"Триумф пана Кляксы" - читать интересную книгу автора (Бжехва Ян)

Бжехва ЯнТриумф пана Кляксы

Ян Бжехва

ТРИУМФ ПАНА КЛЯКСЫ

Перевод с польского

Е.Соколова под редакцией А.Филонова

ОГЛАВЛЕНИЕ

Птичья история

Адакотурада

История Анемона Левкойника

Где Резеда?

Пан Клякса действует

Алойзи Пузырь

Экспедиция за Мультифлорой

Праздник Королевского Петуха

Прощание с приключением

ПТИЧЬЯ ИСТОРИЯ

В тот год Академию пана Кляксы окончили трое Александров, двое Анастазиев, четверо Альбинов, двое Агенаров, трое Алексиев, один Анджей, один Аполлинарий и я - всего семнадцать человек.

Вручая нам дипломы, пан Клякса собственноручно расписался на каждом из них, изукрасив подпись всеми мыслимыми и немыслимыми росчерками и завитушками, на какие только сподобилась каллиграфия за свою многовековую историю.

В завершение торжественного обеда мы хором пропели гимн Академии, после чего пан Клякса, по своему обычаю стоя на одной ноге, провозгласил прощальную речь, от слова и до слова врезавшуюся мне в память до скончания века.

- Дорогое мои, - сказал пан Клякса, - за десять лет грандиозных усилий мне удалось наполнить ваши пустые головы мудростью, каковая другим учебным заведениям даже и не снилась. Как вам известно, я изобрел свой собственный способ промывать мозги. Благодаря этому я сумел привить вам, прибывшим в мою Академию головами садовыми, множество редких способностей и превратил юных неучей в молодых ученых. Заодно я укрепил вашу память с помощью малинового сока и веснушечной настойки. Так что хочу надеяться, что вы сумеете передать добытые знания грядущим поколениям и прославите мою Академию на весь белый свет. Отныне каждый из вас пойдет своей дорогой, а я... Я должен удалиться в страну, значащуюся на моей карте как Адакотурада. Если помните, несколько лет назад там застряли сказандские мореплаватели. Чувство долга велит мне разыскать их. Прощайте, дорогие мои! Па-рам-пам-пам! Па-рам-пам-пам!

С этими словами пан Клякса надул щеки и взмыл в воздух на фалдах собственного сюртука, как всегда делал, собираясь в путешествие. С минуту покружив над нашими головами, он пулей вылетел в открытое окно, взмыл в небо и отплыл в юго-восточном направлении. Его развевающаяся борода оставляла в небе светлую полоску, а поблескивающие на солнце очки посылали прощальные зайчики. Долго еще смотрели мы вслед нашему обожаемому профессору. Его силуэт становился все меньше и меньше и наконец совсем скрылся вдали.

Простившись с товарищами, я уложил тетрадки, парадные брючные лампасы, а также несколько загадочных мелочей, выигранных у пана Кляксы в "три бельчонка", и радостно помчался в дом на улице Корсара Палемона.

Однако квартира моих родителей была заперта.

Увидев меня, старый привратник Вероник подвергся приступу затяжной икоты. Когда-то его звали просто Франтишеком, но несколько лет назад он взял себе имя умершей жены Вероники. Он ее так любил, что хотел таким способом увековечить ее память в сердцах жильцов нашего дома.

Я все ждал, когда икота пройдет, но в конце концов не вытерпел и несколько раз ударил его узелком с книжками по спине. Вероник фыркнул, сделал пару приседаний и по-заговорщицки поведал:

- Пан Несогласка, то бишь ваш батюшка, нынешней весной превратился в скворца и упорхнул из дому. Даже крылом на прощание не взмахнул. Порхнул - и был таков! А ваша матушка надела шляпку с цветами, взяла под мышку пылесос и отправилась в лес наводить свои порядки. А случилось это из-за принесенной почтальоном посылки, потому что едва он оседлал свой велосипед и умчался, как пан Несогласка и вспорхнул.

Я знал, что Вероник и так-то был чудаком, а уж после смерти жены - и подавно, так что, не вдаваясь в дальнейшие выяснения, я взял у него ключ и вошел в квартиру. Там царил страшный беспорядок: повсюду валялись женские шляпки, ленточки и искусственные цветы. На кухне горой громоздилась грязная посуда, а в столовой с люстры свисали связки сушеных грибов, по большей части мухоморов. Под ногами хрустело канареечное семя. Кабинет отца был заставлен разнообразными птичьими чучелами. Они были повсюду - на письменном столе, на шкафах и этажерках. Пол сплошь покрывали перья, а в воздухе плавал разноцветный пух.

Еще в детстве я замечал сходство отца с птицей; теперь я мог определенно утверждать, что головы птичьих чучел удивительно напоминают его лицо. Когда же я занялся уборкой и выносил всю эту пернатую коллекцию на балкон, то зеленый попугай, на которого я случайно наступил, издал скрипучий звук, поразительно напомнивший голос моего любимого батюшки.

Я хлопотал по квартире до самого вечера, пытаясь привести ее в более или менее пристойный вид. Покончив с уборкой, я закрыл все комнаты, оставив себе лишь кабинет отца. Там я переставил мебель и вынес ненужные вещи, а заодно и книги, поскольку отец собирал исключительно одни лишь переплеты, при помощи бритвы удаляя из них страницы с текстом. Зато все оттиснутые на корешках названия он помнил наизусть. Содержание же он сочинял и записывал сам, по собственному вкусу, сразу же по окончании работы отправляя стопки исписанной бумаги в печь. Если же возникала надобность, он писал книжку заново, каждый раз переиначивая.

На шкаф я поставил чучело сокола, водрузив ему на клюв очки, чтобы он напоминал мне любимого батюшку. А еще я завел все часы и на каждых поставил разное время, попросту не желая во время работы отвлекаться только для того, чтобы узнать, который нынче час. И наконец, прикрепил на двери табличку с такими словами:

АДАМ НЕСОГЛАСКА

выпускник Академии Амброжи Кляксы

Доктор Звериной Филологии

Да-да, дорогие мои! День был хлопотливый, полный переживаниями и неожиданностями.

Когда одни из часов показывали полночь, и чучело кукушки, подражая голосу моего отца, прокуковала двенадцать раз, я улегся спать. Когда я был ребенком, отец, уложив меня и подоткнув мое одеяло, всегда куковал мне на сон грядущий. В ту ночь мне снился Вероник, летавший на крылатом пылесосе, но я не придал этому сну особого значения.

Утром, не теряя времени, я взялся за дело. Уже несколько лет я занимался изучением лягушачьего языка, и теперь заканчивал составление сравнительного словаря диалектов озерных и прудовых лягушек. Кроме того, по заказу Института Вымышленных Проблем я занялся исследованием различий в правилах произношения собачьего "гав" и кошачьего "мяу" в двадцати шести языках и говорах Дальнего Востока. Не стану скрывать и то, что давно уже ломаю голову над переложением комариного писка для хора и духового оркестра, так как очень люблю музыку, особенно всяческие "па-рам-пам-пам" и "пи-лим-пим-пим", с которыми познакомился в Академии пана Кляксы.

Но стоило мне погрузиться в раздумья, как в дверь позвонили. Понадеявшись, что это родители, я помчался в прихожую. Но увы - на пороге показался почтальон, а позади маячил Вероник, должно быть, очень взволнованный: у него снова был приступ икоты.

Почтальон с официальной сухостью протянул мне посылку, сказав лишь одно-единственное слою:

- Распишитесь.

Я расписался и, за неимением мелочи, подарил ему чучело дрозда.

Почтальон на миг оживился и спросил:

- А нет ли у вас случаем скворца?

И, не дожидаясь ответа, беззаботно сбежал по лестнице, а Вероник остался. Икота уже отпустила его, так что, увязавшись за мной, он таинственно шептал:

- Точно такую же посылку получил ваш батюшка и сразу же после этого упорхнул. Я видел это собственными глазами! Надо проявлять осмотрительность. Советую закрыть балкон, потому что то же самое может произойти и с вами. Осторожность - прежде всего. Однажды пан Хризантемский уронил с балкона третьего этажа золотую рыбку. Все страшно переживали, мне даже пришлось вызвать ветеринара. В общем-то, ветеринар ее спас, но несчастная утратила цвет. Извиняюсь, но она уже не золотая. Увы!

Я слушал его болтовню лишь вполуха, разворачивая тем временем посылку. Она была обернута несколькими слоями бумаги, каждый из которых был перетянут шпагатом. Я разрезал шпагат и срывал бумагу до тех пор, пока у меня в руках не оказалась маленькая деревянная коробочка.

Утратив от любопытства дар речи, Вероник прильнул щекой к моему плечу и дыхнул на меня пивом.

Я осторожно открыл коробочку - внутри лежала пуговица. Большая черная пуговица. У меня в памяти тут же всплыл рассказ скворца Матеуша о пуговице от чудесной шапки богдыханов! Должно быть, вы помните удивительную историю о превращении князя в скворца, лет десять назад облетевшую весь мир. Так что все стало ясно и просто, особенно после того, как я прочел вложенную в коробочку записку. А значилось в ней вот что: "Возвращаю этот пустячок, найденный мной на дне фонтана. Алойзи П."

Ну да! Разумеется! Отец неосмотрительно перевернул подосланную ему пуговицу и превратился в скворца. А потом вылетел в окно и нечаянно уронил ее в фонтан - потому и не смог вернуться в свой естественный облик. Матушка же пошла в лес на поиски отца и взяла с собой пылесос, чтобы защищать его от хищников. Она прекрасно помнила, что наш кот Иероним при виде пылесоса фыркал от ужаса и удирал на крышу.

Любимая матушка! Она всегда была отважной и неустрашимой женщиной. Например, во время грозы она вместо громоотвода всегда держала над головой отца шпильку от шляпки. А в гололед сыпала перед ним пшенную крупу, чтобы он не поскользнулся. К слову, ни на что другое эта каша и не годится, поскольку у нас ее никто не ест. Вот и теперь моя матушка пошла за отцом, вооружившись пылесосом. Правду сказать, в лесу в общем-то довольно трудно найти электрическую розетку, но я знал ее и был уверен, что она скорее сама превратится в аккумулятор, чем оставит отца в опасную минуту.

- В предыдущей посылке ваш батюшка получил точно такую же пуговицу, - сообщил Вероник. - А эта наверняка пара к ней. Надо проявлять осмотрительность. В пуговице может быть яд или динамит.

Говоря это, Вероник даже не подозревал, насколько он близок к истине - взглянув еще раз на листок, я увидел подпись "Алойзи П. ", и тут же в голове у меня прояснилось: Алойзи П. - это Алойзи Пузырь, удивительное творение пана Кляксы, искусственный механический человек, вышедший из-под контроля своего творца и ведущий себя совершенно непредсказуемо. А теперь он мстит мне и моей семье за то, что я его уже несколько раз разоблачал. Как известно, Алойзи Пузырь обладает поразительной способностью подделываться под других людей, и одному лишь мне под силу распознать его с первого же взгляда.

Вот и сейчас он явился под личиной почтальона. А раньше принес пуговицу от богдыханской шапки моему отцу и тем самым накликал его фатальное превращение в птицу. Сегодня же он решил подсунуть пуговицу мне, чтобы и со мной произошло то же самое.

Я выбежал на балкон и действительно в конце улицы увидел Алойзи, улепетывающего на велосипеде, сделанном - насколько мне удалось разглядеть - из очков моего отца.

- Пан Вероник! - крикнул я в отчаянии. - Надо что-то делать! У моего отца такая короткая память, что даже в своем натуральном облике он часто забывал, где живет, и матушке частенько приходилось высылать за ним нашего кота Иеронима. А теперь, когда в нем пробудились птичьи инстинкты, он уж наверняка не вернется.

- Может, снова послать за вашим батюшкой Иеронима? - неуверенно предложил привратник.

- Да вы что?! - обрушился я на старого привратника. - Кота послать за птицей? Нет, пан Вероник! Придется нам отправиться на поиски самим.

Вероник сочувственно усмехнулся и сказал:

- На свете живет 17583499537 птиц. На то, чтобы отыскать среди них вашего батюшку, потребуется 17537 лет. Многовато. Это отпадает.

С этими словами Вероник вышел на балкон, начал там задумчиво потихоньку ощипывать чучела пернатых и пускать перья по ветру.

Я с минуту раздумывал, не последовать ли примеру отца и не превратиться ли с помощью пуговицы в птицу? Это несомненно облегчило бы поиски родителей.

Однако я опасался, что могу стать, допустим, индюком или же петухом, а те, хоть и относятся к птичьему племени, но летать как следует не могут. Пользы от такого превращения ровным счетом никакой. Хуже того: я не был уверен, что потом сумею вернуться в свой нынешний облик. Оставаться же до конца дней своих посреди кур и индюшек мне казалось недостойным ученого, хоть я и занимался их наречиями.

Взвесив эти возможности, я запер пуговицу в ящике письменного стола, а ключ выбросил в окно, чтобы как-нибудь случайно, во сне, не влезть в ящик - ведь известно, что во сне помимо нашей юли вершатся самые неожиданные дела.

Тем временем Вероник успел ощипать большинство чучел, и над улицей взмыла туча разноцветных перышек. Люди высыпали на балконы, решив, что пошел пернатый дождь. Некоторые даже выставили ведра, чтобы набрать этих красочных атмосферных осадков для мытья головы.

- Пан Вероник! - крикнул я в сердцах. - Хватит уж вам! Вы ощипали всех любимых птиц моего отца, а сверх того сотворили такой дождь из перьев, что даже самый умный скворец тут заблудится. Тут уж не только мои родители, а вообще никто в городе не отыщет улицы Корсара Палемона!

Вероник покраснел и закусил губу, стараясь подавить икоту. Его лысую голову окружал венчик седых волос. Если бы он отпустил еще и бороду, то стал бы похож на Николу-Чудотворца. Одет он был в потрепанную безрукавку, синие холщовые брюки и старые армейские ботинки, зашнурованные телефонным проводом.

- Пан Вероник, - обреченно произнес я, - только один человек на свете мог бы мне помочь. Это профессор Амброжи Клякса.

- Так летите к нему! - воскликнул старый привратник и замахал руками.

- Увы! - вздохнув, ответил я. - Пан Клякса вчера отбыл в Адакотураду. Я должен немедленно отправляться в путь. Надо догнать пана Кляксу. Жаль Иероним куда-то запропастился, а то мог бы составить мне компанию. Горько путешествовать в одиночку.

- Вот еще! - заметил Вероник. - Много ли с кота корысти? Лучше уж собака или конь.

- Пан Вероник, - робко предложил я, - а может, вы?.. А?.. Проветрились бы на старости лет. У меня есть кое-какие сбережения, хватит и на двоих.

Глаза Вероника вспыхнули, но тут же погасли.

- У нас в роду с прадедовских времен одни привратники, - с достоинством заявил он. - Так что дом без присмотра я не оставлю.

- А может, вас кто-нибудь заменит?

- Меня?! Заменит?! - возмутился Вероник. - Послушайте, я в этой должности вот уже пятьдесят лет! Знаю в этом доме каждую лазейку! Каждую мышь! Каждую сороконожку! Меня - и заменить! Только подумать! Так... Так... Минуточку... Вот если бы пан Хризантемский согласился - только ему я могу доверять. Да! Это мысль! Пан Хризантемский!

Сказав это, Вероник многозначительно покачал большим пальцем правой руки и выскочил из квартиры.

Я понял, что наш почтенный, благородный привратник не покинет меня в беде. Я принес из чулана сундучок и начал собирать вещи, уложив в сундучок одно за другим: непромокаемый комбинезон, кое-что из белья, альпинистские ботинки, тропический шлем, ласты для подводного плавания, гарпун, самые необходимые инструменты, а еще глобус, компас, электрический фонарик, кусковой сахар и наконец - чучело сокола.

Едва я уложил вещи, как кто-то позвонил в дверь. Это был тот самый почтальон, который утром приносил посылку. Он вручил мне ключ с такими словами:

- Это ключ от вашего письменного стола, уважаемый! Он выпал из вашего окна на улицу.

Схватив почтальона за ворот, я крикнул:

- Это ты, Алойзи! Я тебя узнал! Сейчас я с тобой разделаюсь, негодяй!

Но не успел я договорить, как Алойзи рванулся, оставив у меня в руке воротник, и молниеносно съехал по перилам вниз.

- Руки коротки, пан Несогласка! - крикнул он, исчезая в красочной пернатой метели.

Тут же явился Вероник, услышавший вопли на лестнице. Его сопровождал пан Хризантемский.

- Порядок! - крикнул привратник. - Я еду с вами!

Пан Хризантемский уже переоделся в безрукавку Вероника, как видно, символизирующую полномочия привратника.

- В путь! - сдавленным голосом сказал я. - Но надо на каждом шагу остерегаться Алойзи Пузыря. Вы его еще не знаете. Но все-таки запомните это имя: Алойзи Пузырь!

- Алойзи Пузырь, - послушно повторил Вероник.

И вскоре мы уже шагали в сторону порта. Пан Хризантемский решил нас проводить и теперь толкал перед собой тележку с моим сундучком, рюкзаком Вероника, а также оба наших портфеля - ведь ни один приличный человек не сделает без портфеля ни шагу.

В порту стояло множество разнообразных кораблей, а их капитаны громко зазывали пассажиров:

- Сударь! Господа! Кому в Восточную Рододындию? Кому на Берег Охотничьей Колбасы? Сегодня последний рейс на Северную Канифолию!

- Кому в Западные Колготки? Прошу садиться!

- Через час отплываем на Южную Брынзу!

- Кому на Остров Излишков? Только у меня дешево и безопасно!

- Кто желает поохотиться на крокодилов? Есть еще одна каюта до Мыса Мозговой Косточки! Дешево и удобно! Детям за полцены!

Мы выбрали корабль, шедший на юго-восток, ведь именно в этом направлении летел пан Клякса, отправившийся в Адакотураду.

Наш корабль назывался "Акульим Плавником" и предназначался для перевозки грузов, но в трех его каютах могли разместиться еще и целых семь пассажиров. Капитан, хотя и был старым морским волком, об Адакотураде ничего не слышал. Впрочем, он и не мог ничего слышать, потому что был глух как пень.

Наша каюта оказалась уютной, хотя и тесной. Верный своему призванию привратника Вероник тут же принялся надраивать все металлические части, а заодно круглое стекло иллюминатора. В двух других каютах расположился розовод пан Левкойник со своими пятью дочерьми. Он отправился в путешествие вместе с ними, решив выдать их замуж за цветоводов разных стран. Пан Левкойник отличался редкой толщиной; его живот был так велик, что, усаживаясь за стол, он не мог дотянуться до тарелки и потому никогда не наедался досыта. Дочери пана Левкойника не блистали красотой, но их отец утверждал, что цветоводам красота жен и не требуется, поскольку ее достаточно у цветов.

Мы целые дни проводили на верхней палубе, наслаждаясь солнцем и прекрасной погодой. Море было спокойным, небо - безоблачным. Матросы или играли в кости, или спали в своих гамаках; бодрствовал лишь рулевой. Зато капитан, сидя на бухте канатов, разгадывал кроссворды, то и дело взывая к нам своим командирским голосом:

- Река из семи букв! Эй, вы!.. Индейский вождь, начинается на "М"!.. Город в Азии! - "о" в середке, "о" в конце!.. Эй!.. Используется для полетов, девять букв вниз! Эй!

Но наши ответы до него не долетали, потому что, как я уже говорил, был совершенно глух. Поэтому мы в конце концов организовали нечто вроде эстафеты, передавая записки из рук в руки, мы посылали капитану свои ответы в письменном виде.

Пан Левкойник засучил рукава, надел на голову голубой котелок, который должен был его защитить от солнца, и занялся разведением роз на борту судна. Хоть розовод и был очень толст, передвигался он легко, как мячик. Я даже сочинил о нем песенку, и все мы распевали ее хором:

Наш пан Левкойник

В котелке фасонит,

Розы он растит.

Наш пан Левкойник,

Точно мяч футбольный,

По небу летит.

Вам милый пан Левкойник

Подарит роз букет,

А сам он очень хочет

Объехать белый свет.

И в самом деле - уже через пару дней в расставленных вдоль бортов ящиках зацвели розы самых разных сортов. Дочери пана Левкойника то и дело поливали их специальной жидкостью, ускоряющей рост, благодаря которой они росли необыкновенно быстро.

Розы привлекали на корабль множество перелетных птиц. Зная несколько десятков птичьих наречий и диалектов, я постоянно вступал с ними в беседы, чтобы узнать об отце хоть что-нибудь. Один почтовый голубь пообещал кинуть клич среди всего птичьего народа, но все мои ожидания оказались напрасными.

А на третий день под вечер ко мне прибежал запыхавшийся Вероник.

- Есть! Есть! - закричал он еще издалека. - Пан Адам, пан Несогласка здесь!

Сердце у меня заколотилось, и я помчался в указанном направлении. На носу корабля действительно сидел говорящий скворец, но я тут же понял, что это не отец - ведь этот скворец изъяснялся по-французски, а отец терпеть не мог иностранных языков. Что ж, Вероник был прав: трудно найти среди миллиардов птиц нужную.

И все же в конце концов мне посчастливилось получить у одного колибри весьма ценную информацию. Оказалось, что он уже бывал в Адакотураде и мог нам показать дорогу туда. Я посвятил пана Левкойника в свою тайну и заодно поведал ему о цели путешествия. Посоветовавшись, мы решили совместными усилиями уговорить капитана изменить курс и заехать в Адакотураду. Я описал пану Левкойнику жителей этой страны в самых заманчивых красках и уверил его, что этот народ обожает цветы, как бы между прочим заметив:

- У адакотурадских цветоводов есть лишь одна слабость: охотнее всего они берут в жены иноземных девушек.

Это замечание подействовало на пана Левкойника, как удар тока. Он несколько раз подскочил на месте, надавил на украшавшую его нос бородавку, как на кнопку звонка, и с легкостью мячика поскакал к капитану.

Я уже говорил, что у пана Левкойника было пять не очень-то красивых дочерей. Хоть он и выращивал розы, имя Розы носила только старшая из них. Остальных же звали так: Георгина, Гортензия, Резеда и Пиония. Я проникся симпатией к этим девушкам и даже вскоре привык к их уродству. Скажу больше: с каждым днем они нравились мне все больше и больше, особенно Резеда.

Но главным образом мои мысли занимала судьба несчастных родителей. Я не покидал палубы, боясь потерять связь с колибри, который вызвался послужить нам проводником. Желая добиться его расположения, я напевал ему песенки дроздов, малиновок, зарянок и синиц, а один раз даже застрекотал, как крапивник. Именно тогда колибри проникся ко мне таким уважением, что готов был поверить в мою принадлежность к пернатому племени.

Однажды, когда я так щебетал, на палубе появился Вероник. От него попахивало асидолом и нашатырем, потому что из-за своей страсти к порядку он то и дело начищал корабельные поручни, а заодно и остальные металлические части. Подойдя ко мне, он таинственно сообщил:

- Порядок. Пан Левкойник уломал капитана. Плывем в Адакотураду.

И в тот же миг раздался трубный голос капитана:

- По местам стоять! Курс на юго-восток!

Я взглянул на клювик колибри и указал капитану точное направление.

- Полный вперед! - рявкнул капитан. - Пересечь Тропик Рака! Лево руля!

"Акулий Плавник" быстро помчался вперед, взрезая волны и распугивая дельфинов. Колибри то и дело улетал на разведку, потом возвращался на свое место, чтобы указывать дорогу своим тонким и острым клювиком, как стрелкой компаса. Тропическое солнце пекло немилосердно.

Через пять дней вдали показались туманные очертания берега.

Мы приближались к Адакотураде.

АДАКОТУРАДА

Вас, конечно, удивляет, что в предыдущей главе пан Клякса появился лишь на минутку, в самом начале, а потом надолго запропастился. И ваше недоумение вполне оправдано: правду говоря, будучи главным героем книги, пан Клякса не должен покидать ее страниц. Однако следует учитывать, что он отправился в весьма отдаленную Адакотураду - так что для встречи с ним нам пришлось отправиться в долгое путешествие.

Мы шли из порта всей компанией и встретили его совершенно случайно, когда пан Клякса на самокате выезжал из Заповедника Сломанных Часов. Чуть позже я к этому вернусь, а сейчас хочу рассказать вам об Адакотураде.

Адакотурада - одна из теплых стран, куда на время холодов улетают некоторые наши птицы. И я сразу подумал, что с наступлением зимы сюда, глядишь, прилетит и мой отец.

Адакотурадцы - красивый народ. Кожа у них светло-кофейная, волосы темные, а от остальных людей их отличает только наличие третьей ноги. Потому-то и передвигаются они с быстротой антилоп, но при этом на бегу одна нога всегда может отдохнуть. Так что сказандцев мы узнали без труда: хоть они и загорели дочерна, но отрастить третью ногу так и не сумели. Зато дети, рожденные от них адакотурадками, вместо третьей ноги имели третью руку, чем и отличались от туземцев.

Вы, конечно, помните, что несколько лет назад коварные волны подхватили мужественный экипаж корабля "Аполлинарий Ворчун" И унесли к берегам Адакотурады, где капитан Кватерно был провозглашен королем и стал править как Кватерностер I.

С того времени сказандцы так расплодились, что на каждом шагу попадались трехрукие мальчики и девочки. Произошло также слияние языка адакотурадского со сказандским, в результате чего образовался новый язык - сказакотский, весьма похожий на наш. Разница состоит лишь в том, что по-сказакотски вместо "у" говорят "ор", а вместо "о" говорят "ур".

Так что "ухо" по-сказакотски звучит "орхур", а "нога" - "нурга". Слово "коллега" произносится как "курллега", "бутылка" как "бортылка", а "курица" как "коррица".

Мне, знающему куда более трудные языки и говоры животных, говорить по-сказакотски - сущий пустяк, то есть порстяк.

Строили Адакотураду по спирали, вот главная улица и вилась улиткой от порта до самок центра города, где после захвата власти над туземцами сказандцы воздвигли памятник в честь Великого Сказителя Аполлинария Ворчуна. По-сказакотски его называли Апурллинарием Вурчорном. Впрочем, адакотурадцы сразу же приняли сказандцев довольно сердечно, охотно признали превосходство их сказок над своими и, отдали им в жены своих дочерей и зажили душа в душу под чутким руководством Кватерностера I, оказавшегося владыкой мудрым и притом необыкновенно милостивым.

Однако вернемся к пану Кляксе. Наша встреча прошла весьма оригинально: увидев меня, он не выказал ни малейшего удивления, лишь невозмутимо спросил:

- Ты уже обедал?

- Пан профессор, - ответил я, - но ведь мы едва-едва успели высадиться в Адакотураде.

- Как это? - возмутился пан Клякса. - Всего час назад ты играл со мной в "три бельчонка" и выиграл самопевчую пуговицу!

- Я? - недоумевая, воскликнул я. - Пан профессор, это недоразумение!

- Вы, наверно, шутите, - вставил Вероник.

Пан Клякса многозначительно встал на одну ногу, а дочери пана Левкойника окружили его и стали с интересом наблюдать за поведением его бороды.

- Постой... постой... - пробормотал пан Клякса. - А может, это был твой двойник? Ну да, теперь я начинаю понимать...

- Алойзи Пузырь! - поразился я.

- Да, Адась, Алойзи Пузырь. Вот уже несколько дней, как он прикидывается тобой, а я и не узнал. Вот негодник!

Пан Левкойник, которого я посвятил во все свои дела, подошел к пану Кляксе и, столкнувшись своим животом с профессорским, сказал:

- Мы с ним справимся. У меня есть заграничная жидкость от насекомых. Безотказное средство.

- Алойзи Пузырь - не насекомое, милостивый государь! Не насекомое! Да будет вам известно, пан... пан...

-Анемон Левкойник, - поспешил представиться розовод. - А это мои дочери: Роза, Георгина, Гортензия, Резеда и Пиония. Все на выданье.

- Забавно... - насмешливо улыбнулся великий ученый. - Настоящий ботанический сад.

- Пан профессор, вы, должно быть, забыли, но мы встречались уже не однажды, - робко заметил пан Левкойник.

- Я? Забыл? - возмутился ученый муж. - Может, вы и видели меня во сне, а люди разумные снам не верят. Так что не будем об этом больше.

Тут вмешался старый привратник:

- Пан профессор, я тоже хотел бы выразить вам свое почтение. Меня зовут Вероником Чистюлей, улица Корсара Палемона, семь, вход со двора, дипломированный привратник, династия пошла с прадедов.

- Фью-фью! - присвистнул пан Клякса. - Такие люди мне нужны. Только достало бы вам силенок.

- Уважаемый профессор, мне всего лишь семьдесят лет! - сказал Вероник. - В прошлом году на соревнованиях по прыжкам с шестом я занял первое место, победив Пескарика, Фойдру и Укротителюка. Могу даже, простите, и марафон пробежать.

С этими словами он схватил пана Кляксу поперек талии и трижды подбросил его в воздух.

- Гип-гип-ура! Гип-гип-ура! - стройным хором кричало семейство пана Левкойника.

После такого обмена любезностями мы вместе двинулись во дворец, дабы представиться королю Кватерностеру I.

На улицах царило всеобщее оживление: праздновалась очередная годовщина высадки сказандцев, и девушки приносили отовсюду к памятнику Аполлинария Ворчуна охапки цветов. Мы последовали за толпой в сторону площади Адакотурадско-Сказандской Дружбы, а сокращенно площади А-С.

Весьма озабоченный пан Клякса шагал, задумчиво теребя бороду.

Вдруг он остановился, накрутил ус на палец и воскликнул с видом победителя:

- Эврика! Нашел! В Адакотураде проживает тринадцать сказандцев, включая короля Кватерностера. Нас здесь четверо. Плюс еще дочери пана Левкойника - всего двадцать две персоны отряда двуногих. Необходимо составить подробный перечень. Кто не войдет в это число, оказавшись вне списка, и будет признан Алойзи Пузырем. Узнаем его по ногам. Вот мой план, милостивые господа.

Слова пана Кляксы вызвали всеобщий восторг, а Вероник еще раз подбросил его в воздух. В тот самый момент мы были уже у дворцовых ворот.

О да! Пан Клякса действительно гений!

Мы уже входили во дворец и стража сделала "На-краул!", как вдруг подлетел мой знакомый колибри и, усевшись на плечо, признался, что очень ко мне привязался и хочет остаться со мной до самых осенних дождей. Он изъяснялся на диалекте три-три, употребляемом южноафриканскими птицами, поэтому я для простоты стал называть его Три-Три. Даже пан Клякса признал, что имя выбрано весьма удачно.

Королевский дворец был выстроен из больших раковин, подобранных так по-мастерски, что стоило войти в тронный зал, как их шум складывался в мелодию государственного гимна Адакотурады. А поскольку раковины были нанизаны на вращавшиеся вокруг своей оси длинные стальные стержни, то придворный музыкант, поворачивая их так и эдак, мог соответственно обстоятельствам менять мелодию и исполнять тот или иной адакотурадский марш.

Под звуки государственного гимна мы приблизились к королевскому трону, имевшему вид фрегата со всеми парусами, со штурвалом и капитанским мостиком. С этого мостика король зачитывал свои обращения к народу. Не следует забывать, что Кватерностер I был старым моряком и когда-то даже прославился под именем капитана Кватерно.

- Приветствую тебя, король! - почтительно произнес пан Клякса. - Позволь представить тебе моих друзей: пан Левкойчик...

- Левкойник, - поправил розовод.

- Да, да... Прошу прощения... Пан Левкойник... А это его цветник, то есть пять дочерей... А это пан Вареник...

- Вероник, пан профессор, - перебил его старый привратник.

