"Путь меча" - читать интересную книгу автора (Чейни Дэвид)

Глава 2

В то время, как Исао, Шинобу и их дети дрожали в лесу, мимо них прогромыхала повозка, запряженная волом. Высоко поднятый кузов ее был сплетен из бамбука и украшен позолотой. Ее единственный пассажир апатично смотрел на лес из-за шторок, служивших задней стенкой экипажа. Пейзаж наводил на него скуку.

Тадамори-но-Йоши потрогал свой узел волос на затылке, откинулся назад и расслабился, обвеваясь надушенным веером. Он был почти дома после тряского путешествия из императорской столицы, Киото, – свыше двухсот миль по выбитой, каменистой дороге. Было бы гораздо приятней ехать верхом или нанять носильщиков, но это было бы ниже достоинства молодого вельможи, возвращающегося из столицы на нежеланную свадьбу его любимой двоюродной сестры. При мысли о свадьбе он недовольно нахмурился, но тут же постарался расправить морщинки на лбу. Не следует портить белизну косметики. Он передвинулся, чтобы не смять верхнее платье красного цвета с рисунком из неярких розовых цветов, а также легкое розовое нижнее платье. Он заботливо почистил плащ в тех местах, которые соприкасались со стенками повозки, вспоминая более приятные вещи – свой последний приезд в Окитсу три года тому назад и дни, проведенные с двоюродной сестрой Нами.

Прекрасное время! Шестнадцатилетний Йоши, только что приехавший после трех лет, проведенных в Киото, и четырнадцатилетняя Нами на пороге своего расцвета. Они были постоянно вместе, целое лето, им не мешали, в то время как старшие двоюродные братья Йоши и взрослые занимались своими делами. Лето прошло в ленивых разговорах. Вначале они оба смущались, держались церемонно, но по прошествии некоторого времени они раскрылись, как бутоны глицинии после весеннего дождя. Йоши рассказывал о происшествиях в Конфуцианской школе, а Нами – о прочитанном в модных романтических поэмах, затем они стали сочинять друг другу искусные стихи, в которых соединялась наивность с зарождающейся чувственностью. Начав с застенчивого хвастовства по поводу небольших побед в соревнованиях по определению духов и декламации, Йоши признался в своих сомнениях, неуверенности, а Нами бросила рассказы о поэзии и романах и стала говорить о том, что она пишет в своей «тетради под подушкой» – самом интимном дневнике, какой может быть у девушки. Как в признаниях Йоши, так и в исповедях Нами ничего существенного не было. Первые три года Йоши в Киото были отданы занятиям и старанию занять подобающее место среди окружавших его придворных. Он рассказывал Нами:

– Я просто вне себя, когда другие придворные смеются надо мной. Разве я виноват, что приехал ко двору так поздно? Будда! Мне было уже тринадцать лет, когда я впервые увидел Киото! А большая часть других мальчиков родились там. Я единственный приехал туда в возрасте старше десяти-одиннадцати лет. Если бы только…

– Йоши, дорогой, не расстраивайся так. Я нахожу, что ты совсем не наивен и очень много знаешь. У тебя произношение придворного. Никто не мог бы догадаться, что ты был там всего лишь три года. – Нами положила ручку на рукав Йоши успокаивающим жестом. Он затрепетал от ее прикосновения, но не дал умиротворить себя.

– Нет, – сказал он, – Для них я неотесанный деревенский парень. Я так стараюсь, но они не принимают меня. Недостаточно выигрывать в соревнованиях, недостаточно одеваться по моде. Я делаю все, чего от меня ожидают, но их ничто не удовлетворяет. Ах, почему дядя не мог иметь больше влияния при дворе? И мне пришлось быть самым старшим учеником Конфуцианской школы?

– Но, Йоши, тебе шестнадцать лет. Уж конечно, человек такого возраста и знающий жизнь, как ты, не должен чувствовать себя отвергнутым. Надо дать придворным больше времени. Ты и не заметишь, как станешь одним из них. – Опять прикосновение, опять внутренняя дрожь.

