"Равнение на знамя" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр Александрович)

Глава 7 «Здесь без спроса ходят в гости…»

Тот, кому не нравятся «языки», просто не умеют их готовить — так гласит старая шутка. Ну, а хорошо приготовленный «язык» конечно же не желудок радует, а мозги, потому что говорит членораздельно и интересно.

Два адреса, ставшие известными от взятого в автомастерской, сначала, естественно, обеспечили наружным наблюдением, ну а потом, немного разобравшись что к чему, начали работать.

Даже если бы о первом адресе не знали ничегошеньки, поведение соседей моментально заставило бы сделать выводы. Едва на дальних подступах замаячили военные, не успели они не то что замкнуть кольцо, а просто приблизиться, как из соседних домов, словно по некоему неслышному сигналу, начался великий драп, все тамошние обитатели так и хлынули кто куда, хотя их никто и не гнал. Причем женщины так торопились, что детей тащили неодетыми, как успели схватить — а это опытному человеку говорило о многом…

Никто не разводил церемоний — когда у добротных кирпичных заборов заняли места группы, на улочке показался БТР и в крутом развороте грохнул передком по высоким железным воротам, справным, основательным, покрашенным в черный цвет. Ворота были качественные, но против брони не сдюжили, понятно, и БТР влетел на обширный двор, с диким скрежетом окончательно доламывая и срывая с петель обе створки. Следом двумя цепочками ворвались спецназовцы.

И моментально началась пальба: все трое, о которых говорил пленный, оказались дома и открыли стрельбу из окон. Поскольку было четко известно, что народец в оперативном отношении неинтересный, совершенно рядовой, нагрянувшие незваные гости с самого начала взяли курс на жесткую линию. Отсекли огнем всякую возможность укрыться в подвале или подняться на крышу, зажали троицу в доме, начали планомерно прессовать. Минут через двадцать все было кончено: троих бывших боевиков, уже совершенно безопасных, снесли во двор из разных комнат и положили в рядочек, против чего они уже не возражали по чисто техническим причинам. И кто-то мимоходом прокомментировал привычной прибауткой:

— Басмач всегда прав. Пока жив…

Дальше происходила чистейшей воды рутина. Ребята из МЧС тушили мелкие возгорания по всему дому, а спецназ тем временем кропотливо собирал все, что укладывалось в понятие «вещественные доказательства» — таковые оказались насквозь скучными, банальный скарб рядовых.

Со вторым адресом все обстояло гораздо интереснее. За все время наблюдения посторонних так и не засекли, они ни разу не вошли и не вышли. Во дворе и на улице показывались лишь законные обитатели дома: хозяин, его жена и беременная хозяйская племянница, то ли гостившая тут, то ли перебравшаяся на жительство по каким-то своим обстоятельствам. Ну и соседи изредка заглядывали.

Меж тем пленный упирался, заявляя, что говорит правду, что в доме то ли постоянно скрывается, то ли периодически отсиживается либо сам Абу-Нидаль, либо его правая рука Камаль — адъютант, заместитель, доверенное лицо, связной.

На исходе вторых суток подтверждение этому подкинули ребята из радиоконтрразведки. В эфир ненадолго вышел супостат с позывным «Бейбарс», разговор оказался недолгим, свелся к приветам и взаимному выяснению, все ли спокойно у собеседника. Однако давно уже было известно, что этим позывным последний месяц пользуется Камаль — и, что еще интереснее, рация работала как раз из этого самого адреса. Невозможно было с точностью до метра указать ее местонахождение, но именно за этот дом эфирщики ручались.

А потому вскоре последовала соответствующая команда.

Район оцепили по всем правилам: кольцо блокады дома, внешнее кольцо на случай, если объявится подмога. На этот раз никто из соседей не порывался срочно покинуть место действия — просто-напросто засели в домах тихо как мышки. Очень похоже, соседи ничего не знали о потаенных обитателях адреса — а это наверняка означало, что вышли на настоящую хазу, глубоко законспирированную, куда украдкой приходят крупняки, а не шляются взад-вперед рядовые… Бывали прецеденты.