- Извини, дорогой друг, но я не придаю значения именам, - сообщил пан Клякса. - Важен не человек, а его дело. Об Амброжи Кляксе мир может и забыть, но его творение, Алойзи Пузырь, войдет в историю как войдут в историю деяния мужественных сказандских мореплавателей с королем Кватерностером I во главе. Да здравствует король!

- Да здравствует! - подхватили мы хором, а раковины повторили наши голоса многократным эхом. Придворные при том ударили часами об пол, и раздался такой грохот, что Три-Три в страхе вылетел за окно.

- Я еще не закончил! - воскликнул пан Клякса, призывая адакотурадцев к тишине. - А это мой собственный ученик Адам Несогласка, о котором я уже тебе говорил, король.

Все это время монарх был занят лихорадочными поисками своих очков, без которых не видел ничего. Вполне понятно, что найти очки король никак не мог, потому что без них не мог их разглядеть.

Ситуация становилась все более неловкой. Всем было ясно, что поглощенный поисками король не слушал великого ученого. Однако никто из придворных не спешил помочь своему монарху - они в это время были заняты лишь собственными часами.

Пан Клякса прервал свою речь, а Роза и Георгина захихикали, а это могло оскорбить короля. К счастью, пан Левкойник увидел торчащие из монаршьего сапога очки, с легкостью мячика подскочил к королю и учтивым жестом подал их Кватерностеру I. Все облегченно вздохнули.

Тогда король поднялся на капитанский мостик и обратился к нам по-сказакотски с такой речью:

- Прекрасные дамы, пан профессор, господа! - так она звучала в переводе на наш язык. Надо полагать, выражение "прекрасные дамы" король заготовил заранее, до того как нашел очки, и потому не успел разглядеть дочерей пана Левкойника.

- Можете чувствовать себя на адакотурадской земле как дома, продолжал Кватерностер I. - Наш народ занимается разведением кур. Ежегодно мы вывозим за границу пятьдесят миллионов яиц и на полученную валюту закупаем до ста тысяч часов. Как вы уже имели возможность заметить, мои верные подданные в соответствии с вековечной традицией ударяют часами оземь. Увы, это не приносит механизму ничего хорошего. Именно поэтому адакотурадцы все свободное время уделяют разборке своих часов, но собрать их вновь не удавалось еще никому. К чему это ведет, вы увидите, посетив знаменитый Заповедник Сломанных Часов, главную достопримечательность нашего края...

В подтверждение слов монарха все находившиеся в зале адакотурадцы дважды ударили часами о паркет.

Пан Клякса однажды уже выслушал королевскую речь и потому, прервав монарха, поспешно предложил:

- Позволь мне, светлейший, взять на себя удовольствие ознакомить моих друзей с обычаями этого края. Что же до нас, то мы желаем лишь одного: встретить у тебя при дворе всех сказандцев, поселившимися в Адакотураде. Нам необходимо решить с ними один чрезвычайно важный вопрос.

- Прекрасно! - воскликнул Кватерностер I, обрадованный, что может прервать свою речь: как известно, истинные моряки не любят болтать попусту. - Приглашаю вас на вечерний прием, куртурый сурстурится сегурдня пур слорчаю нациурнальнургур праздника.

И король живо соскочил с капитанского мостика по случаю окончания официальной части, а министр двора приказал убрать паруса и спустить флаг.

Кватерностер I был статным и крепким мужчиной в расцвете лет с рыжеватой бородкой клинышком. По адакотурадскому обычаю он был обнажен до пояса, а на груди и на плечах у него было вытатуировано изображение победного морского боя, в котором он якобы участвовал и даже пал смертью храбрых, что было чистейшим вымыслом.

- Итак, дур встречи вечерурм, - любезно произнес монарх и, обмахиваясь пальмовой веткой, покинул тронный зал.

- Адась, - шепнул мне на ухо пан Клякса, - все сказандцы как бывшие моряки имеют татуировки. Это нам поможет узнать Алойзи. Будь внимателен!

Впереди у нас был еще целый день, и мы отправились осматривать город.

Адакотурадки нам показались весьма симпатичными. Как сообщил пан Клякса, они умывались соком фруктов гунго, содержащим способствующие красоте вещества. Из-за тропического зноя местные жители ходят по пояс голыми и, не имея куда цеплять ордена, рисуют их прямо на груди. А наград в Адакотураде огромное множество. Особенно почетным считается Орден Большой Курицы, далее следует Крест Сказакотского Сосуществования, за ним - Орден Поющей Раковины, которым отмечаются особо выдающиеся музыканты; Орден Третьей Ноги присваивают за забитый гол; Крест Третьей Руки - за самую вкусную яичницу. Кроме того, имеются медали "За Ловлю Комаров", "За Езду на Самокате", "За Пускание Пузырей" и множество других.

Вероник заглядывал во все подворотни и тут же давал привратникам ценные советы и указания и даже показательные уроки подметания. Пан же Левкойник расспрашивал прохожих о местных цветоводах, огородниках и садовниках и записывал их адреса. Пан Клякса был погружен в раздумья, так что мои попытки затеять разговор о своих семейных проблемах ни к чему бы не привели. Так что я отложил беседу с ним до лучших времен, помогая до поры до времени дочерям Левкойника срывать плоды гунго: девушки выжимали из них сок и натирали им лица.

Адакотурадцы охотно вступали с нами в беседы, добродушно улыбались, а один юноша, по имени Зызик, даже взялся быть нашим проводником. У него было три руки, и мы догадались, что он сын сказандца.

Зызик подтвердил, что в Адакотураде поселились двенадцать сказандцев, не считая короля, и что шестеро из них стали министрами.

- Все ли сказандцы украшены татуировкой? - как бы между прочим поинтересовался пан Клякса.

- Все, кроме одного, - ответил юноша.

- Это он! - шепнул мне пан Клякса. - Но в таком случае их должно быть на одного больше. Вечером проверим. Я на тебя рассчитываю!

- Остальные, - продолжал юноша, - тоже занимают высокие государственные посты. Например, мой отец стал Управляющим Королевскими Садами и имеет в подчинении пятьдесят ученых садовников.

- Слышите, дочки? - воскликнул пан Левкойник. - Пятьдесят садовников! Это нам подходит! Да здравствует Адакотурада!

Прохожие удивленно на него оглянулись, а Резеда неуверенно произнесла:

- Ты забываешь, папа, что они о трех ногах. За такими мужьями нам не угнаться!

- Действительно, - вздохнула Георгина, - такого спринтера догнать очень трудно. Вполне может сбежать.

Бедная Георгина! Она знала, что на свою красоту ей рассчитывать не приходится! Мы все разом сочувственно на нее поглядели и - о чудо! - не поверили своим глазам. Сок плодов гунго явно начал действовать! Не только Георгина, но и остальные дочери пана Левкойника совершенно преобразились. Собственно говоря, овал лица, форма носа, рты и глаза остались прежними - исчезли лишь уродливые черты. Перед нами стояли пять красивых и удивительно обаятельных девушек.

Пан Левкойник трижды нажал на свою бородавку, желая удостовериться, что не спит. Вероник смотрел на Пионию с нескрываемым восторгом, словно напрочь позабыл о покойной жене и о своих семидесяти годах. И только пан Клякса рассудительно сказал:

- Однако же смотрите, мои милые, не переусердствуйте с красотой. Жена не должна быть слишком красивой.

Он собирался добавить еще что-то, но в бороде у него запуталась и стала жалобно чирикать какая-то птичка. Я начал осторожно разгребать шелковистые гущи знаменитой автоматической бороды. В результате мучительных усилий мне удалось с помощью Гортензии освободить несчастную птаху. Разумеется, это оказался Три-Три. Устроившись у меня на плече, он принялся весело насвистывать, и мы дружно зашагали вслед за Зызиком.

Как я уже упоминал, главная улица шла по спирали от площади А-С к порту. Ее пересекало множество переулков и улочек. Красочные четырехэтажные домики утопали в цветах. Пан Левкойник со знанием дела произносил их латинские названия, но нас больше восхищали их запахи и краски.

- Papawer orientale! - восклицал розовод. - Какой великолепный экземпляр! А это Rosa multiflora! Моя специальность. Вы только поглядите, пан профессор, это Dracaena fragrans! Поливать ее следует умеренно, зато спрыскивать - часто.

Однако его никто не слушал: мы устали, нас мучили жажда и голод, поэтому мы зашли в первый же попавшийся пункт проката, взяли по адакотурадскому обычаю по самокату с моторчиком и поехали по одной из боковых улочек в сторону пригородных куполообразных строений.

Это были куриные фермы, гордость Адакотурады. Они располагались вокруг города, занимая огромные площади и оглашаясь не смолкавшим ни на минуту петушиным пением. Среди кур сновали трехногие и трехрукие фигуры адакотурадцев, подбиравших яйца. Эти куры относятся к особому, неразговорчивому племени. Их речь крайне примитивна, сводясь по сути всего лишь к трем понятиям. Первое гласит "хочу есть и пить", второе - "сейчас снесу яйцо" и, наконец, третье - "не пудри мне мозги". В отличие от них петухи обладают значительно более широким кругом интересов - удачно предсказывают погоду, сообщают время и, сверх того, умеют петь на разные голоса военные марши. Это умение тем более удивительно, что в Адакотураде нет ни армии, ни военного оркестра.

Об этом нам рассказал - уже в другой раз - министров Мира, веселый и толстый Трубатрон. Так вот, адакотурадцы не имеют собственной армии, поскольку, следуя примеру своих легендарных предков, предпочитают просто удирать от врага, а не гибнуть, защищая своих кур. Именно для этого - при помощи соответствующих операций и инъекций - они и отрастили себе третью, скоростную, ногу.

Вероник, чей прадед служил в знаменитой бригаде репеллентов и погиб под Белой Мушкой в борьбе за освобождение зеленокожих цитрусов, сказал с отвращением:

- Лучше не иметь ни одной ноги, но идти вперед, чем драпать на трех.

Это замечание не имело никакого смысла, поскольку Адакотурада вообще не значится ни на одной карте мира. Потому-то у ней нет врагов, а значит - армия не нужна ни для наступления, ни для отступления. Министр же Мира проводит ежегодные петушиные бои, организует лагеря совершенствования бойцовых петухов и награждает владельца петуха-победителя Переходящим Кубком-рюмкой для Яиц. Обладатель этой награды -имеет право в течение одного года каждое воскресенье съедать по одному яйцу. Это действительно большая награда, ведь остальные жители Адакотурады лишены этого лакомства. Все яйца продаются только за границу, а для их транспортировки служат специальные яйцевозы и корабли-подушечники. Плавают они под чужими флагами, чтобы соседние государства не могли понять, где находится Адакотурада.

Адакотурадские яйца отличаются от наших тем, что своими цветами не уступают нашим пасхальным крашенкам.

Когда мы оказались на территории фермы, нашему взору открылась впечатляющая картина. По огромным полям бродили тысячи кур, а на верандах куполообразных домов красовались посаженные на тонкие цепочки петухи в ошейниках. На восходе и закате солнца их спускали с цепочек на свидание с родными. Именно тогда они пели Марш Оловянных Солдатиков и тем самым задавали стране ритм жизни, а часы, как известно, служили адакотурадцам совершенно для других надобностей.

Куда ни кинь взор - огромные пространства были сплошь усеяны разноцветными яйцами, привлекавшими своей пестротой тучи бабочек и птиц. Три-Три порхал и парил над ними, не помня себя от радости, то и дело докладывая мне о свежеснесенных яйцах. Однако он никак не мог справиться с числами, захлебываясь от восторга собственным щебетом, и отстукивал счет клювом на моем носу, что не доставляло мне никакого удовольствия. В конце концов я дал ему такого щелчка, что он оставил меня в покое.

Пан Клякса посвятил нас в славные многовековые деяния куриного яйца и поведал такую историю:

- В стране Кукарекни в третьем веке до нашей эры король Шлепанец Кривоногий потребовал от кур, чтобы они несли яйца с плоским донцем, так как в те далекие времена рюмок для яиц еще не было. Куры взбунтовались и вместо цыплят высидели из яиц саранчу, которая с тех пор безжалостно опустошала страну.

Кукарекцы решили искать убежища в Кудахтии. Но пробираясь сквозь топи и болота, они подверглись нападению пиявок. Уцелело только семеро кукарекцев. Долгие месяцы они блуждали в неведомых землях и в конце концов добрались до страны, где жили совершенно другие куры. Здесь они осели и таким образом стали основателями Адакотурады. Так гласит предание.

- Любопытно! - заметил Вероник. - Гуси спасли Рим, а куры способствовали падению Кукарекии. Теперь понятно, почему я всегда какой-то там вареной курятине предпочитал жареного гуся.

- Запоминайте, девочки! - обратился пан Левкойник к дочерям. Мужья любят жареную гусятину. Это очень важный момент в супружеской жизни.

Пан Клякса облизнулся и воскликнул:

- Перестаньте! Я голоден, а вы своими разговорами лишь разжигаете аппетит! Зызик, ты не мог сообразить, что нам пора перекусить?

Зызик, одной рукой державший под локоть Резеду, а другой Георгину, третьей рукой хлопнул себя по лбу и стыдливо сказал:

- Орважаемые чоржестранцы, пруршор прурщения! Сейчас бордет пурлдник! - и повел нас к большому круглому дому, откуда вышел элегантный седовласый адакотурадец.

- Сей нежданный визит - великая честь для меня, - сказал он, топчась вокруг нас на своих трех ногах. - Чужестранцы - большая редкость в нашей стране. Адакотурады нет на картах мира, и это спасло нас от нашествия колонизаторов. Однако не думаю, чтобы кто-либо обиделся на мои слова, ведь - насколько мне известно - передо мной не политик, а знаменитый ученый? Не так ли?

Пан Клякса встал на одну ногу, расчесал бороду пятерней правой руки и торжественно провозгласил:

- Я - Амброжи Клякса, доктор всеведения, магистр вымышленных проблем, основатель и профессор Академии моего имени, а также ассистент славного доктора Пай Хи-Во. Теперь все. Хотелось бы знать, с кем имею честь?

- О, я - всего лишь министрон Куроводства в правительстве Его Королевского Величества, - скромно ответил седовласый адакотурадец. - Меня зовут Парамонтроном. Окончание "трон" указывает на то, что я являюсь членом правительства, то есть - опорой трона. Следует считать его должностным атрибутом.

- Меня зовут Анемоном Левкойником, - с достоинством представился розовод. - А это мои дочери.

Парамонтрон подпрыгнул на одной из трех своих ног и учтиво поклонился девушкам.

- А я - Вероник Чистюля... - начал было старый привратник, но пан Клякса его перебил:

- Хватит, хватит, пан Вареник, нет у нас времени на все эти церемонии.

- Рад вас приветствовать, господа, - продолжал министрон. - Вы находитесь в Институте Яичницы. Коллектив моих ученых поваров разработал сто шестнадцать способов приготовления этого блюда. Разрешите пригласить вас на полдник в дегустационную.

- Наконец-то нам дадут поесть! - воскликнул пан Левкойник. - Я просто умираю с голоду!

Парамонтрон понимающе улыбнулся и ввел нас в зал, посреди которого стояла огромная сковорода.

- Это сковорода-гигант, - сказал министров, - С гордостью сообщаю, что перед вами - самая большая сковорода в мире. На ней можно зажарить яичницу из двух тысяч яиц сразу.

На ее дне вы видите несколько десятков углублений. Они позволяют готовить яичницы по сотне рецептов одновременно.

- Ну надо же! - воскликнул пораженный Вероник. - Это величайшее достижение адакотурадской науки и техники!

- Коллеги, - обратился министрон Парамонтрон к своим помощникам в белых тужурках, - зажарьте, пожалуйста, для наших гостей яичницу по рецепту No 76.

Молодые адакотурадцы, большинство из которых были трехрукими, включили плиту в сеть и, с проворством жонглеров подбрасывая в воздух несколько десятков разноцветных яиц одновременно, начали разбивать их прямо на лету, по-обезьяньи ловко отбрасывая скорлупки в сторону. А на сковороде уже шипело масло, вращались автоматические мешалки, а из помещавшихся под потолком щепоткомеров сыпалась соль. Через пять минут мы сели за столики, чтобы отведать яичницы нескольких видов - с помидорами, со сладким перцем, с зеленым луком и с колбасой, запивая их душистым соком гунго.

Пану Левкойнику, как всегда, мешал живот. Но добрая Гортензия держала тарелку у самого его подбородка, и на этот раз изголодавшийся розовод смог наесться досыта.

Поблагодарив министрона за роскошный полдник, мы поспешили в город, поскольку уже начинало смеркаться. В это самое время спущенные с цепочек петухи запели Марш Оловянных Солдатиков. Попрощавшись с любезным хозяином, мы завели самокаты и покинули куриную ферму.

- Мы еще успеем посетить Заповедник Сломанных Часов, - сказал Зызик.

Но тут взял слово пан Левкойник:

- Простите... Ну что нам за дело до сломанных часов? Лично для меня и моих дочерей куда важнее королевский сад.

- А особенно королевские садовники, - буркнул Вероник.

- Понимаю, - смутился Зызик. - Однако я хотел бы предупредить отца о визите.

- Пан Анемон, - со своей обычной рассудительностью вмешался Вероник, - цветами любуются днем, а не вечером, а уж садовниками и подавно. Ночью все кошки серы!

- Прошу прощения, - сказал уже я. - Мы совсем забыли о своем багаже. Надо забрать его из порта. Пан Вероник, займитесь-ка этим.

- Багаж - моя специальность, - с готовностью ответил старый привратник, уже не раз вносивший и выносивший чемоданы моих родителей. - Только не знаю, куда его доставить. Простите, но у нас нет в Адакотураде никакого адреса...

- Я живу во дворце министрона Лимпотрона, - сказал пан Клякса. - Там хватит места всем. Мой старый друг Лимпо, бывший во время экспедиции на плотах рулевым, стал здесь министроном Погоды и Четырех Ветров. Он очень гостеприимный человек, только чуток легкомысленный. Ему кажется, что он умеет предсказывать погоду, хотя всем известно, что за него это делают местные петухи.

- Я вас провожу. Я знаю, где находится этот дворец, - предложил Зызик, и они вместе с Вероником помчались на самокатах в порт.

Разумеется, вы заметили, что в Адакотураде не видно ни вьючных животных, ни общественного транспорта. Все передвигаются пешком либо на одно- или двухколесных самокатах. Лишь у сановников высокого ранга имеются четырехколесные самокаты, немного смахивающие на железнодорожные дрезины. Впрочем, я уже говорил, что трехногие адакотурадцы и пешком одолевают пространства со скоростью антилоп. А Кватерностер I во время служебных поездок пользуется фрегатами на колесиках, приводимыми в движение либо ветром, либо буксируемыми придворными самокатчиками.

Однако возвратимся к нашим делам, ведь мы под предводительством пана Кляксы как раз вошли на территорию Заповедника Сломанных Часов. Он служит одновременно государственным музеем, историческим памятником и парком культуры.

Заповедник окружен стеной, сложенной из циферблатов со светящимися цифрами. Они испускали приятный зеленоватый свет, и, хотя уже стемнело, в Заповеднике было от них светло, как в полнолуние.

Вдоль дорожек, выложенных металлическими штифтиками, возносились пирамиды из различных деталей часовых механизмов.

По четырем углам Заповедника, возвышаясь над остальными, виднелись пирамиды аккуратно уложенных никелированных, вороненых, серебряных и золотых корпусов.

Одна пирамида состояла только из маятников, другая - из пружинок, а следующая - из шестеренок. Рядом поблескивали озаренные зеленоватым светом стопки часовых стеклышек. Между ними виднелись призмы из часовых стрелок, причем секундные стрелки были собраны так, что напоминали собой какие-то колючие растения типа чертополоха.

Центральная пирамида сложена из рубинов, применяющихся в часах вместо подшипников. На вершине пирамиды установлен портрет Кватерностера I, виртуозно собранный из заводных головок и инкрустированный шляпками стальных винтиков. Портрет неустанно вращается вокруг оси, что позволяет любоваться добрым ликом монарха с любой стороны.

По Заповеднику сновало несколько десятков смотрителей, метлами из петушиных перьев на длинных рукоятках они обметали пыль с блестящих пирамид, но особенно старательно - с королевского портрета. Возле кучи рубинов дежурил специальный чиновник с бронированным сейфом, куда убирали на ночь драгоценные камни, а двое учетчиков пересчитывали их и делали запись в гроссбухе.

На дорожках заповедника толпились многочисленные школьные экскурсии - ведь всем на свете детям страшно интересно, что у часов внутри.

Пан Клякса, умеющий безошибочно формулировать золотые мысли, воскликнул:

- У людей, как и у часов, самое ценное находится внутри! Сказав это, он встал на одну ногу, задумался на несколько секунд и произнес с неподдельным восторгом:

- Взгляните! Разве это зрелище не прекраснее всех часов вместе взятых? Разве не справедливо, что блестящие колесики, пружинки и маятники, обычно заточенные внутри часов, очутились на свободе? Чтобы полюбоваться жемчужиной, надо извлечь ее из раковины. Так и с часами. Если хочешь увидеть красоту их механизмов, выпотроши их! А чтобы знать время, достаточно и петуха! Впрочем, настоящий мудрец чувствует время сердцем и в часах не нуждается. Например, я знаю, что наступил вечер и что пора идти к королю на прием. Вперед, дамы и господа!

В тот же миг разнесся удар гонга, означающий, что пора уходить из Заповедника. Привратник тоже приглашал посетителей к выходу. Однако за воротами нас ожидал неприятный сюрприз. Когда мы встали на самокаты, все они оказались без колес! Только тогда я вспомнил, что один из смотрителей показался мне подозрительно знакомым.

- Пан профессор! - воскликнул я. - Это дело рук Алойзи! Я видел его! Это наверняка он!

Издалека до нас долетел характерный смех. Теперь не оставалось никаких сомнений.

- Негодник! - вздохнул пан Клякса. - Делать нечего, пойдем пешком. Надо спешить - путь неблизок, а у нас нет быстрых адакотурадских ног.

И тут из темноты вынырнул запыхавшийся пан Левкойник.

- Резеды нет! Пропала Резеда! - испуганно кричал он. - Гортензия здесь... Георгина тоже... Пиония... Роза... Все на месте! Только Резеды нет! Мы все обыскали... Все время была с нами... Доченька моя! Дитятко! Моя Резеда! О, я несчастный! Пан профессор, что с ней случилось?

- Сохраняйте достойное звания розовода спокойствие! - призвал его пан Клякса. - Все вижу, все слышу, пребываю начеку. Моя борода тоже начеку. Вашу Резеду похитили. Да! Ее украл сделанный мной механический человек по имени Алойзи Пузырь. Это его делишки.

И пока пан Левкойник продолжал издавать крики отчаяния, пан Клякса встал на одну ногу, раскинул бороду и погрузился в мысли глубоко как никогда.

ИСТОРИЯ АНЕМОНА ЛЕВКОЙНИКА

Не будем мешать пану Кляксе. Пусть он себе сосредоточенно размышляет в одиночестве. Я же воспользуюсь случаем и расскажу тем временем о семействе Левкойников. Вначале мне казалось, что можно обойтись и без этого, но теперь, когда пропала Резеда, я просто обязан сообщить вам некоторые сведения об этой необычайной семье.

По дороге в Адакотураду мы с паном Левкойником не раз сиживали вечерами на корме "Акульего Плавника", наслаждаясь прохладным ветерком, таким приятным после дневного зноя. Когда остальные пассажиры спускались в каюты, мы вдвоем, устроившись на бухтах морских канатов, заводили длинные беседы, частенько затягивавшиеся за полночь.

Именно тогда рассказал я пану Левкойнику о пане Кляксе, об Алойзи и о том, что произошло с моими родителями.

Пан Левкойник в свою очередь посвятил меня во все дела своего семейства. Ничто так не сближает, как доверенные друг другу секреты. Поэтому очень скоро между нами завязалась дружба, и мы обо всем говорили вполне откровенно.

И вот что поведал мне розовод. Этот рассказ я запомнил очень хорошо.

"Зовут меня Анемоном Левкойником. Родителей я потерял еще в раннем детстве. Воспитывал меня дед, знаменитый специалист по выращиванию кактусов. С первых лет я интересовался ботаникой, собирал травы и цветы, заучивал их латинские названия. В возрасте семи лет я составил рифмованный словарь компасных растений, то есть таких, которые указывают стороны света. Я с удовольствием работал в саду и в теплицах деда и даже помог ему вывести кактус, который на закате свистит, как черный дрозд.

Со временем я приобрел столь обширные знания, что смог самостоятельно провести ряд любопытных опытов по скрещиванию цветов с насекомыми и птицами. Кроме того, я начал применять различные вещества, придававшие цветам особые свойства. Я вывел съедобный анемон со вкусом халвы, а также астры, летавшие подобно бабочкам. Не стану утомлять вас рассказами о менее значительных достижениях и перейду прямо к делу, определившему все мое дальнейшее существование.

Однажды, когда мне было девятнадцать лет, после многочисленных неудач я все-таки сумел довести до победного конца один из самых трудных замыслов. Посредством особой энергии, в свое время открытой профессором Кляксой и повсеместно известной под названием кляксической, мне удалось вырастить совершенно новый сорт левкоя, обладавший неведомыми доселе свойствами..."

В этот миг раздался зычный голос капитана "Акульего Плавника", разгадывавшего очередной кроссворд:

- Растение из четырех букв! "Ю" в середине, эй?!

- Плющ, - крикнул пан Левкойник и продолжил свою повесть:

"Этот цветок, выращенный мной с таким трудом, называется Левкоем путеводным. Достаточно понюхать его, чтобы впасть в сон-путешествие и перенестись в чужие края как наяву. Погруженный в такой сон человек навещает неведомые города, и все, что он видит и слышит, вполне соответствует действительности и остается в его памяти на всю жизнь.

Я первый, кому удалось осуществить этот смелый замысел. Решив никого не допускать к своей тайне, я спрятал чудесный цветок в самой гуще сада, куда еще никогда не ступала нога человека. И каждую ночь, тайком выйдя из дома, я нюхал свой левкой, погружался в сон и отправлялся в дальние странствия; а когда утром проверял по географическим атласам и учебникам маршруты своих снов, то все до йоты совпадало с действительностью.

Таким образом я смог посетить множество интересных стран, в том числе Палемонию, Абецию, Вермишелию, Грамматические острова, Патентонию и Невзаправдию. Сон-путешествие обычно заканчивался на рассвете, и я незаметно возвращался через окно в свою комнату, пока дедушка не заметил моего отсутствия. Он лишь недоумевал, отчего это от меня вечно пахнет левкоями и потому частенько говаривал:

- В человеке обязательно есть что-то от его имени.

Однажды, понюхав свой левкой, я снова погрузился в сон и перенесся в страну, которой потом не обнаружил ни на одном глобусе и ни в одной энциклопедии. Это был небольшой остров, затерявшийся среди океана. Назывался он островом Двойников. Расскажу о нем только самое главное.

Общеизвестно, что есть страны, в которых одновременно живет несколько, а то и несколько десятков, разных племен, разговаривающих каждое на отдельном языке.

Но на острове Двойников это выходило за всякие рамки: каждый его житель говорил на своем собственном языке. На острове жило двадцать семь тысяч человек, так что нетрудно сосчитать, сколько там было языков. Поэтому люди могли понимать друг друга только благодаря общим гласным, а переписывались при помощи азбуки Морзе, которую, как и у нас, знали даже дети.

Как можно догадаться по названию острова, там жили одни двойники. Это были вторые экземпляры различных знаменитостей, созданные, вероятно, на тот случай, когда кому-нибудь из них одна жизнь покажется слишком короткой.

Двойников избирали жеребьевкой из числа выдающихся ученых, изобретателей, художников и путешественников. Я высмотрел среди них и двойника пана Кляксы, а также копии других известных деятелей.

Должен признаться, что был приятно удивлен, когда осматривая остров, возле одного дома я увидел человека, с которым мы были похожи, как два маковых зернышка. А удивился я потому, что был пока малоизвестным молодым цветоводом и не думал, что слава моя долетела в столь дальние края.

Мой двойник пригласил меня к себе в гости. Как вы уже догадались, мы говорили с ним на одном языке, и я без труда узнал, что имею дело с человеком, выращивающим те же цветы, что и я, и что самое значительное его достижение - ни много ни мало, Левкой путеводный! Кроме того, в силу исключительного стечения обстоятельств этот цветовод тоже звался Анемоном Левкойником. Тут уж я окончательно уверился, что встретил собственного двойника, что на этом острове было делом вполне естественным.

Сходство наше было просто потрясающим. Глядя на второго Левкойника, я был убежден, что разглядываю себя в зеркале: на носу у него была точно такая же бородавка, во рту - золотой зуб с правой стороны, и даже галстук у него на шее был копией моего - в мелкий горошек. Чтобы не путаться, мы договорились, что он станет зачесываться назад, а я - на пробор. Кроме того, я решил называть его Анемоном-Зеркальцем, чтобы показать, кто из нас тут двойник.

Мы сразу же полюбили друг друга как братья, и каждый без труда отгадывал даже самые сокровенные мысли другого.

Но между нами было и одно отличие - у Анемона-Зеркальца имелась сестра.

Я готов был поклясться, что на всем белом свете нет другой такой красавицы, и потому не верил, что она может быть чьим-нибудь двойником. Кожа ее была нежна, словно лепесток георгина, глаза ее отливали золотом, будто резеда, губы были цвета пиона, голову она держала гордо, как гортензия, и источала аромат роз. Звали ее Мультифлорой, то есть Многоцветкой. Лучшего имени для нее и не подберешь.

До той поры я обычно просыпался на рассвете и незаметно возвращался в дом своего деда.

Но в тот раз я задержался. Вероятно, близость Левкоя путеводного, выращенного Анемоном-Зеркальцем, уравновесило действие моего собственного левкоя. Возможно, понюхав двойник моего цветка, я бы погрузился в очередной сон-путешествие и вернулся домой, - но я этого не хотел. Я гнал всякую мысль о расставании с Мультифлорой.

Я влюбился в нее с первого же взгляда, и она ответила мне взаимностью. Самое удивительное в ее отношении ко мне заключалось в том, что она совершенно не замечала сходства между мной и моим двойником.

- Всю эту сказку о нашем острове, - не раз говорила она, придумал пан Клякса. Он только и делает, что стоит на одной ноге и выдумывает всякие небылицы о несуществующих странах, о механических людях, о каком-то Алойзи Пузыре, за которым гоняется по всему свету, о двойниках. Все ласточки нам кажутся одинаковыми, но сами они знают, что это не так, и прекрасно различают друг друга... Вот так и вы вбили себе в голову, что похожи друг на друга. А я не вижу между вами никакого сходства. В конце концов, тысячи людей имеют золотые зубы, бородавки на носу или галстуки в горошек.

Эти слова Мультифлоры меня очень радовали, ведь в отличие от моего двойника я совсем не чувствовал себя ее братом. Напротив, я был влюблен и хотел жениться на ней! Анемон-Зеркальце вскоре догадался о моих намерениях и однажды за обедом сказал:

- Сны могут сниться, а время не ждет. Не знаю, Мультифлора, по праву ли ты приписываешь кое-какие непонятные явления фантазии пана Кляксы, но раз уж ты не веришь в существование двойников, то почему бы тебе не выйти замуж за Анемона? Я же вижу, что вы влюблены друг в друга. Вряд ли ты найдешь себе лучшего мужа.

Вместо ответа Мультифлора бросилась мне на шею.

- Да! Да! - воскликнула она. - Я хочу быть твоей женой! Хочу вырваться из плена химер. Я знаю, ты сможешь дать мне настоящую жизнь, потому что любишь меня!

Вот какой была Мультифлора!"

