"Дамам на все наплевать" - читать интересную книгу автора (Чейни Питер)

Глава 5 ТАИНСТВЕННОЕ УБИЙСТВО ГРЭНВОРТА ЭЙМСА

Может быть, вы считаете меня чудаком, что я придаю такое большое значение обстоятельствам смерти Эймса? Но дело-то это не такое простое.

Конечно, мне не составляет никакого труда арестовать Генриетту по подозрению в убийстве. Я могу попросить Нью-йоркскую полицию возобновить следствие по делу о смерти Эймса, и письма Генриетты к Эймсу подтвердят мое обвинение. А что в этом толку, если она действительно ничего не знает о фальшивомонетчиках? Ну, допустим, это она убила Эймса. Вы, ребята, понимаете сами, я — федеральный агент, занимающийся расследованием дела о фальшивых облигациях. Я ведь приехал в Нью-Йорк, чтобы учить здешних парней, как им надо работать.

Кроме того, у меня в голове целый рой разных идей. В том числе есть и одна идейка относительно Лэнгтона Бэрдля, который, по-моему, считает меня простофилей.

В Нью-Йорке я остановился в своем обычном месте, принял душ, переоделся и, выпив небольшой бокальчик, сел в такси. Я отправился прямиком в контору Бэрдля.

Он ведет теперь дела Грэнворта Эймса.

Поднявшись на лифте, я вошел в его контору. В приемной очаровательная дамочка яростно настукивала на пишущей машинке. На ней туфельки с каблучками не менее четырех дюймов, и до того у нее был напыщенный вид, что по сравнению с ней Мария-Антуанетта выглядела бы обыкновенной прачкой.

В ушах у нее торчали огромные нефритовые серьги, а выражение лица было таким, как будто кто-то все время держал у нее под носом горящую пробку. И когда она встала из-за стола мне навстречу, она так виляла боками, что непременно . выиграла бы на любом конкурсе красоты, если, конечно, в это время поблизости не оказалось бы жен членов жюри.

Судя по ее физиономии, она часто посещала косметические кабинеты, а губы были накрашены помадой, по крайней мере на четыре полутона ярче, чем полагалось.

Чертовски забавная вещь, но я заметил, что только одна из шестидесяти четырех женщин употребляет правильный цвет губной помады. И как только я встречаю эту редкую женщину, обязательно что-нибудь случается: или она выходит замуж, или меня усылают на работу на другой конец света.

Я сказал секретарше, что хочу видеть Бэрдля, на что она ответила, что, хотя он здесь, принять меня не может, так как у него совещание. Тогда я ответил ей, что если я унижусь до такой степени, что мне придется ожидать приема у мистера Бэрдля, то я немедленно сделаю себе харакири консервным ножом. С этими словами я прошел приемную и открыл тяжелую резную дубовую дверь. Бэрдль сидел за столом и наливал себе из фляги виски.

Он взглянул на меня и широко улыбнулся.

— Рад вас видеть, мистер Кошен, — сказал он. — Входите, входите. Я не занят.

Я бросил свою шляпу на бронзовую статуэтку боксера, стоявшую у него на столе, и сел в удобное кресло как раз напротив него. Он угостил меня сигаретой из серебряной коробочки.

— Слушай, Бэрдль, — начал я. — Мне надо поговорить с тобой, и ты послушай меня внимательно и не вздумай увиливать, а то я на тебя сильно рассержусь.

Услышав такое вступление, Бэрдль страшно удивился. Этот Бэрдль — парень примерно 5 футов 4 дюйма роста, блондин с худым лицом, как у ласки, явно страдающий несварением желудка. Глаза у него красные, подбородок заостренный. Это один из тех парней, которые могут оказаться и хорошими, и плохими, и вообще ни тем, ни другим, просто ничем. С первого взгляда трудно определить, что это за человек.

— Слушайте, — сказал он, — у вас нет никаких оснований разговаривать со мной таким тоном, мистер Кошен. Я всегда рассказывал вам обо всем, что вы хотели узнать. Не так ли?

— Конечно, рассказывал. Но мне этого мало. Я хочу, чтобы ты рассказал мне побольше. Вот и все. А пока что сиди спокойно и слушай, что я тебе скажу.

