"Победитель коммунизма" - читать интересную книгу автора (Чалидзе Валерий)

ОБ ИЕРАРХИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЕ ОБЩЕСТВА

Испокон веков социальная структура человеческого общества была иерархической. Первоначально это была иерархия по физической», способности дать отпор. Это был единственный признак иерархической структуры, и в этом смысле я называю эту структуру единой.

По мере разделения занятий, по мере развития рёмесел и искусств появлялись новые иерархические признаки, но лишь для иерархического различия внутри слоев – иерархия общества продолжала быть единой. Со временем верхи иерархии начали принимать меры к стабилизации иерархии – всегда есть опасность, что сильный ослабеет, ранее слабый займет его место: иерархическое соперничество – в природе человека. Появляются такие методы стабилизации иерархии, как табу, связанные с личностью вождя, привилегии вождя и его приближенных (а наличие привилегий не только приятно – оно облегчает успех в возможном иерархическом соперничестве). Позднее стабилизация заходила дальше – человек уже от рождения знает свое место, он рожден в определенной кастe или определенном сословии и, за исключением редких, чрезвычайных случаев, не может подняться выше. И такая стабилизация усиливается с развитием общества: в праве многих стран видим меры по иерархической стабилизации. У каждого в памяти масса примеров таких государственных стабилизированных иерархией – не буду отвлекаться на описание их.

Ещё в XVII веке в развитых европейских странах наблюдаем статичную (стабилизированную государством) иерархию: монарх, его семья, аристократия, дворянство и прочие сословия. Внутри каждого слоя может развиваться соперничество с большей или меньшей свободой от правовых ограничений, а, следовательно, могут строиться новые иерархические структуры, но всё это лишь внутри отдельных слоёв или малых групп населения (скажем, среди мастеров, художников, коммерсантов). Однако, в целом иерархия общества едина (по признаку основному) и статична (ибо утверждена государством).

В такой структуре возможности соперничество людей, а, следовательно, их творческая активность во всех областях сильно ограничены. Поскольку такая активность, такое соперничество есть свойство человеческой природы, государству удаётся поддерживать эту статическую иерархию только путём насилия, ибо наиболее активные индивидуумы заходят в своём соперничестве слишком далеко, переступая закон.

Но рано или поздно, как видим из европейской истории, государство становится не в силах поддержать единую статическую иерархическую структуру, соперничество внутри общества вырывается за разрешённые рамки и разрушает её. Если это сопровождается разрушением старого типа государства – говорят о революции. Я думаю, такое разрушение – удел любой искусственно поддерживаемой единой статической иерархии, если культурное развитие общества зашло достаточно далеко. Разрушение такой иерархии может привести просто к перестройке её – структура останется по-прежнему единой и статической, но какие-то слои (или лица) займут другие места (скажем, бюрократы прогонят воинов и сами станут приближенными к трону). Даже при революции разрушение старой структуры и старого государство может привести лишь к созданию нового государства новой, но по-прежнему единой и статической иерархии. Но если соперничество людей, ещё в рамках старой единой иерархии, привело людей к созданию многих, важных для людей иерархических признаков, единая структура может не восстановиться после разрушения – наблюдается установление полииерархической структуры с той особенностью, что, будучи продуктом естественно развивающегося соперничества людей, она динамична: вообще говоря, нет стабильно утверждённых мест в этих иерархиях, мало того, нет вообще говоря, утверждённых иерархий. При сохранении некоторых традиционных иерархий (по признакам известности, богатства, мастерства и т.д.) иерархии образуют и исчезают всё время. Благодаря сопутствующему таким полииерархическим структурам уважению к правам человека, каждый на основе собственного решения волен выбрать иерархию, в которой он будет соперничать, мало того – каждый волен основать новую иерархию с придуманными им признаками с расчетом занять там желанное первое или высокое положение. * Причем речь не идет о придумывании иерархии, которая обязательно стала бы главной для человека, – одновременно он может соревноваться в других, новых или традиционных иерархиях.

