"Равнение на знамя" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр Александрович)

Глава 10 …и несколько бросков

Позвякивая инструментами, Доронин скрючился на корточках в неудобной позе. Ламинат он уже аккуратненько отрезал, выпилил и отложил в сторону куски двух досок. И сейчас сноровисто вывинчивал под кухонной раковиной пластмассовый вентиль, негромко бормоча себе под нос:

— Есть мужик в доме… есть мужик в доме…

Вскоре все было готово, и уходящая из-под раковины труба, напрочь лишенная стока, располагалась прямо над бетонным перекрытием. С удовольствием оглядев дело рук своих — качественно проделано все же, — Доронин не спеша распрямился, аккуратно вымыл руки в ванной и тщательно их вытер. Потом вышел на кухню, открутил на полную мощность «холодный» кран, а там, насвистывая, прибавил и горяченькой. Вода толстой струей хлынула из трубы, потекла под стену, скапливаясь там и скапливаясь, при таких темпах соседа снизу следовало ожидать в самом скором времени.

Отбив эсэмэску самого безобидного содержания, Доронин устроился за кухонным столиком, закурил, бездумно разглядывая висевшую на стене фарфоровую тарелку с видами города Рязани, поскольку ничего более интересного тут не нашлось. Сидел и ни о чем особенном не думал — ростом невысокий, в мятых тренировочных штанах, небритый, как две капли воды похожий на стандартного выпивающего сантехника.

Отчаянный трезвон в дверь раздался даже на пару минут раньше, нежели Доронин рассчитывал. Должно быть, перекрытия в «хрущевке» окончательно обветшали, и соседа снизу начало затоплять вовсе уж быстро. Ух ты, как кнопку давит!

Скоренько схватив со стола бутылку водки, Доронин прополоскал ею рот, выплюнул в раковину, плеснул чуток на треники. Теперь аромат витал соответствующий. Зажав в уголке рта почти докуренную сигаретку, он направился в прихожую. Отпер дверь, лениво и безмятежно почесывая голое пузо, уставился на стоявшего перед ним субъекта, пребывавшего в крайней степени раздражения.

Тот прямо-таки взвизгнул:

— Ты кто? А Николаич где?

— А на работе, — сказал Доронин, благодушно ухмыляясь и попыхивая чинариком. — Я ему трубы чиню…

— Ты, урод, сейчас дочинишься! У меня всю кухню залило!

— Да ладно, ты чего? — пожал плечами Доронин. — Отключено вроде все, чему там заливать…

— С потолка льет, говорю тебе! — сосед снизу шумно принюхался. — Да ты ж бухой, точно!

— Да ну, — сказал Доронин. — Так, стаканизатор приговорил… А у тебя точно льет?

— Пошли, посмотришь! — сосед снизу отступил на шаг. — Пошли, живо! Ты мне, урод, все оплатишь!

Шаркая ногами, Доронин неспешно спускался следом за прыгавшим через две ступеньки субъектом, ворча:

— А чего сразу на меня бочку катить, может, система в стенах протечку дала… вашему дому сто лет в обед…

— Живей! Чего ползешь? Заливает же!

В аккурат когда они оказались напротив приоткрытой двери той самой квартиры, которую Доронин так беззастенчиво и умышленно затопил, сверху спускались двое вполне штатского вида, даже с бороденками, тащившие огромную картонную коробку, судя по их ухватам, тяжеленную.

— Поберегись! — рявкнул тот, которого звали Антоном.

А тот, который Кеша, то ли споткнулся, то ли неловко ухватил свой угол — и коробка угрожающе накренилась прямо на соседа снизу. Тот инстинктивно шарахнулся…

И угодил прямо в крепкие объятия Доронина, который вмиг подбил ему правую ногу, вывернул руку, уткнул лбом в бетонный пол. Коробка — на самом деле пустая — отлетела в сторону, Кеша с Антоном, уже с пистолетами в руках, ворвались в затопленную квартиру. Сверху и снизу загрохотали бегущие ноги.

Всего-то пару секунд спустя из квартиры раздалось:

— Чисто!

