"Удар молнии" - читать интересную книгу автора (Кнут Виктор)

Часть пятая. АКСАКАЛ И «КАТАСТРОФА»

На встречу Татьяна не явилась. Я сорок минут бесполезно топтался вокруг памятника Ленину, потом не выдержал и достал трубу, которую от широты душевной мне утром презентовал «Лаврентий Палыч». Именно под таким псевдонимом я сегодня весь день поминал лысого.

Как обычно, к телефону подошла М. Моисеева. Сразу же на меня обрушился водопад эмоций, настолько мощный, что первые пять минут я вообще ничего не мог понять. А когда наконец понял, то поспешил присесть на гранитные ступени пьедестала. Меня не держали ноги. И не отпускало чувство, что случилось нечто непоправимое.

Лариса пропала! Пропала еще вчера вечером, когда, не послушав наставлений Алины, рискнула высунуть нос за пределы квартиры — всего-то постоять на площадке со своим парнем, который имел несчастье заглянуть в гости. Парня увезли на «скорой» с разбитой башкой. Ничего страшного, если не считать амнезии. А вот Лариса… И ведь никто ничего не видел, не слышал. Татьяна сейчас в милиции. Полина у каких-то знакомых. А в квартиру после обеда заглядывал участковый. Весь из себя обаятельный, с усами и с двумя большими звездами на погонах. Его угостили чаем и домашним «наполеоном». Он съел три orpo-o-омных куска. Наверное, не женат. Или жена у него такая, что…

Дальше я отключился и. сразу позвонил Алине.

— На Ленсовета ЧП, — лаконично проинформировал ее. — Эти паскуды увели-таки Пару. Еще вчера.

— Теперь им звездец, я правильно понимаю?

— Да, Ты знаешь, где что у меня лежит. Бери все, что посчитаешь нужным, и сюда. Я дождусь во дворе и пока никуда соваться не буду.

— Еду.

Я отключил телефон и пошел к «паджеро». Устроился за рулем, но не спешил заводить машину. У меня еще было время до встречи с Алиной. Я закрыл глаза и попытался привести в порядок уже подающие сигнал «Мэйдей» нервы, испробовав на себе систему аутотренинга, которой когда-то обучали Голоблада. Если уж идти сегодня потрошить осетинское гнездо, то делать это надо с холодной головой. Отодвинув эмоции на задний план. А иначе я лишь усугублю положение. А потом, очухавшись, буду кусать локотки.

Система оказалась довольно действенной. Или сыграл свою роль фактор времени. Всего полчаса, но ведь это немало, чтобы остыть. В общем, когда я завел машину и поехал в сторону Ленсовета, то снова на сто процентов ощущал себя хитрым и деятельным агентом МИ-6, идеально подготовленным для выживания в условиях российской действительности. Я настроил себя на то, чтобы руководствоваться лишь здравым смыслом, и только. А злость, ничуть не ужавшись в размерах, придавала мне сил. Но не дурости.

На газоне возле подъезда я обнаружил только одну машину — «ауди», принадлежавший, кажется, Таваури. Алины не было, да и быть не могло. Слишком мало времени прошло после моего звонка. Ей надо дать, как минимум, еще полчаса. Я поставил «паджеро» впритирку к «ауди» — так, чтобы его владелец не мог открыть водительскую дверцу, — и вылез наружу. Очень хотелось зайти домой, но я понимал, что это надолго. А у меня пока что были другие планы. И первый — дождаться Алину.

Она не дала мне погулять по двору и десяти минут. Влетела во двор на своем «порше» разве что не с сиреной. Затормозила возле меня и, перегнувшись вправо, распахнула пассажирскую дверцу.

— Рассказывай, — сказала она, когда я шмыгнул к ней в машину. — Во-первых, как ты?

— К бою готов.

— Да. Теперь вижу. Признаться, ожидала встретить здесь трясущегося от злобы психа. Ничего не соображающего. Ни на что не способного. А ты молодцом! Какие соображения?

— А никаких, — улыбнулся я. — Надо идти туда и задавать вопросы.

— И получать ответы! — едко расхохоталась Алина. — Флаг тебе в жопу! Хотя идти туда, действительно, надо. Вместе?

— Да. Ты прикроешь. Что привезла?

Алина перегнулась назад и протянула мне «Каштан». Себе оставила «Беретту», на которую навинтила глушитель и, ничтоже сумняшеся, засунула ее в карман нарядного розового пиджачка. Из кармана наружу торчала черная рифленая рукоятка. Алине это было до фонаря. Да и на самом-то деле, не по Петергофу же нам разгуливать в день открытия фонтанов.

— Пошли, что ли?

— Припаркуй машину.

— Ага.

Алина зловеще улыбнулась и загнала «порш» на газон так, что и правые дверцы «ауди» было теперь не открыть.

— Мелкие пакости, — прокомментировала она. — Мне, правда, тоже придется помучиться. — И без каких-либо заметных мучений выбралась из машины через пассажирскую дверцу.

Обзвон осетинских квартир мы начали с той, которую я подверг нападению несколько дней назад. Я минут пять, как исступленный, жал на кнопку около двери и вслушивался в тягучие жалобы «звонка» — того, что настроен на восточный мотивчик.

Потом — квартира Эмировых. Тоже пусто.

Повезло нам с третьей попытки. Стоило позвонить, как вскоре за дверью зашебуршились, и женский голос спросил.

— А вы кто?

Хозяйка уже успела глянуть в глазок и рассмотреть глупо дыбящуюся Алину. Я в этот момент стоял в стороне.

— Соседка снизу. Здравствуйте, — нахально заявила Алина, и женщина по другую сторону двери купилась. Гостеприимно загремели засовы, и путь в квартиру нам был открыт.

Я не держал никакого зла на эту женщину. И мне было плевать на ее муженька. Маленький Таваури, как мне казалось, был самым тихим и безобидным из всей осетинской компании. Но раз пошла такая пьянка, приходилось выбирать соответствующий способ общения.

В квартиру я зашел первым. Невысокая, начинающая полнеть жена Таваури ойкнула И, встав у меня на пути, раскинула в стороны руки, словно клуша крылья. Она решила не пускать меня дальше. А я решил ее не отталкивать. Даже пальцем не трогать, — зачем зря обижать женщину? Я просто сунул ей чуть ли не в самый нос дуло «Каштана» и дал нюхнуть запаха ружейной смазки. Нюхнула, клуша! Выпучила глаза, взмахнула крыльями и чуть не взлетела, но сразу же успокоилась и состроила яростную гримасу, преобразившись в злющую гарпию.

— Что вам нужно?! Ограбление?! Но я ведь вас знаки — почти без акцента выпалила она.

— Не беспокойтесь, — как можно любезнее улыбнулся я. — Нам нужно только побеседовать с вашим мужем.

— Вот этим? — женщина смело ткнула пальцем в мой автомат.

— Это не для него. — Я улыбнулся еще любезнее. В это время Алина у меня за спиной колдовала над щеколдами и замками, тщательно запирая дверь.

— Странно, — покачала головой осетинка. Меня восхищало ее спокойствие.

— Где он?

— Сейчас выйдет.

Я только открыл рот, чтобы спросить: «Откуда?», как из сортира раздался шум спускаемой из бачка воды, а через пару секунд в прихожей нарисовался и сам Таваури. Увидел меня и окаменел, не в силах оторвать взгляд от «Каштана».

— Пригласите куда-нибудь, что ли. Не здесь же стоять, — сказала Алина, и осетинка, пожав плечами, направилась в сторону кухни.

— Извините, посидим там, — обернулась она. — В комнатах грязь. Мы только вчера отправили на Кавказ детей. Не успели прибраться.

Мне она решительно нравилась, эта дочь гор, которая за всю свою жизнь не прожила в этих горах, наверное, и пяти лет.

— Э-эй, Таваури. Уж не знаю, как там тебя… — позвал я.

— А-арчил.

— …Арчил, приходи в себя, все путем. Сегодня стрелять не будем. — Я подхватил обалдевшего хозяина дома под мышку и поволок за собой на кухню. — Нынче только беседуем. Поня-а-ал? Терки у нас сегодня.

Он лишь простонал в ответ. А его жена ухмыльнулась.

— Чай? Кофе? — спросила она. — Спиртного не предлагаю.

— Да и не надо, — сказал я.

Мы разместились за длинным обеденным столом, накрытым ослепительно белой скатертью, которая, как ни странно, по краям была вышита родными русскими петушками. Хозяйка перехватила мой удивленный взгляд.

— А что же вы думали? — сказала она, наполняя водой белый электрический чайник. — Мы ведь не оголтелые националисты. Я, например, живу в Петербурге с семнадцати лет, как приехала, поступать в институт. А до этого всю жизнь провела в Орджоникидзе. Это вот они, — она махнула рукой в сторону входной двери, — спустились в долину и сразу возомнили себя центрами мироздания. С тремя-то классами образования: Вместо школы гоняли отары, а бизнес делают сейчас не за счет полученных знаний, а благодаря врожденной наглости и энергичности.

Мне пришлась по душе та пренебрежительность, с которой жена Таваури отозвалась о своих земляках. Я почувствовал в ней потенциальную союзницу.

— Вы знаете, что у меня случилось? — спросил я ее.

— Какие-то проблемы с этим гопником Магоматовым? Он тут кричал, что вы повредили его машину. Я этому не верю.

— И правильно делаете. Это подстава.

— Возможно. — Хозяйка расставила на столе четыре чашки, достала вазочку с крекерами. — Вы извините, все по-простому, не ждали гостей. А насчет всех этих дрязг и разборок… Признаться, стараюсь держаться от них подальше. Затыкаю уши, закрываю глаза. Мой удел — дети и дом.

— А если я попрошу вас не затыкать уши и выслушать, что расскажу? Поверьте, я не настаиваю, но очень рассчитываю на вашу помощь.

— А… — снова махнула она рукой и принялась заваривать чай. — Какая же из меня помощница? Рассказывайте.

И я рассказал. Все-все. Не утаивая ни фактика. Начиная с того момента, когда Лариса пожаловалась на приставания Салмана и заканчивая вчерашним похищением моей старшей дочки. Алина сидела напротив меня, кидала исподлобья хитрые взгляды и тихо радовалась тому, что наконец-то я исповедался. И для нее все встало на свои места. Вернее, не все, конечно, но ее подозрения насчет моей семьи оправдались на сто процентов.

— Мерзко все это, — прихлебывая чай, заключила хозяйка, когда я закончил. — Нет, не мерзко, а страшно! За своих детей я оторвала бы голову любому Салману. Слава, ответьте, пожалуйста, на один нескромный вопрос, и после этого будем думать, чем я могу вам помочь.

— Спрашивайте.

— В общем… Еще месяц назад я знала вас, как опустившегося забулдыгу. Часто видела пьяным. И никогда не подумала бы, что вы способны на какие-нибудь поступки. И вдруг передо мной сидит совершенно иной человек. От которого веет силой. Я женщина и хорошо это чувствую. И еще это. — Она указала рукой на лежащий у меня на коленях «Каштан».

Ну и что я здесь мог объяснить? Чтобы не сочли за сумасшедшего.

— Позвольте, я промолчу. Это не только мои секреты.

— Хорошо. — Хозяйка ткнула в бок своего застывшего, как сомнамбула, мужа. — Просыпайся, Арчил. Ты все слышал? — И зачем-то начала объяснять: — Мы с ним учились на одном курсе, потом вместе в аспирантуре…

Мне это было совершенно не интересно, и я, не особо вслушиваясь, терпеливо пережидал, пока хозяйка выговорится. Алина несколько раз подливала мне чаю, и я хлебал его чисто автоматически, не ощущая вкуса. А жена Таваури все говорила и говорила. О своих детях, о многочисленной родне, даже о красотах Кавказа. Либо она надеялась уболтать меня и уйти от щекотливого разговора о своих земляках, либо обрусела настолько, что ей передалась наша национальная застольная болтливость… И вдруг я навострил уши. Она плавно перешла к тем вопросам, которые меня интересовали.

Салман… Он явно не пользовался у жены Таваури большой любовью. Не пользовался вообще никакой любовью! Она смотрела на него, как на бездельника и пустобреха. Его отец, Гадир Магометов, еще пять лет назад был всего лишь обычным торговцем на рынке Беслана. Затем неким чудесным образом его жизнь изменилась, он перебрался в Питер, основал здесь фирму. И сразу стал вовлекать в работу старшего сына. Вначале все было нормально. Сынок готовился стать преемником своего папаши, не разгильдяйничал и не ленился. Но год назад все перевернулось. Салман снюхался с какими-то бандитами и начал быстро выходить из-под контроля отца — нонсенс в восточных семьях! На данный момент они с папашей живут каждый своей отдельной жизнью. Набравшись опыта и переняв от отца необходимые связи, Салман организовал свой бизнес и теперь откровенно плюет на семью, хотя живет обычно с родителями. Но где-то снимает то ли дом, то ли квартиру — только затем, чтобы там проводить время со шлюхами. Отец давно смирился с таким положением вещей. Земляки Салмана осуждают, но не в свое дело не лезут. А он стремительно катится вниз и скоро закончит либо тюрьмой, либо могилой.

— Его отец сейчас на работе? — спросил я, когда моя собеседница замолчала.

Она развела руками, давая понять, что не в курсе, и тут впервые за вечер подал голос ее муженек.

— После обеда он уехал в милицию. Как раз из-за твоей Ларисы. Потом, говорил, останется у земляков. Будет узнавать, где Салман. Тот не заходил домой уже несколько дней, хотя позавчера приезжал и забрал машину. Сейчас он, наверное, живет там, где снимает жилье.

— Ты знаешь адрес?

— Нет. Его не знает даже Гадир.

— Хоть приблизительно.

— Где-то в пригороде. Но дом это или квартира, не знаю.

— Я-а-асненько… Что-нибудь можешь добавить?

Таваури покачал головой:

— Ничего. Она, — он кивнул на жену, — все сказала, что знаем. Вот только… не трогай Гадира. Он сам страдает из-за своего сына. И лично он ничего плохого тебе не сделал. А этого сопливого ишака найди и убей! Никто не скажет ни слова.

«Навряд ли, — подумал я. — Каким бы Салман ни был дерьмом, мстить за него должны обязательно. Это закон. Это понятия. Которые для этих людей значат многое не только в горах».

— Добавить нечего? — спросил я, и хозяин с хозяйкой синхронно покачали головами. — Что же, тогда спасибо за чай. И извините за такое вторжение. — Я выбрался из-за стола. Следом за мной вскочила Алина. Арчил бросился отпирать нам дверь, мечтая скорее спровадить небезопасных гостей. Но когда Алина уже вышла на лестницу, он вдруг придержал меня за рукав.

— На пару слов, Слава.

Я удивился, показал знаком Алине, чтобы подождала за дверью, и отошел с Таваури в глубину коридора. Его жена в это время активно гремела на кухне тарелками, спеша стереть следы пребывания таких неприятных людей, как мы.

— Я не хотел, чтобы женщины слышали. И не хочу, чтобы кто-то узнал, что я это тебе рассказал, — быстро зашептал Таваури. — Но до меня дошли слухи, что твою дочь проиграли в карты. Кто кому проиграл, я не знаю. То ли Салман, то ли Салману… Вот такие дела… Раньше он донимал ее просто так, но недавно к ней появился совсем иной интерес. Так что имей в виду… А теперь иди. Иди. Тебя там девушка ждет. И помни, я ничего не говорил.

— Это все? — Я грубо схватил его за отвороты халата. — Или вспомнишь еще что-нибудь?

— Все. Все, иди. — Таваури, пытаясь вырваться, беспомощно трепыхался у меня в руке.

— Ну, смотри! — Я выпустил его и направился к двери. На пороге обернулся. — Мы не прощаемся. Если что, заскочу. — И отсалютовал автоматом.

Таваури опять застыл, словно статуя, и по его лицу побежали ручейки пота.

— Не прощаемся, — еще раз повторил я и вышел за дверь, где меня с нетерпением дожидалась Алина.

Телефон запищал в тот момент, когда мы спускались по лестнице. Алина, которая шла впереди, обернулась и удивленно уставилась на меня. Она так до сих пор и не знала о том, что во внутреннем кармане пиджака я ношу трубку, которую мне передали утром.

— Алло.

— Это Пивцов? — Голос был низкий и густой, как хороший кисель. Голос-мечта попов и певчих церковного хора.

— Да, я.

— Завтра в десять ноль-ноль в квартире на Пражской. Вы ее знаете. Будьте вместе с подругой. До встречи. Отбой.

Короткие гудки. Действительно, отбой. Эти ребята умеют оперативно передавать информацию.

— Что такое? — подала голос Алина, — Кто звонил? Откуда у тебя трубка?

— Оттуда, — ответил я, — Все оттуда, милая девочка. Завтра в десять утра нас вызывают на ковер.

— Ну и… — улыбнулась Алина. Она совершенно не сознавала, насколько все может оказаться дерьмовым.

— Ну и там нас либо погладят по голове, либо закопают в могилу.

Она молчала. И я молчал, чувствуя, как у меня дрожат колени. Я ждал этого звонка. Я знал, что они позвонят. Я был к этому готов. И все-таки испугался. Умирать всегда страшно.

А неизвестность даже страшнее смерти. Неизвестность до десяти ноль-ноль… А с десяти — вопросы, на которые я не смогу ответить… Пуля в затылок… Склеп — пыльная квартира на Пражской…

— Идем. Нам еще надо выспаться. — Я обнял Алину за плечи, и мы пошли вниз. Мимо моей бывшей квартиры. Куда я сегодня так и. не зашел. Куда я, возможно, уже никогда не зайду.