– Хотел бы я этого. Во всяком случае, я доволен, что мы можем разговаривать так свободно. Я никогда никому не поверял своих секретов, и мне легче от того, что я могу тебе об этом рассказать. – И действительно, со времени своего первого отъезда из Окитсу Йоши ни разу не чувствовал себя так легко. Он мог теперь вести себя естественно и сбросить личину скучающего светского человека, которую он обычно надевал на себя.

– Йоши, тебе нравится, как у меня лежат волосы? – Нами переменила тему разговора, переходя к своим собственным признаниям.

– Они прелестны. Не могу себе представить волосы красивее.

– Но ты не находишь, что у Юрико, дочери повара, волосы длиннее?

– Может быть, длиннее, но не такие блестящие… не такие красивые.

– О Йоши, меня раздирают ужаснейшие приступы зависти, когда я вижу ее волосы. Они длиннее, чем мои. Я ненавижу себя, за то что завидую, и ненавижу ее, за то что у нее волосы длиннее. Ты меня презираешь из-за того, что я завистливая?

– Ну как бы я мог такое подумать!

– О Йоши, ты меня дразнишь. Я призналась в отвратительном грехе – зависти! А ты смеешься надо мной. Нехорошо ты поступаешь. – Нами топнула ножкой и сердито посмотрела на Йоши.

– Прости меня. Нами. Я не хотел смеяться над тобой. Я понимаю, какую тайну ты мне доверила, и я восхищаюсь твоей честностью, тем, что ты сказала о ней. У тебя нет причин для зависти. Твои волосы гораздо красивее, чем у Юрико. – И он осторожно протянул руку, чтобы прикоснуться к се руке.

Признания Нами были бы неимоверно скучны для постороннего человека, но для Йоши они раскрыли ее внутренний мир и вызвали жгучее желание обнять се и признаться в любви.

У Нами не было подруг-однолеток, и она широко пользовалась своим влиянием на Йоши, направив на него все свои чары и изливая перед ним все свои горести. Короче говоря, она обошлась с ним бессовестно. Это было самое прекрасное лето для влюбленного Йоши, и он сказал себе, что будет вечно любить Нами.

Йоши лениво обмахивался веером и наслаждался воспоминанием о ее тонких юных руках и гладкой коже цвета слоновой кости. Она была прекрасна! Она была изящна! Как она будет удивлена, когда увидит, каким он стал светским человеком! Он использовал эти три года, чтобы приобрести изысканность, лоск. Наверное, на нее произведет впечатление его дорогая одежда – не из-за стоимости, а из-за его тонкого вкуса, его понимания цвета и рисунка. И как подействуют на нес его манеры, речь, его усовершенствованное умение слагать стихи… Несмотря на свою рассеянную жизнь в Киото, Йоши не забыл свое юношеское увлечение. Он считал несомненным, что когда-нибудь… Нет, он не объяснился, но он всегда считал, что Нами будет ждать его. Теперь, когда Нами увидит его, она полюбит его так же сильно, как он ее любит. Они обменяются стихами, расскажут друг другу свои секреты и, наконец, поклянутся в любви. Уголок его рта шевельнулся в улыбке, сразу исчезнувшей… Разумеется, это все невозможно. Опять он размечтался. Нами скоро выйдет замуж и будет окружена родными и друзьями.

Сокрушительная тяжесть реальности после безудержного полета фантазии была почти так же мучительна, как шок, который он испытал, прочитав сообщение о предстоящем браке Нами с могущественным соседом. Ревность и разочарование чуть не вызвали у него утрату самообладания, на развитие которого он потратил так много времени и усилий. В общей сложности шесть лет в Конфуцианской школе и при дворе правителей Тайра. Уж если бы даже ничему другому он не научился, он все же усвоил, как важно сохранять внешнее спокойствие. Получив извещение о свадьбе, он решил сделать хорошую мину и скрыть свои чувства. Сейчас он сонно обмахивался своим веером и заставил себя забыть о предстоящей церемонии.

