"Этаж смерти" - читать интересную книгу автора (Чайлд Ли)

Глава 8

Хаббл, лежавший на соседней койке, заснул. Через какое-то время он заворочался и проснулся. Недоуменно оглянулся вокруг, затем вспомнил, где находится. Решил узнать, который сейчас час, но увидел лишь полоску бледной кожи на том месте, где был массивный «Ролекс». Почесал переносицу и вспомнил, что потерял свои очки. Вздохнул и уронил голову на полосатую тюремную подушку. На этого человека жалко было смотреть.

Мне были понятны его страхи. Но Хаббл при этом выглядел побежденным. Как будто только что бросил кости и проиграл. Как будто он на что-то рассчитывал, а этого не произошло, и он снова погрузился в отчаяние.

И тут до меня начало доходить, в чем дело.

— Тот убитый, он пытался вам помочь, да? — спросил я.

Мой вопрос перепугал Хаббла.

— Я не могу вам сказать, — пробормотал он.

— Я должен знать, — сказал я. — Быть может, вы обратились к нему за помощью. Говорили с ним. Быть может, именно поэтому его и убили. Быть может, сейчас кому-то покажется, что вы говорили и со мной. И меня тоже решат убить.

Кивнув, Хаббл уселся на кровати и стал раскачиваться взад-вперед. Затем глубоко вздохнул. Посмотрел мне в лицо.

— Это был следователь, — сказал Хаббл. — Я пригласил его сюда, потому что хотел положить всему этому конец. Я больше не хотел иметь с этим никаких дел. Я не преступник. Я напуган до смерти и хочу выйти из игры. Этот человек должен был помочь мне выйти из игры и расправиться с мошенниками. Но он где-то оступился, и теперь он убит, а мне уже никогда не выпутаться. А если они узнают, что это я пригласил его сюда, они и меня убьют. Но даже если меня не убьют, я, скорее всего, отправлюсь в тюрьму на тысячу лет, потому что сейчас все откроется.

— Кто он такой? — спросил я.

— Фамилию он мне не назвал, — сказал Хаббл. — Дал только контактный телефон. Сказал, что так будет безопаснее. Я не могу поверить, что с ним расправились. Мне он показался человеком, знающим свое дело. Сказать по правде, вы мне его чем-то напоминаете. Вы тоже кажетесь мне человеком, знающим свое дело.

— Что он делал на том складе?

Пожав плечами, Хаббл покачал головой.

— Я ничего не понимаю. Я свел его с другим человеком, и они должны были встретиться там, но разве в этом случае этого второго человека не убили бы тоже? Я не понимаю, почему расправились только с одним.

— Кто этот второй, с кем должен был встретиться следователь? — спросил я.

Хаббл только покачал головой.

— Я и так сказал вам слишком много. Наверное, я сошел с ума. Теперь меня обязательно убьют.

— Кто замешан в этом деле? — настаивал я.

— Вы меня не слышите? Я больше не скажу вам ни слова.

— Мне не нужны имена, — пояснил я. — Дело крупное?

— Огромное, — сказал Хаббл. — Громадное. Вы о таком не слышали.

— Сколько в нем замешано человек?

Пожав плечами, он задумался. Мысленно считая.

— Десять, — наконец сказал он. — Не считая меня.

Окинув его взглядом, я пожал плечами.

— Десять человек — это совсем непохоже на крупное дело.

— Ну, есть еще те, кого нанимают, — сказал Хаббл. — Приглашают по мере надобности. Я имел в виду, ядро состоит из десяти человек. Десять человек, не считая меня, знают, что к чему. Несмотря на то, что народу мало, поверьте, дело очень крупное.

— А как насчет человека, которого вы направили на встречу с детективом? — спросил я. — Он входит в число тех десятерых?

Хаббл покачал головой.

— Его я тоже не считал.

— Значит, вы, он и еще десятеро? — уточнил я. — И крупное дело?

Он угрюмо кивнул.

— Вы ни о чем подобном не слышали.

— И сейчас все это должно открыться? — не сдавался я. — Почему? Потому что этот следователь что-то накопал?

Хаббл снова отрицательно затряс головой. Казалось, мои вопросы причиняли ему физическую боль.

