дамы с гранитным лицом проверенного партийного товарища. Бедняга посол, мимоходом подумал Мазур, ему бы вместо этой Клары Цеткин кого-нибудь помоложе, а то девочки из машбюро жалуются втихомолку вездесущему Лаврику, что товарищ дипломат, бывший первый секретарь какого-то обкома, то ли в ссылку сюда сосланный, то ли наоборот, на повышение, им уже все юбчонки оборвал...

В обширном кабинете посла имело место некоторое многолюдство - сам посол, разумеется, несколько дипломатов рангом пониже, штатских и военных, а также генерал Барадж с небольшой свитой, в числе которой обнаружились оба чертовых близнеца, Хасан с Хусейном. Мазур им дружелюбно улыбнулся, одновременно представив со сладкой яростью, как разметывает эту компанию по углам отточенными ударами. Показалось ему, или у близнецов в глазах и в самом деле светилась затаенная насмешка? Взгляды у всей троицы определенно покровительственные - как и следует смотреть на недотепу, чью женушку весело оттягивает тесная компашка...

"Ну, даст бог, сквитаемся, - подумал он почти спокойно. - Не так, так эдак..."

На кителе Бараджа красовался новехонький орден Трудового Красного Знамени, а близнецы оказались украшены столь же свеженькими Дружбами Народов. Отвернувшись от них, Мазур направился к ничем не обозначенному, но явному и несомненному центру торжества.

Таковым оказался кряжистый мужичок, седовласый и краснолицый, типичный функционер со стажем - как писали в каком-то романе, с лицом и голосом праздничного оратора. Он сидел на тяжелом посольском стуле, вольготно развалившись, в расстегнутом пиджаке, с приспущенным узлом галстука, держа в руке полный стакан и, судя по всему, был чрезвычайно доволен жизнью. Рядом помещался еще один, столь же седовласый и представительный, но гораздо более поджарый и суетливый. С первого взгляда было ясно, кто тут товарищ из ЦК, а кто - звезда партийной журналистики...

Высокий гость с ходу обратил на него благосклонное внимание:

- А это кто? Местный?

Мазур по-прежнему щеголял в местном френче без всяких знаков различия, так что можно было и ошибиться. Араба он, конечно, напоминал мало, но товарищ со Старой площади, сразу видно, уже залил тюрьмы по самую ватерлинию... .

Бульдог, склонившись над его ухом, со слащавым, даже умильным выражением проинформировал:

- Капитан-лейтенант Мазур, товарищ Хоменко. По секретно-спецназовской линии. На переднем крае борьбы...

Товарищ Хоменко взмыл со стула дрессированным медведем, расплескивая вокруг, в том числе и на окружающих, спиртное из вместительного стакана. Окружающие вежливо улыбались. Заключив Мазура в тесные объятия, разливая остатки своей винной порции, товарищ Хоменко возопил:

- Сыночка! Спасибо тебе, родной, что ты тут Родину охраняешь! Люблю я моряков, сам когда-то был замполитом на крейсере... Ты уж извини, я тебе ордена не захватил, знал бы раньше, обязательно бы привез... Отличник боевой и политической, а?

Так точно, - сказал Мазур.

- Знай наших, моряков! Ничего, я попрошу, тебе живенько представление нарисуют... Филатыч! - он ловко ухватил Бульдога за лацкан белого кителя с вшитыми адмиральскими лаврами, притянул к себе, так что они трое едва не стукнулись лбами, наставительно возгласил: - Чтоб завтра же нарисовал капитану... ну ты понял? Чего-нибудь такое, соответствующее, Знамя там или Звездочку... Орел ведь! А ну-ка, живо, давайте нам выпить за рабоче-крестьянский флот! Пей, сыночка, заслужил!

Кто-то проворно сунул Мазуру в руку полный стакан, окружающие таращились нетерпеливо, понукающе - и он, чокнувшись с товарищем Хоменко, преспокойно выпил до дна, коли уж принуждали к тому обстоятельства.

- Вот это по-нашему, по-флотски! - рыкнул товарищ Хоменко. Оттащил Мазура в уголок и раскатистым шепотом, слышным по всему кабинету, поинтересовался: - Капитан, а баб тут организовать можно? Чтоб ябливые были, как швейная машинка...

- Осмелюсь доложить, дело нелегкое, - сказал Мазур.

- Эх ты, а еще моряк! У моряка в каждом порту должны быть сорок семь с половиной баб...

- А половина зачем, Николаич? - громко поинтересовался седой партийный журналист.

- А когда под конец стоит только наполовину! Тут-то она, половинка бабы, и сгодится! - рявкнул товарищ Хоменко.

Присутствующие почтительно похохатывали. Товарищ Хоменко висел на Мазуре, не выпуская из тесных объятий и громогласно вспоминал, как был он в свое время замполитом, и была там Ниночка, пробы негде ставить...

Мазуру было неловко и противно - еще и оттого, что все присутствующие, люди тоже не маленькие, олицетворявшие тут кто державу, кто армию, кто флот, вдруг превратились в примитивных подхихикивающих холуев, на цырликах суетились вокруг, опрометью бросаясь за бутылкой по мановению пальца высокого гостя, заглядывая тому в глаза с барбосьим умилением... Слышал он кое-что краем уха о высоких товарищах, но сам впервые оказался на подобном мероприятии.

- Ты, сыночка, пей, не стесняйся! - грохотал товарищ Хоменко, щелкая пальцами в сторону посла. - Петрович, чего стоишь? У капитана стакан пустой! Моряк всухую не может! Как тебя? Кирюша! Пей, Кирюша, не сомневайся, Знамя тебе спроворим, вон ты какой орел! Ты только старика не подводи, давай девок поищем...

Посол приблизился:

- Федор Николаевич, вам пора выезжать... Дорога неблизкая...

- А что, и выедем! - с воодушевлением воскликнул товарищ Хоменко. Политически правильное мероприятие грех откладывать... Кирюша с нами поедет?

С величайшим терпением, почтительно посол пояснил:

- Конечно. Кирилл Степанович будет командовать поездкой...

- Тогда я спокоен! - взмахнул рукой высокий гость. - Значит, вмажем по дороге как следует! И похрену нам басмачи, нас мало, но мы в тельняшках! Ага! у него был вид человека, осененного гениальной идеей. - Только я в этой шкуре не поеду, как-никак прибыл на передний край... Живо мне вот такую форму! - он подергал рукав Мазурова кителя. - И тельняшку под низ! Выполняй на полусогнутых!

...Вопреки опасениям Мазура колонна вышла в путь уже через полчаса. Эль-бахлакскую военную форму и тельняшку для товарища Хоменко разыскали с поразительной быстротой - в каковой наряд он тут же облачился прямо в кабинете посла, ухая, выкрикивая бодрые лозунги и расшвыривая вокруг цивильную одежду (ее почтительно подбирали присутствующие). Потом потребовал автомат, каковой ему и принесли после короткого замешательства - правда, с пустым рожком. И правильно сделали - едва заполучив оружие, товарищ Хоменко передернул затвор, наставил дуло в потолок и принялся энергично давить на спуск. Не произведя выстрелов, он крайне огорчился, начал требовать боезапаса. Спасать положение пришлось Мазуру, браво разъяснившему, что в посольстве никаких патронов нет, зато в машине их навалом. Услышав это, товарищ Хоменко повелел выехать в путь немедленно, повесил автомат на плечо и парадным шагом двинулся к выходу, отбивая на всю ступню с превеликим грохотом.

Двинулись - товарищ Хоменко со свитой в черном "Зиле" посла, Мазур со своими ребятами, Лейла с двумя подчиненными и майор Ганим с полудюжиной "львов революции" - в трех бронетранспортерах старинного образца, открытых "сто пятьдесят вторых", давно снятых с вооружения в Союзе, но все еще работавших по таким вот окраинам.

При проезде по городу товарищ Хоменко особых неудобств не причинял разве что время от времени высовывался в открытое окно, выкрикивая политически грамотные лозунги, отдавая честь постовым на перекрестках, окликая женщин. То еще позорище, если честно - но Мазур, усевшись так, чтобы его не было видно из-за борта, стоически терпел, стараясь не встречаться взглядом со своими ребятами. Пару раз длинный черный лимузин резко тормозил, явно по команде высокого гостя, и тот, высунувшись наружу, принимался во всю глотку кликать "Кирюшу" - и всякий раз тем, в посольской машине, удавалось утихомирить персону и втянуть ее назад. Потом окно подняли - должно быть, винцо все же побороло добра молодца, и он улегся почивать.

Следующие часа полтора прошли спокойно во всех смыслах: колонна катила то по асфальтированным дорогам, то по пыльным колеям, и никто ее ни разу не потревожил огнем, чего, впрочем, и следовало ожидать - места относительно спокойные, вплотную примыкающие к территориям Джараба, а у Джараба, как уже говорилось, было одно ценное качество: он не дружил с властью, но и не пакостил, так что приходившие из-за кордона диверсанты обходили его земли десятой дорогой.

Мазур временами сверялся с картой - но в маршрут не вмешивался, полностью положившись на сидевшего в головной "коробке" Ганима, который эти места прекрасно знал.

Лимузин вдруг затормозил, качнувшись на рессорах. Стряхнув оцепенение, Мазур быстренько выпрыгнул, махнул своим, и они посыпались из кузова, оцепляя остановившуюся колонну.

Причина выяснилась тут же: товарищ Хоменко, пошатываясь, выбрался из машины, оперся на заднее крыло и непринужденно принялся справлять на колесо малую нужду. Посол стоял рядом, на случай, если вдруг зачем-то понадобится. Из переднего бронетранспортера смотрели черноберетники - с каменными физиономиями восточных людей, привыкших, что гостю позволяется все. Мазур уставился себе под ноги, ежась от стыда. Хорошо еще, Лейла не покидала своего броника - но не слепая же она, и не глухая, в самом-то деле...

В городок, где планировали остановиться на ночлег, въехали на закате, когда зной спал и повсюду протянулись длинные тени. Кривые улочки были совершенно безлюдны, Мазур представления не имел, в порядке вещей это, или наоборот - и по-прежнему равнялся на Ганима, майор стоял, держась за борт, возле спаренного пулемета, не проявляя пока что никаких признаков тревоги.

Улочки стали пошире, дома - побольше и побогаче, впереди показалась площадь, завершавшаяся зданием официального вида, трехэтажным кирпичным зданием определенно британской постройки, и над входом лениво повис в безветрии флаг республики...

А на балконе второго этажа, совсем рядом с флагштоком, смирнехонько висел человек со связанными за спиной руками и головой набок.

Мазур плавным движением взял с металлического сиденья автомат. Он ничего еше не понимал толком, но знал одно: это чересчур даже для революционного захолустья, где борьба с контрреволюцией иногда предстает в вовсе уж неприкрытой прямоте. Как-никак присутственное место, по советским меркам - то ли горсовет, то ли горком...

Потом он услышал резкую команду Ганима - и черноберетники высыпали из кузова, укрылись за броней, направив стволы в сторону площади. И, уже не колеблясь, отдал приказ своим ребятам. Они в секунду соскочили с брони, прикрыли лимузин.

Мазур задрал голову. Висельник был в форме, с шевроном "львов революции" на рукаве. Физиономия у него... Ну да что тут говорить, одно слово висельник...

Только теперь он обратил внимание, что флаг над входом - вовсе не эль-бахлакский. Зелено-красный штандарт с золотым, раздвоенным на конце клинком и арабской надписью. "Зульфикар, меч пророка, - пронеслось у него в голове. Знамя Джараб-паши... Что такое? Война началась, пока мы ехали? Хреново..."

Рядом оказалась Лейла с браунингом наголо. Вид у нее был до ужаса воинственный.

- Что-то неладно, - тихонько сказала она.

- Ценное наблюдение, - поморщился Мазур. - Паша, Бульдозер! Посмотрите там, осторожненько!

Он кивнул в сторону входа, и оба поименованных, пригибаясь, прикрывая друг друга, кинулись внутрь.

- Ух ты! - рявкнул товарищ Хоменко, выбираясь из лимузина с автоматом наперевес. - Определенно, Кирюша, контрреволюция! Счас мы ее разъясним... Р-рота, стройся!

Он благоухал свежайшим алкоголем - очевидно, дреманув чуток в машине, принялся, проснувшись, в темпе наверстывать. У Мазура даже не было времени сердиться. Он просто сделал шаг вперед и сказал бледному послу:

- Убери этого мудака на хер! Кому сказал, мать твою?

Посол, на котором лица не было, с помощью державшегося уже не так буйно партийного журналиста принялся запихивать высокого гостя в машину, а тот старательно выдирался, выкрикивая команды, грозно потрясая автоматом и явно намереваясь поразить в одиночку всю местную контрреволюцию. Уже не обращая на него внимания, Мазур подбежал к Ганиму.

Майор, опустив автомат, напряженно смотрел в сторону площади. Проследив за его взглядом, Мазур увидел, что на всех трех ведущих к площади улочках появились вооруженные люди, и их было, пожалуй что, многовато. Всадники и пешие. Двигаясь ничуть не суетливо, спокойно, с видом хозяев положения, они достигли площади и остановились, не делая попыток на нее выйти. Стояли, держа наизготовку автоматы и длинные британские винтовки. Для автомата пока что далековато, а вот чертовы "ли-энфилды", хотя и старомодные, прицельно бьют на пару километров.

- Командир! - сказал сзади Бульдозер. - Внутри полный бардак. Все разбросано, как после махновцев... Но жмуриков нет. Похоже, оттуда попросту драпанули. Пулевых отметин нигде нет, там, внутри, не хлестались...

Пришла пора командовать - не такая уж почетная функция, как может показаться... Мазур набрал побольше воздуха в грудь и рявкнул:

- Внимание! Отступить в здание в полном порядке! Пулемет прикрывает!

Мимо него протащили внутрь вырывавшегося товарища Хоменко.

- Майор! - крикнул Мазур непререкаемым тоном. - В здание!

Ганим повиновался. Они заняли позицию на первом этаже, примостили оружие на подоконнике. Мышеловка захлопнулась, поздравил себя Мазур с констатацией этого нехитрого факта. Хрен отсюда прорвешься, располагая столь убогими силами - а на подступах к площади скопилось уже не менее полусотни вооруженных людей, державшихся пока что индифферентно...

Мазур оглянулся в ту сторону, где радист Ганима, присев на корточки, с безнадежным видом кричал что-то в микрофон. Обменявшись с ним парой фраз, Ганим шепнул Мазуру:

- Бесполезно. Сплошные помехи. Глушилка направленного действия.

- У Джараба что, такие есть?

- У него много чего есть,- сказал Ганим с видом удрученным, но не сломленным. - Будем драться, товарищ Мазур?

- С кем?

- Как это? А эти?

- Они пока что в драку не лезут... - сказал Мазур.

- Чесануть...

- Я тебе чесану, сопляк долбаный, - сказал Мазур, не выбирая выражений. - Кто здесь командует?

- Вы, товарищ Мазур...

- Вот и сиди смирнехонько. Не слышу?

- Есть...

- То-то.

Лейла стояла рядом с напряженным лицом, азартно закусив губу. Покосившись на браунинг в ее руке, Мазур поторопился уточнить:

- Тебя это тоже касается. Внимание!

Из одной улочки вышел на площадь человек -и быстрой походкой направился прямо к зданию, помахивая белым большим платком, довольно чистым. Оружия при нем вроде бы не имелось - во всяком случае, на виду оружия он не держал.

Когда до крыльца ему оставалось метров десять, он остановился, широко расставив ноги - абориген в военной форме без знаков различия, нестарый, невозмутимый. Мазур высунулся в окно, свистнули состроил вопросительную рожу.

- Кто ваш командир? - крикнул человек.

- Я, - незамедлительно ответил Мазур.

- Советский? - произнес парламентер на том же неплохом английском.

- Именно, - сказал Мазур.

- Джараб-паша приглашает вас на беседу. Он клянется честью, что вам не причинят ни малейшего вреда. Джараб-паша с вами не воюет. Он просто хочет поговорить. Прошу вас!

Мазур помедлил какое-то время.

- Я бы пошел... - предложил случившийся рядом Лаврик. - По-моему, это больше по моей части...

- Стой себе, - сказал Мазур. Кивком подозвал Бульдозера. - Остаешься за старшего. Если что - так вы уж... Как следует.

Он положил автомат на подоконник, примостил рядом вынутый из кобуры пистолет - а вот гранату на всякий пожарный положил во внутренний карман, расстегнув китель почти донизу.

- Товарищ капитан-лейтенант... - прошептал рядом бледный посол. Скажите им там, что в случае чего вся мощь Советского государства будет обращена...

Мазур посмотрел на него, пожал плечами и спокойно сказал:

- А пошел ты...

И вышел на крыльцо в вечерний сумрак. Человек с платком посторонился с таким видом, словно они стояли не на огромной площади, а в тесном коридоре, где двоим ни за что не разойтись. Мазур строевым шагом прошел мимо него. Парламентер наддал, догнал, зашагал рядом.

В окружающей тишине звук шагов разносился далеко. Люди, к которым Мазур все более приближался, стояли неподвижно. Никто в него специально не целился. На буйную ватагу это никак не походило - скорее уж на спаянную железной дисциплиной воинскую часть. Едва Мазур приблизился, перед ним расступились без всякой спешки, с достоинством хозяев. И никто не пошел за ним следом.

- Сюда, прошу вас, - показал провожатый на боковую улочку.

Мазур сговорчиво свернул. За углом стоял небольшой броневичок с пушкой английский, времен второй мировой. На борту у него была та же эмблема Зульфикар на зелено-красном фоне. Точно, Джараб, подумал Мазур. Не позволил бы чертов владетельный герцог использовать свою символику кому ни попадя...

Парламентер распахнул перед ним дверь, и Мазур вошел в большую прохладную комнату, ярко освещенную электрическим светом, с крутившимся под потолком вентилятором. Прямо перед ним оказалось высокое резное кресло, сущий трон, в котором восседал опиравшийся на высокую саблю человек, а сзади полукругом стояли еще несколько. Мазур остановился, не доходя, подумав, козырнул - не почтительно, но и не небрежно. Просто вежливо.

Человеку в кресле было лет пятьдесят. Спокойное лицо с резкими чертами, аккуратная борода, пронизанная серебряными нитями. Отглаженный френч английского образца, белоснежная рубашка, черный галстук с золотой заколкой в виде Зульфикара. Руки опираются на саблю дивной красоты, покрытую разноцветной эмалью, самоцветами, золотыми узорами. Фельдмаршальская сабля, право слово, даже не генеральская... Точно, Джараб. Мазур видел фотографии у особистов, так что ошибки быть не может.

Свита за спиной ворона здешних мест выглядела довольно пестро - трое в форме с новехонькими автоматами Калашникова, блондинка европейского вида в белых шортах и синей блузке, с глупеньким кукольным личиком мелкой шлюшки. Двое пожилых типов в гражданском, при галстуках и в золотых очках, толстяк в национальной джаббе, широком белом бурнусе.

- С кем имею честь? - спросил Джараб-паша на безукоризненном английском.

- Капитан-лейтенант Мазур, - сказал Мазур. - Советский военно-морской спецназ. Выполняю задание командования.

- А конкретнее? Так, чтобы это не затрагивало военную тайну...

Мазур сказал без выражения:

- Сопровождаю советского представителя на открытие школы в Эль-Зурейду.

- Там есть необходимость в школе? Мазур пожал плечами:

- Если есть город, почему бы не быть и школе?

- Логично... - сказал Джараб-паша. - Гранату вы в кармане забыли или специально прихватили?

- У меня такая привычка, - сказал Мазур. - Когда иду в незнакомое место, всегда гранату с собой беру...

- Не верите моему слову?

- А откуда я знал, что здесь именно вы, а не кто-то, прикрывшийся вашим именем?

- Моим именем уже давно никто не пробует прикрываться, - сказал Джараб. - Чревато...

- Я здесь недавно и не знаю многих тонкостей, - сказал Мазур.

Джараб поиграл густыми бровями. Руки на эфесе драгоценной сабли лежали спокойно. Он произнес фразу на арабском и тут же вновь перешел на английский:

- Я попросил принести кресло уважаемому гостю, а посторонних удалиться...

Кто-то подошел сзади на цыпочках, чуть стукнув, опустилось на пол кресло. Мазур сел. Тут же в руках у него оказалась чашечка кофе. Свита, не поворачиваясь к хозяину спиной, начала покидать комнату.

- Внушительно... - сказал Джараб, прикоснувшись губами к краю своей чашечки. - Спецназ - это внушительно... Честно признаться, я не ожидал здесь встретиться с советскими...

- Что здесь произошло? - спросил Мазур. На лице Джараба появилась та усмешка, которую принято называть "тонкой":

- Ничего особенного. Здесь просто установили советскую власть.

- Как это? - спросил Мазур, чуточку оторопев от таких новостей.

- Очень просто. Когда мои люди сюда вошли, я, как и повсюду в моих землях, велел создать совет из уважаемых горожан. Арабское слово "шура" полностью соответствует тому понятию, что англичане вкладывают в слово "совьет" применительно к Советскому Союзу. Вот и получается, что я установил здесь советскую власть...

- Интересно, - сказал Мазур. - А кто это там висит на балконе?

- Начальник местного отделения Шахро Мухорбаррот, - сразу же ответил Джараб. - Это вовсе не мой произвол. Вы обратили внимание, что он висит там в одиночестве? Люди собрались на суд и решили, что его следует повесить. А прочие функционеры разбежались беспрепятственно, к ним не было таких претензий...

- Интересно, - повторил Мазур. - А какое, собственно...

- У меня было право? - понятливо подхватил Джараб. - Да в точности то самое, каким в свое время руководствовались Касем и его друзья. Они увидели несправедливость, пришли и свергли султана. Я увидел несправедливость, пришел и покарал... сам по себе я человек скромный, собственно, не я их карал, я выполнял требования здешних жителей...

- Вот, кстати, о скромности... - сказал Мазур, покосившись в ту сторону, где скрылась свита.

- Ах, вот вы о чем... Что поделать, это Восток. Традиции. Человек моего положения просто обязан появляться в сопровождении телохранителей, наложниц, секретарей, советников, казначеев... Это все - дань традиции. Давайте вернемся к менее отвлеченным вопросам, поговорим о вас. Ваше неожиданное появление не то чтобы спутало мне карты, но оказалось непредвиденным... А впрочем, с вами я не ссорился. Честное слово, я человек не амбициозный - и вовсе не собираюсь вступать в конфликт с целыми странами. Вы можете спокойно уехать... только сначала отдайте мне местных. Очаровательную Лейлу в том числе.

- Зачем она вам?

- Не думайте, не в наложницы... Станцует голой при стечении народа - и может убираться на все четыре стороны.

- Насколько я знаю, от нее этого не дождаться.

- Посмотрим. Любого можно убедить. Нужно только знать, как.

- Что она вам сделала? Джараб нахмурился:

- Дети должны играть в куклы, а не в человеческие жизни. Вся эта столичная компания - просто дети. И оттого они еще хуже султана. Покойный султан, по крайней мере, не тешился игрой в идеалы. Он пытал и убивал не ради каких-то вслух декларируемых идеалов, а по своей гнусной природе средневекового сатрапа. Он был омерзителен, но напрочь лишен идеалов. А эти... Они за два года нацедили столько крови, сколько султан лил двадцать лет. И конца не видно...

- А вы-то сами какие идеалы защищаете, можно спросить?

