"По найму" - читать интересную книгу автора (Хартли Лесли Поулс)

Trop de perversité règne au siècle où nous sommes Et je veux me tirer du commerce des hommes. Molière[1]

ГЛАВА 8

Среди хора голосов, доносившихся до леди Франклин (когда она начинала прислушиваться к шумам и звукам внешнего мира), один заметно выделялся — в его интонациях не было ни мягкости, ни изысканности, — но леди Франклин тотчас узнавала его и радовалась, потому что голос этот принадлежал Ледбиттеру. Сам он уже не мог вспомнить, когда впервые задумался о финансовых возможностях леди Франклин, но так или иначе, когда он принимался размышлять об этом, у него неизменно улучшалось настроение. Он знал, что леди Франклин богата и не думает с тревогой о завтрашнем дне, но вообще то же самое можно было сказать если не о всех, то о подавляющем большинстве его клиентов. Он ничего не имел против — иначе они вряд ли пользовались бы его услугами. На этом его интерес к их капиталам обычно заканчивался — трудно было ожидать, что кто-нибудь сделает его наследником... Некоторые, правда, давали на чай чаще и больше, чем другие, — за это, конечно, им спасибо! С другой стороны, когда он решил бросить пожарную службу и основать собственную фирму, о чем его клиенты прекрасно знали (он не только сообщил об этом каждому из них, но и разослал визитные карточки — «Ледбиттер и К°. Прокат и найм автомобилей на все случаи жизни»), никто и не подумал ему помочь. Впрочем, одна пожилая дама застенчиво предложила ему фунт стерлингов, который он столь же застенчиво, но твердо отверг, решив, что для ее бюджета это слишком большая жертва. Прочие же, в том числе и те, кто уже давно потерял деньгам счет, не предложили ему ни гроша: сам, мол, кашу заварил, сам ее и расхлебывай. Деньги стали их защитной оболочкой, второй кожей, броней, и они берегли их, как самих себя. Это бы еще ничего, но среди его клиентов были и такие, кто вступал с ним в интенсивную переписку по поводу тех или иных пунктов в счете за пользование машиной, что вызвали их сомнения. В свое время он сообщил своим клиентам, что его расценки ниже тех, что приняты в аналогичных фирмах. Так оно и было на самом деле, но и тут отыскались склочники, жаловавшиеся, что он их обирает. Ледбиттер терпеть не мог таких выяснений отношений, они действовали ему на нервы, из-за чего временами его вдруг охватывал панический страх растерять свою клиентуру.

Леди Франклин он, однако, потерять не боялся. К счастью, она была не из тех, кто обижается по любому поводу, — даже если что-то не соответствовало ее ожиданиям, она и виду не подавала: она была слишком погружена в себя, чтобы всерьез реагировать на слова и поступки тех, кто ее окружал. Ей было не до этого: она похоронила свое сердце в могиле мужа. Ледбиттер подозревал, что она никогда не проверяет счета, которые он высылал ей ежемесячно. В конце концов, пусть поступает, как знает, деньги-то ее, но, с другой стороны, такое безразличие было неоспоримым фактом, с которым деловой человек просто обязан был считаться.

Но при всем своем безразличии к деньгам и к повседневности вообще леди Франклин была отнюдь не безразлична к нему, Ледбиттеру. Ни одной поездки не обходилось без того, чтобы она не потребовала очередной серии из семейной хроники Ледбиттеров. Она слушала, как ребенок, и, как ребенок, все время задавала вопросы.

То, что другие находили в авантюрных романах и мелодрамах, леди Франклин получала от Ледбиттера с той лишь разницей, что он, по ее глубокому убеждению, рассказывал чистую правду. Он же давно уяснил себе, что женщин хлебом не корми, дай им послушать про личную жизнь (сам он решительно предпочитал тему денег). И пока леди Франклин находилась в обществе Ледбиттера, он в изобилии снабжал ее волнующей информацией.

Как-то раз дождливым мартовским днем они возвращались из Чичестера. Леди Франклин по-прежнему полагала, что, посещая соборы, она сумеет избавиться от своего наваждения: сама атмосфера в них, казалось, обладала целебными свойствами, и временами у нее возникало такое чувство, что миг исцеления близок. Все оставалось по-прежнему, но она не теряла надежды. В очередной раз испытав разочарование, она провела часть обратной дороги в печальном молчании. Нижняя губка чуть выпятилась и подрагивала, а на лице появилось привычное выражение отрешенности. Ледбиттер избрал свою обычную тактику: подождав, пока пройдет первый, самый острый приступ ее меланхолии, он сказал:

— За то время, что мы с вами не виделись, миледи, у меня произошли кое-какие неприятности.