Вниз. С третьего этажа на второй. Вниз. Со второго на первый. Вниз… Вверх… Снова вниз… С горки на горку — вся моя жизнь. С горки на горку… А что будет завтра? Дно? Или заоблачная вершина?..

— Слава. Сла-а-ава! — Алина дергала меня за рукав. — Ты сможешь вести машину?

— Да, милая. Конечно, смогу.

Если, и правда, смогу…

Я забрался в «паджеро» и долго не мог найти заднюю передачу. А потом, выруливая с газона, задел своим джипом «ауди» Таваури. Не специально задел, честное слово. Случайно.

Просто сегодня у меня был такой мерзкий день.

На Пражской нас дожидались трое.

Один из них, жилистый и невысокий, с ярко выраженной арабской наружностью, ловко охлопал нашу одежду и, не найди ни оружия, ни диктофонов, еще долго водил вокруг нас сканером.

— Чисто, — наконец доложил он по-русски, но с непонятным акцентом, и мы с Алиной были допущены в комнату. Мне показалось, что с момента моего прошлого посещения этой квартиры пыли здесь прибавилось вдвое.

Из-за стола навстречу нам поднялся высокий мужчина лет сорока. С совершенно седой густой шевелюрой и типичным лицом англосакса. В глаза бросался сшитый на заказ шикарный костюм и галстук, как минимум, за пятьдесят долларов. Вся комната уже успела насквозь пропитаться ароматом его дорогого парфюма. И запахом материального благополучия. Уж не знаю, чем от этого аристократа воняло сильнее.

— Я Мартин, — просто представился он и протянул мне руку. Я отметил, что даже эти два слова были произнесены с сильным акцентом. — Это Олег. — Мартин кивнул в сторону молодого белобрысого парня, который так и не удосужился оторвать зад от стула. Только осклабился ослепительной голливудской улыбкой и помахал мне рукой.

С третьим членом команды — тем, что искал у нас диктофоны, — нас знакомить не стали. Вместо этого минуты две в гробовой тишине Мартин внимательно изучал нас взглядом — словно оценивал товар, который выставлен на продажу, — а насмотревшись, обратился к Алине:

— Пожалуйста, побудьте пока на кухне. — Он театрально протянул руку в сторону низкорослого «араба». — Джон вам составит компанию.

«О, ты, оказывается, Джон, — ухмыльнулся я про себя. — А фамилия, наверное, Смит. Да какой, к дьяволу, Джон! Скорее Али. Или Мухамед».

— Присаживайтесь, пожалуйста. — Мартин пододвинул ко мне пыльный, как саркофаг, стул, и по его лицу проскользнула легкая тень брезгливости. — Я не думаю, что стоит вдаваться в подробности, кто мы и чем занимаемся, — начал он, усевшись напротив меня. — Вы и сами все знаете. А вот откуда вы это знаете, я и хотел бы сегодня услышать.

«Услышишь, — подумал я. — Такое услышишь, что загремишь со стула и перемажешь пылью всю задницу».

Еще вчера вечером, обдумывая, как вести себя на сегодняшней встрече, я решил говорить правду, и только правду. Пусть воспримут это, как бред сумасшедшего. Всяко лучше, чем быть пойманным на вранье. Никакой мало-мальски правдоподобной легенды я сочинить не сумел. А если бы даже и сочинил, то не успел бы вжиться в нее настолько, чтобы не проговориться. Да проговорился бы уже на первой минуте первого раунда! Нет, уж лучше бред сумасшедшего.

— Во-первых, я уполномочен высказать вам благодарность за успешно выполненную работу. — Мартин улыбнулся. Одними губами. — Во-вторых, сразу должен предупредить, что мы собрали на вас досье. Очень подробное досье. Имейте это в виду, если в процессе нашей беседы надумаете солгать. И, наконец, в-третьих. Я немедленно готов выслушать ваш рассказ о том, где и как вы пересеклись с Персивалем. И каким образом вам удалось завладеть той информацией, которой располагаете на данный момент. И с чего это вдруг после гибели нашего резидента вы очертя голову кинулись выполнять его работу.

Он говорил, как по писаному, этот Мартин. Но с очень сильным акцентом. Скорее всего, ему в большей мере приходилось иметь дело с русскоязычными документами, чем с российскими гражданами.

— Итак, господин Пивцов, я внимательно слушаю. — Он достал из кармана конфетку, развернул, поискал глазами, куда бросить фантик, и, не найдя ничего подходящего, засунул его обратно в карман. Аккуратный «аристократ»…

— Вам, конечно, известно, — начал я, — каким я был еще месяц назад?

Мартин покивал головой — известно.

— И вы в курсе, что жена, чтобы хотя бы ка кое-то время передохнуть, отправила меня жить в маленький домик около Пулкова?

— Нет, мы не в курсе.

— Тогда с этого и начну.

И я стал неспешно рассказывать им про Валерии сарай на огородах. Про то, как меня поперли с работы из фирмы «Знойное лето». Про то, как я угодил в грозу и как меня шарахнуло молнией. Про свои ощущения после этого. Про Неведомое Пространство. Про Голос, который оказался вовсе не голосом, а Персивалем Голобладом…

— Стоп! — остановил меня Мартин. — Извините. Секундочку, господин Пивцов. — Он повернулся к Олегу. — Побудь на кухне, пожалуйста. В компании Джона Алина уже успела соскучиться. — И, дождавшись, когда Олег выйдет, снова обратился ко мне: — Продолжайте. Это очень интересно — то, о чем вы рассказываете.

Мне показалось, что проклятый «аристокра-тишка» просто надо мной насмехается. С серьезной миной на роже и с ехидной улыбочкой где-то внутри.

— То, о чем я рассказываю, кажется вам чушью собачей, — высказал я свое мнение.

— А это мне лучше знать, — улыбнулся Мартин снова только одними губами, — чушью мне это кажется или нет. Продолжайте, пожалуйста.

Я продолжил. И болтал без перерыва почти два часа. Мартин был весь внимание, лишь иногда отвлекался на то, чтобы бросить в рот очередную конфету. За все время он не перебил меня ни единым вопросом. И когда я, добравшись до вчерашней встречи с их человеком, подвел черту под своим рассказом, еще долго молчал, переваривая услышанное.

— Это не чушь собачья, Слава, — наконец произнес он. — Разрешите, я буду называть вас по имени?

Я согласно кивнул.

— Так вот, никакая это не чушь. Не буду пытаться вам что-нибудь объяснять, ибо сам ничего в этом не смыслю. Вы слышали что-либо про астральные перемещения?

— В общих чертах. Я этим никогда не интересовался.

— Я тоже. Раньше считал это дешевой мистикой. А теперь знаю точно, что под эти явления уже подвели научный фундамент. Появилась возможность брать их под контроль. Даже обучать подобным вещам определенных людей, предрасположенных к этому. Одним из предрасположенных и был Персиваль Голоблад. — Мартин помолчал, что-то обдумал и решительно рассек рукой пыльный воздух. — Все! Эта тема на сегодня закрыта. Я дилетант в подобных вопросах, вы — тем более. Мы только друг друга запутаем. Будем выглядеть дураками друг перед другом. В ближайшее время вас отправят в Англию и организуют там встречу со специалистами. А пока что поговорим о другом. Вы настроены дальше сотрудничать с нами?

Будто у меня был выбор. Я хотел выйти живым из этой квартиры.

— Готов.

— Отлично! Правильное решение. Тогда нам надо кое-что обсудить…

И мы с головой углубились в детали. И проплавали на этих глубинах до самого вечера. Олег с Алиной за это время успели сходить в магазин и притащили оттуда огромный пакет с продуктами. На кухне нашлась кое-какая посуда, и нас с Мартином накормили горячим обедом. Но даже во время еды мы продолжали увлеченно обсуждать мою будущую легенду, мои обязанности, мои гонорары, мои прикрытия… А позабытая нами на кухне троица, вымыв посуду, азартно резалась в нарды. Идиллия. Как на даче.

Мы расстались в шесть часов вечера. Договорившись, что мне позвонят в ближайшее время. Или я отзвонюсь по номеру, который крепко вбил себе в память.

И самое главное! Все деловые переговоры насчет моего участия в «играх» было условлено продолжить лишь после того, как будет найдена Лара. И наказаны ее обидчики.

— «Фирма» ценит своих людей, — с пафосом декламировал Мартин. — Бережет. Охраняет. Позавчера вы убедились в этом, я думаю. А уже сегодня все свободные люди, все резервы, все наши возможности — а они, поверьте, немалые — будут направлены на розыск девочки. Нам нужно лишь время. Обо всем, что наработаем, будем держать вас в курсе. Но и вы, соответственно, тоже… И еще. Я полномочен передать вам на время одного человека. Очень полезного человека. Он туповат, но исполнителен. А по части решения определенных, как правило, щекотливых, вопросов ему просто нет равных. Я сейчас же распоряжусь, и он поступит в ваше распоряжение. Джо-о-он! Иди-ка сюда…

Таким образом, с Пражской я увозил номер мобильного телефона Джона (или как его там?), целый ворох информации к размышлению и надежду на то, что с Ларисой ничего не случится, почти окрепшую до состояния полной уверенности. Теперь у меня за спиной стояла организация. Я больше не был волком-одиночкой, обрел свою стаю и мог вести разговор на равных, если не свысока, с самой что ни на есть разбандитской кодлой.

Прямо с Пражской мы с Алиной поехали на Ленсовета, но Магоматова снова не было дома, Таваури я лишний раз беспокоить не стал, а свою квартиру обошел стороной, с трудом подавив желание зайти и узнать у Татьяны последние новости. Все равно, кроме упреков и жалоб, я бы ничего не услышал. Лучше поговорить с ней по телефону.

— Ты не прав, Слава, — заметила Алина, когда мы отъехали от моего бывшего дома. — Татьяна не чужой тебе человек. И у вас с ней сейчас общая беда, с которой надо бороться совместно, плечом к плечу, а не делить ее по телефону. Как бы ты ни хотел избежать Татьяниных слез и истерик, следует сейчас сжать зубы покрепче, пойти к ней и подставиться. Позволить ей выпустить на тебя хотя бы часть пара, который переполняет ее. И тогда не надо бояться, что взорвутся котлы и будут ошпарены многие, кто окажется рядом. В первую очередь, она сама. А ведь знаешь, такие ожоги очень болезненны. Они порой не излечиваются годами. А шрамы от них остаются навечно.

— Поэтесса! Признавайся, кто написал тебе эту речь?

— Прекрати ерничать, Слава. Ты стремишься казаться не таким, какой ты на самом деле. Пытаешься заставить себя обвинить жену в том, что выставила тебя на улицу. Не получается, заяц. Ты понимаешь… полностью сознаешь, что все проблемы и беды, которые обрушились на вашу семью, исходят лишь от тебя. Прямо ли, косвенно ли… От тебя, дорогой! И ты испытываешь чувство вины. И пытаешься убежать от этого чувства… Пустое! Оно тебя все равно догонит. В этом плане ты далеко не спринтер. И остается тебе только взять в руки лопату и начинать разгребать ту кучу дерьма, которую ты наложил за все эти годы. А для начала зайти к Татьяне, обнадежить, утешить, обласкать… Да трахнуть ее, наконец!

— Зачем тебе все это нужно, Алинка?

— Не хочу, чтобы ты был у меня подлецом. Или трусом. Слава, давай вернемся?

Я вздохнул. И молчал, когда Алина решительно развернула «порш» через сплошную линию. И думал о том, куда же делась та кукла в лиловых босоножках-колодках, с которой я познакомился две недели назад? На которую я орал, которую должен был отдать ликвидатору, но пожалел и помиловал.

Сейчас рядом со мной сидела не девка, а женщина. Мудрая и надежная. Не только боевая подруга и партнерша в постельных играх, но тот человек, рядом с которым я посчитал бы за счастье провести всю свою жизнь. Она мне нужна. Очень нужна! А я ей?

— Алинка, когда все закончится, мы не расстанемся?

Она бросила на меня быстрый взгляд и снова принялась внимательно следить за дорогой. Машин было много, а скорость у нас зашкаливала за девяносто. Не очень-то отвлечешься!

— Нет, Слава, Никуда я тебя не пущу. Мы уже прикипели друг к другу. Мы теперь, как сиамские близнецы.

Резко затормозив, она свернула налево и начала пробираться через дворы к моему бывшему дому, сосредоточив внимание на колдобинах, богато разнообразивших местные тропы.

— Можно, я тебя ждать не буду? — спросила она, когда мы остановились возле подъезда. — Доберешься домой на такси? — И посмотрела на меня виноватым взглядом. Бедная девочка! Как же она устала за эти сумасшедшие дни!

— Да, конечно. — Я выбрался из «порша» и услышал, как Алина на прощание быстро почмокала губками. Остановился и проводил взглядом ее машину, пока она не скрылась за углом дома. Потом решительно повернулся и отправился на рандеву с бывшей женой, от которого не ждал ничего приятного.

Я проснулся уже в семь утра и тихо лежал, боясь разбудить тесно прижавшуюся ко мне Татьяну. Еще раз прокручивая в мозгу весь наш вчерашний разговор.

Вопреки моим опасениям, не было ни истерик, ни незаслуженных упреков. Весь вечер Татьяна провела с сухими глазами, и у меня сперва даже сложилось впечатление, что от придавившей ее под себя сволочной жизни у моей бывшей жены атрофировались все чувства.

— Будешь обедать? — буднично спросила она, стоило мне переступить порог квартиры. И когда я отказался, принялась накрывать на стол к чаю. А я в это время с интересом оглядывал комнату. Видеодвойка, которую Алина покупала вместе с девчонками; магнитола «Акай»; новое покрывало на кресле. Пол полностью укрывает пушистый палас. Денежки, которые я передал Ларисе через Алину, пошли впрок, и теперь моя семья хоть в этом не испытывает проблем.

— В холодильнике есть остатки торта, — сообщила Татьяна, — но ему уже несколько дней.

— Тащи. Не отравимся.

— Смотри. Я предупредила.

И она, хлопнув дверью, ушла на кухню. А я отправился в нашу спаленку. Ого! Полкомнаты занимала новая широченная кровать — эдакое семейное ложе, купленное как раз тогда, когда семья приказала жить долго-долго. Правда, не стоило сбрасывать со счетов самца-производителя Валеру. Я почувствовал легкий укол ревности. И особо отметил, что постель не убрана. Такое случилось впервые за всю нашу семейную жизнь. Неубранная постель была для Татьяны, словно мулета для каталонского быка. Да… это явный признак, что ей, действительно требовалась серьезная помощь.

Я вернулся в большую комнату и уселся за стол. Татьяна принесла с кухни коробку с половиной большого бисквитного торта и устроилась напротив. Она долго изучала меня своим рентгеновским взглядом, поставив локти на стол и оперев голову на обе ладошки — ее излюбленная поза, — и, в конце концов, вынесла заключение.

— Ты совсем другой. Ты не тот Слава, которого я знала.

— Хм. — Я поспешил проглотить кусок торта. — Как это не тот?

— У тебя в глазах льдинки. Как у Кая. Тебя, наверное, увезла Снежная Королева. Тот, другой Слава, хотя и был алкашем и доходягой, но я никогда не чувствовала себя рядом с ним так неуютно. Даже когда он был в стельку пьяным. А от тебя доносится запах тления. Ты напоминаешь мне зомби.

— А не сходить ли тебе к психиатру?

— Видишь? Раньше ты никогда не предложил бы такое. Не беспокойся, Слава. Я пока что в своем уме. А насчет льдинок и запаха тления… Это метафоры. Подлить еще чаю?

— Подлей.

Метафоры, конечно, метафорами, но для посещения психиатра Татьяна определенно созрела. Как это ни странно, но к подобному выводу меня привела не та ахинея, которую она сейчас несла, а вид неубранной постели. Вот ведь не хватает мне головняков! Так теперь еще бывшая женушка…

— Расскажи про Ларису. Что тебе удалось узнать? Кто ведет это дело?

— Как кто? — удивилась Татьяна. — Милиция.

— Я имею в виду: районные опера?.. городские?.. Прокуратура?.. РУБОП?

— Я была в РУВД. Со мной там беседовали два человека.

— И?..

— Мне сказали, что возбуждать дело по похищению пока рано. Свидетелей нет, а Лариса якобы сама могла сбежать с каким-нибудь парнем. Вот если от нее не будет известий в течение скольких-то там дней, то ее объявят в розыск. И все. Они возбуждают дело только на предмет нанесения тяжких побоев Котину. Это Алеша, Ларисин мальчик.

— Как он?

— Черепно-мозговая. Ушиб мозга. Частичная амнезия. Впрочем, жить будет. — Татьяна встала, дошла до серванта и достала оттуда пепельницу. — Кури, если хочешь. — Она поставила ее на стол рядом со мной.

— Не хочу. Бросил.

Татьяна на мгновение округлила глаза.

— Да, Снежная Королева над тобой потрудилась, дорогой Кай.

— Рассказывай дальше. Ты говорила ментам про осетинов? В частности, про Салмана?

— Конечно. Они по телефону попросили приехать его отца. Гадир Магоматович, кажется, так… Он приехал, сказал, что его сын сейчас в Турции. А сам он ничего не знает. — Татьяна улыбнулась. Первый раз за весь вечер. — Я была в кабинете, когда ему задавали вопросы, и все ждала, когда он начнет жаловаться на тебя. Что ты вломился к нему в квартиру, угрожал пистолетом, потом изуродовал их «мерседес»… Ни слова! Словно ничего такого и не было.

