"Необыкновенные приключения Синего человека" - читать интересную книгу автора (Буссенар Луи Анри)

ГЛАВА 3

Утром 6 октября красивое трехмачтовое судно с пятьюстами бочками на борту отплывало из Гавра в неизвестном направлении.

И хотя обыкновенный парусник никого не мог удивить в старом нормандском порту, на этот раз любопытных собралось много. А все потому, что корабль отплывал не куда-нибудь, а в далекие, неведомые края, и отплывал внезапно. В строго отведенные сроки «Дораду» разгрузили, снабдили водой и продовольствием. Капитан помалкивал о цели неожиданного путешествия. И его матросы напоминали скорее членов дипломатического корпуса, так они были скрытны, не обронив до самого отплытия ни слова, ни полслова.

Подняв паруса, трехмачтовик плавно отошел от причала.

Провожая «Дораду», любуясь ее безукоризненными формами, одни утверждали, что парусник направляется в Китайское море за партией опиума, другие возражали: он просто плывет в Бразилию за сахаром и кофе.

— Обратите внимание! — говорили знающие люди. — Судя по ватерлинииnote 36, в трюмах не густо; наверное, какая-нибудь мелочь на продажу, всякий хлам…

— Ветер, ветер у них в багаже! — послышался звонкий голос одного из стоявших неподалеку матросов, и всех обдало едким запахом лука и чеснока. — Одного взгляда достаточно, чтобы понять: судно направляется к берегам Африки, а там его уж поджидает добрая партия «черного дерева»!

— Не может быть, Мариус!

— Тю-у! Да это ясно как белый день!..

— И что же, вы действительно считаете, что это невольничий корабль? — осведомился пожилой, прилично одетый господин. — Я полагал, что международные законы сурово преследуют этот постыдный промысел, а англичане безжалостно вешают торговцев живым товаром.

— В доказательство скажу вам, папаша, что владелец «Дорады» — англичанин по имени Бейкер, и я работал на его фирму.

— И вы занимались подобным делом?

— Конечно! И неплохо зарабатывал.

— В таком случае могу подтвердить, что капитан Анрийон — совладелец «Дорады», а значит, заинтересован в прибылях.

— Вот именно, капитану нужно доходное место.

В разговор вмешался лоцманnote 37:

— Однако это не мешает капитану Анрийону быть лихим моряком, а «Дораде» летать как птица.

— А как насчет экипажа?

— Команда достойна судна и капитана!

— Что правда, то правда! Взгляните-ка!

— Отдать концы! — послышалось с борта судна, и парусник, маневрируя с небывалой быстротой и четкостью, весь, от бушпритаnote 38 до бизань-мачтыnote 39; оделся в паруса.

— Нечего сказать: чисто сработано!

— А что ты думал? Как, по-твоему, работают матросы, которые не гуляют, не безобразничают и не пьют?

— Но они же бретонцы!..

— И тем не менее они не кутили, сами грузились и разгружались. На берег, между прочим, выходили только вместе и без конца следили один за другим.

— Добавьте к этому, что команда всегда ходит с одним и тем же капитаном.

— Тут явно дело нечисто!

— Куда же власти смотрят?

— Военный комиссар облазил все сверху донизу, да разве что найдешь? У капитана Анрийона все бумаги в порядке, концы с концами сходятся. Допрашивали людей, так они все, как один, подтвердили его слова.

— Ну, а если все это выеденного яйца не стоит, и «Дорада» — обыкновенное торговое судно, плывет, скажем, за опиумом?

— Увидим, — усмехнулись марсельские матросы.

Тем временем трехмачтовик уже миновал мол. Норд-вестnote 40 раздувал паруса. Кокетливо наклонившись влево, «Дорада» устремилась вперед подобно рыбе, имя которой она носила. Покачиваясь на волнах, судно удалялось, трижды подняв и опустив флаг.

Вскоре обогнули мыс.

— Северо-запад, один румб к северу! — скомандовал лоцман. — Капитан, вы взяли верный курс.

— Добро! Благодарю вас, лоцман, и прощайте.

— До свидания, капитан! Счастливого плавания!

В этот момент шлюпка причалила к правому борту, лоцман спустился в нее, и секунду спустя она уже спешила к пароходу, дымившему на горизонте.

«Дорада» покинула французские воды.

Между тем бриз все усиливался. Волны, поначалу, как обычно, похожие на речные, становились все больше. Берег был уже далеко, и море давало себя знать. Оно волновалось. Начиналась сильная качка, столь мучительная для любого, чей желудок и ноги не привыкли к морским путешествиям.

Капитан изучал карту в кают-компании, когда в дверном проеме показался веселый и немного взъерошенный Обертен.