— Неприятности? — машинально переспросила леди Франклин, по-прежнему томясь в плену своей печали. Она отозвалась на слова Ледбиттера с таким спокойствием, словно он сообщил, что у него все в полном порядке. Затем, когда смысл сказанного наконец дошел до ее сознания, леди Франклин покачала головой и, обернувшись к Ледбиттеру, осведомилась совершенно иным тоном:

— Неприятности? Вы говорите, у вас неприятности?

— В общем-то, да, миледи.

— А что случилось, если не секрет? — робко поинтересовалась леди Франклин.

— Это никакой не секрет, — с видимой неохотой отозвался водитель, — просто мне не хочется беспокоить вас моими затруднениями.

Он сказал это, глядя прямо перед собой.

Пожалуй, впервые за время их знакомства до леди Франклин дошло, что она имеет дело с живым человеком. До этого он был ее Чосером, развлекал ее кентерберийскими рассказами — историями с продолжением и неизменно счастливой развязкой. Несмотря на однажды посетившее их несчастье — смерть родственника, — Ледбиттеры казались ей словно заколдованными от всего дурного. Теперь же с ними приключилась беда... Ей стало не по себе, по телу прошел озноб, ее обдало ледяным ветром реальности, прорвавшимся сквозь двойные рамы ее эгоцентризма. Она вдруг со смущением почувствовала то самое раздражение, которое порой охватывает нас, когда наши давние, хоть и не очень близкие, знакомые начинают делиться своими бедами.

— Могу ли я вам чем-то помочь? — осведомилась леди Франклин и тотчас же покраснела: ей показалось, что слова прозвучали очень неестественно.

— Нет, нет, миледи, благодарю вас, — возразил Ледбиттер. — Ей-богу, напрасно я вообще заговорил об этом.

Голос у него был такой сдавленный, что у леди Франклин не осталось и тени сомнения: на его семью свалилось большое несчастье. Всю свою жизнь она имела дело с людьми, приученными самым тщательным образом скрывать свои эмоции: делясь своими бедами, они облекали мысли и чувства в удобные словесные обороты-клише, на что собеседник, в свою очередь, отвечал столь же стандартным набором сочувственных фраз. О неприятном они говорили на условном языке, которого не знал Ледбиттер.

Леди Франклин совершенно растерялась. Насколько всерьез воспринимает она Ледбиттера как реального человека? Должна ли она проявить упорство и заставить его все рассказать? Было бы бесчеловечно поступить иначе... Но что бы там у него ни стряслось, он держится как ни в чем не бывало... Нет, она должна отнестись к нему с полным вниманием. Надо перестать думать только о себе, надо уметь возлюбить ближнего, как это сделал добрый самаритянин, когда встретил путника, пострадавшего от разбойников.

— Что-нибудь с женой? — предположила леди Франклин.

— Это касается всех нас, — услышала она в ответ.

«Это касается всех нас!» От слов водителя леди Франклин похолодела. Под угрозой было счастье семьи Ледбиттеров, с которой она, леди Франклин, успела настолько сродниться, что воспринимала их горести и радости как свои собственные.

— Прошу вас, расскажите мне все как есть, — попросила она. — Даже если я не в силах вам помочь, то хотя бы смогу поддержать вас морально...

Ледбиттер отрицательно покачал головой.

— Это совершенно ни к чему, миледи, — сказал он. — Не хватает еще вам расстраиваться. Ничего, дело житейское...

Леди Франклин не знала, что предпринять. Инстинкт благоразумно нашептывал ей остановиться, оставить в покое шофера с его неприятностями. Но поступить так — значит просто-напросто струсить. Она еще больше зауважала Ледбиттера, в ее воображении он предстал солдатом, в одиночку сражающимся с превосходящим противником и не надеющимся на подмогу: ему плохо, но он делает свое дело, как ни в чем не бывало ведет машину... Она же давно подняла белый флаг, пустилась наутек, позволила обстоятельствам сломить ее. Нет, она не покинет его в беде, даже если он потребует, чтобы его оставили в покое. Кроме того, ее вдруг стало разбирать любопытство.

— Считается, — подала голос леди Франклин, — что в тяжелые минуты очень полезно поделиться своими неприятностями. Выговоришься — и сразу становится легче на душе. Я... я поделилась с вами и... и мне это очень помогло. По крайней мере, на какое-то время.

— По-моему, это не помогает, миледи, — ответил Ледбиттер, — скорее расслабляет. Кроме того, если о твоих трудностях знают другие, они могут этим воспользоваться, вы только ради Бога не принимайте это на свой счет.