Тогда Доронин бесцеремонно закинул хозяина туда, головой вперед, влетел сам, а следом уже валили соратники и сподвижники, орлы боевые, с полковником Рахманиным во главе.

В кухне с потолка и в самом деле лило бурным потоком — но это никого сейчас не волновало. Нельзя было терять времени. Рывком вздернув с пола так и не успевшего прийти в себя хозяина, сграбастав его за горло так, что у того рожа побагровела и глаза полезли из орбит, полковник рявкнул:

— Коробка где, мать твою?

Ослабил хватку, но ответа все равно не дождался, хозяин пребывал в состоянии полного ошеломления. Ничего, не дворец в полсотни апартаментов…

Отшвырнув пленного в угол, полковник громко распорядился:

— Ищите, орелики! Быстренько, без дипломатии!

В двухкомнатную «хрущевку» набилось уже человек десять. Под бодрое журчание лившейся в кухоньке воды с треском распахивались дверцы шифоньера, выдвигались всевозможные ящики, летела на пол одежда, сыпались книги с полок, в прихожей, на антресолях, шумно возился вставший на табуретку Климентьев.

Он первым и крикнул вскоре:

— Ага!

И появился в комнате, неся перед собой картонный ящик из-под видюшного проигрывателя. Хозяин, жавшийся в уголке на корточках под бдительным присмотром Кеши, издал жалкий неописуемый звук.

— Ну да, ну да, — цинично ухмыляясь, сказал ему полковник. — А ты как думал, рыло? Все нашли и всех нашли, а кого еще не нашли, того подгребем в скором времени.

Он взял у Климентьева коробку, поставил ее на низкий обтерханный диван, полез по привычке за ножом, но скотча тут не было, и резать ничего не пришлось — картонная крышка аккуратно вставлена в пазы, и только. Подцепив ее ногтем, полковник затаил дыхание. И открыл.

Зачем-то машинально сосчитал коробочки с толстенькими пластиковыми антеннами, очень похожие на портативные рации — четырнадцать. Аккуратно обернуты в пупырчатую пластиковую упаковку, переложены помещенными внутрь наподобие решетки пенопластовыми полосками, вдобавок ватой окружены — чтобы не болтались в коробе, стояли плотно, как патроны в обойме. Те самые радиовзрыватели, вторая партия, проскользнувшая мимо них. Первую они перехватили тогда, а вторая просквозила по другому маршруту, ровно четырнадцать, как Абу-Нидаль и исповедался…

Хозяин попытался что-то членораздельное пискнуть. Хотелось врезать ему по ребрам от всей души, правой ноженькой, с разворота, с переносом на ногу всей тяжести тела, потому что этот был самого что ни на есть славянского облика — но полковник, увы, как человек дисциплинированный, не мог себе позволить этакой лирики.

— Сиди, падла, — сказал он сурово. — Ты мне сейчас не нужен. Думай пока, как тебе в камере весело будет, тебе туда надолго… Толя, давай в эфир, там по потолку давненько ходят.

Хозяин наконец очнулся совершенно, выкрикнул из угла с забавной смесью страха и вызова:

— Вы ответите!

Рахманин, чувствуя приятную расслабленность — получилось, получилось! — закрыл коробочку и прошелся по разгромленной комнате. Поднял с пола, из кучи, цветной журнальчик небольшого формата, полистал, присмотрелся, хмыкнул:

— Ну да, конечно! Мадмуазель Новодворская и прочий зверинец…

— Вы ответите! — выкрикнул хозяин уже самую чуточку увереннее.

Полковник разжал пальцы, и поганый журнальчик спланировал на пол.

— Придурок ты все-таки, — сказал Рахманин беззлобно, даже с некоторой грустью. — Мир, понимаешь ли, изменился, страна выздоровела, а вас осталось-то полтора убогих идиота… И не будут возле тюрьмы толпиться возмущенные народные массы, не будут импортные люди тебе черную икру передавать и фотки твои цветные в своих газетках тискать. А будешь ты сидеть уныло и буднично, как самый обыкновенный долбаный пособник террористов. И знаешь, что самое пикантное? Когда грохнуло бы, домик твой попал бы в зону поражения одним из первых, и загнулся бы ты здесь со всем своим семейством, придурок… А ты что, на орден Шамиля первой степени рассчитывал? Ладно, берите его, и пошли.