Две недели тому назад мне поручили расследование дела о фальшивых облигациях. Я приходил к тебе, чтобы выяснить некоторые вещи. Ты мне тогда сказал, что ты и все слуги Эймса дали на следствии показания в отношении Генриетты Эймс. Вы, в частности, заявили, что в ночь самоубийства Грэнворта Эймса Генриетты Эймс в Нью-Йорке не было.

О'кей! На следующее утро я беседовал с ночным сторожем на пристани Коттон Уорф, с тем парнем, который видел, как перевернулась машина. Я допросил его как полагается, и в конце концов он мне признался, что на другой день после того, как Эймс угодил с машиной в реку, ты приходил к нему в сторожку. Он тебе сказал тогда, что видел, как из машины выскочила какая-то женщина. И он признался мне, что ты дал ему тысячу долларов, чтобы он помалкивал относительно этой детали.

О'кей! Через три дня после этого я получаю анонимное письмо, в котором мне советуют поехать в Палм Спрингс и поискать там три письма, написанные Генриеттой. Я так и сделал и нашел эти письма.

И теперь меня интересует, кто же послал мне эту анонимку. Между прочим, я пришел к заключению, что этот парень не кто иной, как ты. Это ты мне ее послал, Бэрдль, и ты сейчас расскажешь мне, зачем ты это сделал, потому что, как я понимаю, ты довольно-таки нечистоплотный тип. Сначала ты подкупил сторожа, чтобы он ничего не рассказывал о женщине. Во время следствия ты и все слуги заявили, что Генриетты Эймс в тот вечер и ночь в Нью-Йорке не было. Наконец, ты посылаешь эту анонимку, чтобы услать меня в Палм Спрингс, где я могу найти письма Генриетты, зная, что эти письма могут оказаться веревкой, на которой в конце концов ее повесят. Вот ты мне сейчас все это и объяснишь. Я внимательно слушаю тебя и хочу знать все подробности. Ты написал эту анонимку?

— Да, — ответил он серьезно. — Я написал. И скажу вам почему. Тогда, может быть, вы поймете, почему именно так я поступил.

Я хочу, чтобы вы правильно поняли всю ситуацию, — продолжал он. — Я знал, что миссис Эймс должна была в тот вечер приехать в Нью-Йорк, поскольку я видел ее письма. Я знал, что она приезжала сюда, но на следствии я ничего об этом не сказал и предупредил слуг, чтобы они также молчали об этом. И вот почему.

Грэнворт Эймс — подлая собака, никто из нас не любил его, но ее мы все уважали. Мы знали, что у него было много женщин и что он грубо обращался с миссис Эймс. Но когда он вдруг заработал круглую сумму и сказал, что собирается 200 000 долларов в государственных бумагах передать жене, я подумал, что он решил исправиться и начать новую жизнь. Я поверил ему, потому что он говорил это довольно искренне. А тут он еще увеличил и сумму страховки. Я решил, что он действительно хочет стать нормальным семьянином.

Когда вечером в день своей смерти он ушел из конторы, я знал, что у него должно быть свидание с миссис Эймс и что у них будет разговор о какой-то женщине, из-за которой миссис Эймс была страшно обозлена на него. А на следующее утро раздался звонок из полиции и мне сообщили, что труп Грэнворта Эймса в машине выловили из реки, и просили меня приехать для опознания. Я поехал туда и подтвердил, что это действительно Грэнворт Эймс.

Я знал также, что миссис Эймс уже вернулась в Коннектикут, так как Грэнворт говорил мне, что она сразу же после свидания с ним поедет туда.

И я представлял себе все это дело так. Они встретились, и она высказала ему все, что думает о нем. Она сказала ему, что он паршивый пес и что она уйдет от него и будет жить в Коннектикуте. Но я хорошо знал Грэнворта. Он легко приходил в возбуждение. Вероятно, он сильно расстроился из-за того, что ему сказала Генриетта, и с горя выпил как следует. И я подумал тогда, что в результате этой ссоры он покончил жизнь самоубийством. Хорошо его зная, я решил, что он пил в компании какой-нибудь своей знакомой и именно эту женщину и видел сторож.