Грубоватая прямолинейность Ледбиттера смутила леди Франклин. А что, если он не хочет, чтобы о его бедах знали другие? Что, если у него нелады с полицией? В таком случае ее настойчивость будет бестактной. Еще раз проанализировав ситуацию, она решила переменить тактику и сказала самым непринужденным тоном:

— Ну хорошо, тогда вы расскажете мне об этом в следующий раз.

— Вряд ли, — буркнул Ледбиттер.

— Почему?

— Потому что следующего раза не будет. У меня не будет машины.

— А эта?

— Эту я приобрел в рассрочку, а теперь ее хотят у меня отобрать.

— В рассрочку? — переспросила леди Франклин.

— Да, по системе «здравствуй и прощай». Теперь как раз пришла пора прощаться.

По-прежнему леди Франклин плохо понимала, о чем он говорит, но решение принято и отступать поздно. В конце концов Ледбиттер не устоял и рассказал все начистоту. Он ежемесячно выплачивал за машину определенную сумму. Кроме того, при покупке им был сделан вступительный взнос. Но фирма по продаже автомобилей оказалась теперь в затруднительном положении и потребовала, чтобы в самое ближайшее время он внес всю оставшуюся сумму или по крайней мере ее большую часть — в противном случае он потеряет и машину, и те деньги, что уже выплатил за нее.

— Но разве они имеют на это право? — удивилась леди Франклин.

Ледбиттер решил рискнуть.

— Боюсь, что да, миледи.

Леди Франклин попыталась представить, что такое для Ледбиттера потеря машины.

— Что же вы будете делать?

Ледбиттер передернул широкими плечами.

— Попробую устроиться водителем в другую фирму. Правда, это будет непросто. Они не любят брать тех, кто работал на себя. Конечно, у меня есть постоянные клиенты и я надеюсь, что они меня не забудут, но вряд ли я смогу их обслуживать, как теперь. Например, они звонят и заказывают автомобиль, но в девяти случаях из десяти приеду не я, а другой водитель. Так что, боюсь, теперь мы с вами не скоро увидимся, миледи.

— Я буду очень огорчена, — с пафосом проговорила леди Франклин, — и, наверное, другие ваши клиенты тоже.

— Может быть, может быть. Они привыкли ко мне, а я к ним. Привычка — великое дело, но такие отношения вырабатываются годами. Я было решил, что уже встал на ноги: через три года выкупил бы эту машину, а еще через год-другой, глядишь, завел бы еще одну и нанял шофера. А еще через пару лет, если бы все шло по плану, у меня работало бы двое шоферов. Теперь мне самому придется искать работу — четыре фунта шесть шиллингов в неделю, и никаких шансов в ближайшие годы опять основать свою фирму — а может быть, и никогда вообще... Денег у меня нет, военное пособие пошло на машину. Ну что ж, ничего не попишешь. Горько думать, что ты неудачник, но не я первый, не я последний. Многие вот так же открывали свое дело, а потом не выдерживали этой гонки и снова шли наниматься к хозяевам... Я надеялся, что мне повезет чуть больше.

В голове леди Франклин замелькали обрывки эпизодов из семейной хроники Ледбиттеров — трогательные сцены домашней идиллии. Неужели их счастью конец?

— А как это отразится на вашей семейной жизни? — осведомилась леди Франклин.

— Кое-что, понятно, изменится, — хмуро ответил Ледбиттер. — Во-первых, придется подыскать квартиру подешевле. Дома я об этом пока помалкиваю, но жена, похоже, уже учуяла, что дело неладно, — сегодня за завтраком у меня кусок не лез в горло.

— Когда же вы ей обо всем расскажете? — спросила леди Франклин. Невольно отождествляя себя с миссис Ледбиттер, она пыталась представить, сколько часов блаженного неведения осталось у бедной женщины.

— Сегодня вечером! — услышала она в ответ. — Вот уложим детей и обо всем потолкуем.

Леди Франклин тут же представила себе розовые детские мордочки, глубоко уткнувшиеся в подушки, и с горечью подумала, что теперь бедняжкам придется нелегко. Правда, они еще совсем крошки и, может быть, ничего не поймут, но зато миссис Ледбиттер...

— Ваша жена, наверное, очень расстроится?

Ледбиттер чуть понурил голову.