В конце концов поступила команда заходить. На сей раз обошлось без браво выносящей ворота брони и даже без лихих прыжков через забор, все выглядело буднично, скучно. Уланов самым прозаическим образом поднял задвижку калитки, оказавшейся незапертой изнутри, распахнул ее и вошел во двор — естественно, готовый при необходимости пустить в дело автомат. Следом за ним, гораздо быстрее, ворвалась тройка, потом полковник Рахманин, а за ним еще одна тройка.

Шестеро рассыпались направо-налево, приготовившись действовать, если из дома начнет огрызаться какая-нибудь сволочь. Уланов по врожденному недоверию аккуратно держал на прицеле хозяина, а тот еще некоторое время так и сидел на табуреточке, ковыряя шилом какие-то широкие ремни наподобие конской упряжи. Он и не подумал дергаться, вскакивать с места, как истеричная девица, — сидел себе, меланхолично поглядывал на нежданных гостей. В конце концов отложил ремни, воткнул шило в лежавшую рядом колоду, поднялся, отряхнул ладони и неторопливо направился к полковнику. Этакий экземпляр лет за сорок, кряжистый, по-крестьянски основательный и несуетливый. Полностью соответствует имевшемуся на него материалу (без капли компромата). Обитает в этих местах восемь лет, в боевых действиях участия не принимал, близкие родственники в бандформированиях не состояли (ну а дальних здесь у каждого тьма-тьмущая, кого ни копни, обнаружится седьмая вода на киселе, нашему слесарю двоюродный забор, который как раз принимал и участвовал, но такова уж местная специфика…). В связях с боевиками до сих пор замечен не был, продовольствием не снабжал, поручений не выполнял. Одним словом, либо ангел в тюбетейке, либо наоборот, давний и хорошо законспирированный хозяин серьезной явки, которого по пустякам не дергают и мелкую шелупонь на постой не назначают.

Любой фактик может иметь здесь двойное толкование. Вот, скажем, наружка установила, что собаки во дворе не имеется. Это может свидетельствовать о том, что хозяин собак попросту не любит или не опасается за свое немудрящее добро. А также и о том, что это все-таки явка: хороший сторожевой пес непременно начнет брехать ночью на посторонних, а тем это совершенно ни к чему.

Остановившись шагах в трех от полковника, в котором он неким крестьянским инстинктом угадал старшего, хозяин еще раз, уже без особой необходимости отряхнул ладони и спокойно, без вызова, без задиристости осведомился:

— Это все к чему, начальник? — и кивнул на рассредоточившихся у ворот автоматчиков.

— ФСБ, — сказал полковник. — Обыск придется делать, уж извините. Служба.

Сумрачно глядя на него, хозяин спросил:

— А какая-нибудь законная бумага имеется?

— Ну как же без этого… — кивнул Рахманин и соответствующую бумагу подал в развернутом виде. Спросил предусмотрительно: — Вам ваши права разъяснить, гражданин Хунзатов? В присутствии адвоката нуждаетесь?

Хозяин сосредоточенно (такое впечатление, что дважды) прочитал бумагу, вернул ее полковнику, пожал могучими плечами:

— Э, дорогой, адвокаты — для князей, а мы люди простые… Что искать хотите? У меня ничего плохого нет, хозяйство как хозяйство, на ружье разрешение есть, не просроченное…

— Да кто ж его знает, что искать, — приподнял бровь полковник. — Что найдем. Кто дома, кроме вас?

— Жена с племянницей.

— А посторонних нет?

— Нет у меня никаких посторонних.

— Ну, так мы приступим? — из вежливости спросил полковник.

— Приступай, дорогой, — хозяин вновь пожал плечами. — У тебя бумага с печатью и власть на поясе, — он бросил беглый взгляд на полковничью набедренную кобуру, откуда выглядывала черная рукоятка «глока». — Что я тебе скажу? Ищите, если делать нечего, ваше право…

Он безмятежно повернулся, возвратился к табуретке, утвердился на ней, выдернул шило и вновь взялся за упряжь с таким видом, словно остался во дворе один-одинешенек.

