"Бойцовский клуб (перевод Д.Савочкина)" - читать интересную книгу автора (Паланик Чак)

14

Почему я так сильно любил группы поддержки, это потому, что когда люди думают, что ты умираешь, они уделяют тебе всё своё внимание.

Если это может быть последний раз, когда они видят тебя, то они на самом деле видят тебя. Всё остальное об их бухгалтерских отчётах, песнях по радио и укладке волос остаётся за окном.

Они уделяют тебе всё своё внимание.

Люди слушают, а не просто ждут своей очереди заговорить.

И когда они говорят, они не рассказывают тебе историй. Когда вы вдвоём разговариваете, вы строите что-то, и после этого вы немного другие, чем были до того.

Марла начала ходить в группы поддержки после того, как обнаружила у себя первое уплотнение.

На следующее утро после того, как мы нашли второе уплотнение, Марла пропрыгала в кухню, засунув обе ноги в один чулок и сказала: — Смотри, я — русалка.

Марла сказала:

— Это не то же самое, что парень, севший на унитаз задом наперёд и воображающий, что он на мотоцикле. Это настоящая трагедия.

Прямо перед нашей с Марлой встречей на «Вернувшихся Мужчинах Вместе» у неё было первое уплотнение, и вот теперь второе.

Что вам нужно знать, это то, что Марла до сих пор жива. Философия Марлы по жизни, как она сказала мне, была в том, что она может умереть в любой момент. Трагедия её жизни заключалась в том, что этого не происходит.

Когда Марла нашла первое уплотнение, она пошла в поликлинику, где горбатые чучелоподобные матери сидели вдоль трёх стен приёмного покоя с убогими игрушечными детьми, укутанными у них на коленях, или сидящими возле них на полу. У всех детей были потемневшие и запавшие глаза, похожие на постепенно увядающий апельсин или банан, и матери непрерывно чесали слой перхоти от давно запущенной грибковой инфекции скальпа. Когда ты видишь зубы, выглядящие огромными на чьём-нибудь тонком лице, то понимаешь, что зубы — это всего лишь надслойка наших костей, вылезшая наружу, чтобы перемалывать всё, что ей попадётся.

Вот здесь ты закончишь, если у тебя нет медицинской страховки.

Ещё до того, как все об этом задумались, довольно много голубых ребят хотели иметь детей, и теперь дети больны, их матери умирают, а их отцы уже мертвы, и сидя в тошнотворном запахе мочи и уксуса, пока медсестра спрашивала у каждой матери, как долго она уже болеет, и сколько веса она потеряла, и есть ли у её ребёнка какой-нибудь живой родитель или опекун, Марла решила: «нет».

Если жить ей осталось не долго, она не хочет об этом знать.

Марла пошла за угол в Городскую Прачечную и украла все джинсы из сушильных машин, а затем пошла к перекупщику, который дал ей по пятнадцать долларов за пару. Потом Марла купила себе пару по-настоящему хороших колготок, тех, которые не пускают стрелок.

— Даже самые лучшие, которые не пускают стрелок, — говорит Марла, — они скатываются.

Ничто не вечно. Всё потихоньку разрушается.

Марла начала ходить в группы поддержки, потому что ей было проще находиться среди других жопоподтирачек. У каждого что-то не так. И на какое-то время её сердце слегка успокоилось.

Марла начала заниматься проведением похорон в похоронном бюро, где иногда толстые мужчины, но чаще толстые женщины выходили из демонстрационной комнаты, выбрав кремационную урну размером с куриное яйцо, а Марла сидит там в фойе со своими чёрными волосами, связанными в пучок, и скатывающимися колготками, и уплотнением в груди, и смертью, и говорит: — Мадам, не льстите себе. Вы не засунете в эту штуку даже его обгоревшую голову. Вернитесь назад и выберите урну размером с шар для боулинга.

Сердце Марлы похоже на моё лицо. Хлам и мусор этого мира. Использованная жопоподтирачка, которую никто не составит себе труда переработать.

Между группами поддержки и поликлиникой, рассказала мне Марла, она встретила очень много мертвецов. Эти люди были мертвецами и находились по другую сторону, но по ночам они звонили ей по телефону. Марла шла в бары, и слышала, как владелец звал её к телефону, но когда она брала трубку, линия была мертва.

В то время она думала, что это касание дна.

— Когда тебе двадцать четыре, — говорит Марла, — ты не имеешь ни малейшего представления, как глубоко ты можешь упасть, но я быстро училась.

В первый раз, когда Марла наполняла кремационную урну, она не одела на лицо никакой маски, после этого она высморкалась в ткань, которая была саваном мистера Как-его-там.

В доме на Пейпер Стрит, если телефон звонил только один раз, ты брал трубку, и линия была мертва, ты знал, что это звонят Марле. Это случалось чаще, чем вы думаете.

В дом на Пейпер Стрит позвонил полицейский детектив насчёт взрыва в моей квартире, и Тайлер стоял рядом, его грудь возле моего плеча, нашёптывая мне в ухо, пока я прислоняю телефон к другому уху, и детектив спросил, знаю ли я кого-нибудь, кто может изготовить самодельный динамит.

— Горе — это естественная часть моей эволюции, — шептал Тайлер, — вместе с трагедией и безысходностью.

Я сказал детективу, что моя квартира взорвалась из-за холодильника.

— Я разрушаю свои привязанности к физической энергии и собственности, — шептал Тайлер, — потому что только через разрушение себя могу познать я величайшую силу своего духа.

«Динамит, — сказал детектив, — там были разные примеси, и остатки окиси аммония и хлорида калия, что позволяет сделать вывод, что бомба была самодельная, и неработающий засов во входной двери, который сломался».

Я сказал: «я был в Вашингтоне, округ Колумбия, в ту ночь».

Детектив объяснил мне по телефону, что кто-то опрыскал неработающий засов из канистры фреона, а затем всунул в замок холодную стамеску, чтобы сломать цилиндр. Подобным образом преступники угоняют мотоциклы.

— Освободитель, уничтожающий моё имущество, — сказал Тайлер, — сражается, чтобы спасти мой дух. Учитель, очищающий мой путь от собственности, сделает меня свободным.

Детектив сказал, что кто бы ни заложил самодельный динамит, он мог открыть газ и потушить предохранительные огоньки на плите задолго до взрыва. Газ был только спусковым крючком. У газа уйдёт много дней, чтобы заполнить квартиру, пока компрессор в основании холодильника не сработает и электрический мотор компрессора не вызовет взрыв.

— Скажи ему, — шептал Тайлер, — Да, ты сделал это. Ты подорвал всё это. Он именно это хочет услышать.

Я говорю детективу, нет, я не оставлял газ открытым и не покидал затем город. Я любил свою жизнь. Я любил свою квартиру. Я любил каждую деталь мебели. Это была вся моя жизнь. Всё это, светильники, кресла, пледы, было мной. Тарелки в сервантах были мной. Растения были мной. Телевизор был мной. Всё, что взорвалось, было мной. Это я взорвался. Разве он не понимает этого?

Детектив сказал, чтобы я не уезжал из города.