"Рождественский ангел" - читать интересную книгу автора (Беверли Джо)

Глава 4

Джудит понимала, что у нее фактически нет выбора. Когда она увидела лицо Бастьена, кормившего яблоками великолепных лошадей маркиза, и восхищенный, тоскующий взгляд Роузи, Джудит поняла, что не сможет отказаться от чудесной возможности изменить жизнь.

Дома котенок забавно играл с клубком пряжи, отвлекая детей от размышлений о лошадях, торте и лимонаде.

В тот вечер, уложив детей спать, Джудит принялась гладить белье, горестно размышляя о том, что нынешняя их жизнь почти невыносимо тяжела. Прежде у нее не было иного выбора, и она убедила себя в том, что сама справится со всеми трудностями. На самом же деле им всегда нужно было чуть больше денег, чем имелось в распоряжении, и в конце каждой декады Джудит приходилось тратить деньги из небольших накоплений. Слава Богу, никто из детей не болел – денег на врача им бы не хватило. Так могла ли она выбрать работный дом для всей семьи только из-за глупых претензий на абсолютную честность? И все же ей было бы гораздо спокойнее, если бы она могла сказать графу всю правду.

Эта правда разрушила бы все его планы. Лорд Чаррингтон воспринимал ее исключительно как безутешную вдову. Он немедленно откажется от своего предложения, как только она скажет ему правду о том, что разлюбила своего мужа задолго до его смерти и лишь слегка опечалилась его кончине, словно это просто хороший знакомый, чья жизнь оборвалась слишком рано.

Когда ей, дочери обедневшего викария, который вел простую деревенскую жизнь, было шестнадцать, подобно небесному видению появился Себастьян Росситер. Длинные вьющиеся волосы, мягкие карие глаза и элегантная одежда в романтическом стиле делали его похожим на главного персонажа романа.

Они познакомились, когда он отправился смотреть на могилу крестоносца сэра Геральта Ханстедского, единственную местную достопримечательность. Джудит в это время была в церкви, раскладывала молитвенники и по его просьбе показала ему мраморную доску с изображением крестоносца и описанием его жизни.

В тот же вечер Себастьян пришел в дом приходского священника, чтобы подарить Джудит стихи, написанные в ее честь. Теперь она понимала, что это было не лучшее его творение, но тогда едва не упала в обморок от восторга. Прежде в ее жизни не случалось ничего подобного, и в том нежном возрасте она была открыта всему романтическому. Теперь, с высоты своих почти тридцати, Джудит лишь сокрушенно качала головой, размышляя о том, какой глупой девчонкой она была.

Ее родители были в замешательстве и даже испытывали некоторое благоговение перед Себастьяном. Они не возражали против столь замечательного поклонника их юной дочери. Если у них и были какие-то неясные сомнения, то они быстро развеялись его безупречными манерами и поведением, а также непоколебимой приверженностью протестантской вере.

Джудит и Себастьян поженились через полгода после знакомства и поселились в Мейфилде, большом современном доме из красного кирпича, в котором было пять спален и зимний сад. Теперь-то она понимала, что дом был не таким уж большим, но после тесного и обшарпанного домика приходского священника он казался раем. И она была хозяйкой этого рая, у нее были деньги, чтобы купить все необходимое, она стала женой человека, который неустанно любовался ею и посвящал ей свои стихи.

Потом все это стало надоедать.

Тогда, в юности, ей казалось, что в этом виновата она сама. Как можно возражать против того, чтобы тобой восхищались, чтобы тебя обожали, даже если нужно непременно сидеть в определенном положении в лучах солнца, пока тебе слагают оды? Возможно, ей не нужны развлечения, посещения соседей, друзья, смех, танцы…

Себастьян хотел только мира, покоя и общества милой жены. Даже если Джудит играла на фортепиано, что не было ее любимым занятием, она должна была исполнять только медленные пьесы мечтательного характера. Оживленная музыка, смех и беготня были запрещены, поскольку могли нарушить ход поэтических мыслей в голове Себастьяна.

Прошло несколько месяцев, прежде чем она осмелилась поинтересоваться физической стороной брака. Хотя подробности были ей неведомы, она все же выросла в деревне и знала, что для рождения детей одних поцелуев недостаточно. А стать матерью ей очень хотелось, потому что от скуки некуда было себя девать.

Ее вопрос смутил Себастьяна, но в туже ночь он пришел в ее спальню, потом еще и еще… В конце концов Джудит забеременела.