— Нет, — сказал он. — Это тут совершенно не при чем. Просто сейчас дело стало особенно уязвимым. Риск был огромным с самого начала, и со временем все становилось только хуже. Но сейчас возможны два варианта. Если нам удастся выпутаться, никто и никогда ни о чем не узнает. Но если не удастся, поверьте, это будет самая громкая сенсация. Но как бы ни повернулось дело, сейчас ситуация критическая.

Я смерил его взглядом. Он не показался мне человеком, способным совершить что-то неслыханно сенсационное.

— И как долго продлится критическая ситуация? — спросил я.

— Она уже почти миновала, — сказал Хаббл. — Осталось подождать, быть может, с неделю. Мое предположение — неделя, начиная с завтрашнего дня. До следующего воскресенья. Возможно, я доживу до того, чтобы это увидеть.

— Значит, после следующего воскресенья вам больше ничего не будет угрожать? — спросил я. — Почему? Что произойдет в следующее воскресенье?

Покачав головой, он отвернулся. Как будто если он не мог меня видеть, я исчезал и не мог задавать ему вопросы.

— Что означает «pluribus»? — сказал я.

Хаббл молчал. Тряс головой, зажмурившись от ужаса.

— Это какой-то пароль? — настаивал я.

Он словно меня не слышал. Разговор окончился. Я оставил бесплодные попытки, и наступила полная тишина, что меня полностью устраивало. Я больше не хотел ничего знать. Совсем ничего. Похоже, тех, кто оказывается посвященными в тайны Хаббла, ничего хорошего не ждет. По крайней мере, высокому незнакомцу с бритой головой определенно пришлось несладко. Я не собирался разделить его судьбу, оказавшись с парой пуль в голове и переломанными костями под старым картоном. Я хотел лишь дотянуть до понедельника, а затем поскорее убраться куда подальше. К следующему воскресенью я рассчитывал быть очень далеко отсюда.

— Ладно, Хаббл, — сказал я, — больше вопросов не будет.

Пожав плечами, он кивнул. Долго молчал. Наконец заговорил, очень тихо, и в его голосе прозвучала покорность.

— Спасибо. Право, так будет лучше.

Я неподвижно лежал на узкой койке, пытаясь забыться и погрузиться в какое-нибудь чистилище. Но Хаббл беспокойно ворочался, крутился и то и дело тяжело вздыхал. Мне это начинало действовать на нервы. Я повернулся к нему.

— Извините, — сказал Хаббл. — Я никак не могу успокоиться. Очень хорошо, что я высказался перед вами. Иначе я бы точно сошел с ума. Мы не могли бы поговорить о чем-нибудь еще? Например, о вас? Расскажите мне о себе. Кто вы такой, Ричер?

Я пожал плечами.

— Я никто. Просто случайный встречный. В понедельник меня и след простынет.

— Каждый человек кем-то является или был кем-то, — возразил он. — У каждого из нас есть своя история. Расскажите мне о своей жизни.

И я начал говорить. Лежа на койке, я прошелся по последним шести месяцам. Хаббл тоже лежал на койке, уставившись в потолок, и слушал. Это отвлекало его от своих забот. Я рассказал о том, как расстался с Пентагоном. Вашингтон, Балтимор, Филадельфия, Нью-Йорк, Бостон, Питтсбург, Детройт, Чикаго. Музеи, концерты, дешевые гостиницы, бары, автобусы и поезда. Одиночество. Я путешествовал по своей родине, словно бедный турист. Знакомился с историей, о которой узнал в пыльных классах на противоположном конце земного шара. Знакомился с главным, с тем, что формировало нацию. Места сражений, заводы, декларации, революции. Знакомился с мелочами. Домами, клубами, дорогами, легендами. Большое и маленькое, что должно означать дом. И кое-что я нашел. Я рассказал Хабблу о долгом путешествии по бескрайним равнинам, через устья бесчисленных рек от Чикаго до Нового Орлеана. Спуск по побережью залива до самой Тампы. Затем рывок на автобусе «Грейхаунд» на север к Атланте. Безумное решение сойти у развилки на Маргрейв. Длинный путь пешком под дождем вчера утром. Чистая прихоть. Случайное замечание моего брата о том, что он был проездом в этом крошечном городке, где больше шестидесяти лет назад умер Слепой Блейк. Рассказывая Хабблу об этом, я чувствовал себя довольно глупо. Хаббл пытался выпутаться из кошмара, а я рассказывал ему о бесцельном паломничестве. Но он, похоже, меня понял.