Полковник задумчиво смотрел на него — без всякой злобы и даже, пожалуй, без раздражения. Хозяина пока что совершенно не в чем было упрекнуть, он держался правильно: не лез на рожон, не конфликтовал, но и начисто был лишен той услужливой суетливости, что заставляет заподозрить неладное. Разумеется, незваные пришельцы ему не нравились — ну а кому бы понравилось, ввались во двор орава с автоматами и объяви, что намерена перевернуть здесь все вверх дном? В конце концов, презумпцию невиновности никто еще не отменял, «Бейбарс», теоретически рассуждая, мог выходить в эфир и из соседнего дома, а этого самого гражданина Хунзатова взятый в плен боевик мог по каким-то своим причинам оклеветать самым пошлым образом… Ну, скажем, желая скрыть настоящую явку, расположенную совсем не здесь. В общем, расслабляться не следует, но фактов пока что никаких, а значит, заранее подозревать хозяина не стоит.

Во двор уже совершенно непринужденно просочилось еще человек пятнадцать, и привычная процедура началась. В доме и в самом деле не обнаружилось никого, кроме хозяйской супружницы и означенной беременной племянницы.

Обе, как и следовало ожидать, таращились скорее неприязненно — ну что ж, глупо было бы думать, что встретят хлебом-солью и рюмочку нальют.

Обе фемины в ходе беглого опроса тоже категорически отрицали как присутствие в доме посторонних, так и наличие чего-то незаконного. В ходе первого, беглого осмотра уличить их во лжи случая не представилось: и в доме ничего интересного, и в надворных постройках, и в подвале, и на чердаке.

Полковник распорядился идти по второму кругу — уже гораздо тщательнее. Теперь, когда стало ясно, что нигде нет укрывшегося вражины, а то и нескольких готовых в любой момент пальнуть в спину, все внимание следовало уделить возможным тайникам. Эти скучные поиски заняли еще часа-полтора. Без всяких интересных результатов.

Полковник, прохаживавшийся по двору, не без здорового цинизма подумал, что надежнейший способ справиться с ребусом все же имеется: достаточно качественно запалить дом с четырех концов и посмотреть, что из этого получится, не начнет ли с воплями рваться наружу или просто стрелять долбаный супостат, все это время скрывавшийся в хитро устроенном тайнике. В самом деле, стопроцентная гарантия, что будет либо так, либо этак.

Увы, увы… На войне такое сошло бы с рук — но войны давненько уже нет, к тому же они даже не в Чечне, а в Дагестане, где в полном объеме действуют все законы мирового времени, и за подобные забавы влепят так, что мало не покажется.

Он поднял голову, с сожалением отгоняя заманчивые мысли, совершенно неуместные на данном историческом отрезке. К нему, ухмыляясь, приближался Уланов — автомат давно за спиной, в одной руке синие с белым кроссовки, в другой какая-то скомканная одежда. Улыбочка у Менестреля была многозначительная, охотничьего азарта исполненная.

Встав перед полковником, он встряхнул одежонку, расправил ничем не примечательный спортивный костюм, серый с красными полосками, малость ношеный, почти чистый.

— Ну?

— Примерим? — по-прежнему ухмыляясь, предложил Уланов, кивнув на погруженного в бытовые хлопоты хозяина.

Полковник медленно въезжал. А потом и сам ухмыльнулся:

— А давай попробуем!

Они неторопливо подошли к хозяину — тот, тыкая шилом в жесткую кожу, вопросительно воззрился на них снизу вверх. Не вдаваясь в объяснения, Уланов молча присел на корточки и аккуратненько примостил правый кроссовок рядом с затрапезным туфлем хозяина. Весело глянув на полковника, спросил:

— Ну как?

Полковник кивнул, ощущая разгоравшийся азарт — сразу видно было, что спортивная обувка номера на три меньше и натянуть ее на свою ножищу хозяину будет столь же затруднительно, как дебелым сестрам Золушки примерить ее хрустальную туфельку. Гибко распрямившись, Уланов, опять-таки без единого слова, приложил рукав спортивной куртки к голой мускулистой лапище хозяина, сидевшего в одной майке.

— Тоже интересно, — сказал Рахманин.

Сразу видно было, что костюм носил кто-то, по комплекции могучему хозяину значительно уступавший.

— Одежонка чья? — спросил полковник, нехорошо щурясь. — А обувь? На тебя не налезут, сразу видно.