— Феликс?! — удивленно произнес офицер. — Я думал, что ты преспокойно дрыхнешь на своей койке…

— Почему?

— Потому что качает.

— Качает?

— Да-да, и я удивлен, что, несмотря на сильную качку, ты не страдаешь морской болезнью.

— Морской болезнью?

— Ну, или как там еще это можно назвать…

— Морская болезнь? У меня? Никогда в жизни. Наоборот, появился волчий аппетит. Нельзя ли ускорить обед?

— Но позволь, не прошло и двух часов, как мы встали из-за стола.

— Возможно… Однако очень хочется есть. Я так счастлив, что сбежал из этой старой конуры на улице Ренар и больше не вижу угрюмой физиономии старой Мариеты, не слышу резкого тона госпожи Оберген, урожденной Ламберт, одно только имя которой — Аглая — производило на меня ужасное впечатление! Никогда не чувствовал себя лучше. Моя радость выражается в ненасытном голоде.

— Итак, ты ни на что не жалуешься?

— Абсолютно!

— И нет никаких опасений за будущее?.. Тебя не страшат непредвиденные случайности?

— Черт возьми, да зачем все это говорить? Я освободился от цепей, победил сомнения и нерешительность, обрел настоящего друга, доверчиво разделившего со мной свою любовь к морю.

— Вот этим-то я и терзаюсь.

— Ей-ей, нашел когда!

— Самое время. Мне бы следовало сейчас отдавать команды, прислушиваться к ветру, управлять кораблем одним словом…

— На языке простого бакалейщика это значит…

— …Что «Дорада» скоро зайдет в Шербурnote 41 и ты сможешь сойти на берег, если в чем-то сомневаешься.

— В этом и заключаются твои терзания?

— Да.

— Вот и чудесно! Забудь о них. Остаюсь здесь в качестве пассажира. Но знай: бездельничаю только до тех нор, пока не найдешь мне дело. Любому прогулочному судну я предпочитаю твое. Можешь ответить на это, что у меня неплохой вкус, что путешествие с таким другом, как ты, вполне компенсирует удовольствие бродяжничать в компании авантюристов, плавающих на наших пароходах. В этом я с тобой полностью согласен. Итак, вперед, к берегам Бразилии! Увидишь, обузой не буду.

— Дорогой Феликс, ты самый лучший из моих друзей. Прости мои сомнения, я просто боялся втянуть тебя в какую-нибудь авантюру…

— Да что с тобой сегодня? Говорил, что доверяешь мне, а сам изо всех сил стараешься сыграть эдакого мелодраматического злодея. Ну, кто ты?

Контрабандист?..note 42 Работорговец?.. Пират?..

— Не то, мой друг, не то!

— А хоть бы все было и так? Что из того? Я собираюсь нажить в Бразилии миллион, может, и два. Остальное не имеет значения. Мне бы завалить деньгами мадам Обертен, урожденную Ламберт, или развестись, если ее сварливость раз и навсегда не утонет в денежном потоке.

— Ей-богу, ты говоришь так, что я действительно оставлю при себе свои терзания и покончу наконец с этим.

— Вот и чудесно, в добрый час! Кстати, у тебя великолепная коллекция охотничьего оружия.

— Это от Гиньяра, с авеню де л'Опера.

— Хорошо устроился, черт возьми!

— Я без ума от охоты. Иногда удается позабавиться этим во время путешествий.

— А у меня почти никогда не получается, дела без конца. Вообще, на улице Ренар я вел сидячий образ жизни.

— Зато теперь можешь стрелять сколько угодно.

— Не начать ли прямо сегодня? Нам то и дело встречаются большие стаи уток. Я был бы не прочь проверить дальнобойность этого прекрасного ружья двенадцатого калибра.

— Как хочешь. Ты у себя дома. Но предупреждаю: эта птица дрянная на вкус, и к тому же я не смогу всякий раз нырять за твоей дичью.

— Да это совершенно не важно! Главное — скоротать время до обеда.

С этими словами пассажир оставил капитана наедине с картой и, прихватив патроны, вооруженный до зубов, поднялся на палубу, где устроился среди матросов, равнодушно наблюдавших за ним.

Вскоре он открыл огонь по водоплавающим, подлетавшим в поисках пищи к самому кораблю. Благо у корабельного кокаnote 43 нашлось чем их приманить.

Пах!.. Пах!.. Выстрел, второй, третий, четвертый… К великому изумлению матросов, пассажир владел оружием не хуже военного стрелка.

Однако восхищение быстро сменилось испугом, а потом глухим гневом и страшной руганью. Перепуганные беспрерывным обстрелом, утки покинули «Дораду», а бакалейщик, у которого оставалось еще два патрона, стал искать новую цель. В это время что-то абсолютно черное, похожее на ласточку, стрелой пронеслось над кораблем. Охотник моментально вскинул ружье и подстрелил бедную птицу. Она камнем упала на палубу.