- Никаких, - ответил Джараб. - Я просто хочу, чтобы люди спокойно занимались своим делом и не обижали друг друга. Именно такой порядок и устанавливаю на своих землях. Никаких "измов", никаких идей, ни духовных, ни светских. Знаете, у меня были люди от эмигрантов, от двоюродного брата султана. Сначала я хотел их просто отправить восвояси, но они стали угрожать, и я велел отрубить им головы. Приходили люди от американцев, звенели передо мной золотом. Я велел их выпороть и отпустил. Приходили люди аятоллы. Они тоже пугали, и потому лишились голов... У меня один идеал - пусть люди живут спокойно и не обижают друг друга... Вас это не устраивает?

- Я вам не судья. - сказал Мазур. - А что до моего личного мнения... Вас когда-нибудь обязательно убьют. Люди еще склонны терпеть чужую идеологию и ее распространителей, но вот то, что вы декларируете... Так уж на этом свете заведено - если вы ни с кем, то это все равно что против всех. Вас попытаются убить...

- Я постараюсь выжить... Простите, мы, кажется, отвлеклись. Хорошо. Я у вас не требую всех - в конце концов, те местные солдаты, что с вами приехали, здешним горожанам ничем не насолили. А вот Лейлу и ее агитаторов вам придется отдать...

- Не выйдет, - сказал Мазур. - Делайте со мной...

- С вами я ничего не могу сделать, - сухо сказал Джараб. - Я дал слово, что отсюда вы уйдете без всякого вреда. Но я не давал обещаний оставить вас в покое потом... У меня здесь человек восемьдесят. Вашу рацию мы глушим направленными помехами. Вас слишком мало, чтобы выстоять...

- Пожалуй, - сказал Мазур. - Но мы - спецназ. Прежде чем до нас доберутся, мы ваше воинство отполовиним... Мы это хорошо умеем. Я никоим образом не пытаюсь вас пугать будущими неприятностями - вы их вряд ли боитесь, а мне будет уже все равно... Я просто предупреждаю, что, коли уж нам нечего терять, мы постараемся показать все, что умеем...

Джараб с любопытством спросил:

- Интересно, а почему вы не пугаете меня вашей гранатой? В конце концов, охрана может и опоздать... Почему вы не грозите взорвать себя вместе со мной, коли уж не боитесь смерти?

- Потому что это будет жуткая глупость, - сказал Мазур. - В этом случае ваши люди пойдут на штурм, и кончится опять же резней... Гораздо предпочтительнее для меня вернуться к своим и умело покомандовать. А смерть... вы ее все равно не боитесь так же, как и я.

- Вы мне нравитесь.

- Вы мне тоже, - сказал Мазур. - Но это ведь ничего не меняет, правда?

- Лейла - ваша женщина?

- С чего вы взяли?

- Бросьте, - сказал Джараб. - Когда зашел разговор о ее участи, у вас характерным образом изменилось лицо...

- Ну хорошо. - сказал Мазур. - Это моя женщина. Я похож на человека, который в подобной ситуации отдаст свою женщину?

- И это, конечно, большая и возвышенная любовь?

- Не иронизируйте, - сказал Мазур. - Такие люди, как мы с вами, вряд ли когда-нибудь будут способны испытывать возвышенную любовь. Просто она - моя женщина. Остальное договаривайте сами. Додумывайте за меня. Выбор за вами, у меня-то выбора нет...

После короткого молчания Джараб-паша сказал ровным тоном:

- Вы - очень везучий человек. Точнее говоря, время такое - не вполне удачное для меня и как нельзя более подходящее для вас. Мне попросту еще рано обострять отношения с кем бы то ни было. И это вас всех спасло.

- Я понимаю, - сказал Мазур серьезно.

- Верю. Когда-нибудь я все равно пойду на столицу, и это будет уже совершенно другая ситуация... Постарайтесь там в это время не оказаться. Собственно, вам вообще не следует здесь быть... Рано или поздно этих, в столице, зарежут - или они сами перережут друг друга ради идеалов, не дожидаясь агрессора. Плохо только, что до этого они успеют пролить еще много крови... А вы со своей братской помощью окажетесь меж двух жерновов...

- Посмотрим, - сказал Мазур.

- Попомните мои слова. Сильные люди не должны впутываться в безнадежные предприятия так, как это делаете вы... Я не буду вас больше задерживать. Сейчас придет человек и проводит вас всех в местную гостиницу, где вы сможете спокойно переночевать, а утром уехать, куда заблагорассудится. Что поделать, если на вашей стороне - время... И вот что. Если она - ваша женщина, постарайтесь ее поберечь. На прошлой неделе ее почтенный отец еще более повысил награду тому, кто ее убьет. Я с ним знаком. Этот человек не умеет ни прощать, ни останавливаться на полпути... Да, интересно было с вами поговорить. С такими советскими я до сих пор не общался. Вы - деловитый убийца, а это меня в людях всегда подкупало.

Он хлопнул в ладоши, едва слышно - но дверь моментально распахнулась, и вбежал тот, что привел Мазура сюда. Ясно было, что аудиенция окончена. Мазур встал, отдал честь и направился к двери.

...Минут через десять они, следуя указаниям провожатого, отыскали гостиницу, где оказались единственными постояльцами - Мазур крепко подозревал, не без наводящих указаний Джараба. Бронетранспортеры и лимузин загнали во двор. Хозяин суетился, как наскипидаренный, слуги так и вились вокруг, стремясь исполнить даже невысказанные желания.

Посол заселение в довольно убогий отельчик принял страдальчески - зато товарищ Хоменко веселился от души, пьяно орал за троих, а воспрянувший журналист ему вторил. Похоже, обоих это нежданное приключение ужасно забавляло. Они, прихватив позванивавшие объемистые сумки, без нытья и возражений отправились в отведенные им апартаменты, утащив с собой беднягу посла. Пытались увлечь и Мазура, но он отговорился занятостью.

Им с Лавриком и в самом деле предстояло бдить. Как ни полагайся на ненарушимое слово Джараб-паши, а служба требует своего... Мазур, обсудив расклад с Ганимом, распределил дежурства, расставил караулы, обошел двор. И поднялся к себе в комнатку на второй этаж, блаженно вытянулся на заправленной постели.

За окном стояла спокойная тишина, в городке не наблюдалось ни тени беспорядка. Если рассудить, Джараб вряд ли врал или преувеличивал - городишко вмиг пришел в повиновение...

"Его обязательно прихлопнут, - думал Мазур. - Рано или поздно. Скорее рано, чем поздно. Самое опасное, что только можно в этом мире сотворить - это пытаться прожить на особицу по своим собственным законам, не встраиваясь в сложившиеся системы. Таким не выжить, ни за что не выжить. Жалко, неплохой мужик..."

Дверь тихонько приоткрылась. Мазур преспокойно положил руку на автомат, примостившийся тут же, под боком.

- Это я, - тихонько сказала Лейла, подошла к постели и присела в ногах.

- Слушай... - сказал Мазур растерянно. - Тебе тут никак нельзя быть...

- Заботишься о моей репутации? Никто все равно не узнает. Кто спит, кто в карауле... Только эти двое пьют и орут песни... Я от них еле вырвалась, кстати. Пытались затащить в номер...

- Понимаешь... - пристыженно протянул Мазур.

- Успокойся, - засмеялась она. - Не надо мне ничего объяснять. Мужчины есть мужчины, и точка. Хозяин, кстати, нашел им... девиц, так что и с этой стороны все в порядке.

"Ай да товарищи из Москвы, - подумал Мазур весело. - И в этой дыре девок раздобыли. А если черкануть потом анонимку - мол, так и так... Моральное разложение, ущерб престижу СССР на международной арене... А, ладно. Что они мне-то плохого сделали? Хай себе развлекаются..."

- Как тебе Джараб?

- Серьезный человек, - сказал Мазур.

- Своими руками пристрелила бы. Такие еще хуже прямых контрреволюционеров, потому что сбивают людей с толку...

"Плясать бы тебе голой, золотко, кабы не я... - подумал Мазур с вялым раздражением. - Заставил бы, можешь не сомневаться. Он такой. Жалко, что доканает его рано или поздно кто-то с той или другой стороны, может, наши, а может, и янки..."

Что-то зашуршало, в темноте забелела форменная рубашка - Лейла безмятежно стягивала китель. Аккуратно повесив его на спинку ветхого старомодного стула, прилегла рядом с Мазуром, коснулась ладонью его щеки:

- Ладно, ну его, этого Джараба...

От нее веяло противоречащими революционному аскетизму французскими ароматами, стояла совершеннейшая тишина, не сулившая опасных неожиданностей - и Мазур, не сдержавшись, принялся ее раздевать. Сейчас он не чувствовал себя ни опозоренным мужем, ни грозным командиром невеликого отряда - попросту мимолетным хозяином покорной красавицы, в первый миг замершей под его бесцеремонным напором, а потом с тихим стоном поддавшейся навстречу...

И плевать было на весь белый свет.

ГЛАВА ШЕСТАЯ, САМАЯ КОРОТКАЯ

Зрелище было дурное - посреди чахлых пальм, произраставших из каменистой серо-желтой почвы, стояло трехэтажное здание, словно перенесенное сюда прямиком из какого-нибудь Вышнего Волочка или прославленного в анекдотах Урюпинска типовая советская школа, блочная, со стандартными окнами и стандартными водосточными трубами, которые здесь были решительно ни к чему, учитывая, что редкие дожди тут чуть ли не в летописи заносили. Простяга Ганим, узрев очаг культуры, так и спросил у Мазура - а что это, мол, за трубы с воронками по бокам? Майор никогда не видел водосточных труб...

Мазур подозревал, что примерно так же обстояло и с большей частью собравшихся на торжественное мероприятие местных пролетариев, пригласили, должно быть, всех, кого только возможно - толпа перед школой собралась немаленькая. Знать бы еще, что кто-то вообще понимает, ради чего их согнали...

До них было совсем недалеко, до передних рядов, и он отчетливо видел лица. С тем самым выражением, что давным-давно перестало его изумлять или задевать: ни радости, ни враждебности, вообще никаких эмоций, прозрачные глаза существ не от мира сего, с начала времен смотревших так на все перемены и новшества, привезенные из больших городов...

На миг ему стало отчего-то страшно, хотя ничего пугающего вокруг не имелось. Наоборот, все и в самом деле выглядело крайне торжественно: новехонькая школа, сиявшая свежевымытыми окнами, трибуна, сколоченная из неведомо где раздобытых в песчаной стране досок, украшенных лозунгами, плакатами и портретами (особую пикантность картине придавало то, что Лейла стояла тут же, над своим портретом); оркестр, во всю ивановскую наяривавший революционные марши; знамена и лозунги над толпой, огромная клумба - опять-таки портрет генерала Касема, с поразительным искусством составленный из розовых, синих и желтых цветов...

И с безопасностью обстояло как нельзя лучше. Здесь, в гнезде промышленного пролетариата, как оказалось, был расквартирован народогвардейский батальон усиленного состава - и означенные народогвардейцы стояли группами повсюду, бдительно следя за облагодетельствованным школой народом. Вот разве что горы Мазура чуточку беспокоили - высокие, голые, подступавшие с востока к городку чуть ли не вплотную. Но он сразу по приезде отправил туда тройку своих - а уж от его ребят не укрылась бы ни возможная огневая позиция, ни супостат, вздумавший бы туда мимо спецназовцев проскользнуть...

Так что со служебной точки зрения все было в полном порядке. Ну, а мысли Мазура при взгляде на лица в толпе проходили по ведомству излишней и даже, быть может, идеологически невыдержанной лирики, которую следовало держать при себе...

Лаврик тоже, судя по нему, был в самом благодушном настроении. Стоя рядом с Мазуром неподалеку от трибуны, пользуясь тем, что патетические завывания оркестра заглушали все остальное, он мурлыкал под нос с самым серьезным видом:

- Ура, товарищ угнетенный, уж рабства нету на земле. Семен Михайлович Буденный скакал на рыжем кобыле...

Мазур давно его знал и догадывался, что Лаврик эту белиберду не сам придумал. Была у особиста такая безобидная страстишка - выкапывать неведомо откуда давным-давно забытые агитационные песни и частушки...

Оркестр смолк, и Мазур собственными глазами увидел натуральнейшее чудо.

Товарищ Федор Николаевич Хоменко, посланец далекого ЦК, вышел на трибуну трезвехоньким. Всего четверть часа назад Мазур видел собственными глазами, как он лежал на заднем сиденье лимузина в столь печальном виде, что краше в гроб кладут - и трясущимися руками пытался протолкнуть в глотку не глоток, а стакан водки сразу. Никак это не получалось у высокого гостя, всем, кто его видел, было совершенно ясно, что через минутку он либо умрет с дичайшего похмелья, либо заблюет польский лимузин...

Сейчас же в двух шагах от Мазура вальяжно прошел к ведущим на трибуну ступенькам другой человек - двигавшийся абсолютно непринужденно, строго по прямой, без малейших пошатываний, и лицо у него было соответствующее: ни тени красноты, похмельности, помятости. Хоть икону с него пиши, хоть картину с идеологически мудрым названием...

Неузнаваем был товарищ Хоменко - трезв, авторитетен, представителен, бодр, свеж, светел... У Мазура слюна к горлу подошла от зависти - вот это школа, вот это понимание момента...

Оглядев собравшихся, значительно откашлявшись, товарищ Хоменко хорошо поставленным голосом возгласил:

- Товарищи! В свете последних постановлений Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза и указаний лично товарища Леонида Ильича Брежнева, осуществляя принятую высшим партийным форумом программу интернациональной помощи братским народам, решительно вступившим на путь социалистических преобразований...

Другой динамик тоже ожил, и переводчик из местных принялся чеканить по-арабски то же самое. Уж его-то голосу недоставало поставленности и митинговой меди, как ни старался...

Показалось, что это тянется бесконечно. Стояла одуряющая жара, но толпа казалась неподвижной, как группа монументов. Как бы долго ни распространялся товарищ Хоменко, но пришла пора и ему умолкнуть. К микрофону подошла Лейла, знакомо взмахнула рукой - и вновь, как в прошлый раз, когда Мазур видел ее на митинге, принялась самозабвенно жечь глаголом сердца земляков - с раскрасневшимися щеками, разметавшимися волосами, очаровательная и несгибаемая, валькирия революции из аравийских песков...

Мазур пропустил миг.

Услышав нечто вроде многоголосого оханья, увидев, как толпа колыхнулась, зашевелилась, словно вскипающий прибой, он сначала перебросил все внимание туда, подхватив висевший до того на ремне автомат, привычно попытался высмотреть цель, источник, возможный эпицентр.

А потом он увидел, что Лаврик, вывернув шею, остолбенело таращится через его плечо на трибуну. И сам обернулся туда.

Лейла уже падала, подламываясь в коленках, и на груди слева медленно расплывалось темное пятно, а изо рта толчками выплескивалась ярко-алая кровь, и стоявшие рядом оторопели настолько, что никто сначала не пытался ее подхватить... И тут же она исчезла за широким, растянутым по гребню трибуны плакатом. Упала.

Выстрела Мазур не слышал. А новых не последовало.

Еще через пару секунд все пришло в движение - в хаос, точнее говоря. Метались народогвардейцы, целя во все стороны автоматами, ожидая подвоха и нападения со всех сторон света, товарищ Хоменко, оторопело глядя себе под ноги, махая кулаком, отдавал оглушительно громкие, насквозь идиотские приказы, на трибуне возникла суета, бежали куда-то, во всех направлениях, оскаленные черноберетчики, опомнившийся Лаврик одним прыжком оказался на трибуне и бесцеремонно, за шиворот, стащил оттуда "охраняемое лицо", озираясь со "Стечкиным" наготове... Люди разбегались, бросая знамена и лозунги, повинуясь древнему, как мир, инстинкту - вмиг оказаться как можно дальше от нехороших сложностей жизни.

Мазур видел, как его ребята, прилежно ощетинясь стволами, сомкнулись вокруг Лаврика, тащившего товарища из ЦК к лимузину, под защиту прикрывавших машину с двух сторон броневиков. Видел, как Ганим орет что-то яростное, паля в воздух.

А сам никак не мог двинуться с места. Так и стоял посреди бессмысленной беготни, панических воплей и стрельбы, гремевшей со всех сторон. В душе у него была совершеннейшая пустота. "Сплошные потери, - повторял он, как заведенный. Сплошные потери. Не везет мне с женщинами, не везет мне..."

К трибуне опрометью несся врач - местный, в натянутом кое-как белом халате, зачем-то на бегу вставлявший в уши блестящие трубочки стетоскопа, как будто это занятие имело какой-то смысл.

Тут только Мазур смог двигаться и рассуждать, побежал следом. Протолкался сквозь невеликую толпу. Ему хватило одного профессионального взгляда, чтобы оценить ситуацию: винтовка, входное на спине против сердца, выходное на груди, все кончено...

Ее лицо было белое и совершенно спокойное - ни удивления, ни боли. Вполне возможно, она попросту не успела ничего понять. Быть может, так даже лучше... Так, конечно, лучше.

Минут через десять появился Викинг - а за ним Бульдозер с Крошкой Пашей тащили кого-то, бывшего человека. Через плечо у Викинга была перекинута длинная тяжелая винтовка - британский "Ли-Энфилд" образца одна тысяча восемьсот девяносто пятого года, безотказная при хорошем уходе дура, прицельно бившая более чем на три километра. Мазур машинально подумал: не только англичане из нее лупили, когда-то и буры перестреляли кучу британцев, так что винтовку эту прозвали "бур"...

Убитого положили тут же, и Викинг, косясь на трибуну, прилежно доложил, что они сделали все возможное... Мимо них этот гад ни за что не мог бы проскользнуть, значит, скорее всего, прятался на позиции загодя. Быть может, еще ночью засел. Карманы...

В карманах отыскалась всякая неинтересная дребедень - и целая пачка фотографий Лейлы. Хороших, четких снимков на дорогой бумаге, сделанных явно не в зачуханнои мастерской рыночного фотографа. На некоторых Лейла была совсем молоденькая - без сомнения, дореволюционные времена. Это только для Мазура "дореволюционные времена" звучали седой древностью, а здесь они означали всего-то пару-тройку лет...

Перебирая фотографии - механически, отрешенно, ничего не видя и не слыша вокруг от тоски и боли - он подумал, что Джараб, волк пустынный, оказался кругом прав.

Отец ее все-таки достал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

РАЗВОД ПО-АРАВИЙСКИ

К небольшому аккуратному особнячку за высокой стеной, полное впечатление, приложил в свое время руку заезжий европейский архитектор - Мазур не усмотрел в нем ни капли местного колорита, вообще ничего восточного. Разве что окна великоваты для европейских домов - а в остальном очень скучное строеньице.

Его охватило странное чувство - смесь азарта, злорадства и стыда. Все происходящее словно бы и не зависело от него лично, разворачивалось до сих пор без его малейшего участия. Он сидел рядом с генералом Асади, временами поглядывая в зеркальце на идущий следом вездеход, за всю дорогу не задав ни единого вопроса - да и теперь держался чуточку в сторонке, пока смуглые парни в пятнистых комбинезонах без знаков различия бесшумными перебежками занимали исходные позиции. Хваткие были ребята, Мазур оценил должным образом. Особнячок во мгновение ока был блокирован со всех сторон - ручаться можно, без ведома тех, кто был внутри.

- Вы мне немного поможете, Кирилл? - спросил Асади мягко.

- Чем хотите, - угрюмо отозвался Мазур.

- Вашу супругу я не стану допрашивать... так, пара вопросов о второстепенных деталях, с вашего позволения. Если возникнет такая необходимость.

- Сделайте одолжение.

- Спасибо. А вот к этим двум прожигателям жизни вопросов накопилось много, и не в пример более серьезных. Боюсь, задача не из легких - ребятки заносчивые, избалованные своим положением. Однако ситуация благоприятствует. Быть застигнутым на месте преступления разъяренным и вооруженным мужем удовольствие не из приятных. Никакое это не удовольствие...

- У меня нет оружия, - уточнил Мазур.

- Да ну? - криво усмехнулся Асади. - А теперь есть.

И протянул Мазуру короткоствольный револьвер, вороненый кольт, выглядевший новеньким и ухоженным. Мазур сноровисто откинул барабан, выдвинул патроны, нажав указательным пальцем на головку экстрактора. Собрал патроны в горсть, присмотрелся. Внешне, во всяком случае, неотличимы от боевых. Зарядил револьвер вновь и опустил его в боковой карман кителя - местного, без знаков различия.

- Патроны, конечно же, боевые, - сказал Асади. - Можете им пригрозить, можете даже пальнуть в потолок...

- Чтобы вы их от меня спасли, и они из страха попасть в мои руки стали с вами откровенны?

- Вот именно. Я не прошу у вас чего-то сложного или особенно трудного, верно? Вам это ничего не стоит, а мне будет гораздо легче. Им есть чего испугаться. По старым традициям, обманутый муж в подобной ситуации может сделать с прелюбодеем все, что душе угодно, - он грустно усмехнулся. - Во времена султана это было даже в писаных законах отражено. В доме можно сделать с осквернителем супружеского ложа что угодно... имелся в виду не обязательно дом мужа, просто-напросто дом, где застигли... нельзя только было добивать пойманного, если ему удалось из дома вырваться. В пределах домовладения все, за пределами - ничего, иначе это уже каралось, как превышение законных прав... Хотя революция отменила и этот закон наряду с прочими отжившими, народное сознание так просто не переделаешь... - он покосился на Мазура с некоторым беспокойством. - Только, Кирилл, я вас прошу - не вздумайте и в самом деле... Потом, когда они мне станут неинтересны - с превеликим удовольствием. Если-хотите, я вам их потом подарю, и делайте с ними все, что хотите, хоть на куски режьте. Но только - потом. Вы и не представляете, как они мне нужны... Я могу на вас полагаться?

- Хорошо, - сумрачно сказал Мазур. - Я их пальцем не трону... не в них дело, откровенно говоря.

Генерал отвернулся, сделал знак старшему группы, и все моментально пришло в движение.

Трое командос образовали живую лесенку, выставив сцепленные ладони на трех уровнях, еще четверо молниеносно взлетели по этим почти не колыхнувшимся ступенькам, перемахнули на ту сторону, последний свесился с гребня, протянул руку и вмиг переправил троих внутрь.

Минуты ползли, как улитки. Изнутри не доносилось ни звука. Наконец метрах в двадцати от них распахнулась высокая и узкая задняя калитка, человек в камуфляже вышел из нее, зашагал во весь рост, не прячась и не пригибаясь. Что-то коротко доложил. Асади повернулся к Мазуру:

- Двое охранников во дворе нейтрализованы и быстренько допрошены. Клянутся, что в доме никого, кроме интересующих нас лиц. Они на втором этаже, все трое. Пойдемте?

Они вошли в калитку, тихонечко двинулись к черному ходу, на всякий случай все же пригибаясь так, чтобы их не видно было из окон первого этажа. Здесь же, у крылечка, лежали два мастерски скрученных субъекта с заткнутыми ртами. При них оставалось только двое камуфляжников - остальные, очевидно, обложили особнячок со всех сторон.

Дверь оказалась незапертой и открылась бесшумно. Асади сделал скупой жест, распределяя обязанности - и двое автоматчиков вошли вслед за Мазуром и генералом.

Они быстро, профессионально огляделись - и, умело ступая, так, чтобы не производить ни малейшего шума, направились к лестнице на второй этаж. Обстановка вокруг была роскошная, революционный аскетизм тут и не ночевал.