Тут пан Левкойник прервал свой рассказ и с легкостью мячика поскакал в каюту. Вернувшись через минуту с лейкой, он принялся поливать свои цветы, расцветавшие в установленных вдоль бортов ящиках.

- Роза мультифлора требует особенного ухода. Это очень нежное растение, - вскоре пояснил он, а потом сел рядом со мной и продолжил свою повесть:

"Чем ближе подходил день нашей свадьбы, тем бледнее, даже призрачнее и незаметнее делался Анемон-Зеркальце. Хотя он по-прежнему неутомимо хлопотал по дому и саду, но продолжал убывать, как убывает после полнолуния месяц. Он уже был не просто моим двойником, а как-то мало-помалу сливался со мной, пока мы вовсе не перестали его замечать. Он прильнул ко мне как тень и с той поры являлся только в ее обличье.

А произошло это в самый день нашей с Мультифлорой свадьбы.

Супружество наше было чрезвычайно счастливым. Жили мы спокойно, вдали от городского шума, полностью отдавшись выращиванию растений. Своим дочерям-погодкам мы дали имена наших любимых цветов, окрестив их Розой, Георгиной, Гортензией, Пионией и Резедой. Но странное дело: дочери красавицы-матери, увы, родились дурнушками.

Дочки росли здоровыми, занимались у самых лучших учителей и одаривали нас горячей любовью.

Жили мы в благоденствии, потому что нам с Мультифлорой удалось получить скрещиванием множество невиданных пород цветов, обладавших волшебными запахами. Изобрели мы и стимулятор роста, то есть специальную питательную жидкость, благодаря которой развитие и цветение растений происходят гораздо раньше. Благодаря этому наша работа получила широкое признание на острове, и мы с трудом успевали выполнять бесчисленные заказы.

Девочки подрастали, делаясь настоящими помощницами, и моя любимая Мультифлора заявила, что мечтает выдать их за садовников, ибо общение с миром растений, вырабатывает в людях только благородные качества. Подумав еще немного, она добавила:

- Писатели думают лишь о выдуманных ими же героях; инженеры заняты исключительно машинами; путешественники охотно уезжают из дому, бросая жен одних; врачей больные интересуют больше, чем здоровые - и лишь любители растений и цветов могут оценить красоту человеческой души!

Сказав это, Мультифлора вздохнула, источая аромат роз. Со временем я обнаружил, что ее угловатые дочери пахнут теми цветами, имена которых носят. Лишь я, хоть меня и зовут Анемоном, а фамилия Левкойник, ничем не напоминаю цветок, скорее уж дыню - с той поры, как фигура моя округлилась.

Но это уже к делу не относится.

Однажды в конце июня на острове Двойников, как всегда, начался сезон дождей и гроз. Дождь лил, не переставая, по нескольку дней, и мы сидели дома, не наведываясь даже к своим цветам. На улице ревел ураганный ветер, грохотал гром, во многих местах от молнии вспыхивали пожары. В один из таких вечеров в нашу дверь вдруг постучали.

Я быстро оделся и пошел впустить нежданного гостя - это оказался Амброжи Клякса. Он поставил свой мокрый зонтик в угол, стряхнул капли дождя с бороды и торжественно произнес:

- У меня к вам дело чрезвычайной важности. Безмерной важности.

Когда мы устроились в удобных креслах, а Мультифлора принесла нам по бокалу вина из роз, пан Клякса сразу же перешел к делу:

- Насколько мне известно, Левкой путеводный выращен вами при помощи открытой мною несколько лет назад кляксической энергии. Должен вас предупредить, что действие этой энергии ограничено во времени, и я пока не придумал, как ее усиливать или возобновлять. Мне было не до того, я был занят другими открытиями. На рассвете ваш левкой погибнет. Для нас троих, не являющихся двойниками, это очень важно. Советую вам покинуть этот остров, пока не поздно, а то потом возвратиться в реальный мир будет невозможно. Для себя я уже приготовил порцию необходимого средства и сегодня же возвращаюсь в свою Академию. Это все, что я хотел вам сказать. Да, вот еще что: пани Мультифлора вовсе не была сестрой вашего двойника. Это просто один из моих экспериментов, который, как видим, прекрасно удался. Ваше супружество придумал я, и, полагаю, вы оба благодарны мне за это. Желаю успеха.

Тут пан Клякса встал, попрощался, но когда он уже взялся за зонтик, из его бездонных карманов выпал странный предмет в форме цилиндра, усеянного множеством различных стрелок и кнопок и с одного конца увенчанный метелочкой из тончайших платиновых проволочек.

Пан Клякса стремительно поднял этот предмет, покрутил в пальцах и с улыбкой сказал:

- Правда, странный аппарат? Это одно из моих лучших изобретении, я назвал его копилкой памяти. Сюда записывается все, что проходит через мой мозг: каждая мысль, каждый образ, каждое впечатление. Емкости его хватит на всю мою жизнь. Настроив его соответствующим образом, я могу с предельной точностью воспроизвести любой записанный в копилке памяти момент. Может быть, когда-нибудь в будущем я захочу вспомнить сегодняшние события. Как знать, как знать...

В этом месте пан Клякса многозначительно поднял палец и вышел, точнее, выплыл из нашего дома и растворился во мраке.

После ухода профессора мы с Мультифлорой стали думать, как нам быть. Жаль было расставаться с нашими цветами, жаль было покидать дом, в котором прожили столько счастливых лет. Однако мы сознавали, что остаться на острове Двойников - значит отрезать дочерям путь в нормальную жизнь, и мы решили вернуться в настоящий мир. Мультифлора разбудила девочек, велела им одеться, и мы под проливным дождем направились к дальней клумбе, где Анемон-Зеркальце вырастил свой Левкой путеводный. Склонившись к цветку, мы стали энергично вдыхать его пьянящий запах. Через минуту, когда нас всех охватила сонливость, мы легли на принесенный мной из дома ковер. Девочки дышали ровно, только Мультифлора кашлянула раз-другой. Но кашель ее прозвучал как бы очень издалека - во всяком случае, мне так показалось..."

Здесь пан Левкойник в очередной раз прервал свой рассказ. Уже начинало светать, и нам пора было на покой. Следующие два дня розовода мучила сильная головная боль, и он почти на покидал каюты. Пару раз Гортензия заговаривала со мной о том же, о чем мы беседовали с ее отцом, и как-то раз заметила мимоходом:

- Некоторых людей запах цветов одурманивает. Розы семейства Rosa multiflora иногда вызывают кошмары и видения. Это любимые цветы моего отца. Посмотрите, как прекрасно они цветут. Весь корабль напоен ароматом наших роз.

Два дня спустя пан Левкойник снова пригласил меня на беседу. Выглядел он так, будто страдал морской болезнью, хотя море было спокойно и "Акулий Плавник" тихонько покачивался на волнах.

"Итак... На чем мы остановились?.. - сказал он после продолжительных раздумий. - Ага! Ночь, гроза, мы лежим на ковре возле клумбы. Я погружаюсь в глубокий сон-путешествие... На рассвете просыпаюсь - но не в саду моего деда, как бывало прежде. От сада ни следа, надо мной перешептываются колосья пшеницы. Вскакиваю на ноги, оглядываюсь, вижу мирно спящих дочерей. Вот Гортензия, вот Роза, вот Пиония, Георгина, Резеда. Нет только Мультифлоры.

- Мультифлора! - в отчаянии зову я. - Мультифлора! Где ты? Отзовись!

Бегаю по полю, раздвигая и топча пшеницу. Дочери зовут:

- Мама! Мама!

Мы кричим все громче и громче, но лишь эхо откликается издали:

- Мультифлора! Мультифлора!

Мы обыскали все. Заглянули под каждый кустик, в каждый закуток. Но все понапрасну - Мультифлоры нигде не было.

Из дома моего деда вышел высокий седой человек в шляпе с пером, с охотничьей собакой и двустволкой в руках. Взгляд его был полон негодования.

- Что вы тут разорались, черт вас побери! - заскрипел он старческим голосом. - По какому праву вы нарушаете мой покой? Кто позволил этим девчонкам топтать мои посевы? Живо убирайтесь, а не то я перестреляю вас, как куропаток, провалиться мне на этом месте!

- Я - Анемон Левкойник, - ответил я, стараясь овладеть собой. - Это земля моего деда, этот дом был моим домом.

- Не знаю никаких Левкойников! - заорал старик, топоча ногами. - Ни Левкойников, ни левкоев, ни прочих отвратительных цветов. Терпеть их не могу! Кончилось царство анемонов и тому подобных веников. Я вымел эту мерзость поганой метлой! Земля моя родит пшеницу и рожь. А я охочусь. И промаха при стрельбе не дам, пан Левкойник. А теперь уматывайте отсюда подобру-поздорову, а то терпение мое на исходе.

С этими словами он взвел курки и взял нас на прицел.

- Пойдемте, - сказал я дочерям, - Этот человек сумасшедший. Для нас тут места нет.

Перепуганные девочки наблюдали за этой огорчительной сценой с крайним недоумением. Они впервые столкнулись с действительностью и впервые выслушали столь злую и грубую речь.

Мы пешком двинулись в ближайшее местечко, где у меня было немало друзей среди садовников. Население местечка состояло в основном из цветоводов, садоводов и огородников, поставлявших свою продукцию к королевским столам даже в весьма отдаленные страны.

Я решил зайти к старому Камилу Бергамоту, чей сад спускался террасами к самой реке. Начинал он с выращивания клякс - редкого гибридного сорта груш, привитого по методу профессора Кляксы; отсюда и название. Кляксы были необычайно сочными и душистыми, а вместо косточек у них внутри были черешенки.

Нас встретила седая, но еще крепкая старушка, в которой я узнал пани Пепу Бергамот. Увидев меня, она весьма обрадовалась и сердечно расцеловала всех нас, а когда узнала о нашем несчастье, решительно заявила:

- Дорогой Анемон, мой муж уже три года как умер, и теперь я старая одинокая женщина. Отсюда я вас никуда не пущу. Я знала тебя еще мальчиком, и где же, как не у меня, твои дочери найдут подобающую опеку? Пусть все мое достояние станет и вашим! Сама судьба послала мне вас на старости лет. Сбылись мои самые заветные мечты. Отныне, по крайней мере, мне есть ради кого жить.

Вот какой женщиной была пани Пепа.

И мы остались. Она выделила мне изрядную часть своих земель, и мы с дочерьми тут же приступили к работе, выращивая розы. С тех пор меня интересуют только розы мультифлора, напоминающие мне о возлюбленной жене. А в один прекрасный день пани Пепа позвала меня к себе и сказала:

- Неудивительно, дорогой Анемон, что Мультифлоры с вами не оказалось. Совершенно очевидно, что из-за кашля ее дыхательные пути были перекрыты, и она не смогла в достаточной мере надышаться запахом левкоя. Однако это вовсе не означает, что Мультифлора исполняла только роль двойника! Такому мудрому человеку, как профессор Клякса, вполне можно доверять. Я уверена, что ты отыщешь свою жену.

Милая старушка все время подбадривала меня, и со временем в моем сердце вновь поселилась надежда. А когда на корабле я узнал, что мы поплывем в Адакотураду и что там я смогу найти профессора Кляксу, я поверил в скорое исполнение моих стремлений. Надеюсь на вас, пан Несогласка. Может, вы поможете мне завоевать благосклонность профессора".

Я заверил пана Левкойника, что великий ученый несомненно окажет ему содействие в поисках Мультифлоры.

Некоторое время мы сидели молча. Но вот розовод вздохнул, помял свою бородавку, оживился и продолжил свой рассказ:

"Многие годы пани Пепа славилась в роли укротительницы диких зверей и, выступая в бродячих цирках, она сумела сколотить немалый капиталец. Постарев, она оставила арену, поселилась в нашем городке и страстно увлеклась выращиванием груш. Потом вышла замуж за собственного садовника Камила Бергамота, а тот несколько лет назад умер, объевшись клякс.

Характер у пани Пепы был очень мягок, и она не раз подчеркивала, что мягкости она научилась у диких зверей. Людей же, наоборот, избегала из опасения перед их хищностью.

- Я, пожалуй, права, дорогой Анемон. Ведь тебе пришлось познакомиться с охотником, захватившим дом твоего деда и прогнавшим вас, угрожая двустволкой. Но у тебя доброе сердце, и ты не теряешь веры в людскую порядочность. Может, это и к лучшему.

Вот какой была пани Пепа.

В свободное время она обучала моих дочерей дрессировке, и со временем у нас в доме появилась белка, умевшая зажигать лампы, пес, каждое утро поливавший цветы, и умевший чистить башмаки еж. Кот Валерии ловко и быстро пришивал пуговицы, а белые мыши вытирали пыль и пололи грядки. Резеда особенно увлеклась дрессировкой птиц. Ее скворец через месяц научился говорить и даже сочинил несколько двустиший. Вот некоторые из них:

Левкойник поскачет

И лопнет, как мячик.

Или:

Пуста башка у Анемона,

А его дочки - как вороны.

А вот еще:

Хоть ослепла Пепа,

Но крепка, как репа.

Под влиянием этого скворца Пиония тоже принялась рифмовать и теперь говорит только стихами. Хотя она несомненно обладает даром к поэзии, понять ее творения непросто.

Например, вчера она сказала так:

Георгина малина мылом бела

И зеркально глядельно водою лила

Одеяло плескало мокрело беда

Капитана замену сюда.

Это должно означать, что Георгина, умываясь перед сном, засмотрелась в зеркало и облила голубое одеяло, а я должен попросить капитана распорядиться постелить ей сухую постель.

Как видите, Пиония хорошо рифмует, зато Резеда не имеет себе равных в обучении птиц. Она научила плоских червей таблице умножения, и теперь любая птица, съевшая такого червяка, сможет умножать числа от единицы до ста.

Именно Резеда дрессировала вашего колибри и научила его указывать на северо-восток, благодаря чему мы с вами плывем в Адакотураду.

Пани Пепа окружила моих дочерей заботой и вниманием, стараясь угождать им во всем; каждый день она готовила им всевозможные лакомства, например, кляксы в шоколаде или с кремом. Но несмотря на это девочки худели, чахли, я бы даже сказал - увядали как цветы. Не помогали никакие лекарства и снадобья, никакие мази, настойки на розовой воде, не помогла даже анемоновая наливка. Их состояние ухудшалось с каждым днем. Видимо, после искусственного климата острова Двойников девочкам было трудно привыкнуть к новым условиям.

К счастью, пани Пепа, изучая путевые дневники пана Кляксы, наткнулась на описание Аптечного мыса и Обеих Рецептурий. Мы узнали, что там можно найти нужные лекарства.

Я не стал долго колебаться. Мы уложили чемоданы и пустились в путь. На дорогу пани Пепа снабдила нас двумя корзинами спелых клякс.

Путешествие наше прошло без приключений, и через неделю мы высадились в порту страны аптекарей. Правил там Провизор Микстурий II.

Уже сам климат Аптечного мыса оказался благотворным для моих до

черей. Тамошние выдающиеся фармацевты занялись ими весьма заботливо. Мы получили ценные эликсиры из собственных сборов Микстурия II, которые быстро возвратили здоровье моим любимым дочерям. Не думайте, что я не пытался раздобыть для них и средство для достижения красоты лица, но ни мази, ни кремы, изготавливаемые в стране Обеих Рецептурий, не обладают такими свойствами.

Во время приема, данного в нашу честь удельным Провизором, этот добрейший правитель сказал мне доверительно:

- Насколько мне известно, в стране, называющейся Адакотурадой, вызревают плоды гунго. Сок этого фрукта является единственным эффективным средством от уродства. Рекомендую запомнить: фрукт гунго из Адакотурады".

Здесь пан Левкойник тронул меня за рукав и, удостоверившись, что я не сплю, воскликнул:

"Понимаете, пан Несогласка, как я счастлив, что встретился с вами?! Понимаете, какое значение имеет для меня и моих дочерей эта поездка в Адакотураду? Просто не могу дождаться, когда же наконец мы доплывем до ее берегов. Но теперь давайте возвратимся к приему у Микстурия II.

Среди многочисленных сановников и представителей местной общественности находился и Первый Адмирал Флота.

Был он не слишком красив и, я сказал бы даже, несколько нескладен; да и вел он себя весьма странно. А звали его - внимание, пан Несогласка - Алойзи Пузырем".

Эти слова пана Левкойника меня будто громом поразили, и я с еще более пристальным вниманием стал вслушиваться в его рассказ о дальнейших событиях. Перескажу я его чуть позже, а сейчас мне необходимо закончить главу и возвратиться туда, где мы расстались с паном Кляксой.

ГДЕ РЕЗЕДА?

Во второй главе мы оставили пана Кляксу у ворот Заповедника Сломанных Часов в позе, которую он обычно принимает, когда требуется что-нибудь хорошенько обдумать. На этот раз ученый муж задумался сильнее, чем когда-либо прежде - ведь речь шла о похищении Резеды Алойзи Пузырем.

Стоя на одной ноге, пан Клякса думал достаточно долго, чтобы я успел рассказать вам об острове Двойников и о делах семейства Левкойников.

Теперь по физиономии великого ученого было видно, что он уже все обдумал и вот-вот начнет действовать. Действительно, пан Клякса выпрямился, одернул сюртук и достал из кармана копилку памяти. Передвинув в приборе несколько стрелок, он настроил аппарат, нажал нужную кнопку, а затем прижал метелку из платиновых проволочек ко лбу.

- Разумеется, пан Анемон, - сказал он немного погодя, - вы правы, утверждая, что мы с вами встречались. Теперь я точно помню нашу последнюю беседу на острове Двойников. Мультифлора! Да, она не смогла как следует нанюхаться запаха Левкоя путеводного и осталась на острове. Мы ее найдем, дорогой пан Левкойчик...

- Левкойник, - поправил розовод.

- Прошу прощения, у меня плохая память на имена, - опомнился пан Клякса. - Естественно: левкой - Левкойник. Это же так просто. Мы найдем вашу жену! Выше голову! Однако сегодня нас ждут дела поважнее. Надо разоблачить Алойзи Пузыря и найти Резеду. План действий я уже разработал. Надо быстренько переодеться, чтобы успеть к королю на прием. Времени в обрез. В путь, дорогие мои! Борода начеку!

Мы двинулись в сторону дворца министрона Погоды и Четырех Ветров, где нам предстояло жить. Там, наверное, нас уже ждал Вероник, который, как вы помните, отправился в порт за багажом.

Всю дорогу розовод крутился вокруг пана Кляксы, утыкаясь своим животом в профессорский и засыпая его градом вопросов:

- Пан профессор... моя жена... моя Мультифлора... Где ее искать? Умоляю вас... Что делать? Куда ехать? Как попасть на остров Двойников?

Дочери пана Левкойника вторили отцу, преграждали пану Кляксе путь. Георгина и Роза хватали его за локти, а Гортензия хныкала:

- Ну, скажите же, пан профессор!

- Почему вы молчите?! Почему? - повторяла Роза, хватая ученого за фалду сюртука.

На все эти вопросы у пана Кляксы был один ответ:

- Спех - уму помеха! Зарубите это себе на носу. Семь раз отмерь, потом отрежь. Я знаю, что и когда надо делать. Борода начеку! А вы, девушки, не мешайте мне идти к намеченной цели.

После этих строгих слов семейство Левкойников больше не докучало пану Кляксе. Мы все молчали, а он уверенно шагал впереди. Фалды его сюртука развевались, а борода безошибочно указывала направление.

Мы прошли улицу Веселых Цыплят, а затем широкую Лактусовую Аллею, залитую светом разноцветных фонарей. Эта аллея обсажена лактусовыми деревьями, растущими только в Адакотураде. Их кроны украшены трубчатыми веточками, из которых сочится лактусовый сок. Адакотурадцы используют его как тонизирующий напиток. Тамошние садовники специальными молоточками выстукивают стволы деревьев, что значительно ускоряет выделение ценного сока, цветом и вкусом поразительно напоминающего коровье молоко. Доение лактусовых деревьев происходит ежедневно после захода солнца. Проходя по аллее, мы видели множество женщин, с ведерками в руках стоявших в очереди за свежим соком. У некоторых были даже сита для сцеживания пенок.

Пан Клякса шагал все более размашисто, и чтобы не отстать, нам приходилось бежать за ним трусцой. Еще издалека мы увидели площадь А-С, откуда в небо взлетал великолепный салют. Никогда еще я не видывал столь интересных пиротехнических комбинаций. Многоцветные потоки фейерверков сливались то в петушиные хвосты, то в сражающихся драконов, а то и целые картины: например, королевский фрегат, а на нем самого Кватерностера I в ореоле из разноцветных яиц. Зрелище было прямо-таки фантастическим. Толпа выкрикивала приветствия своему доброму монарху, тем более что сегодня по случаю национального праздника на всех площадях жарили для народа бесплатную яичницу. Как нам сообщили, Кватерностер I выделил для этого двести тысяч экспортных яиц.

На площади А-С мы с большим трудом протиснулись сквозь толпу, обступившую сковороду-гигант, и пробрались во дворец Лимпотрона. Вероник уже поджидал нас у входа.

- Чемоданы распакованы, а одежду я велел погладить, - гордо доложил он. - В королевском дворце надо быть через полчаса.

Комнаты, отданные в распоряжение пана Кляксы, находились на втором этаже. Для сна там были развешаны корабельные койки, а обстановку составляли всевозможные компасы, барометры, градусники, приборы для измерения скорости ветра и количества осадков. На стенах висели метеорологические карты, а на столах лежали схемы с отмеченными флажками кривыми низкого и высокого атмосферного давления. Скорее всего, здесь располагались министерские кабинеты, на время ставшие комнатами для гостей.

В одной из комнат стояло складное зеркало, обладавшее способностью делать фигуры смотревшегося в него человека более стройной. Пан Клякса очень следил за своим внешним видом и повсюду возил его с собой. Теперь эту комнату заняли девушки, пан Левкойник поселился с Вероником, а я - с паном Кляксой.

- Господа! - сказал ученый. - У нас имеется пятнадцать минут для приведения себя в порядок. Прошу одеться по-праздничному.

Когда мы с паном Кляксой остались одни, он, весело насвистывая, вывернул свой сюртук наизнанку, чтобы подкладка из голубого атласа в золотую искру оказалась наверху, пристегнул к брюкам праздничные лампасы, а на шею повязал галстук в желтый горошек, предназначенный для торжественных случаев. Выглядел он в этом костюме необыкновенно элегантно.

- Двухсторонний сюртук - мое изобретение, - сказал он, с довольной миной разглядывая себя в зеркале. - В нем имеется восемь обычных карманов и четыре потайных. Столько же в жилетке. Для того, кто много путешествует, такой универсальный костюм просто необходим. Но самое главное - это карманы. Их, как я сказал, дюжина в сюртуке, дюжина в жилете и полдюжины в брюках - всего тридцать штук, не считая двух карманов в кальсонах. Вот наряд, достойный ученого!

Я надел свой лучший костюм, прикрепив к брюкам лампасы. Мне казалось, что настал момент рассказать пану Кляксе о причине моего прибытия в Адакотураду. Но едва успел я открыть рот, как он заявил:

- Знаю, знаю, Адась! Твои мысли написаны у тебя на лбу. Я ведь знаю тебя, как свои пять пальцев. Раз ты приехал за мной даже сюда, значит у тебя большие неприятности. После получения диплома ты должен был отправиться домой. Стало быть, твои неприятности связаны с домом, с родителями. Если бы кто-нибудь из них заболел, ты искал бы помощи не у меня, а у врачей. Если бы твои неприятности не были связаны с какими-то птичьими делами, и притом весьма важными, ты не связывался бы с колибри. Остальное ясно без слов. Не волнуйся, я помогу тебе разыскать отца. Я сказал "отца", потому что за твою матушку я совершенно спокоен: с такими женщинами птичьи приключения не случаются. Выше голову, Адась! Борода начеку!

Ну, скажите сами - разве он не гений?

Дочери пана Левкойника облачились в платья, цветом соответствовавшие их именам, и вместе составили настоящий букет.

Пан Левкойник надел фрак. Вечер был жарким, и пот ручьями бежал по лицу розовода.

Только Вероник не изменил своему обычному наряду, если не считать, что на этот раз он зашнуровал ботинки тонким зеленым проводом от электрического звонка.

Мы не смогли познакомиться с нашим хозяином, поскольку министрон Погоды и Четырех Ветров был занят приготовлением погоды для близящегося праздника.

Вероник тщательно запер двери, отдал ключи прислуге, и мы отправились к королю на прием. В тронный зал мы вошли как раз тогда, когда раковины исполняли государственный гимн Адакотурады.

Кватерностер I стоял на капитанском мостике фрегата. Чуть ниже выстроились государственные мужи. Премьер носил имя, у которого министерскими были не только окончание, но и приставка, и потому звался Трондодентроном. Гости толпились у стен, поскольку в центре зала были установлены сковороды, на которых придворные повара жарили яичницу цветов государственного знамени, то есть желто-красно-зеленую, чему соответствовали яйца, помидоры и зеленый лук.

Когда король в своей речи, слышанной нами накануне, дошел до слов: "Ежегодно мы вывозим за границу пятьдесят миллионов яиц и на полученную валюту покупаем до ста тысяч часов", - я незаметно отделился от нашей группы, пытаясь отыскать среди гостей Алойзи Пузыря.

Как вы помните, все сказандцы, недавние моряки, имели татуировки, и пан Клякса справедливо надеялся, что отсутствие ее у механического человека поможет нам обнаружить его. Но произошла накладка. Дело в том, что гости, хотя и оставались обнаженными по пояс, по случаю торжеств посыпали себя праздничным серебряным порошком, совершенно скрывшим их кожу.

Не мог я распознать Алойзи и по лицу, потому что, как вам известно, этот мошенник умел маскироваться и принимать вид любого человека.

Так что остались лишь ноги. Сказандцев тринадцать человек, а остальное население состояло из коренных трехногих адакотурадцев и их детей, родившихся от смешанных браков со сказандцами; эти дети были двуногими, зато имели по три руки, и узнать их не составляло труда.

Пробираясь сквозь толпу с потупленным взором, я отмечал в памяти двуногих сказандцев.

Первым был король Кватерностер I, далее - премьер Трондодетрон, затем - министров Погоды и Четырех Ветров Лимпоторон и министров Мира Трубатрон, наконец - четыре меньших министрона и пять сановников из окружения короля.

Я еще раз проверил свои подсчеты. Все сходилось. Двуногих сказандцев было тринадцать. Наша группа состояла из девяти человек. У остальных было по три ноги, и. стало быть, они являлись адакотурадцами.

Вероник повел самостоятельное наблюдение. Сначала, правда, он ошибся в счете, не взяв в расчет короля, но в остальном наши данные совпадали.

- На арифметику полагаться нельзя, - шепнул мне на ухо старый привратник. - Порой пятью десять - пятьдесят, а порой - ползлотого. Столько пан Хризантемский дает, когда я открываю ему ворота.

Тем временем госта подкрепились яичницей, и прислуга убрала сковороды. Придворный музыкант исполнил на ракушках Марш Бойцовых Петушков, после чего начался концерт.

Трехрукие девушки исполнили на двойных скрипках Торжественный Гимн Яйцу. Каждая из них двумя руками держала две скрипки, а третьей - водила смычком. Музыка была так хороша, что мне захотелось ее воспроизвести. Послушайте: "Пи-пи-взззз-ффф-фф-дли-дли-дли-мг-мг-рс-рс-тффф..."

Разумеется, это всего лишь небольшой фрагмент, но, надеюсь, он поможет представить себе все произведение целиком. Что же до исполнения, то могу заверить: благодаря проворству рук и пальцев скрипачек смычок вовсе не был виден, зато струны от трения раскалились докрасна.

Гости встряхивали в такт часами, и в сочетании с музыкой это производило столь ошеломляющее впечатление, что Кватерностер I едва не расплакался.

Затем певицы исполнили сказадакотку о несушке на слова министрона Художественных Дел Трубатрона.

Этот знаменитый сказадакоточник трудился над текстом песни два года, так что она достойна быть переведенной на наш язык:

Кво-кво-кво-квочка, поднатужься, дочка!

Кво-кво-кво-квочка, яичко нам дай!

Очень мы любим каждую квочку,

Ведь кво-кво-кво-квочки обогащают край!

Кво-кво-кво-квочка, не топай ножкой!

Своею нас милостью не оставляй!

Работай на совесть, кво-кво-кво-квочка,

Кво-кво-кво-квочка, яичко нам дай!

За певцами на сцену вышел танцевальный ансамбль и лихо сплясал акробатический танец адакоточичу. Он состоял из быстрой чечетки на трех ногах с тройным притопом, затем шло двукратное приседание с одновременным выкидыванием средней ноги вперед.

Быстро вращались раковины, соединяя отдельные марши в одну нескончаемую мелодию, Кватерностер I с удивительным чувством ритма бил в корабельный колокол своего фрегата. Зал гудел и гремел, а адакотурадцы ударяли часами об пол в такт адакоточиче.

Непривычные к такому гвалту дочери пана Левкойника позатыкали себе уши, зато пан Клякса следил за танцорами с нескрываемым интересом и даже дирижировал одним пальцем, как заправский капельдинер.

Но вот, когда танцоры снова пошли вприсядку и стали выкидывать средние ноги вперед, у одного из них нога внезапно оторвалась, пролетела над головами сидевших в зале и со всего маху ударила Кватерностера I по носу. Оглушенный король сполз на палубу. Музыка сразу же прекратилась, и все в изумлении замерли. Один только пан Клякса не потерял самообладания и воскликнул:

- Адась! Ты понимаешь что это такое? Эта нога была привязана! Алойзи притворялся адакотурадцем! Смотри... Вон он! Удирает! Господа, за мной!

С трудом протискиваясь сквозь толпу остолбеневших гостей, мы бросились к выходу. Пан Клякса с развевающейся по ветру бородой лез вперед, как танк, за ним я, за мной - Вероник, а позади всех, подпрыгивая, словно мяч, несся пан Левкойник.

Выскочив из зала, мы скатились с лестницы и бросились в погоню.

Если бы Алойзи не удирал, узнать его в толпе нам бы не удалось. Но он боялся, может, не столько нас, сколько королевской стражи и грозящего наказания за оскорбление высочайшей персоны. Так что он мчался, не оглядываясь, будто за ним волки гнались. Проскочив Лактусовую Аллею, площадь Желтка и улицу Белка, он юркнул в один из боковых переулков. Тут он мгновение поколебался и нырнул в ближайший подъезд. Мы ринулись вслед за ним и, перепрыгивая через три ступеньки, помчались с этажа на этаж. И вот, в тот самый момент, когда беглец уже собирался выскочить из слухового окна на крышу, пан Клякса схватил его за ноги.

- Попался! - пропыхтел ученый. - Попался, Алойзи! Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого! Не вырывайся! Алойзи, дорогой, это же я, Амброжи.

Мы вытащили Алойзи с крыши. Вероник крепко держал его за руки, а я за голову. Пан Клякса достал из своих бездонных карманов отвертку и ловко открутил за ухом у Алойзи небольшой винтик.

- Я расстроил его двигательный механизм, - грустно признался он. - Теперь не убежит.

Алойзи застыл, как кукла, и только монотонно бормотал:

- Не убежит... Не убежит... Амброжи портач... Амброжи мухомор... Амброжи шляпа... Амброжи бракодел...

- Потише, Алойзи, - сказал я. - Тут посторонние... Что они могут подумать? Нехорошо...

- Как дам пинка в зад! - процедил Алойзи сквозь зубы. К счастью, ноги его не работали. Пан Клякса внимательно оглядел его и наконец кивнул нам:

- Господа, надо его отнести домой. Нас ждет нелегкая работа.

