"Мемориал" - читать интересную книгу автора (Кром Игорь Юрьевич)

4. ОТТОРЖЕНИЕ

Я ликовал. Мускулы распирала приятная тяжесть. Ноги едва передвигались, и это было прекрасно. Перед глазами мелькали разноцветные огни, но для меня они были праздничным фейерверком. Смертельная усталость казалась восхитительной.

— Что это? — спросил я сам себя. И сам ответил:

— Это победа.

В самом деле, сражение оказалось намного более трудным, чем я полагал. Но тем приятнее успех, и тем весомее трофеи! Время снова обрело свой обычный облик. Я снова замечал секунды — они бороздили лицо колючим снегопадом. Я ходил. Я видел. Я дышал. Я наслаждался свободой. Я привыкал к своему новому телу. Конечно, оно оказалось не ахти. Моё старое было куда крепче и здоровее. Зато это было моложе.

Вокруг меня шумел город. Мой город, Петербург — Ленинград — Петербург. И звучала русская речь. Впрочем, я бы не расстроился, услышав и немецкую. Наплевать на политику! Коммунисты и наци умирают одинаково нехотя. Многих я ещё убью, невзирая на их убеждения, но это будет потом. Я сильнее их всех, вместе взятых. Я прошёл миллион смертей, чтобы среди них не встретить свою. Я знал, какова цена дара ведьмы. Ведьма подарила мне Силу, и я ещё долго буду наслаждаться своим могуществом. Я вернул себе все чувства, присущие человеку, и не потерял способности, приобретённые псевдомертвецом. Глазами я пожирал суматоху Улиц Сегодня, их многоголосый гул звучал у меня в голове, а где-то на заднем плане восприятия наплывали друг на друга мелодии ушедших поколений — спокойное и плавное чередование образов, неясных намерений и истлевших волнений. Я пьянел от всего этого изобилия, как от самогона. Я направлялся в сторону Невского проспекта. Я хотел послушать музыку смерти Анатолия Костылева и увидеть свинцовые волны Фонтанки, выкатывающиеся из-под Аничкова моста.

Снова и снова в памяти прокручивались эпизоды сражения. Прыжок. О, это был прыжок, достойный… Чушь, никого он не достоин, кроме меня самого. Как это было ловко проделано — в мгновение ока, поймав случайное прикосновение зазевавшегося простака, молниеносно втянуться в него. И затаиться на сутки, наслаждаясь движением крови в артериях, пульсацией сердца, отлаженной работой сложнейшего человеческого организма. Конечно, я не мог сразу оценить его силы, и поэтому решил напасть ночью, во время сна. ПОДОНОК. Бесспорно, это было мудрое решение. Первая схватка оказалась жестокой. Да, я напал без предупреждения, но воля моя слабела с каждым часом, проведённым вне кладбища. Побочный эффект: во время наших стычек мы обменивались информацией о себе. Но, поскольку я побеждал, передо мной проносилась вся его жизнь, тогда как он видел только бессвязные фрагменты моей. Другой побочный эффект: в это время он совершенно не мог контролировать своё тело.

Всё же мне не удалось свалить его сразу. Я почувствовал, как меня в нём становится всё меньше и меньше. И одновременно снова стал умирающим тополем, засыхающим на собственной могиле. Я предпринял ещё одну попытку, поймав его в момент полудрёмы в метро. И продержался совсем недолго. Его тело отторгало меня, но зацепился я прочно. КОГДА-НИБУДЬ ТЫ ВСЁ ЖЕ СДОХНЕШЬ. Ха, змеёныш, ты ещё здесь? Какая приятная неожиданность! Что ж, мне доставит огромное удовольствие убивать людей твоими руками у тебя на глазах. И начну я — ха-ха! — начну я, змеёныш, с твоей семьи. Я выпотрошу кишки твоей маленькой дочурки и накормлю ими твою жену. ЗАТКНИСЬ, ВЫРОДОК! Нет уж, это ты заткнись! Если не хочешь ускорить это событие, лучше не напоминай о себе. БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ! Так говорили многие. И обычно они это говорили, умирая.