— Со мной однажды тоже было нечто похожее, — сказал Хаббл. — На медовый месяц мы с женой отправились в Европу. Задержались в Нью-Йорке, и я целый день искал то здание, рядом с которым был убит Джон Леннон. Затем мы провели три дня в Англии, бродили по Ливерпулю и искали клуб «Каверна», где начинали играть «Битлз». Так и не смогли найти. Наверное, его снесли.

Он говорил некоторое время. В основном, рассказывал о своих путешествиях. Со своей женой он успел поездить по свету. Им это очень нравилось. Они изъездили всю Европу, были в Мексике, на островах Карибского моря. Исколесили вдоль и поперек все Штаты и Канаду. Они получали от путешествий огромное удовольствие.

— А вы не чувствуете себя одиноким? — спросил Хаббл. — Вы ведь все время один?

Я ответил, что мне наоборот так больше нравится. Я обожаю одиночество, анонимность. Порой мне кажется, что я становлюсь невидимым.

— Что вы хотите сказать, невидимым? — переспросил Хаббл. Мои слова его заинтересовали.

— Я путешествую наземным транспортом, — объяснил я. — Исключительно наземным транспортом. Хожу пешком, езжу на автобусах. Иногда на поездах. Всегда плачу наличными. За мной не остается бумажного следа. Ни авиабилетов, ни перевода денег с кредитной карточки. Мой путь невозможно проследить. Я никому не называю свое имя. Останавливаясь в гостинице, я плачу наличными и называю вымышленную фамилию.

— Зачем все это? — удивился Хаббл. — Разве за вами кто-нибудь охотится?

— Никто, — успокоил его я. — Просто мне так больше нравится. Я люблю анонимность. У меня такое ощущение, что я побеждаю систему. Но сейчас система уложила меня на обе лопатки.

По его лицу я понял, что он снова погрузился в размышления. Думал он долго. Я видел, как Хаббл сражается с неразрешимыми проблемами, и постепенно из него выходит весь воздух. Паника накатывала на него неудержимой приливной волной.

— Ладно, посоветуйте, как мне вести себя с Финлеем, — наконец сказал Хаббл. — Когда он спросит насчет признания, я могу ответить, что находился в состоянии стресса, вызванного проблемами на работе. Я скажу, что у нас острая конкуренция, и раздавались угрозы в адрес моей семьи. Скажу, что понятия не имею, кто такой убитый и как у него оказался мой номер телефона. Буду все отрицать. А потом попытаюсь все уладить. Как вы это находите?

На мой взгляд, план был весьма неубедительный.

— Скажите мне одну вещь, — спросил я. — Не вдаваясь в подробности: вы выполняете для этих людей полезную функцию? Или вы просто что-то вроде стороннего наблюдателя?

Скрестив руки, Хаббл задумался.

— Да, я выполняю полезную функцию, — наконец ответил он. — Можно даже сказать, моя роль решающая.

— А если не вы? — продолжал я. — Могут они найти на ваше место кого-нибудь другого?

— Да, смогли бы, — сказал Хаббл. — Но, учитывая особенности выполняемой мной функции, сделать это достаточно трудно.

Он оценивал свои шансы остаться в живых так, как решал вопрос о кредитоспособности клиента своего банка.

— Ладно, — сказал я. — Ничего лучше вы, скорее всего, все равно не придумаете. Так что попробуйте.

Я не видел, что еще он может сделать. Хаббл был маленьким винтиком в какой-то большой махинации. Но очень важным винтиком. Никто не станет просто так ломать налаженный механизм. Так что на самом деле его будущее было четко определено. Если те, на кого Хаббл работает, узнают, что он пригласил следователя, его однозначно убьют. Но если не узнают, он однозначно может ничего не бояться. Все так просто. И на мой взгляд, у него были весьма неплохие перспективы — из-за одного весьма убедительного обстоятельства.

