"Бойцовский клуб (перевод А.Егоренкова)" - читать интересную книгу автора (Паланик Чак)Глава 8.Мой босс отправляет меня домой из-за пятен засохшей крови на моих штанах, и я очень рад. Пробитая в моей щеке дыра не зажила до сих пор. Я иду на работу, и мои подбитые глазницы похожи на пару темных мешков с маленькими прорехами для того, чтобы смотреть. До недавнего времени меня очень злило, что никто вокруг не замечает, как я становлюсь мудрым сконцентрированным учителем школы дзен. Как бы то ни было, я делаю маленькие штучки с ФАКСОМ. Я сочиняю короткие стихотворения ХОКУ и отправляю их по ФАКСУ всем сотрудникам вокруг. Когда я иду мимо работающих в холле людей, — смотрю как истинный ДЗЕН в их враждебные маленькие ЛИЦА. Отказаться от всего нажитого в мире, даже от машины, — и поселиться в арендованном доме в самом загрязненном районе города, чтобы поздно ночью слушать, как Марла и Тайлер в его комнате называют друг друга «людьми-подтирашками». «Держи, человек-подтирашка!» «Давай, подтирашка!» «Подавись! Проглоти, крошка!» Это делает меня маленьким тихим центром вселенной, просто по контрасту. Меня, с подбитыми глазами и кровью, большими черными шероховатыми пятнами присохшей к штанам. Я говорю ПРИВЕТ всем на работе. ПРИВЕТ! Взгляните на меня. Я — настоящий ДЗЕН. Это КРОВЬ. Это НИЧТО. Привет. Все вокруг ничто, и так здорово быть ПРОСВЕТЛіННЫМ. Как я. Вздыхаю. Смотрите. Вон, за окном. Птица. Мой босс спросил, моя ли кровь на штанинах. Птица летит по ветру. Я сочиняю в уме маленькое хоку. Лишь одно гнездо оставив, Птица может домом звать весь мир: Жизнь — вот твоя карьера. Я считаю ударения: пять, семь, пять [4]. Кровь на штанинах — моя? «Да», — говорю, — «И моя тут есть». Ответ неверный. Как будто это так уж жизненно важно. У меня две пары черных брюк. Шесть белых рубашек. Шесть пар нижнего белья. Прожиточный минимум. Я хожу в бойцовский клуб. Всякое бывает. — Иди домой, — говорит мой босс. — Переоденься. Мне начинает казаться, что Марла и Тайлер — один человек. Когда не трахаются в комнате Тайлера по ночам. Трахаются. Трахаются. Трахаются. В остальное время Тайлер и Марла не бывают в одной комнате. Я никогда не вижу их вместе. Хотя — вы же не видели меня вместе с За За Гейбром, и это не значит, что мы с ним одно лицо. Тайлер просто не объявляется в присутствие Марлы. Так что я могу постирать штаны, — Тайлер обещал показать мне, как готовить мыло. Тайлер наверху, а в кухне стоит запах жженых волос и гвоздики. Марла сидит за столом, жжет свою руку гвоздичной сигаретой и называет себя «человеком-подтирашкой». — Я обнимаю свое собственное гноящееся болезненное разрушение, — говорит Марла ожогу под кончиком сигареты. Затем сминает сигарету о свою мягкую белую руку. — Гори, ведьма, гори! Тайлер в моей спальне наверху, разглядывает свои зубы в зеркало и говорит, что у него есть для меня работа по совместительству, официантом на банкетах. — В Прессмен-Отеле, если ты сможешь работать по вечерам, — говорит Тайлер. — Такая работа подстегнет твою классовую ненависть. «Да», — говорю, — «Без проблем». — Тебе выдадут черный галстук-бабочку для ношения, — говорит Тайлер. — Все, что тебе нужно для работы — это белая рубашка и черные брюки. «Мыло, Тайлер», — отвечаю, — «Нам нужно мыло». Нам нужно приготовить немного мыла, мне надо постирать свои брюки. Я держу ноги Тайлера, пока он двести раз прокачивает пресс. — Чтобы сварить мыло, сначала нужно растопить немного жира, — Тайлер просто полон полезной информации. За исключением того времени, когда они трахались, — Марла и Тайлер никогда не были в одной комнате. Если Тайлер объявлялся — Марла игнорировала его. Все по-семейному. Точно так же мои родители были невидимы друг для друга. А потом мой отец убрался, чтобы начать новое самоутверждение. Мой отец всегда говорил: — Женись прежде, чем секс тебе надоест, потому что иначе не женишься никогда. Моя мать говорила: — Никогда не покупай ничего с пластиковыми змейками. Мои родители ни разу не сказали ничего