Стало холодно. Вернее, холодно было весь день, но только сейчас я стал замерзать. Пришлось ускорить шаг.

Когда они спилили старую сухую берёзу, задушенную моими корнями, я поймал одну из её отломившихся веток. И в нужный момент мне помог ветер — ведь ветер тоже был живым! О, он был недоступен мне, неизмеримо сильнее и свободнее, но я смог подсказать ему, куда направить свою неукротимую энергию. И он уронил-таки ветку на змеёныша, вышибив из него большую часть сил. И я снова весь ушёл в этого горе-студента. Правда, я подстраховался и всё же не потерял управление деревом. Я заставил ствол упасть на их дурацкую пилу, чтобы вынудить прийти на кладбище хотя бы ещё раз — ведь я не был уверен в исходе следующей схватки. А уж если бы он снова оказался там, я нашёл бы способ заставить его вновь подойти к могиле. Однако змеёныш что-то почувствовал, и, к моему удивлению, не лёг спать. Всю ночь он слушал в наушниках свои ужасные кассеты, адское изобретение послевоенных лет, и дикие, режущие слух, тягостные звуки «тяжёлого рока» никак не давали мне сосредоточиться.

Само собой, серьёзным препятствием это послужить не могло. Теперь я уже знал, кто из нас сильнее и не боялся открытого противоборства. Но змеёныш выстоял. Отступил, но выстоял. Он потерял какую-то важную часть самого себя, отступив. Теперь он мог сопротивляться разве что по инерции. Теперь я мог не спешить.

Я дождался ночи и отправил его в нокаут. Чуть передохнув, бросился добивать. Дважды он на мгновения вырывался из моих тисков, но я снова и снова настигал его.

В пылу борьбы я, случалось, увлекался. Едва я начинал ощущать свою Силу в этом незнакомом, молодом теле, как мне начинало до жути хотеться применить её. И когда в его руках оказалась бензопила, я не смог сдержаться. С одной стороны, это было сногсшибательно — использовать её, как машину смерти, и я получил глубочайшее удовлетворение от этого изысканного действа. Кроме того, оно почти свело на нет волю змеёныша, и я без труда загнал его на свою могилу и наконец-то смог полностью покинуть дерево. Но с другой стороны, моё новое тело оказалось вне закона, что создавало дополнительные неудобства. Тем не менее, я опять накинулся на него. И вскоре снова не смог удержаться. Я давно знал, что любая смерть сопровождается мощным выплеском энергии, и давно научился её использовать. Использовал и на этот раз. Это оказалось настоящим деликатесом, особенно если учесть столь длительное — на полвека — вынужденное воздержание. Ну и, конечно, не обошлось без осложнений. Полагаю, что фотороботы убийцы ребёнка уже имеются на всех постах милиции. Или даже фотографии, если они идентифицировали его и убийцу с бензопилой. Но это пугало меня не слишком.

Я дал ему взглянуть на мир в последний раз перед тем, как нанести последний удар. И я победил, но он остался жив. Это было даже как-то пикантно, во всяком случае, своеобразно. Но всё же лучше бы он умер.

Чем ближе я подходил к Аничкову мосту, тем тревожнее становилось на душе. В какой-то степени это место оставалось святым для меня. Издалека ещё я заметил, что Клодтовские скульптуры стоят на месте — все четыре. Восстановили! Но, когда я подошёл…

Когда я подошёл, от всех четырёх одинаково пахнуло древностью. От всех четырёх исходили тени человеческой заботы и тревоги за их судьбу во время войны. И я понял, что их снимали с пьедесталов, и прятали от фашистских бомб и снарядов. И спасли.

Это было непонятно. Но ещё непонятнее оказалось другое. Там, где пролилась кровь Анатолия Костылева, не осталось никаких следов. То есть там были следы других людей, множества других людей.

А от меня не осталось ничего.

Потрясённый, я зашагал по Невскому. Недоумение сменилось обидой, а обиду вытеснила злоба. Тупая, жгучая злоба. Она грызла меня изнутри, заставляя бесноваться мысли. Перед глазами замерцала красная дымка. Я понял: это напомнила о себе Сила.