Однако, такие полииерархические структуры в христианской Европе возникли лишь в последние 1-2 века. До этого не было представления о том, что общество разовьется к такой структуре. Между тем многие издавна страдали от ограничений единой статической иерархии и многие мечтали о равенстве как гуманной замене существовавшего тогда неравенства от рождения.

Стремление к такому равенству породило в результате современные европейские и североамериканские общества с обеспечением равенства динамического, равенства в правовых возможностях в иерархическом соперничестве и в то же время породило идею равенства статического обязательного равенства во всем или в основном – идею коммунизма. Сталин преуспел в обмане: с детства научили нас, что социализм и коммунизм – это просто система с государственным владением всей основной собственности – от коммунистической идеи неестественного равенства сталинская фразеология не оставила ничего.

Не Вальтер и не Руссо придумали, что статическая иерархическая структура больше не годится для общества. Это было решение самого общества, оно созрело постепенно изнутри. Выдвинутый Французской революцией лозунг равенства был, конечно, утопичным в той форме, как он тогда был сформулирован: люди рождаются свободными и равными.

Однако следование ему разрушило сложившуюся исторически единую иерархическую структуру, и, хотя не сразу, привело к созданию полииерархической структуры общества в большинстве европейских стран. Равенство теперь в понималось только как равенство предоставленных обществом прав проявления личности, т.е. равенство ограниченное, т.к. сохраняется различие в объеме реальной возможности для различных проявлений, а реальные возможности для проявления личности различны в силу природного неравенства способностей людей, и в силу того, что люди могут накапливать эти возможности лично для себя или для своей семьи или для своих потомков. Изначальный принцип равенства Французской революции был практически заменен, хотя и без громкого провозглашения, принципом: люди рождаются свободными и неравными, и каждый имеет равное право на развитие своих отличий от других. Преобразованный практикой принцип равенства не противоречит человеческой природе, диктующей постоянное соперничество людей, не рожденных одинаковыми. В результате иерархическая структура общества перестала быть единой и статической.

Я думаю, что состояние нации с единой и более или менее статической иерархической структурой и переход к состоянию динамической полииерархической структуры – это фаза естественного развития нации на определенном этапе развития культуры. Просто для удобства я буду говорить о молодости нации, состоянии предшествующем развитию полииерархической структуры, и о зрелости нации – состоянии с полииерархической структурой. * Я понимаю, что любители порядка могут не одобрить такой терминологии и предпочитать говорить о состоянии с полииерархической структурой как о вырождении, как бы дряхлости нации. Дело вкуса.

В любом случае, я думаю, разумно признать иерархической структуры – это качество, которым характеризуется историческое развитие нации. Я не вижу причин, по которым какой-либо нации следовало бы отказать в признании способности перейти к состоянию с полииерархической структурой при достаточно высоком развитии культуры этой нации и культуры человечества. Такая структура соответствует состоянию с более высокой степенью осуществления свобод человека. И я не вижу, почему какой-то нации следует отказать в признании того, что ее индивидуумы стремятся к свободе.

Характерно, что к полииерархической структуре общества часто развивались постепенно, без разрушения единой иерархической структуры: просто со временем прежние единые иерархические признаки значили все меньше и меньше, и новые признаки выдвигались не на смену прежним, а для того, чтобы существовать наравне с ними: в Европе есть страны с конституционной монархией и с прежним признанием сословных различий, однако с течением времени эти сословные различия утрачивали свое значение как признак различия в правах и возможностях.

Разумеется, процесс образования полииерархической динамической структуры общества можно описывать в других терминах, говоря о борьбе демократии с деспотией, о борьбе капитализма с феодализмом, о борьбе молодого класса буржуазии с аристократией. Что бы ни принималось за главное в этой борьбе, результат один: дробление первичной единой иерархии и утрата статического характера этой иерархии. Это наблюдение я считаю историософски важным, хотя и не абсолютизирую его.

Те, кто в свое время боролся против единой статической структуры, не отрицали неизбежность иерархических структур в обществе вообще, и не отрицали сильнейшей человеческой страсти: страсти иерархического соперничества. Поэтому эта борьба не была противна природе человека, а коль скоро она была своевременна и отражала готовность наций перейти к полииерархической структуре, то она была успешной.