Посмотрев на свет на ремень и оценив размер проковырянной в нем дырки, хозяин преспокойно пожал плечами:

— Муж племянницы оставил, в нем ходил, когда приезжал, а забирать не стал, он еще вернуться собирается…

Ну что ж, это было непробиваемо. Чтобы уличить во лжи, придется искать этого самого мужа, тащить сюда, примерять на него…

Над головой послышался заливистый свист в два пальца — это в окно второго этажа высунулся Карабанов, замахал полковнику с крайне озабоченным видом.

— Побудь с этим, — тихонько сказал Рахманин Уланову и кинулся в дом, взлетел на второй этаж по темной старенькой лестнице, исполненный самых радужных надежд.

С порога окинул взглядом небольшую комнату, где старательно шуровали двое его парней и карабановский опер: нет, не похоже, что на интересный тайник наткнулись…

— Интересные дела, — тихонько сказал Карабанов, отведя его в сторонку. — Эфирщики сейчас докладывали. Буквально минуту назад был перехват. «Бейбарс» радостно сообщает «Акбару», что ему по-прежнему везет: собаки над ним так и шныряют, но до сих пор не нашли…

— Это дословно? — спросил полковник.

— Вот именно, что дословно. Собаки над ним так и шныряют, но до сих пор не нашли.

— Так-так-так, — медленно, не без азарта произнес полковник. — Ну, кого они изволят собаками именовать, мы с тобой давненько знаем — нас, болезных… «Акбар» у нас кто? Что-то я не припомню такого…

— Я тоже. Свежий какой-то позывной. Не было раньше никакого Акбара, разве что у Вахи-Попрыгунчика, но того Акбара полгода как щелкнули… — И Карабанов прямо-таки шепотом протянул: — Федорыч, он где-то здесь, бля буду, где-то тут… Мы только в этом доме работаем… и получается, где-то над ним все время шлындаем, а?

— Зело похоже, — сказал Рахманин, машинально поглаживая кобуру. — Паки-паки…

Заскрипела лестница, в комнату вошел меланхоличный Доронин с потушенным электрическим фонарем в руке и совершенно будничным жестом указал им себе за спину:

— Там штучка интересная…

Фонарь, что интересно, был у него в левой руке, а в правой Доронин опять-таки буднично держал «Вектор». Показав глазами на пистолет, прокомментировал:

— Мало ли что… Интересное там кино.

— Пошли, — распорядился полковник, первым устремляясь к двери. Опомнился, пропустил Доронина вперед: — Показывай, что там…

Доронин неспешно спустился по скрипящей лестнице. Здесь было почти темно — особенно когда закрывали дверь наверху, — лампочки не имелось, подразумевалось, должно быть, что свои лестницы знают на ощупь, а чужим здесь шляться нечего.

Встав возле забитого досками пространства под лестницей, Доронин без лишних слов посветил туда. Полковник с Карабановым пригляделись. Вроде ничего тут не было подозрительного, ровным счетом ничего, доски и гвозди, эка невидаль… ага!!!

Доски были старые, потемневшие, самую чуточку затрухлявевшие — а вот шляпки гвоздей все до одной новехонькие, прямо-таки сверкающие в луче мощного фонаря. И точно, интересно. «Собаки надо мной так и шныряют…»

Присев на корточки, полковник потрогал доски, но слабого места не нащупал, гвозди заколочены на совесть, ни одна доска не шатается… вот только забиты гвозди неаккуратно — одни по самую шляпку вбиты, другие торчат, иные даже на сантиметр… как будто их в спешке приколачивали, второпях, без присущей этому хозяйству крестьянской обстоятельности…

Держа руку на кобуре, полковник приложил палец к губам, не вставая с корточек, старательно прислушался. Нет, из заколоченного досками подлестничного пространства не доносилось ни звука. Если кто-то там в настоящую минуту имеет честь пребывать, он прекрасно слышал, как они спускались по скрипучим ступенькам и знает, что не ушли, тут торчат…

Жестом полковник велел остальным следовать за ним, а сам вышел на улицу, достал рацию из нагрудного кармана и негромко распорядился:

— Ушастого сюда, в темпе!

Показалось, или хозяин украдкой кинул на них оч-чень пристальный взгляд? Нет, вроде бы ковыряется в своем хомуте, или как там это называется… но что-то напрягся, а? Шилом мимо лежащего на колене ремня сунул, в ногу себе попал, выругался сквозь зубы, зашипел тихонько…

Да уж, не Штирлиц, выдержка хромает. И все же ни в чем пока нельзя быть уверенным. Полковник громко спросил:

— Хозяин, стамеска есть?