Асади двигался первым, так проворно и уверено, словно он сам здесь жил. Ну конечно, сообразил Мазур, он ведь заранее изучил планировку, а то и сам уже побывал здесь украдкой, с него станется, что бы генерал ни делал, он все проводит обстоятельно и на совесть...

Генерал остановился у притворенной двери, деревянной, покрытой искусной резьбой, поднял указательный палец, и все замерли. Поманил Мазура, отступил на полшага, глядя уныло и сочувственно. Мазур подкрался хищной кошкой, заглянул, прислушался.

Короткие женские стоны, ритмичное оханье, размеренный шум. Все классические признаки налицо. Кровь колотила ему в виски, лицо горело, он непроизвольно опустил руку, нашарил револьвер через плотное мундирное сукно. Перехватил взгляд Асади, умоляющий, требовательный, справился с собой и убрал руку.

По комнате громко прошлепали босые ступни, послышался мужской хохоток, неразборчивые реплики. Аня что-то капризно протянула, рассмеялась - беззаботно, звонко, знакомо:

- Ну ладно, развратник этакий... о-о...

Замолчала на миг - и шум возобновился, ожесточенно скрипели пружины, глухие женские стоны перекрыл довольный мужской смех, резкие выдохи, непонятные реплики на арабском.

Мазур пнул дверь и вломился первым. Над его плечом бдительно нависал Асади - определенно все внимание уделявший револьверу в кармане

Мазура - а двое автоматчиков, невозмутимые и безмолвные, встали по обе стороны дверного проема, держа короткие итальянские трещотки с глушителями под идеальным почти углом в сорок пять градусов.

Анины ладони соскользнули с бедер стоявшего у широкого дивана близнеца хрен его ведает, которого из двух - он медленно-медленно отступил, открывая ее разгоряченное лицо, удивленное, конечно, но не сказать, чтобы очень уж испуганное. И отступал спиной вперед, пока не наткнулся поясницей на широкий подоконник, остановился, уставясь жалким, виноватым, собачьим взглядом.

Второй, двигаясь так же замедленно, невероятно плавно, бледный как смерть, сполз с распростертой женщины, выпрямился, что-то вскрикнул, даже не сердито - недоуменно. Асади ударом ноги отшвырнул его к стене, вышел на середину комнаты, нехорошо улыбаясь, процедил по-арабски несколько фраз, от которых оба близнеца помертвели окончательно, обратились в нелепые голые статуи.

Мазур посмотрел на ветреную супругу так, словно видел впервые. Ему было мерзко и больно - еще и оттого, что она ничуть не походила на испуганную, сконфуженную, пристыженную изменницу. Даже сейчас она была спокойна и чертовски хороша - растрепанная, раскрасневшаяся. Она выглядела невозмутимой. Улыбнулась почти непринужденно, приподнялась, полулежа, опершись на локоть, спросила:

- Кажется, будет семейная сцена?

- Ну ты и... - только и выговорил Мазур.

Оба близнеца стояли смирнехонько, старательно прикрываясь ладонями, улыбались искательно, жалко, в надежде на то, что кошмар рассеется и все каким-то чудом вернется в прежнее состояние...

Аня прищурилась:

- Ну, и дальше? Определись сначала, а? Что именно тебе не нравится - что я тебе изменила, что меня черномазые драли, что их целых двое? Или по всем пунктам сразу виноватая я?

Мазур, что-то глухо рыкнув, залепил ей смачную пощечину.

- Бог ты мой, какие пошлости... - сверкнула она глазами, потрогала щеку, отодвинувшись к дальнему краю дивана. - Бить будешь?

- Надо бы, - сказал Мазур, немного присмирев. - Ох, надо бы...

- Серьезно? - она смотрела упрямо, строптиво. - А за что, интересно бы знать? За то, что я на стены лезла, пока ты где-то геройствовал? Ты меня еще будешь бить, импотент хренов? Иди и геройствуй дальше, пока не надоест. А я поживу хоть немножко так, как мне нравится, пока совсем не состарилась. Милый мой герой, женщине нужно трахаться. Коли уж она молодая, здоровая и нормальная, а вместо мужа у нее герой невидимого фронта, урод законченный, арбуз с засохшим кончиком... Знаешь, чем эти орангутанги от тебя отличаются? Да тем, что они настоящие мужики, кобели высшей марки. Ну да, они из меня сделали законченную шлюху, но это, оказалось, очень даже приятно - побыть законченной шлюхой со здоровыми арабскими жеребцами... Знал бы ты, как они меня драли куда только можно, я и не знала, что бывают такие выкрутасы... Будет что дома рассказать подружкам. Ценным опытом поделиться. Если будешь умницей, я тебе, может, и расскажу подробно, чему меня тут научили - авось попробуешь потом что-нибудь неумело повторить... - она говорила спокойно, с подначкой, с легкой улыбкой. Восточная сказка, честное слово. Нужно будет еще крепко подумать, подпускать тебя теперь к себе, или нет. Так, как они меня драли, ты вряд ли продерешь она улыбалась, села на постели, приложила руки к вискам, пошевелила растопыренными пальцами, - и рогов у тебя теперь, что у дюжины северных оленей, после таких мужиков тебя, недотепу...

Все произошло в секунду, словно бы без участия его собственного тела и рассудка. Некая неведомая сила вырвала руку из кармана, чуточку отягощенную привычным ощущением уютно лежащего в ладони револьвера...

Только когда она завалилась на вишнево-белое смятое покрывало, замерла с угасающими глазами и совсем несерьезной на вид дырочкой в аккурат над переносицей, когда на два голоса страшно заорали голые близнецы, и один упал на колени, словно отталкивая обеими руками что-то невидимое, когда генерал Асади рывком дернул вниз его руку и вытянул револьвер из вялых пальцев, Мазур понял, что натворил, сообразил, что все произошло на самом деле, что выстрел был, что в комнате стоит острый, тухлый запах пороховой гари, а его жена мертвая, потому что он ее только что застрелил.

И подумал с удивительной четкостью мысли, что вся его жизнь и будущее накрылись медным тазом. Все разлетелось к чертовой матери. Сколько именно ему дадут, уже совершенно неважно - такие детали, в общем, несущественны на фоне главного. А главное - вес рухнуло, все кончено. Из-за этой вот шлюхи.

Крепкие пальцы сжали его локоть и подтолкнули к двери. Асади, не встречая ни малейшего сопротивления, вывел его в коридор, направляя как слепого, провел к соседней двери и затолкнул в комнату, похожую на кабинет: строгий стол с разбросанными бумагами, сейф, стеллажи с папками, парадный портрет Касема на стене. Усадил за стол, поставил перед Мазуром высокий синий стакан и шумно наполнил его до половины из неведомо где прихваченной бутылки:

- Выпейте, Кирилл. У них тут хорошие виски, знают толк...

Следом вошел автоматчик, остановился у двери. Генерал сжал пальцы Мазура вокруг стакана, оторвал его запястье от стола. Стакан оказался у самых губ, и Мазур волей-неволей выпил все до дна, как водичку. Ни лучше, ни хуже от этого вроде бы не стало - но понемногу по всему телу расплылось и поднялось в мозг легкое, блаженное отупение.

- Успокойтесь, Кирилл, - мягко сказал Асади. - Если рассудить трезво, ничего страшного не произошло. Печально, конечно... Но что поделать? Простите великодушно, она была плохой женой, недостойной такого храбреца и исправного солдата, как вы - но вы еще так молоды, у вас все впереди...

- Вы полагаете? - горько усмехнулся Мазур, ссутулившись за чужим столом.

- Ну, не надо так мрачно смотреть на вещи... Не стоит жалеть о такой шлюхе. Она этого не заслуживает. У вас еще столько хорошего впереди...

- Ничерта у меня впереди.

- Да с чего вы взяли? - картинно пожал плечами генерал Асади. - А! Вам, быть может, отчего-то пришло в голову, что это вы ее убили, и теперь неприятностей не оберешься? Кирилл, друг мой, ну с чего вы решили, что это вы?

Мазур оторопело вскинул на него глаза. В его душе вспыхнуло что-то похожее на уверенность и надежду. Склонившись над ним, положив руку на плечо, Асади заговорил размеренно, веско, серьезно:

- Мы не в Советском Союзе, Кирилл, не забывайте. При всей моей любви и уважении к Советскому Союзу признаюсь вам по совести, что кое-что мне в вас все же не нравится. Вы у себя поддались многовековому давлению европейской цивилизации, отказались от многих старых традиций, вполне естественных и простительных в глазах араба, пусть даже этот араб - генерал революции, борец с феодальными пережитками и верный друг Советского Союза... Здесь, несмотря на все бурные перемены и реформы, многие не увидят ничего зазорного в том, что муж поступил с распутной женой, как подобает мужчине и солдату. Короче говоря, никого вы не убивали. Понятно вам? Я не видел, чтобы вы кого-то убивали. Мои парни не видели тоже, клянусь честью. Они верные, преданные люди, уважают вас как храброго солдата и друга революции... Ничего не было. Я все устрою. Можете на меня положиться. Что до этих... - он брезгливо поморщился. - Я бы на вашем месте о них больше не думал. Их, собственно, уже и нет на свете - одна видимость... Вы меня понимаете, Кирилл?

Мазур поднял голову, посмотрел на него благодарно. И даже попробовал улыбнуться - но не получилось.

- Все здесь - ваши друзья, - сказал Асади, властно и устало. - Запомните это. Настоящие друзья. Ничего не было. Ничего. Отдохните пока, я все улажу...

Он повернулся и быстро вышел. Мазур, почти не думая, налил себе еще. Автоматчик у двери дружелюбно ему осклабился, закивал, нараспев произнес несколько фраз по-арабски - успокоительно, утешительно...

...Он вернулся домой, когда уже темнело. Вылез из генеральского вездехода, кивком попрощался с водителем, так же автоматически кивнул дежурному и, неторопливо переставляя ноги, поднялся в свою квартиру. Зажег свет в гостиной, вытащил из холодильника бутылку и устроился в кресле перед выключенным телевизором.

В голове назойливо вертелась самая доподлинная история, происшедшая давным-давно с каким-то японским фельдмаршалом - славою увитым, только не убитым... Имя Мазур запамятовал, но история была невыдуманная.

В конце девятнадцатого века это произошло. Вернувшись домой с китайской войны, фельдмаршал узнал, что его благодарная супруга, выражаясь в истинно японском стиле, "за время его отсутствия вела себя не совсем так, как подобало женщине из хорошего дома и супруге самурая". Фельдмаршал вошел в дом - и его супруга исчезла, как не бывало.

Полиция в те времена вот так, запросто к фельдмаршалам в гости зайти не могла - и задавать вопросы считала нетактичным. Никто из знакомых опять-таки не мог, не нарушая строгих правил этикета, спросить: "Фельдмаршал-сан, а отчего это вашей женушке давно не видно?" В общем, все дружно делали вид, что ничего и не было, а лет через десять фельдмаршал появился на публике с молодой красавицей и попросил поздравить его с законным браком. Что общественность и сделала, опять-таки без единого вопроса... Такие дела. Можно сказать, в хорошей компании очутился наш капитан-лейтенант...

Странное было состояние. Он ни о чем не сожалел, не терзался угрызениями совести, ничего уже не боялся, никаких таких последствий, твердо веря, что их не будет. Ему просто-напросто казалось, что с того момента, как они ворвались в спальню, прошла не четверть часа, а несколько лет. Ему уже всерьез стало вериться, что никого он сегодня не убивал. И все уже устоялось, полузабылось, отодвинулось в прошлое - душевные раны затянулись, страхи минули, тоска давным-давно улеглась. Да и не с ним это произошло, собственно говоря - с кем-то чужим, посторонним. Отодвигалось, уплывало вдаль, тускнело...

Он понимал тренированным умом, что с ним происходит. Все дело в профессии. Человек сугубо гражданский, быть может, и сломался бы, или по крайней мере изболелся бы душой, но с Мазуром обстояло наоборот. Его старательно учили не только мастерски убивать, но и побыстрее выбрасывать всякое новое убийство из головы, из памяти, как мусор из квартиры - так и следует в его профессии, где конца не видно акциям... Теперь эти вбитые в подсознание рефлексы брали свое, работали на него - и он стал почти спокоен, все переживания отправлены куда-то в дальние, пыльные закоулки памяти. Да к тому же он не остыл еще от пронзительной тоске по Лейле. Нормальный человек держался бы иначе, но в том-то и суть, что ремесло Мазура не позволяло ему числить себя среди нормальных людей. А в общем, все обошлось. И в памяти у него стояло одно мертвое женское личико, а не два...

Потом он встал и отправился в спальню. Подошел к двуспальной супружеской постели с той стороны, где стоял полированный Анин шкафчик. Как и наставлял генерал Асади, следовало для соблюдения приличий и во избежании лишних вопросов кое-что подчистить.

Пригоршню драгоценностей он обнаружил в верхнем ящичке - спутанная груда золотых цепочек, колец с разноцветными камешками, сережек, еще каких-то недешевых безделушек. Строгой революционной морали это богатство, безусловно, противоречило - как и повадки осыпать золотом дорогих шлюх, так что определенные подозрения в адрес Бараджа, пожалуй что, основательны. Честным образом один из вождей революции никак не мог всего этого заполучить. подобное стяжательство прямо и недвусмысленно запрещалось...

Оставив на месте лишь те побрякушки, что она привезла из Союза, Мазур ссыпал остальное на большой лист бумаги и сделал небольшой сверток: выбросить его в мусорное ведро, исполнительный, проинструктированный Али уберет потом, как и не было...

На всякий случай кропотливо обшарил шкафчик сверху донизу. Не нашел ничего компрометирующего. Вытащил с самого низу лист бумаги, исписанный четким, разборчивым Аниным почерком. Пробежал глазами для порядка.

"В беседе со мной на объекте "Альфа" Авиатор, помимо прочего, похвастался, что в скором времени ожидает производства в генералы. В соответствии с инструкциями для подобных случаев я выразила недоверие, подняла его на смех и сказала, что никогда в это не поверю ввиду его молодости и невеликих заслуг перед Касемом. Авиатор, обидевшись, стал меня уверять, что он не шутит и не преувеличивает, и все обстоит именно так. Я сказала, что не верю, что Касем его никогда не произведет в генералы. Авиатор, рассердившись, сказал, что я дура и ничего не понимаю в местных делах, что на Касеме свет клином не сошелся. Касем не вечен, вообще ошибкой было бы до скончания времен считать, будто Касем и революция - одно и от же. Есть другие, не менее влиятельные и гораздо более реалистически мыслящие руководители. И люди вроде Авиатора и его брата, сумевшие вовремя поставить на верную лошадь, смогут очень скоро подняться высоко. Развивать эту тему Не представилось возможным, так как Авиатор потащил меня в постель. В тот раз продолжить серьезный разговор не удалось, поскольку..."

На бумаге все это выглядело далеко не так гладко - добрая половина текста зачеркнута до полной нечитаемости, над некоторыми словами и фразами вписаны другие. Несомненный черновик. Судя по исправлениям, Аня добросовестно пыталась соблюсти извечный стиль суконной канцелярщины, к чему в конце концов и приблизилась...

Мазур долго сидел в тяжелых раздумьях. Перечитал еще пару раз. Уж ему-то не нужно было объяснять, как такие бумажки называются. Агентурное сообщение. Вот только кто? Кто ее привлек?

Выбросив в конце концов тяжелый сверток с презренным металлом в мусор, он положил исчерканный листок в пепельницу и поджег. Тщательно ворошил почерневшую бумагу карандашом, пока она не рассыпалась в невесомый пепел. Повертел меж пальцами микрофончики, соображая, как с ними-то быть: вернуть Асади или отправить в мусор?

Входная дверь распахнулась - замков там не было, британские джентльмены до таких пошлостей, как замки на дверях, не опускались, а у советских завхозов, как водится, руки так и не дошли.

Мазур встрепенулся. Сердце неприятно царапнуло - чужие никак не могли бы проникнуть на тщательно охраняемый объект, а вот от своих теперь могли и воспоследовать неприятности...

Поначалу он так и подумал, увидев Лаврика - ну разумеется, кому и нагрянуть, как не особому отделу? И грустно покорился неизбежному, подумав, что зря полагался на Асади...

Нет, что-то тут не складывалось. Во-первых, Лаврик был один. Во-вторых, стоило ему сделать пару шагов и выйти из темной прихожей в ярко освещенную гостиную, как стало ясно, что товарищ Самарин, он же Лаврик, мертвецки пьян. Замысловато пьян, можно сказать. Он не шатался, но выглядел странно - будто его тело сохранило возможность совершать лишь половину обычных движений. Походил на неудачную имитацию человека, несовершенного робота, не способного точно подражать человеческой походке. Глаза были совершенно стеклянными. Случаются у людей такие состояния - и обычно причины бывают вескими, просто так, с бухты-барахты, в хлам не нарезаются...

Мазур молча смотрел. Лаврик прошагал к столу той же деревянной походочкой, не глядя, ногой, придвинул стул, рухнул на него, подпер рукой щеку и старательно, вполголоса затянул:

- Трансваль, Трансваль, страна моя,

ты вся горишь в огне.

Под деревцем раскидистым

нахмурясь, бур сидел.

Встает заря угрюмая

с дымами в вышине...

Трансваль, Трансваль, страна моя,

ты вся горишь в огне...

Замолчал, уставясь стеклянными глазами так, что Мазуру поневоле стало не по себе. - Ты чего нажрался? - спросил он.

- У тебя водка есть? - произнес Лаврик куда-то в пространство.

Мазур кивнул на присутствующую тут же бутылку итальянского вермута.

- Водка, я имею в виду, - сказал Лаврик упрямо. - С градусами. Дай водки, будь другом.

Пожав плечами, Мазур встал и пошел доставать из холодильника виски. Кажется, это был выход - пользуясь оказией, хлопнуть стакан и завалиться спать...

Когда он вернулся, Лаврик сосредоточенно разглядывал микрофончик, вертя его за проводок двумя пальцами.

- Это Вадька забыл, точно, - сказал он с пьяной убедительностью. Вундеркинд. Ты что, с ним корешишься? Он же робот, его в "ящике" склепали к шестидесятилетию комсомола и к нам на доводку сунули, верно тебе говорю. Что он у тебя свои причиндалы разбрасывает? Неужто хватанул так, что из него микрофоны посыпались?

- А при чем тут Вундеркинд? - спросил Мазур самым легкомысленным, насмешливым тоном. - Может, это твое хозяйство?

- Не учи ученого. Это доподлинная "семерочка". Эс-гэ-семь. Последнее достижение и шаг вперед. У нас до сих пор старье - "пятерки", эс-гэ-эрки. Которые еще Малюта Скуратов королю Сигизмунду подсовывал. Точно, это Вадькины "семерки", зеленая оплетка, он при мне упаковку вскрывал, с одной оказией технику получали. Я по-человечески просил парочку, он сказал, самому мало... А тут разбрасывает, где не попадя, жмот... - Лаврик бросил микрофончик на стол, потянулся к стакану. - Ты что себе не булькаешь?

- За что пьем? - поинтересовался Мазур.

- За правосудие, - сказал Лаврик. - Неотвратимое и многоголовое, как гидра. За гидру правосудия. За эту блядь Немезиду, чтоб ей на ровном месте сифилис подцепить. Не за Фемиду, целку стебаную, а именно за Немезиду... Твое!

Он выплеснул в рот янтарную жидкость, не поморщившись. Совсем хреново, подумал Мазур со всем сочувствием, на которое в данный момент был способен. Когда хлобыстают, словно воду - сие неспроста...

И посмотрел на микрофончики. В голове вдруг стала подгоняться мозаика. Это была дикая, сюрреалистическая, тошноту вызывавшая мозаика - но от всех этих эпитетов она не перестала выглядеть вполне реальной...

В дверь осторожненько, деликатно постучали - совсем не так, как барабанят пришедшие с арестом. Обычно так давал знать о себе Али, но Мазур, откликнувшись, увидел на пороге Бульдога. Оказавшись на свету, адмирал словно бы попытался попятиться, узрев Лаврика, но после короткого колебания все же шагнул к столу.

- А мы тут плюшками балуемся, знаете ли... - растерянно и виновато сказал Мазур, отчетливо сознавая, что чуточку грешен.

Теоретически рассуждая, ничего не было преступного в стаканчике виски на сон грядущий, а что до практики - начальство для того и существует на свете, чтобы придраться к чему угодно. С одной стороны - все же не казарменное положение, с другой - постоянная готовность номер один...

- Кирилл Степанович... - произнес Бульдог с несвойственной ему задушевностью. - Можно немножко?

Мазур выпучил на него глаза - но исправно налил, и адмирал высосал виски почти так же, как давеча Лаврик.

Лаврик тем временем ожил. Заголосил, поматывая головой в такт:

- Эта рота наступала в сорок первом, а потом ей приказали,

и она пошла назад.

Эту роту

расстрелял из пулеметов

по ошибке свой же русский

заградительный отряд...

Лежат они, все двести,

лицами в рассвет...

Им, всем вместе

четыре тыщи лет...

Лежат с лейтенантами,

с капитаном во главе,

и ромашки растут

у старшины на голове...

- Песенка, знаете ли, не вполне политически грамотная, - сказал адмирал осторожно. - Не наш душок. Все эти барды-бакенбарды...

Лаврик не шевельнулся - только поднял на него остекленевшие глаза. И произнес лениво, неприязненно:

- А кто это к нам пришел? А это его высокопревосходительство, цельный адмирал - какая честь, какая радость, обосраться и не жить... Мало мы вас стреляли в тридцать седьмом, вот что я тебе скажу, хомяк ты толстомордый, пидарас гнойный, крыса береговая, толстожопая, мать твою вперехлест и через клюз, и бабке твоей бушприт в задницу, выблядок позорный...

Мазур, застыв в сторонке ждал бури. Не родился еще на свете адмирал, который спустит такое капитану третьего ранга, пусть даже особисту...

Но гроза так и не грянула. Улыбаясь глупо и, такое впечатление, подобострастно, адмирал сказал:

- Константин Кимович, голубчик, ну что уж вы так... Переутомились, я понимаю...

- Мало мы вас шлепали в тридцать седьмом... - сказал Лаврик мечтательно. - Точно тебе говорю...

Адмирал и ухом не повел, стоя с кривой улыбочкой на лице. Мазур решительно отказывался понимать происходящее. Какие поправки ни вводи на секретность, какие допущения ни делай, никак Лаврик не может оказаться при нынешнем раскладе старше Бульдога - что по видимой табели о рангах, что по потаенной. А меж тем Бульдог держался, словно нашкодивший юнга перед суровым боцманом.

- Кирилл Степанович, - сказал адмирал, виляя взглядом. - Можем мы поговорить, без свидетелей?

Мазур молча повернулся и пошел в ту комнату, где у прежнего владельца был кабинет - стол сохранился, массивный, с медными украшениями, пустые книжные полки - неподъемные, сработанные на века еще при королеве Виктории. Сам он здесь практически и не бывал, кабинет ему оказался совершенно ни к чему.

- Перебрал Константин Кимович, - сказал адмирал. - Переутомился. Страна пребывания непростая, условия тяжелые...

- Да, - сказал Мазур.

- Не стоит обижаться на чекиста в таком состоянии...

- Да.