Хаббл сделал признание, потому что считал тюрьму чем-то вроде безопасного убежища, где до него никто не сможет добраться. По крайней мере, таковы были отчасти его рассуждения. Но это были неверные рассуждения. Хаббл ошибался. В тюрьме он вовсе не обезопасил себя от нападения, а как раз наоборот. Если бы те, на кого он работал, захотели с ним расправиться, они сделали бы это без труда. Однако обратной стороной этой медали было то, что с Хабблом не пытались расправиться. Так случилось, что напали на меня. Не на Хаббла. Так что, на мой взгляд, это можно было считать определенным свидетельством, что ему нечего опасаться. На него никто не будет охотиться, потому что если его хотели убить, его уже могли убить и давно бы убили. Но этого не произошло. Даже несмотря на то, что сейчас сложилась очень критическая ситуация, сопряженная с большим риском. Так что это можно было рассматривать как доказательство. Я начинал думать, что с Хабблом все будет в порядке.

— Да, Хаббл, — повторил я, — попробуйте. Это лучшее, что вы можете сделать.

Камера оставалась заперта весь день. На этаже было тихо. Мы лежали на койках, а день медленно тянулся к вечеру. Мы больше не разговаривали. Уже выговорились. Я изнывал от скуки и жалел, что не захватил с собой газету, оставленную в полицейском участке Маргрейва. Можно было бы перечитать ее заново. Прочитать о том, как президент, добиваясь переизбрания на второй срок, сокращает расходы на предупреждение преступлений. Экономит сегодня доллар на береговой охране, чтобы завтра нужно было потратить десять на такие тюрьмы, как эта.

Часов в семь пожилой служитель принес нам ужин. Мы поели. Он вернулся и забрал поднос. Медленно прошел пустой вечер. В десять часов выключили свет, и мы остались в темноте. Ночь. Я не снимал ботинки и спал очень чутко. На тот случай, если у Спиви были в отношении меня еще какие-то планы.

В семь часов утра свет зажегся снова. Воскресенье. Я проснулся, чувствуя себя усталым, однако сделал над собой усилие и встал. Заставил себя немного размяться, чтобы унять боль в ноющих суставах. Хаббл проснулся, но лежал молча. Краем глаза наблюдая за тем, как я делаю упражнения. Около восьми принесли завтрак. Тот же самый старик прикатил тележку. Я поел и выпил кофе. Когда я допивал то, что было в термосе, щелкнул дверной замок, и дверь приоткрылась. Распахнув ее, я шагнул в коридор и едва не столкнулся с охранником, собиравшимся войти к нам в камеру.

— Сегодня ваш счастливый день, — сказал охранник. — Вас освободили.

— Меня? — переспросили.

— Обоих, — ответил он. — Ричер и Хаббл, освобождены по распоряжению управления полиции Маргрейва. Будьте готовы к выходу через пять минут, хорошо?

Я вернулся назад в камеру. Хаббл приподнялся на локтях. Он даже не притронулся к завтраку. Он выглядел встревоженным как никогда.

— Я боюсь, — сказал Хаббл.

— С вами будет все в порядке, — заверил его я.

— Вы так думаете? Как только я выйду из тюрьмы, они со мной расправятся.

Я покачал головой.

— Сделать это было гораздо проще, пока вы находились здесь. Поверьте, если бы эти люди желали вашей смерти, вы бы уже давно были трупом. А сейчас вы чисты, Хаббл.

Кивнув, он уселся на кровати. Я взял свое пальто, мы вышли из камеры и стали ждать у двери. Через пять минут вернулся охранник. Он провел нас по коридору через двойные запирающиеся двери. Пригласил войти в лифт. Зашел сам и с помощью ключа привел лифт в движение. Как только двери начали закрываться, охранник вышел из кабины.

— Прощайте, — сказал он. — И больше не возвращайтесь.

Лифт спустил нас на первый этаж, а затем мы вышли на душный бетонный двор. За нами закрылась и заперлась дверь тюрьмы. Я повернулся лицом к солнцу и вдохнул свежий воздух. Наверное, я был похож на героя какого-нибудь старого фильма, которого выпускают на свободу после целого года, проведенного в одиночной камере.