Но я подумал, что, если я скажу, что он в тот вечер виделся с миссис Эймс, полиция подумает, что это была Генриетта Эймс. Мне стало ясно, что они ее вызовут, начнут допрашивать и, может быть, будут плохо обращаться с ней. Поэтому я поехал на квартиру к Эймсам, поговорил со слугами, и мы решили никому не говорить, что она в тот вечер была в городе. Тысячу долларов для ночного сторожа я взял из ящика письменного стола Грэнворта. Тогда я думал, что Эймс покончил жизнь самоубийством, и было совершенно незачем впутывать в это дело Генриетту Эймс. Он и так причинил ей довольно много неприятностей.

Все прошло прекрасно. Следствие закончилось. Все в порядке. Но вдруг через несколько месяцев приезжаете вы и заявляете, что миссис Эймс пыталась обменять в банке фальшивые облигации. Вы задали мне кучу вопросов, не дав возможности все как следует обдумать, и поэтому я рассказал вам то же, что и на допросе у следователя. После вашего ухода я тщательно все продумал. Я отлично знал, что Грэнворт Эймс передал миссис Эймс самые настоящие облигации. И я подумал, что, если она пыталась подсунуть в банке фальшивые облигации, значит, она получила их где-то в другом месте и знала, что облигации фальшивые.

И еще одна вещь. Я заглянул в ящик стола Грэнворта, где он хранил эти письма. Писем там не оказалось, и я вспомнил, что, когда она приезжала на следствие из

Коннектикута, я как-то застал ее около его письменного стола. И тогда мне в голову пришла мысль: может быть, это Генриетта Эймс убила Грэнворта. Может быть, это ее видел ночной сторож на пристани Коттон Уорф, и именно поэтому она и забрала эти письма.

Я могу, конечно, с симпатией относиться к этой женщине, но я не собираюсь покрывать убийцу. Особенно когда на сцене появились вы, а мне отлично известна ваша репутация, мистер Кошен. Я подумал: а что случится со мной, когда вы узнаете правду? И я был прав. Первое, что вы сделали, — это пошли к ночному сторожу и выведали у него, как все это произошло на самом деле.

Тогда я сел за машинку и напечатал для вас письмо без подписи, потому что тогда я подумал так: если вы поедете в Палм Спрингс и найдете эти письма, вы сможете сделать с ними все, что хотите. Если вы решите, что это Генриетта убила Грэнворта, вы можете поступить как вам угодно: арестовать ее или оставить в покое. И я подумал, что вас не должно волновать, кто именно написал эту анонимку. Я считал, что вы не придадите этому никакого значения. А если бы я подписался своим именем, то снова бы ввязался в это дело. Вот как все было. И мне очень жаль, что я причинил вам излишние хлопоты тем, что оказался таким дураком и не сказал вам всю правду сразу.

Я встал и протянул ему руку.

— Отлично, Бэрдль, — сказал я ему. — Ты очень умно поступил, рассказав мне все начистоту. Я все больше прихожу к убеждению, что Грэнворта Эймса убила Генриетта. И если это подтвердится, я с удовольствием выведу ее на чистую воду.

Мы пожали друг другу руки.

Чопорной секретарше на высоких каблуках я сказал «пока, детка» и спустился вниз. Внизу я быстро прошел в контору управляющего домом, показал ему свою бляху и кинулся к телефону.

Я назвал себя дежурному на телефонной станции и сказал, что я только что вышел из кабинета Бэрдля и у меня создалось впечатление, что он собирается заказать междугородный разговор с Палм Спрингсом. Я попросил их прослушать весь разговор и точно все записать, а также постараться узнать, что будут говорить на другом конце провода. Я сказал, что за стенограммой я пришлю кого-нибудь потом, а пока они для собственного спокойствия пусть наведут обо мне справки.

Дежурный ответил «о'кей».

Я вернулся в отель и позволил себе выкурить роскошную сигару. И прежде всего я должен вам сказать, что я и на сей раз не поверил Бэрдлю. И вот почему.