Поначалу Себастьян радовался мыслям о детях. В ожидании первенца он написал множество стихов о спящих херувимах и нежных матерях. Его самое знаменитое стихотворение «Моя ангельская невеста» было написано вскоре после рождения Бастьена. Но дети от природы непоседливы и шумливы. Бастьен не стал исключением, как и родившаяся следом Роузи. Дети стали огромной радостью для Джудит, но ее семейная жизнь превратилась в постоянную борьбу за предоставление им необходимой свободы. Это было ужасно, потому что муж становился все раздражительнее и капризнее, временами устраивал сварливые ссоры и упрямо требовал полной тишины в доме. Вся романтика отношений постепенно улетучилась, и в один прекрасный день Джудит поняла, что больше не любит мужа, а может, и не любила никогда. Ей перестали нравиться его стихи, которые теперь она считала сентиментальной ерундой. Когда Джудит видела мужа в папильотках, ей едва удавалось подавить разбиравший ее смех.

Впрочем, она уже ничего не могла поделать. Она была благодарна мужу хотя бы за то, что он все реже и реже посещал супружеское ложе. Прелестные таинства физической близости, бывшие когда-то предметом озорных и волнующих девичьих перешептываний, оказались весьма скучным и малоприятным занятием, не приносящим никакого удовольствия.

В том, что их брак потерпел неудачу, нельзя было винить одного Себастьяна, в общем и целом он был добрым и великодушным человеком, а его стихи свидетельствовали об искренней любви. Вина лежала на Джудит, которая была романтической дурочкой в свои шестнадцать лет. Поэтому она продолжала стараться изо всех сил, чтобы создать уютный дом для всей семьи, и относилась к Себастьяну скорее как к еще одному ребенку.

Себастьян, казалось, ничего не замечал и продолжал писать стихи, вызывавшие к Джудит зависть немалого числа женщин.

После появления на свет Роузи Себастьян и вовсе забыл о супружеских обязанностях. Он перестал бывать в супружеской постели, физическая близость между ними полностью прекратилась. Иногда Себастьян целовал жену в щечку, иногда сажал к себе на колени, словно ребенка. Этим и ограничивались физические контакты.

Жизнь шла привычной колеей, пока Себастьян не заболел внезапно воспалением легких, которое закончилось его смертью. Надо признаться, первой реакцией Джудит было чувство освобождения, и она всегда вспоминала это со жгучим стыдом. Однако свобода стала для нее настоящим испытанием, и первое время Джудит тупо подчинялась требованиям окружавших ее людей и невольно играла роль безутешной вдовы. По-настоящему она почувствовала горе, когда выяснилось, что Себастьян оставил семью на грани нищеты.

Ее несчастному отцу пришлось взять на себя бремя улаживания всех дел, и это тяжело сказалось на нем.

Джудит позволила отвезти себя и детей назад, в крохотный родительский домик, где многие недели предавалась отчаянию. Когда же она собралась с духом и написала письмо брату мужа, Тимоти Росситеру, то обнаружила, что теперь ее все называют Безутешной Вдовой. Потом она не плакала больше года, но имя Безутешной Вдовы приклеилось к ней намертво. Не последнюю роль в этом сыграло то, что все это время она продолжала носить строгий траур. На самом же деле Джудит просто не могла поступить иначе. Оставшись без гроша в кармане, она не смела потратить на одежду ни единой монетки и просто перекрасила в черное все старые платья, какие у нее были. Это помогло сберечь немного денег.

Когда был доставлен надгробный памятник, она чуть не потеряла сознание, услышав от каменотеса, что Себастьян заказал его много лет назад, сам сделал эскиз и оставил пустое место для даты смерти. К счастью, он оплатил свой памятник заранее, и Джудит обрадовалась предусмотрительности мужа. Но всякий раз, посещая могилу, она не могла не заметить всю несообразность и несоответствие патетического надгробия скромному сельскому кладбищу.

Порой она вспоминала, как десять лет назад Себастьян получил от своего дядюшки наследство и потратил все до копейки на устройство огромного розария возле Мейфилд-Хауса. Он даже заказал у селекционера специальный сорт, который потом назвал Джудит Росситер. Это был светло-кремовый хрупкий цветок изящной формы, не имевший ничего общего с самой Джудит. Наверное, Себастьян все же плохо знал свою жену.