Во дворе стояли две машины. Одной из них был большой темный седан, английский «Бентли» двадцатилетней давности, но внешне новый, как с иголочки. За рулем сидела светловолосая женщина, по-видимому, жена Хаббла, потому что он бросился к ней, как будто она была самым милым зрелищем, какое ему только довелось видеть. В другой машине сидела офицер Роско.

Выйдя из машины, молодая женщина направилась мне навстречу. Она выглядела просто прекрасно. Без формы. Одетая в джинсы и тонкую хлопчатобумажную рубашку. В кожаной куртке. Спокойное, умное лицо. Мягкие темные волосы. Огромные глаза. В пятницу она показалась мне красивой. Теперь я видел, что не ошибся.

— Привет, Роско, — сказал я.

— Привет, Ричер, — сказала она и улыбнулась.

У нее был чудесный голос. И удивительная улыбка. Я смотрел на нее до тех пор, пока она не погасла, то есть очень долго. Чета Хабблов, помахав нам, уехала. Я помахал в ответ, гадая, как сложится их судьба. Вероятно, я никогда об этом не узнаю, если только с ними не произойдет серьезное несчастье, и я не прочту о них в газете.

Мы с Роско сели в ее машину. На самом деле, не в ее собственную, объяснила она, просто в полицейскую машину без специальных знаков. Новенький «Шевроле», большой, бесшумный, спокойный. Роско не глушила двигатель, и в салоне было прохладно. Мы развернулись на бетонном дворе и проехали через шлюзы клеток с воротами. Как только мы выехали из последних ворот, Роско выкрутила руль, и мы повернули на шоссе. Передняя часть машины приподнялась, а зад осел на мягкой подвеске. Я не оглядывался назад. Мне было просто очень хорошо. Выходить из тюрьмы — одно из самых больших удовольствий, которые может подарить жизнь. Другое удовольствие — полное неведение относительно того, что готовит день грядущий. А еще очень приятно нестись по залитому солнцем шоссе с красивой женщиной за рулем.

— Так что лее произошло? — спросил я, когда мы проехали около мили. — Поведай мне.

Рассказ Роско получился весьма бесхитростным. В пятницу вечером они начали проверять мое алиби. Она и Финлей, оставшись вдвоем в темном участке. Две включенные настольные лампы. Стопка бумаги. Стаканчики с кофе. Телефонные справочники. Они зажимали между ухом и плечом телефонные трубки и грызли карандаши. Разговаривали вполголоса. Терпеливо задавали вопросы. Мне самому приходилось тысячу раз проходить через такое.

Они позвонили в Тампу и Атланту и к полуночи разыскали одного из пассажиров с того автобуса, на котором я ехал, и кассира из билетной кассы на автовокзале Тампы. Оба вспомнили меня. Затем они разыскали также водителя автобуса. Он подтвердил, что остановился на автостраде у развилки на Маргрейв и высадил меня в пятницу в восемь часов утра. К полуночи мое алиби стало твердым как скала, как я и обещал.

В субботу утром по факсу пришло длинное сообщение из Пентагона с моим послужным списком. Тринадцать лет моей жизни, низведенные до скручивающихся листов. Теперь это была уже чья-то чужая жизнь, однако она подтвердила мой рассказ. На Финлея она произвела впечатление. Затем из базы данных ФБР пришел ответ на запрос относительно моих отпечатков. Работавший без устали компьютер идентифицировал их в половине третьего утра. Армия Соединенных Штатов, отпечатки сняты тринадцать лет назад при поступлении на службу. Мое алиби было железным, мое прошлое не вызывало сомнений.

— Финлей был удовлетворен, — сказала Роско. — Ты оказался именно тем, кем назвался, и в четверг в полночь ты находился за добрых четыреста миль отсюда. Это было установлено совершенно точно. Финлей перезвонил медицинскому эксперту и спросил, не изменились ли данные относительно времени смерти, но нет, по-прежнему это была полночь.

Я покачал головой. Финлей оказался очень осторожным человеком.

— А что насчет убитого? — спросил я. — Вы запросили повторно его отпечатки?

Внимание Роско было поглощено тем, чтобы обогнать грузовик. Первую машину, встретившуюся нам за четверть часа пути. Наконец она посмотрела на меня и кивнула.

— Финлей сказал, это ты предложил их перепроверить. Но почему?

— Отрицательный результат пришел слишком быстро.