Но вместо аплодисментов за превосходный выстрел, которому позавидовал бы любой, Феликс наткнулся на суровые лица бретонцев и услышал их отборную брань.

Боцман, мужчина лет сорока, с упрямым лицом, коренастый, с непропорционально широкими плечами, поднял добычу и, повернувшись к сконфуженному Феликсу, сказал в упор:

— К несчастью! Хотя и красивый выстрел, месье парижанин.

— В чем дело, Беник?

— Вы убили сатанита!note 44

— Ну и что же?..

— Как что? Вы разве не знаете, что эти Божьи птички — души погибших моряков? Убить сатанита, месье парижанин, все равно, что дважды убить человека, и не просто человека — матроса. Убить сатанита — значит навлечь на корабль беду.

— Беник, вы меня пугаете. Я очень уважаю ваши поверья, но не знал… Мне остается лишь выразить глубокое искреннее сожаление.

— Хорошо сказано, месье. Вижу, вы славный человек и к тому же друг капитана — а этим уже все сказано…

— Если вы не откажетесь, в знак примирения и чтобы забыть о случившемся, угощаю всех двойной порцией водки.

— Вы благородный человек, месье. Матрос никогда не откажется от вежливого приглашения. Бог мой! Бог мой! И как вас угораздило подстрелить сатанита! Не будь я Беник родом из Роскофаnote 45, — с вами случится несчастье.

С наслаждением потягивая водку, матросы вполголоса обсуждали происшествие. И вот наконец пробил час, коего с нетерпением ожидал Феликс. Юнга сообщил ему, что пора садиться за стол, капитан ждет.

Не обращая никакого внимания на все возрастающую качку, проворный мальчишка с необыкновенной легкостью сновал из конца в конец судна. Голые пятки лихо шлепали по палубе, и от морской бездны юнгу отделяла лишь невысокая бортовая сетка. Внезапно огромный бурунnote 46 захлестнул его, так что несчастный мальчуган даже не успел ухватиться за веревку и со всего маху вылетел за борт.

Тотчас же раздался тот устрашающий клич, от которого кровь стынет в жилах:

— Человек за бортом!

— Ивон! Мальчик мой! — в ужасе закричал Беник. Юнга приходился племянником боцману.

Второй помощник бросил спасательный круг.

— Убрать грот!note 47 Убрать фок!note 48 Когда капитан впопыхах выскочил на палубу, корабль уже стоял.

Кто-то снова страшно закричал: «Человек за бортом!» — и бросился в воду.

Это был Феликс. В мгновение ока стащив с себя куртку, он вскарабкался вверх по сетке и, не думая об опасности, кинулся в бурлящие волны, в которых бился незадачливый паренек.

К несчастью, если бесстрашный спасатель плавал как рыба, то юнга вовсе не умел плавать. Он судорожно барахтался, то и дело шел ко дну, но тут же, подхватываемый волной, на мгновение вновь появлялся над водой. И все это на глазах экипажа. Затем волна опускалась, и мальчишка опять уходил ко дну, простирая руки и испуганно вскрикивая:

— Помогите!

На этот жалобный крик отозвался Феликс:

— Держись, малыш! Я с тобой!

Измученный Ивон заметил спасательный круг, хотел было ухватиться, но промахнулся и в который уже раз ушел под воду. Следующий круг тоже пропал зря, волны тут же унесли его.

Когда Феликс увидел мальчика в третий раз, тот был недвижим, словно мертвый.

«Бог мой! Неужто поздно?» — подумал Обертен.

В два приема он подплыл к безжизненному телу, что есть силы вцепился в тельняшку и, работая свободной рукой, попытался добраться до корабля. «Дорада» благодаря усилиям второго помощника отошла не слишком далеко. Однако в море опасность подстерегает даже такого смельчака, как Феликс Обертен. Он запутался в собственных штанах, к тому же юнга, которого спасатель пытался поддерживать под голову, тянул вниз. Бакалейщик плыл все медленнее, не хватало дыхания. Силы оставляли его, и Феликс начал сомневаться, что сможет догнать корабль.

Беник от бессилия топал ногами, ругался как извозчик, проклинал сатанита — несомненную причину катастрофы, и хотел броситься в воду. Дважды капитан и два матроса силой удерживали его.

— Несчастный! Разве ты не видишь, что пропадешь в волнах?

— Гафельnote 49 за борт! — скомандовал Анрийон, увидев своего друга метрах в двадцати от «Дорады».

Гафель прикрепили к якорной цепи и бросили в воду. Феликс заметил кусок дерева, собрал последние силы, проплыл еще немного, ухватился за него и, слабея, прошептал:

— Тащите!.. Скорее… Иначе я утону.