Пожар на фруктовом складе вспыхнул совершенно неожиданно для всех базарных людей — ну, естественно, они и понятия не имели, что устроен он был профессионалами своего дела, располагавшими и богатым житейским опытом, и кое-какой материальной частью. Взрыва никто не слышал, там и взрываться-то было нечему, просто-напросто в закутке, принадлежавшем некоему Гураму, в половине двенадцатого дня вдруг полыхнуло, да так, что из-под двери растеклись огненные ручейки, мгновенно воспламенившие несколько пустых ящиков. А через пять секунд сработало второе устройство, приведенное в действие Кешей простым звонком на мобильник — разумеется, после того как он убедился, что никого из хомо сапиенсов поблизости нет.

А дальше, собственно, и не надо было ни во что вмешиваться, события развивались своим естественным чередом. Народ с рынка шарахнулся, остались только самые безбашенные зеваки, примчалась пожарная команда, самая настоящая, ни в какие жуткие тайны не посвященная — и за каких-то полчаса возгорание ликвидировала умело и качественно. К тому времени милиция — опять-таки не знакомая с потаенной подоплекой дела — вытеснила с рынка всех посторонних и большую часть торгового люда, оставив только тех, кто держал клетушки на этом самом складе. Чтобы, как легко догадаться, снять показания и заполучить кучу бюрократических бумаг.

Вот только среди милиционеров, во множестве скопившихся на базаре, сыскались и такие, кто в милицейскую форму нарядился только для виду…

Кеша с Антоном, до сих пор не вышедшие из роли, торчали на своем законном месте, посреди сбившейся у мясного павильончика кучки базарного пролетариата низшего разряда, которая ждала своей очереди на опрос. Среди них происшедшее обсуждалось, но вяло, никаких версий и гипотез, одним словом, не высказывалось; присутствующих волновали главным образом вопросы практические — кому удастся отмотаться от спецприемника, а кто по беспаспортности непременно попадет под раздачу.

Оба видели со своего наблюдательного пункта, как у ворот остановилась белая «шкода» со знакомым номером, и товарищ Бакрадзе, имевший крайне взволнованный вид, принялся что-то объяснять преградившему ему дорогу милицейскому сержанту, который на самом деле был совсем не милицейским, да и не сержантом, а постарше по званию. Так, все идет по задумке — «сержант» рвавшегося внутрь Бакрадзе не пропустил, а вызвал по рации еще одного милиционера, на сей раз в капитанском чине (действительно капитана, но по фамилии Климентьев, украшавшего своей персоной совсем другую силовую структуру). Означенный капитан со всей возможной деликатностью взял расстроенного визитера за локоток и повел его не к складу — возле него все еще торчала пара пожарных машин, изнутри тянулись последние бледные струйки дыма, — а в сторонку, аккурат к мясному павильончику. Они оказались в каких-то десяти метрах от Кеши с Антоном, и те прекрасно слышали разговор.

— Я так понимаю, вы хозяин будете? — спросил Климентьев, держа наготове серую папочку официального вида.

— Совладелец, если точнее, — сказал Бакрадзе нетерпеливо.

Он волновался, дураку видно, но все же нешуточным усилием воли держал себя в руках — хотя то и дело непроизвольно косился в сторону склада.

— Совместно с Лагадзе Гурамом Вахтанговичем?

— Да, а в чем дело?

— Пожар, сами понимаете, — сказал Климентьев с хорошо сыгранной скукой райотдельского мента, вынужденного заниматься на своей земле черт-те чем. — Кучу бумаг писать придется. Вон страховщики подъехали, сейчас и они начнут. Да вдобавок дело на поджог тянет… — он извлек из папочки чертеж, сделанный от руки черной шариковой ручкой. — Вы мне тут покажите, пожалуйста, который ваш с гражданином Лагадзе отсек…

Кеша с Антоном отчетливо видели, как Бакрадзе подобрался, напрягся явственно — неудивительно в его положении, ситуация, что ни говори, нестандартная…

— Вот этот, — сказал он наконец, тыча пальцем.