Тот поднял глаза не сразу. Как написал бы лет сто пятьдесят назад сочинитель романов, «на его лице явственно отразились несомненные признаки внутреннего борения». В конце концов он пожал плечами с физиономией очень даже глуповатой, совершенно не гармонировавшей с его прежним поведением:

— Стымэс, э? Чиво хочишь? Не понимаю…

— Стамеска мне нужна, — терпеливо сказал полковник. — Есть у тебя стамеска в хозяйстве? В толковом хозяйстве как же без нее…

— Чиво такое — стымэс? — гнул свое хозяин.

Ох, как мгновенно и совершенно немотивированно поплохел у него русский язык, на коем он только что изъяснялся вполне чисто! Это доказывало, что следочек Доронин взял верный…

Скрипнула калитка, показался Вася Маляренко, а впереди него, азартно мотая ушами, летел на поводке «товарищ Джек» по прозвищу Ушастый (любому спецназовцу, пусть даже четвероногому, полагалось, кроме честного имени, иметь еще и прозвище). Маленький бело-рыжий, невероятно обаятельный спаниель, конечно, толкового задержания провести не мог. И мины не искал. Зато в питомнике он числился спецом номер один как раз по отысканию качественно спрятавшихся двуногих экземпляров.

Хозяин вновь выпал из в облика бесстрастного восточного человека, глаза у него на миг прямо-таки полыхнули враждебностью, злобой, тоскливой безнадегой.

Уже ни в чем не сомневаясь, полковник жестом подозвал Лямина и распорядился:

— Присматривай за джигитом… — потом наклонился к хозяину и тихо, доверительно, задушевно даже, поинтересовался: — Ты мне ничего рассказать не хочешь, трудяга ты наш хозяйственный? Типа чистосердечного признания, пока собачка не начала в прятки играть? Глядишь, какое снисхождение выйдет… Споешь?

Хозяин притворялся, будто не видит и не слышит, будто нет во дворе ни единого вооруженного визитера. Сидел, понурясь, уже совершенно бессмысленно ковырял шилом упряжной ремень, являя собою олицетворение восточного фатализма. Судя по тому, что затаилось в его глазах, полковник окончательно уверился, что имеет дело не со случайной жертвой обстоятельств, которую принудили держать у себя опасных гостей. Нет уж. Тут попахивает идейным и вполне сознательным профессиональным хозяином хазы… а значит, на допросе сможет порассказать немало интересного.

Для очистки совести полковник еще раз переспросил:

— Ничего рассказать не хочешь? Приплыл ведь… — и, не дождавшись ответа, махнул рукой: — Ну и хрен с тобой… Пошли!

Пошаривший под навесом Доронин продемонстрировал метровый лом, и полковник одобрительно кивнул. Уланов присел, сунул Ушастому под нос штаны от спортивного костюма. Спаниель, беспрестанно виляя куцым обрубком хвоста, привычно принюхался, шумно сопя, потом рванул так резко, что на миг стал на задние лапы, натягивая поводок. Вася сворку моментально ослабил, и Джек по прямой ломанулся в дом.

Покрутившись на месте и кинувшись было в дверь первого этажа, Ушастый затормозил задними лапами, пару секунд повертелся, тыкаясь носом в затоптанный пол — и уверенно бросился к лестнице. Внюхался в едва заметные щели меж досками, положил лапу на нижнюю ступеньку и обернулся к двуногим сослуживцам, яростно крутя хвостиком, вывалив язык и широко ухмыляясь по-собачьи. Не было нужды устраивать контрольных проходок, все и так ясно.

Далее полковник распоряжался исключительно выразительными жестами. Взмах руки — и Вася Маляренко, обеими руками подхватив Ушастого под пузо, бегом вынес его во двор. Энергичное движение кистью, и четверо — больше не помещалось возле лестницы, мешали бы друг другу нормально целиться — рассредоточились. Трое держали под прицелом двух автоматов и пистолета прибитые новехонькими гвоздями потемневшие доски, а Доронин с самым будничным видом прицелился острым концом лома, всадил его меж двух досок, навалился сверху вниз. Доска выгнулась, заскрипела, один ее конец с треском выскочил…

Автоматная очередь изнутри в темном замкнутом пространстве прозвучала оглушительно — и опер, скрючившись и левой рукой прижимая правую к животу, непроизвольно вскрикнул от боли, но Доронин одним махом оттащил его за шиворот, затолкнул в комнату. Сам уже отпрыгивал, перекидывая автомат из-за спины — и три очереди хлестанули в ответ по темным доскам, от всей души, в упор, на опустошение магазина.