Мысли Йоши обратились к неприятной встрече, предстоявшей ему в скором времени. Брат Нами Айтака несомненно будет присутствовать в замке. Как ему вести себя в отношении Айтаки? Он был грубым человеком, и Йоши никогда не мог понять, почему он нравился столь многим. Все, что его интересовало, – это только политика, крестьяне и еще всякие вещи, с которыми ни одному благонамеренному придворному не следовало связываться. Айтака жил в Киото недалеко от Йоши, но они избегали друг друга. В то время как Йоши всячески старался войти в жизнь двора, Айтака, с точки зрения Йоши, был во власти искаженных, противозаконных взглядов, под влиянием которых он не желал признавать важность хороших придворных манер. Йоши был уверен, что эта, огорчавшая его, позиция была результатом тяжелых переживаний в детстве. Когда Айтаке было одиннадцать лет, его похитили бандиты, затем продавшие его одному надсмотрщику в имении клана Тайра. В течение шести лет, в возрасте от одиннадцати до семнадцати лет, он был рабом на островной плантации. Семья потеряла надежду на его возвращение, но он каким-то чудом бежал и вернулся в Окитсу годом раньше последнего приезда Йоши. В то время как Йоши и Нами были поглощены «вечной любовью», Айтака доставлял массу неприятностей дяде Фумио.

Айтака глубоко возненавидел двор правящей династии Тайра и не доверял всем, кто признавал их. Он считал Йоши безответственным мотыльком, и Йоши это знал. «Пфф», – подумал Йоши. Пусть он – мотылек, но он – преданный сторонник Его Божественного Величества Императора Японии, а это – единственное, что имеет значение.

Йоши отбросил мысли об Айтаке. Там ждать будут и другие: его мать, госпожа Масака, и его дядя, князь Фумио, которых он любил и уважал. И его двоюродный брат Санемото, который был для него как старший брат. А также их сосед князь Чикара, жених. «Что он представляет собой?» – думал Йоши. Он немолод, слывет человеком, умеющим отстаивать свои убеждения и поддерживать порядок, – одним словом, самурай, достойный уважения. Но у Йоши все внутри закипало при мысли о том, что этот деревенский самурай дотронется до бесценной Нами.

– Йоши-сан, – окликнул возница. Его голос, нарушивший мысли Йоши, перекрывал дребезжание двух колес, окованных железом. – Мы будем в замке через час. – Голова его болталась взад и вперед из-за неровностей дороги, рот был открыт, улыбка обнаружила отсутствие нескольких зубов.

Йоши был слишком поглощен своими мыслями, чтобы задать себе вопрос, как мог возчик улыбаться после трехнедельной тяжелой езды. Йоши готов был раздраженно раскричаться из-за неудобств путешествия, из-за скуки. Но он сдержался. Самолюбие требовало ответить вежливостью на вежливость. Он посмотрел на возчика через переднее отверстие повозки.

– Да, спасибо за такое удобное и приятное путешествие, – сказал он, скривив рот. Даже при виде возчика, сидящего в набедренной повязке на голом деревянном сиденье, Йоши не пришло в голову, что по сравнению с этим его собственное путешествие было не таким уж утомительным: внутри повозки были мягкие сиденья, соломенные коврики, была крыша, защищавшая его от жаркого весеннего солнца и от дождя, а ведь все это увеличивало тяготы поездки.

Йоши стал готовиться к возвращению домой: добавил белой пудры и румян, причесал свои длинные волосы и проверил черный цвет зубов – чтобы нигде не просвечивала белизна. Совсем уже недалеко были земли имения дяди Фумио – шоен. Он нетерпеливо вертелся, пытаясь разглядеть какой-нибудь ландшафт имения в десять тысяч чо, где он вырос, но лес по сторонам дороги был слишком густым. Иногда ему казалось, что он угадывает за деревьями поле, засеянное рисом, но это оказывалось каждый раз игрой света. Надо попасть внутрь шоена, чтобы увидеть результаты многолетних трудов, превративших местность в имитацию китайских рисовых полей.

Повозка остановилась у ворот, страж занялся проверкой возчика и пассажира. Йоши еще раз посмотрел назад – туда, где на расстоянии мили, у подножия горы, виднелся над сосновым лесом храм Сейкен-джи. За храмом он видел светло-желтые берега и залив Суруга, окаймлявший город Окитсу. Несмотря на попытку притвориться равнодушным, Йоши почувствовал, что знакомые места вызывают волнение после трехлетнего отсутствия.