Вероник молча подхватил Алойзи под мышки и стал спускаться по лестнице.

Мы вышли на улицу. Стояла поздняя ночь. Окна уже погасли, и лишь изредка навстречу попадались запоздавшие прохожие. Одним из них оказался Зызик, удивленно оглядевший Алойзи.

- Интересно... все время ходил на трех ногах, а теперь их только две... Я его знаю... Он мне говорил, что его отец превратился в птицу... А сегодня уверял, что приехала его невеста...

- А дальше? - вскричал пан Левкойник.

- Дальше? Просил дать ему ключ от Королевского Сада.

- Ну и, дальше-то что? - настойчиво допытывался розовод.

- Подарил мне золотые часы, вот я и дал ему ключ... Он обещал утром вернуть.

- Резеда! Моя Резеда! - воскликнул пан Левкойник. - Он спрятал ее в Саду... Пан Адась, надо идти туда! Скорее!

Вероник положил Алойзи на газон и стал методично обшаривать его карманы. В одном из них он действительно нашел медный ключ и двойную платиновую пружину. В другом - большую круглую пуговицу.

- Понятно, - заявил пан Клякса. - У него выпала пружина правильного мышления... А может, сам ее нечаянно выковырял... Теперь мне все ясно. Адась, сходи, пожалуйста, с паном Левкойником в Королевский Сад за Резедой. Зызик вас проводит. А мы с паном Вероником пойдем домой.

Вероник поднял Алойзи, забросил его на плечо и многозначительно произнес:

- Эту пуговицу я видел уже дважды. Интересно!

Ни слова не говоря, пан Клякса отобрал у привратника пуговицу и сунул ее в жилетный кармашек.

- Возвращайтесь с Резедой! Пан Вероник, в путь! Борода начеку.

Сказав это, он зашагал вместе с привратником прочь, насвистывая на ходу Марш Оловянных Солдатиков, из чего я заключил, что ему в голову пришла чрезвычайно мудрая идея.

А мы трое, подгоняемые паном Левкойником, скорым шагом двинулись к Королевскому Саду, где, судя по всему, Алойзи спрятал Резеду.

Прокат самокатов в это время уже не работал, а Королевский Сад находился далеко за городом - так что шли мы очень долго и успели наговориться обо всем.

Зызик, который тоже побывал на приеме у Кватерностера I, сообщил, что хотя король и не пострадал, но страже отдан приказ найти злодея.

- Я видел эту ногу собственными глазами, - сказал он. - Она была набита опилками и куриными перьями. И хотя преступник использовал искусственную ногу, он будет отвечать за то, что дал королю пинок. У нас пинать королей не разрешается. Ему грозит суровая кара.

Некоторое время мы шли молча. Меня очень беспокоила судьба Алойзи, хотя Зызик и не заметил в нем сходства с личностью разыскиваемого террориста.

Пан Левкойник то и дело забегал вперед, но тут же возвращался, боясь нас потерять. Этим он мне напоминал одного знакомого пуделя, который на прогулке с хозяином вел себя точно также.

Полная луна освещала нам дорогу и заговорщицки подмигивала одним глазом, точь-в-точь как пан Клякса, когда хотел сказать что-нибудь гениальное. Мы шли по широкой эвкалиптовой аллее, по обе стороны которой тянулись небольшие фермы птицеводов-единоличников. То тут, то там запевали петухи. Известно, что некоторые из них страдают бессонницей и потому приступают к работе раньше положенного. Петушиное пение привело Зызика в такой восторг, что он стал хлопать руками по бедрам и кричать звонким голосом, как взаправдашний петух.

Пользуясь тем, что внимание Зызика занято петухами, пан Левкойник взял меня под руку и доверительно сказал:

- Я рассказывал вам о пребывании на Аптечном Мысе. Теперь я вынужден вернуться к этой теме. Итак, там мы познакомились с Алойзи Пузырем, занимавшим в стране Обеих Рецептурий пост Первого Адмирала Флота. В этой должности он пользовался всеобщим уважением и слыл отличным мореходом. Впрочем, профессор Клякса подробно описал это в своих трудах. Адмирал оказывал мне и моим дочерям исключительное внимание, даже предоставил в наше распоряжение старинный корвет с пятью матросами и разрешил участвовать в сборе лекарственных водорослей, а девочкам подарил по горсти прекрасного жемчуга.

Однажды он устроил на палубе флагмана "Микстурия" превосходный бал в нашу честь.

В первой паре удельный Провизор Микстурий II танцевал с моей Гортензией, а во второй - Первый Адмирал Флота с Резедой. Что это был за танец! Играл морской духовой оркестр, а Резеда порхала с легкостью нашего колибри. Матросы влезали на мачты, чтобы полюбоваться моими дочерьми. Один из них так загляделся, что свалился с марса прямо на барабан, подскочив на нем семнадцать раз подряд, что прозвучало, как торжественный туш.

Именно тогда, во время пилюльного танца, Адмирал сделал Резеде предложение. И представьте себе, та согласилась стать женой Алойзи Пузыря. Но когда я узнал, что он не совсем человек, то решил сорвать обручение. Я честно сказал ему, что моя жена Мультифлора хотела, чтобы наши дочери вышли замуж за садовников. И только тут Адмирал показал свое истинное лицо. Он пригрозил, что бросит меня на растерзание акулам, а когда Резеда заплакала, заявил:

- Ну ладно. Не брошу. Жаль акул. Но запомните: Резеда - моя невеста, и я не собираюсь от нее отказываться. Я знаю, что завтра вы покидаете нашу страну. Как мне ни жаль, но я не хочу навлечь неприятности на достойного Микстурия II. Однако что бы ни произошло, я отыщу Резеду даже на краю света. Не люблю, когда мне перечат.

Резеда - ребенок очень послушный, но в тот раз она против моей воли бросилась Адмиралу на шею, крича, как в свое время ее мать:

- Да! Да! Я хочу быть твоей женой! Я буду тебя ждать. Только не сердись, не задирай нос, проси у отца прощения! Если любишь меня, сделай по-моему!

Тогда Первый Адмирал Флота, высокопоставленный сановник Обеих Рецептурий, кавалер Большой Ленты Пирамидона со звездой припал на одно колено и покорно сказал - уж и не знаю, притворной или искренней была его покорность:

- Я люблю Резеду и в доказательство своих чувств прошу у вас прощения.

Сказав это, он подскочил, как ошпаренный, выбежал из зала, и с тех пор мы не видели его до сегодняшнего дня. И что же теперь, пан Адась? Этот испорченный автомат должен стать мужем Резеды? Конечно, и у людей есть изъяны и пороки, и люди бывают злыми и упрямыми, их чувствам не всегда можно доверять. Но что ни говори, они все-таки люди. А этот Алойзи? Здесь - винтик, там - пружинка. Нет, пан Адась! В зятья он никак не годится!

- Дорогой пан Анемон! - стал я его успокаивать. - Я знаю, что пан Клякса сделал ряд новых открытий, благодаря которым он сможет довести Алойзи до полного совершенства. Прежние механические дефекты вывели его из-под контроля пана Кляксы на целых два года, и Алойзи стал просто непредсказуемым. Я допускаю, что он мог подсунуть Резеде таблетку любвицилина, искусственно вызвав у нее чувство любви. Однако не сомневаюсь, что в конечном счете это дело примет совсем иной оборот.

Пан Левкойник слушал меня с недоверием; тем не менее он немного повеселел, и вместе со мной стал беспокоиться за судьбу разыскиваемого стражей Алойзи.

- Надо сохранять тайну... Пока что никто не должен знать об Алойзи всей правды... Постараюсь загнать Зызика в угол, чтобы он держал язык за зубами. - Тут он подозвал юношу и сказал ему, как ни в чем ни бывало: - Послушай парень... Не знаю, имел ли ты право давать ключи постороннему... Можешь нажить себе из-за этого большие неприятности.

Зызик растерялся и промямлил по-сказакотски:

- Этур я доррака свалял... Как-тур не пурдормал... Нор, теперь уртец мне задаст трепкор.

- Не горюй, парень, - успокоил его пан Левкойник. - Мы об этом никому не скажем. Но и ты обещай не проболтаться. Выше голову. Все, что здесь произошло, останется между нами. И уверяю тебя посторонний, которому ты дал ключи, тоже не проронит ни слова. По рукам?

- Пур роркам! - обрадовался Зызик и, сжав ладонь пана Левкойника сразу тремя своими руками, громко запел от радости.

Мы прошли уже немалый отрезок пути. Занимавшаяся заря осветила край неба. Позади остались фабрика по переработке куриного пуха, станция техобслуживания самокатов, фабрика по изготовлению шпор для петухов, склад музыкальных раковин, а также мастерская по производству искусственных и настоящих огней. На выпуклой линии горизонта серебрилось море. Наконец мы увидели блестевшие в лучах утреннего солнца стеклянные постройки Королевского Сада. В воздухе разливались цветочные запахи, а плодородные холмы были покрыты густыми травами и кустами особенных зверотрав, например, мухоловок, кошачьих лапок и самострелов, острыми колючками выстреливавших в пролетавших поблизости насекомых.

Смотритель Королевского Сада, хорошо знавший Зызика, открыл нам ворота: Зызик не хотел пользоваться имевшимся ключом, а смотрителю сказал, что мы гости его отца; так что мы смогли спокойно заняться поисками Резеды. В занимавшем огромную площадь Королевском Саду росли самые разнообразные деревья, от самых обычных до редчайших, таких, как исполинские эвкалипты, секвойи и баобабы, араукарии и сандафулы, тюльпанные деревья и корбикунды.

Одной из смоковниц было уже более пяти тысяч лет; она так разрослась, что во время Праздника Королевского Петуха в ее тени могли укрыться сразу восемь тысяч человек. Куда ни погляди, повсюду были клумбы, цветники и усыпанные цветами кустарники. Здесь были собраны растения со всего мира. В застекленных холодильниках размешались северные цветы и фрукты, а в теплицах - нежнейшие тропические растения, чувствительные к малейшему дуновению ветерка.

Мы заглядывали во все оранжереи, в каждый холодильник, в каждую теплицу и парник. Зашли даже на фабрику переработки плодов гунго.

Пан Левкойник, словно мячик, перескакивал через клумбы и арыки. Однако все наши поиски были напрасными.

Вдруг мне на плечо сел Три-Три, отыскавший меня даже здесь. Он был так рад, что тут же принялся в упоении чистить свой клювик о мое ухо. Чирикая, он поведал, что облетел весь сад и увидел в нем очень много интересного, но уже забыл, что именно.

Тогда я решил оглядеться повнимательнее и тут же заметил небольшой стеклянный купол, укрытый среди кустов олеандра.

Я подозвал пана Левкойника, и мы вместе двинулись к куполу. Не успел я заглянуть внутрь, как розовод уже радостно закричал:

- Она! Доченька моя! Да посмотрите же сами!

Этим криком можно было бы разбудить мертвого, но Резеда даже не шелохнулась. Она мирно спала в холодильнике на подстилке из розовых лепестков. Дыхание девушки было ровным, а на лице ее блуждала блаженная улыбка.

Я уже собрался нажать на подымающий купол рычаг, но пан Левкойник удержал меня:

- Оставим ее... Пусть поспит. Она не любит вставать так рано.

Мы постояли перед стеклянным колпаком, любуясь спящей Резедой. На щеках ее играл такой чудесный румянец, что сердце мое затрепетало от восторга. Потом Зызик заявил, что ему пора домой, чтобы незаметно положить ключ на место, который он взял тайком, и вприпрыжку побежал к выходу. Я же предложил пану Левкойнику прогуляться по саду.

Мы решили вернуться за Резедой через час.

Три-Три вместе с тучей других птиц гонялся за мошкарой и даже попытался сунуть одну букашку мне в рот, чтобы продемонстрировать свою симпатию.

Только теперь пан Левкойник спокойно и со знанием дела, как истый цветовод, принялся за изучение Королевского Сада, безошибочно узнавая даже растения, известные ему лишь по сказкам. Он ласково похлопывал деревья по стволам и опрыскивал цветы питательной смесью, отчего те распускались прямо на глазах. В холодильниках мой спутник упивался ароматом роз и левкоев, наверняка напоминавшим ему любимую Мультифлору.

Солнце стало пригревать, и в Саду появились королевские садовники, оказавшиеся необычайно образованными людьми. Пан Левкойник весьма оживился. На первый взгляд его занимал обмен сведениями с коллегами, уточнение названий некоторых растений, но на самом деле его больше интересовали сами садоводы как будущие зятья. Он внимательно приглядывался к ним, со знанием дела осматривая их с головы до пят. В конце концов отобрал пятерых и пригласил их навестить его вечером во дворце Лимпотрона.

Садовники и в самом деле были красивы и хорошо сложены, и притом держались просто и с достоинством. Мультифлора явно была права, утверждая, что общение с миром растений облагораживает.

Пан Левкойник рассказывал садовникам о своих дочерях и, воспользовавшись случаем, прочитал им одно из стихотворений Пионии:

Корни древа брызги слив

Плод заката семь полив

Лить садовник не жалеть

Груши уши зимой есть.

Он тут же пересказал смысл своими словами: корни дерева, когда на нем появятся плоды, следует поливать в семь часов, после захода солнца. Садовник, который поливает дерево, не жалея воды, зимой ест груши так, что за ушами трещит.

Среди садовников особенно симпатичными были два рослых брата-близнеца, Бульпо и Пульбо. По-адакотурадски их имена звучали, как Борльпур и Порльбур. Едва отзвучали последние слоги стихотворения Пионии, как Бульпо, встав на среднюю ногу, замахал крайними и закружился со скоростью центрифуги, так что стали видны лишь вращавшиеся прозрачные полосы и круги. Я даже подумал, Бульпо свихнулся, но дело обстояло далеко не столь скверно. Просто от восторга перед смыслом четверостишья у него закружилась голова, и пан Левкойник счел это за признание таланта своей дочери.

После разговора с садовниками мы посетили плантацию съедобных бабочек и питомник лактусовых деревьев, где выпили по стакану тонизирующего сока. Затем пан Левкойник захотел осмотреть подземное хранилище семян.

Вернувшись оттуда, он взглянул на часы и сказал:

- Пора будить Резеду. Уже седьмой час. Как раз успеем вернуться к завтраку. Пойдемте, пан Адам.

После бессонной ночи я чувствовал себя совершенно разбитым, но, невзирая на это, поспешил за паном Левкойником.

Шли мы быстро и через четверть часа увидели кусты олеандров и среди них - стеклянный купол.

Подойдя к холодильнику, пан Левкойник заглянул туда и со стоном схватился за голову.

Холодильник был пуст.

ПАН КЛЯКСА ДЕЙСТВУЕТ

"Дело Резеды. Мультифлора. Алойзи Пузырь. Возвращение сказандцев на родину. Все это предстоит уладить, и пан Клякса не захочет уезжать из Адакотурады сейчас. Придется ждать. Уезжать без пана Кляксы бессмысленно, ведь только он может помочь мне найти родителей. Время идет, а мой отец порхает по лесам и рощам, непрерывно подвергая себя опасностям, а я вынужден сидеть в Адакотураде без дела и ждать пана Кляксу", - рассуждал я, мчась на самокате из Королевского Сада в сторону города. Пан Левкойник летел, как ракета, и только время от времени кричал, даже не оглядываясь:

- По газам! Не тормозить! Справа чисто! Пружинить в коленях! Осторожно, поворот!

Моторчики самокатов выли и стонали, а придорожные деревья мелькали, будто в ускоренном кино. Мчавшийся над нами Три-Три то и дело садился мне на плечо и сообщал, сколько километров оставалось до города, но, от природы рассеянный, он давал приблизительно такую информацию:

- Семь... три... пять... семь... два... четыре...

А запыхавшийся пан Левкойник не переставал выкрикивать:

- Держать скорость! Вышли на прямую! Полный газ!

Эта бешеная гонка длилась не меньше часа, но в конце концов мы приехали. Три дочери пана Левкойника еще спали, и только Гортензия хлопотала в гидрометеорологической лаборатории. Вероник в одной руке держал метелку из петушиного хвоста, смахивая пыль с барометров и термометров, а в другой - тряпку, которой протирал окна и мебель. Одновременно привратник натирал пол, скользя по нему на суконках. Он так увлекся работой, что, когда мы переступили порог, машинально обмахнул нам лица петушиной метелкой, но, сообразив, что наши щеки не мебель и не приборы, извинился и, приложив палец к губам, загадочно прошептал:

- Тссс... Пан профессор заперся на ключ и никого к себе не пускает... Сейчас подам завтрак.

Мы устали и проголодались и потому с аппетитом выпили по стакану горячего лактусового молока и съели по крутому яйцу, что в Адакотураде дозволялось лишь высокопоставленным сановникам и иностранным гостям.

Не желая мешать пану Кляксе, мы беседовали шепотом. Одна Гортензия громко щебетала, не обращая внимания на шиканье Вероника. На самом деле она беседовала сама с собой, точнее, размышляла вслух, и сейчас оглашала следующий внутренний монолог:

- Вернулись без Резеды... Значит, не нашли. Папа молчит, пан Несогласка через замочную скважину заглядывает в комнату профессора Кляксы. Все какие-то странные. Папа утверждает, что тот, кто хочет скрыть свою глупость, должен поменьше говорить. А мне нечего скрывать. Я говорю то, что думаю, а думаю то, что говорю.

Никто не обращал внимания на болтовню Гортензии. Я тоже слушал ее лишь одним ухом, поскольку другим ловил звуки, долетавшие из комнаты пана Кляксы. У Гортензии очень своеобразная манера задавать вопросы, совершенно не интересуясь ответом, ведь она тут же отвечала себе сама.

На этот раз она обратилась к Веронику:

- Простите, а зачем вы, занимая почетный пост смотрителя дома, оставили свой край и поехали в Адакотураду? Вы скажете, что следует учиться у других народов. Что ж, разумно.

Все это делало присутствие Гортензии несколько утомительным. Однако сама она была так симпатична, что к ее болтовне мы относились весьма снисходительно.

Она собиралась вот-вот огласить очередной внутренний монолог, когда раздался стук в дверь и появился наш хозяин, министрон Лимпотрон. Бывший кормчий сказандского корабля остался мужчиной крепким и обладал громовым голосом.

- Клянусь ранами петуха! - крикнул Лимпотрон, увидев Вероника. - Только подумать! Мой султан, мой трофей служит веником! Скандал! Этот хвост я добыл три года назад в петушиных боях. Мой петух побил две сотни соперников. А вы сделали из приза метелку для пыли!

Вероник стоял с видом школьника, застигнутого со шпаргалкой в руке. Стараясь спрятать султан за спину, он бестолково лепетал:

- Господин министрон... Тут нет никаких петухов! Это какое-то недоразумение... Мадемуазель Гортензия хотела посмотреть, идет ли ей это... Разве я позволю себе смахивать пыль с мадемуазель Гортензии? Отличная погода, господин министрон! Барометр падает... Петухи летают низко... Здесь никто не осмелится трогать петушиные хвосты...

Немного смягчившись, Лимпотрон гаркнул матросским басом:

- Ну ладно, ладно! Дареному коню в зубы, а гостю в руки не смотрят. Это мудрая мысль! Кроме того, я сам нечаянно до этого додумался! Чтобы не забыть, стоит записать ее в книгу золотых мыслей. Такие книги имеются у всех министронов, а под Новый год производится их публичная читка на заседании Тронного совета. Без золотых мыслей, господа, нет хорошего правления!

Последние слова Лимпотрон произнес так громко, что дверь комнаты пана Кляксы с треском распахнулась и на пороге появился сам ученый, в длинных кальсонах и в накинутом на плечи сюртуке. Борода пана Кляксы была всклокочена, глаза покраснели. Он оглядел зал и укоризненно произнес:

- Я ведь просил, а? Я просил не мешать. Мне необходимо сосредоточить мысли до высшего накала. Гортензия болтает монотонно, но не слишком громко. Это даже помогает в работе. Ба, Лимпо! Что скажешь, дружище?

Министрон чуть скривился: люди его положения не любят фамильярности - но он слишком уважал пана Кляксу, чтобы признаться в этом, и потому любезно сказал:

- Его Королевское Величество Кватерностер I приглашает всех вас на лактусовое мороженое с финиками. Прием состоится в дворцовом саду в двенадцать часов тридцать минут.

- Браво! - воскликнул пан Клякса. - Обожаю мороженое! Прошу заказать мне три порции!

С этими словами он по-приятельски помахал рукой Лимпотрону и вернулся в свою комнату. Но тут же снова открыл дверь и сказал:

- Адась, иди сюда... Ты мне нужен!

Я только этого и ждал. Я быстро вошел в комнату пана Кляксы, а он закрыл дверь на ключ, встал на одну ногу и торжественно объявил:

- Сегодняшний день войдет в историю человечества. Хорошенько запомни нынешнюю дату. Сегодня я довел свое эпохальное изобретение до совершенства. Алойзи Пузырь больше ничем не отличается от настоящего человека. Вот погляди!

Алойзи сидел на подоконнике и уплетал яичницу с луком, а на его угловатом и обычно бледном лице играл румянец и вполне осмысленное выражение. Увидев меня, он дружески улыбнулся и чмокнул губами, будто посылая мне воздушный поцелуй.

- Мы не виделись уже целую вечность, правда, Адась? - плутовато улыбнулся он. - Три года я в наказание пролежал разобранным в чемодане пана Кляксы, три года скитался по белу свету, принимая вид то одного, то другого человека, три года был Первым Адмиралом Флота Микстурия II и вот уже год, как строю всяческие козни против пана Кляксы. Но с сегодняшнего дня начинаю жить заново. Надеюсь, что вам больше не придется краснеть за меня. Серые клетки, являющиеся пружинами правильного мышления, работают отлично. Ну что ты так уставился? Первый раз видишь нормального человека?

- Браво, Алойзи! - одобрительно воскликнул пан Клякса. - Должен сказать тебе, Адась, что, когда я запудрил ему мозги порошком почтения и послушания, то есть сухой смазкой Б+П, я решил было, что дело сделано. Однако я совсем не учел, что отдельные части механизма не имеют достаточной надежности. В результате Алойзи потерял несколько деталей и превратился в испорченный автомат. Однако за последние несколько лет мне удалось сделать открытие необычайной важности. С помощью чрезвычайно сложных химических реакций мне удалось получить материю, весьма близкую по своим свойствам к человеческой коже, которую я затем обработал омега-лучами. Кожа эта прижилась и покрыла тело Алойзи целиком. Отныне его механизмы надежно защищены. Не потеряется ни одна пружинка, ни один винтик!

Я слушал пана Кляксу и дивился его гениальности. На столе, где раньше лежала карта погоды, громоздились сложнейшие приборы, реторты, миниатюрные радиоактивные аппараты - вся научная лаборатория пана Кляксы, которую он носил в своих бездонных карманах. Это был изрядный багаж, поскольку даже из запасных карманов кальсон торчали металлические части инструментов, применявшихся для раскройки и соединения кожи, а также шприцы, наполненные телесным красителем.

По просьбе пана Кляксы Алойзи продемонстрировал мне работу своих мышц и разума; память его хранила неисчерпаемые запасы информации, так что он вполне мог сойти за живую энциклопедию. Объясняя свое устройство, Алойзи добавил:

- Как тебе известно, Адась, человеческая кожа - самое совершенное творение. Ничто не может с ней сравниться. Она реагирует на прикосновение, она эластична и непромокаема, устойчива к колебаниям температуры, мягка и гладка. В конце концов, искусственное сердце или искусственные легкие сможет смастерить первый попавшийся студент-медик - хитрость невелика. Но чтобы из обыкновенных веществ изготовить живую кожу, надо быть Амброжи Кляксой, великим Амброжи Кляксой. При этих похвалах ученый муж потупил взор и жестом, преисполненным достоинства, подтянул кальсоны, а затем принялся натягивать брюки.

- Послушай, Алойзи, - сказал он после минутного раздумья. - Я рад, что король нас пригласил к себе. Мне надо с ним кое о чем переговорить. Но прежде всего я хочу представить ему тебя. И можешь быть уверен, не из мелочного тщеславия. Это недостойно ученого. Однако я намерен просить его, чтобы он простил тебя за недостойную выходку с поддельной ногой, а то в противном случае королевская стража арестует тебя и бросит в тюрьму.

- Меня? Ха-ха-ха! - рассмеялся Алойзи. - Да я одной рукой могу перебросить шестерых человек через дерево. Но вы правы, пан профессор. Настоящие люди не должны решать спорные вопросы силой.

Тем временем пан Клякса застегнул жилет, надел сюртук и обеими пятернями ловко расчесал себе бороду. Затем достал из кармана серебряную коробочку со своими знаменитыми укрепляющими таблетками, одну дал мне, а другую проглотил сам. Мы сразу же почувствовали себя свежими и отдохнувшими.

- Мы готовы! - сказал пан Клякса Пузырю. - Пойдемте к нашим друзьям. Надеюсь, никаких особых указаний делать тебе не придется. Я вложил в твой мозг все содержимое моей копилки памяти. Теперь ты знаешь столько же, сколько и я. Прошу следовать за мной.

В соседнем зале мы застали Вероника и розовода с его четырьмя дочерьми. При виде нас пораженный пан Левкойник нажал на свою бородавку, привратник подвергся приступу икоты, а четыре девицы в знак приветствия присели в книксене.

Пан Клякса оперся левой рукой о бедро, а правую простер вперед и сказал:

- Господа, разрешите представить вам Алойзи Пузыря, моего ученика и воспитанника, выпускника Института Вымышленных Проблем.

- Пан профессор, - заметил розовод, - мы уже имели случай познакомиться с вашим Пузырем в стране Обеих Рецептурий. Кто же не помнит Первого Адмирала Флота, кавалера Большой ленты Пирамидона со звездой? Моя дочь Резеда...

- Уважаемый пан Анемон, - прервал его пан Клякса, - как утверждает наука, человеческое прошлое меняется по мере необходимости, а нередко и вовсе забывается. Пан Алойзи Пузырь теперь стал совершенно иным, чем прежде, и потому в расчет берется только то, что я сказал минуту назад.

- А я не согласен! - запротестовал Вероник. - Я дипломированный привратник и вот уже пятьдесят лет, как честно выполняю свои обязанности, за что жильцы обещали устроить мне юбилей, и мне вовсе не хочется, менять свое прошлое на другое.

- А что будет с Резедой? - воскликнула Георгина и чихнула семь раз подряд. Я забыл сообщить, что Георгина страдала дневным насморком, начинавшимся с восходом и кончавшимся с заходом солнца.

- Насколько мне известно, - вступил в разговор Алойзи, мадемуазель Резеда в последнее время находилась в Королевском Саду.

- Ее там нет, - грустно произнес розовод. - Кто-то украл ее прямо у меня из-под носа и спрятал неведомо где. Злые люди играют моим ребенком, словно мячиком.

- Один-один, - многозначительно сказал Алойзи, а пан Клякса поднял палец и сказал:

- Мадемуазель Резедой мы займемся в свое время. Я уже говорил, что спех уму помеха.

- Я должен знать, где находится моя дочь! - потерял терпение пан Левкойник. - Я сыт этой неизвестностью по горло! Обстановка накалялась, но Алойзи быстро разрядил ее.

- А ведь мы приглашены на мороженое к королю! Да здравствует король! - весело крикнул он.

- Ты прав, Алойзи, - согласился пан Клякса. - Уже перевалило за полдень. Пора кончать пустые разговоры и это бесконечное чихание. Король ждет. Я пойду впереди, а вы - парами за мной. Мадемуазель Резеда найдется, будьте покойны. Борода начеку. Итак, в путь. Пан Левкойник подает руку панне Розе, а пан Вероник ведет панну Георгину, Адась - панну Гортензию. Так, прекрасно. Последними идут Алойзи и мадемуазель Пиония.

Вы, конечно, догадались, что Пиония не упустила возможности сочинила коротенький стишок:

Борода холода мороженое беда

Пузырь рубает ничего никогда

Я уже научился разгадывать эти рифмованные головоломки и потому сразу сообразил, что хотела сказать поэтесса. Речь шла о человеке с бородой, то есть о пане Кляксе, которому от лишней порции мороженого грозит простуда, зато Алойзи может его "рубать" сколько угодно без всякого вреда для здоровья.

Пока я тут занимался стишком Пионии, судьба приготовила нам пренеприятный сюрприз. На площади А-С собралась толпа адакотурадцев, среди которых я узнал нескольких смотрителей Заповедника Сломанных часов. Все были страшно возбуждены, оживленно рассуждали о чем-то, а увидев Алойзи, один из них крикнул:

- Это он!

- В чем дело? - спросил пан Клякса.

Самый старший смотритель подошел и, указывая на Алойзи, заявил:

- Я узнал его! Он работал с нами в Заповеднике, но вчера вдруг исчез. А сегодня утром обнаружилась пропажа двухсот семнадцати рубинов. Никто другой взять их не мог.

- Господа! - спокойно произнес Алойзи. - Напрасно вы меня подозреваете. Можете убедиться сами.

С этими словами он вывернул один за другим все свои карманы. Разумеется, ничего в них не оказалось, даже носового платка, поскольку совершенство конструкции Алойзи исключало всякую возможность насморка.

Смотритель удивленно взглянул на Алойзи: еще никогда ему не приходилось встречать человека, у которого карманы были бы совершенно пусты. Даже дети держат в своих карманах кучу всякой всячины, такой, как блокнотики, ножички, коробочки, марки, перья, шпагат, камешки, ракушки и куски сахара. Но у Алойзи не было совсем ничего, потому что нормальным человеком он стал всего несколько часов назад.

Смотритель перестал интересоваться его особой, но с еще большим недоверием посмотрел на Вероника, на пана Левкойника и на меня. Пан Клякса выглядел столь почтенно, что находился выше всяких подозрений, хотя у него и имелось три десятка карманов, не считая двух запасных в кальсонах.

Группа адакотурадцев тем временем значительно увеличилась и окружила нас со всех сторон.

- Прошу пропустить, - сказал пан Клякса. - Мы гости короля и идем к нему на мороженое.

Но тут за смотрителей вступился движимый чувством профессиональной солидарности Вероник:

- Пан профессор, на их месте я поступил бы точно так же. Вор украл, а смотритель отвечай.

Сказав это, он вывернул свои карманы и показал их содержимое. Поколебавшись немного, пан Левкойник махнул рукой и сказал:

- Надо покончить с этим поскорее. Жаль времени. Вот, смотрите! Один карман... другой... третий... четвертый... А вот еще пятый... Это цветочные семена, это стимулирующая жидкость, а это семейные фотографии... Удовлетворены?

Я с отвращением разглядывал эту сцену, но после Вероника и розовода мне не оставалось ничего другого, как последовать их примеру. Я начал с внутреннего кармана пиджака. Запустив туда руку, я неожиданно ощутил под пальцами что-то сыпучее, похожее на крупу. Вывернув карман, я остолбенел - на землю посыпались рубины.

Можете легко представить себе и мое замешательство, и возмущение толпы. Двое смотрителей схватили меня за руки, а остальные разбежались по площади, скликая городскую стражу. Кто-то из адакотурадцев крикнул:

- Вурр! На скурвуррурдор егур!

- Брурсить негурдяя петорхам на растерзание! - вторил ему другой.

Пан Клякса что-то говорил, размахивая руками, но никто его не слушал.

И в этот миг с крыши слетел Три-Три, сел мне на плечо, из его переполненного клювика на глазах у всех посыпались в мой карман рубины. Все сразу же стало ясно.

Я обиделся на колибри, щелкнул его по клюву, высыпал из кармана новую порцию рубинов и с достоинством заявил смотрителям:

- Как видите, я к этому совершенно не причастен. Не нужны мне ваши рубины и не боюсь я ваших петухов. Я иду к королю на мороженое. Вот и все.