— Так-так-так… А что вы там хранили?

— Фрукты, естественно. В ящиках и коробках.

— И только?

— Ну а что еще? Мы с Лагадзе занимаемся исключительно фруктами… — И Бакрадзе наконец решился, спросил быстро: — А что случилось?

— Да вроде бы типа поджога, я ж сказал, — протянул Климентьев лениво. — Мир вас тут не берет, друг другу пакости делаете…

— Вы о чем?

— Да я не про вас лично, про вообще… Значит, у вас там были только фрукты?

— Ну да.

— Интересные дела, — произнес Климентьев безмятежно. — А вот пожарные, когда все выкидывали из отсеков, именно из вашего какую-то непонятную фигню выгребли — замазка не замазка, только очень похоже… Или пластилин какой-то, что ли… Непонятная, в общем, замазка. Там сейчас эксперты, они точно скажут уже через полчасика, нужно все изучить и описать, поскольку есть подозрение на поджог… Что у вас там за пластилин такой?

Кеша с Антоном не без скрытого злорадства наблюдали за вполне предсказуемой реакцией Бакрадзе: как серпом по этим самым… бесценному для любого мужика достоянию… Тут любой оторопеет, хотя бы в первый миг, даже профессиональный разведчик, неплохо подготовленный старыми кадрами.

Лицо Бакрадзе покрылось мелкими бисеринками пота, на мгновение промелькнула растерянность, но удар он все же держал неплохо: очень быстро превозмог оторопь, рожа стала невозмутимой, собранной, только в глазах присутствовало нечто…

— Пластилин? — пожал он плечами. — Какой еще пластилин?

— Да это у вас надо спросить какой, — также безмятежно процедил Климентьев. — Я-то откуда знаю? То ли замазка, то ли пластилин, я видел мельком… Вы не стройматериалами ли приторговываете? Очень похоже, как мне сказали, на какую-то хрень строительную. Если так, то это серьезное нарушение — держать стройматериалы в одном помещении с фруктами, да вдобавок торговать без соответствующего разрешения. Мое дело сторона, конечно, с СЭС разбираться будете… но пожар-то на меня навесили.

— А где… Гурам Вахтангович?

— Будь он здесь, я б вас не терзал, — сказал Климентьев. — Увезли вашего Вахтанговича в больничку, дымом надышался, полез туда зачем-то еще до пожарных… — (Некоторое облегчение на лице клиента, констатировали Кеша с Антоном.) — Так что вас одного пока опрашивать придется… Ну, что у вас там за замазка странная? Не теребить же экспертов, коли вы и так здесь?

— Одну минуточку… Можно я позвоню? У меня срочное дело.

— Да ради бога, — пожал плечами Климентьев. — Нам спешить некуда, тут еще возни…

Бакрадзе шагнул в сторону, вытаскивая телефон. Климентьев, глядя через его плечо на Кешу с Антоном, чуть кивнул, и они привычно напряглись, а поблизости мягко заработал мотор белого японского микроавтобусика с черными затонированными стеклами.

Бакрадзе набрал номер… а вот клавишу вызова нажать не успел. Кеша с Антоном, синхронным рывком преодолев всего полметра, мигом выкрутили ему руки (Кеша при этом выхватил мобильник у клиента и сунул себе в карман), тут же задним ходом подлетел микроавтобус с откинутой сдвижной дверью. Оттуда проворно высунулся Рахманин, принял клиента, следом запрыгнули Кеша с Антоном и Климентьев. Микроавтобус промчался к воротам мимо отпрыгнувшего «сержанта», свернул направо и понесся по тихой улочке.

Не теряя времени, припечатанного к полу клиента моментально обыскали с ног до головы и протянули добычу полковнику. Добыча была скудная и неинтересная: бумажник, ключи от машины, прочие непредосудительные мелочи — ну да, профессионал не будет расхаживать с набитыми компроматом карманами, и пушки, конечно, нет, зачем она ему сейчас и здесь…

— Поднимите обормота, — бросил Рахманин.