— Итак, Салман в Турции?

— Да, — вздохнула Татьяна.

— Враки! Папаша отлично знает, что сынок сидит где-то в окрестностях Питера. Ты говорила ментам про попытку похищения девочек позавчера? Когда их отбила Алина.

— Конечно. Ментов мой рассказ очень развеселил. Типа из-за сбежавшей с любовником дочери я теперь совсем не дружу с головой и выдумываю черт знает что. Если бы в Парке Победы среди бела дня случилась стрельба, да еще с трупом, они знали бы об этом наверняка.

— Короче, — подвел черту я, — куда ни кинь…

— …везде клин, Слава. Менты не желают чесаться. Им проще иметь дело с пропавшими без вести, чем с похищенными. И они все именно так и разворачивают. — Татьяна налила себе уже остывшего чаю и, забыв положить в чашку сахар, начала звенеть ложечкой. — Слава, может, им надо дать денег?

— Перебьются! — Я пододвинул ей сахарницу. — Дашь не дашь, все равно через эту стену нам не пробиться. Был бы я генералом, депутатом или артистом… А так, они возьмут деньги, порадуются, скажут; «Конечно, конечно», а как только я выйду из кабинета, посмеются дружно над тем, какой я дурак.

— Так что же делать? Предложи что-нибудь. Или тебе плевать?

— Если бы мне было плевать, я не сидел бы здесь, милая.

«Если бы на этом не настояла Алина, — сразу пришла в голову мысль, — я не сидел бы здесь точно. Мне, конечно_; не наплевать. Ой, как не наплевать! Но я не сидел бы здесь по собственному желанию, это точно. Если бы не Алина… Какой же я лицемер!»

— Я не поблагодарила тебя за то, что зашел. Спасибо. — Татьяна, так и не отпив ни глотка, отодвинула чашку и снова, не отрываясь, сверлила меня своим взглядом. Давным-давно, еще на заре нашего с ней знакомства, эта ее привычка доводила меня чуть ли не до нервных припадков. «Не гляди же ты так!» — молил я, она смеялась, отводила глаза, а уже через минуту я снова ощущал на себе ее внимательный взгляд. Словно она хотела высмотреть во мне какие-нибудь секреты. Но со временем я привык, перестал обращать на это внимание, но эта странная особенность так и осталась с Татьяной. Вот уже почти семнадцать лет…

— А где Полина? — Я положил себе на блюдечко еще кусок торта. К полноте я не предрасположен, и диету, слава Богу, соблюдать не надо.

— Она на даче у одной женщины с моей работы. И пробудет там до сентября. — Татьяна нашла в себе силы оторвать от меня взгляд и перевела его на остывший чайник. — Пойду разогрею. — Она встала из-за стола. — Кстати, со вчерашнего дня я в отпуске.

— Поздравляю. — Я вышел из комнаты вслед за ней, в коридоре перекинулся парой нейтральных фраз с Пантелеймонычем, удивленно выпучившим на меня глаза, дождался, когда М. Моисеева освободит телефон, и набрал номер квартиры на Ветеранов.

— Выхожу минут через десять, — сообщил я Алине. — Пока поймаю такси… В общем, в течение часа буду.

— Я жду, — промурлыкала она. — Слава, как там обстановка?

— Лучше, чем ожидал. До встречи.

Я повесил трубку, обернулся и только тогда заметил, что Татьяна с горячим чайником в руке стоит у меня за спиной. Глядит сквозь меня в пустоту. И в ее голубых глазах, словно в магическом зеркале, отчетливо отображаются все те печали и переживания, которые донимают ее последнее время.

— А я надеялась, что ты останешься… — пробормотала она. — Я очень надеялась, что ты останешься… Не уходи, Слава. Перезвони своей девушке. Скажи, что сегодня будешь ночевать здесь. Что это просто необходимо.

Я растерялся. Я не знал, что сказать, как поступить. Несуразно дернул плечами, буркнул: «Потом» и, обогнув на крутом вираже Татьяну, поспешил в комнату, подальше от телефона. У меня не хватало твердости сразу ответить: «Нет». И пугала перспектива остаться на ночь со своей бывшей женой. Вернее, пугали последствия. А ну как утром не удастся стряхнуть с себя то, давно позабытое, что вдруг всплывет на поверхность моей памяти за ночь? И я, как Буриданов осел, окажуеь между двух копен сена и не буду знать, какой из них отдать предпочтение. С одной стороны, Алина и обновленный с нуля уклад жизни, который в последнее время уже приобрел совершенно четкие очертания. С другой стороны, семья, которую я вроде бы как потерял. А вроде бы как получаю возможность вернуть обратно. Полина… Лариса…

— Так оставайся. А, Слава?

Татьяна долила кипятку в заварочный чайник и снова устроилась за столом. В своей излюбленной позе, пожирая меня глазами.

— Не знаю. Может, останусь, а может, и нет. Позже решу. Ты только не напрягай меня. Ладно?

— Хорошо, я не буду… Слава, расскажи про себя. Что такое произошло за последнее время? Отчего ты так изменился? Я ничего не понимаю. Расскажи, что сможешь.

«Ничего не смогу, — подумал я. — Что бы сейчас ни насочинял, все равно не поверишь. Да и сочинять не знаю чего».

— Извини, Таня. Правды сказать не могу, а врать не имею никакого желания. Да и зачем тебе знать про то, чем я живу? Мы ведь теперь чужие друг другу.

— Не говори так.

— Уже сказал. И отрекаться от этих слов ненамерен.

Татьяна громко вздохнула, и я заметил, как у нее несколько раз дернулся уголок рта.

— Слава, скажи, а эта Алина, от которой без ума наши девчонки… Она и есть твоя девушка? С которой живешь? Которой недавно звонил?

— Да.

— Снежная Королева… Она заколдовала тебя. Подвела под тот знаменатель, который ее устраивает. Она даже как-то избавила тебя от очков. И почему же я не сумела этого сделать?

— Брось! — Я раздраженно плеснул себе в чашку заварки. — Алина здесь ни при чем. Просто жизнь столкнула нас нос к носу на узкой тропинке. И мы не смогли разминуться. Так и пошли дальше вместе.

— Какая же она сучка! — неожиданно прошипела Татьяна.

— Ревнуешь?

— Меня это бесит. Пока что ты еще мой муж. И о разводе, кажется, у нас речи не шло. Ты же сматываешься из дому, перебираешься жить к какой-то молодой потаскушке, которая не ведет счет своим наворованным долларам и разъезжает на дорогой иномарке. У нее, наверное, большая квартира с евроремонтом. И дача в Курорте. Теперь ко всему прочему она еще прикупила тебя. Вот только не понимаю, чем ты, отброс, понравился такой крутой бабе?

Я с трудом переборол желание немедленно встать и уйти. Улыбнулся и негромко произнес только две фразы:

— Ночные походы к Валере… Заброшенный сарай в Пулкове…

— Извини. — Татьяна отвернулась и попыталась что-то разглядеть в окне. Там было только серое небо и облезлые красные крыши. — Мне очень больно. Позвони ей, что ты останешься, и пойдем в спальню. Я очень тебя хочу. Ты даже представить себе не можешь… Пожалуйста! — почти прокричала она, и я понял, что из этого капкана мне сегодня не вырваться. Росомахи в таких ситуациях отгрызают лапы. Интересно, что должен отгрызть себе я? Ну уж нет!

— Хорошо. Но обещай, что больше не будет разборок и бреда про Снежную Королеву.

— Обещаю, — радостно блеснула глазами Татьяна. — Будет только бешеный секс.

Я ухмыльнулся: «Посмотрим» и достал из кармана сотовый телефон.

— Все-таки не приду, — сообщил Алине, и она пожаловалась:

— Ну вот. Нажарила мяса, теперь придется все скормить Баксу. Тогда я сейчас с ним погуляю и лягу спать. А утром подъеду к тебе. Попробуем достать папашу Салмана. Короче, как буду рядом, позвоню с мобильного. Ты меня встретишь внизу.

— Договорились. Спокойной ночи.

— Слава… Ты правильно сделал, что остаешься. Я на тебя нисколечко не сержусь. И нисколечко не ревную. Только молю, не увязни там, возвращайся завтра ко мне.

— Без вопросов, милая девочка.

— И не называй меня милой девочкой. Целую. — И Алина быстро почмокала губками.

Я засунул трубку в карман, посмотрел на Татьяну.

— Все слышала? Я никуда не пойду. Где обещанный бешеный секс?

— Сейчас. — У нее в глазах заискрились дьявольские огоньки, и всю ее начало заметно трясти. — Сейчас. — Она поднялась из-за стола и, на ходу развязывая пояс халата, подошла ко мне. Халат соскользнул на пол, и Татьяна осталась лишь в одних нарядных бордовых трусиках с кружевными оборками. Раньше у нее не было денег на такое белье. Она запустила пальцы мне в волосы и крепко прижала меня щекой к горячему плоскому животу, форму которого не испортили ни годы, ни двое родов.

— Идем лучше в кроватку, — прошептал я. Она послушно отпустила мою шевелюру и, разбросав по комнате тапки, осталась босая на новом пушистом паласе. Ленивым тягучим шагом дошла до двери, ведущей в спальню, и там остановилась. Взявшись за косяки, томно выгнула спину.

— Обними меня сзади… Приласкай…

Я подошел и поцеловал ее в острое плечико. Татьяна вся подобралась, но все же из последних сил простонала:

— Грубее… Облапай меня… — Она вцепилась мне в руку потными пальцами и припечатала мою ладонь к своему лобку. К чуть выдающемуся вперед бугорку, форма которого всегда так возбуждала меня. — Ну-у-у…

Трусы у нее между ног совершенно промокли. Я сдвинул их вниз и еще раз поцеловал Татьяну в плечо. Ей всегда это очень нравилось.

— Ну-у-у…

Она сама направила мою руку. Туда, куда больше всего желала. И в тот момент, когда моя ладонь коснулась нежной поросли ее волос, а пальцы проникли в горячую влажную плоть, она закричала. Так, что, наверное, взбудоражила всех соседей.

— Тише, Танюша. Спокойнее… Успокойся, — нежно шептал я ей на ушко, и дрожь постепенно отпускала ее. Она медленно приходила в себя.

— Классно! — наконец сообщила она. — Я кончила. Так быстро.

— Сейчас прибегут соседи. Спасать тебя.

— Я орала?

— Немножко, — рассмеялся я.

— Да и черт с ними, с соседями! Давай раздевайся и полезай в постель. Разминка закончилась. Теперь я буду тебя насиловать. Впереди у нас трудовая ночь.

И стряхнув на пол болтающиеся на щиколотках трусы, Татьяна принялась задвигать шторы.

Я осторожно отлепил от себя Татьяну и, выбравшись из кровати, натянул брюки. За окном опять моросил мелкий дождик. С далекой кухни до меня доносились слабые отзвуки громко включенного радио. Там в это время, собираясь на смену, должен был завтракать Пантелеймоныч.

Я залез в платяной шкаф и, отыскав жестко накрахмаленное полотенце, отправился в ванную.

— А-а-а! — Пантелеймоныч, действительно, восседал за своим кухонным столиком и прямо со сковородки уплетал яичницу с колбасой. — Агент ноль-ноль-восемь! Иди сюда, выпей кофе.

Я достал из шкафчика кружку, налил в нее кипятку и бухнул сразу две ложки «Элита». Пантелеймоныч со змеиной улыбочкой наблюдал за моими действиями.

— Бледный ты нынче. Осунувшийся, — пробубнил он, прожевав кусок колбасы. — То-то я слышал, сегодня Танька полночи визжала, словно сирена. Мы уж с Инессой хотели спасателей вызывать. Или пожарных. Да нет, говорю, не спеши. Может, они мазохисты. Так пущай наиграются…

— Поболтай, поболтай, — беззлобно проговорил я.

— …А. ведь в твоем возрасте на сердце это может сказаться. И на простате… — Пантелеймоныч больше не смог выдерживать серьезного вида и гулко расхохотался. — Ишь, молодец, — одобрительно пробасил он. — Дал Таньке сегодня просраться. Так держать! Движешься верным курсом! — Он отставил в сторону сковородку, смел со стола хлебные крошки и выключил орущее прямо мне в ухо радио. — Эх, соседушко, на работу пора. А тебе в душ, смывать ночные грехи. — Он подошел ко мне сзади и возложил свои тяжелые заскорузлые кувал-дочки-лапы на мои плечи. — Вот что скажу тебе, Славка. — Тон изменился. В нем больше не было ни капли прежней беспечности и озорного звона. — Нехорошо все с Ларисой. Проморгали ее. Позволили увести из-под самого носа. И я тоже, дурак… Мог же помочь, вмешаться. Так думал, чего лезть в чужие дела? А вот ведь как повернулось… Так не стесняйся, если чего. Обращайся. Соберу мужиков в цеху, мы этим черным устроим. Лады?

— Договорились. Спасибо. — Я обернулся и благодарно пожал Пантелеймонычу руку.

Мне не были нужны его мужики. Справлюсь без них, своими скромными силами. Но как приятно открывать в людях новые горизонты! Развеселый работяга-сосед, от которого раньше я не слышал ничего, кроме насмешек, вдруг решительно подставляет мне свое пролетарское плечо, чтобы я смог на него опереться. И искренне ругает себя за то, что не сделал этого раньше. Нет, ну как все же это приятно!

Я допил кофе, забрался под душ и стоял там не менее часа, обретая прежнюю форму, изрядно утраченную за сегодняшнюю безумную ночь. Татьяна обработала меня по полной программе: всю спину расчертили алые ссадины от ее ногтей, на груди и плечах орденами и эполетами темнело несколько основательных синяков. Поясница гудела так, словно всю ночь я таскал огромные мешки с солью.

«А как же она? — злорадно размышлял я. — Походочка будет сегодня, как у гусыни? Или ей наплевать? Ну и Татьяна!»

Когда я вернулся в комнату, она все еще сладко спала. Я, стараясь не скрипнуть, плотно прикрыл дверь в спальню, достал из коробки последний, недоеденный вчера кусок торта и с ним в руке подошел к окну.

Дождь… Серый безликий денек… Серая мрачная улица… Серая безысходная жизнь… Две серые блестящие машины — БМВ и «опель монтеро», которые только что заняли места на вытертом колесами газоне. БМВ принадлежит папаше Салмана… Ага! Вот и он сам вылезает из-за руля. А кроме него… Раз, два, три, четыре… А кроме него еще пять человек, дружным стадом столпившиеся на дорожке возле подъезда.

Я уперся лбом в холодное стекло и напряг зрение, но, как ни старался, ни одной знакомой рожи не обнаружил. Уяснил только одно — это кавказцы, притом большинство из них весьма бандитской наружности. Да к тому же, как мне показалось, все со стволами. Пять совершенно не нужных мне вооруженных хачиков — это минус. Гадир Магоматович наконец объявился на горизонте — плюс.

Я дождался, когда компания зайдет в подъезд, и сразу бросился в коридор к телефону.

— Я уже давно встала. Просто вчера рано легла, — сообщила Алина. — Как у тебя?.. Серьезно?.. Еще пять человек?.. И с вольтами?.. Отпад! Сегодня повеселимся! Буду у тебя к десяти. Прихвачу все, что надо, а ты сейчас же вызванивай Джона. Он пригодится.

— До встречи.

— Целую.

Я нажал на клавишу сброса и быстро накрутил номер, который вчера как следует вбил себе в память. «Араб» ответил мне сразу, внимательно выслушал все мои наставления, повторил адрес, по которому должен подъехать, а от себя лишь добавил:

— Я прихвачу легкие броники. Кто знает?..

— Отлично! — Я повесил трубку, заглянул в спальню еще раз проверить, не проснулась ли сексуальная террористка Татьяна, и поплелся на кухню обследовать холодильник в поисках какой-нибудь снеди. В предвкушении предстоящей схватки я испытывал легкий мандраж. — Я был уверен, что избежать ее не удастся. В морозилке я нашел огромный шмат сала, на дверце — пяток яиц и, критически наблюдая за весело шкварчащей сковородкой, подумал, а не отказаться ли сегодня от завтрака? Если я сытым брюхом словлю пулю, то перитонит будет мне обеспечен в самой что ни на есть тяжкой форме. Но потом я вспомнил про обещанные бронежилеты, а шкварки на сковородке приобрели аппетитнейший золотистый цвет. И я откинул в сторону все гнетущие мысли о предстоящих ранениях и аккуратно расколол первое яйцо из пяти.

Я не хотел лишний раз пугать Татьяну и подбрасывать ей дополнительную информацию для сомнений и размышлений. Но нам надо было где-то надеть жилеты, а единственным подходящим местом для этого была моя бывшая комната.

— Здравствуйте, — пискнула разлюбезнейшая Алина и разве что не сделала реверанс, когда Татьяна открыла нам дверь. Маленький «араб» лишь молча кивнул головой.

— Таня, мы на минуту. Надо переодеться. Не в подъезде же… Я просительно смотрел на свою бывшую супругу и откровенно боялся, что у нее достанет дурости выставить нас вон. Но она всегда была мудрой женщиной.

— Проходите. Слава, ты же сказал, что заглянешь попозже.

— Вот и заглянул, — усмехнулся я, проводя своих гостей в комнату.

Джон с облегчением опустил на диван большую дорожную сумку. Судя по тому, как он нес ее, изогнувшись всем телом, весу в ней было не меньше тридцати килограммов. Алина подошла к окну и, встав за портьеру, начала внимательно изучать окрестности.

— Прикрой, пожалуйста, поплотнее дверь, — попросил я Татьяну, и она мгновенно выпустила наружу когти.