Тронутый моими речами, пан Клякса утер слезу, гордо выставил бороду и воскликнул:

- Вот поведение, достойное ученого!

Георгина чихнула одиннадцать раз, что в значительной степени смягчило раздражение смотрителей. Те еще шушукались и советовались о чем-то вполголоса между собой, когда прибежал запыхавшийся министрон Погоды и Четырех Ветров, и закричал издали:

- Господин, господа! Так не годится! Король ждет вас уже полчаса, министрон Двора сходит с ума. Так нельзя!

Пан Клякса в нескольких словах изложил министрону, что с нами приключилось.

- Так неуважительно отнестись к королевским гостям? - обрушился тот на смотрителей. - Да за такую бестактность я прикажу уменьшить вам премию. Вместо пяти яиц на нос вы получите по три. Это отучит вас от бездушия.

АЛОЙЗИ ПУЗЫРЬ

День стоял необычайно жаркий. Солнце пекло немилосердно. Люди, по выражению адакотурадцев, поджаривались, как яйца на сковородке. От зноя плоды гунго лопались с громким треском, как петарды. С пана Левкойника пот тек ручьями, и каждый его шаг оставлял на тротуаре мокрое пятно. Все окна в городе были закрыты жалюзи, улицы опустели, и только дети голышом играли в "яйцо в ямке" и в "адакотурадку".

Пан Клякса не чувствовал жары, хотя на нем, как всегда, было теплое белье, жилет, сюртук и жесткий воротничок. Он как-то признался мне:

- У кого мозги на месте, Адась, тот не потеет. Я сам управляю своими железами, у меня свой кондиционер с автоматическим терморегулятором. И все это здесь!

С этими словами он хлопнул себя по лбу.

Да, это был великий ум!

Впрочем, в гениальности пана Кляксы мог наглядно убедиться всякий, кому посчастливилось хотя бы раз увидеть Алойзи Пузыря.

Он был столь совершенен, что в тот знойный день, когда мы шли на мороженое к королю, со лба Алойзи стекали струйки настоящего пота. Пан Клякса не забывал ни об одной мелочи. Достаточно сказать, что Алойзи спал как всякий смертный - с закрытыми глазами и вдобавок громко храпел, хотя его искусственный организм не требовал сна.

Но вернемся к нашему рассказу, поскольку Лимпотрон ждет и очень нервничает.

В дворцовый сад мы пришли с получасовым опозданием. В дверях нас встречал министрон Двора Тромбонтрон.

Я не в силах описать этот сад. Если вы читали о чем-нибудь подобном в сказках "Тысячи и одной ночи", то имеете слабое представление об открывшихся нашим глазам великолепии, о феерии красок, о фантастической архитектуре цветников и куртин, об источаемом ими несказанном аромате. Накануне мы с паном Левкойником осматривали дело рук ученых садоводов, но этот сад был творением художника.

В центре его находилось небольшое озерцо, где плескались рыбы-фонтаны, пускавшие вверх золотые и серебряные струйки. На поверхности озера покачивалась модель сказандского корабля "Аполлинарий Ворчун", собранная из музыкальных шкатулок. В гуще дерев прятались тенистые беседки, оплетенные неведомыми цветами, чьи лепестки трепетали, словно крылья бабочек. Они ежечасно меняли свою окраску, звеня при этом, как стеклянные колокольчики. Даже пану Левкойнику еще не доводилось видеть ничего подобного.

Король Кватерностер I принял нас в правительственной беседке, оплетенной цветами под цвет национального флага. Две смуглые служанки обмахивали его пальмовыми ветками. Сбоку от короля стояло пустое кресло, предназначенное для будущей королевы. Кватерностер I пока не нашел себе подходящей жены и потому не имел наследника, что очень огорчало его подданных.

Монарх держал на коленях Королевского Петуха и гладил его, как у нас гладят любимую кошку. Петух был совершенно необыкновенный: у него был двойной гребень и исключительно красивый хвост. Звание Королевского Петуха присваивалось победителю ежегодного конкурса пения. Тот, кого король держал на коленях, пропел тридцать семь раз кряду, побив тем самым все прежние рекорды, и получил государственную премию первой степени.

Нынешний прием носил семейный характер и потому кроме нас на нем присутствовало только несколько министронов с женами.

Пан Клякса попросил у короля прощения за опоздание, а мы тут же склонились в почтительном поклоне, а дочери пана Левкойника сделали изящный реверанс. Пан Клякса представил Алойзи как своего ученика и добавил:

- Это необычный молодой человек. Если позволишь, король, я тебе о нем расскажу чуть позже.

Кватерностер I пристально посмотрел на Алойзи, как бы пытаясь что-то вспомнить, и наконец сказал:

- Клянусь, я его уже где-то видел... Впрочем, ладно... Тромбонтрон! - крикнул он министрону Двора. - Займись гостями и прикажи подавать мороженое!

Во время этой короткой беседы Вероник успел достать из своего кармана фланельку и деликатно обмахнуть пыль с кресла будущей королевы.

Из дворца выбежало двенадцать пажей, несших на серебряных подносах мороженое и напитки.

Солнце припекало все сильней, и министроны пригласили дочерей пана Левкойника в беседки. Пан Левкойник галантно сопровождал жену премьера Трондодентрона и жену министрона Трубатрона, а Вероник излагал остальным дамам собственный метод подметания лестничных клеток.

Пан Клякса попросил короля выслушать его, сделав мне и Алойзи знак оставаться рядом.

- Король, - сказал он, когда остальная часть компании разбрелась по саду, - вот человек, который вчера пнул тебя искусственной ногой!

- Что? Это он?! - вскричал монарх. - Я сейчас же велю его схватить и бросить в курятник.

- Ты этого не сделаешь, король, - спокойно возразил великий ученый. - Раздумаешь, как только узнаешь, что Алойзи Пузырь - это сотворенный мной шедевр науки и техники, эпохальное открытие современности, высочайшее достижение человеческой мысли. Алойзи, подойди к Его Величеству!

Алойзи послушно выполнил приказание. Кватерностер I подозрительно осмотрел механического человека со всех сторон, потянул его за нос, потом за ухо. Вдруг он вскочил с кресла и завопил:

- Теперь я узнал его! И не говорите мне ничего. Ведь это он выловил нас из моря, когда мы плыли в бочке, и взял к себе на борт, а потом четырем нашим матросам дал молодильных таблеток и превратил их в грудных младенцев. Я прекрасно помню этого Первого Адмирала Флота! Он изрядно задал мне перцу! Я ему...

- Король, - перебил его пан Клякса, - сегодня утром я устранил мелкие конструктивные дефекты своего творения. Действительно, до сих пор Алойзи вел себя своевольно. Но отныне он стал абсолютным совершенством. Повторяю: со-вер-шен-ством! Теперь он функционирует безупречно.

- Профессор, - усаживаясь обратно в кресло, ответил король, я не верю, что эта персона - автомат. Это такой же человек, как и вы да я!

Пан Клякса с торжествующим видом погладил себя по бороде, взял Алойзи за руку и подошел с ним к Кватерностеру I.

- Не спорю, в это трудно поверить, - с достоинством произнес он. - Алойзи сделан чрезвычайно тщательно, а кожа мешает понять его конструкцию. Но заглянуть туда все-таки можно... Вот, пожалуйста.

С этими словами он вынул из кармана электронную, а точнее сказать, электросовременнейшую микрокосмическую лупу и поднес ее к зрачку Алойзи. Король недоверчиво зажмурил один глаз, а другим прильнул к окуляру лупы и онемел от удивления. Через мгновение Кватерностер I, не отрывая глаза от лупы, начал восклицать:

- Невероятно! Поразительно! Вижу серебряные точечки... Тысячи серебряных точек... Да!.. Это колесики! Они крутятся... Что за механизм!.. Теперь побежали ленточки с текстом... Ах, огоньки!.. Загораются и гаснут... Чудесно!.. А это что?.. Ого!.. Вижу серые клетки!.. Нет!.. Это миниатюрные экранчики! В них отражаются мысли Алойзи... Вижу в них себя... Наверно, он подумал обо мне... Просто невозможно поверить... Какая точность... Гениально!.. Наконец-то я узнал, как выглядит электронный мозг!..

Пан Клякса прервал показ и убрал лупу в карман.

Тут подошел Лимпотрон, а за ним паж с мороженым на подносе. Согласно церемониалу, король отведал по ложечке от каждой порции, а мы буквально набросились на остальное, так как жара стояла адская. Опасаясь новых осложнений для нас со стороны местных стражников, Лимпотрон изложил королю историю с рубинами.

Наше приключение позабавило Кватерностера I, и он, забыв о королевском достоинстве, расхохотался, как обыкновенный матрос.

- Отличная шутка! Неплохо вас подставила эта птичка, забодай ее петух! Вот бы мне такую в сад!

Едва король произнес эти слова, как с сандалового дерева слетел Три-Три, уселся ему на голову и несколько раз тюкнул в нос.

- Что?! Опять покушение! - крикнул король. - Лимпотрон, изловить ее немедленно!

Министрон Погоды и Четырех Ветров бросился ловить колибри. Остальные министроны присоединились к нему с криками:

- Хватай его! Держи!

А Три-Три беззаботно порхал над их головами и наконец уселся на корабль "Аполлинарий Ворчун", бросивший якорь посреди пруда. Министроны встали на берегу пруда, беспомощно размахивая руками.

Когда уже все отказались от попытки его поймать, Три-Три добровольно покинул безопасное пристанище и, снова сев на плечо королю, нежно потерся клювом о монаршью щеку.

Министроны гурьбой бросились на птицу, но пришедший в доброе расположение духа Кватерностер I отмахнулся от них, сказав "Амнистия", и позволил колибри летать у себя над головой.

На том компания опять разошлась по беседкам, а король и пан Клякса снова занялись Алойзи, спокойно стоявшим чуть поодаль.

- Что и говорить, - продолжил король прерванный разговор, - вы добились невероятного. Но что-то я сомневаюсь, чтобы Алойзи мог думать самостоятельно. Пожалуй, это просто невозможно.

- Король, ты недооцениваешь совершенство моего творения, обиделся пан Клякса. - Если хочешь, можешь с ним поговорить.

Все еще не доверяя словам ученого, король усадил Алойзи возле себя и спросил:

- Скажи мне, любезный, сколько будет семью девять? Тот снисходительно улыбнулся.

- Король, я не ребенок. Если хочешь, я в уме помножу число кур твоей страны на количество жителей, а произведение разделю на число петухов.

- Ого! - поразился монарх и принялся бойко экзаменовать механического человека. Вопросы и ответы сыпались один за другим, как в игре "угадай-ка".

- Какое расстояние между Адакотурадой и Патентонией?

- 753 километра, 126 метров и 70 сантиметров.

- Кто правит в Абеции?

- Королева Аба.

- Как называется самая большая река в Вермишелии?

- Заливайка.

- Сколько волос у меня на голове?

- 107 493.

- Верно! Точка в точку! А скажи-ка, братец, сколько островов в Нетихом океане?

- 1 749.

- Алойзи, ты гений! - воскликнул монарх с таким восторгом, что Королевский Петух захлопал крыльями и запел во все горло.

- Я всего лишь жалкое отражение профессора Кляксы, - скромно ответствовал Алойзи. - Он поделился со мной крупицей своих знаний и памяти.

После беседы короля с Алойзи пан Клякса гордо встал на одну ногу, прижав левую руку к жилету, а правую вытянул перед собой и сказал:

- Король! Я совершил переворот в науке, опроверг ошибочные представления химиков, физиков и биологов; я открыл кляксические законы природы и кляксические основы строения клеток; достиг невиданных высот познания, разработал собственные теории, благодаря которым сумел первым в мире создать искусственного человека. Мозговые автоматы патентонцев совершают до двухсот тысяч операций в секунду. Мой Алойзи действует со скоростью мысли. Поэтому он и стал почти что человеком. Я сказал "почти" потому, что ему недостает лишь одного: фантазии.

Пораженный услышанным, монарх сбросил Королевского Петуха с коленей, выбежал из беседки и закричал:

- Министроны, дамы и господа, идите сюда! Я желаю сообщить вам нечто чрезвычайное!

Первым примчался Трондодентрон, решивший, что произошло новое покушение на короля. Следом за ним, подпрыгивая со свойственной ему легкостью, прибежал пан Левкойник. Вскоре подтянулись остальные; последним явился Вероник, верный собственному правилу, согласно которому настоящий привратник никогда не спешит.

- Я вызову стражу? - с беспокойством предложил премьер.

- Нет, слушай меня! - торжественно произнес король, колесом выпячивая грудь с татуировкой выдуманных геройских его подвигов. Профессор Клякса представил мне свое несравненное творение. Хочу, чтобы и вы увидели его. Вот Алойзи Пузырь, искусственный механический универсальный человек, собственноручно изготовленный нашим великим ученым. Алойзи, представься!

Алойзи галантно поклонился, а министроны тут же принялись его ощупывать, издавая удивленные восклицания.

- Я видел искусственные руки, искусственные ноги, - заметил Трубатрон, - но чтобы искусственным был целый человек, это, доложу я вам. Я хочу послушать, как он говорит.

- Господин министрон, - учтиво произнес Алойзи, - я мог бы произнести речь продолжительностью в двадцать четыре часа без передышки, но боюсь наскучить присутствующим здесь дамам.

- Поразительный экземпляр! - воскликнул Трубатрон. - Вот это механизм!

- Феноменально! Сенсационно! - подхватил Трондодентрон.

- Любопытно, а умеет он разводить кур? - спросил Парамонтрон.

- Я знаю семьдесят девять способов высиживания цыплят и сорок три способа скрещивания разных пород кур, - скромно заметил Алойзи.

Все были так взволнованы и ошеломлены, что Гортензия прервала свои монологи, Пиония перестала изрекать стихи, и даже Георгина на время перестала чихать. Один лишь Вероник не сумел совладать с икотой, однако в перерывах он сумел все-таки выдавить из себя:

- Бедняга... Совсем без матери... Сиротка...

Услышав эти слова, Алойзи вдруг погрустнел и заморгал, будто собираясь заплакать.

- Не горюй, Алойзи! - бодро воскликнул пан Клякса. - Я твой отец, я и твоя мать. Я придумаю тебе такую родословную, что ее не постыдился бы даже король Кватерностер I. Выше голову!

Королевский Петух снова захлопал крыльями и запел красивым звонким голосом. Ему ответило пение еще более красивое и громкое. Мы в недоумении огляделись: других петухов поблизости не было. И что же вы думаете? Это Алойзи блеснул еще одним своим талантом.

Адакотурадцы глядели на него с крайним изумлением, зато пан Клякса высоко поднял голову и торжественно произнес:

- Король, дамы и господа! Вы видите мое творение, а сейчас я поделюсь с вами замыслами на будущее. Если бы у меня имелись соответствующие условия, то всего за один год я подготовил бы документацию, необходимую для постройки крупной пузырни. А через три года можно было бы наладить серийное производство Пузырей. Сегодняшний день - переломный в истории человечества. Пред моим мысленным взором предстает счастливое время, когда каждый министрон, каждый бухгалтер, инженер, врач - чего там, даже простой школьник будет иметь в распоряжении собственного Пузыря! Мир вступит в пузырную эпоху. В двухтысячном году уже не мы, а Пузыри будут строить самих себя. Человеческая жизнь запузырится в самих своих основах. Таковы мои замыслы!

Говорил пан Клякса вдохновенно, глаза его горели, а из бороды то и дело вылетали электрические искры.

Король выскочил из беседки, обнял великого ученого и воскликнул:

- Профессор! Я создам все условия для осуществления вашего гениального плана! Я отдам в ваше распоряжение всех кур и петухов королевства, все яйца и часы, все богатство Адакотурады. Приступим к строительству пузырни завтра же.

Все взоры были устремлены на Алойзи; Вероник смахнул пыль с его башмаков, а дочери пана Левкойника любовались механическим человеком как зачарованные.

- Ваше Величество, - раздался вдруг зычный голос премьера, - прошу заметить: производство Пузырей сократит наши расходы на импорт и позволит отказаться от иностранных специалистов - их заменят Пузыри. Адакотурада станет одной из ведущих держав. Надо создать крупный пузырестроительный комбинат. Совет министронов немедленно приступит к разработке принципов пузыризации народного хозяйства.

- Благодарю. Именно это я и имел в виду! - сказал пан Клякса, расчесывая пальцами бороду. - Честно говоря, я приехал в Адакотураду, чтобы забрать сказандцев и вернуть их на родину, но теперь сам готов остаться с вами.

- Забрать нас отсюда? - удивился король. - А как без нас быть адакотурадцам? Мы тут исполняем весьма ответственные должности, и никто из сказандцев не захочет отречься от этого. И вообще, мы стали тут людьми дела и больше не можем жить сказками. Нам надоело скучное сказописание. Мы останемся здесь, и вы вместе с нами.

Пан Клякса подумал немного и заявил:

- Не пренебрегайте сказками. Не пренебрегайте фантазией. Без фантазии не бывает величия. Алойзи лишен фантазии, и потому служить людям он может, но подчинить их себе не сумеет. Я все предусмотрел. Истинный ученый не сделает ничего человечеству во вред.

- Да здравствует пан Клякса! - хором закричало семейство Левкойников.

- Ну ладно, - наконец сообщил великий ученый, - король, я принимаю твое предложение и через две недели приступлю к работе. Но прежде мне необходимо уладить несколько очень важных дел. На это не уйдет много времени.

- Простите, - робко подал голос Алойзи, - а что будет со мной?

- Я предоставил тебе полную свободу действий, - ответил пан Клякса. - Можешь делать все что захочется. Ты свободен, как и любой из нас.

- Пан профессор, - рассудительно сказал Алойзи, - не забывайте, что я - прототип, и без меня серийное производство застрянет на месте.

- Дорогой мой! - воскликнул пан Клякса. - Ну конечно! Король, надо во что бы то ни стало оставить Алойзи здесь. Нам без него не обойтись!

- Нет ничего проще, - ответил Кватерностер I. - Я могу предложить ему высокий пост. Толковые руководители нам нужны.

- Ваше Величество, - заметил Алойзи, - профессор Клякса наделил меня разнообразными способностями, и я могу исполнять любую работу, занимать любые должности. Могу быть садовником, матросом, инженером, аптекарем, генералом, директором, министроном. Я просто создан для того, чтобы служить каждому, кто в этом нуждается.

- Вот видишь, король, - вмешался пан Клякса. - Алойзи Пузырь умен, сообразителен, энергичен, учтив, старателен, безотказен, выдержан, спокоен, прилежен и надежен - ему недостает лишь воображения. То есть он обладает всеми качествами, необходимыми для хорошего чиновника.

Король на несколько минут ушел в раздумья, и все погрузились в молчание, нарушавшееся только чихами Георгины. Наконец Кватерностер I обернулся к премьеру Тронодентрону и сказал:

- Друг мой, я назначаю пана Алойзи Пузыря на должность министрона в адакотурадском правительстве. Какое нынче число? Тридцатое июня? Так вот, с первого июля он будет занимать пост министрона Дальнего Плавания. И разумеется, получит звание Первого Адмирала Флота. Прошу подготовить соответствующие указы. Кроме того, необходимо предоставить ему министрональное жилье и поставить на государственное яичное довольствие. С момента назначения на должность пан Алойзи Пузырь будет именоваться Алойзитроном. Все.

Королевский петух запел в третий раз.

- Аордиенция уркурнчена! - объявил министров Двора.

Мы поклонились королю, попрощались с членами правительства и после взаимного обмена любезностями воспользовались приглашением на обед, дававшийся министроном Парамонтроном в Институте Яичницы.

Должен признаться, прием у Кватерностера I, хотя я и съел там несколько порций мороженого, нагнал на меня изрядную скуку. Я участвовал в работе пана Кляксы над созданием Алойзи с самого начала, еще в Академии. Научные теории великого ученого были мне известны, и ничего нового я не узнал. К тому же, по правде говоря, мне больше нравился прежний Алойзи, с его техническими недостатками, иногда выходивший из-под контроля пана Кляксы, строптивый и выкидывавший всевозможные нежданные каверзы. На мой взгляд, тогда он больше напоминал подлинного человека, чем сейчас. Устранение конструктивных дефектов лишило Алойзи фантазии - впрочем, именно этого пан Клякса и добивался.

Чтобы сократить путь, мы пошли напрямик мимо стадиона, где как раз проходил футбольный матч. Можете себе представить, с какой скоростью протекала игра, в которой участвовали трехногие полевые игроки и трехрукие вратари! Особенность местной игры заключалась в том, что засчитывались только голы, забитые средней ногой. Установить же наверняка, какой ногой был забит в ворота мяч, адакотурадским судьям никак не удавалось, и почти все матчи в Адакотураде заканчивались ничьей.

Мы с любопытством наблюдали за интересной игрой, как вдруг выбитый в аут мяч полетел в нашу сторону. Тут Алойзи молниеносным ударом нога отправил мяч под облака с такой силой, что и спустя десять минут тот еще не вернулся. Тогда мы пошли дальше, а игроки с болельщиками все еще ждали его возвращения, с раскрытыми ртами глядя в небо.

Оказавшись на улице, дочери пана Левкойника дали волю своим привычкам.

Гортензия говорила:

- Пан Адась, объясните, пожалуйста, почему король до сих пор не женился? Вероятно, потому, что никто из заморских принцесс не соглашается питаться одной яичницей.

Георгина беспрестанно чихала, распугивая бабочек, а Пиония сочинила длинный стих об Алойзи, заканчивавшийся такими словами:

Ой-злой Алойзлой плюх флот

А кашалот вмиг мозг жрет.

Наша милая поэтесса, похоже, хотела сказать, что Алойзи утопит флот, а его мозг станет добычей кашалотов. Впрочем, я не уверен, что хорошо растолковал смысл двустишья; к сожалению, я не слишком силен в поэзии. Пан Левкойник наверняка сделал бы это лучше меня.

Роза литературой не интересовалась. Как и родители, она любила цветы. Роза была старшей из дочерей пана Левкойника, и судя по его словам, отличалась поразительным сходством со своей матерью Мультифлорой. Да я и сам заметил, что этой девушке постоянно сопутствует аромат роз. Нос у нее был чуточку курносый, говорила она мало, зато любила напевать под нос веселые песенки. Пан Клякса охотно ей вторил, перебирая пальцами по губам и напевая свое "па-рам-пам-пам".

У этой очаровательной девушки был лишь один недостаток: вместо "р" она произносила "к". Так что себя она называла Козой, а не Розой, Вероника - Векоником. Роса в ее устах становилась косой, руку она превращала в куку, а коридор - в кокидок. Короля она называла Кватекностеком Пеквым, а моего колибри - Тки-Тки.

Вот и сейчас, входя на территорию Института Яичницы, она воскликнула:

- О, Тки-Тки пкилетел!

И в самом деле, колибри сел мне на плечо и шепнул на ухо кое-что важное. Я тут же дал ему несколько поручений и отправил обратно в город.

Вскоре мы сидели в дегустационном зале. Нам подали несколько сортов яичницы: с орехами, бананами, маком, горошком, морской капустой, рыбьей печенью и с креветками.

Я сидел между Алойзи и паном Кляксой, но в беседе участия не принимал, так как мной снова овладела тревога за родителей. Увидев мою озабоченность, пан Клякса извлек из кармана копилку памяти, приставил ее ко лбу и через некоторое время заявил:

- Дорогие друзья! Мы уже устроили дело Алойзи. Вопрос о репатриации сказандцев отпал сам собой. За Резеду можете не волноваться, я иду по ее следам. Остается только вызволить супругу пана Левкойника, Мультифлору, а также найти родителей Адама Несогласки. И наконец, надо принять решение относительно дальнейшей судьбы моей Академии. Остановимся на втором пункте. Алойзи, с завтрашнего дня ты будешь исполнять должность министрона Дальнего Плавания и Первого Адмирала Флота. Пожалуйста, сделай так, чтобы завтра у нас имелся подходящий корабль и возглавь его команду. На остров Двойников поплывем втроем: я, Адась и пан Вероник. А вам, пан Левкойник, придется остаться здесь, чтобы позаботиться о дочерях. Итак, решено! Второго июля в полдень поднимаем якоря!

Речь пана Кляксы вызвала в семействе розовода неописуемую радость. Пан Левкойник подлетел к великому ученому и поцеловал его в ухо, сияющие девушки хлопали в ладоши, Георгина чихала как заведенная, а Роза кричала:

- Бкаво! Бкаво! Да здкаствует пан пкофессок!

- А теперь ступайте все в сад, - сказал пан Клякса. - Нам с Алойзи и Адамом необходимо провести морской совет. Прошу не мешать.

Когда мы остались одни, великий ученый достал из кармана свою автоматическую складную карту мира, разложил ее на столе и сказал:

- Вот, Алойзи, единственная в мире карта, на которой обозначены Адакотурада и другие страны, которые всякие неучи считают несуществующими. Здесь, на северо-запад от Адакотурады лежат Кактусовые острова. Дальше находится пролив Святого Панталыка... Оттуда мы выйдем в Нетихий океан и, обогнув Мыс Вечного Пера, буквально уткнемся носом в остров Двойников. Как видишь, расстояние относительно невелико.

Если взять курс несколько севернее, то по прямой это составит около трехсот адакотурадских морских миль. Так что все путешествие продлится не более восьми часов.

- Совершенно верно, - со знанием дела подтвердил Алойзи. - Я даже возьмусь плыть быстрее, чем позволяют правила морского движения в этом районе Нетихого океана. Во время плавания на "Микстурии" я научился кое-каким пиратским штучкам.

- Только не переборщи, - предупредил его пан Клякса. Тут Алойзи осмотрелся, явно желая удостовериться, что никто не подслушивает, и зашептал:

- Пан профессор, с завтрашнего дня я - министрон... Если хотите, я свергну Кватерностера и объявлю вас королем Адакотурады.

Пан Клякса лишь рассмеялся от всей души.

- Алойзи, ты с ума сошел! - воскликнул он. - Тоже мне, придумал! Это все равно, что льву предложить стать тараканом! Я, свободный и независимый ученый, должен возложить на себя этот горшок, называемый короной? Я, Амброжи Клякса?!

Помолчав, он сурово добавил:

- Умоляю, Алойзи, без этих штучек. Я дал тебе самостоятельность, но ты ведь знаешь, что я постоянно держу с тобой связь на ультракороткой волне 0,000001 метра и в любой момент могу пустить в ход пульт дистанционного управления, и тогда плакала твоя самостоятельность. Понял? Намотай себе на ус!

При этом пан Клякса пригрозил ему большим пальцем правой руки, что означало весьма серьезное предупреждение.

Алойзи покраснел, ибо наш великий ученый позаботился при конструировании даже о такой мелочи.

- Я хотел сделать вам приятное, - огорченно сказал он, и поспешил переменить тему. - В указанный срок флагманский корабль будет готов к отплытию.

На том совет и закончился. Пан Клякса подошел к открытому окну и прислушался; из сада доносилось пение Розы. Она пела любимую песню профессора:

Птичка села на сучок.

Как поймать ее, дружок?

На верхушку полезай!

Что? Не можешь? Ай-яй-яй!

Рак заполз под бережок.

Как схватить его, дружок?

За клешню его бери!

Если больно, то ори!

Мак подлез под колосок.

Как сорвать его, дружок?

Рви его! Ну что? Никак?

Это - бабочка, не мак!

Хотя Роза вместо "рак" говорила "как", а "рви" произносила, как "кви", пан Клякса слушал пение с блаженной улыбкой на устах и пальцами выстукивал на подоконнике ритм, подпевая:

- Па-рам-пам-пам! Па-рам-пам-пам!

Тут я почувствовал, как под столом кто-то коснулся моей ноги. Наверняка не собака, ведь в Адакотураде собаки не водятся. Может, петух? Я сунул руку под стол, поймал кого-то за нос и вытащил Зызика.

- Ты?! - воскликнул я. - Подслушивал, негодяй!

- Подслушивал, - нахально согласился Зызик. - Но я никому ничего не скажу. Честное адакотурадское! Только возьмите меня на остров Двойников. Я вам пригожусь! А то, что тот господин говорил о короле, совершенно меня не касается. Я умею держать язык за зубами.

Алойзи схватил Зызика за плечо, да так сильно, что едва не переломал ему кости. Юноша вскрикнул от боли, но тут вмешался пан Клякса.

- Оставь его, Алойзи, - спокойно сказал он. - За подслушивание я мог бы превратить его в муху, есть у меня такое средство. Но я придумал кое-что получше. Надо вправить ему мозги. Возьмем его с собой. Малый любознателен, а любознательность - путь к знаниям. Я сделаю из него человека. Зызик, плывешь с нами!

Вот каким человеком был пан Клякса!

Тем временем порядочно стемнело. Издалека уже долетало дружное пение петухов, потому что настала пора спустить их с цепей.

Поблагодарив Парамонтрона за изысканное угощение, мы на одолженных самокатах помчались домой.

Бульпо и Пульбо, двое из пяти ученых садовников, приглашенных паном Левкойником на ужин, уже стояли у дверей с букетами приготовленных для дочерей розовода цветов. Оставшиеся трое дежурили сегодня в ночь.

Пан Левкойник нашел в королевских садовниках родственные души и тут же заговорил с ними об адакотурадской ботанике, описанной в последней работе пана Кляксы под названием "Адакотураданика". Книга эта вышла в свет буквально перед нашим приездом сюда.

Их оживленную беседу прервал Вероник.

- Пан Анемон, по-моему, эти молодые люди не прочь сыграть во что-нибудь с вашими дочерьми. Ну, скажем, в "веселого смотрителя", или в "мытье лестницы", или в "подметалки".

- Давайте играть в "подметалки"! - закричал пан Клякса.

Вероник тут же принес метлу и начал гоняться за нами по всем комнатам. Тот, кого он "подметал", должен был забрать у него метлу и в свою очередь гоняться за остальными. Самым ловким оказался пан Левкойник, скакавший под потолок как мячик. Розовод набрал очков больше всех и получил право назначить следующую игру.

- Прекрасно! - воскликнул разыгравшийся пан Клякса. - Может, сыграем в "три бельчонка"?

Пан Левкойник встал посреди комнаты, помял бородавку на носу и произнес, гордо выпятив живот:

- Есть идея. Предлагаю сыграть в брачные предложения. Мужчины выбирают.

- Ого, с этим не шутят, - заметил Вероник.

- Кто хочет, шутит, а кто хочет, делает предложение всерьез! весело сказал пан Клякса, смешно поглаживая бороду сначала сверху вниз, а затем снизу вверх.

Алойзи даже не шелохнулся. Вероятно, он все еще считал себя женихом Резеды, хотя, к моему удивлению, до сих пор никак не отреагировал на ее исчезновение.

Вероник, не выпуская из рук метлы, присел и стал по привычке выметать пыль из углов.

Пан Клякса беззаботно напевал какую-то песенку, и только пан Левкойник суетился и приговаривал:

- Господа! Давайте же играть! Девушки ждут предложений!

Ученые садовники оказались на высоте: Бульпо подошел к Гортензии, а Пульбо - к Георгине; затем, галантно поклонившись избранницам, они в один голос произнесли:

- Урчарурвательная пани, имею честь прурсить твурей рорки.

Близнецы были похожи друг на друга, как близнецы, и сделать выбор сестрам было нетрудно. Они вежливо присели в реверансе и согласно желанию юношей подали им свои правые ручки.

- Браво! - воскликнул пан Клякса. - Две пары уже есть. Что дальше, пан Анемон?

- Извините, - вмешался Вероник, - хотелось бы знать, эти предложения сделаны в шутку или всерьез?

Наступило неловкое молчание.