Бакрадзе проворно приподняли. Опамятоваться он еще не успел, рано даже для крутого профессионала.

Небрежно вертя в руках поданный Кешей мобильник, полковник нажал пару кнопочек, посмотрел на экран и будничным тоном произнес:

— И кого ж это мы набирали… А набирали мы абонента, обозначенного в «Контактах» как «А». Простенько и со вкусом — просто «А», первый в списке… Уж не Накир ли это у нас под этой литерой числится? В такой момент, естественно предположить, вы в первую очередь Накиру звонить кинулись… Я бы на вашем месте так и поступил. А?

Лицо у Бакрадзе было крайне примечательное — физиономия неглупого человека, ясно осознавшего наконец, что он влип, и весьма даже качественно…

Сколько здесь местных оперативников, не знал, разумеется, и сам Доронин — а, собственно, к чему? Достаточно было уточнения на инструктаже, что к кинотеатру «выведен весь свободный личный состав». Знай он в лицо абсолютно всех, ничегошеньки не изменилось бы. Ровным счетом ничего.

Кое-кого он наметанным глазом легко выщелкивал из беззаботной толпы, но наверняка не всех. Местные тоже были ребята не промах. И потом, специфика места. Иной может нервничать, вести себя нестандартно, выпадать из общей картины не оттого, что это местный опер или, наоборот, возможное прикрытие Накира: всего-то навсего ждет девушку, а она припозднилась, вот и нервозность. Да что там, писать хочется, а негде, вот и суетится чуточку…

Свои, конечно, секрета не представляли, рассредоточились в летней толпе грамотно. Сволочь, сволочь… Накир, сволочь паскудная, назначил Бакрадзе встречу не в классическом «уединенном месте», а наоборот, перед самым большим городским кинотеатром, незадолго до начала сеанса. С одной стороны, это гораздо больший риск для него же самого — прекрасно должен понимать, сколько можно внедрить в толпу охотников. С другой… Этот гад совершенно точно знает, что при любом повороте событий применять против него оружие не будут ни за что — один-единственный выстрел при таком многолюдстве натворит дел. Сволочь, сволочь… Но, надо отдать ему должное, умен, хитер, коварен. Натаскали…

Его мобильник старательно пеленгуют, конечно, уже полтора часа — но суперточности в таких случаях не добьешься, местонахождение известно с допуском в десять-пятнадцать метров, что для миллионного города не бог весть какая выгода, он остается невидимкой, невозможно определить в уличной толпе, где Накир, а где посторонние. Особенно если учесть, что внешность менять он умеет.

Судя по всему, последние полчаса он передвигается не пешком, а, прикидывая по скорости, на чем-то снабженном мотором: легковушка, автобус, скутер, наконец… Все возможно. Он петляет, это ясно, но все же неуклонно приближается к кинотеатру, описывая вокруг него замысловатые вензеля.

Неизвестность полная. Безусловно, узнав о пожаре из эсэмэсок Бакрадзе — а может, и сам, из каких-то собственных источников на базаре, такие могут быть, — о том, что взрывчатки у них больше нет, Накир, как любой на его месте, тут же кинется на встречу с сообщником, думать, как из этого положения выходить. Другого и ожидать невозможно.

Вот только Бакрадзе, как многие до него в сходной ситуации, мог давненько уже подать сигнал провала. Возможностей предостаточно: прежних сообщений, которыми они ранее обменивались, у нас нет. Сигналом о работе под контролем может послужить все что угодно — отсутствие точки, наличие точки или иного знака препинания, правильно написанное слово, которое прежде намеренно, в расчете на такой вот случай, писалось непременно с ошибкой… Нет, но он все же болтается вокруг кинотеатра, держась пока что на приличном отдалении. Ну, он ведь может и не на встречу идти, а постараться издали хлопнуть слишком много знающего подельника — и такое случалось.