Переехав в маленький деревенский домик, она не могла забрать розарий с собой, и роскошные розовые кусты так и остались возле Мейфилд-Хауса. Когда Джудит думала о том, сколько денег было на него потрачено, ее охватывала ненависть к покойному мужу, но она научилась подавлять ее. Ненависть никогда не приводит ни к чему хорошему.

Лорд Чаррингтон делал предложение Безутешной Вдове, а Джудит таковой никогда не была. Романтические бредни больше не занимали ее.

Джудит сложила в стопку последнее неглаженое белье и провела рукой по усталым глазам. Пора ложиться спать, да и свечи надо экономить.

Если она выйдет замуж за лорда Чаррингтона, ей никогда не придется экономить свечи. У нее будут не только свечи, но и слуги, новая одежда, школа для сына, развлечения, лошади… и никакой работы по дому.

Разве можно от этого отказаться?

Она отправилась спать, почти согласившись принять предложение лорда Чаррингтона, но провела беспокойную и почти бессонную ночь, то и дело меняя свое решение.

На следующий день Джудит с трудом сдерживалась, чтобы не накричать на детей, и те, подчиняясь безошибочному инстинкту, ушли играть в дальний угол двора и не говорили ни о лорде Чаррингтоне, ни о Хартуэлле, ни о лошадях.

Это укрепило ее решимость принять предложение графа. Сын и дочь явно хотели того же. Говорят, дети интуитивно чувствуют хороших людей. Но Джудит сомневалась в этом. Ведь дети поддаются минутному настроению, а Бастьена и Роузи подкупили тортами, лимонадом, лошадьми…

Ее терзали сомнения. Это был действительно вопрос жизни и смерти. Она должна проявить твердость духа и не упустить шанс, подаренный судьбой.

Чтобы скоротать томительные часы ожидания, Джудит принялась вязать домашние тапочки для Роузи – подарок на Рождество.

Стук в дверь обрадовал ее. Надо было еще вчера дать свое согласие графу.

Все равно выбора у нее нет.

Был прохладный день, и граф оделся в превосходно сшитое пальто, лоснящуюся бобровую шапку и мягкие кожаные перчатки. В этом наряде он выглядел еще привлекательнее и аристократичнее, чем прежде.

Растерянно взглянув на два потрепанных кресла, Джудит сказала:

– Прошу вас, милорд, садитесь. Не хотите ли чаю?

– Все еще не готовы ответить? – понимающе улыбнулся он. – Прошу вас, миссис Росситер, сообщите мне ваше решение, иначе теперь я упаду в обморок.

Она отвернулась.

– Вы говорите так, словно это действительно для вас важно. Но я же знаю, что вы могли бы найти женщину, желающую выйти за вас замуж, под любым забором.

Граф удивился.

– Уверяю вас, я никогда бы не стал брать в жены женщину, которую нашел под забором.

Он замолчал, и, чтобы прервать неловкую паузу, ей пришлось повернуться к нему лицом.

– Миссис Росситер, – сказал граф, – весь смысл этого брака заключается в том, чтобы избежать сентиментальной чепухи, но я могу вам честно сказать, что хотел бы видеть своей женой именно вас. Собственно говоря, вы единственная из всех встречавшихся мне женщин, на которой мне хотелось бы жениться.

Его слова звучали так искренно!

– Тогда обещайте мне, что никогда не станете писать стихов о моих глазах.

И зачем только она ляпнула такую ерунду! В глазах графа мелькнула искра смеха. Положив руку на сердце, он торжественно произнес:

– Клянусь честью английского джентльмена.

Она не смогла сдержать улыбку. Слова согласия сами собой слетели с губ:

– Тогда я согласна.

На лице графа появилась широкая ослепительная улыбка. Он положил шапку и перчатки на стол, снял пальто и положил его на кресло. Подойдя к Джудит, граф пальцем приподнял ее подбородок; она поняла, что он собирается поцеловать ее, и… шагнула в сторону.

– Нет, не надо, – пробормотала она, понимая, что ведет себя исключительно глупо.

Он слегка нахмурился.

– Если мы собираемся стать мужем и женой…

– Милорд, мы с вами так мало знакомы…

– Ну и что?

Волна сомнений вновь поднялась в душе, но Джудит усилием воли подавила ее. Символический поцелуй в знак помолвки – что может быть естественнее? Она медленно подошла к графу.

Он взял обе ее руки в свои крепкие теплые ладони, пристально глядя в глаза.