Совершенно иначе был поставлен вопрос коммунистической теорией. Эта теория, доводя признание принципа равенства до предела, не признает естественности иерархического соперничества каждого человека с каждым человеком. Согласно этой теории иерархическая борьба в обществе идет не между людьми, а между классами. Причем принадлежность к классу однозначна – определяется ролью каждого человека в хозяйственном процессе нации. Отсюда путь к всеобщему статическому равенству: так организовать хозяйственный процесс, чтобы каждый человек занимал в этом процессе одинаковое с другими положение, а, следовательно, классы были бы уничтожены, а коль скоро не будет классов и иерархического соперничества между классами, не будет и иерархического соперничества вообще. Авторы коммунистической теории много толковали об объективных законах развития общества, стремясь, в частности, открыть объективные законы экономического развития. Куда более объективным следовало признать закон иерархического соперничества. Это соперничество есть следствие врождённого инстинкта, проявляющегося в любой группе людей и даже в группах стадных высших животных. Именно поэтому попытки создания коммунистического общества неотделимы от попыток изменения природы человека.

Возможно, многие люди верят, что природу человека можно изменить. В моем представлении изменить природу человека – значит, исказить его. Я считаю такое изменение природы невозможным, но я не сомневаюсь, что если бы истинные коммунисты захватили бы власть в какой-либо стране, они бы продолжали настойчивые попытки, вопреки природе, изменить людей. К счастью, несмотря на все трагедии, которые мы видели, ни в России, ни в одной европейской стране истинный коммунизм не начал всерьёз таких попыток изменения природы людей. Некоторые элементы политики Мао-Цзе Дуна могут быть отнесены к числу таких попыток, но наиболее последовательной коммунистической попыткой приспособления общества к диктуемым коммунизмом общественным отношениям является Камбоджийский эксперимент, унесший в могилу миллионы городского населения Камбоджи.

Уничтожение в Камбодже именно городского населения не случайно с точки зрения стремления коммунистов к созданию безиерархического общества. Они опираются на слой с наименее выраженной иерархической структурой. В промышленно развитой стране, и даже в России, с точки зрения марксистов, таким был пролетариат. Если смотреть изнутри, там была достаточно ярко выраженная структура, но для интеллигентов, смотрящих на рабочий класс как на массу, эта структура была незаметна, и в любом случае иерархические различия внутри рабочего класса были пренебрежимы по сравнению с иерархическими различиями между слоями общества или различиями внутри других более иерархически расслоенных групп общества. * Для камбоджийских коммунистов таким сравнительно безиерархическим слоем, было крестьянство, в силу отсутствия пролетариата. Городское же население было как раз иерархически ярко дифференцировано и обоснованно представлялось им носителем иерархических различий.

Нет ли исторического символизма в том, что сталинизм опять помешал продолжению коммунистического эксперимента? – Я имею в виду оккупацию Камбоджи Вьетнамом при поддержке теперешнего сталинистского руководства Москвы.

Напомню, что марксизм не рассматривает иерархической структуры социализма и коммунизма: предполагается, что ее не будет просто потому, что не будет классов. Но именно то, что коммунизм и его первая стадия – социализм – общество бесклассовое, является главным, определяющим. Обойти это Сталин не мог. Он просто переопределил понятие социализма, объявив, что при социализме сохраняется классовая структура. *

Основное отличие планируемого коммунистами общества от ранее известных общественных структур именно в его безиерархичности, хотя, конечно, на первых порах коммунисты признавали минимальную иерархическую структуру: наличие руководящего ядра – партии, ведущей народ к коммунизму. Отрицание частной собственности, денег при коммунизме, идея об отмирании государства – ярчайшие выражения их стремления к безиерархической структуре общества. Не менее показательно и отрицание семьи, т.к. семья – это первая иерархическая ячейка общества, с которой сталкивается человек. **

Если мои предыдущие рассуждения о том, что Сталин победил революцию, что Сталин увел Россию от коммунистического пути развития, были недостаточно убедительны для некоторых читателей, я думаю, сказанное о целях коммунистов построить безиерархическое общество убедит и их. Сталин создал и старался укрепить на будущее как раз обратное. Он вернулся к единой статической иерархии, гораздо более прочной и детализированной, чем та, которая существовала в Российской империи до революции.