Предположим, он действительно видел, как Генриетта забирала из письменного' стола свои письма, потому что эти письма могли служить доказательством того, что она виделась с Грэнвортом в день его смерти. Но разве не логичнее было бы подумать, что она забрала их для того, чтобы уничтожить, а не увезти с собой? Откуда Бэрдлю известно, что они в Палм Спрингсе? Ему могло быть это известно только в том случае, если кто-то из Палм Спрингса сообщил ему, что письма все еще целы и находятся у нее на ранчо.

Поэтому я и подумал, что, как только я выйду из его кабинета, он немедленно позвонит в Палм Спрингс и сообщит, что я был у него и что все в порядке: я клюнул на его удочку, поверил всему, что он говорил, все о'кей, а дальше события будут развертываться согласно плану Бэрдля.

И эти рассуждения натолкнули меня еще на одну мысль: насчет моей фотографии, вырезанной из «Чикаго Таймс» и посланной кому-то на гасиенду Алтмира. Как вы думаете, не мог это проделать Бэрдль? И цель посылки этой фотографии совершенно ясна. После того как он послал мне анонимку, он знал, что я обязательно поеду в Палм Спрингс, и захотел предупредить там своих дружков. Поэтому он вырезал из старой газеты мою фотографию и написал «Вот этот парень» и послал ее в гасиенду…

И сейчас этот тип Бэрдль не подозревает, что он споткнулся, творя свои махинации, и здорово споткнулся! Парень он, конечно, неглупый, вы и сами понимаете. Он знал, что я догадываюсь о том, что анонимку послал он, и поэтому уже заранее приготовил для меня отличную историю. Но чего он не знает, так это то, что мне известно о моей фотографии, и вот именно на этой фотографии он и споткнулся.

Вы согласны со мной, что дело становится все более, и более занятным?

Так я сидел до шести часов, когда мне в голову пришла еще одна мысль: позвоню-ка я в нашу контору в Нью-Йорке. Может быть, они еще не отослали в Палм Спрингс фотографии слуг Эймса: его дворецкого, шофера и горничной.

Мне повезло: они уже отослали их, но один экземпляр фотографий у них остался. Они обещали незамедлительно выслать их мне в отель, а я попросил их также заехать по пути на телефонную станцию и узнать, нет ли для меня стенограммы телефонного разговора Бэрдля с Палм Спрингсом.

После этого я еще раз принял душ, просто так, чтобы провести время, затем надел смокинг и почувствовал себя цивилизованным человеком.

События начались в семь часов вечера. Прежде всего пришел агент из конторы ФБР в Нью-Йорке и принес стенограмму разговора Бэрдля с Палм Спрингсом. Вместе со стенограммой он передал мне второй комплект фотографий слуг Эймса. Мы выпили с посыльным по стаканчику виски, и он ушел.

Я начал читать стенограмму и получил от этого огромное удовольствие. Вот послушайте, что там было:

Ну, как вам нравится эта роскошная новелла? Я оказался абсолютно прав в отношении этого типа Бэрдля и надеюсь, что до того, как с ним покончат соответствующие органы, я еще успею рассчитаться с ним за то, что он посмел назвать Лемми Кошена ослом, развесившим уши. Удивительная вещь: почему все эти ребята, замешанные в разных грязных делишках, всегда считают полицейских ослами? Это как закон. Но время от времени им приходится убеждаться, что ослами-то в конце концов оказываются они сами. Поверьте мне, насчет Бэрдля я еще скажу свое последнее слово.

После того как я прочитал стенограмму, я распечатал конверт с фотографиями. Там оказалось три фотографии: Дубинэ — горничной, Паланцы — дворецкого и шофера Термигло, и, когда я взглянул на фотографию этого последнего, я даже подпрыгнул, потому что шофер Термигло оказался не кем иным, как Фернандесом, этим верзилой с гасиенды Алтмира, которого я тогда избил как следует и сбросил с лестницы. Ну, ребята, действительно дело становится все более и более интересным!

Итак, Фернандес, оказывается, под именем Хуана Термигло работал шофером у Эймсов, а теперь этот Фернандес — крупный банкомет на гасиенде Алтмира. Теперь я понимаю, почему моя фотография оказалась там. Ее послал Бэрдль Фернандесу, чтобы тот знал, кто я такой. И этот Фернандес сообщил Бэрдлю, где находятся письма Генриетты.