В результате всех перипетий «Дорада» оказалась развернута против ветра. К счастью, он немного успокоился. Этого было достаточно, чтобы матросы могли отдохнуть, растянувшись на палубе.

Но как вытащить полумертвого ребенка и мужчину, который уже совсем выбился из сил?

Феликс, изнуренный, с глазами, полными ужаса, чувствовал, что теряет сознание. Еще несколько минут, и будет поздно.

Дело наконец дошло и до Беника. Он сбросил куртку и прыгнул в воду. Привязав мальчика к цепи, боцман крикнул матросам:

— Тяните!

— Теперь ваша очередь, месье, — обратился он к Феликсу, торопливо обвязывая его веревкой.

— Уф! — прошептал тот. — Самое время…

За борт выбросили третью якорную цепь. Это позволило выровнять судно.

Когда Беник взобрался на борт, капитан перехватил у него из рук Ивона и отнес на кухню. Там он раздел парнишку и принялся приводить в чувство. Опомнившись, к нему присоединился и Феликс. Подошли еще два матроса. Потрясенные, они молча окружили мальчика, не подававшего признаков жизни.

Потекли бесконечные, томительные минуты ожидания. Но вдруг юнга открыл глаза. Все облегченно вздохнули.

— Спасен! — торжествовал капитан. — Кок! Чашку горячего вина! Я заверну его в одеяло и отнесу поближе к печке. А ты-то как, Феликс? Ну и плаваешь же ты, старик! Что-нибудь нужно?..

— Лучшее лекарство для меня видеть, как малыш возвращается к жизни.

Мало-помалу придя в себя, боцман ухватил своими ручищами руку Обертена, сжал ее так, что кости затрещали, и проговорил осипшим голосом:

— Месье, у вас золотое сердце — слово Беника, я знаю, что говорю. Это настоящий поступок! Видите ли, малыш — старший из шестерых детей моей бедной сестры, она вдова, муж пропал в море… Вы спасли нас обоих. Поверьте, без него я не вернулся бы в Роскоф. Располагайте мной, как вам будет угодно.

Произнеся столь пространную речь, обычно немногословный моряк смутился. Грудь его тяжело вздымалась, глаза наполнились слезами, он вот-вот готов был разрыдаться и без конца тряс руку Обертена.

— Ну-ну, боцман, я сделал лишь то, что должен был сделать. Не будем больше об этом. А тебе, Ивон, — улыбнулся он мальчугану, — придется, пожалуй, подучиться у меня плаванию, чтобы впредь ничего подобного не повторилось.

И так как Ивон, в свою очередь, начал быстро бормотать слова благодарности, Обертен перебил его:

— Выпей-ка лучше вина, поспи хорошенько, и через два часа все как рукой снимет.

— Позволь и мне поблагодарить тебя, дорогой мой Феликс, — произнес капитан, — без тебя…

— Как? И ты туда же? Да вы сговорились свести меня с ума. Не надеть ли мне по такому случаю фрачную пару? К тому же я, по-моему, уже схватил насморк.

Но напрасно парижанин пытался остановить поток благодарных речей. Как только он появлялся на палубе, его тут же обступали и устраивали настоящую овацию. Чем немногословнее были матросы, тем больше смущала Феликса их искренняя признательность.

— Друзья мои, прошу вас, не надо преувеличивать мою заслугу в этом деле.

— А знаете ли вы, месье, — начал один из матросов, — в какой компании оказались?

— Да уж!.. — подхватил другой.

— В компании? Не понимаю…

— Видите ли, тот кусок дерева, что мы бросили вам, был в двух местах будто топором подрублен…

— Рядом с вами сновала огромная акула…

— Следы ее челюстей остались на гафеле. Правда, в это время вас уже вытащили из воды.

— Акула? Здесь водятся акулы?

— Еще какие, месье. Эти пираты шарят повсюду.

— Ей ничего не стоило раскусить вас пополам. Во всяком случае, деревяшку она почти перекусила. Я даже слышал лязг челюстей.

— Да-да, там остались следы от полудюжины резцов, знаете, такие глубокие проколы…

В это время на палубе появился кок. Он объявил, что в который раз подогревает обед.

Феликс спустился в кают-компанию. Неожиданное жуткое сообщение еще больше обострило его аппетит.

Матросы продолжали обсуждать происшедшее, так и эдак прикидывая, какие ужасные последствия могло бы оно иметь. Припомнили и погибшего сатанита, и то, что Бог любит троицу. А значит, будущее сулило новое несчастье. В этом они были абсолютно убеждены.

— Сами посудите, — обеспокоенно рассуждал кто-то, — когда в начале плавания убивают сатанита, жди беды…