– Я понимаю, что вы горячо любили своего мужа, мадам, и не рассчитываю так скоро занять его место в вашем сердце. Собственно говоря, ваша преданность ему рекомендует вас с наилучшей стороны. Однако я рассчитываю на то, что вы разделите со мной брачное ложе без чувства неприязни. Если для вас это условие неприемлемо, скажите об этом прямо сейчас.

За все надо платить, подумала Джудит; впрочем, исполнение супружеского долга не такое уж тяжелое бремя. Просто ей не очень нравилось целоваться – слюнявое и не слишком приятное занятие.

– Буду счастлива исполнить свой долг, – покорно сказала она.

Он кивнул и продолжил:

– Есть еще одно условие, о котором я должен был сказать вам еще вчера. Если уж мы решили пожениться, вы не должны носить траур. Я настаиваю на этом.

Джудит подумала о том, как приятно было бы навсегда забыть о черной одежде, но тут же вспомнила, что не должна показывать свою радость при мысли об отказе от траура, Граф делал предложение Безутешной Вдове!

– Хорошо, – с притворной неохотой вымолвила она, – но в таком случае вам придется заплатить за мою новую одежду.

Брови графа удивленно приподнялись.

– Вы хотите сказать, что носите черное потому, что не можете позволить себе новую одежду?

– Нет, – быстро солгала она, – мне были невыносимы иные цвета, кроме черного. Я только хотела сказать, что у меня нет ничего другого, и если вы хотите видеть меня в одежде другого цвета, вам придется самому позаботиться об этом.

Лицо графа просветлело.

– Я сделаю это с огромным удовольствием, – сказал он и, отступив назад, окинул ее изучающим взглядом. – Вам пойдет голубой, насыщенный розовый, персиковый, шоколадный…

Его откровенный ощупывающий взгляд смущал ее.

– Милорд, вы собираетесь диктовать мне, во что следует одеваться?

– Многие знатные дамы просили у меня совета относительно одежды, миссис Росситер, – парировал граф.

Он был опасен в таком шутливом настроении, и она попробовала смягчить свои слова:

– Я хотела сказать, что у вас наверняка найдутся гораздо более важные дела, чем мои платья, милорд.

– Разумеется. Рабство, например, или национальный долг, – притворно тяжело вздохнул граф. – Ну хорошо, я оставлю вопросы моды на ваше усмотрение, но категорически запрещаю черный, бежевый, серый и фиолетовый.

Она напряженно ждала его поцелуя, но он, поколебавшись какое-то время, подвел ее к креслу, сел в него, а Джудит посадил к себе на колени.

– Что вы делаете, милорд? – выдохнула она.

– Простите мою настойчивость, – проговорил граф, властно удерживая ее на коленях, – но мне необходимо убедиться в нашей физической совместимости.

Ахнув, Джудит решительно уперлась руками ему в грудь:

– Если вы думаете, что я… что мы…

Ослабив объятия, он приложил ладонь к ее губам, смеясь одними глазами.

– Разумеется, нет. Средь белого дня? Да еще в вашей гостиной? А знаете, вы могли бы избежать этого, приняв мой первый, почти символический поцелуй в знак помолвки. – Он взял ее за руки и продолжил уже серьезно: – Видите ли, мадам, несмотря на все ваши искренние намерения исполнять супружеский долг, вы, возможно, не сумеете преодолеть естественную неприязнь к физической близости с другим мужчиной. От этого будет плохо не только мне, но и вам.

Джудит не вполне понимала намерения графа, и ей не нравилось сидеть у него на коленях. Себастьян в минуты обожания тоже сажал ее к себе на колени именно в этом кресле. В первые годы замужества это ей нравилось, но потом стало постепенно раздражать.

– Было бы неплохо, – чуть хрипло произнес граф, – если бы вы чуточку расслабились и не сидели как испуганный ребенок на колене сердитого дядюшки.

Джудит показалось, что она нашла выход из неловкого положения, – глядя на портрет Себастьяна над камином, она произнесла благочестивым тоном:

– Покойный муж имел обыкновение держать меня на своих коленях в этом самом кресле.

Проследив за ее взглядом, он принялся внимательно изучать портрет, и Джудит пожалела, что привлекла внимание графа к этому произведению искусства. На портрете Себастьян был изображен в преувеличенно «поэтическом» виде – в просторном сиреневом домашнем халате с мягким шарфом на шее, в левой руке он держал розу сорта «Джудит Росситер», в правой – гусиное перо. Казалось, он смотрел куда-то вдаль в ожидании вдохновения.