— Что, с той стороны? — Глаза приобрели кошачий блеск. — Но пока что я здесь…

— Да нет, Танюша, — улыбнувшись, перебил я ее. — Не надо никуда выходить. Оставайся. От тебя у нас нет секретов.

Джон, склонившийся над своей сумкой, обернулся и бросил на меня неодобрительный взгляд, но уж я-то изучил свою бывшую женушку за годы совместной жизни. И точно знал, что доверить ей можно очень и очень многое. Она относится к той редкой породе женщин, которые умеют держать язычок за зубами. И то, что она увидит сейчас в этой комнате, дальше этой, комнаты и не выйдет.

Татьяна заперла дверь на замок, приволокла из спальни стул, устроилась на нем верхом, опираясь локтями о спинку, и уткнулась пронзительным» взглядом в Алину, стремясь, должно быть, вычленить у нее те минусы, которые потом можно будет предъявить мне. Алина же, не обращая ни на кого внимания, отошла от окна, стянула с себя нарядную блузку с кружевными фестончиками и, голая по пояс, терпеливо ждала, когда Джон передаст ей бронежилет.

— Что, собрались в набег на осетинов? — подала голос Татьяна, и я ей ответил:

— Угу.

— Вы их покрошите, а я, в результате, окажусь соучастницей?

— Ты этого так боишься? — Я смерил ее жестким взглядом. — Учти, все это делается ради Ларисы.

— Я не боюсь, Слава. Все правильно. — Татьяна поднялась со стула и подошла к платяному шкафу. — Алина, вы разоделись прямо как на прием к губернатору. — Она достала с полки свой мохеровый свитер. — Возьмите его. Под ним не будет заметен бронежилет.

Я напялил на броник рубашку, сверху — пиджак. Посмотрел в зеркало — все о'кей — и уже потянулся за своим «Каштаном», когда «араб» буркнул у меня над ухом:

— Не надо. Оставь его, он без глушителя. Наделаешь шуму. — И достал из своей сумки «Ингрем», переделанный для бесшумной стрельбы. Сам он был вооружен точно таким же, но, кроме того, я заметил у него под курткой наплечную кобуру, из которой торчала массивная черная рукоятка.

— Дай посмотреть, — «араб» протянул руку, и Алина вложила ему в ладонь «Беретту», на которую уже навернула глушитель и теперь безуспешно пыталась засунуть ее за пояс джинсов. Ей здорово мешал бронежилет. Джон передернул затвор и удовлетворенно хмыкнул, когда на диван выскочил маленький желтый патрон. Потом едва уловимым движением он выбил из рукоятки «Беретты» обойму и выщелкал из нее все остальные патроны.

— Отлично! — «Араб» снова снарядил обойму. — Не забудь про предохранитель, если придется стрелять.

Алина презрительно хмыкнула, и Джон, повернувшись к ней, приветливо улыбнулся.

— Такое случается и с опытными людьми. Пошли. Не светите оружием.

Я отметил, что незаметно командование операцией перешло к «арабу», но даже не думал сопротивляться. Наоборот, был доволен, что рядом с нами человек, который четко знает, что надо делать. Которому, должно быть, уже не раз доводилось нюхать порох на ограниченных квартирных пространствах.

— Когда отопрут, я вхожу первым. Слава за мной, прикрывает, — объявил диспозицию Джон, когда мы поднимались по лестнице. — Алина, все время оставайся в прихожей около двери. Не давай им ее запереть. Или кому-нибудь выскочить из квартиры. Без нужды не палите, лучше всего обойтись вообще без стрельбы. Ну, а если возникнет необходимость, не тяните и первыми открывайте огонь. Лучше всего по ногам. Они тоже могут быть в брониках.

— Джон, — не выдержал я. — Откуда ты так хорошо знаешь русский?

— Окончил МГУ. Журналистику. А сейчас работаю на одну из телекомпаний. Спецкором в России.

Я уже отвык чему-либо удивляться, но все же пробормотал:

— Делишки…

— Все. Прекратить разговоры.

Мы остановились напротив двери Магоматова, и я нерешительно спросил:

— Звонить?

— Предохранитель, — шепотом напомнил Джон и прижался спиной к стене. — Давай. Чего тянуть?

Я надавил на кнопку.

Грустная восточная мелодия за дверью. Дебильное выражение несведущего доха у меня на лице. Автомат обеими руками держу за спиной — его не заметно. Ноги на ширине плеч. В такой позе стоят штатовские солдаты по команде «смирно». Ничего подозрительного. Просто я, глупенький, играю в крутого парня.

Меня внимательно изучили в глазок и сразу заскрипели замками. Кто-то очень спешил повидаться со мной. Побеседовать. Сделать из меня хорошую отбивную.

— Отодвинься, — шепнул «араб» и, согнув ноги в коленях, выставил перед собой «Ингрем». Хищник, изготовившийся к последнему, решающему прыжку. Мне стало жалко того, кто сейчас отпирал нам дверь.

Того, кто отпирал нам дверь, Джон просто смял. Одним хлестким ударом по горлу вырубил здоровенного, как холодильник «Стинол», бритоголового типа с маленькими глазками и крупным мясистым носом. Когда я ворвался в прихожую, бритоголовый еще продолжал неуклюже валиться на многострадальное трюмо в стиле «ампир». А прыткий «араб» уже успел разобраться с другим крепышом. Тем, что, должно быть, прикрывал первого, но так и не успел — или не решился — нажать на спуск своего ТТ. ТТ заскользил по паркету. Следом за ним отправилось тело его хозяина. Но еще за мгновение до этого я навскидку дал короткую очередь по кривым кавалерийским ногам похожего на шимпанзе бородача, который неожиданно возник из гостиной и уже успел поднять руку с пистолетом Макарова. «Ингрем» негромко харкнул, и кривоногому, — вернее, уже безногому — стало совсем не до стрельбы. Он выронил ствол и начал медленно сползать на пол, безуспешно пытаясь зацепиться ногтями за виниловые обои, которыми была отделана прихожая. Его лицо отражало весь спектр тех адских страданий, которые только может испытывать homo sapiens. Я метнулся к нему и ухватил за шкирку, не давая упасть. Особых усилий мне это не стоило. Бородатый малыш был в весе жокея, и, легко удерживая его, я даже успел обернуться и отметить, что Алина уже закрыла входную дверь и задвинула на ней массивную щеколду. Стоит, направив в потолок ствол «Беретты», и с интересом наблюдает за тем, чем же я занимаюсь. Я озорно подмигнул ей, напрягся и изо всей силы швырнул маленького «шимпанзе» в гостиную. Так, чтобы он оказался там неожиданно и пролетел как можно дальше. Если этот мужик родился под несчастливой звездой, то его перепуганные приятели сразу, чисто автоматически, всадят в него несколько пуль.

Никакой стрельбы! Тишина! Гробовая…

Мой клиент грохнулся на палас и, оставляя под собой расплывающуюся лужу крови, остался лежать без движения. У него был болевой шок, и он потерял сознание.

— А теперь я, — прозвучало у меня за спиной. Я обернулся. Джон, как ни в чем не бывало, наслюнил ладонь и приглаживал растрепавшуюся прическу. Глаза его лихорадочно блестели, а на губах играла нехорошая плотоядная ухмылка. Он жаждал крови! — Вы осторожнее. Они могут вылезти из других комнат или из кухни. Их еще трое?

— Должно быть.

— Отлично! Я убивать никого не буду. — «Араб» отступил назад для разбега и бесшумно рванул вперед. В гостиную он нырнул так, как другие ныряют в бассейн. Находясь в полете, Джон успел дать короткую очередь вверх. До меня донеслись чавкающие звуки выстрелов и звон осыпающихся вниз осколков люстры.

— Держи коридор, — коротко приказал я Алине и, стараясь ступать как можно мягче, пошел по направлению к кухне. В этот момент из гостиной раздался громкий пистолетный хлопок и еле слышная автоматная очередь. Чей-то протяжный стон. «Араб» занимался делом.

— Слава! Сла-а-ава! — донесся до меня его голос. — Иди сюда. Быстро!

Я в несколько шагов преодолел расстояние до гостиной. Там все было закончено. Джон стоял посреди комнаты и держал на прицеле троих человек. Двое, перепуганные и бледные, послушно сидели плечом к плечу на диване. Ладошки, как у детсадовцев, на коленках; глаза от ужаса готовы вылезти из орбит. Один из них — мой старый знакомый, Гадир Магоматович Магоматов, другой — неизвестный мне аксакал почтенного возраста с богатой седой шевелюрой и мусульманской козлиной бородкой. Третий, совсем мальчишка, устроился на полу, опираясь спиной о кресло, и баюкал изувеченную пулями правую руку. В двух шагах от него валялся пистолет незнакомой мне марки.

— Вот он и снова я. К вам с огромным приветом, — весело осклабился я и подошел к дивану.

— Обыщи их, — раздался у меня за спиной негромкий голос «араба».

— Встать!!!

«Аксакал», будто не слыша, продолжал неподвижно сидеть на диване, но Гадир подскочил, словно его шарахнуло током, и вытянулся передо мной по стойке «смирно». В юные годы, он, конечно, служил в доблестной Красной Армии. Должно быть, в стройбате. Но остались-таки армейские навыки. Остались!

Чтобы не мешался, я положил «Ингрем» на пол к ногам Джона и после этого быстро охлопал одежду Гадира. Не нашел ничего, кроме мобильного телефона. Проверил — отключен — и швырнул его в угол комнаты.

— Лечь!!!

Магоматов, пыхтя, как насосная станция, неуклюже устроился на полу. Руки в стороны, ноги в стороны, рожей в палас. Обширная задница вызывающе смотрит вверх — туда, где еще недавно висела люстра.

— Теперь ты! — Я подошел к «аксакалу», но он меня просто не замечал. Игнорировал, сволочь! Я зацепил пятерней его жидкую бороденку и, не стремясь быть излишне почтительным к старости, потянул ее вверх. «Аксакал» не выдержал и поднялся. И пока я его обыскивал, испепелял меня ненавидящим взором, так и не произнося ни слова. Пусто. Нет даже мобильного телефона. Нет даже расчески.

— Лечь!!!

Ноль эмоций. Гордый высокогорный орел-стервятник… Я, недолго думая, подсек ему ноги, и он гулко шмякнулся на пол.

— Вот так-то, папаша. — Я крепко придавил его сверху ступней, заставил принять хотя бы подобие правильной позы — той, в которой сейчас находился Гадир. И еще несколько раз добавил по ребрам — за непослушание. Самураи после такого позора обривают голову и, не задумываясь, делают себе харакири. А аксакалы?

Я быстро проверил диван — не успели ли сунуть что-нибудь между подушек, — но, кроме пыли и крошек, ничего там не нашел и принялся за бойца, которого подстрелил «араб».

— Манэ бы бынт, бырат, — встретил меня просьбой раненый, и я первым делом осмотрел его руку. Ничего страшного, крови немного, в реанимации не нуждается. Я ощупал его одежду и нашел нож-выкидуху и запасную обойму. Присоединил, к ним трофейный ствол, сложил все в кучку в углу комнаты, на скорую руку обшмонал раненого мною боевика, валявшегося без сознания, ничего интересного не обнаружил и, не поднимаясь с колен, бросил вопросительный взгляд на «араба».

— Хорошо, — процедил он сквозь зубы. — Держи всех на прицеле. Я проверю тех, в коридоре. И осмотрю квартиру. — Джон наклонился и потряс за плечо маленького героя с перебитыми конечностями. Тот и не собирался приходить в себя. — Не сдох бы. Столько кровищи! Надо забинтовать.

Пока «араб» проверял квартиру, Алина принесла из ванной довольно богатую аптечку и ловко перетянула жгутом правую ногу подстреленного «шимпанзе». Кровотечение остановилось. Алина с треском вскрыла упаковку бинта, обильно плеснула перекисью на три входных пулевых отверстия — два на правой ноге, одно на левой — и наложила на раны тугие аккуратные повязки.

— Все пули застряли в костях, — прошептала она. — Извлечь их оттуда бо-о-ольшая проблема. Скорее всего, он останется хромым на всю жизнь.

Потом за какие-то пять минут она управилась с мальчиком, раненным в руку.

— Все супер! Поправишься быстро, красавец, — подбодрила его напоследок и принялась с интересом разглядывать Гадира и «аксакала», которые под шумок самовольно вернулись с пола на свой любимый диван и сидели там, как два истукана.

«Араб», тяжело отдуваясь, втащил в гостиную боевика — того, что неосторожно открыл нам дверь, — уложил его рядом с безногим и, смерив обоих оценивающим взглядом, пришел к заключению:

— Жить будут, ублюдки. Слава, приволоки второго. Я что-то немного подвыдохся.

Особо не церемонясь, я, словно в оглобли, впрягся в толстые ноги массивного — не менее центнера — мордоворота и отбуксировал его в гостиную.

— Отлично, теперь все на виду, — удовлетворенно отметила Алина и устроилась в кресле рядом с продолжавшим сидеть на полу мальчишкой. — У вас есть свой доктор? — Она вопросительно посмотрела на Магоматова, но вместо него неожиданно решил открыть рот «аксакал».

— Не в больницу же нам их везти. — Он говорил совсем без акцента. Без хоть какого-нибудь ничтожнейшего акцентика. — У нас, конечно, есть доктора. У нас, конечно, помимо докторов, есть другие специалисты. Они придут и убьют вас троих. Вы пока еще суетитесь, но вы все покойники.

Я усмехнулся. Так напыщенно говорят герои американских боевиков. «Аксакал», наверное, любит смотреть телевизор.

— Отец, мы еще дадим тебе слово. А пока я хочу побеседовать с Магоматовым. — Я взял стул, установил его спинкой вперед напротив дивана и уселся на нем верхом. — Итак, Гадир Магоматович. Ты убедился, все очень серьезно. На столько серьезно, что если не станешь отвечать на вопросы, буду выбивать тебе зубы. Или отрезать по кусочку от твоей нежной плоти… Как мне найти Салмана?

Допрашиваемый, словно карась на песке, несколько раз беззвучно приоткрыл рот.

— Ну!!!

— Нэ знаю. Он ушел из дому. Живет на прыгороде. Нэ знаю гыдэ.

— Приблизительно.

— На южын пригороде.

— Колпино? Пушкин? Гатчина? Тосно?

— Я гаварым, нэ знаю.

Я ему верил. Зачем Салману сообщать своему папаше адрес, по которому устраиваются оргии со шлюхами? Перебьется папащечка! А то еще — о, Аллах! — принесет его нелегкая в гости в самый неподходящий момент.

— У него есть телефон? — продолжал я.

— Мабылны. Номэр нэ знаю.

— Шакал лишайный!!! Ты хоть что-нибудь знаешь? — взвилась из кресла Алина, но я жестом приказал ей, чтобы заткнулась.

— Где его офис?

— Нэту офыс. Так работает. С дома. По компьютер, по тылифон. Все лэвым у него, вся тывар лэвым.

— Проклятье! — выругался я. — И как мне его отыскать? Ну-у-у!!! Уши отрежу!!!

— Колись, падла! — подлила масла в огонь Алина. Ей эта забава определенно пришлась по душе.

Гадир повращал зрачками и опять превратился в карася на песке. Как он этого ни желал, но ни слова выдавить из себя не мог.

«Аксакал» повернулся к нему, легонько шлепнул по бледной щеке ладонью, а потом откинулся на спинку дивана и скрипуче расхохотался.

— Хе-хе-хе, специалисты-психологи. Доведете же мужика до инфаркта. Или до инсульта. И ничего от него не добьетесь. Потому как он сам ничего не знает, не ведает.

— Ладно, тогда пускай отдыхает. А я пока поспрашиваю тебя.

— Попробуй. — «Аксакал», который был откровенно напуган в тот момент, когда я увидел его в первый раз, теперь безмятежно развалился в углу дивана — нога на ногу — и чувствовал себя совершенно спокойно. Понял, что никто убивать его не собирается. Не те мы люди, не отморозки. Он раскусил нас почти сразу. — Не стесняйся, спрашивай, Слава. Хорошо спросишь, может быть, и отвечу. Понты гнуть начнешь, пошлю вас всех к ядрене матери. И больше уже ничего от меня не услышите.

— Что ж, приму к сведению. — Я смерил строгим взглядом Алину, чтобы помалкивала, и задал первый вопрос:

— Кто вы такие? Почему здесь?

— А тебя ждали, Слава. Мочить собирались. Уж больно ты неспокойный. Боится тебя наш коммерсант, работать нормально не может. Вот только силенок не рассчитали. Непростым оказался ты пацаном. Учтем на будущее.

— Так уж и мочить сразу?

— А ты не угомонишься иначе. — «Аксакал» рассеянно похлопал себя по карманам и обратился к Алине. Вот что, красивая. Довольно кресло просиживать. Сходи-ка ты лучше на кухню. Там на столе сигареты и зажигалка. А заодно накапай старику, — он толкнул в плечо Магоматова, — корвалола. Пожалуйста.

Алина бросила на меня вопросительный взгляд, и я согласно кивнул:

— Сходи.

— Так это у тебя дочку украл его недоносок? — Аксакал снова переключил внимание на меня.

— Да.

— Понимаю, чего ты так бесишься. Сам бы, наверное, еще не так… Знаешь, сынок, разойдемся сегодня, я чувствую с миром. Постреляли немного, побаловались. Остальное утрясем по базару. Только вот обзовись, расскажи старику любопытному, кто ты таков, почему не знаю тебя. Ведь не из мусорских, это точно. Это я вижу насквозь.