такого, что хотелось бы вышить на шелковой подушечке. Тайлер качает пресс сто девяносто восемь раз. Сто девяносто девять. Двести. На Тайлере подобие засаленного купального халата и трусы. — Отправь Марлу из дому, — говорит Тайлер. — Пошли ее в магазин за канистрой щелока. Щелока в хлопьях. Не кристаллического. В общем, избавься от нее. Мне снова шесть лет, и я передаю сообщения туда-сюда между отчужденными родителями. Я ненавидел такое, когда мне было шесть. Я ненавижу такое и сейчас. Тайлер начинает поднимать ноги, а я иду вниз и говорю Марле — «щелок в хлопьях», даю ей банкноту в десять долларов и свой проездной. Марла по-прежнему сидит за кухонным столом, я вынимаю гвоздичную сигарету из ее пальцев. Просто и мило. Кухонным полотенцем вытираю ржавые пятна с ее руки, где следы ожогов потрескались и начали кровоточить. Потом я всовываю каждую ее ногу в туфлю на высоком каблуке. Марла смотрит сверху на мою деятельность прекрасного принца с ее туфлями и говорит: — Я решила зайти. Я думала, никого нет дома. У тебя парадная дверь не закрывается. Я молчу. — Знаешь, презерватив — хрустальная туфелька нашего поколения. Ее надевают, когда встречают Прекрасного Незнакомца. Потом танцуют всю ночь, а потом выбрасывают. Презерватив, конечно, не человека. Я не разговариваю с Марлой. Она может лезть в группы поддержки и к Тайлеру, но ни за что не станет подругой мне. — Я тебя ждала здесь все утро. Цветы ли распускаются или умирают, Ветер ли приносит бабочек или снег: Скале все равно. Марла встает из-за кухонного стола; она одета в голубое платье без рукавов из какого-то материала с блестками. Марла хватает край платья и выворачивает его мне, чтобы я рассмотрел маленькие точки швов с изнанки. Марла не носит нижнего белья. И подмигивает мне. — Хотела показать тебе мое новое платье, — говорит Марла. — Это платье подружки невесты, все ручного шитья. Нравится? В лавке Гудвилла мне его отдали за один доллар. И кто-то же делал все эти крошечные стежки, чтобы в итоге получилось это жуткое-жуткое платье! — рассказывает Марла. — Представляешь? Юбка с одной стороны длиннее, чем с другой, а талия платья низко охватывает бедра Марлы. Прежде, чем выйти в магазин, Марла приподнимает юбку в кончиках пальцев и изображает что-то вроде танца вокруг меня и кухонного стола, — ее задница летает туда-сюда внутри юбки. Марла говорит, что любит всякие вещи, которые люди когда-то обожали, а потом выкинули на свалку через час или на следующий день. Вроде рождественской елки, которая сегодня в центре внимания, а завтра, после Рождества, видишь все эти елки, по-прежнему в мишуре, валяющимися вдоль шоссе. Видишь и думаешь о животных, которые сбила машина, или о жертвах сексуального маньяка с вывернутым нижним бельем, обмотанных черной изолентой. Я хочу одного — чтобы она убралась отсюда. — Отделение контроля животных — лучшее место, куда можно пойти, — рассказывает Марла. — Там всякие звери, маленькие котята и щеночки, которых люди любили, а потом выбросили; есть даже старые животные, которые танцуют и прыгают вокруг тебя, привлекают твое внимание, потому что через три дня им вколют повышенную дозу фенобарбитала соды и отправят в большую печь. «Великая спячка», в стиле «Долины псов». — Где тебя кастрируют даже те, кто любит тебя и спасает тебе жизнь, — Марла смотрит на меня так, будто это я ее трахаю, и говорит: — Мне до тебя не достучаться, да? Марла выходит через черный ход, напевая эту мерзкую песню из «Долины кукол» [5]. Сижу и смотрю, как она удаляется. Одно, два, три мгновения тишины после ухода всей Марлы из помещения. Я оборачиваюсь — объявился Тайлер. Тайлер спрашивает: — Ты избавился от нее? Ни звука, ни запаха. Тайлер просто возник ниоткуда. — Первым делом, — говорит Тайлер, пересекая кухню и роясь в холодильнике, — Первым делом нужно растопить немного жира. Насчет моего босса, рассказывает мне Тайлер, если я действительно зол, — я могу пойти в почтовое отделение, заполнить карточку смены адреса и перенаправить