Адашев упрямо на него не смотрел:

- Вот именно, страна пребывания непростая... Постоянные вражеские вылазки - диверсанты, контрреволюционная эмиграция... Вот сегодня хотя бы взять... Возле порта расстреляли нашу машину в упор, из трех автоматов. Генерал-майор Кумышев погиб, и с ним Сережа Марченко... Вы их знали? Кумышева хотя бы?

- Нет, - сказал Мазур.

- А мы были приятели... Неплохой мужик... - он подошел поближе. - Кирилл Степанович, такое дело... Чуть ли не в центре случилась еще одна вражеская вылазка, патруль примчался на стрельбу, нашел машину, изрешеченную... Убили наповал двух местных товарищей из военного министерства... и вот ведь как... там была ваша жена, она их знала, на экскурсии по городу ездила... Кирилл Степанович, вы, главное, крепитесь... Я имею в виду, ее тоже... убили...

Почему-то Мазуру хотелось смеяться - долго, громко, нескончаемо, пусть и невесело. Он с трудом справился с собой, сел за стол, отвернувшись от собеседника, а тот стоял над душой, гундя что-то сочувственное, и избавиться от него не было никакой возможности:

- Кирилл Степанович, вы, главное, держитесь... Ну, такие дела... Сплошной передний край... Так обернулось... Мерзавцы, твари, каленым железом... Пулевое ранение в голову, понимаете... Одна-единственная пуля, не повезло, тех двоих изрешетило... Может, вам водочки принести?

- Не надо, - сказал Мазур.

Слышно было как в гостиной Лаврик орет:

- Вышло так оно само - спал с Кристиной Профьюмо, а майор, товарищ Пронин, ночью спрятался в трюмо...

- Кирилл Степанович, вы, главное, крепитесь...

"Только бы руку на плечо не положил отечески, - подумал Мазур отрешенно. - Ведь вырвет меня тогда..."

- Кирилл Степанович, я вас прошу, соберитесь... Конечно, такое горе, я понимаю... Мы в отчаянном положении. Вы ведь еще не знаете, что беда... Два часа назад рвануло в порту...

- Я был в городе, - сказал Мазур, не меняя позы. - Вроде бы и слышал что-то вроде далекого взрыва, но внимания не обратил - тут можно ждать чего угодно...

- Эсминец "Громкий". Прямо на рейде базы. Корабль остался на плаву, отбуксирован к берегу, погибших нет, но четверо - тяжелые. Судя по почерку, "котики". Это Ван Клеен, никаких сомнений. Короче говоря, Москва только что дала санкцию на адекватку. Решение, между нами говоря, было принято давно, но сейчас наверху его окончательно утвердили и дали директиву на исполнение... Соберитесь, я вас прошу. Вы в состоянии говорить с Первым? Мертвым уже ничем не поможешь, мы с вами советские офицеры, и наш долг - выполнять приказ партии и правительства...

Мазур встал. Чтобы прекратить этот разговор, убраться подальше отсюда, он сейчас полез бы к черту на рога.

- Пойдемте, - сказал он.

- А вы, простите, в состоянии...

- Готов, - сказал Мазур.

Адмирал обрадованно засеменил впереди него в гостиную. Лаврик, казалось, вовсе и не замечает их ухода. Уставясь в угол, он заунывно тянул:

- Как по зорьке утренней, вот так ай-люли, Коленьку Ежова шлепать повели. А он все выдирался, кричал, мол, не троцкист, только был суровым товарищ мой чекист...

Часть третья

...С ДЫМАМИ В ВЫШИНЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ВИЗИТ НЕВЕЖЛИВОСТИ

Путешествие из Аравийского полуострова в Африку они, как любой понимающий человек на их месте, предприняли в самом узком месте пролива - так что плыть пришлось тридцать с лишним миль, не более того. Разумеется, под водой, на приличной глубине. Пролив днем и ночью прямо-таки кишел кораблями, в том числе и своими - но, право же, нет никакой разницы, врежешься ты в подводную часть супостата или насквозь родного судна...

Оценить по достоинству экзотический для этих мест подводный аппарат могли только рыбы, по своей безмозглости вовсе на это не способные. Правда, у рыб было одно ценнейшее качество: они и настучать не могли.

Одним словом, аппарат приближался к месту своего назначения, не замеченный ни единым посторонним существом, обладавшим бы интеллектом. Подводные жители, интеллектом не обладавшие, попросту на всякий случай торопились убраться с дороги, не зная, чего следует ожидать от этой десяти метровой штуки, больше всего похожей на старомодный самолетик, только гораздо более округлый, пузатый, с открытой кабиной, где торчали в три ряда шесть голов, обтянутых черным, в масках, с загубниками во рту.

Когда управляющий "Тритоном" Викинг, убедившись, что они прибыли на место, и после обмена соответствующими жестами с Мазуром получивший от того разрешение лечь на грунт, проделал соответствующие манипуляции и аппарат опустился на каменистое дно, улегся там почти без крена, все испытали нешуточное облегчение. Обернувшись, Мазур с непонятной профану радостью смотрел, как три троса с продолговатыми контейнерами опускаются за корму, замирают на грунте...

Хотелось смахнуть пот со лба, хотя в гидрокостюме этого никак не проделаешь. Что называется, обошлось. А ведь не раз случалось, что тросы наматывались на винт, а то и опутывали шею кому-нибудь из пассажиров.

Далеко не в первый раз Мазур позволил себе крамольные мысли по поводу высокого начальства - приправленные к тому же изрядной порцией сугубо морской лексики.

Лет двадцать пять уже весь остальной мир строил сверхмалые подводные лодки для диверсантов, отличавшиеся от "нормальных" исключительно размерами. Обычные субмарины, только маленькие. В них модно было путешествовать со всем мыслимым комфортом, без загубника во рту, без баллонов на спине, в сухой одежде. Но у советских, как давно подчеркивалось, собственная гордость. Советские "Тритоны" были открытыми, профессионально выражаясь, "мокрыми" этакие подводные мотоциклы, по сути, корыта с мотором. Давно уже ходили весьма похожие на правду слухи, что все отмеченные наградами и премиями за разработку новой техники (в том числе начальник военно-морской разведки) получили свои регалии, как письменно сформулировано, "за внедрение спецтехники, не имеющей аналогов в мировой практике". Формально это была святая правда - никто в мире и в самом деле не собирался клепать подобные сооружения, где аквалангисту было примерно так де комфортно, как пилотам первых самолетов из фанеры и проволоки. Мазур слышал в Главном штабе краем уха, что какой-то ленинградский "ящик" стал разрабатывать сверхмалую "сухую" лодку, но ведь прекрасно известно, сколько у нас времени пролетит меж разработкой и внедрением.

Отогнав эти недостойные советского человека мысли и эмоции, он оттолкнулся руками от поручней, взмыл над "Тритоном" и жестами отдал приказ. Контейнеры отцепили, и шестерка, паря невысоко над дном, выстроилась в походный порядок. А вскоре двинулась к берегу, привычно буксируя контейнеры. Согласно заранее полученному приказу, Пеший-Леший бдительно присматривал за Вундеркиндом, вновь оказавшимся в невыгодной для себя и обременительной для других роли слабого звена. Но ничего тут не поделаешь, попала собака в колесо пищи, да беги. От Мазура в данном случае ничего не зависело, с его желаниями не считались - вместо чистой диверсионки начальство вновь крутило какие-то комбинации в стиле плаща и кинжала...

Ночное плаванье под водой - задача нелегкая, но они была профессионалы в своем деле и благополучно достигли берега. Вновь прошли через томительные минуты полнейшей неуверенности в ближайшем будущем - напряженное ожидание засады, готовность браво полечь всем до единого, ежели что... Ну, в конце концов, той бесшабашной рыбе, что миллиард лет назад вздумала жить на суше и, шлепая ластами, полезла на берег, пришлось, надо полагать, даже потяжелее. Так что человеку хныкать как-то даже и унизительно...

Итак, они были в сомой настоящей Африке, отчего, сказать по секрету, не испытывали ни малейшей радости. На безоблачном небе сияли россыпи нереально крупных звезд, впереди чернели скалы, сзади накатывался прибой, стояла совершеннейшая тишина, и не было никакого комитета по встрече. Пока что обошлось.

Они стояли на сухой земле, навьюченные, как ишаки - мины из контейнеров, акваланги, немаленький боезапас, совсем чуть-чуть жратвы и воды.

- Веди, Сусанин, - сказал Мазур тихонько.

Не выказывая ни малейших признаков неуверенности, Вундеркинд сверился с картой, подсвечивая себе крохотным фонариком - "гнилушкой", решительно указал направление, и они двинулись к горам - Викинг и Крошка Паша в качестве боевого дозора Мазур с Вундеркиндом посередине, сосредоточенно слушавший на ходу эфир Пеший-Леший и Зоркий Сокол - замыкающим.

Ночное путешествие протекало без малейших осложнений и неожиданностей. Боевой дозор двигался совершенно спокойно, Крошка Паша временами прилежно рапортовал, что судя по состоянию эфира, нет ни следа свойственного акциям интенсивного радиообмена - а тот радиообмен, что имеет место, касается насквозь рутинных дел, ночных будней тех структур, что по природе своей обязаны бдить круглосуточно.

Так они двигались с полчаса, все ближе подходя к заслонявшим звезды горам. Остановились в широком длинном ущелье - опять-таки по указаниям Вунеркинда, рассредоточились и сняли груз. Луны не было, но усыпавшие небосвод звезды давали достаточно света. На взгляд иной поэтической натуры, обстановка вокруг была самой что ни на есть романтической - причудливые тени, лабиринты высоких камней, теплый ветерок налетает с моря редкими порывами, иногда раздаются загадочные, ни на что не похожие звуки - когда ветер мечется в расщелинах - ни малейших признаков цивилизации вокруг, при некотором напряжении фантазии легко поверить, что ты оказался в далеком прошлом, один-одинешенек на планете... Циник и практик Мазур, однако, смотрел на окружающее сугубо утилитарно - постоянно высматривая удобные для засады места и прикидывал, как от этой засады отлаиваться, ежели что.

- Ну и? - спросил он негромко.

- Сейчас, - сказал Вундеркинд преспокойно. - Самое время.

Он достал из кармана фонарик, нацелился им в темноту и несколько раз нажал кнопку, всякий раз при этом передвигая цветные стекла. Почти сразу же метрах в пятидесяти от них, в тени скалы, вспыхнул красный огонь, за ним желтый, потом опять красный.

Вслед за тем послышались шаги - кто-то приближался от скалы. Не трудно было определить, что неизвестный не растяпа, шагает в полумраке с определенной сноровкой, но до отточенной спецназовской бесплотности ему все же далеко.

По тихой команде Мазура подходившего взяли на прицел Викинг и Крошка Паша - а остальные сосредоточились на окружающем. Сам Мазур, слава богу, с подобным не сталкивался, но прекрасно знал: не раз случалось, что такие вот контактеры подводили пришедших на встречу под перекрестный огонь или грамотный захват.

Вундеркинд, когда впереди обозначился неспешно приближавшийся силуэт человека с непокрытой головой, направился ему навстречу, и они сошлись метрах в двадцати от ощетинившейся стволами группы. Разговор велся шепотом, не долетало ни звука - и продолжался он недолго. Вундеркинд вернулся, а незнакомец оставался на прежнем месте.

- Шагаем, - просто и буднично сказал Вундеркинд. - Все в ажуре.

Они вновь выстроились в прежнем порядке - и двинулись меж скал за маячившей впереди неизвестной фигурой. Проводник первое время часто оглядывался, потом перестал. Мазур тревожился скорее по инерции, согласно въевшимся рефлексам. Поджидай их засада, она обязательно бы вступила в дело либо на берегу, либо в точке встречи. Хотя расслабляться, конечно, нельзя, кто их знает - быть может, кому-то непременно надо подловить незваных гостей в самой что ни на есть недвусмысленной ситуации, грубо говоря, прямо на девке со спущенными штанами - накинуться, когда они начнут работать...

Обошлось, пройдя километров десять, они вышли к цели.

...Все это происходило двое суток назад. А теперь Мазур с Вундеркиндом, затаившись бок о бок в скалах, смотрели на вражье гнездо, которое за это время успели изучить снаружи не хуже, чем собственную квартиру.

Мазура упорно не покидало одно-единственное чувство - устоявшаяся злая зависть. Очень уж уютно обустроились тут ребятки Ван Клеена, очень уж удобное местечко им досталось. Почти круглая бухточка с узким проходом в море, высокие скалы - а в промежутке меж скалами и бухточкой стояло несколько капитальных строений. Два дома более-менее современной постройки, аккуратный домик, где разместился дизель-генератор, серебристая емкость с горючим, гараж, мастерские, два длинных эллинга с полукруглыми рифлеными крышами, наполовину стоявшие над водой. Инструктор рассказывал все подробно. В свое время французы возвели этот уютный уголок для своих ученых - то ли океанологов, то ли иных связанных с морем профессоров кислых щей. Потом, когда на Аравийском полуострове грянула революция и все прежние геополитические расклады в одночасье полетели к чертовой матери, американцы, изучив местность, совершенно справедливо решили, что лучшего местечка и не сыскать. С французами как-то договорились, уламывая крестом и пестом, ученую братию убрали под каким-то благовидным предлогом, и в дома над бухтой въехали хреновы ихтиандры Ван Клеена. Они лишь построили эти самые эллинги - чтобы никакая воздушная или, бери выше, космическая разведка не засекла очень быстро крохотные диверсионные субмарины, всплывавшие и погружавшиеся прямо под крышей огромных бараков из алюминиевых рифленых полос. Какое-то время им и впрямь удавапось соблюдать инкогнито, но на планете с доисторических времен существует еще разведка агентурная...

Вот и все, если вкратце. Деталей Мазур, разумеется, не знал, о чем нисколечко не сожалел. Он даже не смог определить в темноте, местный их проводник, или европеец - но и это, если подумать, не имело никакого значения. Лишь бы не заложил и не оказался двойным агентом...

За двое суток - в течение которые в берлоге так никто и не заподозрил, что рядом с ними обитают чужаки - они, подглядывая и подслушивая, узнали массу полезного. Изучили распорядок дня, высмотрели сторожевые посты (часовые, конечно же, являли собою мнимых бездельников в цивильном, через точно рассчитанные промежутки времени появлявшихся на пирсе и около домов с видом скучающих аспирантов). Совершенно точно установили, что на единственной дороге, соединявшей базу с внешним миром, пролегавшей меж скалами и морем, имеется постоянный цербер - точнее, сменявшиеся четыре раза в сутки церберы, замаскировавшие в легонькой будочке пулемет. Присмотрелись к боновому заграждению, закрывавшему устье проливчика. Выяснили, что наземная сигнализация состоит из двойной полосы датчиков знакомой системы - которую они при нужде могли мгновенно вывести из строя качественно и насовсем. Что два раза в сутки по нависавшим над домиками скалам шляется мобильный патруль из двух человек. Что один из жилых домиков отведен боевым пловцам, а второй - охране и обслуге численностью около взвода. И еще множество мелких, полезных подробностей.

Самого Ван Клеена они ни разу не видели снаружи. Вполне возможно, его на базе и не было, а это жалко - Мазур предпочел бы, чтоб "тюлений пахан", когда придет время работать, непременно попал бы под сюрпризы... Очень уж приличный счет к нему накопился.

Как выражались древние, без гнева и пристрастия. Просто-напросто по счетам нужно в конце концов платить; профессионал, занимавшийся весьма специфической работой, и сам не имеет права обижаться, когда однажды к нему нагрянут незваные гости, которых он уже достал своей бурной деятельностью...

Тиха была африканская ночь. На базе светилась лишь парочка окон - должно быть, бдила на своих специфических постах ночная смена - да полдюжины фонарей вдоль недлинного пирса, где пришвартованы две обычных моторки, у эллингов. В будочке у въезда свет не горел, но, судя по наблюдениям предшествовавших двух суток, тамошний часовой вовсе не дрыхнул, а бдил...

- Слушай, - сказал Мазур привычным шепотом. - Будем мы работать наконец?

Вундеркинд, лежавший рядом, плечо в плечо, без всякого раздражения ответил:

- Рано.

- А чего ждем, второго пришествия? Вундеркинд поднял к глазам руку, посмотрел на светившийся зеленым циферблат:

- Минут через двадцать будет окончательная ясность. Оттуда придет человек и кое-что отдаст. Или... Или не придет, в чем лично я сомневаюсь. Он не придет в одном-единственном случае - если все же запоролся. Но при таком раскладе нас бы уже давно попытались найти и взять... Он придет. Отдаст кое-что, и начнем. Если мы гробанем это гнездо с ним вместе, начальство не похвалит... Да, между прочим, учти на будущее. Он отдаст футляр с фотопленкой. Он будет у меня, но, если что... Ее надо передать по принадлежности.

- Не каркай. Сам передашь.

- Все равно, ты должен знать на всякий случай...

- Ага, - сказал Мазур. - Надо полагать, база во всех ракурсах...

- Предупредили все же, или сам догадался?

- Сам догадался, - сказал Мазур. - Вряд ли какие-нибудь секретные документы из главного сейфа. Вряд ли таковые тут есть. И вряд ли твой человек занимает столь высокое положение, что имеет возможность беспрепятственно лазить в здешний сейф. Можно, конечно, ломануть сейф, когда мы начнем работать - но ты ж говоришь, что он принесет пленку заранее... Точно, виды этого уютного уголка.

- Догадливый...

- Работа такая, - сказал Мазур. - А потом, я так понимаю, какой-нибудь шибко революционный фронт немедленного освобождения возьмет на себя ответственность за весь тарарам, что тут произойдет? Плавали - знаем...

- Почти, - сказал Вундеркинд, усмехаясь в темноте. - Только не совсем так. Если все пройдет гладко, падкая на сенсации - пусть и не особенно прогрессивная - буржуазная пресса сглотнет лакомый кусочек. Эти водоплавающие, знаешь ли, завезли на базу кучу всякой взрывчатой хренотени, и в один прекрасный миг произошел несчастный случай. Что-то не вовремя сдетонировало, и все взлетело на воздух... Ну, а прогрессивной прессе самое время покричать о безответственности американских империалистов, устраивающих на территории суверенных государств притоны для диверсантов... Это гораздо лучше, чем взявший на себя ответственность очередной фронт...

- Точно, - сказал Мазур. - Сам придумал?

- Ну, не я один... - скромно сказал Вундеркинд. - Лишь бы все прошло качественно...

- Родной мой, - проникновенно сказал Мазур. - А для чего ж мы здесь, такие прыткие?

Он покосился на лежавшего рядом сообщника. В голове у него вновь ожили мысли, не имевшие никакого отношения ни к порученному делу, ни к суровой воинской дисциплине. Насквозь крамольные мысли, непозволительные для советского офицера. Ежели, в секунду и тщательно все рассчитав, выбросить правую руку с соответствующим образом сложенными пальцами, "клюв орла" угодит в нужную точку - и рыцарь плаща-и-кинжала вмиг отправится на небеса, так и не узнав, что, собственно, с ним произошло... За все, что он Мазуру сделал.

Вот только эти мысли непозволительные и крамольные, ни за что не могут быть претворены в жизнь, оставаясь мимолетными приятными фантазиями...

- Внимание!

Мазур и сам прекрасно видел темный силуэт, появившийся на фоне звезд посередине расселины. Спокойно взял его на прицел и ждал развития событий. Однако на уровне груди приближавшегося силуэта острой секундной вспышкой мигнул огонек, красный-синий, и Вундеркинд рывком поднялся на ноги, направился навстречу.

Долгих переговоров не было. Пришедший протянул Вундеркинду какой-то маленький предмет, что-то негромко сказал, отступил и исчез в темноте, двигаясь в противоположном от базы направлении. Несомненно, прекрасно знал, что здесь сейчас начнется, и не хотел оказаться в эпицентре безобразия...

Вернувшись к Мазуру, Вундеркинд поднял на уровень глаз сей загадочный предмет, темный футляр, более всего походивший на спичечный коробок:

- Вот она. Пленка. Необходимо...

- Да чего там, - сказал Мазур лениво. - Конечно же, необходимо беречь, как зеницу ока. Хорошо, что предупредил вовремя, а то я уже собирался ее суданцам продать за смешные деньги...

Вундеркинд спросил бесстрастно:

- Я тебе что, на мозоль наступил?

- Да ну...

- Слушай, я не дурак. И умею просекать иные нюансы. С некоторых пор ты на меня за что-то взъелся...

- Будет время - потолкуем, - сказал Мазур. - А сейчас, извини, у нас совершенно нет времени, работать пора... Если ты не имеешь ничего против, а?

- Бога ради. Работайте, если время пришло...

- Вот спасибо... - чуть поклонился Мазур, отошел к своим орлам, примостившимся в густой тени, куда звездный свет не проникал. Присел на корточки и сказал совершенно будничным тоном: - Орлы, работать пора. Катаем по полной, согласно плану...

Никто не задал ни единого вопроса - поскольку все было обговорено заранее - и уж тем более не опустился до каких-нибудь высокопарных афоризмов, в подразделении Мазура идиотов не держали. Трое просто-напросто встали, подхватили ношу и выполнили старый-престарый фокус под названием "раствориться в ночном мраке". И в самом деле осталось полное впечатление, что они растворились в ночи, вот только что были - и нету...

Мазур поднялся на прежнюю позицию, примостил ручной пулемет так, чтобы при необходимости не потерять и секунды. Рядом залег Зоркий Сокол. Разумеется, стволы у обоих были импортные, никоим образом не наводившие в случае чего на союз нерушимый республик свободных. Как и все прочее снаряжение.

Трое ушли в ночь, а он остался, и в этом тоже был профессионализм. Прав был Василий Иванович: далеко не всегда командир обязан очертя голову лететь впереди, размахивая шашкой. Иногда ему как раз следует сидеть в отдалении на пригорке, расписав все партии и прикрывая. В конце концов, здесь, сейчас не было ни переднего края, ни тыла. Точнее, куда ни глянь - везде передок. Благополучные тылы остались по ту сторону Баб-эль-Мандебского пролива...

Ему выпала редчайшая возможность - наблюдать действия своих ребят со стороны, с отдаления, с большого расстояния. Такое случается раз в сто лет. И вовсе не означает, будто он действительно мог что-то наблюдать. На дело пошли профессионалы, умевшие становиться совершеннейшими невидимками.

Вокруг по-прежнему простиралась безмятежная тишина. Мазур мог лишь, отсекая по часом минуты, примерно предполагать, где они сейчас могут находиться. По времени, как раз подплыли к боновому заграждению и умело с ним разделываются, попутно сделав так, чтобы хитрая сигнализация вовсе не вышла из строя, не отключилась от питания - иногда это само по себе служит сигналом тревоги - но вмиг ослепила и оглохла. Дежурный на пульте свято верит, что ничего вокруг не происходит, нет поблизости ни единой посторонней души - а на самом деле все обстоит как раз наоборот...

Точно, они должны быть уже в бухте. В сторону эллингов нечего и смотреть - к ним подберутся под водой. Но рано или поздно им придется выйти на сушу, чтобы поколдовать там...

Мазур смотрел во все глаза - в те точки, где, он совершенно точно знал, он сам инструктировал, будут заложены мины. Но ничего не видел, ни малейшего шевеления, ни единого перемещения постороннего предмета размером с человека. Один раз только показалось, что в полосе густой тени меж эллингами и гаражом ворохнулся, проскользнул некий призрак смутных очертаний. Но и в самом деле показалось, не более того. Он не мог бы с уверенностью поклясться, что видел кого-то из своих. Вполне вероятно, простое оптическое наваждение, созданная то ли глазом, то ли мозгом иллюзия...