Бакрадзе он со своего места видел прекрасно, как на ладони. Пленник был прикрыт крайне грамотно, со стороны ни за что не определишь, что эти четверо как раз держат его в «коробочке». Не знай их Доронин в лицо, честное слово, мог бы и решить, что Бакрадзе каким-то чудом был отпущен на место встречи без опекунов, в полном одиночестве.

Подходит время, совсем скоро, вот именно — место встречи изменить нельзя… да нет, запросто. Очень даже свободно на мобильник Бакрадзе может свалиться сообщение или последовать звонок, и Накир уведет его в какое-то другое место. Тоже достаточно частый вариант. И придется все перестраивать, уходить с подготовленной точки… но, может, где-нибудь в другом месте будет легче? Не случится такого многолюдства? Ох, лучше не гадать, не рвать себе зря нервы, а превратиться в один сплошной глаз, в ходячую ЭВМ, озабоченную только окружающими — и просчетом разнообразнейших комбинаций, какие могут возникнуть при взятии…

«По сравнению с другими я даже в гораздо более уютном положении», — подумал Доронин.

Климентьев — вон он, метрах в двадцати, на пару с девушкой из местного оперсостава старательно изображает влюбленную парочку на стадии долгой размолвки. Кеша с Антоном, Россошанский, Ренат, Денис, да все до единого, вынуждены по роли перемещаться, играть что-то. Один он сидит себе на скамеечке с объемистым чемоданом у ноги, притворяясь, что ждет автобус: ну конечно, какую же еще тебе роль отведут, старче? Уж конечно не кавалера, взявшего под ручку очаровашку в мини и топике, открывающем голое загорелое пузико, как вон у Дениса. Не твой сценический образ, да… Хорошо еще, синий халат не нацепили и не заставили урны опорожнять — хотя, само собой, дисциплинированно согласился бы, на то и старый служака.

Доронин ни о чем не жалел и никому не завидовал. Мои года — мое богатство… И все же присутствовала некоторая грусть — как же иначе, когда не тридцать. И даже не сорок. Это на Ксению в ее сороковник, случается, и молодые на улице оглядываются, а вот на него фиг кто оглянется из этих, с голыми пузиками. Оно, конечно, и нафиг не надо, в принципе. Но все равно, висят года на шее, висят года… как пел Уланов, сочиняя новую песенку, которую уже не закончит никогда. Как это у него там было? Висят года на шее, а хотелось, чтобы на шее еще и орден висел… Что-то вроде… Да, и еще…

Оглушительно бабахнуло. Доронина на миг прошило знакомой бдительной судорогой, все тело напряглось. Но это был не выстрел. Мотоциклист в красном шлеме притормозил на своем лаково-никелированном динозавре у тротуара, явно разглядывая суперблондинку в супермини, крутанул газок на холостых — но, увидев укоризненный жест прогуливавшегося здесь же гаишника, рванул с места.

Суперблондинка тут ни при чем. Означенный мотоковбой был сигналом, видимым и слышимым со всех точек, по которым рассредоточилась группа захвата. Значит, Накира удалось засечь визуально, и он приближается, он совсем рядом. Гаишник, кстати, тоже никакой не гаишник, а кое-кто другой — маскировка безукоризненная, самый битый волк не заподозрит.

Доронин подобрался. Смотрел не на улицу, а на людей возле кинотеатра. В его задачу — и не его одного — как раз и входило наблюдать за теми, кто уже здесь был, чтобы попытаться вычислить возможную подстраховку Накира, заранее прибывшую. Вот только до сих пор так не был уверен окончательно ни в ком из тех, кто выглядел не совсем правильно…

Потом он окончательно превратился из живого человека в робота с несложными программами — потому что узнал Накира. Не лицо, прическа гораздо длиннее, чем на последних, с превеликим трудом сделанных снимках, усики появились, очки наличествуют. Невероятно трудно, почти невозможно изменить прежнюю вазомоторику — походка-пластика-осанка-посадка головы и все такое прочее. Это был Накир, никаких сомнений, уж Доронин-то на него насмотрелся год назад, когда пасли его, и долго, а взять в конце концов не сумели… Есть!!!