Наконец страж удостоверился, что все в порядке, и повозка перевалила через большое бревно, укрепленное на земле между стойками ворот. Замок Окитсу не уступал в основательности постройки другим японским замкам. Дядя Фумио не пожалел расходов на его строительство. Главное здание вздымалось тремя этажами на каменном основании и имело только один вход, который было нетрудно защитить. Круглые столбы, покрытые красным лаком, поддерживали крыши с изогнутыми карнизами, приподнятые по углам на китайский манер. Каждый этаж был несколько отодвинут вглубь по отношению к нижнему. Деревянные балки, покрытые резьбой и окрашенные, представляли собой ряд красных и золотых остроконечных столбов, придававших зданию видимую легкость, – но такое впечатление скрадывалось тем, что два верхних этажа были снабжены тяжелыми ставнями. Эти ставки создавали защитные позиции, за которыми могли укрыться двести лучников в случае нападения. Йоши знал, что в теплую погоду ставни будут заменены легкими бамбуковыми жалюзи или убраны совсем, чтобы помещения внутри гармонировали с садами вне здания.

Замок находился на плоской площадке близ вершины горы. За главным зданием размещались здания поменьше, соединенные крытыми переходами. Один переход вел к флигелю, которым управляла госпожа Масака, там жили повара, садовники, слуги и служанки. Кухни и кладовые были соединены короткими коридорами. Строения свободно располагались за огораживающими их стенами. Крепость была величественным сооружением, хорошо построенным и надежно защищаемым тысячами самураев, служивших князю Фумио.

Повозка остановилась у южного входа. Возчик спрыгнул со своего сидения, как горная обезьяна, и распряг запыленного вола. Он открыл передок повозки и развернул лесенку, чтобы Йоши мог сойти с достоинством.

Князь Фумио ждал на верхней площадке лестницы. Его длинные сильные ноги в хакама – похожих на юбку штанах – были широко расставлены, одна рука упиралась в бок, другая была поднята в знак приветствия. Высокий, мощного сложения, с суровым лицом, на котором жизненный опыт оставил следы в виде морщин, – он был привлекателен, но шутить с ним, безусловно, не следовало. Его поредевшие волосы были туго затянуты назад высоким узлом, поднимавшимся с затылка. Одет он был просто, в соответствии со своими вкусами и внешностью. Фумио был явно рад приветствовать племянника, возвращающегося от двора.

Кузен Айтака стоял рядом с ним. Почти такого же роста, как его дядя, Айтака был более грузным, в чертах его лица не было той отточенности, которая у дяди появилась с возрастом. Его круглое лицо с носом пуговкой и большим ртом выглядело готовым к улыбке, но в Окитсу уголки его рта были постоянно опущены, что выражало недовольство окружающим. Только широкая тяжелая челюсть говорила о сильном характере.

На мгновение на лицо Йоши набежала тень, но неприятность была компенсирована: позади Айтаки стояла его сестра Нами, а рядом с ней – мать Йоши. Раздражение от встречи с Айтакой исчезло, и Йоши радостно улыбнулся. Приятно было свидеться с матерью, ну а Нами была просто прелесть. Прежняя худенькая задумчивая девочка превратилась в очаровательную семнадцатилетнюю женщину. Она была небольшого роста, с маленькими ручками и ножками, с кожей, напоминающей фарфор, хрупкая, но крепкая. Ее маленький носик с ноздрями, тонкими, как ракушки, над накрашенным ртом, похожим на бутон розы, симметрично делил ее личико с высокими скулами. Ее длинные миндалевидные глаза неуверенно улыбались Йоши.

Улыбка Йоши застыла, на него нахлынуло чувство потери. С волнующей внезапностью радость от свидания с Нами превратилась в чувство болезненной пустоты: та, какой он ее увидел, оказалась несравненно прекраснее той, какую он помнил. У него ослабели колени и задрожали руки при виде ее совершенной красоты. Он понимал, что должен радоваться ее счастью – у нее будет богатый и могущественный супруг, – но мысль о том, что она будет женой другого, оказалась почти невыносимой. Ему понадобилось огромное усилие, чтобы скрыть волну ревности, накатившую на него, когда он осознал, что теряет ее навсегда. Ну что же, что будет, то и будет. В сумерках, сгущавшихся над замком, Йоши справился со своим страданием. Его белое лицо было спокойно и должным образом сдержанно: он махнул веером и поднялся по ступеням, чтобы поздороваться с семьей.