— О да, миледи, для нее это будет самая настоящая катастрофа. Когда я еще только собирался основать свою фирму, жена очень меня отговаривала, предупреждала о том, как это опасно. Она у меня осторожная, любит семь раз примерить... Потом, правда, когда я сделал по-своему и все стало складываться удачно, она очень за меня радовалась. Она и сейчас не станет ворчать — мол, что я тебе говорила! Наоборот, она примется меня всячески утешать. Но все равно для нее это будет удар. Мне-то что — я сносил и не такое, да и на соседские пересуды мне наплевать — пусть почешут языки. Но жена вся исстрадается: оказаться хотя бы на ступеньку ниже, упасть, так сказать, в глазах окружающих — о, женщины этого не переносят. Ну да ее можно понять — она столько вложила в наш дом, так им гордится — я вам об этом, кажется, рассказывал...

Леди Франклин почувствовала, что вот-вот расплачется: впервые за многие месяцы ей было жалко не себя, а других. Ее горести и печали вдруг отступили под напором бед позабытого ею внешнего мира — бед, не имеющих никакого отношения к ней самой, но от того не менее реальных! Ей было непереносимо жаль миссис Ледбиттер — мужчины по-прежнему оставались для нее существами загадочными, почти мифическими. Но она сочувствовала и Ледбиттеру, восхищаясь той стойкостью, с которой он выдерживал удары судьбы, не щадившей его самолюбия.

Ее огорчение не прошло незамеченным.

— Напрасно я рассказал вам об этом, миледи, — вздохнул Ледбиттер. — Видит Бог, я не хотел. Но когда привыкаешь к человеку, трудно что-то скрыть... удержать в себе. Да вы бы все равно об этом узнали рано или поздно — заказали бы машину, а я бы не приехал.

Ледбиттер сыграл ва-банк. Как бы он стал выкручиваться, если бы леди Франклин все же позвонила ему попросила приехать, он и сам не знал. Но именно этот ход оказался победным. До леди Франклин дошло, что ее лишают чего-то очень важного и что эти поездки с Ледбиттером были по сути дела единственным светлым пятном в той страшной мгле, что окутала ее. Она всегда с нетерпением ждала этих поездок, а с ними и новых захватывающих сюжетов из семейной хроники Ледбиттеров. Отныне ей — как и этой семье — было не на что надеяться. «Неужели я porte-malheur?[5] — с горечью думала леди Франклин. — Неужели я всем приношу несчастье?» Жуткая догадка стала укореняться в ее сознании — ядовитое семя упало на благодатную почву, вскормившую уже столько призраков. Ее охватила паника, она заерзала на сиденье, потом схватила сумочку, открыла ее — без всякой цели, лишь бы чем-то занять себя, и только тогда ее взгляд упал на длинный серо-зеленый талисман — чековую книжку.

— Хотите, я дам вам денег? — обратилась она к Ледбиттеру. — Вы могли бы принять от меня подарок?

На мгновение он задумался.

— Я был бы глупцом, мадам, — сказал он совершенно спокойным тоном, хоть и забыл от волнения привычное «миледи», — если б отказался. Но я не настолько глуп.

— Я, правда, не знаю, какая сумма вас могла бы устроить, — сказала леди Франклин. — Десять фунтов, пятьдесят, сто?

Ледбиттер снова взял себя в руки.

— Сто фунтов — большие деньги, — сказал он.

Леди Франклин уловила в его голосе сдержанные нотки. Ну конечно же, сто фунтов — это очень мало. В конце концов, что такое сто фунтов? Столько — даже больше — она тратит в неделю на свои два дома. Какие жалкие крохи для человека, которому грозит разорение, а его жене и детям (казалось, она знала их всю свою жизнь) страшные лишения. Откуда в ней такая скаредность? Ей вдруг стало легко и свободно — она смогла взять верх над своим скупердяйством, радость захлестнула ее с такой неумолимой силой, что, казалось, сердце не выдержит и разорвется, лопнет, как перезрелый плод. Ей чудилось, что в ней открываются поры, через которые пьет свежий воздух свободы ее душа. Ее обуяла жажда поступка. Действовать, и как можно скорее! Немедленно! Она скоро приедет — они уже в Лондоне: за окнами машины замелькали дома.

— Вы не могли бы остановить машину? — пролепетала леди Франклин. При том что временами она держалась величественно, как королева, распоряжаться она так и не научилась. Она привыкла просить разрешения.

Ледбиттер промолчал, но не успела она открыть рот, чтобы повторить просьбу, как выяснилось, что машина стоит на обочине.