— Нет, не оттуда. И не из ФСБ. Не из ГРУ Не из армии. Есть одна фирма, да только тебе лучше о ней не знать. Наживешь неприятности.

«Аксакал» многозначительно покивал. Возможно, он считал, что я просто «гну пальцы». Но, с другой стороны, ведь не оставил он без внимания наше оружие. И нашу выучку…

У меня за спиной послышался шорох. Я немедленно оглянулся и увидел, как один из «больных» — тот, которого я тащил сюда за ноги — пришел в себя, принял сидячее положение и озирается, пытаясь зацепиться за что-нибудь мутным взором. Джон лениво оторвал зад от стула, достал из кармана трофейный ТТ и, неспеша подойдя к толстяку, рукояткой деловито стукнул его по макушке. Толстяк вновь погрузился в анабиоз, а я задал очередной вопрос:

— Теперь ты представься, папаша.

— Рамазом зови. Жил я когда-то в Абхазии. Молодым был… А потом все в России. От Хабаровска и до Кёника, поносило меня по горам, по долам. Да вот старым стал. Сейчас вроде бы как и на пенсии. А вроде бы как и при деле. Кому совет нужен, кому деньжат в долг, а кому и другая помощь. Например, как вот этому. — Рамаз кивнул на Магоматова, который в этот момент сосредоточенно вливал в себя корвалол. Алина забрала у него пустую стопку, кинула «аксакалу» на колени пачку «Мальборо» и зажигалку и поспешила занять свое кресло.

— Вроде бы как познакомились, — сказал я, дождавшись, когда Рамаз прикурит сигарету.

— Вроде бы как да, — передразнил он меня, жадно затянулся, поперхнулся дымом и зашелся в приступе свистящего надсадного кашля. — 3-зараза! — с трудом выдавил из себя. — И ведь не бросить эту отраву никак! — И сделал еще одну глубокую затяжку. — Слушай, Слава, что тебе расскажу. Слушай внимательно. Может, поможет это тебе отыскать дочку и этого пидара. Короче, снюхался он с одной кодлой. Мы их обзываем Ковровцами, хотя там сплошь ингуши и чечены. Есть, правда, и русские. Интернационал, мать твою! Отморозки! Крысятники! Поняток не признают, но фишки в общак засылают исправно. Потому их пока и терпят. Да ненадолго это. Есть там такой Хаджи, он кодлу и держит. Хаджи — погоняло, как в натуре его зовут, я не знаю. Был он смотрящим в Коврове, развел беспредел. В результате угодил на правило, а потом свалил сюда с корешами.

— Чем они занимаются?

— Как чем? — удивился Рамаз.

— У них есть какая-нибудь фишка? Специализация?

«Аксакал» снова скрипуче расхохотался.

— Хе-хе, Слава. Какие фишки? Какие специализации? Это просто стая диких голодных псов. Они готовы порвать любого, чтобы напиться крови. Старуху за триста рублей жалкой пенсии мочканут, не раздумывая. Отморозки и есть отморозки. Вот потому-то их и отстреляют скоро свои же.

— А что, со старухой, действительно, было? — поразился я.

— Да нет. Это я так, для примера. — Мой собеседник на секунду смутился. — Не фильтрую базар.

— Как их найти?

— Где у них норы, не знаю. — Рамаз прикурил еще одну сигарету. — А вот есть на Ленинском ночной клуб. Называется «Катастрофа». Там в кабаке и ищи их. Не ошибешься. Да только поосторожнее, Слава. Это тебе не мои ягнята, которых сегодня пострелял, словно в тире. Это волки. И волыны они обычно таскают с собой.

— Не помогут волыны, — неожиданно подал голос молчавший уже больше часа «араб». Рамаз улыбнулся. Кажется, он поверил, что не помогут.

— В том кабаке обычно много народа? — задал еще один вопрос я.

— Не знаю, — пошевелил бородой «аксакал». — Не был там никогда.

— А чего же? — Я поднялся со стула. Наша беседа явно подходила к концу. — У тебя есть, что еще рассказать?

— Рассказать нету. — Рамаз тоже поднялся с дивана. — А предложить могу. Если надо, человек пять пацанов зашлю тебе на подмогу. Мне этот Хаджи давно уже словно кость в горле.

Я про себя усмехнулся: «Красота! Каждый встречный готов поделиться со мной людскими ресурсами. Пантелеймоныч — работягами из горячего цеха, «аксакал» Рамаз — быками-бандюгами».

— Спасибо, конечно. — Я широко улыбнулся, а Алина в кресле хихикнула. — Прибереги пацанов для себя. А за нами, я же сказал тебе, фирма. Ох, и крепкая ж фирма!

Рамаз многозначительно промолчал и склонился над тремя полутрупами, сложенными в ряд на полу.

— Вот ведь еще морока, — пробубнил он себе под нос и обернулся ко мне: — Так Гадир может не менживаться, так понимаю?

— Без вопросов, — заверил я. — Он мне не нужен, и я даже не думал причинять ему зла. Просто хотел расспросить. Если бы не ты со своими быками, все бы закончилось простым разговором. Теперь я узнал, что хотел, и Магоматов мне больше не интересен. Пусть себе остается с миром.

— Отвечаешь? — обжег меня взглядом Рамаз.

— Мне что, повторить? — Я немного повысил голос.

— Не надо. Считаю, мы обо всем добазарились. — Рамаз снова грустно смотрел на три неподвижных тела. — И что мне прикажете делать с этими дохляками? Слава, поможете дотащить их до машины?

Я с ужасом представил, как это будет выглядеть. Но пренебречь почетной обязанностью выноса бесчувственных тел не мог. Это было «не по понятиям». И я обратился к Алине:

— Как насчет того, чтобы поработать грузчицей? А, милая девочка?

— Не называй меня милой девочкой, Слава. — Алина выбралась из уютного кресла. Глаза у нее были грустными-грустными. — Я, конечно, поработаю грузчицей. — Она сейчас обращалась только к Рамазу. — Как же вы, немощные, да без моей богатырской силушки? Вот только если сегодня я наживу себе грыжу, вырезать ее будут за счет вашего общака.

— Отвечаю, — расхохотался Рамаз. — Вперед! Потащили задохликов!

Ночной клуб «Катастрофа» расположился в «стекляшке» — стандартном двухэтажном строении, в каких в былые застойные времена первый этаж, как правило, занимала кулинария, а второй — парикмахерская и мастерская по изготовлению ключей. Но с той беззаботной поры, когда все было именно так, минуло больше десяти лет, и безликую типовую «стекляшку» уже давно плотно укутали красной кирпичной пеленкой, оставив для дыхания лишь узкие окна-бойницы и тесный дверной проем, который бдительно охраняли два юных бритоголовых швейцара-тяжеловеса.

Швейцары, безуспешно пытаясь изобразить на мятых рожах подобие любезной улыбки, содрали с меня за вход двадцать рублей, радостно сообщили, что сегодня для девушек вход свободный, и мы с Алиной очутились внутри почти настоящего пещерного грота. Несколько электрических светильников-факелов, размещенных на серых бетонных сводах, как могли, боролись с царившим здесь полумраком. Но эти усилия были тщетны, и вся польза от «факелов» сводилась только к тому, что они высвечивали из темноты бутафорские гипсовые сталактиты, гирляндами налепленные на потолок. Вход в дискотеку, где уже гремел хаус и мелькали огни цветомузыки, был стилизован под бесформенную крысиную нору. Впрочем, так же, как и проход на лестницу, ведущую на второй этаж в ресторан.

— Интересно, — заметила Алина, — почему они назвали эту шахту «Катастрофой», а не «Пещерой Лейхтвейса»?

— Тебе здесь нравится?

— Оригинально. — Она взяла меня за руку и утащила в мерцающий разноцветными огнями зал, где на нас обрушились оглушительный камнепад низкочастотного ритма и истошные вопли ди-джея. Своей совершенно лысой башкой ди-джей отражал свет направленных на него софитов и ощущал себя на вершине славы.

В зале собралось не более полусотни тинейджеров, которые, не стремясь проявлять особой активности, прятались от ди-джея по темным углам или у стойки миниатюрного, почти игрушечного, бара.

Бар предлагал посетителям два сорта пива в пластиковых стаканах, чипсы, фисташки и три табурета, к которым, должно быть, еще с открытия дискотеки выстроилась огромная очередь.

Из всех достопримечательностей, кроме мини-бара и лысого ди-джея, я обнаружил в зале короткий подиум с двумя пилонами. Возможно, по выходным здесь устраивают стрип-шоу. Если, конечно, удается найти стриптизершу.

— Здесь, наверное, бывает стриптиз! — слов но прочитав мои мысли, прокричала мне в ухо Алина.

— Не отказалась бы посмотреть?! — в свою очередь крикнул я.

— Мне нравится!

— Мужской?!

— Нет, женский! Я представляю, что сама испытала бы, раздеваясь на публике! Это меня возбуждает!

— Ты, случайно, не нимфоманка?!

— Что?! Не слышу!!!

— Нимфоманка!!!

— Спасибо!!! — Алина нашла мою руку и увлекла меня за собой. Из музыкального ада назад под старые добрые сталактиты, угрожавшие сорваться вниз и пришпилить меня, словно жука булавкой, к бетонному полу.

— Странно, почему там никто не танцует? — пробормотал я, когда грохоте хауса остался у нас за спиной.

— Еще не успели нажраться «Экстази», — рассмеялась Алина и шепнула мне на ухо: — Глянь, кто пришел.

Я обернулся к входной двери. Четверо новых посетителей «Катастрофы» проходили поверхностный фэйс-контроль. Две стройные высокие девушки с внешностью манекенщиц. Парень с короткими обесцвеченными волосами, одетый в тесные кожаные брюки, цветастую рубашку и белый пиджак, а поэтому весьма смахивающий на сутенера. И четвертый, маленький и невзрачный, в джинсиках, кроссовках и просторной, не по размеру куртке, Джон-Али-Мухамед собственной персоной. Он бросил на нас безразличный взгляд, взял под руку одну из красавиц — на голову выше его, — и весь квартет новоприбывших, нырнув в «крысиную нору», начал подниматься по лестнице к ресторану. Разгильдяи-швейцары проводили их насмешливыми взглядами, позубоскалили и вышли на улицу. Курить и бдительно справлять свою службу.

— Отличненько, — шепнула Алина. — Нашего полку прибыло. Идем в кабак. Ку-у-ушать хочется!

— Потерпи. Не стоит объявляться сразу следом за ними. — Мне в глаза бросилась невзрачная дверца с изображенной на ней женской фигуркой. — Зайди пока в туалет, поправь макияж. Я подожду тебя здесь.

— И то верно, — согласилась Алина и скрылась в сортире.

Кроме нас двоих, сегодня в «Катастрофе» должны были ужинать еще пять человек, так или иначе связанных со службой МИ-6. Все пятеро — боевики-профессионалы, подготовленные именно к той экстремальной работе, которая, возможно, ожидала нас сегодня в ресторанчике на втором этаже. Рамаз обозвал бы таких людей быками, но это были далеко не простые быки, накачавшие в тренажерных залах бесполезные бицепсы и прочитавшие за всю свою жизнь лишь одну книжку — про репку.

Подобных людей «фирма» для себя отбирала годами. Обучала годами. Безжалостно отсекала от них все лишнее и подшивала на освободившиеся места необходимые навыки и знания. И в результате получала универсальных специалистов, многократно прокрученных через жестокие мясорубки тренировочных лагерей и психологических обработок. Каждый подобный профи обходился бюджету Британии примерно в сто пятьдесят тысяч фунтов, но эти затраты с лихвой окупались уже через год после начала работы «фантома» — именно так в узком кругу называли подобных людей.

Кроме «фантома» за выпускниками спецкурсов на острове Барра закрепилась еще одна кличка — «мусорщик». Все потому, что они, даже близко не приближаясь к агентурной работе, освобождали от лишнего хлама дорогу другим — посвященным. Выполняли обязанности чистильщиков и ликвидаторов. Умели легко проникнуть туда, куда бы не сунул нос самый отпетый домушник, считая это бесполезным занятием. Устанавливали аппаратуру слежения, которую невозможно засечь ни одним сканером. Могли взломать самую изощренную систему защиты компьютера, не подключенного ни к одной, даже локальной, сети, а потому недоступного для проникновения в него извне. Они мастерски засекали и устраняли наружку, установленную за агентами «фирмы», иногда выступали в роли телохранителей и уж совсем редко осуществляли акции прикрытия при проведении значительных операций. К таким операциям «фантомов» по каким-то тайным соображениям старались не допускать. Хотя, например, с ликвидацией Кезамаа любой стажер-«мусорщик» справился бы куда быстрее и успешнее Голоблада.

Именно подобных спецов мне обещал сегодня выделить в помощь Мартин, когда днем мы встретились с ним на Театральной площади…

— В пятнадцать ноль-ноль. Буду на черном «рэйнж ровере». — Я позвонил ему от Татьяны, и он сразу дал мне понять, что ни о каких делах по телефону говорить не намерен. — Не уверен, что там будет много таких машин. Так что не перепутаешь. Не опаздывай, Слава.

Не опоздал. Даже приехал раньше на пятнадцать минут вместе с Джоном на его «девяносто девятой». Мартин объявился сразу же вслед за нами, и стоило мне сесть в его «ровер», как он отъехал от тротуара и медленно покатил в сторону Никольского собора.

— У нас полчаса, — предупредил он. — Так что давай короче, что хотел сообщить. Потом кое-что расскажу тебе я.

Я в двух словах описал наше сегодняшнее посещение Магоматова и щедро высыпал перед Мартином те жалкие крохи информации о Салмане, которые удалось насобирать.

— Отлично! — Мартин казался довольным. — Мы по своим каналам узнали почти то же самое. Правда, информатор у нас не очень надежен, и все, что он нам передал, требовало проверки. Вот ты и проверил, Слава. Сведения, полученные из двух независимых друг от друга источников, сходятся. А значит, можно брать их в работу. Итак, что мы имеем? Салман прочно связан с бандитами некоего Хаджи. Они подловили этого сопляка на каких-то финансовых махинациях, искусственно раскрутили его долги до колоссальных размеров и заставили работать на банду. Под их прикрытием Салман организовал цех по разливу фальшивой водки, наладил поставки дешевого спирта из Турции и сейчас руководит этим бизнесом. Доходы огромные, но все сливки снимают Хаджи и его люди. Салман выступает лишь как наемный работник, если не сказать более — долговой раб. Правда, его не обижают, и денег ему хватает на очень приличную жизнь. Но никаким, даже малейшим, авторитетом он в банде Хаджи не пользуется. Ни к чему, кроме фальсификации водки, его не подпускают и близко. Дом он снимает где-то в районе Пушкина-Павловска. Точный адрес пока неизвестен, но мои ребята над этим работают. Сегодня вечером, крайний срок завтра, адрес будет лежать у меня на столе. Так же, как и адрес Хаджи. У него особняк где-то в районе Киевской трассы или в окрестностях Гатчины… Теперь насчет ночного клуба. Как ты сказал? «Перестрелка»?

— «Катастрофа», — улыбнулся я и подумал, что «Перестрелка» звучало бы актуальнее.

— Про этот клуб у меня не было никакой информации, — продолжал Мартин. — Мне лишь сообщили, что каждый вечер банда собирается в каком-то кафе. У них там проводится нечто вроде планерки. Теперь мы знаем где, и это должно нам помочь. Слава, я предлагаю не стесняться размаха и попытаться похитить из этой «Перестрел…» тьфу, «Катастрофы» господина Хаджи. И далее диктовать условия.

— Авантюра.

— Классика. Сколько бы ни было там бандитов, и как бы ни были они вооружены, но это всего лишь бандиты, которые умеют лишь спускать курок, убегать от полиции и избивать коммерсантов. По сравнению с моими людьми они просто малые дети, которые еще не расстались с подгузниками. Два «фантома» легко разорвут на кусочки десяток подобных неучей.

— Будет шум на весь Питер. — Я активно принялся выискивать слабые места в предложении Мартина.

— Смотря как подойти к решению этой задачи. — Мартин свернул налево и начал накручивать уже второй круг вокруг Никольского собора. — Всю операцию можно провести почти не заметно и даже без трупов.

Я в это не верил. Возле ночного клуба, набитого посетителями, на многолюдном даже в позднее время проспекте — и незаметно? Иллюзии! Переоценка собственных сил! Полнейшее отсутствие поправок на наличие посторонних и на место проведения акции! Подобным образом порой забавляются дилетанты. Но не Мартин же! Не МИ-6!

Я глубоко втянул в себя воздух и — будь, что будет! — откровенно выложил вслух все сомнения. Жестко выложил, не пытаясь играть в дипломатию, но моего собеседника это ничуть не обидело. Он рассмеялся и резко нажал на тормоз, с трудом избежав наезда на стайку старух, метнувшихся прямо под колеса «рейнж ровера». Они очень спешили в церковь. Они очень спешили на тот свет.

— Проклятые бабки! — выругался Мартин. — Везде одинаковы. Что в Европе, что здесь… В Тибете они и то, наверное, гибнут сотнями под повозками, запряженными яками.

— Вам известно, как выглядит этот Хаджи? — поспешил я вернуть разговор в нужное русло. От отведенного мне получаса оставалось всего десять минут. — У вас есть фотография? Или, на худой конец, описание?

— Нет, — виновато вздохнул Мартин. — Не успели. Но здесь я не вижу проблемы. Сегодня вечером я пришлю в «Катастрофу» психолога. Ей хватит минуты, чтобы понаблюдать за бандитами и вычислить их главаря.