Как я очутился в этом замызганном и вонючем дворе? Жажда убийства туманила сознание, обещая невыносимое удовольствие. Ржавый обрезок водопроводной трубы словно сконденсировался из воздуха в правую руку. Я взмахивал этой рукой, разрубая перед собой пространство. Неужели это рычание вырвалось из моей глотки?

— Ко мне! — завопил я, пугая голубей и кошек. — Ко мне, ублюдки! Сюда!

Я бешено озирался по сторонам, ища, на ком бы выместить Силу. Но двор был пуст. Людишки попрятались по своим тёплым квартиркам с телевизорами, полированной мебелью и горячим чаем. Гнусные твари! Моё превосходство над ними так велико, но они не желают признавать его. Недоумки, чьё сознание раздроблено цепью рождений и смертей, считающие высшим достижением природы свой скудный разум, опирающиеся на пресловутое рациональное мышление и не замечающие безграничных возможностей, которые может дать им Сила! И это несмотря на то, что каждый из них в состоянии найти собственный путь к ведьме… Скоты! Я в тысячу раз более жив, чем они, и мне не нужно для этого рождаться заново!

Я вошёл в ближайший подъезд, но не стал ломиться в двери, так как почувствовал чьё-то присутствие в подвале. Оттуда полыхнул синий отблеск, и раздался глухой, монотонный бой барабана. Что это? Ответ пришёл из агонизирующего сознания змеёныша. Чокнутые подростки, балдеющие от идиотской современной музыки. Как же её называл этот полудурок? Впрочем, неважно. Сейчас эти хреновы рокеры, шантрапа подвальная, получат по заслугам!

Я шагнул в тёмное чрево подвала, и железная дверь с грохотом захлопнулась за спиной. Вспыхнул мертвенный синий свет, и я увидел, что стены подвала ритмично сжимаются и разжимаются, издавая те самые глухие звуки, которые я принял за барабанные.

Синее пламя горело в печи, около которой суетилась ведьма. Я сразу её узнал, хоть у неё и была сейчас белая кошачья голова. Она не замечала меня.

Шальная мысль обожгла мозг. Я сжал покрепче обрезок трубы и шагнул к ведьме. Левой рукой я схватил её за кошачий загривок и занёс над ней правую.

Между нами выросло зеркало, и ведьма скрылась за моим отражением, хотя я крепко продолжал держать её левой рукой. Но останавливаться было уже поздно. Я успел только увидеть искажённое ненавистью незнакомое лицо, оказавшееся на моём пути.

Тяжёлый шершавый предмет со свистом обрушился на мою голову. Она раскололась на тысячу осколков, которые со стеклянным звоном медленно осыпались на пол. Воздух наполнился кровавыми брызгами.

Под хриплый хохот ведьмы я повалился на спину.

У самой земли меня подхватил на руки человек в чёрном плаще и широкополой шляпе.

Чёрный человек баюкал меня на руках, точно ребёнка. Его плащ обволакивал моё тело, не давал пошевелиться. Лица его я так и не смог разглядеть.

— Кто ты? — вопрос вырвался и повис в пустоте ночи.

— Я — твоя тень, — ответил он.

— Я — это ты, вывернутый наизнанку, — ответил он.

— Я — твой чёрный день, — ответил он.

— Я — запоздалое предупреждение, — ответил он.

Он не ответил.

Чернота в конце концов стала проясняться, словно что-то очень далёкое коснулось её лучом света. Появилось небо — тёмно-серое, свинцовое, но постепенно голубеющее. Всего одна вечность — и оно приобрело холодный синий оттенок.

Это был глаз белой кошки со сломанным позвоночником. Но этим глазом на меня смотрела ведьма.

— Не пойму, — спросил я её. — Я — это я?

— Ты, — сказала она.

— А кто — я?

— Ты, — повторила она.

— А где он?

— Он — это тоже ты. И от тебя зависит, насколько он останется близок тебе.

— О-о, — сказал я.

Появились пульсирующие стены. Ведьма с кошачьей головой разводила огонь в печи.

— Я попал в иной мир? — спросил я.