Джудит взглянула на мужественного лорда Чаррингтона и уже подготовилась к тому, что он теперь откажется от своего предложения. Перехватив ее взгляд, он неожиданно озорно улыбнулся:

– Вам неприятно быть под его наблюдением? В таком случае проверка на совместимость будет еще надежнее.

Он неожиданно убрал руку, поддерживавшую ее спину, и Джудит невольно откинулась назад, потеряв способность к сопротивлению. Себастьян так никогда не делал! Распростертая на коленях графа, она ужаснулась сексуальности этой позы.

– Джудит, – мягко произнес граф, впервые называя ее по имени, – моя будущая жена, всего через несколько недель мы будем лежать обнаженными в супружеской постели. Сможешь ли ты принять меня?

Обнаженными! Джудит невольно напряглась. Ни она, ни Себастьян никогда не раздевались друг перед другом. Никогда! Усилием воли она все же заставила себя расслабиться. Она зашла уже слишком далеко, чтобы отступать. Вспомнив, какие преимущества сулит этот брак ее детям, Джудит солгала:

– С радостью, милорд.

Графа ее ответ не убедил.

– Тогда зови меня Леандр.

– Хорошо, Леандр, – с усилием выдавила Джудит, не отрывая глаз от жемчужной галстучной булавки графа.

– Я гораздо интереснее, чем моя одежда, и скоро ты в этом сама убедишься.

Джудит покраснела от его откровенных слов, но сумела скрыть свой страх. Впрочем, это был не совсем страх. Просто она бы предпочла исполнять супружеский долг в более привычной манере, к которой приучил ее Себастьян. Но если граф хочет, чтобы она была полностью раздетой, что ж… она не видит смысла отказывать ему в этом.

Джудит вспомнила его слова о танцах нагишом перед камином и усомнилась в том, что это была лишь шутка. Впрочем, даже если ей придется танцевать именно в таком виде, это не будет слишком высокой ценой за благополучие детей.

Чуть поколебавшись, Джудит медленно подняла руку и коснулась щеки графа. Он тут же стал целовать ее руку и удивленно нахмурился, заметив шершавость и красноту кожи.

– Придется нам как следует позаботиться о твоих ручках, – пробормотал он, целуя ладонь.

С Джудит никогда не случалось ничего подобного. Она вдруг почувствовала слабость, стала удивительно гибкой и податливой. Он медленно водил языком от центра ладони к кончикам пальцев, и у Джудит замирало сердце от неожиданно приятных ощущений. Боже правый! Должно быть, это его европейские штучки! Всем известно, что на континенте живут люди со странными привычками и обычаями. Положив руку чуть ниже ее груди, граф приподнял Джудит, чтобы поцеловать в губы. Его губы оказались не мягкими и не влажными, а сухими и твердыми. Их вкус нельзя было назвать неприятным. В отличие от Себастьяна у графа были хорошие крепкие зубы. Джудит в легком забытьи позволяла графу делать все, что он захочет.

Потом она почувствовала руку графа на своей груди и сделала слабую попытку сопротивляться, которая была тут же подавлена глубоким страстным поцелуем. Джудит чувствовала в этом поцелуе греховное вожделение. Ей на память пришли смутные слухи о скандальных оргиях в Лондоне… Уже в детстве Джудит знала, что грех имеет свою привлекательную сторону. Теперь она чувствовала что-то похожее – стыд и наслаждение одновременно.

Она понимала, что может сомкнуть губы и крепко сжать зубы, но не могла вырваться из сладостного плена ласкающих рук и губ. Она закрыла глаза и полностью отдалась чувствам. Она была потрясена горячим откликом собственной плоти и напугана новизной ощущений. Граф ничего не должен знать об этом, иначе он может отказаться от своего предложения.

Граф бережно поставил Джудит на ноги, и только тут она открыла глаза и слабо выдохнула:

– О Боже!..

– Это я виноват, – хрипло произнес раскрасневшийся и взволнованный граф. – Обещаю больше не соблазнять тебя до свадьбы, Джудит. Теперь я совершенно уверен, что мы полностью совместимы. А ты как думаешь?

Джудит не знала, что сказать, но твердо решила выйти замуж за графа.

– М-м… я тоже уверена, – сказала она.

– Отлично, – одобрительно кивнул он.

– Значит, у вас не пропало желание жениться на мне, милорд? – осторожно поинтересовалась она.

– Ни в коей мере! – отозвался граф, надевая пальто. – Что ты предпочитаешь: оглашение в церкви или разрешение на вступление в брак?