— И все-таки это авантюра… — повторил я, но уже неуверенно.

— Слава, — Мартин повернулся ко мне, — я не отрицаю, что Голоблад оставил тебе в наследство пухлый пакет полезных знаний и навыков. Но, как бы там ни было, в вопросах организации акций, подобных этой, я гуру, а ты ученик-первогодок. У меня четверть века работы на холоде. Я могу реально оценивать возможности «фирмы» и, исходя из этих возможностей, выбирать наименее тернистые пути. Если ты не согласен с этим, то, ради Бога, выпутывайся из своих проблем сам. Тебе никто не навязывается в помощники. Это один вариант. И второй: ты полностью полагаешься на мой опыт, и я беру на себя руководство всей операцией. Поверь, при этом раскладе у твоей дочери будут наибольшие шансы. Хотя, извини за прямоту, далеко не стопроцентные.

Я почувствовал в горле неприятный комок, сглотнул с трудом и произнес:

— Я согласен. Что мне надо делать?

— Ехать домой, отдыхать и дожидаться известий. Уже этим вечером в «Катастрофу» отправятся мои люди. На первый раз это будет обычная рекогносцировка. Но если удачно сложатся обстоятельства, то шанса они упускать не будут, и сегодня же Хаджи окажется у меня в гостях. А если нет, на его машину хотя бы установят маяк, выяснят точно, где он живет, где бывает. Возможно, удобнее будет брать его дома. А возможно, он именно там скрывает твою Ларису.

— Действительно, — сказал я и посмотрел на часы. Отведенные мне тридцать минут истекали, а вопросов оставалась еще целая куча. — Зачем заморачиваться с «Катастрофой», если наши нинзя-«фантомы» легко накроют Хаджи дома?

— Не так-то легко. — Мартин тоже взглянул на часы и свернул к Театральной площади. — Не забывай, что у него под рукой может оказаться заложница, твоя дочь. А Хаджи, насколько я понимаю, неуравновешенный тип. Псих. Холерик. Шизоид. Если он решит, что уже припекает, то просто возьмет и выпустит пулю в затылок Ларисе.

— Незаметно проникнуть… Захватить его спящим… — неуверенно подсказал я.

Мартин остановил «рейнж ровер» рядом с «девяносто девятой» Джона и развернулся ко мне.

— Извини, Слава. Мне уже некогда играть в вопросы-ответы. Время аудиенции истекло. Ну, а насчет того, чтобы застать этого негодяя спящим, незаметно проникнув в его особняк… Навряд ли. Я уверен, там система охраны «фантомов» как минимум третьей категории надежности. Несколько ночных сторожей. Конечно, собаки. Хаджи, насколько я знаю, пуганая ворона, и штурм его крепости надо серьезно готовить. А на это уйдет драгоценное время. Действуя же с наскока, можно легко допустить ошибку, вляпаться, показать себя, и в результате, все станет сложнее в тысячу раз.

— Согласен. Тогда я полностью положусь на тебя.

— Хорошо. Сегодня же в «Катастрофу» направлю пятерых человек. Кстати, один из них — девушка, которая говорит по-чеченски. Другая — психолог. Они знают свою работу.

— А кроме них в ресторане буду я. И Алина, — выдвинул я условие.

— Зачем еще?

— Да пойми ты, что это наша «игра». Мы, как никто, заинтересованы в успехе акции. Не можем позволить себе сидеть в стороне.

— Вот именно. — Мартин еще раз глянул на часы и повысил голос. — Вы будете сидеть в стороне, кушать ростбиф и наблюдать, черт с вами. Но, не дай Бог, вам придет в голову вмешаться во что-нибудь. Это будет провал. И с тобой я не стану больше иметь никаких дел.

— Договорились. — Я был доволен тем, что, совершенно не надеясь на положительный результат, все же сумел — да еще как легко! — выклянчить две контрамарки на вечернее представление. — Все будет о'кей. — Я распахнул дверцу. — Спасибо.

— Эй, Слава, — догнал меня голос Мартина. — А ты уверен, что им незнакомо твое лицо? Или твоей подруги?

— На все сто процентов, — заверил я.

Если, конечно, там не окажется русского мордоворота, которого возле моего бывшего дома Алина пинала ногами по роже. Хотя навряд ли он пойдет в ресторан. Ему пока еще нечем жевать шашлыки и бифштексы.

В ресторанчике было пусто, если не считать двух «манекенщиц», светловолосого «сутенера» и маленького «араба», который так и не снял своей бесформенной куртки. Они вчетвером заняли угловой столик, и я сразу одобрил их выбор, С этого места отлично просматривался обеденный зал и три выхода — один на парадную лестницу, второй в бильярдную и третий на кухню, из которой выплывали наружу аппетитные запахи создаваемых там кулинарных шедевров. Из бильярдной раздавались резкие щелчки бьющих друг о друга шаров, и я первым делом заглянул туда проверить, много ли там народу. И что это за народ?

Народом оказался «Лаврентий Палыч Берия» в своих неизменных круглых очках и строгом, с иголочки, черном костюме. «Лаврентий Палыч», играющий сам с собой в русскую пирамиду и отметивший мое появление пустым мимолетным взглядом.

Рядом был установлен еще один стол, обитый синей материей и жадно разинувший широченные лузы в ожидании корма из вкусных беленьких шариков.

— Пожалуйста, стол свободен. — Я даже вздрогнул. Официант совершенно неслышно подкрался ко мне со спины. — Пятьдесят рублей в час — это задаром. Приглашайте свою даму и…

— Я не играю в пул.

На лице официантика отобразилось сочувствие по поводу такого моего недостатка.

— Другой стол этот игрок-одиночка занял надолго, — доверительно прошептал он мне на ухо. Оплатил вперед за четыре часа. По-моему, он «играющий», привыкает к нашему кию и к лузам. Посмотрите только, какие он кладет свояки!

— А завтра начнет раздевать ваших клиентов?

— Нет. В эту сказку он не попал. Его отсюда быстренько вышвырнут… Пожалуйста, дамочка… — Весь гладенький и стерильный, официант вальсирующей походкой педика подошел к Алине и расплылся в слащавой улыбке. — Выбирайте столик. Вы бывали здесь раньше?

— Нет, не бывали. — Алина окинула халдея брезгливым взглядом и направилась в ту половину зала, которая была ближе к кухне.

— Дамочка! Дамочка! — Официант, пританцовывая, попрыгал за ней. — Пожалуйста, не туда. Там на сегодня намечен банкет. Вот я вам сам предложу уютненький стол… Не подходит? А этот?

В результате, мы устроились недалеко от выхода на парадную лестницу метрах в десяти от Джона с компанией. Они в это время громко обсуждали меню и старательно притворялись, что сегодня уже успели залить в себя немало спиртного.

Официант подскочил к нашему столику, торжественно вручил Алине карту вин и меню и, извинившись:

— Мне надо сначала обслужить тех господ. Потом я весь в вашем распоряжении, — утанцевал на кухню.

— Оп! Попрыгунчик. — Алина отложила в сторону папку с меню. — Красавчик… Слава, я даже не ожидала, что здесь так уютно. — Она еще раз окинула взглядом обеденный зал.

Стены его были отделаны ламинированными под орех панелями. С натяжного потолка свисало несколько нарядных бронзовых люстр, которые почти не давали света и лишь немного рассеивали мрак. Зато на каждом столике был установлен белый фаянсовый светильник с зеленым матерчатым абажуром, зачем-то обшитым понизу черной кружевной лентой.

Алина хихикнула:

— Не могу избавиться от впечатления, что на все эти лампы натянуты женские трусики.

Я рассмеялся и потянулся за картой вин. В которых я ни черта не соображал. Но очень рассчитывал на помощь многоопытного Голоблада.

— Что будешь пить?

Алина пожала плечами:

— А разве можно пить на работе?

— Но мы же не на работе. Мы зрители, — напомнил я.

— Хм… Зайка, а ведь ты прав. Тогда попроси этого танцора-кузнечика налить мне в самый большой бокал четверть «Мартини», четверть водки и две четверти яблочного сока. И не забыть бросить льда… Слава, а если сегодня сюда припрется Салман?

— Было бы здорово. Сразу автоматически с повестки снималось бы много вопросов. Только он, к сожалению, не припрется. Он лишь шестерка, прислуга, а прислуге за барским столом сидеть не положено…

Салмана, действительно, не было. И не было щербатого мордоворота, на котором, как на боксерском мешке, когда-то тренировалась Алина. Не было ни одной знакомой мне рожи среди тех, кого мы сегодня с нетерпением ждали здесь. И все же мы не потратили время впустую. Дождались.

Хаджи со своими бандюгами нарисовались в зале в тот самый момент, когда наш столик уже был заставлен закусками, и официант разливал аперитив. Семь человек, — я сразу их пересчитал, — ленивой походкой пересекли зал, при этом каждый из них бросил оценивающий взгляд в сторону столика, за которым громогласно, притом, по-английски, разговаривали две «манекенщицы». Алинин затылок, — а она сидела спиной к залу, — их заинтересовал в меньшей мере. Все семеро прошествовали в ту половину, куда нас не допустил официант, и, сдвинув вместе три столика, вальяжно развалились на мягких стульях, отделанных лягушачьего цвета плюшем. Официант уже вовсю суетился вокруг них, и все сводилось к тому, что горячего нам придется ждать долго.

Я перевел взгляд на угловой столик и отметил, что Джон извлек из кармана куртки нечто, очень похожее на электрический фонарик, и устроил его на столе между бутылками и тарелками. От фонарика протянулся тоненький провод, и одна из девушек вставила в ухо наушник. Я наклонился поближе к Алине и прошептал:

— «Араб» уже начал работать. Они сканируют их разговоры.

— Замечательно! — Алина подцепила ложкой салат с омаром и бухнула его мне на тарелку. — Попробуй, тает во рту. Зайка, почему ты ничего не ешь?

Потому, что не было аппетита. Вокруг меня назревали события, обещавшие затмить Паштет из гусиной печенки и баклажаны, фаршированные икрой.

Я лениво поковырял вилкой салатик, плеснул себе в бокал «Фанты» и взгрустнул, предвкушая долгое и в ожидании хоть каких-нибудь событий бесполезное сидение за нарядным столиком, заставленным сказочными деликатесами, до которых мне сейчас не было никакого дела.

— Здесь отличная кухня, — пробубнила Алина набитым ртом. Она, счастливая, не лишилась бы аппетита даже в ночь перед расстрелом. — Заяц, поешь! Не пропадать же добру.

Ко всему прочему, официант сменил на магнитофоне кассету с Милен Фармер, которая из тщательно замаскированных колонок наполняла ресторан красочными мелодиями, и поставил что-то совсем неудобоваримое. Во всяком случае, для меня. Скрип муэдзинов, треньканье неизвестного мне струнного монстра и завывающий грудной голос певца. Родные напевы почетных гостей, под которые они родились, научились ходить, говорить, стрелять из АК-47. Воевали в долинах. Воевали в горах, а когда припекло, ушли через Грузию в спокойную российскую жизнь бомбить фраеров, добродушных и инфантильных, расселившихся от Балтийского моря до острова Сахалина.

— Почему, кроме нас здесь нет посетителей? — отвлекла меня от размышлений Алина.

— Наверное, потому, что сегодня среда. Завтра тем, кто работает, надо идти на работу. А у тех, кто не работает, на подобные заведения просто нет денег.

— Не скажи! Нет денег! — громко возразила Алина. — У таких-то как раз денежки водятся. Ведь сейчас у нас все наоборот. Все встало с ног на голову. Ты разве еще не заметил? — ехидно улыбнулась она. И добавила: — Это и к лучшему, что здесь пусто. Ни свидетелей, ни случайных прохожих, мечтающих угодить под пулю… Слушай, Слава, я же сижу спиной. И ничего не вижу. А оборачиваться нельзя. Расскажи мне про наших контрагентов.

— Кавказцы. — Я отхлебнул из бокала «Фанты» — Типичные представители хомо кавказус. Что, не видела никогда? Так иди на любой из рынков и любуйся на них, сколько влезет. Пока не захочется сблевануть.

— Сколько их?

— Семеро. Правда, двое весьма похожи на русских. Но зато остальные — просто махровейшие! Мы орлы, но не летаем…

— И чем они занимаются? — продолжала допрос Алина.

— Жрут. И хлещут фужерами водку. Дорвались, магометане, до запретного плода. И знаешь, что странно? У них на столах нет ни вина, ни коньяка. Только водяра.

— Ничего странного, — сделала вывод Алина. — Обрусели, несчастные. Испортились, ото рвавшись от титьки матери-родины.

Когда нам принесли горячее, за столами, где расположились бандиты Хаджи, уже стоял дым коромыслом. Гортанными голосами там что-то делили, что-то доказывали друг другу, роняя стулья, вскакивали со своих мест и снова садились обратно. Казалось, еще немного, и там разразится грандиозная драка. Но вот у одного из хачиков замурлыкал в кармане сотовый телефон, и вся орда, как по команде, смолкла, давая земляку спокойно поговорить. Потом двое, самые здоровые и самые носатые отошли от компании в сторону, о чем-то долго шептались между собой и наконец направились к выходу.

«Должно быть, на дискотеку за ляльками», — предположил я, но ошибся. «Ляльки» были гораздо ближе — две длинноногие блондинки в обществе совершенно невзрачных типов, которых надо лишь слегка ткнуть носом в сторону двери, и они убегут, испачкав от страха штаны.

Два кавказца чуть изменили курс и не спеша двигались к угловому столику. Остальные пятеро на время притихли и с интересом наблюдали за своими приятелями.

«Араб» убрал со стола радар и засунул его в карман куртки.

Девушка выдернула из уха наушник.

Я достал из кобуры «Беретту» и под прикрытием длинной скатерти стал навинчивать на нее глушитель.

— Все. Журнал закончился, — сообщил я Алине. — Начинается фильм.

А в бильярдной в это время продолжали безмятежно стучать шары.

Мне показалось, что музыка завывает все громче и громче. Скрип муэдзина нахально пролезает в мое нутро, просачивается в мозг и вызывает легкую тошноту и зубную боль. Я сосредоточился. Я напрягся, пытаясь разобрать, о чем идет речь за угловым столиком, но «сутенер» и «араб» говорили вполголоса, а пьяные хачики никак не могли совладать с акцентом, и вместо слов из их глоток доносилось нечленораздельное кваканье. Впрочем, словесная перепалка длилась недолго. Горячие южные парни решили перейти от слов к делу. А иначе что могли бы подумать о них кореша? Да и кто здесь хозяин, в самом-то деле?!

Один из носатых героев подошел сзади к той девушке, которая весь сегодняшний вечер провела с наушником в ухе, и жадно облапав ее за грудь, потянул на себя, пытаясь поднять со стула. Девушка легко подчинилась, выпрямилась во весь рост и оказалась лишь немногим ниже своего «ухажера», продолжавшего жадно прижиматься к ней сзади. Потом девушку несильно качнуло, она чуть-чуть наклонилась вперед, и я услышал, как довольно гоготнул ее мучитель. А уже через мгновение ему пришлось выпустить свою жертву, чтобы прикрыть руками напрочь разбитую светловолосым девичьим затылком физиономию. Он никак не мог сообразить, что же такое произошло. Он мучительно силился хоть что-то понять, когда страшный удар между ног заставил его, словно архара, высоко подпрыгнуть на месте и взвыть на весь ресторан от жуткой, нечеловеческой боли в паху.

Его напарник громко выругался по-русски и попытался схватить со стола бутылку, но наткнулся на выставленную вперед ладошку белобрысого «сутенера». Словно на нож! Гулкий звериный рык, вырвавшийся наружу из глубин мощного организма кавказца, прокатился по ресторану и резко оборвался в тот самый момент, когда уже навалившегося брюхом на столик хачика добили несильным, но точным тычком в основание черепа.

— Минус два, — радостно сообщил я Алине, которая, как ни в чем не бывало, доедала огромный, словно коровья лепешка, бифштекс. — Тебе разве не интересно?

— М-м-м, — промычала она набитым ртом.

А над обеденным залом в это время нависла могильная тишина. Не стучали больше шары в бильярдной. Не скрипел муэдзин, и сладкоголосый певец перестал надсаживать душу своими предсмертными стонами.

Бандиты молча и деловито доставали оружие.

Пять человек. Пять стволов, и все без глушителей. Если эти уроды начнут палить, то поставят на уши весь ночной клуб. Нельзя позволить им это сделать.

Я положил «Беретту» на столик так, что в какой-то мере от кавказцев ее скрывал светильник с абажуром из женских трусов. При этом мне в глаза бросилась красная кнопочка на фаянсовом бюсте светильника, и я поспешил нажать на нее. Свет погас. Так-то лучше!

— Медленно встань и отойди к стенке, — прошептал я Алине, — Ты сейчас прямо на деректриссе огня.

— На дере… чего? — состроила дурацкую улыбку Алина, поднимаясь со стула. — Изъясняйтесь по-русски, мистер секретный агент. — Она подошла к стене и присела на корточки, прислонившись спиной к ламинированной панели. Я бросил на нее одобрительный взгляд, — очень послушная девочка, не надо ничего повторять дважды, — краем глаза отметил «Лаврентия Палыча», подпирающего косяк дверного проема, ведущего в бильярдную. Стоит и с интересом наблюдает за разворачивающимися в зале событиями. И у него не видно никакого оружия, кроме бильярдного кия.

А трое кавказцев уже направляются в нашу сторону. Не торопясь. Небрежно поигрывая черными пистолетами. Уверенные на все сто процентов в своей полной несокрушимости. И в том, что сейчас они вершат правосудие, мстят за своих кунаков, поверженных наземь неверными гяурами.