— Слишком быстро? — переспросила она.

— Ты ведь сама рассказала мне про систему пирамиды, так? Сначала первые десять, потом первые сто, затем первые тысяча и так далее до самого низа, правильно?

Роско снова кивнула.

— Так вот, возьмем в качестве примера меня, — продолжал я. — Мои отпечатки есть в базе данных, но они находятся у самого основания пирамиды. Ты только что сказала, что потребовалось четырнадцать часов, чтобы до них добраться, правильно?

— Правильно, — подтвердила она. — Я отправила твои отпечатки в половине первого дня, а идентифицированы они были в два тридцать ночи.

— Отлично. Четырнадцать часов. Значит, если требуется четырнадцать часов, чтобы добраться почти до самого низа пирамиды, для того, чтобы добраться до самого дна, потребуется больше четырнадцати часов. Это диктует логика, так?

— Так, — согласилась Роско.

— Ну, а что произошло с убитым? — продолжал я. — Труп был обнаружен в восемь утра, так что когда отпечатки отправились в архив? Самое раннее, в половине девятого. Но Бейкер сказал, что в архиве ничего нет, когда они с Финлеем меня допрашивали. Это было в половине третьего. Я запомнил время, потому что как раз посмотрел на часы. То есть, прошло лишь шесть часов. Если потребовалось четырнадцать часов на то, чтобы узнать, что я есть в базе данных, как всего за шесть часов можно было определить, что убитого там нет?

— Господи, — сказала Роско. — Ты прав. Должно быть, Бейкер что-то напутал. Отпечатки снял Финлей, а отправлял их Бейкер. Наверное, он неправильно вставил их в сканер. Это надо делать очень аккуратно, иначе они будут переданы с ошибкой. Если картинка нечеткая, база данных пытается ее расшифровать, а затем отправляет ответ, что отпечатки не читаются. А Бейкер, судя по всему, принял это сообщение за отрицательный ответ. Коды похожи. Так или иначе, первым делом я отправила повторный запрос. Скоро мы все узнаем.

Мы ехали на восток, а Роско рассказывала мне, как она приставала к Финлею, чтобы меня освободили из Уорбертона еще вчера вечером. Финлей поворчал, но согласился, однако возникла проблема. Поэтому пришлось ждать до сегодняшнего утра, так как вчера вечером тюрьма уже закрылась. Финлею сказали, что в туалете начались беспорядки. Один заключенный был убит, другой лишился глаза, и начался настоящий бунт. Разгорелась война между белой и черной бандами.

Я сидел рядом с Роско и смотрел на накатывающийся навстречу горизонт. Я одного человека убил, другого лишил зрения. Теперь мне надо было разобраться в своих чувствах. Но я ничего не испытывал. Абсолютно ничего. У меня было такое ощущение, будто я догнал двух тараканов, бегавших по полу в туалете, и раздавил их. Вот только таракан — рациональное, сознательное, развитое существо. А те арийцы в туалете были хуже насекомых. Я ударил одного из них ногой в горло, перебив ему трахею, и он задохнулся. Что ж, и поделом. Ведь он сам первый начал, правда? Нападать на меня — все равно, что открывать запретную дверь. То, что ждало за ней, было уже его проблемой. Он пошел на риск. Ему не понравилось? Не надо было открывать дверь. Пожав плечами, я выбросил это из головы. Повернулся к Роско.

— Спасибо, — сказал я. — От чистого сердца. Тебе пришлось потрудиться, чтобы вытащить меня.

Покраснев, она смущенно махнула рукой, не отрываясь от дороги. Она начинала все больше и больше мне нравиться. Но, вероятно, все же не достаточно для того, чтобы лишить меня желания как можно скорее убраться из Джорджии ко всем чертям. Возможно, я задержусь на час-другой, а затем попрошу Роско отвезти меня на ближайшую автобусную станцию.

— Я хочу пригласить тебя пообедать вместе, — сказал я. — Выразить, таким образом, свою благодарность.

Роско думала над моим предложением в течение четверти мили, затем улыбнулась.

— Хорошо, — согласилась она.

Свернув направо на шоссе округа, она нажала на газ, спеша назад к Маргрейву. Мы проехали мимо новенького заведения Ино и направились в центр города.