Но подождите, ребята. Давайте-ка подумаем как следует об этих письмах. Откуда Фернандесу могло быть известно, где Генриетта спрятала эти письма?

Я думаю, что это было ему известно потому, что он сам их туда и спрятал. Я ведь говорил вам, что без особого труда нашел их. Спрятанные в вырезанной книге стихов, они как бы взывали, чтобы их нашли, причем это мог сделать любой человек, обладающий хоть немного здравым смыслом.

И если я прав, — а я, безусловно, прав, — значит, Бэрдль — дважды лгун. Значит, все, что он наплел мне о том, что Генриетта нашла эти письма в ящике письменного стола Грэнворта и забрала их с собой, — сплошные выдумки.

О'кей. Что ж, кажется, мы с вами кое-что выяснили! И в связи с этим заключением у меня в голове родилось несколько весьма интересных идей.

Я схватил листок бумаги и карандаш и все записал, чтобы, так сказать, в письменном виде проанализировать свои мысли.

Вот что у меня получилось:

1. Бэрдль подговаривает слуг заявить на следствии, что в день смерти Эймса Генриетты Эймс в городе не было. Он дает ночному сторожу с пристани Коттон Уорф тысячу долларов, чтобы тот ничего не говорил относительно женщины, выскочившей из машины Грэнворта Эймса.

2. Когда в связи с предъявлением Генриеттой Эймс фальшивых облигаций возникло дело о них, Кошен, назначенный для расследования этого дела, побывал у Бэрдля, тот рассказал ему то же, что говорил и на следствии. После этого он взял из письменного стола Грэнворта три письма Генриетты к мужу и послал их Фернандесу, находящемуся на гасиенде, и велел ему спрятать эти письма на ранчо Генриетты так, чтобы их легко мог найти любой человек. Потом послал анонимное письмо Кошену, в котором советовал ему поехать в Палм Спрингс и найти там эти письма.

3. Кошен едет в Палм Спрингс, находит письма и свою фотографию. И тут он заподозрил что-то неладное. Он возвращается в Нью-Йорк. Видится с Бэрдлем. Бэрдль рассказывает ему великолепную сказку, объясняющую столь резкую перемену в его поведении. Кошен делает вид, что поверил Бэрдлю, но приказал записать его телефонный разговор с Палм Спрингсом.

Итак, что же все-таки нам известно? По крайней мере одно нам известно совершенно точно: банда Бэрдль — Фернандес всеми силами старается пришить Генриетте обвинение в убийстве. О'кей! Если это так, то, может быть, вы сможете объяснить мне следующее обстоятельство: если эти парни так стараются пришить Генриетте обвинение в убийстве своего мужа, Грэнворта Эймса, тогда почему же Бэрдль так настойчиво требует, чтобы Фернандес женился на ней?

Довольно любопытный вопрос! Как вы думаете? И именно это целиком заполняет сейчас мою голову, и я не буду я, если не узнаю ответ на него.

Но вы можете быть уверены в одном: ответ на этот вопрос окажется самым простым. Так всегда бывает, когда ответ уже найден, а до этого все кажется чертовски сложным и непонятным.

Помню, был я когда-то в Оклахоме, и мне там понравилась одна женщина, в общем, мы с ней крутили любовь. И вдруг однажды она ни с того ни с сего огрела меня молотком по голове. После того как я пришел в себя и спросил, зачем она это сделала, она заявила, что очень сильно в меня влюбилась и, если так все будет продолжаться, дело может окончиться печально. Она бросит дом, семью и убежит со мной. И после долгих размышлений она пришла к заключению: единственный выход для нее — огреть меня по башке молотком, и тогда все встанет на свои места, все будет в порядке. И она была права. Я немедленно смылся из Оклахомы.

И сейчас я собираюсь применить ту же технику: поеду в Палм Спрингс, огрею там кое-кого молотком по башке, чтобы кто-нибудь в конце концов заговорил и рассказал мне всю правду.

Итак, едем в Палм Спрингс!