- Мадемуазель Гортензия! - наконец сказал Бульпо. - Я полюбил вас с первого взгляда... Это, может быть, смешно, но мы, выросшие среди цветов, говорим то, что чувствуем.

- А я говорю, что думаю, - ответила Гортензия. - Сестры смеются над моей привычкой думать вслух. Вот и теперь я раздумываю, почему вы избрали меня? Наверное, потому что жена, разговаривающая сама с собой, не досаждает мужу своей болтовней. Спросила, ответила, и все ясно.

- Теперь ваша очередь, - обратился к Пульбо Вероник, страдавший врожденной любовью к порядку и не терпевший неясных ситуаций.

Пульбо смутился и, с трудом сдерживая стыдливое хихиканье, заявил:

- Мадемуазель Георгина... хи-хи... извините... так мило чихает, что я... хи-хи... просто очарован... Я всегда мечтал о такой жене... хи-хи... прошу прощения... Честное слово.

Хихиканье его было так заразительно, что пан Клякса чуть не лопнул со смеху. Даже Алойзи криво усмехнулся, а Вероник от полноты чувств сгреб обоих братьев в охапку и подбросил вверх, как двух щенков.

И только пан Левкойник сохранял надлежащую серьезность. Он обнял близнецов, прижал к отеческой груди Гортензию и Георгину и дрожащим голосом сказал:

- Вот и исполнилась мечта моей любимой Мультифлоры. По крайней мере, две дочери выйдут замуж за садовников.

- Па-рам-пам-пам! Па-рам-пам-пам! - воскликнул пан Клякса и, схватив пана Левкойника за руки, в течение нескольких минут кружился с ним в "мелком горохе".

Это было поистине незабываемое зрелище.

Было решено, что официальное обручение состоится по прибытии Мультифлоры.

Назавтра из канцелярии Кватерностера I прибыли указы о назначениях Алойзи и о предоставлении ему министрональных апартаментов в здании Института Мнимых Открытий и Изобретений. Это старинное учебное заведение было основано одним из адакотурадских путешественников, который случайно открыл Америку прежде, чем она была открыта по-настоящему.

Вместе с паном Кляксой мы проводили Алойзи до его нового жилища. Состояло оно из восьми комнат, заботливо оборудованных всем необходимым для жизни и отдыха министрона Дальнего Плавания. В шкафах висели мундиры Первого Адмирала Флота, а в застекленной горке красовались его ордена и другие награды, заранее врученные Алойзи Кватерностером I.

Остаток дня мы провели за подготовкой к плаванию. Тем временем население Адакотурады готовилось к очередному национальному торжеству, к Празднику Королевского Петуха. Стоило бы пояснить в скобках, что подобные чествования совершались в этой стране через два дня на третий, так как адакотурадцы страшно любят праздники. Они торжественно отмечают День Сказакотской Дружбы, День Куровода, День Садовника, День Повара, День Дояра Лактусовых Деревьев, а также Годовщину Высадки Сказандцев, Праздник Самоката, Праздник Сломанных Часов, Праздник Яичницы и многие другие.

В День Королевского Петуха в Королевском Саду устраивались народные гулянья, во время которых Кватерностер I награждал наиболее отличившихся петуховодов золотыми часами. Но главным номером программы был конкурс петушиного пения и избрание нового Королевского Петуха.

Как я уже упоминал, всю вторую половину дня мы упаковывали вещи. Дочери пана Левкойника гадали на лепестках роз и других цветов, полученных вчера от братьев-близнецов. Пан Клякса нагружал свои тридцать карманов деталями составлявших его дорожную лабораторию приборов, инструментов и других приспособлений. Вероник чистил и драил все, что попадало под руку, а я складывал в сундучок свой багаж, за исключением пробкового шлема, оказавшийся совершенно бесполезным. Кстати, ласты для подводного плавания и чучело сокола я подарил Зызику.

Уже сильно стемнело, когда вдруг в окно влетел озабоченный Три-Три; одновременно появился пан Левкойник.

- Министров Лимпотрон просит всех спуститься в залу, - объявил он. - Прибыла делегация!

Пан Клякса что-то недовольно буркнул, но быстро оделся, расчесал бороду, забежал в комнату девушек посмотреться в складном зеркале и с гордым видом двинулся к лестнице. Семейство пана Левкойника, Вероник и я шли парами вслед за ним.

В зале мы увидели шестерых самых знаменитых адакотурадских дам, а также министрона Лимпотрона и министрона Двора.

Мы церемонно раскланялись.

Среди дам я узнал жен министронов, присутствовавших на приеме в саду у короля.

Министрон Тромбонтрон, припудренный парадным порошком и с петушиным пером за ухом, вышел вперед и заговорил:

- Наш король...

- Кватерностер, Кватерностер, Кватерностер, - хором произнесли дамы в соответствии с принятым этикетом, троекратно повторяя имя монарха, когда Тромбонтрон произносил слова "наш король".

- ...поручил нам, - продолжал министров, - обратиться к глубокоуважаемому чужестранцу пану Анемону Левкойнику и изложить ему его королевскую просьбу. Наш король...

- Кватерностер, Кватерностер, Кватерностер...

- ...постановил покончить со своим холостым житьем и вступить в брачный союз, дабы осчастливить народ Адакотурады наследником трона. Наш король...

- Кватерностер, Кватерностер, Кватерностер...

- ...направил сюда сию почетную депутацию, дабы мы от его имени просили руки присутствующей здесь панны Розы. Наш король...

- Кватерностер, Кватерностер, Кватерностер...

- ...желает взять ее в жены и сделать королевой Адакотурады. Вот и все.

Наступило молчание, а пан Левкойник упал на грудь пана Кляксы и от избытка чувств сомлел на его широкой груди.

ЭКСПЕДИЦИЯ ЗА МУЛЬТИФЛОРОЙ

Я вышел из дома очень рано, когда все еще спали, и побежал в порт. Там уже стоял готовый к отплытию флагманский корабль Первого Адмирала Флота "Кватерностер Первый". На его мачте развевался трехцветный флаг Адакотурады с золотым петухом в центре.

Капитан Тыквот, несмотря на раннюю пору, был уже на посту, совал нос во все углы, покрикивал на матросов, проверял оснастку. Это был старый морской волк, избороздивший все моря и океаны. Голова его, усы и козлиная бородка уже поседели, но его бодрое краснощекое лицо так и дышало здоровьем. Вы, наверное, думаете, что он попыхивал трубочкой? Ничего подобного! Капитан Тыквот по обычаю морских волков этого района Нетихого океана курил толстую сигару. А так как сигар он терпеть не мог, то поминутно с отвращением плевался. Но это уже его личное дело.

Я обсудил с ним некоторые подробности нашего плавания, мимоходом напомнив, что мы отправляемся за матерью будущей королевы, подарил ему свою книжечку "Амброжи Клякса, ученый и изобретатель", чтобы он знал, с кем будет иметь дело и отправился обратно.

День обещал быть не таким знойным, как обычно, на небе даже появились кое-какие тучки, а облачность в этих широтах была редкостью.

"Быть шторму", - подумал я, подходя к дворцу Лимпотрона.

Вся компания уже была на ногах. Пан Клякса перед складным зеркалом расчесывал щеткой бороду; девушки, как водится, о чем-то шептались, а Вероник на прощание наводил в комнате порядок, препираясь с паном Левкойником:

- Да, пан Левкойник, нельзя загадывать ни на день, ни на час. Жизнь состоит из сплошных неожиданностей. Вот вы уже не разводите розы, а выводите заневестившихся дочерей. Роза розе рознь, а? Пустите корни в Адакотураде, как баобаб, станете тестем короля и дедом наследника трона, будете кататься в яичнице, как сыр в масле. Век бы так жить!

- А вам завидно, - отрезал пан Левкойник. - Впрочем, могу взять вас в королевский дворец дворником. При дворе такой человек всегда пригодится.

Перестав натирать пол, Вероник подбоченился и гордо заявил:

- Я полвека работаю на одном месте, а сюда приехал, сопровождая пана Несогласку, потому что всякий порядочный привратник должен заботиться о жильцах. Я знаю свои обязанности, и даже если бы вы мне пообещали трон и корону, свой пост я нипочем не брошу! Мне дороже метла дома, чем скипетр в Адакотураде. Это говорю вам я, Вероник Чистюля, потомственный дипломированный привратник.

- Довольно, господа, довольно! - крикнул пан Клякса. - Род Левкойников имеет право взбираться в верха, а род Чистюль может сохранять верность семейным традициям. Кто от кого, тот и в того. Только Пузыри будут одинаковыми. Пан Вероник, Адась, в путь. Адмирал ждет.

Лимпотрон и розовод проводили нас до порта. На "Кватерностере Первом" у трапа нас поджидал Алойзи. Он был одет в красивый белый мундир и подпоясан большой лентой Петуха со звездой. Грудь его была увешана многочисленными орденами и медалями. Он отдал нам честь, приложив ладонь к адмиральской треуголке. Капитан Тыквот отдал пану Кляксе рапорт, пока почетный караул тянулся перед ним во фрунт.

Флагманский корабль величественно отходил от причала, когда прилетел Три-Три и уселся мне на плечо. Лимпотрон махал носовым платком, а пан Левкойник этого сделать не мог, потому что должен был вытирать им ручьями сбегавшие по щекам слезы - как-никак, мы отправлялись за Мультифлорой.

Судно быстро удалялось от берегов Адакотурады. Флаг трепетал на ветру, самонаводящиеся двигатели работали почти бесшумно.

Мы удобно расположились в шезлонгах, и только Вероник принялся драить и без того натертые до блеска бортовые поручни.

Стюарды разносили фрукты и прохладительные напитки.

Стоя на мостике, капитан Тыквот отдавал приказы вахтенным офицерам.

- Слушай, Алойзи, - обратился я к нашему Адмиралу, когда выдался удобный момент. - Хотелось бы спросить тебя вот о чем...

Алойзи встал с шезлонга и ледяным тоном произнес:

- Прошу обращаться ко мне как положено. У меня есть звание.

Пан Клякса хлопнул ладонью о подлокотник шезлонга.

- Вы только на него посмотрите! Пружина правильного мышления действует! Он ведет себя как нормальный человек. Едва надел мундир, как сразу же возомнил о себе Бог весть что. Довольно, Алойзи, довольно! С нами этот номер не пройдет. Порошок, которым я запудрил тебе мозги - не сахарная пудра! Адась тебе не подчиняется. Прежде всего он мой ученик, а во-вторых, он твой однокашник. Садись и слушай!

Смущенный Алойзи козырнул и присел на край шезлонга.

- Прошу прощения... зарапортовался... - сказал он кротко. И чтобы хоть как-то подчеркнуть важность своей персоны, крикнул: - Эй, капитан! Что такое, сто пар петухов тебе в глотку! Почему мы тащимся, как сонные черепахи? Так вас учили управлять флагманским кораблем Первого Адмирала Флота? Может, мне самому встать на мостик и наддать экипажу жару?

- Опушаюсь, господин Адмирал! - отвечал капитан. - Эй, на вахте! Полный вперед! Два румба вправо! Шевелись, сто пар жареных цыплят тебе в печенку!

Отдав такой приказ, Алойзи величаво разлегся на шезлонге и обратился ко мне:

- Ты хотел о чем-то спросить. Пожалуйста, говори, я слушаю. Стараясь совладать с беспокойством, я спросил:

- Ответь мне, Алойзи, честно и откровенно - как обстоят твои дела с Резедой? Ты все еще считаешь ее своей невестой? Ответь, это очень важно для меня.

Пан Клякса нахохлился, поправил на носу очки и внимательно уставился на Алойзи.

Скроив лукавую мину, тот с минуту поиграл своими орденами, затем смахнул с кителя пылинку и наконец неохотно отвечал:

- Резеда, говоришь? Ха-ха-ха... Разве ты не знаешь, что потеряв пружину правильного мышления, я откалывал разные коленца назло пану Кляксе? Резеда? Нет, дорогой мой, Резеда меня абсолютно не интересует. Мое предназначение куда выше. Алойзитрон, министрон, Первый Адмирал Флота, Пузырь-прототип - вот мое истинное призвание!

- Тогда зачем ты ее похитил? - спросил пан Клякса.

- Ну, вам, господин профессор, должно быть ведомо лучше, чем кому-либо, что прошлое меняется и даже забывается, и в расчет берется только то, что я сказал минуту назад.

Тут я вскочил с шезлонга, обнял механического человека и помчался вниз, в каюты. Через минуту я возвратился, ведя за руку... Резеду.

- Господа! - воскликнул я дрожавшим от волнения голосом. - Пан Вероник, подойдите сюда! Слушайте! Мы с Резедой полюбили друг друга еще по пути в Адакотураду, на "Акульем Плавнике". Она рассказала мне о своем злополучном обручении с Алойзи, когда он обманным путем дал ей таблетку любвицилина, о том, как она ее проглотила, а когда опомнилась, то было уже поздно. Она не знала, как выкрутиться из создавшегося положения, и я решил освободить ее от Алойзи. Это я выкрал ее из-под стеклянного колпака. Бульпо и Пульбо по моей просьбе взяли Резеду под свою опеку и укрыли ее в надежном месте. Мы переговаривались друг с другом через Три-Три, которого Резеда выдрессировала соответствующим образом. Сегодня утром я посвятил в наши планы капитана Тыквота и провел ее на корабль. Теперь нас уже ничто не разлучит. Резеда, я правильно говорю?

Девушка стояла ни жива ни мертва. Взяв меня за руку, она прижалась к моему плечу и лишь кивала в знак согласия. Наконец, она еле слышно прошептала:

- Да... Все так и есть...

- Пан Адась, - с упреком заметил Вероник, - и вы это скрыли от меня? От своего привратника? Нехорошо. Ну да ладно... Внесем Резеду в списки. С вашего позволения, вы будете тридцатой жительницей нашего дома. Красивое, круглое число.

Алойзи галантно пододвинул Резеде шезлонг.

- В последний раз мы с вами виделись в Заповеднике Сломанных Часов, - плутовски прищурив глаз, сказал он. - Кажется, я даже перенес вас оттуда в Королевские Сады. Прошу не смотреть на меня с таким ужасом. Того Алойзи Пузыря больше нет. Сегодня мы начинаем новую жизнь. Три ваших сестры уже обручены. Очередь за вами. Что касается меня, то вы совершенно свободны от каких-либо обязательств!

Сказав это, Алойзи хлопнул в ладоши и приказал стюарду принести бутылку лактусового вина.

Пан Клякса с улыбкой следил за происходящим, поглаживая свою окладистую бороду и весело насвистывая. Наконец он сказал:

- Я же говорил пану Левкойнику, что напал на след Резеды. А я слов на ветер не бросаю. Я все это знал, знал и то, что ее провели на корабль и что она спрятана в каюте. Не считайте, что я ясновидец. Я не стал бы использовать кляксическую энергию для занятия, столь малонаучного. Просто Три-Три все мне выболтал. Дрессируя его, Резеда не догадывалась о птичьей болтливости. Поздравляю тебя, Адась! Ты сделал отличный выбор. Я рад, что уже четвертая сестра нашла себе спутника жизни.

Пробка полетела в небо, в бокалах запенилось вино. Вероник, как самый старший из присутствующих, произнес тост в стихах:

Пан Несогласка панну Левкойник любит сердечно,

А Вероник Чистюля рад бесконечно,

Как два голубка, они вместе порхают,

Старый привратник им счастья желает.

Мы подняли бокалы. Даже Три-Три опустил свой клювик в один из них и принялся пить с такой жадностью, что отогнать его было просто невозможно, зато потом он долго выписывал в воздухе крендели, не в силах лететь по прямой.

По окончании короткого торжества мы с Резедой пошли на корму, чтобы спокойно поговорить. Последние дни девушка жила у родителей Бульпо и Пульбо, окруживших ее заботой и вниманием. Это были очень достойные и трудолюбивые люди, державшие мастерскую по пошиву подушек-думок. Я тайком отвел Резеду в их дом, но навещал ее лишь изредка, когда удавалось забежать на несколько минут. Так что у нас накопилось много недосказанного, да и планы на будущее нуждались в обсуждении.

- Расставаться с семьей мне будет очень грустно, - сказала Резеда, - но я тебя люблю и хочу быть с тобой. У нас так много общего! Займемся птицеводством, я усовершенствую свой метод дрессировки и помогу тебе в составлении словаря пернатых...

Я обнял ее за плечи. Мы стояли, прижавшись друг к другу, как вдруг долетел крик впередсмотрящего:

- Внимание, внимание! Прямо по курсу циклон!

Я взглянул вверх и на верхушке мачты увидел знакомую фигуру с подзорной трубой у глаз. Это был Зызик. Пан Клякса выполнил обещание и велел Алойзи взять юношу на корабль.

Мы с Резедой поспешили присоединиться к остальной компании. Первый Адмирал Флота стоял возле пана Кляксы и своим острым невооруженным глазом всматривался в глаз циклона.

- Вот так всегда, стоит на военном судне появиться юбке, проворчал он, полностью войдя в роль моряка, а моряки, как известно, народ весьма суеверный.

Потом побурчал себе под нос еще немного и вслух добавил:

- Да... Разумеется... Приближается циклон "Резеда". Наш корабль может разлететься в щепки.

- Слушай, Алойзи, я сам этим займусь, - вмешался пан Клякса. Моя борода значит больше, чем все твои навигационные приборы вместе взятые.

С этими словами он встал на одну ногу и пустил бороду в свободный полет. Заряженная атмосферным электричеством борода сложилась клином и нацелилась на северо-запад.

- Право руля на две угловые минуты. Стоп машины. Все орудия на правый борт, - распорядился пан Клякса.

- Право руля на две угловые минуты! Стоп машины! Орудия на правый борт! - крикнул Адмирал капитану.

- Есть! - выплюнув сигару, гаркнул в ответ капитан Тыквот и отдал соответствующие приказы команде.

- Циклон "Резеда" - ужас Нетихого океана, - сообщил нам Алойзи. - В свое время много шума наделала история гибели флота Фарфории, когда ко дну пошли все суда до единого, включая даже водонепроницаемые соусники.

- Черт меня дернул уехать из дому на старости лет, - буркнул Вероник.

- Выше голову! Я с вами! - воскликнул пан Клякса. - Циклоны моя специальность.

"Кватерностер Первый" развернулся правым бортом к циклону и под скрежет тормозов остановился как вкопанный.

- Наводчики - к орудиям! Расчетам пусковых установок по местам стоять! - командовал капитан Тыквот.

- Огонь! - приказал пан Клякса.

Грянул залп. Самонаводящиеся ракеты с блеском и свистом вонзились в глаз циклона.

- Еще - огонь!

- Ладно, достаточно, - пан Клякса, поднес к губам кончик бороды и от души ее расцеловал. - Хорошая борода! Любимая борода!

- Клево! - крикнул сверху Зызик, когда рассеялся дым. - Циклон разбит вдребезги!

Я одолжил у капитана подзорную трубу, чтобы взглянуть на результаты стрельбы. Обломки циклона разлетелись по поверхности океана, как осколки зеркала. Его продырявленный снарядами глаз напоминал ситечко, сквозь которое просачивался красный свет солнца.

- Итак, мы спасены, - сказал пан Клякса Алойзи, - хотя на военном судне и находится "юбка".

С этими словами он галантно поклонился Резеде и поцеловал ей руку, чем доставил мне огромное удовольствие. Резеда сделала реверанс и кинулась пану Кляксе на шею, благодаря за заступничество перед Алойзи.

Первый Адмирал Флота иронически кивнул, взглянул на барометр и заметил:

- Что ж, с циклоном мы справились, но сумеем ли уйти от надвигающегося шторма? Не забывайте, мы вступаем в зону субтропических депрессии.

Я ожидал шторма с самого утра, еще тогда заметив на горизонте предвещающие бурю тучки.

И теперь, когда наш корабль снова набрал полный ход, небо прочертили огненные зигзаги молний, раздался гром, и разряды с шипением посыпались в море, подымая густые облака пара в местах падения. Вода закипела. На поверхность стали всплывать косяки вареной рыбы, которую матросы ловко вылавливали сачками для ловли бабочек. Полил дождь, тут же перешедший в ливень. Все произошло так быстро, что не успели мы покинуть палубу, как промокли до нитки.

На пане Кляксе был костюм из герметических, непромокаемых веществ, и ему достаточно было лишь стряхнуть с себя капли, чтобы принять свой обычный вид. Не пострадала от дождя и его борода, покрытая метеокляксической мазью. Вероник же отжал свои одежды в ванной, надел их снова и с молодцеватым видом заявил:

- Суровая жизнь привратника приучила меня к любым испытаниям. Насморка у меня не бывает! Я закален, как гвоздь!

Тут он напряг бицепсы, встал на руки, выполнил несколько гимнастических упражнений и гордо добавил:

- Я не я, если вру. Мне семьдесят лет, но я за пояс заткну еще не одного молодца!

Этот камень был брошен в мой огород, поскольку мы с Резедой воспользовались любезностью первого офицера, предложившего нам переодеться в морскую форму, пока не высохнут наши собственные вещи. Надо отметить, моряк из Резеды вышел очаровательный.

Шторм все еще бушевал. Перепуганные летающие рыбы то и дело ударялись в стекла иллюминаторов. "Кватерностер Первый" переваливался с боку на бок, вставал на дыбы и глухо стонал под ударами волн.

Адмирал не покидал своего поста. В репродукторах гремел хриплый голос капитана Тыквота. Вдруг в адмиральском салоне, где мы попивали горячий лактусовый сок, появился Зызик. От усталости он тяжело дышал и едва держался на ногах, но при том едва не лопался от гордости.

- Пан профессор... - пропыхтел он. - Я вас не подвел, верно?.. Попросите Адмирала взять меня на службу... Профессулик, родненький, ну что вам стоит, ради меня, а?!

- Сядь и отдохни, - сказал пан Клякса. - Ты славный малый! Как я вижу, тебе и море по колено. Через пять лет быть тебе знаменитым капитаном, ручаюсь. Ты за мной, как за каменной стеной, а я слов на ветер не бросаю.

Едва пан Клякса выговорил это, как сила урагана возросла на пять баллов по шкале Бжехворта, и судно заскакало по океану, как теннисный шарик.

Стюарды привязали нас к креслам, чтобы мы не разбили головы о потолок.

Наступила ночь. Об ужине не могло быть и речи. Графины с лактусовым соком и стаканы давно уже превратились в стеклянную пыль. Мы молча грызли сухари и выжидательно поглядывали на пана Кляксу.

Великий ученый был погружен в изучение своей автоматической карты. Он водил по ней пальцем и беззаботно напевал неизменное "па-рам-пам-пам".

Когда часы пробили полночь, пан Клякса попросил стюарда пригласить в салон Адмирала.

Алойзи был, как всегда, спокоен, не выказывая никаких признаков утомления. В этом и состояло его механическое превосходство над обычными адмиралами.

- Приближаемся к цели, - сказал пан Клякса. - По прямой до острова Двойников не более пятнадцати миль. Точный курс укажет борода. Идемте на палубу.

- Сейчас отдам необходимые указания. - Алойзи козырнул и взбежал по трапу наверх.

Мы последовали за ним, связавшись веревкой, как альпинисты, чтобы нас не унесло ветром. Я шел в связке последним, и моя морская форма то и дело привлекала внимание боцманов.

- Ты что тут болтаешься, недотепа? - шпынял меня то один, то другой. - Шевелись, болван! За работу, бездельник!

Резеда сочувственно сжимала мою руку, но благоразумно помалкивала: ведь и на ней была форма.

На палубе ревел ветер, дыхание перехватывало, но дождь вроде бы прекратился. Капитан Тыквот, давясь сигарным дымом и с отвращением плюясь, неутомимо раздавал приказания. Наша компания перебралась на нос корабля. Пан Клякса выставил бороду вперед, положил подзорную трубу на плечо Алойзи и пристально вгляделся вдаль. Сначала он бормотал что-то невразумительное, а потом стал произносить короткие, обрывистые фразы:

- Любопытно... Ничего не понимаю... Острова Двойников нет, просто нет. Но моя карта не может ошибаться. Произошло что-то невероятное. Сейчас, сейчас... Глазам своим не верю! Вон плавает верхушка острова. Одна верхушка и больше ничего! Похоже, циклон разломил остров по горизонтали. Верхушка с домом уцелела и теперь плавает на поверхности, словно блюдце. Алойзи, прикажи усилить свет прожекторов... Ага! Вижу! Вижу! Дом и сад! Надо пустить ракеты! Быстрей, быстрей!

Алойзи послал Зызика к капитану с приказом, и вскоре в небо взлетели три ослепительно яркие ракеты государственных цветов Адакотурады: желтая, красная и зеленая.

Пан Клякса протер стекло подзорной трубы и всмотрелся еще пристальнее:

- Есть! Есть! - радостно закричал он. - Перед домом женщина. Это Мультифлора! Рядом две черные собаки. Честное слово! Это пуделя!

Алойзи не стал слушать продолжение репортажа пана Кляксы и длинными скачками помчался к капитану.

Мы подошли к качавшейся на волнах вершине острова так близко, что освещенный прожекторами четырехугольник дома можно было разглядеть даже без бинокля.

Корабль развернулся левым бортом, затрясся, задрожал и встал на месте, отважно сражаясь с ураганом и налетавшими один за другим взбесившимися валами.

Не прошло и двух минут, как на воду была спущена шлюпка, в которой отправились за Мультифлорой двенадцать матросов - и Зызик в том числе. Но несмотря на их сверхчеловеческие старания, борьба со стихией оказалась бесплодной. Из ревущей пучины взлетали горы воды, обрушиваясь на лодку бесчисленными водопадами и стремясь уничтожить ее вместе с ее отважным экипажем.

Капитан дал команду возвращаться, но тут внезапный порыв ветра швырнул шлюпку о корпус корабля и раздробил ее в щепки.

Раздался сигнал тревоги "Человек за бортом!", в море посыпались спасательные круги. Матросы суетились, как муравьи, пытаясь помочь попавшим в беду товарищам. И тут приплыли привлеченные легкой поживой акулы. Положение с каждой минутой становилось все более угрожающим. Экипаж удвоил свои усилия. Наконец удалось выловить всех матросов, и только Зызика волны отбросили слишком далеко от корабля.

- Он погибнет! - ломая руки, восклицала Резеда. - Спасите его! Там акулы!

Но даже пан Клякса беспомощно опустил руки, и в глазах его застыл ужас.

Броситься на помощь Зызику не отважился ни один матрос, и тогда Первый Адмирал Флота одним прыжком перескочил через поручни и в чем был - в белом кителе, подпоясанном большой лентой Петуха со звездой - в том и бросился в пенящуюся пучину океана. Его механические конечности работали с молниеносной быстротой и идеальной четкостью. За десяток гребков добравшись до Зызика он несколькими ударами кулака, словно железной булавой, оглушил нападавших акул, и не успели мы опомниться, как Алойзи уже поднимался по веревочной лестнице, держа в руках едва живого юношу.

Мы устроили Алойзи громкую овацию, а пан Клякса обнял его со слезами на глазах и сказал:

- Милый Алойзи! Ты истинное творение рук моих. Дамы и господа! Да здравствует министрон Алойзитрон, Первый Адмирал Флота!

- Ура! - крикнул вместе с нами экипаж корабля, а Вероник громче всех.

Зызик быстро пришел в себя и тут же обратился к Алойзи:

- Господин Адмирал, я обязан вам жизнью, и отныне вы можете располагать мной по своему усмотрению.

Алойзи взглянул на юношу с одобрением и прикрепил к его груди один из собственных орденов.

- Ты заслужил эту награду, парень. Ты далеко пойдешь. Назначаю тебя боцманом-старпомом Флота Его Королевского Величества.

Зызик покраснел как рак и не мог выговорить ни слова. Я поздравил его с назначением, а пан Клякса заговорщицки подмигнул и шепнул ему через мою голову:

- Ну, что я говорил? Па-рам-пам-пам!

В моем описании эта сцена выглядит довольно затянутой, но на самом деле она длилась не более минуты. Все это время Резеда не отходила от пана Кляксы ни на шаг, горестно причитая:

- Пан профессор, умоляю вас! Сделайте что-нибудь! Спасите маму! Нельзя терять ни минуты! Боже мой, Боже мой, что за люди! Вы что, не понимаете?! Там моя мама!

- Шторм затих, опасность миновала, - ответил пан Клякса. Сохраняйте спокойствие. Пожалуйста, дайте подумать.

Тут он встал на одну ногу, пустил бороду по ветру и с помощью своего всевидящего ока еще раз изучил обстановку.

- Адмирал! - немного погодя, сказал он, потому что в присутствии членов экипажа всегда обращался к Алойзи только по званию. - Адмирал, мои прогнозы оправдались. Мы не можем приблизиться к острову, поскольку это вынудит Мультифлору подойти к краю и нарушить равновесие, и тогда достаточно малейшего наклона, чтобы весь этот плавающий холмик перевернулся вверх дном. Это во-первых. А во-вторых, не следует забывать, что находящийся там дом представляет собой единственное достояние пана Левкойника. Поэтому я предлагаю взять на буксир остатки острова вместе со всем, что на нем находится, и оттащить к Адакотураде.

Алойзи, который уже успел улучить минуту и переодеться в сухое, козырнул и после недолгих раздумий заявил:

- Пан профессор, мой мозг проанализировал заданную ему программу. Переходим к исполнению. Капитан, прикажите перенести все корабельные канаты на левый борт. Пусть экипаж свяжет их двойными узлами в одно целое. Во время исполнения маневра взятия на буксир фейерверкерам последовательно выпустить пятнадцать ракет. Выполняйте!

- Есть, господин Адмирал! - крикнул капитан Тыквот и передал приказ старшему офицеру.

- Трос надо выстрелить из катапульты, иначе не долетит, рассудительно заметил Зызик.

Чтобы не мешать экипажу, мы перебрались на нос корабля. Гора канатов росла с каждой минутой. Механики связывали их концы и скрепляли стыки стальными зажимами. Получился трос длиной более километра.

Ветер стих, волнение стало менее опасным, и капитан подвел судно на расстояние, соответствующее длине каната.

Когда все было готово, Алойзи собственноручно сделал на . конце каната огромную петлю. Помогавшие ему матросы - а было их больше десятка - едва управились с тяжестью этой пеньковой змеи.

И тут Алойзи с блеском продемонстрировал кляксическую силу своих мышц. Когда ракеты взмыли в небо, он правой рукой схватил петлю и жестом дискобола бросил канат в сторону темневшей вдали верхушки острова.

Выхватив из рук старшего офицера призматическую подзорную трубу, я посмотрел вслед улетавшей петле. Здесь, на палубе, бухта брошенного с нечеловеческой силой каната разматывалась с бешеной скоростью, а там, вдали, колоссальное лассо с невероятной точностью охватило четырехугольник дома.

Растроганный пан Клякса смотрел на Первого Адмирала Флота, на эпохальное творение своего гения: то, что совершил Алойзи, превосходило даже самые смелые ожидания его творца.

От удивления матросы буквально остолбенели. В их взглядах читалось преклонение перед своим Адмиралом.

Вероник, уже не раз хваставшийся своей необыкновенной силой, был совершенно ошарашен поступком Алойзи. Однако при этом он не утратил здравого смысла, и потому, поплевав на ладони, он потер их друг о дружку, сгреб Адмирала в охапку и трижды подбросил его в воздух. К чествованию присоединился экипаж, так что еще чуть-чуть и от адмиральского мундира остались бы одни лохмотья. Во всяком случае, потом пришлось целый час собирать разлетевшиеся по всему кораблю ордена Алойзи.

Резеда не спускала с острова беспокойного взгляда, потому что послала туда Три-Три с письмом к матери.

Капитан дал новый курс, и судно медленно пошло в обратном направлении - из-за плывшей на буксире верхушки острова Двойников приходилось проявлять предельную осторожность.