всю его почту в Регби, Северная Дакота. Тайлер вытаскивает из холодильника целлофановые пакеты замороженной белой массы и бросает их в раковину. Мне говорит поставить большую кастрюлю на газ и до краев наполнить ее водой. Слишком мало воды — и жир потемнеет, когда отделится сало. — В этом жире, — говорит Тайлер. — Очень много соли. Поэтому чем больше воды — тем лучше. Кладешь жир в воду и кипятишь ее. Тайлер выжимает белую массу из каждого пакета в воду, потом выбрасывает все пустые пакеты в мусорное ведро. Тайлер говорит: — Используй чуть-чуть воображения. Припомни все это первопроходческое дерьмо, которому тебя учили в бойскаутах. Вспомни школьные уроки химии. Трудно представить Тайлера бойскаутом. Еще я мог, рассказывал Тайлер, подъехать к дому моего босса однажды ночью и прикрутить шланг к крану во дворе. Потом воткнуть шланг в ручной насос, — и можно закачать в водопровод дома заряд строительного красителя. Красного, или синего, или зеленого, — потом подождать и увидеть, как будет смотреться мой босс на следующий день. Или я могу засесть на полночи в кустах и качать насосом воздух, пока избыточное давление в трубах не дойдет до 110 пси. Тогда, если кто-то захочет слить воду в туалете, — бачок разорвет. На 150 пси, если кто-нибудь откроет душ, давление воды оторвет металлическую насадку, сорвет резьбу, бам, — насадка душа превращается в орудийный снаряд. Тайлер говорит это мне только затем, чтобы утешить. На самом деле я люблю своего босса. Кроме того, я достиг просветления. Веду себя, знаете ли, как настоящий буддист. Изящные хризантемы. Бриллиантовая сутра и Писание о голубом утесе. Харе Рама, знаете, Кришна, Кришна. Я просветленный, ясно? — Сколько перья в зад не тыкай, — говорит Тайлер. — Цыпленком не станешь. Когда жир растопится, — сало всплывет на поверхность кипящей воды. «Ах так», — говорю, — «Значит, я втыкаю перья в зад!» Можно подумать, Тайлер здесь, со следами сигаретных ожогов, взбирающихся по рукам, — сам больно эволюционировавшая душа! Мистер и Миссюс Человек-Подтирашка. Я разглаживаю лицо и превращаюсь в одного из тех людей-индийских коров, отправляющихся на бойню на картинках в инструкции безопасности авиалинии. Сбавляешь огонь под кастрюлей. Я помешиваю кипящую воду. Всплывет больше и больше сала, пока вода не подернется перламутровой радужной пленкой. Ложкой побольше собираешь этот слой и помещаешь в отдельную емкость. «Ну», — спрашиваю, — «А Марла как же?» Тайлер отвечает: — Она, по крайней мере, пытается достичь крайней черты. Я помешиваю кипящую воду. Собираешь слой, пока ничего больше не всплывет. Так мы отделили и собрали с воды сало. Хорошее чистое сало. Тайлер говорит, я еще и подавно далек от достижения крайней черты. И если я не потеряю все на свете — мне не спастись. Иисус для этого пошел на свое распятие. Просто бросить деньги, имущество и знания — ничего не значит. Это не праздничная экскурсия. Мне нужно бросить самосовершенствование и попасть в бедствие. Нельзя все время быть в безопасности. Это не воскресный семинар. — Если ты сдашь прежде, чем достигнешь крайней черты, — говорит Тайлер. — Тебе никогда не преуспеть в этом по-настоящему. Только пройдя бедствие, мы можем переродиться вновь. — Только утратив все, — говорит Тайлер. — Ты можешь обрести свободу. А сейчас я чувствую всего лишь преждевременное просветление. — И продолжай помешивать, — говорит Тайлер. Когда жир растопится настолько, что сало перестанет всплывать — выливаешь кипящую воду, моешь кастрюлю и наполняешь ее чистой водой. Я спрашиваю — далеко ли я от крайней черты. — С того места, где ты сейчас, — отвечает Тайлер. — Ты даже представить не можешь, как эта черта будет выглядеть. Повторяешь процесс сбора всплывающего сала. Кипятишь сало в воде. Продолжаешь собирать верхний слой. — В этом нашем жире очень много соли, — говорит Тайлер. — Если будет много соли — мыло не загустеет. Кипятишь и собираешь. Вернулась Марла. Только Марла отодвинула ширму — Тайлера уже нет: он