Потом это повторилось - смутная тень на секунду проступила на фоне не столь густого мрака, скользнув от тверди земной к воде. Но на водной глади, на темной воде бухточки не появилось ни единой рябинки.

- Да что они копаются... - возбужденно прошептал рядом Вундеркинд.

Мазур ничего не сказал, только бросил на соседа мимолетный взгляд и тихонько фыркнул. Чертов напарничек не шутил - похоже, ас разведки самонадеянно полагал, что способен увидеть, как ребята Мазура выходят на объект или уходят восвояси. Вот уж поистине святая простота, запредельная невинность...

Они с Зорким Соколом готовы были, не теряя ни секунды, работать по любым подвижным мишеням, способным сорвать операцию - но эти двуногие мишени так и не высыпали наружу, продолжая либо безмятежно дрыхнуть внутри, либо бдительно нести караул. Ни одно окно не зажглось вдобавок к уже светившимся, ни единого звука не донеслось с базы. А меж тем, судя по времени, незваные гости уже выполнили всю программу, заложили все до единого гостинцы и плыли сейчас назад...

Он еще раз вызвал в памяти рельефную, трехмерную картину окружающей и примыкающей местности с наложенным на нее путем отхода. Плюсы: американцы тут не хозяева. Они тут только присутствуют - и, вербуя-перекупая себе марионеток, вынуждены конкурировать в этом с французами, которые и есть хозяева. И база у янкесов тут достаточно дохленькая. Следовательно, возможности ограниченные. Не хватит сил на полномасштабную облаву, когда все небо в вертолетах, а все море в кораблях, когда по пятам брошен добрый батальон с овчарками и спецтехникой... Вообще-то километрах в пяти отсюда, в старых итальянских казармах, разместились две роты туземной армии, и командир гарнизона американцами давно прикормлен. Но толку от этого мало - во-первых, непременно опоздают, во-вторых, не великой храбрости народец, а в-третьих, Викинг кое о чем позаботился...

Минусы: те самые лягушатники, которые тут хозяева. Какими бы пикантно-сложными ни были их отношения с американцами, в стороне французы не останутся, когда учинится заварушка. Определенная независимость в отношениях с Вашингтоном вовсе не означает, что лягушатники станут сидеть сложа руки, когда в контролируемой ими стране грохнет среди ночи мелкое светопреставление. Уж у них-то здесь достаточно и кораблей, и вертолетов, и силенок на хорошую облаву хватит.

Плюс посреди минуса: американский притон ихтиандров, как водится, окружен густейшей пеленой секретности. Лягушатников, которые совершенно точно знают, что за гадюшник разместился на бывшей научной базе, можно пересчитать по пальцам. Следовательно, пройдет какое-то время, прежде чем информация уйдет сначала по американским каналам, потом, миновав все нужные согласования, перельется в каналы французские. Здесь масса своих нюансов и подводных камней в виде большой политики, национальной гордыни и сложностей в отношениях. Короче говоря, французы хоть и способны на великую облаву, запустят ее не скоро. "Тритон" за это время вполне успеет смыться в нейтральные воды. Главная опасность - патрулирующие пролив и побережье корабли, не менее трех таких отирается где-то поблизости, несмотря на ночную пору. Вывод прост и незатейлив: нужно уносить ноги как можно скорее...

Трое возникли из мрака неподалеку от Мазура - три черных комбинезона со смутно белевшими пятнами довольных физиономий.

- Ну? - спросил Мазур, заранее зная, что задает идиотский вопрос.

Что поделать, это одна из обязанностей командира - задавать иногда идиотские вопросы, заранее зная ответ...

- А все в порядке, - сказал Викинг. - Все по плану.

Одиннадцать минут, подумал Мазур, глянув на часы. Ровно столько оставалось базе пребывать не то чтобы в безмятежности и покое - вообще в целом виде...

Мать твою, как долго тянулись эти долбанные одиннадцать минут! И, как всегда случается, миг, как его ни жди, как ни предугадывай заранее, оказался полной неожиданностью...

Сначала грохнуло в эллингах, на месте аккуратных ангаров мгновенно вспухла желто-багровая вспышка, поднявшая толстый столб воды, смешавшийся с разлетавшимися во все стороны кусками рифленой обшивки. Бухта и отделявшее ее от скал пространство озарилось жутким мгновенным сиянием, закипела и забурлила вода - это куски ангаров сыпались в нее, как град...

Потом рванула емкость с горючим, взлетел растущий клубок ярко-желто-черного огня и дыма, удивительно похожий на ядерный взрыв в миниатюре, поднялся выше скал, приугас, оставив обширное, дымящее пожарище, горячая солярка стала растекаться...

Сработали мины в бывшей мастерской, где нынче помещался склад всевозможной взрывчатой дряни, которую "тюлени" таскали под водой к противоположному берегу пролива. И вот тут вот, когда все сдетонировало, получился форменный ад...

Мины в гараже и жилых домах на фоне предыдущего катаклизма грохнули не так уж и убедительно, не особенно зрелищно. Хотя, конечно, с соответствующими звуковыми и световыми эффектами, а как же иначе?

Мазур с застывшим лицом смотрел вниз, туда, где в нескольких местах разгорелось высокое пламя, где медленно расползались горящие ручьи, где валил дым, где, озаренные случайными языками огня, метались, как зайцы, ополоумевшие люди - уцелевшие, вмиг выброшенные из чистеньких коек и тишины во что-то вроде преисподней... Он не чувствовал ни злорадства, ни особого триумфа. Всего-навсего успешно завершился очередной раунд бесконечного боксерского поединка. А также была восстановлена некая циничная справедливость. Кто полез куда не следует - тот и получил по ушам. Кто переиграл соперника - тот и прав...

Судя по азартно-ожесточенной физиономии Зоркого Сокола, ему очень хотелось поработать снайперкой по бегущим, но он сдерживался, справедливо полагая, что это было бы уже развлечение, а не производственная необходимость. Приказ у них был - взорвать все к чертовой матери, и ни словечка насчет уничтожения всего, что движется. Зоркий Сокол, служака старый и дисциплинированный, такие тонкости просекал четко...

- Уходим! - распорядился Мазур, не без сожаления отворачиваясь от впечатляющего зрелища, которое даже субъекты вроде них видели гораздо реже, чем может подумать человек несведущий...

И они припустили прочь, неслись обратной дорогой, среди темных скал, размеренным, ритмичным аллюром, ничего общего не имеющим с паническим бегством. Бежали умело, тренированно, привычно сочетая движения со вдохами и выдохами, вгоняя себя в некое подобие транса. Каждый делает это по-своему - а что до Мазура, он повторял про себя, словно застрявшая грампластинка:

- Маленькие дети, ни за что на свете не ходите, дети в Африку гулять. В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие злые крокодилы...

Когда они были примерно на полдороги от разгромленной базы к точке высадки, сзади дважды прогремело, и небо посветлело на короткий миг, озаренное разрывами. Ничего неожиданного: это прикормленный янкесами местный бандерлог из бывших итальянских казарм послал-таки, заслыша взрывы и завидя пожарища, некоторое число своих подчиненных посмотреть, что происходит на базе. И машины - а оставленные Викингом на дороге сюрпризы были рассчитаны как раз не на пешеходов, а на автомобили -потревожил в темноте настороженные взрыватели, с заранее предсказуемым результатом...

Мазур мимолетно оскалился - и, не задерживаясь ни на миг, не сбившись с аллюра, помчался дальше, бесшумно опуская подошвы на каменистую землю, подгоняя себя нехитрым ритмом:

- В Африке большие злые крокодилы...

Будут вас кусать, бить и обижать...

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАДКО БЫЛО НА БУМАГЕ...

При дневном свете еще можно различить какие-то эмоции на лице человека в маске аквалангиста и с загубником во рту, однако ночью нечего и пытаться. Мазур и не присматривался к физиономии Викинга, сидевшего на "водительском месте". Какой смысл? Главное, Викинг проделал все необходимые - и довольно нехитрые, не сложнее, чем в обычном "Жигуле" - манипуляции, но соответствующая лампочка на пульте так и не зажглась, и винт не дрогнул.

А вот это было хреново. Это было весьма даже хреново - учитывая, что запасного средства передвижения у них не имелось, а от дома их отделяло тридцать километров морской глади...

Викинг попытался снова - с тем же результатом. Замер, как манекен. Сидевший рядом Мазур коснулся его локтя, показал на свои часы и обвел указательным пальцем циферблат по кругу. Напарник понятливо кивнул, сообразив, что ему предлагают не суетиться, а подождать ровно минуту.

Тонюсенькая зеленая стрелка тащилась по кругу удручающе медленно - но все же в конце концов описала полный оборот. Тогда Викинг вновь попытался запустить двигатель - и снова без малейших результатов.

В голове у Мазура пронеслось: хорошо еще, что дело под водой происходит, рты заняты загубниками, и не будет никаких дурацких реплик и добрых советов, от которых только нервозности прибавляется. И все равно, ситуация характеризуется одним-единственным японским словом: херовато...

Он повторил прежний жест - и Викинг вновь кивнул, и секундная стрелка вновь проползла полный оборот со скоростью ленивой улитки.

И снова двигатель не завелся. Еще минута на паузу - и неудача. И еще раз - безуспешно. И еще раз... Ни хрена.

Мазуру предстояло в молниеносном темпе принять одно из тех командирских решений, от которых прибавляется седых волос - быть может, не единственно верное (такие не всегда бывают), но, по крайней мере, наиболее подходящее к ситуации. В этой ситуации никак нельзя с превеликим облегчением переложить выбор на Вундеркинда - не его епархия.

Что-то с зажиганием, определенно. Повторять попытки можно до рассвета. Но "Тритон" - не "Запорожец", капот ему не поднимешь, в мотор не залезешь, с гаечным ключом не приладишься. Любой ремонт возможен только на базе, а без аппарата до базы по морю не доберешься. Тридцать километров в аквалангах... Нереально. А до рассвета не так уж далеко, противник может нагрянуть и раньше. Мать твою за ногу, может, загвоздка в том, что отошла паршивая клемма, или дрянная солярка эль-бахлакского происхождения подвела...

Он принял решение. О чем тут же сообщил выразительным жестом. Экипаж "Тритона", не проявляя внешне эмоций, принялся выбираться с сидений, воспарил над превратившимся в безжизненную цистерну аппаратом.

Мазур нажал кнопку, откинул крышку, которую следовало задействовать при крайней нужде, вот как сейчас, в строго определенном порядке перекинул шесть тумблеров - первый вверх, третий вверх, второй вбок, третий... Время пошло. Пора уносить ноги...

Берега они достигли через четверть часа - то есть прошла половина времени, отведенного на запаздывание взрывного механизма. От аквалангов, как это ни печально, пришла пора избавляться - и их по приказу Мазура закопали неглубоко в подходящей пещерке, посреди лабиринта скал, тщательно привели землю в прежнее состояние, уложили на место камни, обработали химикатами, способными напрочь отшибить нюх у дюжины собак. Конечно, это означало привлечь к себе в случае чего излишне пристальное внимание - рядовой партизанствующий сброд высококачественными антисобачьими химикатами не пользуется - но тут уж ничего не поделаешь, хвост рубить следовало по полной программе...

Вундеркинд, отведя его чуть в сторонку, тихонько поинтересовался знакомым нейтральным тоном:

- Дальнейшие планы?

- Идти на запад, - сказал Мазур. - Пересечь границу. На западе пока что есть друзья, не может же быть, чтобы и они в объятия мирового империализма кинулись, пока мы тут окаянствовали...

- Ага. Это значит - километров девяносто до границы, и не маршброском аккуратно, не спеша, с оглядочкой. Там ведь не только горы, но и открытые пространства... Потом черт-те сколько шагать уже по территории друзей и союзников - места населенные, глушь, пока доберешься до относительной цивилизации... А нужно еще попасть в столицу, оттуда - в Эль-Бахлак... Задача на несколько дней, верно?

- Мягко говоря, - кивнул Мазур. - Если пессимистично, я бы неделю отвел - с запасом и учитывая предосторожности...

- Вот видишь. А время не терпит. Это, - он похлопал себя по нагрудному карману. - Нужно доставить как можно скорее. Иначе сорвем к чертовой матери всю операцию - я имею в виду шум вокруг головотяпства на американской базе, сиречь притоне диверсантов, в результате которого они сами себя подорвали...

- Я в твои секреты не лезу, не положено, - сказал Мазур. - Но разве этот черт, что приходил к тебе на связь, не унес свой комплект снимков? Кто ж кладет все яйца в одну корзину, это азбука...

- Унес. Но он может и не дойти. Или добраться слишком поздно, а такие новости хороши с пылу, с жару. Кровь из носу, но следует прошуметь, причем вовремя. С меня голову снимут, если что, но и ты свою долю огребешь...

Мазур задумчиво сказал:

- Не пугай ежа голой жопой...

- Я серьезно. Такой приказ, такая задача...

- Ну, в таком случае, что ты предлагаешь? Вундеркинд недолго молчал, потом сказал решительно:

- Километрах в пятнадцати к югу есть укромное местечко, почти такая же бухточка среди скал. Их тут множество, но про эту доподлинно известно, что ею регулярно пользуются контрабандисты. Удобное место. Этакая неофициальная пристань, которой пользуются так давно, что считают прямо-таки своей собственностью.

- И что? - притворился Мазур дурачком.

- Контрабандисты - это судно. У них, как правило, суденышки хитрые: на вид сущее корыто, но движок стоит такой, что от торпедного катера уйти в состоянии...

- Думаешь, они согласятся нас подвезти на тот берег?

- Не ломай дурочку, - жестко произнес Вундеркинд. - Конечно, не согласятся, у нас и платить нечем... Это уже будет твоя забота - уговорить их подарить нам свое корыто.

- Это приказ?

- А тебе нужны формальности?

- Так точно, товарищ капитан первого ранга, - сказал Мазур упрямо. - В данной конкретной ситуации мне нужен прямой приказ.

- Хорошо. Это приказ.

- Есть, - сказал Мазур. - Вот теперь я из кожи вон вывернусь...

Стоявший на страже Викинг тихонечко свистнул, и Мазур обернулся в ту сторону.

Вдоль берега, на расстоянии примерно полумили, шел боевой корабль - судя по силуэту, французский фрегат, типа "Трансвааля" или "Жана Мулена". Ну да, характерная надстройка, перепад палубы, по очертаниям узнается противолодочный миномет, орудийная башня характерно прильнула к надстройке...

Мазур машинально глянул на часы - рановато...

Фрегат вдруг замедлил ход, отвалил влево, стал уходить в открытое море. Долетел короткий грохот, и к берегу, выгибаясь дугой, понеслись хорошо различимые в утреннем полумраке густые дымные хвосты.

Взлетел фонтан воды. Картина была знакомая и привычная: как давеча "Ворошилов", лягушатник глушил подводную цель из бомбомета. Для современной электроники не составило особого труда засечь на небольшой глубине металлическую массу.

Второй бомбометный залп. Вновь взлетела призрачно-белая пена. А поскольку второй залп почти совпал со срабатыванием подрывного заряда, глухо ухнул подводный взрыв, и фонтан взметнулся вовсе уж впечатляющий.

Мазур на миг ощутил не просто радость - законную гордость собой. Выходило, он рассчитал все правильно. Останься они в аппарате, пробуй и дальше терзать зажигание, всех накрыло бы французскими гостинцами... Так что начальство, кровь из носу, вынуждено будет при разборе полетов признать его правоту.

- Похоже, мы покойники, а? - сказал Вундеркинд.

Мазур рассеянно кивнул. Наверняка и Вундеркинд был в курсе, что подрывной заряд не только превратил "Тритон" в груду металлолома, но и освободил вышибной патрон со всяким хламом, имитирующим гибель экипажа: клочки гидрокостюмов, парочка ласт, разнообразные пластмассовые детали, которые непременно будут плавать на поверхности в луже соляра, естественным образом вытекшего еще во вторую мировую. Противник может и не разобраться, что его провели самым вульгарным образом...

...Притаившийся среди скал так, что его никак нельзя было заметить со стороны, Викинг подал знак, и Мазур шустро, по-крабьи вскарабкался к нему. Принял небольшой бинокль, посмотрел в ту сторону.

Еще довольно далеко от них, волоча за собой длиннющий шлейф сухой африканской пыли, по накатанной немощеной дороге безмятежно катил сине-красный автобус самого что ни на есть мирного облика: весь из себя новехонький, мощный капот, прямоугольный кузов изрисован надписями на местном и английском, неопровержимо свидетельствующими, что этот самоход принадлежит экскурсионному бюро "Куин саба" - то есть, надо полагать, "Царица Савская". Мазур вспомнил, что в нескольких километрах отсюда располагается здешняя приманка для туристов - пещерный город, кропотливо и старательно вырубленный в скалах каким-то древним народом, тысячи полторы лет назад по невезению своему исчезнувшим из большой истории.

С помощью мощной оптики он без труда рассмотрел пассажиров на передних сиденьях -точно, мирный цивильный народ, одетый ярко, пестро и легко, увешанный фотоаппаратами и еще какими-то причиндалами.

Задумчиво прищурился. Ехать - гораздо быстрее, чем идти, это всякому ясно. К тому же нежданная добыча позволила бы не только выиграть время, но и поставить ложный след. Никаких признаков грандиозной облавы - но вертолеты кое-где пролетают, даже если лягушатники и поверили, что угрохали незваных гостей вместе с их аппаратом, порядка ради продолжают вяло рыскать в окрестностях. И чем быстрее отсюда уберешься, тем лучше. Время поджимает, время, вся мировая прогрессивная печать замерла в ожидании, чтоб ей пусто было... Он сноровисто скользнул со скалы, забежал в расщелину, где притаились его орлы, распорядился:

- Живо, все мажут рожи до полной неузнаваемости! Автобус подходит!

- Как-кой автобус? - машинально удивился Пеший-Леший.

- Попутный, - сказал Мазур. - Вот и голоснем на дороге...

Местечко словно специально было создано природой для лихого и внезапного разбойного налета на мирных путников - дорога петляла меж высоченных скал, по узкому ущелью, где при всем желании, при всей африканской лихости водителя не больно-то и разгонишься.

Автобус ехал совсем медленно - а там и вовсе затормозил, потому что дорогу перекрыли два дружелюбно целившиеся из автоматов субъекта с размалеванными рожами. Шофер, очевидно, ученый жизнью в неспокойной стране, моментально выключил зажигание, убрал руки с руля и старательно вытянул их вверх, боясь шелохнуться. Викинг сделал многозначительный жест западногерманской трещоткой, и водила, опустив правую руку, дернул рычаг, дверь с шипением открылась настежь.

Мазур, не теряя ни секунды, запрыгнул туда, мимоходом двинул шофера локтем по шее под затылком, чтобы сидел тихонечко и не вздумал мешать. Пеший-Леший пробежал мимо него в хвост, бдительно застыл там, поводя автоматом.

Мазур оглядел оцепеневших туристов. До омерзения мирный народ несколько пожилых обоего пола, молодые парочки, парочки не особенно и молодые, в основном европейские рожи, хотя слева посередине сидят двое косоглазых, то ли японцы, то ли хрен их ведает... Он вмиг высмотрел единственного подозрительного типа, жестом указал не него Крошке Паше, и тот, понявши с полумысли, ухватил несомненного аборигена за шиворот, выволок наружу.

Физиономии у оставшихся были примечательные - все они медленно медленно осознавали, что увеселительная прогулка пошла наперекосяк, что случилось нечто неправильное, опасное... Вот-вот начнутся вопли, слезы и сопли, а этого следует избежать, панику нужно гасить в зародыше, чтобы не путались под ногами с визгом и не мешали работать, декаденты...

- Внимание! - рявкнул он, добросовестно коверкая свой английский на американский манер. - Ваша тачка конфискована революционным фронтом для нужд борцов за свободу! Вы все, мать вашу, мне и даром ни на что не нужны! Будете паиньками, не трону! Живо, выметайтесь на улицу!

И грозно повел автоматом, ни в кого особенно не целясь. Через несколько секунд словно плотину прорвало - народец хлынул наружу, толкаясь, сшибая друг друга, хныкая и поскуливая, а там их принимали Викинг с Зорким Соколом и размалеванный Вундеркинд, сгоняли в табунок, оттесняли к нависшей скале.

- А тебе, холуй буржуазный, особое приглашение нужно? - рявкнул Мазур, выдергивая за шиворот водителя из-за баранки и следя, что бы тот не прихватил с собой ключ. Выпрыгнул из пустого автобуса, не глядя на сбившихся в кучку туристов, прошел прямиком к Крошке Паше. Паша, придерживая подошвой спину распростертого у его ног аборигена, ухмыльнулся и подал Мазуру добычу: открытую поясную кобуру с короткоствольным револьвером и огромный жетон, весь в разноцветной эмали, где среди гербов, эмблем и надписей красовалось интернациональное слово "Полиция".

Присев на корточки и легонько потыкав кулаком в ухо пленника, замершего с заложенными за голову руками, Мазур лениво протянул:

- Ага... Полицейская ищейка, мать твою? Борцов за свободу вынюхиваешь? Шкуру сдеру...

Ежась, обливаясь слезами, зажмуриваясь от ужаса, абориген затараторил, как пулемет, многословно и испуганно убеждая, что он не имеет никакого отношения к шпикам из тайной, что он - мирный, совершенно безобидный чиновник туристической полиции, в чьи обязанности входит лишь сопровождать гостей, бесценный источник валюты, к туристическим достопримечательностям, следить, чтобы с ними ничего плохого не приключилось. Что до политики, то он с юных лет горячо сочувствовал всем партизанам, какие только есть на свете, разделяет их благородные стремления, уважает героическую борьбу за свободу и сам готов записаться в любой фронт, если отпустят душу на покаяние...

С этим скучным типом все было ясно, и Мазур упруго выпрямился, приблизился к сгрудившимся пленникам, величаво прошелся мимо них вперед-назад, как сущий фельдмаршал, для поддержания принятой на себя роли погрозил кулаком:

- Развлекаетесь, империалисты, пока угнетенные страдают...

Расшифроваться, сыграть бездарно он не боялся - в мире вообще и в Африке в частности всевозможных повстанцев, инсургентов, освободительных фронтов и прочих террористов больше, чем блох на барбоске, так что особых усилий и не следует прилагать - выкати глаза, скрежещи зубами да выкрикивай первые пришедшие в голову радикальные лозунги. Очень может быть, что сам того не ведая, выглядишь в точности как кто-то реально существующий, именно такую фразеологию пользующий...

Судя по насмерть перепуганным физиономиям, его слова все приняли на веру. Не стоит затягивать представление, они тут ни при чем, еще инфаркт кого-нибудь стукнет... Бабуля с розовыми волосами и так вот-вот описается...

- Внимание! - сказал Мазур. - Мы - боевики революционного фронта освобождения. Обижать вас никто не будет, но вот автобус придется конфисковать для нужд борющегося народа...

- Мы - з-заложники, да? - с полными слез глазами вопросила очаровательная девчушка в синих шортах и белой блузочке.

Обстоятельно, но с эстетическим восхищением оглядев ее с ног до головы, Мазур вздохнул про себя: до чего хороша, сгрести бы в охапку и зацеловать до полусмерти, не говоря уж о прочем...