— Нет, — ответила она. — Но ты догадался об этом. Я знала, что ты догадаешься. Все ЭТО почувствовали. Кто-то не узнал знакомый запах, кто-то самого себя, кто-то заболел, а кто-то потерял четверть часа, но никто не придал этому значения. Догадались лишь двое — ты и он. И всё-таки ты не прав. Это иной мир попал в тебя.

— А-а — сказал я.

— Чем отличается живой человек от мёртвого? — спросила ведьма.

— Не знаю, — признался я. — Наверное, у мёртвого нет души?

— Не заставляй меня спрашивать ещё раз! — сверкнув синими глазами, выкрикнула она.

— Так значит, — обратился я к ведьме, — он со своей Силой не был нужен тебе?

— Нет.

— Тебе нужен я!

— Взгляни! — сказала ведьма. — Здесь сердце блуждающего мира, которым правит Случай. Это твоё сердце, малыш. Подумай, нужно ли мне что-нибудь ещё? Я ведь могу путешествовать, не сходя с места. И не только в пространстве и времени, но и вообще!

— Понятно, — ответил я.

Стены исчезли. Огромный глаз закрылся. Чёрный человек бросил меня. Я упал на пол, и жирные белые черви зашевелились подо мной.

В голове у меня застрял обрезок ржавой водопроводной трубы.

На этот раз тьма исчезла сразу, взорвавшись и разлетевшись на клочки. Пространство заполнилось ярким светом. Я хотел зажмуриться, но глаза оказались уже закрытыми.

Тогда я медленно, очень осторожно их открыл.

Вокруг всё сверкало — белоснежные простыни, пододеяльник, прозрачные стёкла, выбеленный потолок без единого пятнышка.

Я лежал в постели, но рядом был ещё кто-то.

Этот кто-то как две капли воды был похож на меня. И был он холоден и недвижим. Остекленевшие глаза упёрлись взглядом в одну точку. Черты лица исказила агония. Окровавленные бинты покрывали голову.

— У мёртвого человека нет тела! — сказал я ему. — Он ничего не может! А жизнь — это Возможность. С большой буквы.

Он не пошевелился. Он бледнел и растворялся на глазах. Сначала от него остался только контур, затем и он превратился в лёгкое облачко. Бинты упали на подушку. Вот и облачко исчезло, и я остался один.

Но могильный холод ещё долго прятался в белизне накрахмаленного постельного белья.

Внезапно я понял, как сильно мне хочется спать.

Я догадался, что это не мираж, лишь услышав Серёгин голос.

— Очнулся, — сказал он.

Они сидели возле меня втроём — Серёга, Костя и моя жена. Они улыбались.

— Слава Богу! — прошептала Светка.

— Главное, черепушка цела, — успокоил её Сергей.

Поймав мой удивлённый взгляд, Костя потянул меня за рукав пижамы.

— Ты хоть понял, что случилось?

Неужели он сможет мне это объяснить?

— Нет, — качнул головой я. — Конечно, нет. Чёрт меня побери, если понял хоть что-нибудь.

— Тебя накрыло баобабом. Фёдор успел увернуться, а ты — нет.

— Шамиль перепугался до смерти, — вставил Серый. — Ведь никакого инструктажа по ТБ не проводилось! Так что получишь своего рода страховку.

Их слова словно замерли передо мной, покачиваясь от моего дыхания. А смысл не сразу дошёл до меня.

— А как же вы… как же вы остались живы? — вырвался сам собой такой важный для меня вопрос. — Ведь бензопила… тополь… кровь…

— А нам-то что? — удивился Сергей. — Мы далеко стояли.

— Он ещё очень слаб, — с умным видом пояснил Костя. — Не обращай внимания.

— Бред… — прошептал я. — Всё, что было со мной так долго — всего лишь бред?

— Да, ты бредил, — согласился Серёга. — Всю дорогу до больницы. А потом тебе ввели снотворное.

— Здорово… — сказал я.

— Я тебе принесла кое-что поесть, — произнесла жена. Она открыла сумку и вынула оттуда пакет с бутербродами, шоколадку, несколько яблок и большой золотистый апельсин. Больше в сумке ничего не было. О, чудо! Светка не взяла с собой книжку! Это поразило меня сильнее, чем всё, пережитое в бреду. Я почувствовал, что снова теряю сознание.