– Оглашение в церкви, – быстро ответила Джудит. Имея разрешение на брак, они могли бы пожениться буквально через несколько дней, а Джудит нужно время.

– Значит, мы станем мужем и женой через три недели.

– Да, через три недели, – повторила она. – Это… это не слишком много, чтобы оповестить всех родственников и знакомых. Не хотите ли вы пригласить на свадьбу кого-нибудь из своей семьи?

– Вообще-то я не собирался этого делать. А ты хотела бы пригласить своих родственников?

Джудит уцепилась за эти слова, как человек цепляется за узду понесшей лошади, пытаясь остановить ее на полном скаку.

– Да, конечно! Вы никогда не спрашивали меня о семье.

– Это обстоятельство никак не может повлиять на мое решение. Но я буду рад видеть на свадьбе всех твоих родных.

– У меня трое братьев и две сестры, – торопливо проговорила Джудит. – Мой отец – викарий в Ханстеде, и мне бы хотелось, чтобы он обвенчал нас.

– Хорошо. Возможно, нам следует съездить в гости в Ханстед и сообщить твоей семье хорошую новость.

Джудит прикусила губу. Не изменит ли он свое решение, увидев ее вконец обедневшую семью? Впрочем, граф знал о ее бедности.

– Это было бы неплохо, – согласилась она, чувствуя, как возвращается привычное самообладание.

Граф тем временем ловким движением надел на голову бобровую шапку и сказал:

– Я уверен, что Арденны разрешат нам собраться за столом в Хартуэлле после церемонии бракосочетания. Трех недель, начиная с сегодняшнего дня, достаточно?

Джудит кивнула.

– Ты можешь предоставить мне все заботы, – сказал он и с улыбкой добавил: – За исключением твоего гардероба, разумеется. Предлагаю вместе с Бет Арденн съездить в Гилдфорд. Должно быть, там есть хоть один магазин приличного женского платья. Разумеется, я оплачу все твои счета. Не ограничивай себя ни в чем – денег у меня хватит на все твои желания. И купи одежду детям, если они в ней нуждаются, и всякие угощения и гостинцы, которые им придутся по вкусу.

– Вы избалуете их, – протестующе сказала Джудит.

– Немножко удовольствий нисколько их не испортит. К тому же им не помешает приобщиться к тому образу жизни, который ждет их после нашей свадьбы. После Рождества я найму Бастьену гувернера, который подготовит его к поступлению в Харроу.

– Благодарю вас, – пробормотала Джудит, не успев осмыслить радостные перспективы.

– И гувернантку для Роузи.

– Благодарю, – словно во сне отозвалась Джудит. Ей и впрямь все происходящее казалось немыслимым сном. – А где мы будем жить, милорд?

– Как где? Разумеется, в поместье Темпл-Ноллис, – ответил граф, натягивая мягкие кожаные перчатки. – Где же еще? Мы успеем туда как раз к Рождеству.

– Мама, ты выходишь замуж за лорда Чаррингтона?

– Тебя будут называть «миледи»?

– Он будет жить здесь, с нами?

– Да, да, нет, – ответила она на все три вопроса разом.

– Где же тогда мы все будем жить? – спросил Бастьен, взволнованный предстоявшими переменами в жизни. – Снова в Мейфилд-Хаусе?

– Нет, детка. В Сомерсетшире, в доме лорда Чаррингтона. Он называется Темпл-Ноллис. Говорят, это очень красивый дом.

– Но ведь это очень далеко отсюда!

– Да.

– Значит, я никогда больше не увижу Джорджа?

– Боюсь, что не увидишь. – Она ласково потрепала сына по голове. – Но там у тебя появятся новые друзья.

– Мы будем обедать на золотых тарелках? – спросила Роузи.

– Вряд ли, – засмеялась Джудит. – Во всяком случае, я бы этого не разрешила, будь моя воля.

– У меня будут шелковые платья?

Джудит отлично понимала горячее желание дочери иметь красивую одежду и, поцеловав ее в лобик, мягко ответила:

– Да, но не на каждый день, милая. У тебя будет одно шелковое платье для торжественных случаев.

– Розовое?

– Да, если хочешь.

– С кружевами и розочками?

– Надо подумать, может, и с розочками.

Джудит взглянула на помрачневшего Бастьена.

– Там ведь будет много лошадей? – с надеждой спросил он.

– Думаю, да.

На этом вопросы детей были исчерпаны.