Подойдя вплотную, он поклонился и сказал со всей возможной галантностью:

- Солнышко, фронт имени Себастьяна Перейры не воюет с очаровательными крошками, разве что в постели и с их полного согласия... Мы - люди идейные и воспитанные, заложников принципиально не берем, это не согласуется с нашей программой...

И нахально поцеловал ей руку, чуть испачкав черной маскировочной мазью. После чего напряжение чуточку спало, бедный перепуганный девчоныш даже попытался улыбнуться.

"Откуда я это взял? - подумал Мазур. - Какой еще Себастьян? Ах да! "Я не Негоро, я - капитан Себастьян Перейра, компаньон великого Альвеца!" Наплевать, никто из них, ручаться можно, не смотрел старые советские фильмы, да и не до углубленных умствований им сейчас..."

Мазур скромно подумал, что обладает все же некоторым обаянием - девчонка определенно приободрилась после его куртуазной речи, остальные чуточку повеселели. И атмосфера приобрела такую непринужденность, что пузатый субъект лет шестидесяти, краснолицый, с огромным брюхом и венчиком седых волов вокруг лысины, даже нацелился в Мазура фотокамерой, натянуто улыбаясь и бормоча что-то - явно по-немецки.

Вот такого панибратства никак нельзя было допускать - и Мазур, шагнув к нему, резким движением отвел руку с камерой, набрал побольше воздуха в грудь и рявкнул в хорошем стиле старого прусского капрала:

- Zuruck! Habacht! Himmelherrgott! Bajonettaufl

(нем.) Назад! Смирно, чтоб тебя черт подрал! Штыки примкнуть!

Последнее, конечно, было добавлено ни к селу, ни к городу - он вообще-то не владел немецким, однако перед выброской перечитывал "Бравого солдата Швейка" и кое-какие строевые команды всплыли в памяти...

А впрочем, он нисколечко не перегнул палку: на старого бюргера его слова возымели прямо-таки волшебное действие. Пузан живехонько принял классическую стойку "смирно" и, забывшись, заорал в ответ:

- Ich melde gehorsam...

- Halt Maul, du Elender! - благодушно прорычал Мазур.

Осмелюсь доложить... (нем.). Заткнись, болван! (нем.).

"Чует мое сердце, сукин кот, что ты в вермахте не в обозе служил, подумал мимолетно, оценив стойку. - А может, и не в вермахте. Неважно. Главное, строевой. Сколько лет прошло, сколько воды утекло и перемен грянуло, а вот поди ж ты, армия себя оказывает - вытянулся, как на смотру, вояка долбаный. Армия, судари мои - это навсегда..."

Погрозив пальцем пузану, чтобы не вздумал щелкнуть камерой, Мазур вернулся к распростертому в самой жалкой позе полицейскому, подмигнул Крошке Паше, изобразил пальцами в воздухе нечто, прекрасно обоим понятное. Паша врубился с ходу и подыграл моментально, протянув с гнусавым выговором истого уроженца американских южных штатов:

- Билли, ты что, так их тут и оставишь? Девочек можно в темпе отодрать, а эту полицейскую крысу шлепнуть к чертовой матери, чтобы не заложила потом...

Полицейская крыса - прекрасно понимавшая по-английски, сразу ясно вновь принялась заверять в своей горячей симпатии ко всем партизанам на свете. Легонько ткнув его носком ботинка, чтобы пресечь словоблудие, Мазур откликнулся с тем же акцентом, старательно подпуская в свои английские фразы побольше американских жаргонизмов, коверкая слова на заокеанский лад:

- Я тебе когда-нибудь надеру задницу, Сонни, вот попомни мои слова, надеру качественно. Нужно определяться, парень - либо ты профессионал, либо нет. Запомни наконец, дурья башка: профессионал выполняет только то, за что ему платят. Если бы эта черномазая скотина, Салех Бакар, платил мне за то, чтобы драть девок и шлепать полицейских - будь уверен, вокруг на пару миль не осталось бы неоттраханной телки и живого полицейского... Тебе за что платят? То-то. Ладно, неси свою задницу в автобус, нам до плотины еще переть и переть...

- Вечно ты придираешься, Билли... - обиженно проворчал Крошка Паша и направился к автобусу.

Мазур оглянулся на сгрудившихся в тени скалы туристов, ярких, как тропические бабочки, но далеко не таких беззаботных. Ничего, не пропадут. Туристические автобусы тут, по рассказам инструктора, проезжают раз двадцать за день, кто-нибудь подберет. Ну, а на худой конец - до ближайшего городка, откуда они пустились в путь, всего-то километров пятнадцать. Не по пустыне шлепать...

Его передернуло при воспоминании о самуме и реальных до жути призраках. Махнув своим, он добросовестно рявкнул:

- Оцените благородство фронта имени Себастьяна Перейры, буржуа позорные! И последним запрыгнул в автобус. Крошка Паша рванул с места, расписной туристический экипаж запетлял меж скал. Мазур рассеянно улыбнулся, зная, что поступил правильно: и транспорт раздобыл, чтобы не бить зря ноги, и прибавил тягостной неразберихи тем, кто рыщет по следу. Пусть перетряхивают свои архивы и мучают экспертов, выясняя, что это за фронт такой имени загадочного Себастьяна Перейры, на кого он ориентируется, против кого дружит... А заодно пусть поломают голову, гадая, какое место в своих схемах отвести белым наемникам с американским выговором, в беседе меж собой упомянувших о вполне реальном генерале из Могадашо Салехе Бакаре (уж можно не сомневаться очухавшийся полицай настрочит подробнейший отчет). И, наконец, плотина. Единственная в стране гидростанция, разместившаяся совсем в другой стороне, нежели та, куда направлялся Мазур, километрах в пятидесяти. Автобус надо будет оставить где-нибудь в таком месте, чтобы всякий поверил: налетчики и в самом деле направляются к плотине, а машину бросили оттого, что в ней что-то сломалось (нужно будет устроить должную поломку, вызванную вроде бы естественными причинами). Любой контрразведчик сгоряча решит, что загадочная банда прет именно к плотине с самым что

ни на есть диверсионными целями. И вряд ли кто-нибудь свяжет этих гопстопников с авторами переполоха на базе. Одним словом, пока будут распутывать клубок, время удастся выиграть...

Мазур наконец-то позволил себе закурить - впервые за все время пребывания в Африке. Душа отдыхала от такого путешествия, они передвигались с невиданным комфортом: в новехоньком автобусе, на мягких кожаных креслах, в кондиционированной прохладе. Даже холодильник в этом туристическом раю на колесах отыскался, и его тут же опустошили, вытащили запотевшие бутылочки с прохладительным. Можно было расслабиться на какое-то время - не забывая, впрочем, бдительно следить за окружающим пейзажем, чтобы не нарваться на какую-нибудь неожиданность в виде преследующего по пятам боевого вертолета или полицейской засады на дороге...

Сидевший сзади Вундеркинд склонился к нему и спросил насмешливо:

- Мой благородный дон, а не кажется ли вам, что вы слишком много себе позволяете?

Мазур ухмыльнулся:

- Насколько я помню, ответ был в том смысле, что мне незнакомо слово "слишком"... Обойдется.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

КАЛИФЫ НА ЧАС

Вундеркинд оказался прав - бухточка в скатах была еще более удобной для потаенной пристани, нежели разгромленная ими база Ван Клеена. Еще и оттого, что входа в нее совершенно не видно с моря, чтобы в нее попасть, суденышко должно пройти по извилистому фарватеру меж нависающими с обеих сторон скалами не менее трехсот метров. И с суши не подберешься незамеченным - если только у тебя нет спецназовского опыта в лазанье по кручам... Единственный проход с суши к бухточке - такой же извилистый ход, в котором один-единственный стрелок сможет задержать целую роту, потому что роте поневоле придется наступать гуськом, по одному...

Ну, а они - они разместились за скальными выступами метрах в десяти над уровнем моря, так, чтобы держать под присмотром и сухопутные подходы, и водные. И ждали - до вечера, до ночи, потом до утра, до полудня...

- Слушай, - сказал Мазур, - сдается мне, что нет никакой особенной разницы меж той дорогой, что я предлагал, и ожиданием здесь. Такая же трата времени...

- Сегодня они появятся, - твердо сказал Вундеркинд.

Они переговаривались наработанным шепотом - друг друга прекрасно слышали, а вот их разговор никому постороннему не слышан уже в паре шагов от них, даже разместившимся ближе всех Пешему-Лешему и Зоркому Соколу.

- Сорока на хвосте принесла? - фыркнул Мазур.

- Я не на кофейной гуще гадаю, - сухо ответил Вундеркинд. - Сегодня они появятся...

Мазур подумал, что эта уверенность на чем-то да основана. Какие-то специфические, внутренние тайны ребят из ведомства плаща и кинжала.

Быть может, они сами каким-то образом пользовали и этот канал - не зря в голосе Вундеркинда угадывается подспудное сожаление, словно ему есть что терять...

- Слушай, - сказал Вундеркинд. - Можешь ты объяснить, за что на меня взъелся? Что-то меж нами вразнос пошло...

- А тебе обязательно надо знать?

- Хотелось бы. Нам еще вместе работать и работать...

- Невеселая перспектива, - сказал Мазур. Я бы даже выразился, неприятная...

- Так в чем дело?

Мазур повернул голову, посмотрел в это спокойное, невозмутимое лицо, и впрямь напоминавшее сейчас пластиковую физиономию робота.

- А ты не догадываешься?

- С чего бы?

- Анька, - сказал Мазур. - Ты ее вербанул, сучий потрох. Но сначала ты нас с ней слушал. И не строй такую рожу - я ведь тоже не ребеночек, я нашел микрофоны и совершенно точно выяснил, что они - твои... В общем, ты нас слушал, сделал кое-какие выводы из некоторых реплик... И вербанул ее, пока меня не было. И положил под Бараджа, да вдобавок под тех двух козликов... Ну что ты так смотришь? Будто посмертная маска Штирлица... Только не свисти мне, что я все напутал, преувеличил, неправильно истолковал... - и продолжал с нескрываемым злорадством: - Лучше надо воспитывать агентуру, Вадик, инструктировать убедительнее и тщательнее. А то твоя агентура где попало черновики донесений разбрасывала...

- Серьезно?

- Серьезно, - сказал Мазур. - Один я, по крайней мере, нашел. И в сочетании со всем прочим сделал выводы...

- Ты их не сам сделал, - сказал Вундеркинд хладнокровно. - Тебя к этим выводам кто-то аккуратненько подвел за ручку. Если бы ты начал ее трясти, она бы мне непременно рассказала. Следовательно... Я, извини, профессионал. Обязан вмиг колоть ситуации и посложнее этой. Тебе кто-то ее заложил. То ли сам Асади, то ли другие твои приятели из Джаханнема...

- Точно?

- Не твое дело.

- Ну почему же не мое? Как раз мое. Как-никак это была моя работа, моя комбинация...

- В рыло б тебе, - мечтательно сказал Мазур. - Чтобы - массовый падеж зубов...

- Интересно, за что? За то, что у меня такая работа? - спросил Вундеркинд абсолютно ровным, бесстрастным тоном. - Ну, я согласен, некоторые аспекты выглядели не вполне джентльменски...

- Ты про микрофоны? - Ну, я обобщаю... Я прекрасно понимаю, что в тебе ярость благородная вскипает, как волна... Но постарайся все же меня понять. Это моя работа, повторю, нас очень беспокоит ситуация в верхах. А источников у меня было мало. Грех пройти мимо такого случая... Ну, не смотри на меня так. Здесь есть один немаловажный нюанс: я никого не принуждал. Не использовал никаких угроз, ни в малейшей степени. Господи, это аксиома: приневоленный агент никогда не будет работать на

должном уровне... Я, можно сказать, ее чуточку подтолкнул. И только. Ей самой именно этого и хотелось. И рано или поздно, со мной или без меня, но что-то похожее она обязательно бы претворила в жизнь. Ты уж на меня не обижайся, но в душе это была законченная блядь. Оставалось только претворить в жизнь то, что давно в душе созрело. Я только подтолкнул... Или ты думаешь, я преувеличиваю? Ну-ка, скажи честно.

- Не думаю, - угрюмо отозвался Мазур.

- Вот видишь? Ты сам про нее все прекрасно понимал. Рано или поздно она бы непременно сорвалась с цепи. Неважно, со мной или без меня. А так... По крайней мере, кое-какую информацию мы все же получили.

- Ага, - сказал Мазур. - Может, вы ее и наградите посмертно?

- Не дотягивает, - серьезно сказал Вундеркинд. - Никак не дотягивает, уж извини... Хочешь совсем откровенно? По моему глубокому убеждению, тот финал, что нечаянно случился, для тебя - самый лучший. Ты сразу избавился от превеликого множества проблем, нервотрепок, сложностей... Раз - и все кончилось. Если рассудить, эти чертовы контрики тебе нешуточную услугу оказали... Это я потерял довольно ценный источник информации, а ты одним махом избавился от головной боли и позора... Скажешь, нет? Не поверю. Что-то ты не похож на безутешного страдальца. Ну, конечно, вряд ли ты радуешься, нормальный человек в такой ситуации радоваться не будет... но все равно, и печали особой в тебе не видно было. Все кончилось - и ладушки...

Мазур мечтательно сказал:

- Вообще-то потери в рейде вроде нашего - дело самое обычное... Ты как-никак неспецназовец, нет должной подготовки и ловкости... Кого дома удивит, если окажется, что ты ненароком навернулся со скалы, сидючи в засаде? У меня достаточно умения, чтобы вниз ты летел молча, совершеннейшим уже жмуриком... Подозрения, может, у кого-то и возникнут, но не будет ни уверенности, ни улик...

Он жадно впился взглядом в лицо собеседника. Ему было бы не на шутку приятно, появись в этих невозмутимых глазах хотя бы тень даже не страха неуверенности, тревоги...

Но ничего подобного он так и не высмотрел, хотя таращился зорко.

- Ерунда, - сказал Вундеркинд омерзительно ровным голосом. - Это мечты, и не более того. Не то у тебя воспитание, не та дрессировка и биография, чтобы ты посреди задания прихлопнул... меня.

И не зыркай ты так, я бывал в переделках похуже...

- Я ведь могу и серьезно...

- Не можешь. Брось. Мы с тобой не те мальчики.

- Ладно, - сказал Мазур сквозь зубы. - Ты профессионал, скотина, я верю, умеешь просчитывать очень многое... Но, честно предупреждаю, морду я тебе начищу при случае.

- А это уж как получится... У морды, знаешь ли, хозяин есть. Была такая присказка во времена...

- Тс! - шепотом распорядился Мазур, враз забыв обо всем постороннем, кроме предстоящей задачи.

На берегу показался вышедший из узкого прохода караван - одна навьюченная лошадь, вторая... Всего их оказалось четыре - невысокие поджарые лошадки довольно заморенного вида, у каждой перекинуто через седло по два вьюка. И шестеро пеших субъектов, вооруженных до зубов, с упором на автоматическое оружие и гранаты. Совершенно обычные на вид люди, одетые даже небогато - но оружие держат уверенно, и передвигаются по узкой полоске суши с уверенностью давным-давно обживших эти места завсегдатаев.

Мазур затаился. Он прекрасно помнил, что лошадь в этих скудных на траву и овес местах - изрядная роскошь. Но господам контрабандистам приходилось идти на излишние траты: на автомобиле к берегу не проедешь, если не захочешь тащить тюки на горбу, волей-неволей придется разориться на четвероногого помощника...

Вскоре послышалось мерное постукивание мотора, и в бухточку медленно вошло здешнее суденышко, звавшееся доу. Выглядело оно как нельзя более убого, но движок, судя по звуку, был современным и мощным - как и предупреждали знающие люди...

Кораблик с единственной мачтой - на ней рулоном болтался темно-серый зарифленный парус - ткнулся округлым носом в берег, с борта бросили канат, а на берегу его проворно поймали и обмотали вокруг высокого камня привычно и ловко. Сразу видно, что тут встретились люди, прекрасно друг друга знающие: на берег спрыгнули двое, короткий разговор напоминал скорее примитивный обмен приветствиями, и сразу же закипела работа - тюки таскали на борт по широкой доске с набитыми поперечинами, исполнявшей роль трапа, сваливали в трюм. Работали только трое - двое из пришедших посуху и один с судна - а остальные бдительно стояли на карауле.

Уже через четверть часа все было кончено. Обошлось без прочувствованных прощаний и по-восточному цветистых пожеланий удачи - один из мореплавателей что-то сказал, небрежно помахал оставшимся на берегу, и они, не теряя времени, удалились в узкий проход меж нависающих скал.

Мазур быстренько прикинул. Итак... Двое на палубе, третий - в рубке, за штурвалом. Вполне вероятно, на судне есть кто-то еще, но это выяснится в самый последний момент...

Он, укрываясь за скалами, стал перемещаться пониже. Не видел своих, но заранее был. уверен, что они выполняют те же маневры - хватило времени, чтобы вдумчиво обговорить все варианты предстоящей акции и расписать партитуру...

Под ложечкой на миг возникло некое неприятное неудобство - эти, на судне, перед ними ни в чем не виноваты, но что поделать, если необходимо срочно попасть домой? В конце концов, перед ними не мирные рыбаки, не трудяги-жемчуголовы - матерые контрабандисты, то есть публика, заранее поставившая свои беспутные головушки на карту в виде окончательной ставки...

Потом и думать стало некогда. Он резко свистнул в два пальца - и оттолкнулся от скалы, с высоты метров трех ногами вперед полетел на палубу проплывавшего прямо под ним кораблика. Едва подошвы коснулись грязных, темных досок палубы, не теряя ни секунды, развернулся вправо, ударом ноги вышиб за борт из рук дернувшегося ему навстречу человека короткий автомат, а вслед за тем отправил следом и хозяина оружия - уже в состоянии, исключавшем всякое сопротивление. Шумный всплеск - и все кончилось. В тот же миг обрушившийся рядом на палубе Паша снес второго - а грязное стекло рубки тоненько зазвенело, разлетаясь. Это пуля Зоркого Сокола причинила рулевому несовместимые с жизнью обиды. В два прыжка Паша оказался в рубке, отпихнул обмякшее тело и выключил двигатель. Суденышко остановилось, скребанув бортом о скалу. Послышались глухие удары - это прыгали на палубу остальные, чьей помощи уже не требовалось.

"И за борт ее бросает в набежавшую волну..." - пронеслось в голове у Мазура дурацкая цитата. Не было ни угрызений совести, ни иных эмоций - они сделали то, к чему их вынудила жизнь и обстоятельства, они прекрасно выполнили свою работу, и только...

- Посмотрите там, - сказал он, кивнув на люк. - Паша, поехали...

Крошка Паша кивнул, запустил мотор и уверенно повел суденышко меж скал. Викинг с Пешим-Лешим на цыпочках подобрались к люку - и обрушились туда. Какое-то время стояла тишина, потом под палубой бабахнул выстрел, и вновь стало тихо. Викинг, подтянувшись на локтях, выбрался наружу, помотав головой, доложил Мазуру:

- Отыскался там еще один декадент с кольтом... Он больше не будет.

- Без проблем? - спросил Мазур.

- Какие проблемы, командир... Леший там осматривается.

- Подчистите все в темпе, - распорядился Мазур.

- Ага...

- И разберитесь с грузом, - сказал Мазур, чуть подумав. - А то еще окажется какой-нибудь опиум, и будем мы с ним выглядеть совершенно предосудительно. Если наркота, лучше ее сразу за борт...

- Ага. Там у них пулемет еще, штатовский станкач, "шестидесятка". Ухоженный, с полным комплектом...

- Крепко собрались ребята щупать здешнюю власть... - щегольнул Мазур переиначенной цитатой. - Ладно, оглядитесь там, но сначала подчистите...

Суденышко проплыло меж скал, и перед ними распахнулось открытое море безмятежное, спокойное, изначальное, обдувавшее соленым ветерком. Мазур моментально почувствовал себя на седьмом небе - ничего общего с чертовой сушей, где сверху норовят налететь вертолеты, а понизу рыскает всякая сволочь с собаками, так и норовящая упасть на хвост под тем, изволите видеть, предлогом, что хочет изловить диверсантов... Сволочей, предположим, хватает и в море, но там есть такая замечательная вещь, как нейтральные воды.

В которые они и уходили на приличной скорости. Неказистое суденышко оказалось сработанным крайне прочно - и на скорости в добрых пятнадцать узлов шло великолепно, не скрипнув ни единым сочленением, не зарываясь носом в волны. Мазур заглянул в рубку, убедился с полувзгляда, что Паша держит верный курс кто бы сомневался, но командир обязан все проверить - вернулся к невысокому фальшборту. Самое время предаться мрачно-философическим раздумьям о превратностях судьбы - были трое контрабандистов и растаяли без следа, как вовсе не бывало - но кто в их положении будет тратить время на философию, да еще мрачную? Гораздо более разумным будет следить за морем, чтобы не вынырнул откуда-нибудь патрульный корабль. Контрабандистов тут ловят давно и старательно - и ведь не станешь при встрече со здешними погранцами вставать в позу оскорбленного достоинства и заверять: мы, мол, не уголовнички, мы честные советские спецназовцы, мы тут кое-что разнесли вдребезги и пополам, а теперь мирно возвращаемся домой... Предположим, это чистейшая правда, но лучше ее вслух не произносить...

Краем глаза он увидел, что из люка выбрался Викинг, отчего-то улыбаясь во весь рот, держа перед собой большущую ржавую миску, до краев наполненную чем-то непонятным. Повернулся туда.

Викинг подошел вплотную, картинно запустил пятерню в миску, с металлическим хрустом поворошил ее содержимое - золотистого цвета, какая-то каша...

- Ну, ребятки, Флинтовы пираты нам и в подметки не годятся, - сообщил он весело. - Вот это разжились...

Только теперь Мазур сообразил, что в миске, вмещавшей добрых полведра, лежит золото - навалом, грудой, в невиданном количестве, так что у Викинга, парнишки не из задохликов, вытянутые руки поневоле опускались под этакой тяжестью. Всевозможные безделушки, цацки, с камешками и без, сливавшиеся, слипавшиеся в причудливую кучу, вовсе не вызывавшую ассоциаций с драгоценным металлом, тем самым, из-за которого испокон веков люди резали друг другу глотки, а заодно сочинили кучу талантливых книг и сняли множество фильмов...

- Ни хрена себе, - сказал Зоркий Сокол, а высунувшийся наполовину из рубки Паша молча присвистнул.

Вундеркинд спокойно сказал:

- Ничего удивительного. "Золотая трасса". Отсюда оно идет в Эмираты, а еще больше - в Индию...

- Богачи мы, ребята, - сказал, ухмыляясь, Зоркий Сокол. - Миллионеры. Корейки в тельняшках. Распихаем по карманам, дома дачки построим, "Волги" купим, в Ялту поедем в белых штанах...

. - И так - во всех тюках, - сказал Викинг. -Одно золотишко. Пудиков несколько.

- Ладно, - сказал Мазур. - Кончай трепаться. Нашли время, как дети малые. Миллионеры хреновы... Викинг, убери этот мусор, я тебя умоляю, некогда нам в игрушки играть...

Викинг, поскольку тон командира был не таким уж и приказным, не спешил убирать мусор. Виляя бедрами и колыша тяжелый таз перед собой, словно партнершу в танго, пропел с беззаботной физиономией:

- Золото манит нас,

золото вновь, как всегда, манит нас.