За четыре столетия существования абсолютной монархии в России российское общество добилось многого в ослаблении статической иерархии абсолютизма. Достаточно указать на завоевание привилегий дворянством (что ограничивало власть верховной власти), и на раскрепощение крестьян и, в предреволюционное время, на возможность образования частных ассоциаций, хотя и с разрешения властей, а ведь именно свобода ассоциаций – индикатор степени свободы в построении новых иерархий.

Сталин ликвидировал все эти достижения, отбросив Россию на четыре века назад: сравнение его с Иоаном Грозным не так уж и бессмысленно. По иерархической структуре российское общество при Сталине было ближе к тому, что было при Иване Грозном, чем к тому, что до при последнем императоре. *** Продолжая эту аналогию, можно сказать, что только после смерти Сталина новоявленное (хотя и не потомственное) дворянство – так называемая коммунистическая партия – добилась подобия привилегий телесной неприкосновенности (ст. 12 Устава КПСС). *

Важным признаком абсолютной (единой и статической) иерархии является наличие привилегий одних слоев по отношению к другим и полное отсутствие привилегий кого бы то ни было перед верховной властью. В этом смысле дарование привилегий телесной неприкосновенности дворянства было отступлением от абсолютизма, т.к. ограничивало абсолютную власть верховной власти. В построенной Сталиным иерархической партии, конечно, он уничтожал коммунистическую партию, но при всем этом он не добился бы успеха, если бы его цели шли вразрез с тем, что требовалось обществу в то время. Обществу требовалось возрождение единой иерархии, и он дал это. **

В определенных кругах, в основном, среди антизападнически настроенных людей, популярно утверждение, что Россия в принципе не нуждается в демократии, что российскому народному духу более свойственно приятие строя авторитарного (причем термин «авторитаризм», я полагаю, употребляют просто, чтобы не повторять скомпрометированный русский аналог – самодержавие). Есть люди, которые полагают, что все беды последних 60 лет произошли из-за февральской революции 1917 г., из-за попытки установить демократическое правление в России. Я уже писал об этом и не буду подробно останавливаться теперь. *** Но подчеркну, что я не вижу, почему о каком-нибудь народе можно было принципиально сказать, что он не создан для демократического образа правления. Я не отрицаю, что преждевременное насаждение демократии может быть рискованным, может привести к худшей тирании, чем свергнутая – слишком много тому примеров в истории.

Это спекулятивно – говорить о том, что было бы с Февральской республикой, если бы не было большевиков. Положение было слишком противоречиво. Но ни Февральская революция, ни октябрьский переворот не победили бы, если бы предшествующая единая иерархическая структура не довела бы людей до отчаяния, до желания разрушить иерархическую структуру. И в то же время Россия не оказалась готовой к созданию полииерархической структуры и к плановому переходу к демократическому правлению, как и показывает успех Сталина.

Казалось бы, противоречие странное. Однако, не будем забывать, что российское общество 1917 года отличалось от российского общества 20-х годов, когда Сталин приступил к созданию своей единой иерархической структуры. За это время Россия лишилась большой части себя: репрессии, расстрелы, изгнания за границу, бегства за границу, жертвы гражданской войны – все эти несчастья касались в основном не серой публики, они унесли громадное количество активных и творческих элементов нации. Поэтому речь идет о двух разных обществах и поэму не будет противоречия, если утверждать, что в феврале 1917 г. Россия была готова к более или менее постепенному переходу к демократическому обществу (с возможными временными элементами революционной диктатуры). А в начале 30-х гг. оставшаяся часть российского общества была готова к возвращению к единой иерархической структуре. * Мало того, оказалась способной отступить на четыре века назад и принять абсолютистскую иерархическую структуру, сравнимую разве что с временами Ивана Грозного.