Накир, вероятнее всего, приехал один. Машина с водителем осталась стоять, но она Доронина совершенно не заботила — не его нюанс, есть кому тачкой заняться. Легкой походочкой, абсолютно беззаботный на вид, Накир продвигался среди публики, и его легкий белый пиджак… ну да, пушка там, чего думать, сразу видно понимающему…

Доронин повернулся к толпе. Прошелся по ней якобы скучающим взглядом, приподнялся, грузно встал, разминая ноги — ну надоело сиднем сидеть… Отвернулся от скамейки. Чемодан не уведут, а если попятят, то и черт с ним, с реквизитом ценой в три копейки.

Ага! Накир, не останавливаясь, не пробуя блуждать, шел прямо к Бакрадзе, державшемуся тоже совершенно естественно. Руки друг другу пожали… вокруг них на секунду возникла некая сумятица — но только на секунду, далее это уже выглядело совершенно безобидно: теплая компания уходит в сторону от высокого крыльца кинотеатра, с Накиром и Бакрадзе в центре, окружающие не должны ничего заподозрить… грамотно его все же сняли… Тревога!!!

То ли краем глаза, то ли неким шестым чувством Доронин заметил справа своего человека, свой объект, свою цель: дернулся слишком неправильно, лицо ожесточенное, рука под пиджаком… Взмах!

К человеку этому уже целеустремленно перли как торпеды Денис и Вася Ремизов, но брошенный предмет — граната! — уже летел прямехонько в толпу, оставляя за собой заметную струйку дыма, означавшую, что взрыватель уже заработал…

В какой-то невероятно крохотный отрезок времени Доронин успел сообразить, что к чему: и точно, подстраховка, после взрыва гранаты в толпе начнется невообразимое, и у Накира будет хлипкий, но шанс…

А там и думать стало некогда. Граната летела.

Доронин — заядлый футболист-любитель — прыгнул так, как никогда не прыгал в своей долгой жизни. Принял гранату на грудь по всем вратарским правилам, прижал обеими ладонями так, что она невероятно больно вдавилась под ребра — и рухнул ничком, накрывая фанату телом, напирая так, словно всерьез собирался раздавить ее о тротуар. Отрешившись от всего окружающего, последним в жизни движением успел вбить тело в крохотную канавку меж тротуаром и стенкой пустого газетного киоска, вжался в эту пахнущую сырой землей выемку…

Боли не было. Только непроницаемая тьма. Окончательная.

Все осколки до единого достались только ему. Ему одному. Он обрадовался бы, если бы знал.

«…потери наши велики, господин генерал…»

Радужное пятно вновь возникло перед глазами и уже не пропадало, в горле ощущалось прежнее пугающее оцепенение — но генерал Кареев невероятным усилием заставил себя пренебречь, выпрямившись, словно на параде, открыл дверь и с порога произнес четко, громко:

— Операцию можно считать завершенной. Взрывчатка у нас, Накир и Бакрадзе у нас, сообщники среди охраны объекта только что обезврежены, трое исполнителей взяты на адресе. Это все.

Вопросов ему просто-напросто не сумели задать — он отступил, прикрыл за собой дверь и тем же преувеличенно четким шагом направился по коридору в сторону комнатки отдыха. Ему было совсем скверно, ударов сердца Кареев уже не чувствовал, а по всему телу кололи ледяные иголочки — и он, сделав все, что от него требовалось, неким звериным инстинктом искал убежища. Чтобы остаться одному. Не выглядеть нелепо, грохаясь без чувств. Обойдется, повторял он про себя, обойдется, всегда обходилось, а там наконец и к эскулапам, черт с ним, сдамся, раз будет короткая передышка… Пусть извращаются, белоснежные…

Да, эта самая дверь. Он распахнул ее рывком, прошел в небольшую пустую комнатку, держась уже непонятно на чем, сделал несколько шагов, опустился в старомодное кресло — то есть это ему казалось, что он опускается в кресло, а на самом деле генерал Кареев нелепо рушился мимо кресла, падал, падал, падал, осознавал еще, что падает…

И все погасло. Насовсем.

«…потери наши велики, господин генерал…»