И тот его добычей станет,

в чьем сердце пляшет желтый бес...

Мазур понимал, что ребятам хочется малость поразвлечься, отойти от напряжения. Но вот ему-то самому при виде этой желтой груды, из-за обилия вовсе не выглядевшей ценностью, вспомнилось прежде всего тягостное - пригоршня точно таких вот безделушек в Анькином ящике, противный звук, с которым сверток упал в мусорный ящик...

- Убери ты его, - сказал он, мрачнея. - Высыпи прямо в дырку, особисты потом подметут с совочками...

Привычно и безошибочно прочитав по его лицу, что высокое начальство нынче не в духе, Викинг, пожав плечами, отошел к люку и перевернул над ним таз. Золотые побрякушки хлынули вниз шуршащим, тоненько позванивающим потоком.

Из трюма донеслось недовольное ворчание, и наружу проворно вынырнул Пеший-Леший, прочно утвердился обеими ногами на палубе, небрежно стряхивая с одежды, растопыренной пятерней выбирая из волос мелкие безделушки.

- По трюму нельзя пройти, - сказал он сварливо. - Оборзели вконец некоторые, золотом осыпают... Я тебе что, Даная долбаная?

- Леший, - сказал Мазур. - Сигнал, однако... Самое время.

Мгновенно посерьезнев, Пеший-Леший кивнул, бережно извлек из внутреннего кармана пластмассовый продолговатый футляр, а из него - четыре беленьких предмета, более всего напоминавших прозаические куриные яйца. Сверившись с маркировкой, на каждом своей, отложил одно в карман, а три остальных поочередно раздавил, держа в вытянутой руке над бортом и разжимая пальцы, так что использованный очередной передатчик сам плюхался в воду.

Это был старый фокус, еще во вторую мировую освоенный диверсантами с развитием радиотехнического дела. Крохотный передатчик посылал мгновенный сигнал, после чего сам собою приходил в негодность, сжигая нехитрое нутро. Ну, а данная последовательность как раз и означала, что они докладывали: все в порядке, мы сделали свое дело, мы выполнили все, что поручено, мы возвращаемся, встречайте. Те, кто круглосуточно прослушивал эфир на другом берегу пролива, просто не имели права не услышать три коротких призыва...

Четвертое "яичко" Леший тоже даванул в кулаке, следуя примеру мышки из известной сказки, но за борт не выкинул, вновь опустил в карман. Был в этом, конечно, некоторый риск - идти с включенным пеленгаторным сигналом - но, с другой стороны, кто посторонний мог знать, что означает именно этот сигнал?

- Порядок, - сказал Мазур. - А теперь...

Прямо по курсу, неожиданно и слаженно, взлетели пять тонких белопенных фонтанов.

Мазур, поворачивая голову за корму, уже не сомневался, что это автоматка вроде "Бофорса" или "Эрликона", малокалиберная, но безусловно опасная для столь хлипкого суденышка штуковина...

Сзади и левее, кабельтовых в трех от них, прямо на арабскую посудину пер невероятно изящный, красивый кораблик под флагом военно-морских сил независимой республики Джаббати. Игрушечка, честное слово - высокая носовая часть с перепадом, характерная надстройка, труба, пластмассовый колпак локатора, напоминающий огромную милицейскую мигалку. Нестандартный, поднятый над палубой барбет с автоматической пушкой, к которой бдительно припали двое персонажей в алых беретах, характерная мачта, два кливера на корме - патрульный корабль типа "Исланд" британского производства, тварь такая...

Кораблик мощно взмяукнул ревуном - приказал застопорить машину и лечь в дрейф, что было прилежно продублировано взвившимися с похвальной быстротой сигнальными флагами. Мазур отчетливо видел, как дернулась, окуталась дымком пушечка - и вновь пять фонтанов взлетели слева. Их пока что не собирались решетить, им просто приказывали остановиться...

Они давно уже шли в нейтральных водах, где, строго говоря, никакие такие сторожевики прибрежных государств не имели права подобным образом тормозить странствующих и путешествующих. Однако по всему поведению патруля видно было, что он настроен крайне решительно и отступать не намерен.

Чересчур дикое стечение обстоятельств потребовалось бы, чтоб нас ловили, как нас, пронеслось в голове у Мазура. Скорее всего, дело в прежних хозяевах суденышка. Нельзя исключать, что они давно уже сидели у погранцов в печенках и их поклялись непременно изловить, не обременяя себя въедливым соблюдением норм морского права...

Но не объяснять же этим олухам, что на судне давно сменились и экипаж, и порт назначения, и цель плавания?! Никак невозможно. Не поймут и не оценят, Азия-с...

- Сбавь ход, - приказал Мазур Паше. - Пусть поравняются... Викинг, Леший! Живо в трюм, трещотку наружу и покажите ему...

Паша послушно сбросил обороты, так что сторожевик принялся быстро настигать. Мазур отступил к рубке, оказался рядом с Зорким Соколом, который пытливо глянул на него в ожидании приказов, опустил взгляд к палубе, где на подстеленном замызганном брезенте лежало его изящное и смертоносное орудие производства.

- Подожди, - сказал Мазур яростным шепотом. - Подожди...

На настигающем сторожевике особенной суеты не наблюдалось - кто-то пялился на них с мостика невооруженным глазом, некто в фуражке с разлапистой золотой "капустой" и кучей золотых полосок на черных погонах. Двое у пушки замерли, ожидая приказов. Должно быть, то, что добыча сбавила ход, бдительность на какое-то время усыпило...

- Не нравятся мне эти два урода, - сказал Мазур.

- Понял, - спокойно отозвался Зоркий Сокол. Он присел на корточки, потом взмыл во весь рост, вскидывая импортную винтовочку, послышались два глухих щелчка, и оба артиллериста, нелепо мотнув руками, опрокинулись навзничь, рухнули на палубу.

И тут же застрочил пулемет на треноге, в два счета вышвырнутый на палубу Лешим, словно детская игрушечка. Нескончаемая очередь прошла по надстройке, слева направо и справа налево, вышибая стекла рубки, сбив, как кеглю, командира сторожевика, старательно омахнула надстройку, не давая никому приблизиться к двум пулеметам по ее сторонам...

- Самый полный! - рявкнул Мазур от всей души.

Суденышко рванулось вперед, как пришпоренный конь, взмывая на редан, что твой торпедный катер, взметая два белопенных буруна. Сторожевик с его еще не пришедшей в себя после молниеносной атаки командой вмиг остался позади, превратился в точку на голубой искрящейся глади...

Останься он в целости, все равно не был бы серьезной опасностью: одно орудие, два пулемета винтовочного калибра... Красивый кораблик, конечно, но ни за что не выжмет больше шестнадцати узлов - а посудина контрабандистов давала сейчас вдвое больше, и это для нее не предел...

Хорошо, что республичка маленькая и бедная, подумал Мазур. Прекрасно просто, что не по карману ей более современные и авантажные корабли. Гораздо труднее было бы оторваться и уцелеть при этом от какого-нибудь "Рамадана" с его сорока узлами, четырьмя установками противокорабельных ракет и солидной пушечкой в семьдесят шесть миллиметров. Окажись тут "Рамадан", "Джофар" или "Аль Сиддик"...

- Самый полный! - проорал он яростно.

Жизненно важным было улепетнуть в территориальные воды Эль-Бахлака как можно быстрее. То, что они сейчас учинили, автоматически превращало кораблик и его команду в пиратов, которых просто обязан отловить в самых что ни на есть нейтральных водах любой военный корабль независимо от национальной принадлежности. Если чертов сторожевик начнет орать в эфир панические призывы, излагая ситуацию даже без малейшего приукрашивания, придется хреново...

Справа шел белый корабль под французской бандерой, и с его палубы беззаботно махала руками пестрая туристическая шобла. Отвечать им той же любезностью не было ни времени, ни желания - и суденышко промчалось буквально метрах в сорока перед носом француза.

На корме приникли к пулемету Пеший-Леший и Викинг. Оставшийся пока что без работы Зоркий Сокол тоже был готов в любой момент обидеть каких-нибудь уродов. Вундеркинд стоял с видом первопроходца, уцепившись на первый подвернувшийся гак. Что до Паши, он наслаждался жизнью, держа должный курс, выжимая полный газ, время от времени азартно оглядываясь на Мазура с довольной ухмылкой, орал во всю ивановскую:

- Нас водила молодость в сабельный поход, нас бросала молодость на кронштадский лед! Боевые лошади уносили нас, на широкой площади убивали нас!

Мазур ему не мешал - в конце концов, у рулевого должны быть заняты только руки и глаза... Он и сам поддался этому пьянящему азарту - они мчались во весь опор со скоростью торпедного катера, они были молоды, сильны и яростны, они хорошо сделали свою работу, и вокруг сияло море, а вверху сверкало солнце, и хотелось, чтобы так было до скончания времен - тугой соленый ветер в лицо, пенные брызги, игравшая на каждой жилочке скорость и молодая мила...

Слева обнаружилось нечто внушавшее подозрения - отчаянно дымивший трубой низкий силуэт с орудийной башенкой на баке, замышлявший пойти на перехват. Флага Мазур пока что не мог рассмотреть, и не определил тип корабля. Но это уже не имело значения - впереди, на горизонте, показалась темная полосочка желанного берега, а навстречу, левее, на полном ходу шел красавец "Ворошилов" с двумя бахлакскими кораблями по правому борту, и в небе показалось звено истребителей, так что хотелось по-мальчишески высунуть язык всем преследователям: "Что, съели?"

Он оглянулся. Незадачливый преследователь, столь неожиданно обнаружив перед собой и над собой серьезного противника, взяв лево руля, уходил по широкой дуге. Кажется, до эль-бахлакских территориальных вод оставалось еще не менее мили, но это уже не имело значения, действовало примитивное право силы а дипломаты, ежели что, потом отпишутся, не впервой...

Глядя на приближавшегося "Ворошилова", Мазур забыл обо всем скверном, что с ним в последнее время приключилось - и был доволен жизнью, черт побери...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ЖИЛИ-БЫЛИ ГЕНЕРАЛЫ...

Контр-адмирал Адашев внимательно, с нешуточной заботой наблюдал, как морячки с "Ворошилова" в рабочих робах грузят в кузов какие-то аккуратные ящики, и при каждом неловком движении нижних чинов лицо его высокопревосходительства страдальчески искажалось. Адмиральские мебеля (о, конечно, приобретенные здесь самым законным образом!) требовали неусыпного внимания...

- Куда он, ты не знаешь? - негромко спросил Мазур. - В Союз?

- Плохого ты мнения насчет оборотистости его превосходительства, - с усмешечкой ответил Лаврик. - Загранкомандировочки иначе оплачиваются, тем более цельным адмиралам... В Афганистан наш орел ухитрился перевестись, связи включив. Там, конечно, не в пример поспокойнее, чем в нашей дыре. Сонное царство просто.

- А откуда в Афганистане море? - искренне удивился Мазур.

- Моря там, конечно, нет, - серьезно сказал Лаврик. - Там и рек-то не сыщешь... Но под боком-то Пакистан, а уж там море имеется. Сам знаешь, как это бывает - моря нет, но даже в сугубо сухопутной стране должны присутствовать военно-морские координаторы, уполномоченные и представители. Все законно, не подкопаешься - дело там для него найдется... но хребет особо не натрудишь.

Он смотрел на адмирала с той же хищной брезгливостью. У Мазура были свои догадки касаемо кое-каких несообразностей - но он предусмотрительно держал их при себе...

Юсеф чуть ли не жалобно протянул:

- Товарищи, нам пора ехать...

- Адмирал грузит секретную документацию, - сказал Лаврик с непроницаемым лицом. - Сейчас поедем, последний ящик...

Юсеф нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он был серьезен и хмур - и в этом не было ничего необычного, майор всегда, сколько Мазур его знал, смотрелся олицетворением деловой суровости. Однако и младший братишка, Ганим, балагур и весельчак, легкомысленный вьюнош, был сегодня прямо-таки зеркальным отражением старшего.

Право слово, неспроста... Мазур покосился на Лаврика: тот чем-то напоминал революционного балтийского матроса - через плечо у него висел "Стечкин" в деревянной кобуре, немногим меньше маузеровской, а в кармане угадывались две гранаты, что характерно, со вставленными взрывателями.

Взяв Лаврика за локоть и отведя чуть в сторонку, Мазур тихо спросил:

- Случилось что-нибудь?

- Глупости, - ответил Лаврик рассеянно. - Преобразования и реформы идут на всех парах, единение народа и власти небывалое...

- А серьезно? Зачем-то нас всех с утра тащат к Касему? Вряд ли он собирается регалии навесить - вроде бы не за что на этот раз, по моему разумению...

- Ну, если серьезно... - сказал Лаврик. - Если серьезно, то в столице... Черт, даже не скажешь "неспокойно". Все вроде бы спокойно, но в воздухе что-то этакое носится... Как тогда в Африке. Помнишь?

- Помню, - поморщился Мазур. - Хотя - век бы не помнить... Переворот?

- Ну, не стоит так мрачно, - сказал Лаврик. - Вроде бы нет признаков, симптомов, оснований и вождя... Для переворота, как правило, нужен вожак, иначе получится не переворот, а позорище. Применительно к нашему случаю... Асади против Касема ни за что не пойдет. Хасан - мелочь пузатая. Барадж... Знаешь ли, с утра ходят темные слухи, что Барадж сбежал из страны. Взял да и смылся. Одни говорят, что перелетел на легком самолетике в Могадашо, другие - что по сухопутью дернул к саудовцам. Один умник заверял, будто ему достоверно известно, что Барадж рванул к Джарабу, но лично я в эту глупость никак не верю. Джараб его моментально вздернет...

- Понятно, - сказал Мазур. Лаврик смотрел на него пытливо:

- Интересное у тебя лицо...

- В смысле?

- А ты ничуть не удивился, узнав, что Барадж сбежал, - пояснил Лаврик с улыбочкой, которую в зависимости от обстоятельств знавшие его именовали то "тонкой", то "гнусной". - Словно бы ожидал. Интересно, откуда у тебя такое мнение? Никто из нас на него тебе никогда не подкидывал компры. Асади или его сподвижники, - он мельком указал глазами на Юсефа, - никогда не стали бы с тобой делиться внутренней информацией: для них это означало бы опозориться. Эр-го... Эрго: полное впечатление, случилось что-то еще, о чем я не знаю, а ты умолчал.

- Вздор, - сказал Мазур. - Ничего я не знаю.

- Точно?

- Ну что ты привязался?

- Я? - театрально подал плечами Лаврик. - По-моему, это ты меня отвел в сторонку и начал разговор...

Мазур молчал, дав себе слово следить за языком и взвешивать каждое движение бровей. Они с Лавриком были давние приятели, и однажды Лаврик спас ему жизнь, а потом Мазур - Лаврику, но все равно, едва в игру вступал служебный долг, врагу не пожелаешь попасть Лаврику на коренные зубы... Умен наш Константин Кимович, хитер, как черт, и коварен - но, слава богу, у него, судя по всему, нет кое-каких ниточек, Вундеркинд его не посвящал в иные свои комбинации. А значит, не докопается, ни за что не докопается, будь он семи пядей во лбу, без иных камешков ему ни за что не достроить мозаику...

- Товарищ Мазур... - чуть ли не просительно протянул Юсеф.

Мазур встрепенулся. Адмирал уже садился в машину с видом недовольным и отсутствующим, и Мазуру пришло в голову, что Бульдог с превеликим удовольствием лично сопроводил бы до корабля грузовик с драгоценными мебелями. Какое-то время казалось, что он попытается отказаться от поездки, насквозь ему непонятной и совершенно ненужной. Но Лаврик выразительно воззрился, и адмирал оставил невысказанные возражения.

В машине Мазур задал себе вопрос: каким образом, будучи чем-то измазанным, можно вырваться из Лавриковых когтей? Да одним-единственным способом: путаясь в слезах и соплях, все выдать, всех заложить... и при этом оказаться еще полезным на будущее. Только так, и никак иначе. Здесь, видимо, и объяснение - но лучше в это не лезть, свои бы собственные скелеты в шкафу на свет не вывалились...

Юсеф выкрикнул что-то на родном языке, тряхнул шофера за плечо, и тот остановил машину. Оба брата проворно вывалились из распахнутых дверец, положив руки на пистолеты.

Мазур присмотрелся. Они остановились как раз на окраине Большого Базара, у крайних лавчонок. Посреди оставалось нечто вроде площади, и по краям ее, подвернув ноги калачиком, сидели вовсе уж мелкие торговцы, лавок не имевшие, разложившие свой товар на циновках, а то и прямо в пыли.

Сейчас площадь была забита народом. И в центре волчком кружился дервиш.

С первого взгляда Мазур определил, что это классический "дивона", то есть находившаяся под запретом революционных властей разновидность. "Тихих" еще с грехом пополам терпели, позволяя сидеть истуканчиками и безмолвно думать свои мысли - но вот буйный и шумливый "дивона", рискнувший появиться на людях, очень быстро свел бы тесное знакомство с генералом Асади. Чтобы вот так - открыто, в центре города... Неспроста.

Мазур видел, стоя на подножке машины, как дервиш, косматый, оборванный, в конусообразном колпаке, увешанном какими-то амулетами, вертится с раскинутыми руками, слышал классические завывания:

- Я-а-гуллу! Я-а-руллу! Я-гуллу-иль-ля-хак! Я-а-руллу!

Он был грязен, живописен и отрешен от всего сущего - кружился, раскинув руки и закрыв глаза, на губах обильно пузырилась пена, дервиш кричал что-то, уже напрочь непонятное Мазуру, развевались его лохмотья, колокольчики на железных цепочках, обглоданные кости на веревочках кружили вокруг. Считалось, что именно в таком состоянии святой человек, "дивона" прорицает совершенно безошибочно, как он предскажет - так в точности и сбудется...

Юсеф, с пистолетом в руке, попытался протолкнуться в центр, к дервишу. Его не то чтобы не пускали - люди попросту, сомкнувшись, стояли стеной, не оборачиваясь, словно бы не видя майора и не слыша его криков. А машину со всех сторон обступали другие - эти стояли уже лицом, в глазах у них была все та же отрешенность каменных истуканов с вершины кургана, и их было много, слишком много, чтобы от них могли отбиться в случае чего пятеро вооруженных (адмирала Мазур не брал в расчет, да и оружия у того при себе не было)...

Дело попахивало керосином. Впервые за все время пребывания Мазура здесь горожане проявили пусть пассивное, но сопротивление доблестным представителям жуткой Шахро Мухорбаррот... Они пока что ничего не предпринимали, стояли и смотрели, но, когда с такой вот отрешенной решимостью стоят и смотрят человек двести, умный старается побыстрее убраться подальше, пусть даже на поясе у него пистолет... Потому что в такой ситуации только танк поможет настоять на своем, а танков на горизонте не видно, никого тут нет, кроме них...

Юсеф понял все это достаточно быстро. Буквально оттащил за шиворот младшего братишку - тот, колотя по спинам кулаком с зажатым в нем пистолетом, вопя что-то обиженно и повелительно озираясь растолкал зрителей - вернулся к машине, настороженно озираясь, держа пистолет наготове. Затолкнул Ганима в машину, запрыгнул сам, что-то бросил водителю, и тот рванул с места - благо толпа оставила достаточно широкий проход...

Ганим что-то возбужденно затараторил по-своему.

- Он говорит, что такого никогда прежде не было, - сумрачно перевел Юсеф. - Охотно верю. Это неспроста. Большой Базар... он как барометр. Что-то нехорошее тлеет...

- Выходит, правда, что Барадж... - вкрадчиво спросил Лаврик.

Юсеф, уставясь на него почти неприязненно, долго не отвечал, потом сказал, ссутулясь:

- Ну, хорошо. Это правда. Этот мерзавец сбежал через северную границу, к саудовцам. Бывший генерал Барадж оказался грязной, растленной скотиной, которая втихомолку набивала тайники золотом, камешками и валютой, распродавая достояние республики и используя свое положение для самых грязных махинаций... Мне больно признаваться советским товарищам, что один из вождей революции оказался... - он горько усмехнулся. - Но вы, я думаю, не будете нас судить слишком строго. Все присутствующие прекрасно знают, что в эти махинации оказался замешан и один довольно высокий советский товарищ... Я никого не упрекаю, это наша общая боль... Касем созывает расширенное заседание революционной ассамблеи, он скажет всю правду, и мы вместе будем думать, как выйти из этого незавидного положения с наименьшим ущербом для авторитета революции и репутации наших советских друзей...

Больше за все время пути не произнес ни слова - пока ехали, пока проходили посты охраны вокруг президентского дворца и во дворе, пока быстро шли по коридорам, обклеенным листовками, плакатами и портретами Касема.

Неожиданно они увидели оригинал - Касем спускался по широкой лестнице, примыкавшей к президентской приемной, в сопровождении адъютанта с портфелем, он почти бежал упругой походкой человека, у которого впереди множество неотложных дел, он увидел Юсефа и прочих, и его лицо на миг озарилось незнакомой улыбкой виноватой, грустной, растерянной.

Мазуру показалось сначала, что адъютант, чуть привстав и нахмурясь, показывает на них пальцем. Он не сразу понял, что видит пистолет, а когда до него все же дошло невероятное, выстрелы загремели чередой...

Он отчетливо видел, как на груди Касема развернулись темные пятна, как покрылся прорехами китель, как повалился Ганим, которого достали прошедшие навылет пули...

И шарахнулся к стене, вжался в нее прежде, чем смог подумать что-то осмысленное. Рядом оказался Лаврик, нажал кнопку кобуры, откинулась крышка, и особист, оскалясь, вырвал массивный "Стечкин"...

Его опередил Юсеф. Рыча что-то горестное и злое, он с невероятной быстротой перекинул автомат под мышкой со спины, и загрохотала очередь, адъютант смятой тряпичной куклой кувырнулся со ступенек, растянулся на лестничной площадке рядом с неподвижно лежавшим Касемом - в этот миг президент и вождь стал удивительно похож на свои портреты, бледный, совсем молодой...

Потом Юсеф упал на колени рядом с братом - но Мазур видел со своего места, что ничем уже не поможешь, поздно...

Где-то поблизости топотали бегущие, слышались непонятные крики, ударило несколько выстрелов. И тут же за окном, во дворе, грохнуло так, что стены содрогнулись, и с потолка посыпалась какая-то крошка.

Прижимаясь к простенку, Мазур выглянул со всеми предосторожностями. Второй разрыв взлетел точнехонько на том месте, где только что стояли трое народогвардейцев с пулеметом на треноге, и, объезжая неглубокую воронку, гремя и лязгая, чадя солярочным выхлопом, прямо к парадному крыльцу попер танк. На нем теснились, вразнобой паля из автоматов, самые обычные солдаты - но у каждого Мазур увидел на правом рукаве широкую зеленую повязку с белой арабской надписью. "Ага, - отметил он машинально. - Опознавательный знак, чтобы своих ненароком не пострелять, сие нам знакомо..." Схватился за кобуру, опять-таки машинально, но тут же убрал руку - что он мог сделать пистолетом против такой вот атаки? Бессмысленно...

Стена напротив окна брызнула осколками мрамора - очередь из танкового пулемета хлестнула наугад. Пальба слышалась уже в самом дворце, совсем близко...

- Уходите! - прорычал Юсеф (Мазур не заметил, когда тот оказался рядом в простенке). - Уходите живо, дорогу вы знаете! Это не просто покушение, это переворот! Уходите, кому говорю!