Они шли убивать!

А их кунаки в это время обтирали костюмами паркетный пол ресторана. Первый лежал под одним из незанятых столиков. В позе эмбриона. Изредка тихо постанывая и подергивая ногами. Похоже, что после удара в пах ему добавили еще раз, но я этот момент пропустил, отвлекшись на светильник, Алину и «Лаврентия Палыча». Второй бандит вообще не подавал признаков жизни. Скорее всего, ему сломали шейный отдел позвоночника, и если он еще не успел сдохнуть, то должен был сделать это в ближайшие полчаса.

Трое кавказцев неумолимо надвигались на маленький уютный столик, заставленный тарелками с недоеденными закусками и бокалами с недопитым вином. Следом за ними поспешала костлявая бабка с косой, предвкушая обильный урожай мертвяков. Кто-то снова включил магнитофон. На этот раз уже не скрип муэдзина — что-то тяжелое. Похоже на Удо Диркшнайдера. Грохочет так громко, как только возможно. Закладывает уши. Все ясно — надо заглушить звуки выстрелов.

Обе девушки-«манекенщицы» синхронно снялись со своих мест и поспешили отойти в сторону от обреченного столика.

«Лаврентий Палыч» оторвался от косяка и сделал пару шагов в глубину зала. Кий у него в руке словно очнулся от спячки и описал несколько вертикальных кругов.

Я положил руку на свой пистолет и утопил в ладони его рукоятку.

«Сутенер» взял графин с, соком и начал наполнять высокий бокал.

Джон-Али-Мухамед опустил руку под стол и достал «Ингрем», переделанный для бесшумной стрельбы. «Ингрем», который я уже видел в деле. «Ингрем», из-за которого «арабу» сегодня пришлось щеголять в страшной бесформенной куртке.

Интересно, поминки по невинно убиенным кавказцам будут справлять в этом же зале?

Из их глоток вырвался дружный вопль, когда они поняли, что противник вооружен. Но, надо отдать им должное, не наложили от страха в штаны. Немедленно, с автоматизмом, присущим обстрелянным воинам, каждый из троих начал движение в сторону. Рассыпаться, занять какие-никакие боевые позиции. Три пистолета взметнулись вверх, нацеливаясь на невзрачного обладателя «Ин-грема», но пострелять им было не суждено. Автомат молча выплюнул длинную очередь.

Пули впились в грудные клетки и, пробив их насквозь, вылетели наружу, значительно потеряв в скорости и убойной силе, но зато прихватив с собой кровавые сгустки плоти и заблудшие души горцев, неосторожно возомнивших себя вершителями человеческих судеб. Еще три безжизненных тела заняли свои места на паркете. Старуха с косой радостно потирала ладошки.

«Араб» ловко выпрыгнул из-за стола. Одна из «манекенщиц» достала из сумочки маленький пистолет, очень похожий на американский «Си-кемп», и деловито отправилась проверять трупы. Я не сомневался в том, что если потребуется контрольный выстрел, она произведет его, не задумываясь. Ведь эта девочка — профи. Ведь это — ее работа. Но наблюдать за тем, как она ее выполняет, у меня не было никакого желания. И я перевел взгляд на тот конец зала, где десять минут назад пировала шумная кавказская кодла. Туда, где остались еще два невредимых бандита и «Лаврентий Палыч Берия» в круглых старомодных очках. Как раз за мгновение до того, как услышал три пистолетных хлопка. И увидел, как пули отбросили назад тело лысого мужчины с бильярдным кием в руке. Но мужчина сумел устоять на ногах, только согнулся, пережидая, когда отпустит боль от чувствительного удара, полученного через бронежилет. Но вот кий пришел в движение и, моментально набрав убойную скорость, размашисто описал вокруг «фантома» несколько идеальных по форме восьмерок. Словно скопировал форму его очков. Кий разрезал воздух настолько стремительно, что если бы не оглушительный грохот рок-музыки, было бы слышно, как он гудит, вращаясь вертолетным пропеллером. Гудит, словно лист писчей бумаги, закрепленный в аэродинамической трубе.

— Не убивай волосатого!!! — шквалом пронесся по ресторану отчаянный крик. Можно было позавидовать голосовым связкам Джона. Он ухитрился переорать даже Удо Диркшнайдера, визжавшего из мощных колонок. — Это Хаджи!!! Не убивай волосатого!!!

Двое оставшихся в строю бандитов — те, которых я вначале принял за русских, один стриженный почти налысо, второй с длинными волосами, стянутыми в хвост на затылке, — синхронно обернулись на этот пронзительный вопль. Обладатель хвоста направил пистолет на «араба», который заменял магазин в своем «Ингреме» и на секунду отвлекся, но все же в последний момент успел качнуть тело в сторону. Две пули взвизгнули в считанных сантиметрах от его уха и увязли в стене. А буквально через мгновение пропеллер «Лаврентия Палыча» дотянулся до еще дымившегося пороховыми газами пистолета. До руки, которая держала этот пистолет. Сошедший с ума бильярдный кий лишь коснулся ее, задел мимоходом и, даже не сбившись с ритма, продолжил свое вращение. Пистолет, блеснув вороненой сталью, отлетел в сторону, наткнулся на стену и затерялся в бескрайних просторах обеденного зала. Кисть правой руки приобрела форму головоломки, которую не смог бы решить ни один самый опытный хирург-ортопед. А Хаджи, не издав ни единого звука, опустился на колени и замер.

— Минус шесть, — пробормотал я себе под нос. — Остался еще один…

Бритоголовый бандит отступил на пару шагов и уперся спиной в панель стены. Он оказался зажатым в углу. Бежать было некуда! Всем своим видом он олицетворял обреченность, страх, безысходность. Но не смирение. Пистолет Макарова был направлен на блестящую лысину психа с кием в руке, который, словно танк, пер напролом, ничуть не заботясь о том, что сейчас останется без мозгов. Без своей бледно-розовой лысины. Без окуляров…

Выстрел!

Каким-то чудом лысый за долю мгновения до этого чуть отклонился в сторону.

Еще выстрел! Милю…

«Фантом» «качал маятник»! Чисто автоматически он делал то, что многоопытные инструкторы напрочь вбили в его подсознание в процессе многочисленных изнурительных тренировок. Не каждому, как ни трудись, как ни старайся, удается в совершенстве овладетьэтим искусством. Но «Лаврентий Палыч» в нем преуспел. И попасть в него сейчас можно было только случайно.

Выстрел! Мимо, дерьмо!!!

А до гудящего бильярдного пропеллера оставалось уже меньше метра. Где этот лысый, черт побери?!

Выстрел! Уже в никуда. В пустоту. Только затем, чтобы спустить курок последний раз в жизни. Салют самому себе!

Кий, словно ужасный полинезийский мэр, обрушился вниз, и голова раскололась, как грецкий орех, обнажив серую кашицу уже не обремененного никакими мирскими заботами мозга. Часть его, перемешавшись с кровью, забрызгала ореховую панель. Часть оставалась пока в черепной коробке, чтобы потом, когда хозяин — медленно-Медленно — сползет по стене на пол, вывалиться наружу.

Выстрел!

На этот раз в спину. Из чего-то более мощного, чем ПМ. Но бронежилет и на этот раз выдержал. Разве что только не удалось устоять на ногах, но это сейчас и не важно. Лысый «фантом» упал на пол и, превозмогая сильную боль в пояснице, откатился в сторону — туда, где продолжал стоять на коленях Хаджи, — прикрылся им, как щитом, и, уже изначально зная, откуда стреляли, попытался разглядеть и самого стрелка. Но все вокруг расплывалось. Все было затянуто полупрозрачной пленкой. «Лаврентий Палыч» коснулся пальцами переносицы. Точно, очки пропали. Слетели, несчастные, когда его в спину ударила пуля. Валяются где-нибудь на полу. Только бы не разбились! Только не раздавил бы ихкто в боевом пылу! Запасных с собой нет. А без очков он ничто…

«Араб» вскинул «Ингрем» и полоснул очередью в сторону кухни — на звук выстрела. Самого стрелка он не видел. Никто не видел…

…Только я.

Невзрачный педераст-официантик с доисторическим револьвером в руке отступил за дверь, ведущую на кухню, и скрылся из поля зрения, но выдержал там лишь пару секунд, высунул наружу любопытный носик. Он был хитреньким официантиком. У него даже достало ума встать на карачки, и его узкая рожа обозначилась в дверном проеме на уровне полуметра от пола. «Ингрем» молчал. С того места, где находился, Джон не мог видеть этого партизана. Мешал угол буфетной стойки, установленной вплотную ко входу на кухню.

И тогда дважды чихнула моя «Беретта»!

У меня не было времени на то, чтобы толком прицелиться. Я стрелял почти навскидку и не испытывал особых иллюзий, что попаду. Но голова официанта конвульсивно дернулась, и его тельце в форменном пиджаке с «ласточкиным хвостом» вывалилось в проход, ведущий на кухню. Он был готов! Обе пули на удивление кучно вошли ему в лоб.

Джон показал мне поднятый вверх большой палец, прокричал одной из девушек-«манекенщиц»:

— Запри дверь на лестницу! Там есть задвижка! — и кошачьей походкой нинзя заскользил по направлению к кухне.

Тем временем «Лаврентий Палыч» активно обыскивал безучастного ко всему Хаджи. Достал из его карманов сотовый телефон, бумажник и забандероленную пачку купюр, — со своего места я не мог разглядеть, какого достоинства. Трофеи «фантом» аккуратно разложил на полу, после чего переключил все внимание на поиск очков.

«Араб» был уже у входа на кухню. Остановился, прижался спиной к стене и выжидал, нацелив в потолок ствол автомата. Он никак не мог решиться сделать еще один шаг. Он очень не хотел напоследок словить пулю. Так порой биатлонист на последнем огневом рубеже, удачно поразив четыре мишени и уже видя блеск золотой медали, никак не может заставить себя совершить пятый выстрел. Он по несколько раз поднимает и опускает винтовку. Мучает себя и болельщиков. И, в результате, мажет.

Джон не имел права на промах. Но он устал. Он выдохся. У него замылился глаз. Ему требовалась замена…

Я выскочил из-за стола, с «Береттой» в руке, словно спринтер, домчался до кухни и, не раздумывая, с разгону влетел в ярко освещенное помещение. За доли секунды, пока не укрылся за большой электрической плитой, я успел заметить, что на кухне пусто. Ни поваров, ни посудомоек. Или успели попрятаться? Или свалили через черный ход? Это нехорошо. Это значит, что скоро здесь будут менты.

«Араб» ворвался на кухню следом за мной. Он не стал искать для себя укрытия, встал во весь рост, прислонившись спиной к огромному холодильнику, повел стволом автомата и заорал во всю свою луженую глотку:

— Вылезай!!! Быстро!!!

Короткая очередь по полке с посудой! Со звоном осыпаются вниз осколки!

— Быстро, сказал!!!

Я выглянул из-за плиты.

Из-под разделочного стола медленно выползал на четвереньках повар с буденовскими усами и красно-синей физиономией пьяницы. Он попробовал встать, но его трясло и качало так, словно под ногами был не кафельный пол, а вибростенд.

— Пьяный, что ли? — удивился я, и Джон усмехнулся в ответ:

— Это адреналин. Теперь девчонка!

Совсем еще юная — лет семнадцати — девочка с огромными от страха глазами и двумя стянутыми резинками хвостиками светлых волос послушно выбралась из-под того же стола. На ней был замызганный белый халатик, из-под которого выглядывала серая плиссированная юбка. Розовые носки и домашние тапочки с разноцветными бантиками: один — красный, второй — зеленый. Я так и прилип к этим тапочкам взглядом. У Ларисы дома точно такие же. Только бантики желтый и синий.

— What news? — послышалось сзади. Одна из «манекенщиц» объявилась на кухне. — How goes it? What else are we to do?

— Clear the both tables all plates and dishes, — распорядился «араб», — and put them in the sink. Rub out all fingerprints in the billiard room and anywhere, somebody of us could touch by the hands. All in all, yourselves knew what's what. — И сразу переключив внимание на плененных работников кухни, он вплотную приблизился к девочке. — Хорошая… — прошептал зловеще. — Красивая… — Именно так маньяки общаются в триллерах со своими обреченными жертвами. — И зачем же ты здесь оказалась сегодня? Не прогуляла. Не заболела. Как же я сожалею об этом! У девочки ходуном ходили коленки. Тонкие пальчики с коротко остриженными ногтями судорожно теребили полы халатика. Один из розовых носков съехал вниз и сжался в гармошку поверх домашнего тапочка с зеленым бантиком. Почти таким же, как у Ларисы.

— Эй, — посчитал нужным вмешаться я. — Прекращай спектакль.

Джон обернулся и одарил меня лучезарной улыбкой.

— Хорошо, Слава. Уже прекратил… Отсюда есть запасной выход? — снова обратился он к девочке.

Она судорожно сглотнула, дернув по-куриному головой, и еле выдавила из себя:

— Нет. — У нее был мягкий, сладкий, словно «Бенедиктин», голосок. — Выход заделали.

— Нет? — развеселился «араб». — Заделали? А продукты таскаете через холл? Какие же вы…

— Здесь лифт для продуктов. Но он совсем маленький. Человеку туда не влезть, — продолжала петь девочка… Продолжали ходить ходуном коленки… Продолжали разноцветными бантиками подмигивать тапочки… И сдались они мне!

Я подошел к маленькой железной дверце в стене, распахнул ее.

— Этот?

— Да. Вы нас не убьете?

— Хм, — ухмыльнулся «араб». — Не убьем. — Он заглянул в темное чрево лифта. — Сюда не влезет даже трехлетний ребенок. Где телефон?

— Нету. — Понемногу девочка начинала выходить из оцепенения. Из бездонных голубых, как весенние лужицы, глаз выкатились две хрустальные слезинки и устремились наперегонки к уголкам рта. — У клиентов трубки, а мы, если надо, спускаемся вниз… Вы, правда, нас не убьете? Скажите, пожалуйста!

Я не успел ответить ей: «Нет». На кухню, держа в охапке белую скатерть с посудой, ввалился «сутенер» и с грохотом опустошил сверток в мойку.

— Напили, наели… Не дотащить, — весело пожаловался он и, подскочив к и без того запуганной девочке, глухо шлепнул ее по худенькой попке. — Иди-ка, цыпочка, вымой чашки-тарелки. Хорошо вымой…

— …С мылом, — продолжил за него Джон. — Что в зале? Зачистили?

— А… — сыто рыгнул «сутенер». — Нечего зачищать. Всех покоцали с первой попытки. Был там, правда, один. Тот, которому Кристин отбила яйца. Дергал конечностями. Пока я не свернул ему шею.

«Бедная девочка, — подумал я про посудомойку. Она, сжавшись в комочек, из последних сил терла губкой наши бокалы и вилки. — Что ей приходится выслушивать!»

— Бабы сейчас вылизывают бильярдную. А очкарик уже поставил укол черномазому. Тому, которого вы берете с собой. — И без всякого перехода «сутенер» ляпнул мне: — Классная у тебя девица! Обещала мне вышибить зубы! — И снова без перехода, не дождавшись от меня какого-либо ответа: — Вот ведь искусница! Умница! Почти все перемыла? Я за это тебя…

— Пшел вон!!! — рявкнул я так, что зазвенели на полках тарелки. «Сутенер» заткнулся на полуслове, пожал плечами и направился к выходу. Но в дверях остановился и сказал:

— Вспомнил. С лестницы дверь пару раз дергали и стучались. Но мы, конечно, молчок. А поторапливаться все-таки надо. — И растворился в полумраке обеденного зала.

— Мне показалось, он пьяный, — сообщил я «арабу».

— Да, — вздохнул он. — Макс лучший в своем амплуа, но, к сожалению, стал выпивать. Теперь надо либо лечить, либо… — Он не договорил. Все было понятно без слов. — Ну, а ты совсем скис? — Джон подошел к красномордому повару, который полусидел-полулежал на полу и дышал со свистом и скрипом так, будто его душил приступ астмы. Джон легонько хлопнул его по спине. — Потерпи. Скоро все будет нормально.

Девочка справилась с нашей посудой за считанные минуты. Разложила на столе возле мойки тарелки и блюда, высыпала в ящик из нержавейки ножи и вилки, подвесила вверх ножками бокалы.

— Я все, — доложила она, выключая воду и вытирая руки вафельным полотенцем.

— Мы тоже все, — сказал Джон и посмотрел на меня. — Ты ничего не хватал здесь своими пальцами?

Я призадумался. Вроде бы ничего… Нет, обляпал кафель, когда валялся на полу за плитой. Я взял лежавшую в углу около мойки тряпку и занялся уборкой.

— Побыстрее! — подхлестнул меня Джон. — Мы и так здесь застряли. Даже странно, что еще никто не начал выламывать дверь. — Его голос на миг смешался со знакомой мне чавкающей очередью из «Ингрема». — Так что валим отсюда.

Короткий вскрик девочки! Я оторвался от мытья пола и бросил на нее стремительный взгляд. Рот приоткрыт, обнажая ровные жемчужные зубки. И без того огромные голубые глаза стали от ужаса в два раза больше. Это уже не глаза, это глазищи! Девочка плотно вжимается спиной в холодильник, она стремится слиться с ним воедино, раствориться в его белом эмалированном монолите и, усердствуя в этом, даже встала на цыпочки. Два бантика — зеленый и красный, — как новогодние елочные игрушки, беспечно демонстрируют свои яркие краски. А один из носков по-прежнему сложен в гармошку. Девочка никак не может отвести взгляд от усатого повара, который лежит на полу. От еще теплого повара на холодном полу! От мертвого повара… Я не вижу его, мне мешает плита. Но я знаю точно: ОТ МЕРТВОГО ПОВАРА! Не зря же только что с аппетитом чавкал автомат Джона.