«Что же я должна сделать?» — вопрошала себя леди Франклин. Ее вдруг охватило странное оцепенение — она не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. В чем дело? Ей казалось, что на нее ополчились все: семейство Франклинов, стряпчие, адвокаты, поверенные, ее безденежная юность. Ей не раз приходилось выписывать чеки на крупные суммы, но не по собственной инициативе — так было нужно, ей только говорили, где поставить подпись. Деньги издавна внушали ей священный ужас — даже когда она разбогатела. Она по-прежнему мыслила категориями мелких трат, расходов наличными, а не чеков с внушительными цифрами. Правда, она не раз жертвовала — и помногу! — на благотворительные цели, но тогда все уходило неведомо куда, теперь же получатель был реальным лицом, сидел рядом с ней. Но что скажут те, кто ее окружает, не осудят ли за сумасбродство?

Бушевавшие в ней противоречивые чувства грозили растерзать ее. Ей показалось, что из нее вырвали память о детстве. Забыв о самом предмете своих внутренних раздоров, она лишь помнила, что сражается за право оставаться собой. И она одержала верх. Теперь она смотрела на мир по-новому, глазами бывшего раба, разорвавшего невольничьи цепи. Она вдруг увидела чековую книжку и авторучку. Все остальное исчезло без следа, забылось начисто — даже как зовут водителя.

— На чье имя выписать чек? — пробормотала она и покраснела, досадуя на самое себя.

Получив передышку от необходимости следить за дорогой, водитель повернул голову и посмотрел на нее. Теплота в голосе и неожиданно мягкое выражение лица сделали ее очаровательной.

— Вы хотите выписать чек, миледи? — уточнил он бесстрастным тоном, словно все это не имело к нему ни малейшего отношения.

— Ну да, я хочу выписать вам чек.

— Моя фамилия Ледбиттер, — услышала она.

— Ах да, конечно. — Господи, почему она никогда ничего не помнит! — Я имела в виду ваши инициалы.

— С.

— А что означает С? — спросила она, и перо повисло над бланком.

Он замялся.

— Стивен. Вы уже меня спрашивали об этом, миледи, и я вам ответил. — В его голосе зазвучала обида.

Леди Франклин готова была провалиться сквозь землю. Спросить, как его зовут, получить ответ и забыть, забыть! Снедаемая угрызениями совести, она сочла, что намеченная ею сумма ничтожно мала, и решила ее увеличить. Отважившись на этот поступок, она оказалась во власти порыва вселенской любви. Все в ней пело. Она радовалась так, словно отыскала сокровище, а не подарила его водителю. Расписавшись на чеке и поставив по своему обыкновению перед фамилией инициал Э., она сложила чек пополам и протянула Ледбиттеру.

— С наилучшими пожеланиями, — сказала она.

— Очень вам благодарен, миледи.

К ее удивлению и даже неудовольствию, он и не подумал развернуть чек, чтобы взглянуть на сумму, а вместо этого сунул его за ветровое стекло, словно старую квитанцию за телеграмму. Они снова двинулись в путь, но вскоре Ледбиттер притормозил и показал на большое серое здание с балконами, что высилось с левой стороны.

— Сейчас муниципалитет строит неплохие дома, — сказал он, — все там по новейшим образцам. Когда моя супруга побывала в такой квартире, она чуть не умерла от зависти.

И пока леди Франклин, повернув голову, честно вглядывалась в указанном направлении, пытаясь вообразить, как живется в таком доме, Ледбиттер ловким движением развернул чек и, увидев цифру в правом нижнем углу, побледнел.

Удовлетворив свое любопытство, леди Франклин повернулась к Ледбиттеру обсудить увиденное — на какое-то мгновение ее огромные синие глаза, которые пережитое только что потрясение наконец-то сделало зрячими, встретились со стальным взглядом водителя.

— У вас такой вид, словно вам явился призрак, — сказала леди Франклин с удивительной теплотой, которая распространялась теперь на все, что ее окружало.

— Пожалуй, — согласился Ледбиттер.

— Надеюсь, вы не очень испугались?

— С удовольствием бы так испугался еще разок! — выпалил Ледбиттер с напускной грубостью.

На это леди Франклин ответила счастливым вздохом: ей было радостно за них обоих.

Остаток пути они почти не разговаривали, лишь изредка нарушая молчание случайными репликами. Ледбиттер не сказал ни слова ни о чеке, ни о тех переменах, что внесет он в жизнь семьи. Сохраняя внешнюю невозмутимость, он был слишком потрясен и ошарашен, чтобы сосредоточиться на семейной хронике, но леди Франклин и не настаивала: всему свое время.

Вечером того же дня Ледбиттер позвонил в фирму, где приобрел машину, и изъявил готовность выкупить ее незамедлительно. Ему не терпелось поскорее уладить все формальности, но на это потребовалось время, и только через три дня машина перешла в его полную и безраздельную собственность.