Он высунулся и дал в окно длинную очередь. Отпрянул как раз вовремя снаружи ответили из доброй дюжины стволов, многострадальная стена покрылась глубокими рытвинами...

Мазур растерянно огляделся, он понятия не имел, куда можно уходить зато Лаврик, похоже, это прекрасно знал. Он подтолкнул ополоумевшего адмирала куда-то в боковой коридор, рявкнул так, что Мазура ноги сами понесли следом.

Они бежали какими-то переходами, кривыми узенькими лесенками, низкими коридорами - при султане эта часть дворца определенная предназначалась для самого подлого народа. Уже справившись с растерянностью, Мазур подумал приободренно, что в каждом приличном дворце найдется масса задних калиточек и черных лестниц, и вряд ли путчисты их обложили все до единой. Авось да и повезет, тогда, в Африке, было даже похуже, и все равно удалось унести ноги...

Потом он подумал, что следует вооружиться посерьезнее, а не бежать, как придурок, с разъединственным "Макаровым". Случай подвернулся быстро - в одном из переходов обнаружился часовой, выскочил наперерез с совершенно ошалевшим от полного непонимания происходящего лицом, попытался загородить дорогу вскинутым "Калашниковым"...

Этот "Калашников" Мазур у него и отобрал молниеносным отточенным движением, сорвал с пояса подсумок, отпихнул дурака вглубь какого-то коридорчика, скорчил страшную рожу и побежал замыкающим.

Лаврик вел их крайне уверенно - и вскоре они оказались в небольшом бетонированном дворике, окруженном глухими стенами. Там стояли штук пять машин, легковых и грузовых, но вокруг не было ни души, даже часовой, который, несомненно, должен был находиться у высоких железных ворот, куда-то благоразумно слинял.

На улице не слышалось ни пальбы, ни рева моторов - бой, судя по звукам, развернулся исключительно у парадных ворот дворца. Лаврик втолкнул адмирала внутрь одного из открытых вездеходов, включил мотор, а Мазур проворно распахнул железную створку, давным-давно выкрашенную облупившейся зеленой краской.

Прыгнул на сиденье рядом с водительским.

- Сядь на пол, сука! - рявкнул Лаврик адмиралу, с лязгом переключая передачи. - Чтоб тебя видно не было!

А сам обеими руками натянул на уши просторный здешний берет, чтобы не видно было светлых волос. Мазур, уловив его мысль, проворно сделал то же самое.

В неразберихе и общем переполохе, да еще передвигаясь со всей возможной скоростью, был шанс унести ноги. Никто сейчас ни к кому особенно не приглядывается, обычные критерии рухнули в одночасье, как всегда в такой ситуации бывает, ничего еще не устаканилось. Тогда, в Африке, пришлось гораздо хуже - Мазур был белым, драпавшим по африканскому городу, по забитым разъяренными неграми улицам - а здесь, где расовые различия выражены не столь явно, шансов гораздо больше...

Пролетая по притихшим улицам, они очень быстро убедились, что большая часть народонаселения столицы ничего не понимает в происходящем - куда ни глянь, люди проворно улепетывали в дома и подворотни, потому что ожесточенная стрельба слышалась уже в нескольких местах - автоматные очереди, пулеметные, резкое буханье танковых орудий, торопливое чавканье "Бофорсов"...

Низко над крышами прошли два вертолета, прежде чем они скрылись за ближайшими крышами, правый выпустил ракеты, и они ушли куда-то вниз, Мазур не знал, куда, он даже не старался вспомнить, что за объекты расположены в той стороне. "Ну, предположим, на наших они не полезут, - подумал он. Поостерегутся получить по зубам. На базе изрядно бронетехники, в порту полк морпехов, там наша эскадра, да и авиация имеется. Не рискнут. Но застрявшим в городе одиночкам, как учит жизненный опыт, придется скверно - переворот все спишет, любые эксцессы, сейчас ведь нет никакой власти, подозреваю, а новая от всего отопрется, списав на трагическое недоразумение... Да уж, лучше убегать сломя голову, того, кто попробует затаиться где-нибудь, быстрее зарежут..."

Лаврик гнал, как полоумный, временами тормозя с отчаянным визгом покрышек, петляя меж метавшимися по проезжей части горожанами. Свернул на тротуар, притормозил.

Навстречу им прошла колонна танков - с эмблемами республики на броне, но облепившие их солдаты все поголовно были украшены теми же зелеными повязками. Моментально сообразив, как себя вести, Мазур заорал что-то нечленораздельное, дружески махая рукой сидевшим на броне. Все равно за ревом моторов и лязгом гусениц никто не расслышал бы, Что он орет классические русские маты... Тактика себя оправдала - им вполне дружелюбно замахали в ответ, вопя что-то и вскидывая руки с вытянутыми буквой "V" двумя пальцами. Горожане жались к стенам, явно намереваясь остаться вне политики так долго, насколько удастся.

Пропустив колонну, помчались дальше. Над крышами прошли еще три вертолета, в ту же сторону. Послышалось хлесткое тявканье их бортовых пушек. "Мать твою, - подумал Мазур. - Это ж они к хозяйству Асади двинули, к Джаханнему... Ну да, логично, следовало ожидать..."

- Притормози-ка! - крикнул он Лаврику.

И вовремя - поперек улицы вытянулись цепочкой четверо в форме, с путчистскими повязками. Завидев летящую прямо на них машину, они уже собирались вскинуть автоматы...

Мазур опередил. Ударил длинной очередью справа налево. Лаврик с лязгом перекинул рычаг, и машина прыгнула вперед - Мазур, однако, успел, перегнувшись за борт, сорвать с рукава одного из уродов зеленую повязку, которая тому все равно уже была ни к чему. Торопливо закрепил ее на правом предплечье и встал в машине в позе объезжающего войска фельдмаршала, выставив правое плечо вперед, яростно рявкая что-то невразумительное при виде попадавшихся на пути пеших мятежников. Самое смешное, что их покорно пропускали и даже орали в ответ что-то отнюдь не враждебное - благословенна будь неразбериха первых часов неизвестно кем поднятого мятежа...

Зато потом они едва не нарвались. Стоявшая на углу кучка военных, завидев Мазурову повязку, поступила по-иному: кинулась наперерез с яростными физиономиями, вскидывая автоматы. Ни у кого из них повязок не было...

Лаврик свернул за угол так резко, что машина на миг оторвала от асфальта оба левых колеса.

За углом послышались автоматные очереди, парочка пуль просвистела в стороне, но они уже были далеко...

Мазур перегнулся назад, посмотрел. Адмирал съежился в комочек на полу, живехонький и здоровехонький, с белым, как мел, лицом. Жалко. В голливудских фильмах подобные типы обычно в конце обязательно попадают под злодейскую пулю, так что положительному герою и не приходится самому пачкать руки - но они, увы, не в Голливуде, а в сотрясаемой неведомым мятежом Аравии...

ЭПИЛОГ

О ТЕХ, КТО УХОДИТ

Иногда человеку совсем немного нужно для счастья. В данный момент счастье Мазура и его орлов заключалось в том, что боеприпасов у них было хоть завались, сколько душе угодно, а вдобавок им не нужно было притворяться кем бы то ни было. И о последствиях для большой политики думать не нужно. Задача была проста - прикрыть погрузку любыми имеющимися в их распоряжении средствами. И, между прочим, любой ценой.

Вот только не появилось пока что ни "Ворошилова", ни тех, кто должен был на него погрузиться, ни тех, кто попытался бы помешать. Пространство меж пакгаузами, давным-давно разбитое на секторы стрельбы, оставалось пустым и безлюдным. Даже докеры и портовые бичи куда-то попрятались, хотя их никто специально не разгонял. Ничего удивительного - после утренних шумных событий и до сих пор не стихших на улицах столицы перестрелок народ предпочитал отсиживаться по укромным местечкам, пока не настанет хоть какая-то определенность и станет совершенно точно ясно, чего от новой власти ждать и что ей, собственно говоря, от людей надо.

И делать было совершенно нечего - привычно ждать разве что. Они ждали уже сорок семь минут...

- Я-то всегда полагал, что архивы - в Джаханнеме, - сказал Мазур, чтобы только не молчать.

Примостившийся рядом с ним за баррикадой из металлических бочек Юсеф грустно улыбнулся:

- Есть такая притча... Однажды у старосты в деревенской казне завелись приличные для бедных крестьян деньги. Ну, конечно, стали думать, где их понадежнее спрятать от лихого народа. В конце концов выбрали самое надежное место - в кроне высоченной пальмы посреди деревни, куда так просто не заберешься. И двое сторожей с дубинами днем и ночью ходили под пальмой, никого не подпуская...

- И что?

- Деньги были спрятаны совсем в другом месте, о нем знал только староста, и никто там не караулил...

Мазур улыбнулся из вежливости. Он уже читал где-то эту историю применительно к Европе - ну, что поделать, крестьянское мышление повсюду идет параллельными курсами...

Прислушался. Далеко отсюда все еще слышалась пальба - где-то в центре столицы продолжали выяснять отношения.

- Если бы вы пустили на них свою морскую пехоту... - сказал Юсеф с тоскливой покорностью судьбе. - У вас здесь такая сила...

Лаврик покосился на них, пожал плечами:

- Против кого бросать морпехов - это понятно. А вот - за кого и за что? Не подскажешь, товарищ?

Юсеф молчал, уставясь себе под ноги, ему было плохо, очень плохо. Он не просто проиграл - он просмотрел...

Ну, предположим, прохлопал все-таки Асади, но от этого не легче, виновны все понемножку, и местные спецы, и коллеги Лаврика, и коллеги Вундеркинда...

Хасан переиграл всех. Тихонький, незаметный, бесцветный даже генерал Хасан, которого все считали недотепой, никудышным руководителем, бездарностью, державшейся среди вождей революции исключительно благодаря прошлым заслугам. Предположим, он таким и был - но это не помешало ему, тряхнув стариной, найти сообщников, распропагандировать парочку полков и устроить переворот. В то время как его в качестве личности, способной затеять успешный путч, никто всерьез и не рассматривал. Грешили на Бараджа, присматривали за полудюжиной амбициозных и недовольных своим положением полковников - а удар последовал с той стороны, откуда его никто не ждал. И, соответственно, не озаботился предпринять на этом направлении какие бы то ни было оборонительные меры...

Он уже выступил по телевидению, торжественно объявив, что душа его не выдержала страданий народа и он почел своим долгом обнажить сверкающий клинок, дабы исправить все ошибки, перегибы, преступления и необдуманные реформы, предпринимавшиеся прежним руководством, оказавшимся не на высоте. И заявил при этом, паскуда, что Касем, оказывается, был убит во дворце возмущенным народом (благо свидетелей не было, всем, в том числе и Юсефу, удалось выскользнуть из дворца, а непосредственный исполнитель отправился на тот свет).

Черт его знает, кто за ним стоял, и чем все должно было кончиться. Пока что новоявленный президент усиленно дистанцировался от любых внешних сил. В советское посольство он прислал какого-то прыткого полковника, заявившего, что президент ссориться с советскими товарищами не намерен, не говоря уж о том, чтобы, боже упаси, предпринимать против них действия. Однако убедительно просит оставаться в местах постоянной дислокации и проживания, носу не показывая за ворота - иначе Хасан, не в силах пока что совладать с народной стихией, ни жизни, ни здоровья никому не гарантирует.

Одним словом, ультиматум был ясный и неприкрытый - и Москва советовала его пока что принять, чтобы не обострять насквозь непонятную обстановку. Вот только Мазура и его группы это устное соглашение нисколечко не касалось - они выполняли очередное задание, по своей всегдашней привычке наплевав на то, что никто им ничего не гарантирует. Для них это было в порядке вещей... Привыкли считать единственной гарантией свою собственную ловкость во владении оружием...

Юсеф радостно вскрикнул - красавец "Ворошилов" подошел к пирсу, и прежде чем он успел коснуться бортом гирлянд, развешанных вдоль бетонной стенки автомобильных покрышек, на берег перепрыгнул офицер, что есть духу помчался к бочкам, за которыми сидели трое, закричал издали:

- Мазур кто?

Мазур молча ткнул себя в грудь большим пальцем.

- Они сейчас подъедут! - проорал среди окружающей тишины офицерик так, словно пытался перекричать грохот Ниагарского водопада. - Только что была связь! За ними вроде бы погоня, ребята, вы уж не подведите...

Физиономия у него была молодая, глупо-азартная, румяная, а на плечах красовались лейтенантские погоны, похоже, еще необмятые.

- Ребята, вам, кровь из носу, нужно...

- Бежи, пацан, бежи, - сказал Мазур вполне мирно. - Скажи старшим дяденькам, все будет в ажуре...

- Мне доложить...

- Да пошел ты нахрен! - рявкнул Лаврик. - Сказали тебе уже, что доложить!

Салажонок вспыхнул от обиды, но, разглядев на плечах Лаврика погоны с двумя просветами, связываться не стал. Лихо, совершенно по уставу отдал честь, повернулся на месте и припустил к сходням, уже переброшенным на пирс. Лаврик поморщился:

- Детсад форменный. Учить вздумал, как день простоять да ночь продержаться...

- Не ной, - лениво сказал Мазур, не отрывая глаз от прохода меж пакгаузами. - Мы с тобой в его годы были не лучше...

Потом оглянулся. Там, метрах в ста от них, у сходней, торчала немаленькая кучка морпехов. "Ворошилов" выглядел внушительно и грозно, прибавляя бодрости, но в том-то и соль, что от пуль он их не спасет, броней не прикроет, самим придется извращаться.

Первый грузовик пролетел меж пакгаузами, как пушечное ядро, за ним мчался второй, его брезентовый верх был прострелен во многих местах и опален. Третий, замыкавший процессию, вихлял и гремел, потому что ехал на спущенных колесах, оставляя за собой черные полосы жженой резины и высекая дисками искры из бетона...

Архивы генерала Асади, хранившиеся где-то в укромном местечке, благополучно прибыли. Как и сам генерал, которого никак не собирались оставлять на милость путчистов - слишком много он знал. В подобных случаях тех, кто много знает, либо пристреливают без шума в укромном уголке, либо, кровь из носу, забирают с собой. В данном случае кто-то высокопоставленный выбрал второе. Асади никоим образом не был битой картой - слишком много наработок у него имелось по внешней разведке, агентуры разослано изрядно, масса каналов и комбинаций работает, так что всю эту благодать следовало вывезти вместе с ее творцом, наплевав на все ультиматумы и устные договоренности со свежеиспеченной властью...

Набитые вооруженными людьми джипы появились во всех трех проходах - и Мазур громко отдал приказ.

Десяток стволов заработали, как ополоумевшие швейные машинки, с двух точек на плоских крышах застрочили ручные пулеметы, и в этом гаме совершенно потерялись хлопки снайперки Зоркого Сокола. Эффект получился молниеносным и уничтожающим: один джип перевернулся, разбросав седоков, тут же пришедших в состояние вечной неподвижности, второй, вильнув, врезался в стену, и с ним произошло то же самое, третий, затормозив, успел задним ходом смыться с глаз долой, потеряв парочку сшибленных пулями пассажиров.

И тут же из-за всех углов по Мазуру и его людям открыли огонь. Они ответили, и все пошло по накатанной. Как обычно и бывает, всякое представление о времени исчезло напрочь. Следовало исключить из игры как можно больше фигур противника, а самому при этом ухитриться уцелеть - тут не до того, чтобы следить за временем и мерить его мирными, гражданскими отрезками...

Огонь слегка приутих, и Мазур приподнялся, дернул за широкий ремень Юсефа - майор, стоя в полный рост, поливал из ручника нападавших, так что не прихлопнули его до сих пор только чудом.

- Убьют, мать твою! - рявкнул Мазур.

- Наплевать, - не оборачиваясь, ответил Юсеф, выщелкивая расстрелянный рожок. - На все теперь наплевать...

- Все равно не высовывайся! - прикрикнул Мазур.

Пуля смачно продырявила бочку совсем рядом с ним - но майор, как завороженный, уцелел и на этот раз. Из-за пакгаузов стали стрелять гораздо реже, но более прицельно - у них, похоже, появился в конце концов опытный командир...

Над крышами мелькнула втянутая тень, далеко впереди показался боевой вертолет, медленно разворачивавшийся на цель - и этой целью, как легко догадаться, была занятая людьми Мазура линия обороны, обозначенная яростным огнем. Винтокрыл, снижаясь, рос на глазах...

И внезапно разлетелся клубком багрово-оранжевого огня, разбрызгался ливнем пламени и черных обломков, с жутким грохотом обрушившихся наземь неподалеку, за ближайшими пакгаузами. Улучив момент, Мазур оглянулся.

От бака "Ворошилова" еще тянулась туманно-сизая дымная струя - а вскоре коротко загрохотало, с палубы сорвались еще три зенитных ракеты, с нетерпимым воем прошли низко, куда-то за крыши. Мазур мимолетно осклабился. Похоже, никто уже не собирался работать в белых перчатках... Морпехи, как осатанелые, носились с тюками и ящиками по сходням.

Парой секунд позже "Ворошилов" открыл беглый огонь по невидимым Мазуру целям - из обеих стомиллиметровых пушек, снаряды надрывно выли над головой, это было противно, но прибавило уверенности в себе. Тылы атакующих подверглись сокрушительному разгрому, тут и гадать нечего...

И все же те, кто укрывался за пакгаузами, палили ожесточенно и назойливо, время от времени делая попытки продвинуться вперед и всякий раз откатываясь с потерями. Должно быть, они прекрасно знали, что за сокровище в кузовах грузовиков, и кто-то велел им с пустыми руками не возвращаться...

Натиск был нешуточный, огонь плотный, но Мазур пока что не фиксировал потерь в собственных рядах, и это было прекрасно...

Еще два вертолета замаячили было на горизонте - и тут же, отогнанные близкими разрывами ракет, повернули восвояси, напоследок и сами пустив полдюжины эрэсов, не причинивших особого урона. Мазур успел подумать, что морячков с "Ворошилова" следует поить водкой до посинения - прикрыли от доброй половины опасностей.

Увы, оставшаяся половина в виде пуль и разрывавшихся на безопасном отдалении гранат - пока что безопасном - заставляла с собой считаться... Мазур двумя пальцами вытянул из нагрудного кармана позаимствованную на базе боцманскую дудку и условными трелями дал команду половине своих отступить на второй рубеж обороны. И видел, что его приказ выполнили все до одного - пока что нет потерь, ах, как хорошо-то...

Над его головой, под самой крышей пакгауза разорвался снаряд, уши заложило, на голову и плечи посыпались вороха бетонной крошки. Выругавшись, Мазур сменил позицию.

"Саладин" ворвался в проход меж складскими зданиями, как чертик из коробочки, ворочал башней, выискивал цель...

И навстречу ему четким шагом, как на смотру, вышел майор Юсеф, вскидывая на правое плечо короткую толстую трубу шведского гранатомета, названного в честь, быть может, не самого воинственного, но самого прославленного в боях шведского короля...

У Мазура поневоле отвисла челюсть - майор шел навстречу надвигавшейся на него шестиколесной железной громаде открыто, в полный рост, словно был бессмертным и неуязвимым...

Пулемет броневика яростно замолотил в его направлении, пытаясь срезать. Фукнул гранатомет, и снаряд, пролетев всего-то метров пять, влепился прямехонько под башню.

Громыхнуло - ох, как громыхнуло... в буро-сером облаке разрыва, продернутом мгновенными огненными сполохами - боекомплект рванул, конечно исчезли и броневик, и майор, и из этого марева вылетела сорванная взрывом башня, кувыркаясь медленно, грузно, нереально, полетела, снижаясь прямо на Мазура - и он застыл, понимая, что бежать некуда и укрыться негде...

Башня с погнутым пушечным стволом ухнула оземь чуть ли не в шаге от него, так что землю вокруг сотрясло тяжким ударом, и прошло несколько секунд, прежде чем Мазур осознал, что еще поживет на свете...

Когда дым от разрыва малость рассеялся, на месте броневика он увидел вздыбленные лохмотья железа, имевшие самое отдаленное сходство с прежним шестиколесным красавцем из шеффилдской стали, а там, где только что стоял майор, ничего не было. Вообще. Какие-то пятна, лохмотья...

Его рванули за плечо, и он сгоряча чуть не врезал в развороте короткой очередью - но это оказался незнакомый морпех в черном кителе с закатанными рукавами, в пропотевшей тельняшке, мокрый, как мышь, оскаленный. Заорал что-то неразличимое за окружающим грохотом, тыча рукой назад.

Мазур оглянулся. Все три грузовика стояли с неведомо откуда взявшимся покинутым, брошенным видом, и возле них никого не было. Мазур понял, что все благополучно кончилось, и геройствовать более нет нужды.

И дал команду своим. Они отступали к сходням короткими перебежками, огрызаясь меткими очередями, все до единого живехонькие, хотя кое-кто и царапнутый, стояла жара, палило солнце, и над головами у них выли, визжали снаряды - "Ворошилов" безостановочно гвоздил по берегу из обеих "соток" и четырех малокалиберных шестистволок, все меж пакгаузами заволокло разрывами, с басовитым свистом уходили за горизонт ракеты, чтобы ни одна винтокрылая сволочь и близко не совалась, и в этом отлаженном аду один за другим взбегали по сходням "морские дьяволы", а последним, как и полагалось командиру, покинул берег Мазур...

Отвалив от причала, "Ворошилов" пошел в открытое море на всех парах, какое-то время он еще палил из всех стволов, но потом перестал за ненадобностью...

Мазур стоял у борта, пытаясь отдышаться, выплюнуть из горла сухой комок, существовавший лишь в его воображении. Над покинутым берегом косо вставали многочисленные дымы, разгорались пожарища - комендоры эсминца постарались на совесть - и дымы тянулись в вышину в полном соответствии с полузабытой песней, вот-вот должны были заслонить солнце.

И в сердце у Мазура сидела тоскливая, колючая боль. Он за короткое время потерял слишком много - и не только он. Он делал все правильно, впервые в жизни провел несколько головоломных операций без малейших потерь. Но, по большому счету, могучая и грозная военная машина, сознательным и усердным винтиком которой он был, все же осталась в проигрыше. Они ушли из Могадашо, они, очень похоже, потеряли Эль-Бахлак - пинок по самолюбию и профессиональной чести, нешуточный удар по стратегическим интересам державы... Самому Мазуру не в чем было себя упрекнуть, но он со всем своим геройством и удачей оказался в шеренгах позорно отступавших когорт. Когорты Рима, императорского Рима отступали вопреки бодрой песне от экзотических горизонтов, и все усилия пропали даром, и погибла Лейла, и глубоко в его душе поселилась угрюмая, грязная тайна, с которой предстояло обитать бок о бок всю оставшуюся жизнь...

И он отвернулся от черных косых дымов, пятнавших лазурное небо, вычеркивая из памяти и эту страну, и все происшедшее.

...Никто не получил наград, хотя им и обещали - кому-то высокопоставленному пришло в голову, что в сложившейся ситуации награждать вроде бы и не за что. Мазур стал единственным исключением. Красную Звезду ему таки вручили - товарищ Хоменко, как оказалось, слов на ветер не бросал и, вернувшись в Союз, продавил по своим каналам наградной лист.

Что тут поделать? Не выбросить же. Пришлось привинтить по всем правилам, рядом с уже имевшейся...

Красноярск, сентябрь 2003