Летели щепки, воняло тухлой пороховой гарью, изнутри еще раз стрекотнул автомат, совсем коротко — и затих. Но они еще какое-то время решетили подлестничное пространство, невеликое, всего-то метр на два, стараясь пройтись по всем уголкам тайника. В довершение полковник, запрыгнув на ступеньку и сменив проворно магазин, прошелся длинной очередью по тайнику сверху, безбожно дырявя ступеньки.

И настала тишина. В горле першило от пороховой гари, но приходилось этим пренебречь, и Доронин, подхватив лом, уже без всякой опаски принялся выламывать доску за доской. Уцелеть внутри после подобной обработки мог разве что колдун, каковых до сих пор в бандформированиях как-то не попадалось.

Слышно стало, как на первом этаже тихонечко, с подвываниями причитают женщины, а на улице заливается ожесточенным лаем Ушастый. Доски отлетели, Доронин посветил туда фонарем, удовлетворенно хмыкнул, скрючился в три погибели и принялся головой вперед вытаскивать из-под лестницы постояльца. За ним волочился автомат — ремень запутался вокруг запястья.

Воспользовавшись краткой передышкой, полковник заглянул в комнату, где обнаружил в общем не внушавшее тревоги зрелище: опер сидел на табурете, скорчившись и шипя сквозь зубы от боли, а Уланов ловко бинтовал ему руку.

Судя по лицам обоих, особых трагедий ждать не следовало.

— Что там? — спросил полковник.

— Да так, — сказал Уланов, вывязывая узел. — Средний палец орлу пулей отсекло начисто — и только. Не переживай, Витек, будешь в столице девкам хвастать, как тебе пальчик злобный душман откусил…

— …птыть! — сдавленно прокряхтел раненый.

— Вот я и говорю, — ухмыльнулся Уланов. — Почетное ранение.

Все здесь было в порядке.

«Если разобраться, — мельком подумал полковник, прикрывая за собой дверь, — это как раз и есть форменное невезение. Когда все целы-невредимы, а одному одной-единственной пулей отрывает палец. Именно что невезение…»

Обитатель тайника смирнехонько лежал на полу лицом вверх — правда, «лицом» эту часть тела теперь можно было именовать с большой натяжкой, чьи-то пули припечатали так, что провести опознание по фейсу, пожалуй, не представляется возможным.

— Посмотрите лапу, — сказал полковник, присаживаясь на корточки.

Его поняли прекрасно: многие из тех, кто числился в розыске, обладали приметами, не позволявшими их перепутать или не опознать. Кончиком ножа Доронин моментально распорол левый рукав полосатой рубашки, без малейшей брезгливости стряхнул лоскуты. Чуть пониже плеча обнаружилась мастерская наколка: купол какой-то мечети, обрамленный затейливым восточным узором, арабская вязь…

— Камаль, — убежденно обронил Доронин.

— Камаль, — кивнул полковник. — Посмотрите-ка там, живенько…

Внутреннее пространство под лестницей осветили — ага, толстенная полевая сумка, туго набитая, пластиковый пакет, в котором шуршат бумаги. Покойный был, если можно так выразиться, скорее штабистом, чем диверсантом, а потому держал при себе немало интересных бумаг. Жаль, что не удалось сграбастать живым — поди возьми в таких условиях, — но камалевский архив сам по себе вещь интересная.

Рахманин вышел во двор, еще издали махнул рукой:

— Упакуйте болезного!

Лямин с превеликой охотой отцепил с пояса наручники и подтолкнул хозяина в спину:

— Руки назад!

Тот подчинился, но глазами сверкнул уже с неприкрытой враждебностью, процедил:

— Кишки б вам на забор…

— Ничего, — сказал полковник почти весело. — Ты у меня еще петь будешь как птичка соловей, длинно и старательно… Леха, вызывай штаб и докладывай все как есть.