растворился, испарился из комнаты, исчез. Поднялся по ступенькам наверх или спустился в подвал. Алле-оп. Марла входит с черного хода, в руке канистра с хлопьями щелока. — В магазине была стопроцентно переработанная туалетная бумага, — рассказывает Марла. — Перерабатывать туалетную бумагу — это, наверное, самая ужасная в мире работа. Я забираю канистру щелока и ставлю ее на стол. Молчу. — Можно остаться на ночь? — спрашивает Марла. Не отвечаю. Молча считаю в уме: пять ударений, семь, пять. И тигр может улыбнуться, Даже змея скажет, что любит тебя: Ложь делает нас злыми. Марла спрашивает: — Что ты готовишь? Я — Точка Кипения Джека. Я говорю: «Иди, просто иди, просто убирайся. Ладно? Разве недостаточно ты еще урвала из моей жизни?» Марла хватает меня за рукав и на секунду удерживает, чтобы поцеловать в щеку. — Пожалуйста, позвони мне, — говорит она. — Пожалуйста. Нам нужно поговорить. Я говорю — «Да, да, да, да, да». Только Марла вышла за дверь — Тайлер снова объявляется в комнате. Быстро, как в волшебном фокусе. Мои родители развлекались таким волшебством в течение пяти лет. Я кипячу воду и собираю сало, пока Тайлер освобождает место в холодильнике. Воздух насыщается паром, и с потолка начинает капать вода. Сорокаваттная лампочка светит в морозилке, как что-то скрытое от меня за бутылками из-под кетчупа, банками с рассолом или майонезом, — тусклое свечение из морозных недр, четко очерчивающее профиль Тайлера. Кипятишь, собираешь слой. Кипятишь, собираешь слой. Кладешь все собранное сало в пакеты из-под молока со срезанным верхом. Придвинув стул, Тайлер стоит на коленях у открытой морозилки, наблюдая за остывающим салом. В кухонной жаре из-под морозильной камеры валят клубы ледяного пара, собираясь у ног Тайлера. Я наполняю салом новые молочные пакеты, Тайлер ставит их в морозилку. Я становлюсь на колени напротив холодильника, рядом с Тайлером; он берет мои руки в свои и показывает мне ладони. Линия жизни. Линия любви. Холмы Венеры и Марса. Вокруг нас собирается холодный пар, лампочка морозилки тускло освещает наши лица. — Нужно, чтобы ты оказал мне еще одну услугу, — говорит Тайлер. «Это насчет Марлы, да?» — Никогда не говори с ней обо мне. Не обсуждай меня за глаза. Обещаешь? — спрашивает Тайлер. «Да, обещаю». Тайлер говорит: — Если хоть раз упомянешь в разговоре с ней меня — больше меня не увидишь. «Да, обещаю!» — Обещаешь? «Да, обещаю!!» Тайлер говорит: — Помни. Ты трижды пообещал. Тонкий прозрачный слой собирается сверху стоящего в морозилке сала. «Сало», — говорю я, — «Оно распадается». — Не волнуйся, — отвечает Тайлер. — Прозрачный слой — это глицерин. Можно снова перемешать его, когда будешь готовить мыло. Или можно отделить и собрать его. Тайлер облизывает губы и переворачивает мою кисть ладонью вниз над своим коленом, обтянутым засаленной полой фланелевого купального халата. — Можно смешать глицерин с азотной кислотой и получить нитроглицерин, — говорит Тайлер. Я с открытым ртом перевожу дыхание и говорю: «Нитроглицерин…» Тайлер облизывает губы до влажного блеска и целует тыльную сторону моей кисти. — Можно смешать нитроглицерин с нитратом соды и опилками и получить динамит, — говорит Тайлер. «Динамит…», — говорю я и опускаюсь на корточки. Поцелуй влажно блестит на моей руке. Тайлер вытаскивает пробку из канистры со щелоком. — Можно взрывать мосты, — говорит Тайлер. — Можно смешать нитроглицерин с добавкой азотной кислоты и парафином и получить пластиковую взрывчатку, — говорит Тайлер. — Можно запросто взорвать здание, — говорит Тайлер. Тайлер наклоняет канистру на дюйм над влажно блестящим следом губ на тыльной стороне моей кисти. — Это — химический ожог, — говорит Тайлер. — Доставляет массу неописуемых мучений. Хуже сотни сигаретных. Поцелуй блестит на тыльной стороне моей руки. — У тебя останется шрам, — говорит Тайлер. — Имея мыла в избытке, — говорит Тайлер. — Можно взорвать все, что угодно. Только помни, что ты обещал. И Тайлер опрокидывает канистру со щелоком. |
|
|