Мы уже покинули зону дождя и бурь. Ветер окончательно стих, небо прояснилось и показалась полная луна.

Свободные от вахты члены экипажа покинули палубу. Капитан Тыквот с омерзением выплюнул сигару в море и тоже удалился на отдых. Алойзи самолично встал к штурвалу. Впрочем, он всегда находился в стоячем положении, поскольку его искусственный организм не требовал ни сна, ни покоя. Этому можно было только позавидовать, ведь нашей четверке то и дело приходилось глотать тонизирующие таблетки пана Кляксы, чтобы не рухнуть от усталости. Вероник с жаром бросился драить навигационные приборы, из-за дождя потерявшие надлежащий блеск. Это умилило боцмана, и он сказал по-сказакотски:

- Пан Верурник так любит чистуртор, чтур егур надур звать Чистюлей.

- Господин боцман, - с достоинством ответил Вероник, - ваша шутка неуместна. Когда ваших предков жрали пиявки, мой прадед под Белой Мушкой воевал за освобождение зеленокожих цитрусов. Я действительно забочусь о чистоте, но пыли не подымаю.

Не уловив намека, боцман лишь буркнул под нос:

- Крыса сухопутная - ни словечка путного!

Пан Клякса взошел на капитанский мостик. Я тут же догадался, что он послал в космос свое всевидящее око, а теперь застыл с опущенной головой в выжидательной позе, не обращая внимания на старшего помощника, сменившего капитана Тыквота, Видимость установилась превосходная, и Резеда могла без труда созерцать родной дом.

- Что-то никаких признаков жизни, - озабоченно заметила она. И Три-Три не возвращается... Свет в окнах погас. Бедная мамочка...

Я старался утешить Резеду и рассеять ее тревогу. На помощь мне пришел пан Клякса, как раз в тот момент ловко спустившийся с мостика.

- Я осмотрел поверхность Луны вблизи. Мое всевидящее око только что вернулось. Космическая пересадочная станция работает отлично. Однако я торжественно заявляю: в этом участвовать я не буду. Пока что я не собираюсь бороздить межпланетные пространства, ведь нерешенных проблем хватает и на Земле. Пока здесь существуют болезни, бедность и несчастья, мой долг - думать о людях. Да, дорогие мои! Люди на Земле для меня важнее всего.

Тут он взглянул на Резеду, ощутил ее беспокойство и потеплевшим голосом, присушим лишь ему, добавил:

- Не беспокойтесь, мадемуазель Резеда. Все в полном порядке, борода начеку. Можете на меня положиться.

Едва он это сказал, как прилетел Три-Три с письмом от Мультифлоры в клюве. Резеда стала его читать вслух, а мы слушали ее с предельной сосредоточенностью:

"Дорогая моя деточка, - писала мать Резеды, - помощь пришла вовремя. Теперь, когда шторм миновал, вершина холма, на которой чудом уцелел наш дом, плывет за кораблем ровно, будто плот. Катастрофа произошла позавчера ночью. Послышался подземный гул, земля содрогалась и раскалывалась глубокими трещинами. Последствия бедствия я увидела утром. Весь остров, кроме куска земли с нашим домом, погрузился в океан.

Потом корова сорвалась в море и утонула; козу унес кондор. Уцелели только двое наших пуделей. Мы питаемся фруктами и пьем дождевую воду. На прошлой неделе меня навестил профессор Клякса... "

- Что?! - воскликнул ученый, удивленно приподымая брови. - Я навестил Мультифлору? Неслыханно! Снова какая-то выходка этого негодника! Адмирал! Адмирал, подойдите к нам!

Алойзи подошел пружинистым шагом и вежливо козырнул.

- Послушай, Алойзи, - сурово сказал пан Клякса, - выплыла на свет еще одна твоя проделка. Ты мне не говорил, что побывал на острове Двойников, да еще и нагло выступил в моем обличий! Как это прикажешь понимать?

- Пан профессор, - кротко ответил Алойзи, - я действительно подслушал разговор о Мультифлоре и решил ее навестить...

- Как ты мог подслушать разговор, находясь совсем в другом месте? - удивленно воскликнул я.

- Адась, у тебя полная потеря памяти, - с сочувствием ответил Алойзи. - Пан Клякса установил у меня в правом ухе барабанную перепонку дальнего прослушивания. Ты ведь сам помогал ему привинчивать платиновые пластинки. Благодаря этому устройству я на расстоянии пятисот метров могу расслышать самый тихий шепот, от меня не укроется ничто. Узнав все о пани Мультифлоре, я сел на корабль, шедший на Рабарбарский архипелаг, в полуградусе от острова Двойников. Остальную часть пути я проделал вплавь, вам ведь известно, пан профессор, я непромокаемый, в воде не тону, а усталость мне незнакома. Но прошу учесть и то, что все это происходило до установки пружины правильного мышления на место. Теперь, когда я совершенен, ничего подобного случиться уже не может.

Признание Алойзи разоружило пана Кляксу. Он похлопал Адмирала по плечу, понимающе кивая головой.

- И все же - что ты там нагородил от моего имени?

- Ничего страшного. Я только сказал, что господин Левкойник от тоски иссох... А еще я ей обещал, что она станет королевой Адакотурады.

- Экий ты, однако, шутник! - воскликнул пан Клякса. - Но ты оказался почти прав. Королевой Мультифлора, уж извини, не станет, зато тещей короля будет. Тоже недурно. Что до пана Левкойника, то это счастье, что он не похудел, а то потерял бы все свое очарование. Он так хорош с брюшком!

- Это еще не все, - продолжил Алойзи. - Еще я сказал ей, что мне удалось найти кляксический стимулятор для растений и благодаря ему пан Левкойник вырастил в Адакотураде кусты роз высотой с пальму. Собственно, это и заинтересовало ее сильнее всего. Вот смеху-то будет!

Пан Клякса рассмеялся и произнес с нескрываемой иронией:

- С таким же успехом ты мог сказать, чтобы меня окончательно скомпрометировать, что пан Левкойник вырос с баобаб и стал раскидистым, как смоковница, или что ее дочери стали жирафами. Но твоему фанфаронству пришел конец, дорогой Алойзитрон. Ушло - не воротишь.

- К вашим услугам, пан профессор, - с улыбкой ответил Алойзи. - Можете на меня положиться, как на собственную бороду!

- А теперь идемте спать! - подвел итог пан Клякса и браво зашагал вдоль судна. Резеда, более не беспокоясь за судьбу матери, тоже согласилась спуститься в каюту.

- Нас ждет пять часов сна, - заметил Вероник. - Привратник, вынужденный каждую ночь открывать ворота, никогда не спит больше.

На своем посту остался лишь неутомимый Первый Адмирал Флота.

Да, творение пана Кляксы было в самом деле величайшим достижением человеческой мысли!

ПРАЗДНИК КОРОЛЕВСКОГО ПЕТУХА

Адакотурада исповедовала мирную политику и не имела ни армии, ни авиации, зато обладала мощными военно-морскими силами, к каковым относились: флагман "Кватерностер Первый", двенадцать сказакотов на адакотурадской тяге, двадцать четыре быстрокочетов дальнего плавания, шесть курометов и тридцать бронированных кукареков. Все корабли, за исключением флагманского, ходили под вымышленными флагами, чтобы утаить Адакотураду от захватчиков.

Чтобы министрон Мира в приступе плохого настроения не втянул страну в какой-нибудь международный конфликт, флот ему подчинен не был. Океанский флот служил лишь для конвоирования торговых караванов яйцевозов и подушечников.

Адакотурадские подушечники назывались так оттого, что походили на набитые пером подушки. Во время перехода в их тепле из яиц вылуплялись цыплята. Один подушечник мог принять на борт до ста тысяч яиц, а в порту назначения получали столько же желтых пищащих цыплят. Зрелище, должно быть, просто захватывающее!

Когда "Кватерностер Первый" ранним утром подплывал к родным берегам, все корабли флота подняли флаги, а курометы произвели залп из всех орудий. На берег высыпали толпы людей, кричавших здравицы в честь Адмирала, пана Кляксы и, конечно же, Мультифлоры, матери будущей королевы. Оказалось, что весть о намерении короля жениться уже разнеслась, как на крыльях колибри, на всю страну!

На рейде я заметил "Акулий Плавник", только что пришедший в Адакотураду с грузом вороненых часов, и тут же шепнул Зызику, чтобы тот заглянул к своему знакомому капитану, и попросил забронировать четыре каюты на обратный рейс.

В порту нас поджидали министров Двора Тромбонтрон, наш друг Лимпотрон, пан Левкойник с четырьмя дочерьми, Бульпо, Пульбо, а также представители высшей администрации страны.

Стоял погожий, безоблачный июльский денек.

После краткого приветствия Алойзи отдал распоряжения насчет плавучего острова, мирно покачивавшегося в отдалении.

Матросы набросили конец каната на барабан лебедки и не без труда начали подтягивать остров к берегу.

Когда этот обломок острова Двойников наконец оказался в назначенном месте, механики укрепили его края железной окантовкой, приладили якорь и бросили его на дно по всем законам морского искусства.

Только теперь мы смогли сойти по трапу на землю, которую уже успели окрестить "Анемоновой Горбушкой" - своей формой она и в самом деле напоминала горбушку каравая.

Дом Левкойников пребывал в полной сохранности, и я не без удивления увидел, что во время катастрофы стены не потрескались и даже стекла не повылетали. Росшие в саду деревья сгибались под тяжестью фруктов, а воздух был напоен сладостным ароматом роз.

Как видите, я умышленно откладываю описание трогательной встречи Мультифлоры с семьей. Просто я лишен поэтического дара Пионии, и мне недостает слов, чтобы надлежащим образом описать эту трогательную сцену. Вполне достаточно сказать, что Вероник лил слезы в три ручья, наверно, вспоминая покойную Веронику, а пан Клякса шмыгал носом, с трудом сдерживая слезы.

Розовод действительно не преувеличивал, когда говорил о необычайной красоте Мультифлоры. Рядом со своими дочерьми она выглядела как старшая сестра. Невзирая на страдания в разлуке и тяжкие переживания последних дней, она так и лучилась безмятежностью, была полна неотразимого обаяния, будто эта минута счастья стерла с ее лица все следы забот и усталости.

"Анемонова Горбушка" была обставлена с большим вкусом и оснащена всеми современными приспособлениями, необходимыми для комфорта.

Итак, пан Левкойник с дочерьми мог фазу же перебраться в собственный дом. Вероник согласился немного пожить у них, чтобы навести порядок и помочь уладить кое-какие формальности, как-то: завести домовую книгу, прикрепить табличку с названием улицы, подключить дом к электросети и канализации, получить разрешение на постройку постоянного моста и на приобретение собственного якоря, зарегистрировать семейную фирму по выращиванию цветов, выяснить номер дома, поставить Левкойников на яичное довольствие, и прочая, и прочая.

Старый привратник живо взялся за дело, поскольку здесь он чувствовал себя как рыба в воде.

Поскольку семейство розовода с Вероником заодно покинули гостеприимные апартаменты Лимпотрона, мы с паном Кляксой остались там одни. И хотя великий ученый благодаря своей необыкновенной проницательности был уже более-менее в курсе моих семейных проблем, но, пользуясь случаем, я попытался изложить ему случившееся по порядку.

Пан Клякса внимательно выслушал меня, подумал и укоризненно сказал:

- Дорогой Адась, я столько сил потратил на твое образование, я потратил на промывание твоих мозгов целый ящик мыла, научил тебя правильно мыслить, с огромным трудом осветил закоулки твоего сознания, а ты несешь тут какую-то несусветную чушь. Как ты, человек образованный, мог поверить, что твой отец превратился в птицу? Вероник все это высосал из пальца, а ты позволил навешать себе на уши столько лапши! Как тебе не стыдно?! Что касается Алойзи, то до твоего приезда он все время крутился здесь, в Адакотураде, изображая тебя, и играл со мной в "три бельчонка", так что изображать еще и почтальона он просто не мог. Словом, я ценю фантазию, но и она должна быть осмысленной.

Речь пана Кляксы подействовала на меня, как холодный душ, и я вдруг осознал всю несуразность басни о превращении моего отца в птицу. Надо же, чтоб как раз у меня произошло такое помутнение в мозгах! Я стоял перед любимым профессором красный как рак и от стыда был готов провалиться сквозь землю. Но в то же время меня распирало от радости, что с родителями ничего плохого не приключилось и никакая опасность им не угрожает.

Из затруднительного положения меня выручило появление запыхавшегося Зызика.

- Прошу прощения... Пожалуйста... - крикнул он с порога. - Я все устроил... "Акулий Плавник" уходит в море послезавтра в восемь часов утра. Капитан очень обрадовался, и четыре каюты будут готовы!

- Да никак это славный боцман-старпом, - подбоченясь, сказал пан Клякса. - Я готов подтвердить то, что сказал ночью. Не пройдет и пяти лет, как ты станешь капитаном.

До отплытия оставалось еще два дня, чему я был даже рад, так как Праздник Королевского Петуха, объединенный с обручением короля, обещал быть необычайно интересным. К тому же и мое обручение с Резедой требовало согласия ее родителей. Поэтому я оставил пана Кляксу и отправился на "Анемонову Горбушку".

Вас, наверно, удивляет, что в столь просвещенной стране, как Адакотурада, не было телефонов, и каждое дело приходилось устраивать лично. Так вот, раньше соответствующая техника здесь имелась, но телефоны постоянно ломались, и люди половину времени тратили на тщетные попытки установить связь. Дошло до того, что работа в учреждениях почти встала, так как служащие только и делали, что впустую накручивали диски телефонов. Так что в конце концов министрон Погоды и Четырех Ветров, в чьем ведении находилась телефонная служба, решил ради блага общества ликвидировать телефоны раз и навсегда.

Вот так, без телефонного звонка, я и появился на ''Анемоновой Горбушке". Перед домом толпилась молодежь, привлеченная не столько самим жилищем Левкойников, сколько двумя их собаками, ставшими в Адакотураде диковинкой. "Анемонова Горбушка" сыграла в данном случае роль Ноева Ковчега, в котором спаслась пара представителей собачьего племени. Я уже говорил, что это были два черных пуделя, мать и сын, по кличке Негри и Негрифон соответственно. Собачки стояли на подоконнике распахнутого окна, радостно виляли хвостами и время от времени тявкали со свойственной пуделям приветливостью.

Резеда уже сообщила родителям о своем решении. Пан Левкойник, успевший за проведенное вместе время вполне узнать и оценить меня как любимого ученика знаменитого профессора Кляксы, был согласен отдать за меня свою дочь при условии, что все отпуска мы будем проводить в Адакотураде. Зато Мультифлора была явно разочарована тем, что я не садовод.

- Я всегда мечтала, что мои дочери посвятят себя цветоводству. Увы, только Георгина и Гортензия оправдали мои надежды. Вы, пан Адам, изучаете птичьи наречия и говоры. Достойное ли это занятие для ученого? Для зятя розовода? Но раз уж Резеда вас любит, то и в моем сердце для вас найдется теплый уголок.

Тут она расцеловала меня в обе щеки, а пан Левкойник радостно воскликнул:

- Это событие надо отметить! Пиония, придумай, пожалуйста, в честь молодых какой-нибудь стишок!

Пиония встала между мной и Резедой и продекламировала своим звонким голоском:

Левкодочек квочек пять

Резеда куда забрать

Папа цап Адама зять

Чик-чирика мама взять.

Пан Левкойник подскочил от восторга и тут же объяснил смысл четверостишия. Речь шла о том, что я, то есть Адам, из всех пяти дочерей пана Левкойника выбрал Резеду и добиваюсь ее руки. Отец этому очень рад и даже мама согласна иметь зятем специалиста по птичьим наречиям.

Все были потрясены тонкостью этого произведения, только посетовали, что Георгина несколько заглушила его конец очередной серией чихов. Мы наградили автора бурными аплодисментами, а Резеда горячо обняла зарумянившуюся сестру, и та сказала:

- Я просто создана для поэзии. И поэтому никогда не выйду замуж. Ни за садовника, ни за короля! Истинный поэт должен быть свободен, чтобы отдаться творчеству целиком.

Пан Левкойник смотрел на нее с гордостью, а Мультифлора с грустью: ей ближе были розы, а не стихи.

И тут появились Бульпо и Пульбо. Эти двое женихов наверняка радовали сердце матери больше, чем я, однако она оказывала им ровно столько же внимания, что и мне, хотя я и был всего лишь скромным кляксикологом и исследователем птичьих языков. Уверяю вас, я сумел оценить ее деликатность и такт по достоинству.

Обручение двух следующих пар прошло так же торжественно, как и наше, то есть Пиония экспромтом сочинила в их честь несколько путанный, но прекрасно звучавший стишок. На этот раз Георгина воздержалась от чихания, а Гортензия, шевеля губами, вела сама с собой беззвучную беседу, хотя выглядело это как беззвучное повторение стихов Пионии.

Пан Левкойник пригласил всех нас в сад и угостил редкими сортами фруктов, выращенных Мультифлорой.

Улучив момент, я незаметно улизнул, чтобы поговорить с Вероником. Тот как раз сидел на стремянке, приколачивая табличку с надписью "Анемонова Горбушка". Спустившись на землю, он прищурил один глаз, еще раз полюбовался результатами своих трудов и наконец сказал:

- Уезжаем, пан Несогласка. Пора домой! Интересно, что там новенького?

- Пан Вероник, - сухо начал я, - я пришел к вам кое-что выяснить. С чего это вам взбрело в голову талдычить, что мой отец превратился в птицу? Да еще и утверждать, что видели это собственными глазами? Зачем вы меня запутали? И что это за комедия с почтальоном? Разве так поступают уважающие себя привратники? Как теперь будут доверять такому беспардонному вралю жильцы? И это теперь, когда близится ваш юбилей, вы своим поведением свели на нет все, что заслужили безупречной пятидесятилетней службой! Стыд вам и позор, пан Чистюля!

Я впервые в жизни произнес столь длинную речь, и пот градом катился по моему лбу.

Мои упреки и особенно тон, каким они были высказаны, так сильно подействовали на Вероника, что им овладел длительный приступ икоты. Я несколько раз стукнул его по спине. Это подействовало, и бледный как полотно Вероник сказал:

- Это ужасно! Это кошмар! Пан Хризантемский обвел меня вокруг пальца. Это его рук дело! Клянусь светлой памятью покойной Вероники, это его рук дело! Я сам никогда бы до этого не додумался! И я поверил этому шалопаю! Так это все неправда? От начала и до конца? Стало быть, моя репутация привратника обратилась в прах?

- Да, пан Чистюля, - сердито ответил я, - славно вы меня подвели. И нечего прятаться за какого-то там пана Хризантемского. Я его видел всего один раз в жизни. Знать не знаю, ведать не ведаю, что это за тип.

- Как? - поразился Вероник. - Вы не знаете? Вы не слышали, кто такой Модест Хризантемский? Знаменитый Модест Хризантемский? Да ведь это первый муж Пепы Бергамот, известной под псевдонимом Пепда-Папда. Они вместе выступали во всех цирках мира. Она - знаменитая дрессировщица, а он - не знающий себе равных иллюзионист и фокусник. Кое-кто даже считал его магом. Превосходит его, простите, лишь один человек - Амброжи Клякса. Теперь пан Хризантемский уже старик, давно на пенсии, но для тренировки подчас вытворяет разные фокусы. Например, может из пустой шляпы достать пятнадцать живых кроликов или выпустить из уха коноплянку, жаворонка или скворца. Именно этот фокус он и показал мне, когда мы находились в квартире пана Несогласки. А я попался на крючок. Видать, поглупел на старости лет. Позволить так обвести себя вокруг пальца! Как теперь смотреть в глаза жильцам? Особенно вашим родителям, пан Адась? Не остается мне ничего другого, как отказаться от места и пойти в дворники.

Мне стало жаль старого привратника. Да и мог ли я упрекать его за то, что он поверил своим глазам, если я, человек обширных познаний, оказался таким же легковерным, как и он? Я долго успокаивал Вероника и даже уверял, что все оказалось к лучшему, потому что благодаря этой истории мне посчастливилось повидать Адакотураду и, что более важно, познакомиться с моей любимой Резедой.

Этот довод убедил старого привратника. Он немного успокоился, вздохнул раз-другой и вернулся к своей работе, которую спешил окончить до отъезда.

Остаток дня я провел в компании Резеды. Мы гуляли по улицам, наблюдая, как рабочие развешивали транспаранты, флаги и иллюминацию. Все население Адакотурады готовилось к Празднику Королевского Петуха.

Вечером, когда мы вернулись домой, пан Клякса уже спал, посвистывая и похрапывая. Скорее всего ему снились весьма важные дела. Этот великий ученый умел даже во сне делать открытия эпохального значения.

На столе я нашел приглашение следующего содержания:

"Министрон Двора Тромбонтрон имеет честь пригласить пана доктора Адама Несогласку для участия в свадебном кортеже Его Величества, каковой отправится на торжества по случаю обручения короля в день Праздника Королевского Петуха, в восемнадцать часов. Сбор на дворцовой площади. Просьба строго соблюдать протокол церемониала. Форма одежды - праздничная".

Утром меня разбудил Три-Три, принесший записку от Резеды. Пан Клякса уже не спал. Он сидел на полу и в толстой тетради делал наброски плана будущей пузырни. Раньше в таких случаях он летал под потолком, но в последнее время оставил эту привычку, потому что, по его словам, повредил себе воздушный пузырь.

- Впрочем, - заявил он как-то, - теперь у меня появились другие возможности. Прежде я умел превращаться только в предметы неодушевленные, в такие как пуговица от шапки богдыхана или чернильница. Но с открытием кляксической энергии и усовершенствованием превращалок мои возможности значительно возросли. Но это секрет, который я ни за что не открою, а то люди по своему обыкновению обратят это себе же во вред.

Резеда от себя лично и от имени всего семейства Левкойников пригласила меня и пана Кляксу к ним на обед.

Первая половина дня у меня была свободна, и я отправился в город. Мне хотелось осмотреть адакотурадские достопримечательности, а главное - музеи, которых я так еще и не видел. Особенно меня заинтересовал Исторический музей. Там были выставлены коллекция пиявок болотной эпохи, чучела Королевских Петухов прошлых лет, первые сломанные часы, старинные рюмки для яиц, плот, на котором сказандцы прибыли в Адакотураду, модели самокатов всех веков, гипсовый слепок с ноги неизвестного спортсмена, портреты бывших королей от Шлепанца Кривоногого до Кватерностера I, а также много других весьма любопытных экспонатов.

Кроме того, я посетил Акустическую Мастерскую Поющих Раковин, Фабрику Парадного Порошка, Надувальню Рыбьих Пузырей, Завод Государственных Транспарантов, Протирочную Королевских Очков, Адакотеку, где были выставлены картины, изображавшие жития домашней птицы, написанные выдающимися птицежистами. Еще я зашел в несколько научных учреждений, в том числе в Школу Фортепьянных Педалей для трех ног, а также в Институт Знаков Препинания.

Я вернулся домой, переполненный незабываемыми впечатлениями, и мы с паном Кляксой отправились к пану Левкойнику. Улица, к которой примыкала "Анемонова Горбушка", благодаря стараниям Вероника получила собственное название. С одного конца она стала называться Старопроектной, с другого - Новопроектной, а посередке Среднепроектной.

Семейство Левкойников было в полном сборе, кроме Розы, которую вызвали в секретариат министрона Двора для написания автобиографии, заполнения анкеты и брачного листа, а также для ознакомления с обязанностями будущей королевы. Пока что нам было известно лишь то, что она должна будет принять историческое имя Квакваностры.

Весь дом был сплошь уставлен букетами роз, потому что пан Левкойник сразу же занялся садом и с помощью стимулирующей жидкости быстро улучшил то, над чем долго трудилась Мультифлора.

- Когда в доме живет поэтесса, - заявил он, едва мы переступили порог, - приходится думать о розах. Розы поддерживают вдохновение. Не так ли, Пиония?

Девушка мечтательным взором глянула на отца и как бы в подтверждение его слов меланхолически произнесла:

- Роза, береза, заноза, страж грозен...

- Извините, - спросил Вероник, - нельзя ли вместо "страж" сказать "привратник"?

- Не будет рифмы, - ответила Пиония, глядя на родителя, единственного здесь человека, разбиравшегося в ее поэзии.

Резеда тоже не теряла времени даром. Она так выдрессировала обоих пуделей, что те, наряженные в розовые фартуки, во время обеда холили на задних лапах и подавали на стол.

Аппетит у пана Кляксы был отменный, и накладывая себе в тарелку огромные порции, он при каждой смене блюда весело восклицал:

- Сколько живу, а так вкусно еще не едал! Эти тефтели просто чудо!

- Это фаршированная рыба, - робко поправила Мультифлора.

- Разумеется рыба! Тефтелеванная рыба! Именно это я и имел в виду. Сегодня же напишу новую поваренную книгу на базе кляксической гастрономии. Как это я раньше не додумался? Пани Мультифлора, я непременно посвящу ее вам, слово чести.

Мы уже перешли к кофе, когда Негрифон троекратным лаем возвестил о прибытии новых гостей. И действительно, в тот же миг на пороге появился Алойзи в адмиральском мундире и в орденах, лишь малая часть которых украшала его грудь. Остальные нес на атласной подушке его адъютант. Третьим гостем был капитан Тыквот, жаждавший увидеть, как выглядит "Анемонова Горбушка", которую он притащил на буксире из столь дальних мест.

Мультифлора горячо поблагодарила доблестных моряков за их героические труды, а пан Левкойник не сдержался и через весь стол шепнул Пионии:

- Скажи стишок... Непременно...

Та встала, оперлась о подлокотники кресла и продекламировала свое новое творение:

Моряку восторг реку

Браво слава кофейку

Кватерностер сестра честь

Анемона жена тесть.

На сей раз стихотворение разъяснений не требует, все ясно и так.

Не желая оставаться у юной поэтессы в долгу, Первый Адмирал Флота почти не задумываясь ответил в рифму, используя почти те же слова, что и она:

Ту моряк благодарит,

Кто восторгами дарит.

А она того же теста,

Что монархова невеста.

- Тебе нет равных! - воскликнул пан Клякса. - Ты станешь гордостью Адакотурады! Адмирал, прими мои поздравления!

Капитан Тыквот в стихах ничего не смыслил и не понимал, о чем речь, так что молча прихлебывал кофе и с привычным отвращением курил сигару.

Разговор за столом касался в основном будущего дочерей четы Левкойников.

- Жаль, что мне не придется присутствовать на свадьбе Резеды, - сказала Мультифлора, - но я понимаю, что пан Адам должен сначала представить ее родителям. Было бы нетактично поступить иначе.

Как бы желая исправить свою вину передо мной, Вероник принялся расхваливать моих родителей:

- Это такие люди, Боже мой! Я знаю их с того самого дня, как они въехали в наш дом. Ни разу не задержали квартплату, не сорят на лестнице, не пачкают стен, не шумят. Золото, а не жильцы! Старший пан Несогласка сам себе пишет книги и делает птичьи чучела. Но чтобы самому когда-нибудь превратиться в птицу - никогда! Я врать не буду! Пани Несогласка этого ни за что бы не допустила! Вот, господа, какие это квартиросъемщики!

- А любят ли они цветы? - внезапно спросила Мультифлора.

- Еще как! Пани Несогласка каждый день прикрепляет к шляпке свежий букетик. Хоть и искусственные, но все ж таки цветы. То васильки, то фиалки, а по воскресеньям и праздникам - только розы! Клянусь! Красивее настоящих!

Тут Георгина страшно расчихалась. Капитан Тыквот сказал: "Будьте здоровы!", Вероник прервал свои излияния, зато Алойзи услужливо сообщил:

- Покидая страну Обеих Рецептурий, я прихватил с собой образцы безотказных лекарств. Тут у меня флакончик "Античихалина". После его употребления самый застарелый насморк моментально как рукой снимает.

Георгина протянула было руку за лекарством, но быстро отдернула ее и тихо сказала:

- Нет... Нет... Что скажет мой жених, если я перестану чихать? Ведь больше всего ему во мне нравится именно это. Нет, Адмирал, извините, вашей любезностью я воспользоваться не могу.

После обеда мы с паном Кляксой поблагодарили хозяев, погладили собачек и отправились восвояси. Вероник, завершивший свои дела на "Анемоновой Горбушке", пошел с нами. Он уже смахнул пыль с мебели, а заодно вымыл окна, как и положено хорошему привратнику.

В метеорологической лаборатории мы застали Лимпотрона. Он как раз устанавливал силу ветра и настраивал погоду на время торжеств по случаю королевского обручения. Мы уже направлялись в свои апартаменты, когда Лимпотрон нас окликнул:

- Тут у меня есть кое-что для вас, господа! Это награды, которыми король решил отметить ваши заслуги. Для пана профессора - Командорский Крест Золотого Петуха со звездой, для пана Несогласки - орден Куриного Пера, для пана Чистюли - медаль Экспортного Яйца. Будет лучше, если вы нынче наденете их. Еще я принес три банки парадного порошка. Посыпьтесь им согласно протоколу церемониала. А вот три золотых хронометра. Они, правда, сломаны, зато самой лучшей марки. Они взяты из королевской коллекции и обладают исключительной ценностью, поскольку их собственноручно сломал сам король Кватерностер I.

Мы поблагодарили министрона за высокие награды и удалились к себе.

- Времени остается немного, - сказал пан Клякса. - Надо переодеться для сегодняшних торжеств.

- Надо ли нам, как адакотурадцам, раздеться по пояс и посыпаться серебряным порошком? - с тревогой в голосе спросил Вероник.

- Пойдем по пути компромисса, - ответил пан Клякса. - Мирное сосуществование обязывает. Мы посыплемся этим порошком, но поверх наденем собственную одежду. И волки будут сыты, и овцы целы.

Не переставая радоваться и удивляться гениальности пана Кляксы, мы приняли его предложение, быстро переоделись в праздничное платье и украсили себя пожалованными орденами и медалями. Стоя перед зеркалом, великий ученый разглаживал свои усы, брови и бороду, как вдруг рядом с собой заметил отражение Вероника и закричал:

- Пан Вероник! Как это понимать? Уж не собираетесь ли вы явиться к королю в рабочей одежде?

- Другой у меня нет, пан профессор. Но по случаю сегодняшних торжеств я зашнуровал ботинки парадным красным проводом. Вот, посмотрите.

С этими словами он поднял ногу и продемонстрировал пану Кляксе ботинок.

- Фью-фью! - буркнул профессор. - Откуда у вас этот новенький провод? Умереть - не встать! Адакотурадки с ума посходят от восторга при виде ваших ботинок. Что поделаешь. У какого Веронька нет своего конька?

- Вы хотели сказать "Вероника", - вырвалось у меня.

- Неужто ты не понимаешь, Адась, что неладно, зато складно? пожурил меня пан Клякса. - Если так поступает поэт такой величины, как Пиония, то мне сам Бог велел. Пойдемте, господа. За мной!

На площади уже стоял королевский фрегат во всем своем великолепии. Кордон стражников с трудом удерживал напиравшую толпу. Ровно в шесть часов адакотурадские сановники взошли на борт фрегата. Премьер Трондодентрон занял место на носу. За ним в шеренгу выстроились министроны Тромбонтрон, Лимпотрон, Тубатрон, Парамонтрон и Трубатрон. Место у штурвала занял министрон Алойзитрон, Первый Адмирал Флота в парадном мундире, шитом золотом. В отличие от остальных министронов, Алойзи не был обнажен по пояс, но эполеты его были щедро осыпаны парадным серебряным порошком. У правого борта расселось семейство Левкойников, а у левого - жены министронов.