— Ну, мы пойдём, — сказал Костя. Изо всех сил сопротивляясь накатившему головокружению, я пробормотал:

— Светик, поцелуй за меня Татку и Гоблина.

— Какого Гоблина? — удивилась она.

— Андрюшку…

— С каких это пор он стал Гоблином?

И тут я отрубился.

Она была такой же влюблённой и ласковой, как и во время нашего медового месяца. Там, где прикасались к моей коже её тёплые руки, по телу пробегали потоки возбуждающего огня. Её губы, целовавшие мне лицо, наполняли меня восторгом и блаженством. Её тело было ослепительно прекрасно в свете полной луны, заглядывающей через окно в больничную палату. Я шептал ей на ухо её имя и гладил шелковистые волосы, и ей это безумно нравилось. А потом она подарила мне неизъяснимое наслаждение. И лишь почувствовав приближение кульминационного момента, я схватил лежащий на тумбочке скальпель и вонзил ей под левую лопатку. Она даже не вскрикнула — только неестественно напряглась и беззвучно захлопала ртом. В это мгновение я выбросил в неё свою энергию любви. Затем её тело сползло с меня, я перевернул её на спину и сделал скальпелем глубокий разрез от вагины до самых грудей. Это было невероятно красиво! Я расширил рану руками и уткнулся лицом в ещё бурлящий кровью живот. И вдруг увидел весь этот ужас со стороны, откуда-то из-под потолка. Собственный крик и разбудил меня.

В руке я держал помятый апельсин.

Ведьма не лгала. Человеку свойственно ошибаться, а значит, сеять вокруг себя зло, ведь любое зло — есть трагическая ошибка воли. Эти ошибки имеют свойство оставлять следы, чёрные следы, которые неизгладимыми отпечатками ложатся на место, где человек жил.

Анатолий Костылев жил во мне.

И что теперь? Может, мне лучше умереть? Но не означает ли это сравняться с ним, предав дарованную мне Возможность?

А чтобы жить, необходимо не бояться заглянуть в себя. Как бы ни хотелось сделать вид, что там, внутри, всё хорошо. Как бы ни было страшно. Как бы ни хотелось забыть.

Вот куда нужно будет направлять Силу. Но есть ли она у меня?

Никуда не деться. Нужно пробовать.

И я попробовал.

И увидел удиравшего от меня человека в чёрном плаще. Он так бежал, что потерял свою шляпу.

— Он должен быть похоронен, — сказал я себе. — У меня в душе должно быть кладбище чёрных дней.

Сверху прямо на него рухнула огромная глыба полированного гранита, вдавив его глубоко в землю. Удивительно живые изображения оказались высечены на этом камне. Обезображенные лица Сергея и Кости с немым укором устремили на меня свои невидящие взгляды. А рядом с ними склонила голову набок ведьма. Прядь седых волос упала на лоб, а синие глаза жили, двигались, ползали по гладкой поверхности. Они следили за мной и изучали меня.

— Помни, — сказала ведьма. — Ты можешь управлять своим телом. Это и означает, что ты жив. Другой вопрос — как ты воспользуешься этой возможностью. Ты уже знаешь — можно по-разному. Рядом всегда будут те, кому сможешь помочь только ты. И это будет очень трудно. Иногда убить человека кажется легче, чем сказать ему доброе слово. Это — одна из тайн жизни и смерти. Всё, что тебе нужно, всегда будет дано. Ищи вокруг себя. Ищи в себе. Ищи везде, ведь мир создан для живых! Но и мёртвые — тоже всегда рядом. Потому что смерть — это лишь иная форма жизни. Тени вернутся, если ты прекратишь этот поиск. Гранит зароков — не вечен. Помни это.

— Не забуду, — прошептал я в ответ. — Не смогу.

Все посторонние, лишние звуки исчезли, растворились, унеслись в никуда.

Я прислушался к тому, что осталось.

Вечный огонь памяти уже гудел, разгораясь, и где-то далеко-далеко звучала тихая печальная музыка.