Последним, сопровождаемый бурными и продолжительными аплодисментами, появился король Кватерностер I, ведя под руку зарумянившуюся Розу. Он величаво ступил на капитанский мостик, а Роза села в позолоченное кресло у его ног.

- Не протерли спинку трона, лодыри, - проворчал Вероник.

На голове у короля была малая дорожная корона, в правой руке он держал скипетр из золотых часов. С плеч монарха до самой земли ниспадал плащ, окаймленный разноцветными яйцами, вероятно, сваренными вкрутую, чтобы не побились. Рыжая борода короля золотилась в лучах солнца, его крупный нос чутко улавливал настроение масс, а милостивый взгляд, устремленный поверх голов подданных, различал будущее. Словом, он был мужчиной видным, крепким, осанистым и весьма красивым. Несмотря на свои сорок лет, выглядел король необычайно молодо.

Но все взгляды были обращены на будущую королеву. Обсуждали ее красоту, шепотом пересказывали друг другу сведения о семействе Левкойников и сплетничали почем зря, как всегда бывает в подобных случаях.

Роза улыбкой и взмахом руки приветствовала толпу, а личико ее светилось счастьем и доброжелательностью. Именно о такой королеве и мечтали адакотурадцы, так что неудивительно, что она стала их любимицей с первого же дня.

Роза была облачена в красивое золотистое платье, а плечи ее, как и плечи остальных дам, покрывала пелерина из петушиных перьев.

Королевский фрегат на резиновом ходу был готов к отъезду.

По знаку Адмирала спрятанный под палубой Зызик ударил в корабельный колокол, и процессия медленно тронулась с места. Фрегат тянули сто королевских самокатчиков. Из-за штиля на корме установили механические вентиляторы, наполнявшие паруса ветром не хуже морского бриза. Приглашенные следовали за фрегатом на казенных самокатах, раскрашенных в полосочку национальными красками.

Кортеж следовал между двумя рядами заполнивших улицы горожан, наполнявших воздух приветственными криками. Зрелище было поистине захватывающим. На мачте фрегата развевалось королевское знамя, корабельные снасти были украшены трепетавшими на механическом ветру разноцветными флажками. Улицы тонули в трехцветных флагах, с балконов и окон свисали гирлянды цветов. На перекинутых поперек улиц бесчисленных транспарантах были начертаны патриотические лозунги. Вот некоторые из особо запомнившихся:

Пусть звенит наш хор бодрей:

Больше перьев и курей!

Все разрядники-спортсмены

Кур растят себе на смену!

Будь то август, будь то май

Яйцеэкспорт, процветай!

Пьет кто лактусовый сок,

Тот здоров, силен, высок!

Не ударим в грязь лицом

Крепим родину яйцом!

Министров Тромбонтрон периодически провозглашал призывы, которые народ охотно подхватывал:

- Да здравстворет третья нурга!

- Орра!

- Да здравстворет яичница!

- Орра!

- Да здравстворет таблица ормнуржения!

- Орра!

К быстро продвигавшейся процессии присоединялись все новые и новые толпы - трехногие адакотурадцы поспевали за фрегатом даже без самокатов.

Едва начало смеркаться, как в небе вспыхнули первые огни праздничного салюта, а молодежь по местному обычаю непрестанно стреляла из надутых воздухом рыбьих пузырей.

К исходу второго часа процессия оказалась у ворот Королевского Сада. На его обширной территории собралось огромное множество адакотурадцев, пришедших сюда с женами и детьми не только школьного, но и ясельного возраста, и даже с грудными младенцами.

Всех тянуло посмотреть на обручение короля, на петушиный турнир, принять участие в народных гуляньях и щедром угощении.

На газонах виднелись красочные карусели, горки, игровые площадки, ярмарки яиц, стадион для куриных бегов и множество разнообразных праздничных аттракционов.

Под деревьями выстроились длинные столы, уставленные кувшинами с лактусовым вином, подносами с фруктами, лакомствами и яйцами, сваренными вкрутую.

Король и его свита покинули фрегат и направились к смоковнице. Там стояло два вызолоченных кресла для короля и будущей королевы, а за ними находились посеребренные парадным порошком скамьи для почетных гостей.

Кватерностер I сменил дорожную корону на праздничную. Ее украшали мастерски выгравированные сцены из героического прошлого Адакотурады. Затем, отложив свой часовой скипетр, король принял из рук Тромбонтрона роскошные счеты, в которых вместо деревянных кругляшков на спицы были нанизаны куриные яйца, покрытые золотом и серебром.

Но все это выглядело пустяком в сравнении с самой смоковницей. Это дерево, в простонародье называемое фиговым, считалось древнейшим в мире. Ей было 5789 лет, и она хранила в памяти все события древности, понять которые силятся археологи, постоянно роясь в земле в поисках следов давно не существующих селений и людей.

- У меня идея, - вполголоса сказал мне пан Клякса. - И как это не пришло мне в голову раньше? Я выясню историю мира за последние пятьдесят веков. Я заставлю это дерево заговорить! Понимаешь? Просветив его кляксическими лучами, я узнаю древесный алфавит, составлю кляксикон фиговых выражений и получу историю древнего мира на блюдечке с голубой каемочкой. Дерево поведает мне о деяниях человечества. Это станет началом новой отрасли знаний - кляксической археологии. Не пройдет и года, как наука обогатится еще одним достижением эпохальной значимости. Да! Я заставлю дерево заговорить! Непременно заставлю!

В этот момент в небо взлетели огни салюта, заиграли укрытые в кустах поющие раковины, и раздались звуки государственного гимна. Король взмахнул рукой - и министрон Тромбонтрон свистом объявил об открытии петушиного турнира.

На двенадцати тысячах веток смоковницы сидело двенадцать тысяч петухов, посаженных на цепочки - не то они непременно затеяли бы драку.

Петухов тренировали в течение целого года, а в последнее время по просьбе Бульпо и Пульбо этим занялась и Резеда, которая благодаря пани Пепе Бергамот овладела трудным мастерством коллективной дрессуры.

За ходом конкурса следил Парамонтрон, который был не только министроном Куроводства, но и всемирно известным петухологом.

Многие петухи отказались от участия в соревнованиях из-за хрипоты или иных болезней горла. Значительная часть конкурсантов отсеялась уже в самом начале вследствие низкой квалификации или плохого состояния хвоста. Те же, кто пребывал в хорошей форме, приступили к состязанию, следуя определенной их хозяевами очередности. С помощью министрона Тубатрона и счетов король лично регистрировал результаты выступлений.

Конкурс, как вы догадываетесь, тянулся очень долго. Не стану описывать его подробно. Достаточно сказать, что петухи орали во всю глотку, и от их пронзительного пения голова у меня едва не лопнула.

Пан Левкойник тяжело пыхтел, Гортензия бормотала под нос свои монологи, Георгина чихала, Вероник протирал тряпочкой подлокотники скамеек, и только пан Клякса, умевший отключаться при необходимости, беспечно дремал, насвистывая носом Марш Чернильных Клякс.

Итоги конкурса в этом году оказались потрясающими. Петухи продемонстрировали отличную подготовку; большинство находилось в превосходной форме и имело отлично поставленные голоса. Сто семьдесят участников побили рекорды предыдущих лет, двадцать четыре пропели, делая предписанные пятисекундные паузы, свыше тридцати раз кряду. Но победителем в конце концов стал тот самый петух, с которым мы познакомились на приеме у Кватерностера I. Он спел сорок один раз, заткнув за пояс всех соперников, и таким образом оставил почетный титул за собой.

Многотысячная толпа болельщиков встретила победителя бурными аплодисментами, переходящими в овацию, и криками "Орра!", а король по традиции снял с головы корону и пропихнул триумфатора сквозь нее, сообщив ему этим жестом достоинство Королевского Петуха.

В сумеречном небе вспыхнули фонтаны фейерверков, ослепивших петухов-конкурсантов. Когда салют погас, по контрасту показалось, что стало еще темнее. Петухи поверили этому впечатлению, тут же затихли и уснули. Бодрствовал только королевский помазанник. Он уселся на подлокотник кресла монарха и гордо тряхнул гребнем.

Из-за вершин деревьев показался рожок месяца. Это послужило сигналом к началу торжественного обручения.

Министрон Тромбонтрон взобрался по лестнице на верхушку смоковницы и своим зычным голосом, усиленным сотнями громкоговорителей, возвестил народу, что король Адакотурады Кватерностер I решил вступить в законный брак, в подтверждение чего сегодня принародно состоится его обручение с присутствующей здесь Розой Левкойник, дочерью Анемона и Мультифлоры. В ответ на сообщение из десятков тысяч грудей вырвался оглушительный вопль радости, многократно повторенный эхом и ураганом пронесшийся по вершинам деревьев.

- Бравотурада! Бравотурада! - во весь голос орали школьники и сосунки в колясках.

Разбуженные этим всенародным воплем петухи пропели стройным хором и снова впали в дремоту. И тут неожиданно для всех раздалось еще одно "кукареку", на сей раз исполненное мастерским дуэтом Алойзи и самого пана Кляксы. Когда все наконец утихли, началась церемония обручения.

К паре высоких влюбленных сторон приблизился министрон Тубатрон и подал на серебряном блюде обручальное яйцо. Оно было снесено специально вскормленной золотым просом курицей породы "брамапутра", облагороженной путем скрещивания с породой адакотурадских бойцовых петухов.

Затем премьер Трондодентрон доисторическим мечом легендарного короля Шлепанца Кривоногого рассек яйцо надвое. Вместо желтка из него выпали два золотых кольца, которые министрон Тромбонтрон надел на пальцы короля и Розы, произнеся по-сказакотски формулу обручения:

Жизни две - сордьба урдна,

Дурбрый морж, дурбра жена.

И снова взметнулся в небо фейерверк, на этот раз изобразивший на фоне неба портреты влюбленных, и опять запели хором разбуженные петухи, а сводный оркестр раковин исполнил государственный гимн.

Торжественная часть на этом закончилась, в свете иллюминации и фейерверков начались народные гулянья, а король с невестой и почетными гостями пустились в обратный путь. Фрегат быстро покатился по опустевшим улицам, а мы мчались за ним на своих самокатах.

- Завтра можем со спокойной совестью отправляться домой! опережая меня, воскликнул пан Клякса. - Нам удалось поставить Адакотураду на новые рельсы, и перед ней теперь открылись блестящие перспективы. Сегодня же ночью я напишу на эту тему двухтомник под названием "Кляксотурада".

Как видите, в гениальной голове ученого неустанно роились великие, плодотворные мысли.

ПРОЩАНИЕ С ПРИКЛЮЧЕНИЕМ

"Акулий Плавник" вышел в открытое море. Издали махали нам платочками едва различимые теперь сановники Адакотурады, семейство Левкойников и наши друзья. Только Алойзи, провожавший нас до границы территориальных вод, недвижно стоял на палубе кукарека, взяв под козырек. Но вот и он исчез из виду.

Хоть Резеда и обещала родителям ближайший отпуск провести в Адакотураде, ей все же было грустно во время первого в жизни расставания с родными, и она глядела вдаль подернутыми влагой глазами. Но печаль ее длилась недолго, и скоро к ней вернулась обычная веселость. Подсев к капитану корабля, она принялась вместе с ним разгадывать кроссворды.

"Акулий Плавник" был попросту допотопной моторной лайбой. Скорость его была невелика, и первый же шторм мог оказаться для него последним. К счастью, наш капитан обладал исключительным чутьем и умел с необычайной ловкостью лавировать между своенравными ветрами, предпочитая сделать лишний крюк, чем бороться со стихией. Так что нас ожидало длительное путешествие, и никто не знал, когда же мы доберемся до места.

Подстать капитану была и команда - нерасторопная и ленивая. Погрузившийся по самую макушку в кроссворды капитан ни о чем не думал, а уж о порядке на судне - и подавно. Поэтому стоит ли удивляться, что Вероник тут же, закатав штанины, принес ведра, щетки и мыло и взялся яростно скрести и скоблить палубу. Пан Клякса беззаботно насвистывал, а когда старый дворник окатывал доски водой, принимался кататься по ним как школьник, утверждая, что это помогает ему сосредоточиться. Надо признать, великий ученый проделывал это с необычайной ловкостью и мастерством, каким мог бы позавидовать всякий фигурист.

Как и во время прошлого плавания, с погодой нам повезло. Небо было чистым, а волны ласково пошлепывали судно по его деревянным бокам.

Верный Три-Три сопровождал нас. Желая продемонстрировать перед неизбежной разлукой свою любовь, он то и дело подсовывал мне жирных мошек. Я не хотел выказывать отвращение к его дарам и украдкой выплевывал эти лакомства в море только тогда, когда колибри снова улетал на охоту.

Понаблюдав за нами, пан Клякса не преминул съязвить:

- Смотрю я на твою дружбу с Три-Три и у меня в голове не укладывается, как человек вроде тебя мог поверить во все эти бредни. Отец превратился в птицу! Ничего глупее этого даже курица не выдумает. Никому больше об этом не говори, а то дети засмеют! А может, ты думаешь, что твой колибри тоже бывший человек?

И пан Клякса разразился неудержимым хохотом. Голова, борода и живот великого ученого затряслись, с носа свалились очки. Пан Клякса фыркал и прыскал, захлебываясь собственным хохотом, одолеть который не мог, и на самом деле едва не умер со смеху.

Привлеченная странными звуками команда окружила ученого, капитан оторвался от кроссворда, Вероник прервал свою работу, а пан Клякса только что не лопался от смеха, держался за живот и стонал, утирая слезы:

- Ой, не могу! Ой, лопну! Будто кто меня щекочет... Никогда я так не смеялся... Адась, уйди с глаз долой, не смеши, а то у меня все пуговицы поотлетают...

Смех пана Кляксы был так заразителен, что собравшиеся тоже принялись хохотать. Штурвальный зычно грохотал, Вероник пищал фальцетом, Резеда тонюсенько по-комариному хихикала. Решив, что мы посходили с ума, Три-Три сунул мне на прощанье еще одну букашку, погладил меня клювом по уху и помчался обратно в Адакотураду. Больше я его не видел.

Я чувствовал себя как оплеванный. В самом дел, как это я брякнул такую чушь? Но знакомство с Резедой и ее любовь вознаградили меня за перенесенный позор.

Я взял ее за руку и повел к правому борту, где все еще цвели высаженные ее отцом розовые кусты.

- Твоя матушка права, - сказал я. - Лучше иметь дело с цветами, чем с людьми.

Сказал я это не слишком уверенно, но с огромной обидой на пана Кляксу.

Не помню точно, сколько длилось наше путешествие, но по-моему недели две. За это время неутомимый пан Клякса успел провести множество наблюдений и исследований, из которых родился новый труд о совершенствовании человеческого ума посредством прививки к нему дельфиньего мозга.

Мы с Резедой внимательно прислушивались к говору чаек и смогли довести словарь чаек до буквы "и".

И только Вероник становился все беспокойнее. '"Ах, пан Хризантемский, пан Хризантемский! - то и дело ворчал он под нос. Или: - Нет, пан Модест... Нет уж!"

На пятый день плавания мы выловили из моря лодку с тремя потерпевшими кораблекрушение сказандцами. Циклон подхватил их корабль и подбросил так высоко, что из всего экипажа только эти трое и сумели спастись, выпрыгнув вместе с лодкой на парашютах. Плотно пообедав, верные себе сказандцы, принялись сказывать сказки. Рассказали нам о двух братьях (о богатом и бедном), о двух сестрах (о доброй и злой) и под конец - о трудолюбивой падчерице и злой мачехе. Однако после пережитого нами на Адакотураде эти сказки показались нам пресными и скучными, и мы предпочли вернуться к своим занятиям, Уйдя на корму, мы с Резедой стали бросать чайкам кусочки хлеба, надеясь немного разговорить их. Мы старательно занимались птичьим словарем, и только время от времени до нас долетали стоны старого привратника: "Нет, пан Модест... Нет уж!"

Наконец в один прекрасный солнечный день впередсмотрящий крикнул: "Земля!", а час спустя пред нашими взорами предстали башни родного города, и сердце мое забилось сильнее.

"Акулий Плавник", вышедший из Адакотурады под флагом вымышленного государства Ландринконии, поднял свой настоящий флаг.

Мы высадились на сушу с чувством радости и облегчения, знакомым всякому путешественнику, после долгих странствий вернувшемуся в отчий край.

Пан Клякса отправился прямиком в Академию, условившись со мной о встрече на следующий день; а мы, то есть Резеда, Вероник и я, поспешили домой. Я испытывал и радость, и беспокойство одновременно - впрочем, все мы испытывали эти смешанные чувства.

Вы не можете себе представить, что со мной стало, когда еще издали я увидел стоявших на балконе родителей! Похоже, они все время так и стояли там в ожидании моего возвращения.

Я летел по улице как на крыльях, таща за собой Резеду. Через минуту мы уже были дома. Наверное, каждому из вас доводилось встречаться со своими близкими после долгой разлуки, и потому нет необходимости описывать, как проходят подобные встречи.

Плача от радости, матушка бросилась меня обнимать, да так бурно, что шляпка, которую она всегда надевала, выходя на балкон, слетела с ее головы.

- Пан Хризантемский сказал нам, что ты отправился в путешествие, но он не знал, куда, - голосом, напоминающим чириканье, сказал отец. - А кто эта милая девушка? - спросил он, взглянув на Резеду.

- Это моя невеста, Резеда Левкойник... Аргонавты искали золотое руно, конкистадоры - сокровища индейцев, а я нашел самую большую ценность в мире: мою дорогую Резеду! Полюбите ее, как свою дочь!

- Красивое имя - Резеда! - воскликнула матушка. - У меня как раз новая шляпка с букетиком резеды. Добро пожаловать, детка, в наш дом! Я всегда мечтала о такой очаровательной жене для Адася. Я как чувствовала, и даже поставила для тебя прибор. Идемте же к столу, а то суп стынет. И так у нас суп стыл каждый день с той поры, как ты уехал.

На первое был рисовый суп с помидорами, потом подали моих любимых цыплят и салат из огурцов со сметаной, а на десерт - три сорта мороженого: лимонное, малиновое и фисташковое. Мне сразу же вспомнились цвета государственного флага Адакотурады.

Мы с Резедой наперебой рассказывали родителям об этой удивительной стране. Отца больше всего заинтересовало устройство Алойзи, тем более что в его библиотеке была книжка пана Кляксы о кляксической энергии. Разумеется, это был только переплет, но я не сомневался, что после обеда отец тут же напишет новый вариант этого труда и перечитает его.

Родители с интересом разглядывали привезенные из Адакотурады диковинки. Матушка тотчас же испробовала на себе действие сока гунго, а отец, хотя и не любил молока, напился лактусового сока, и с грандиозным любопытством стал изучать фотографии Заповедника Сломанных Часов, королевского фрегата, "Анемоновой Горбушки", но особо пристально он разглядывал Кватерностера I, Алойзи, трехногих и трехруких адакотурадцев.

Тем временем матушка занялась Резедой. Я заметил, что и ей мои родители пришлись по сердцу, и Резеда весело щебетала, рассказывая 6 пане Левкойнике, о Мультифлоре, о будущей королеве Адакотурады.

В отлично убранной квартире для меня был приготовлен кабинет, а Резеде отец отдал чучельную мастерскую. Впрочем, чучела, как обычно, проветривались на балконе, и как только мы с мамой переставили в мастерской мебель, из нее получилась вполне уютная комнатка.

Когда Резеда ушла к себе распаковывать вещи, я остался с родителями наедине и как бы между прочим спросил:

- А как это получилось, что придя из Академии, я никого не застал дома, и пришлось мне уехать, даже не попрощавшись? Мне было очень грустно...

- Во всем виновата твоя мать, - заявил отец. - Мы сняли дачу в Ванильной роще на берегу Вкрбрды, чтобы ты после Академии отдохнул. Мама решила навести там порядок. Мы взяли пылесос и рано утром поехали. А потом опоздали на поезд и вернулись только вечером.

- Не вали все на меня, - запротестовала матушка. - Ведь пан Хризантемский должен был предупредить Адася. Я его просила. Ты что, забыл? В тот день Вероник должен был ехать за птицами для чучел, а пан Хризантемский сидел на лавке перед домом и грелся на солнце. А он ничего тебе не передал, Адась?

Наверно, забыл. Я давно замечала, что он на старости лет стал терять память.

Не успел я ответить, как раздался звонок в дверь. Открыв, я увидел Вероника. На нем снова была его форменная безрукавка и ботинки, зашнурованные проводом от электрического утюга. Из-за плеча старого привратника робко выглядывал пан Хризантемский.

- Пан Вероник, - прошептал я, - ни слова о пуговице и вообще о превращениях, птицах, о почтальонах... Гроб, могила, крест. Ни-ни!

Старый привратник кивнул головой и пошел поздороваться с моими родителями. За ним неуверенно семенил пан Хризантемский.

- Пан Модест, - с упреком сказала матушка, - как же вы забыли сказать сыну, о чем я вас просила?

- А я и забыл, что забыл, - со вздохом ответил пан Хризантемский. Похоже, что у них с Вероником только что был серьезный разговор, и пану Хризантемскому порядочно досталось.

- Нет, пан Модест... Нет уж! - гневно буркнул Вероник.

- Честно говоря, уважаемая пани, - тянул фокусник в отставке, - в последнее время память у меня совсем никудышная. Да и с головой что-то неладно. Вот, прошу взглянуть...

При этом пан Хризантемский щелкнул пальцами возле уха и в тот же миг из этого уха вылетело несколько щебечущих ласточек. Они выпорхнули в окно, присели на перила балкона, а затем взмахнули крыльями и - только мы их и видели.

Привлеченный щебетом, из-под дивана вылез сонный кот Иероним. Он мяукнул, почесался и лениво проследовал в комнату Резеды.

- А может, кот тоже вылез из вашего уха, пан Модест? - съязвил старый привратник.

- Кот? - удивился фокусник. - Никакого кота я не видел. Но если вам так хочется, то пожалуйста...

И с этими словами он из своих широченных брюк вытянул за хвост отчаянно оравшего Иеронима.

Представление пана Хризантемского меня просто поразило.

- Резеда! - крикнул я. - Иди скорей сюда! Увидишь кое-что интересное.

Резеда прибежала из своей комнаты, а Вероник подбоченился и насмешливо спросил:

- Ну, пан Модест, может теперь пана Несогласку превратите в птицу?

- Нет! - закричал я. - Только не это! Попрошу без этих шуток!

Пан Хризантемский встал перед Вероником и сказал, прищурив один глаз:

- Пан Чистюля, какая это вас нынче муха укусила? Надо поглядеть.

С этими словами фокусник потянул Вероника за нос, и тут же у привратника из носа вылетел целый рой мух. В комнате сделалось темно, как ночью. Отец убежал на балкон, а мама, всегда отчаянно боровшаяся с мухами, подняла невероятный шум:

- Что это вы тут вытворяете?! Сейчас же уберите своих мух! Или я вызову пожарных.

Пан Модест достал из кармана носовой платок, встряхнул им и подбросил его вверх. Мухи тут же сбились в черный ком, а старый фокусник ловким движением рук завернул его в платок и выбросил за окно.

Едва мы пришли в себя от странной проделки пана Хризантемского, как тот попрощался и поспешно удалился.

Когда дверь за ним закрылась, Вероник тяжко вздохнул и произнес:

- Вот видите! А я еще просил этого человека подменить меня. Кто бы мог подумать? Знаете, что он натворил? Однажды ночью разбудил жильцов, выгнал их на улицу неодетыми и так бедняг околдовал, что те плавали в фонтане, как золотые рыбки. Что будет, что будет? Как оправдаться перед людьми? Моя честь растоптана...

- Успокойтесь, - стал я утешать Вероника. - Все уладится. Можете спать спокойно. Я все устрою так, что никто не будет предъявлять вам никаких претензий. И юбилей ваш отпразднуем. Мы с Резедой берем это на себя.

На глазах у старого привратника стояли слезы. Не сказав ни слова, он механически протер засиженный мухами пана Хризантемского буфет, попрощался и ушел.

- Можете на меня положиться, - повторил я ему на прощанье. - Ничто так не сближает, как совместное путешествие. А ведь мы только что возвратились из Адакотурады. Я вас в беде не оставлю.

Вернувшись в комнату, я увидел, что кот Иероним лежит у Резеды на коленях.

- Уж не собираешься ли ты его дрессировать? - улыбнулся я ей.

- Да вот хочу попробовать поработать с его характером и научить кота собачьей преданности. Чем целыми днями сидеть под диваном, пусть лучше выбегает навстречу, когда ты будешь возвращаться домой, а я вместе с ним. Хорошо?

- Послушай, Адась, - сказала матушка. - Это, конечно, очень благородно, что ты помнишь о юбилее Вероника, но не мешало бы подумать и о собственной свадьбе, и о том, куда мы отправимся в свадебное путешествие.

- Только не все вместе! - прервал ее отец. - Старикам незачем таскаться за молодыми. А свадьбу можно сыграть, например, через месяц, восьмого августа. Мне очень нравятся круглые даты.

У моего отца есть свои странности, и числа 3, 7, 8 и 13 он считает круглыми.

- А теперь - всем спать, - сказала мама. - Вы, наверное, устали с дороги. Спокойной ночи.

Рано утром меня разбудил Иероним, ластившийся ко мне как собака. Без Резеды тут, конечно, не обошлось.

Я быстро оделся и, не дожидаясь завтрака, поспешил на Шоколадную улицу, в Академию пана Кляксы.

Подняв хвост трубой, кот Иероним неотступно шествовал за мной.

Пана Кляксу я нашел в кабинете. Хоть на его двери и висела табличка, воспрещавшая вход посторонним, она касалась только слушателей Академии, разносчиков и назойливого парикмахера Филиппа.

Кабинет профессора больше напоминал лабораторию сказочного чернокнижника, чем рабочее место ученого. В центре стояла знаменитая элепелемелетэлектрическая платформа, на стенах висели лампы, рефлекторы, радары и лазеры; по углам размещались реакторы и электронные мозги, а на столах у стен лежали аппараты, придуманные и построенные самим паном Кляксой. Среди них я увидел комбайн, применявшийся для лечения больного оборудования, запасные барабанные перепонки дальнего подслушивания, сонные зеркальца или подсматриватели снов, мыслеотгадчик, конденсатор кляксической энергии, батареи для превращалок, копилки памяти, реторты и центрифуги для изготовления миндалин, орехов и прочих желез, прокатные станы для обработки искусственной человеческой кожи и многое, многое другое.

Пан Клякса обнял меня, встал на одну ногу и торжественно произнес:

- Доктор Адам Несогласка! Сегодня я возвращаюсь в Адакотураду, где меня ждет работа, которая должна сделать человечество счастливым. Свою Академию я передаю тебе. Назначаю тебя ее директором. Будешь моим заместителем, или вторым Амброжи Кляксой. Сей храм науки и мудрости я отдаю в твои руки, Адась! Надеюсь, ты оправдаешь мое доверие. Здесь, в шкафу, хранятся все ключи, в том числе золотой ключ от соседних сказок, ключ от моих секретов и ключ от библиотеки, где собраны все мои труды, плюс полная документация, касающаяся моих открытий. Пойдем, я ознакомлю тебя с содержимым этого шкафа.

С этими словами пан Клякса открыл бронированную дверь библиотеки. В ней рядами стояли толстенные тома в кожаных переплетах, среди которых были "Кляксотомия", "Кляксопедия", "Кляксография", "Кляксонавтика", "Кляксометрия", "Кляксология", "Кляксософия", "Кляксоматика", "Кляксоведение", "Кляксохимия", "Основы кляксической энергии", "Кляксотроника", "Кляксокология", "Кляксофония и кляксовидение" и тому подобное.

- А это - мои самые последние труды, - гордо заявил великий ученый. - Взгляни! Это - "Адакотаконика", а рядом рукопись "Кляксетурады". Тебе надо отдать их в печать. Там ты найдешь описание нашего путешествия и несколько лестных упоминаний о себе. Думаю, это доставит тебе удовольствие. Да, вот еще что. Должен тебе передать и это мое самое-самое последнее открытие.

Тут пан Клякса извлек из шкафчика аппаратик величиной всего-навсего с консервную банку.

- Отгадай, для чего это?

Я осмотрел аппаратик со всех сторон, постучал по нему пальцем, приложил к уху, но так и не понял его назначения.

- Ладно, скажу, - пожалел меня профессор. - Это - кляксический мозгопитатель. Гляди. Берется какой-нибудь учебник, к нему подключается вот эта рубиновая линза; провода от другого конца присоединяются к медному обручу, который ночью надевается на голову обучающегося; после нажатия вот этой кнопки пучки лучей начинают переносить содержание учебника прямо в мозг спящего. Можешь мне поверить, это самый надежный способ обучения во сне. Благодаря ему я всего за двадцать ночей выучил двадцать новых языков. Сохрани тайну этого открытия и используй его только для обучения наших слушателей. Успех гарантирован!

Кляксический мозгопитатель оказался удивительно простым и удобным в употреблении, и я поспешил испытать его действие на себе.

Взяв учебник китайского языка, я уже через четверть часа объяснялся с паном Кляксой по-китайски, но только наполовину, так как за столь короткий срок успел овладеть лишь половиной этого языка.

- Ну, кажется, все! - сказал мне ученый. - Теперь можно выйти на террасу и попить кофейку. Кофе - моя специальность. Я угощу тебя отличным кофе.

Пан Клякса пил кофе мелкими глоточками, поглаживая бороду и время от времени прикладывая ее конец к уху, как бы прислушиваясь.

Он выглядел рассеянным и говорил сразу о нескольких предметах. Но вот, словно очнувшись, он спросил:

- Вот что, Адась, как ты находишь своих родителей? Они в порядке?

- В полном, профессор, спасибо.

- Вот видишь! А как легко ты попался! Человек не может превратиться в птицу, это было бы противоестественно. Ты понимаешь меня?

- Прекрасно, профессор!

- Но дело в том, что со мной дело обстоит совсем иначе. Со-вер-шен-но иначе, Адась. Видишь ли, у меня имеется кляксическая превращалка, и недавно я ее усовершенствовал. В свое время мне удалось открыть пятое состояние материи - кляксоплазму. Это дало мне возможность превращаться в птицу. И вот сейчас, прямо у тебя на глазах, я проделаю это, поскольку мне необходимо срочно лететь в Адакотураду.

Сказав это. пан Клякса вынул из жилетного кармана крошечный пузырек, поднес его ко рту и залпом выпил все его содержимое.

Дальше началось нечто удивительное: пан Клякса стал как-то съеживаться, ноги его делались все короче и тоньше, подбородок постепенно соединился с носом и превратился в клюв, плечи стали крыльями, а фалды сюртука - хвостом.

Преображение протекало столь быстро, что не успел я опомниться, как вместо великого ученого передо мной уже скакала, весело посверкивая глазками, настоящая птица.

- Пан профессор! - воскликнул я, не в силах опомниться. - Пан профессор, что все это значит?

- А-да-ко-ту-ра-да! А-да-ко-ту-ра-да! - прощебетал бывший пан Клякса и поточил клюв о камни террасы.

Мой кот выгнул спину коромыслом, плотоядно облизнулся и уже изготовился к прыжку, как вдруг пан Клякса взмахнул крыльями и был таков!

Сделав над Академией круг, он развернулся, взял курс на юго-восток и вскоре исчез из виду. За ним, как за реактивным самолетом, тянулся белый след.

Какое-то время след недвижно висел в небе, затем стал распадаться на части, которые в свою очередь превратились в буквы.

- Па-рам-пам-пам, - вслух прочитал я расплывающиеся в синеве слоги.

Этой незатейливой песенкой пан Клякса возвещал миру о триумфе своего гения и о своей победе над считавшимися незыблемыми законами природы.