— Прости, сестренка. Честное слово, мне очень жаль. — «Араб» вскинул «Ингрем» и хладнокровно нажал на спуск. Он перевел автомат на режим одиночной стрельбы, и поэтому лишь одна пуля пробила аккуратную дырочку точно над переносицей девочки. Маленькую черную дырочку, из которой сразу устремилась вниз тонкая струйка крови. — Все. Уходим отсюда.

— Какого черта! — прошипел я, еще не в силах поверить, что ЭТО произошло, хотя на уровне подсознания отдавал себе отчет в том, что и посудомойка, и повар должны умереть. Они были приговорены априори уже в самом начале побоища в обеденном зале, обретая с этого момента статус случайных свидетелей. Или потенциальных покойников. Для всех, за исключением одного меня, второй вариант был куда предпочтительней. Он полностью вписывался в правила игры…

— Слава! Ау! — Джон подошел ко мне и подтолкнул меня в спину. — Уходим.

— Нет! Ну какого же черта!!!

— Аксиомы… Страшные аксиомы, к которым надо привыкнуть. Чтобы не умереть раньше отведенного срока. Ты должен поработать с нашим психологом. Он научит подавлять ненужную жалость. И ненависть… Быстро, уходим.

Я заставил себя сдвинуться с места. Слепо уткнулся взглядом в черный кафельный пол, чтобы, не приведи Господь, мне не попался на глаза тот кошмар, к которому я оказался причастен. Шаркая, словно старик, подошвами, еле-еле передвигая ногами, я сейчас стремительно убегал от смердящей трупами и взявшей весь мир на прицел «Ингремов» и «Сикемпов» действительности суперубийц-прагматиков, биороботов, из которых психологи успешно вытравили все чувства. И жалость… И ненависть… Я пытался сейчас убежать от себя. Понимая, что это мне не удастся. Я влип. Меня повязали убийствами ни в чем не повинных людей. И я никогда не смогу оправдаться от этого в первую очередь перед самим собой. Остается лишь плюнуть на все, поработать с психологом и продолжать развеселую прогулку по трупам…

Мы уже достигли середины обеденного зала, где нас дожидалась вся наша команда и плененный Хаджи, когда я резко развернулся, крикнул: «Сейчас!» и бегом помчался назад на кухню.

Мертвая посудомойка лежала на спине около холодильника, согнув ноги в коленях и неудобно подвернув под себя руку. Ее голубые глаза — весенние лужицы — глядели в неведомую даль, и в них я прочел не то укор, не то удивление. А на спокойном лице, как ни странно, не отразилось ни капли пережитого перед смертью ужаса. Красивая девочка. У нее, наверное, был парень, который любил ее. И она любила его. Но маленькая паршивая пулька, словно торнадо, смела все на своем пути, оставив лишь пожарища и развалины. И коченеющий труп в тапочках с разноцветными бантиками. И с маленькой дыркой во лбу.

Я положил ладонь на теплое нежное личико и двумя пальцами закрыл ей глаза. Одернул задравшуюся на бедра серую юбку и, подумав, что же еще могу сделать для девочки, подтянул съехавший вниз носок.

Все. Прощай, малышка. Не поминай меня лихом. А ведь я, негодяй, даже не успел узнать твое имя. За упокой чьей души теперь ставить свечку?

Кассета с Удо закончилась, и ресторан плотным байковым одеялом укутала тишина. Но ее торжественное величие сразу разрушил пронзительный Алинин крик:

— Слава, мать твою!!!

Жизнь продолжается… Я бросил прощальный взгляд на мертвую девочку, наскоро перекрестил ее и вышел из кухни, торопясь присоединиться к своим.

Было ровно три часа ночи, когда мы с Алиной вернулись домой. И не успели переступить порог, как запищал мой сотовый телефон.

— Слава? — Жуткий акцент Мартина нельзя было спутать ни с чем. — Вы уже дома? Молодцы. Как покутили?

Просто отлично! Отметившись в «Катастрофе» одиннадцатью трупами и прихватив оттуда заложника, напичканного по самые гланды каким-то наркотиком…

— М-да… — продолжал Мартин. — Я тут сейчас на полицейской волне слушаю интересный спектакль. Никак не могу от него оторваться. И хотел бы, да не могу. Он забил собой весь эфир. Удивительная история! Вроде полуфинального матча по регби. Одиннадцать-ноль в нашу пользу. А завтра, вернее, уже сегодня, финал!

Да. Теперь нас ожидает финал. Который надо еще выиграть. И с каким на этот раз счетом? Хорошо бы, с сухим. Как сегодня. У нас в пассиве только лысый очкарик, которого через бронежилет отхлестали пулями, словно шпицрутенами. У них — целый анатомический театр из шести бандитов, официантика, повара, посудомойки и двух вышибал, которые слишком подробно запомнили наши физиономии, а потому не имели права на дальнейшую жизнь.

С охранниками разделался «сутенер», который первым вышел из ресторана под ручку с одной из девушек-«манекенщиц», имени которой я так и не узнал. Следом за ними спустились по лестнице мы с Алиной.

— Stop here, — обернулась ко мне «манекенщица» перед выходом в обвешанный сталактитами холл. Она осторожно выглянула наружу из «крысиной норы», объявила вполголоса: — Nobody. Go! — И я сразу рванулся вперед. Но девушка решительно остановила меня выставленной вперед ладошкой. — Wait a minute! Stop here! Сейчас идьем только ми. — И они с «сутенером», крепко прижавшись друг к другу и на ходу целуясь взасос, направились к двери, ведущей на улицу.

Через «крысиную нору» эта дверь отлично просматривалась прямо с лестницы. Вышибал рядом с ней не наблюдалось. Должно быть, снова дышали свежим ночным воздухом на крылечке. Или их унесло куда-то еще? «Сутенер» с девушкой не спеша достигли дверей, нехотя оторвались друг от друга. Девушка обернулась. У нее было сосредоточенное лицо. А белобрысый Макс уже выходил на улицу.

— Ты меня никогда так не целовал. — Алина взяла меня за руку.

— Они понарошку.

— Мне так не показалось. — Алина замолчала, вслушиваясь в доносящуюся до нас из дискотеки музыку. — Ты знаешь, что этим двум швейцарам кранты?

В ответ я безразлично пожал плечами. Кранты так кранты. Не в детский же садик они нанимались работать. Отдавали себе отчет, — что можно нарваться на неприятности, стоя в дверях бандитского клуба. И вот, пожалуйста! Неприятности!

Я привлек Алину к себе, неуклюже ткнулся губами ей в ухо.

— От тебя пахнет порохом, — шепнула она.

— От меня пахнет смертью. Смердит, как от трупа. А сам я давно превратился в зомби. — Я не постеснялся позаимствовать у Татьяны ее вчерашнее определение. — Я боюсь, Алина. Последнее время что-то сломалось в окружающем мире. Треснула какая-то чертова шестеренка, и все вокруг посходили с ума. Убивать стало модным. Творить насилие стало образом жизни… Знаешь, там была девочка…

— Знаю, — перебила Алина. — Когда ты вдруг сорвался на кухню, Джон сказал, что это ты к ней… Ты устал, Слава. Укатали сивку крутые горки. Вытащим Лару, и я увезу тебя отдыхать. Далеко-далеко. Надолго-надолго…

— Договорились, милая девочка.

Алина хихикнула, но ее дежурной фразы «Не говори мне…» я не дождался.

Сверху к нам спустился очкарик. Он держал «Ингрем», который забрал у «араба», а на лысину напялил черную шапочку.

— Дерьмо! Куда делась эта сладкая парочка? — «Лаврентий Палыч» уставился на меня, словно я мог знать ответ. — Мы все здесь спалимся! Ты не выглядывал в холл?

— Нет. А зачем? Народу сегодня немного, и все они на дискотеке. В холле им делать нечего.

— Как это нечего? — хмыкнул очкарик. — Уединяться. Хорошо, что хоть здесь, на лестнице, никто никого. По-быстрому, так сказать.

«А то бы пришлось их прикончить, — безразлично подумал я. — По-быстрому, так сказать. Очередных случайных свидетелей. Мы это здорово умеем делать!»

— Ваша тачка, надеюсь, не на стоянке? — блеснул в мою сторону очками «Лаврентий Палыч».

— Во дворах. Метров двести отсюда. — Я удивился: неужели «фантом» мог допустить, что я буду светить машину около «Катастрофы»? Он воспринимает меня, как недоучку? Как чужака-дилетанта?

— Дерьмо! — снова выругался очкарик и посмотрел на часы. — Куда пропали эти уроды? Или что-то у них не заладилось? Как только выйдем отсюда, вы с подругой бегите к машине и убирайтесь домой. Отдыхайте. Ждите звонка.

— А… — начал было я, но «фантом» не дал мне промолвить ни слова.

— От Хаджи мы сейчас все равно ничего не добьемся. Я ввел ему «Тизерцин», а он, скотина, уже оказался вдетым. Короче, его тряхануло. Теперь он еле двигает ластами. И только. Соображать что-то начнет не раньше полудня. И то я не уверен. Прибудем на точку, его посмотрит наш врач… Дерьмо! — Еще один взгляд на часы. — Огромная куча дерьма! Мы все здесь спалимся!

— Куда вы его отвезете?

— Кого? Хаджи? — раздраженно спросил очкарик. — Куда-нибудь отвезем. Жди звонка и не дергайся.

Входная дверь приоткрылась и в проеме появилась наконец-то вернувшаяся из командировки на улицу «манекенщица». Улыбнулась, помахала нам ручкой — мол, все о'кей, путь свободен, — и «Лаврентий Палыч» сразу дал отмашку наверх: Джон и вторая девушка начали спускать по лестнице нетранспортабельного Хаджи. Лысый «фантом» натянул на лицо черную шапочку, превратившуюся в маску с прорезями для очков, приказал мне:

— Как дам сигнал, сразу же уходите. Чтобы сегодня я вас больше не видел! — И, потрясая автоматом, торжественно вышел в холл. Загонять «уединившихся» там в зал дискотеки. Борьба со свидетелями продолжалась, но уже не настолько кровавыми методами.

«Уединившихся», наверное, было немного. И они оказались послушными — посмотрели на «Ингрем» и разбежались, не искушая судьбу. Хаджи еще не успели доставить до нижней ступеньки, как очкарик, махнув нам с Алиной рукой, прокричал:

— Убирайтесь! — И напомнил: — Чтобы сегодня вас больше не видел!

Мы не заставили себя долго упрашивать, выскочили на улицу, чуть не врезались лбами в поставленный вплотную ко входу «Рафик», за рулем которого сидел «сутенер», и рванули вокруг здания бывшей «стекляшки», спеша углубиться во дворы, где я оставил «Паджеро». «Манекенщица» крикнула нам вслед:

— Bye! — Но я не ответил, отвлекшись в этот момент на негустые кусты, сквозь которые четко просматривались два трупа вышибал из «Катастрофы». Каждый весом не менее центнера. Максу пришлось попотеть, прежде чем он дотащил их туда.

— Дурдом, правда, Слава? — заметила Алина, когда мы сели в машину. — Как в гонконговском боевике.

— Ага, — ответил я и, включив дальний свет, погнал по лабиринтам двора. — Бедлам, в который мы сами себя загнали. Ментам не составит труда пройти, как коту из «Лукоморья» по златой цепочке: Лариса — Салман — папаша Салмана — информация, которую в его присутствии дал мне Рамаз, — побоище в «Катастрофе». Все стрелки в результате упрутся в Ярослава Пивцова. Сидеть мне, убогому, не пересидеть.

— Да брось ты, — неуверенно пробормотала Алина. — Отмажут… Замнут…

— Такое замять невозможно. Слишком сегодня мы нашумели… А, ладно. На все наплевать! Главное, успеть освободить Лару. Шлепнуть Салмана. И финиш!

Алина молча нашла мою руку, переплела свои пальцы с моими, мешая переключать передачи.

— Я тебя никуда не пущу, Слава. Никуда! Никогда! Я всегда буду рядом с тобой. И в жизни… И в смерти…

— Брось!

— Сейчас приедем домой, я достану из бара бутылку «Чивас Ригал». Ты ведь даже не знаешь, что у нас есть «Чивас Ригал» и текила. Мы напьемся и будем до утра заниматься любовью. Ведь правда?

— Да, — ответил я, выруливая на бульвар Новаторов. — До утра заниматься любовью.

Быть может, в последний раз!

Предчувствие того, что впереди притаилось нечто зловещее и ждет не дождется, когда мы подойдем достаточно близко и можно будет вонзить в нас клыки, появилось еще на кухне. Я смотрел на застреленную Джоном посудомойку, и это предчувствие крепло внутри меня с каждой секундой, с каждым шагом, с каждым оборотом колес «Мицубиси».

— Что же у нас впереди? — пробормотал я.

— «Чивас Ригал». Текила. Кроватка, в которой мы забудем обо всем нехорошем. Вообще обо всем. Кроме тебя и меня. Кроме нас с тобой, Слава.

«А после наступит похмелье, — думал я, обгоняя длинную вереницу фур с эстонскими номерами. — И это похмелье будет ужасным. Оно обретет вид разъяренных бандитов. Или безжалостных ментов. Оно опрокинет нас. Подомнет, подчинит нас себе… — Я громко скрипнул зубами и сжал руль с такой силой, что побелели костяшки пальцев. — Наплевать! Главное — успеть освободить Лару! И замочить Салмана!»

— Слава, может, я поведу? — предложила Алина. — Какой-то ты…

— Все хорошо, милая девочка. Нам надо успеть. — Я утопил педаль газа. Стрелка спидометра прыгнула к отметке «160». «Мицубиси», гудя по асфальту широкой резиной, жадно подминал под себя ночной проспект Народного Ополчения. — Нам надо успеть. И мы успеем. А потом можно и на погост. — Я зыркнул глазами направо. Алина, чуть приоткрыв рот, испуганно таращилась на меня. — Не беспокойся, моя хорошая, я еще не свихнулся. Не время для этого. Потом, пожалуйста! А сейчас нам надо успеть!

Мартин помолчал, пошуршал чем-то возле трубки, — наверное, разворачивал очередную конфету — и задал дежурный вопрос:

— Как настроение?

— Наипаршивейшее, — не стал я кривить душой.

— Брось! Скоро все образуется. Ребята добрались нормально. Передают привет… Слава, ложись отдыхать. Завтра очень насыщенный день. И выброси из головы все дурные мысли. А то, сдается мне, они тебя чуть-чуть придавили.

— Договорились, выброшу. До свидания.

— До свидания, Слава.

«И совсем не чуть-чуть. — Я отключил телефон и бросил его на диван. — Придавили так эти мысли, что не вздохнуть и не охнуть. И никуда их не выбросить…»

— Вы надолго?

Алина застегнула на Баксе ошейник, ответила:

— Нет. Туда и обратно. Куплю в «ночном» свежей булки. — И выскочила за дверь. На лестнице стукнули дверцы лифта. Сдалась ей эта булка!

Даже не сняв кобуры, я прошел к бару, достал оттуда бутылку виски и высокий бокал. В какой-то момент испугался, что это послужит началом запоя, но потом решил: «Наплевать!»

Опять это страшное «Наплевать». Я что, поставил на себе крест? Я сдался? Ослаб настолько, что спешу поднять лапки кверху и поклясться на Библии не оказывать никакого сопротивления? Доживаю свои деньки, укутавшись, словно в тогу, в транспарант с огромной надписью «Наплевать!» Неужели со мной все, действительно, так паршиво?..

Когда вернулась Алина, я, уже слегка пьяный, стоял под душем, щедро плескал в бокал золотистое виски и скупо разбавлял его прямо из-под крана водой. Опрокидывал залпом в себя, и снова плескал, разбавлял, опрокидывал…

— Нет. Так мы не договаривались. — Алина решительно забрала у меня бутылку и поставила ее в шкафчик с шампунями. — Я буду сама выделять тебе, сколько надо. — Она стянула с себя вечернее платье, в котором была в ресторане, выскользнула из прозрачных кружевных трусиков. Потом заметила на мне следы бурной ночи с Татьяной и рассмеялась. — Твоя жена, случаем, не садистка? Или ты мазохист? Тебе вчера удалось хоть немного поспать?

— Немного, — пробурчал я и, стоило Алине юркнуть в джакузи и жадно прилипнуть ко мне, грубо вырвался из ее объятий. — Извини. Иду баиньки. Отложим все до утра. Считай меня импотентом. — Я натянул банный халат, достал из шкафчика «Чивас Ригал». — Али-и-инка! Слышь, извини!

Она стояла ко мне спиной и сосредоточенно намыливала мочалку. Потом обернулась:

— Ну и пожалуйста. Не очень-то надо, мистер секретный агент. — И пробормотала чуть слышно, так, что я с трудом разобрал сквозь шум воды: — Не нравится мне все это. Ой, как не нравится! Какое-то дурное предчувствие…

Вот так! И у нее дурное предчувствие. Которое ее никогда не обманывает.

Я прошел в спальню, обильно хлебнул прямо из горлышка и, даже не сняв халата, свернулся калачиком под одеялом. И принялся с ужасом ждать, когда на меня навалится видение мертвой посудомойки. Я был совершенно уверен, что этого избежать не удастся, но, как ни странно, вместо голубоглазой девочки с дыркой во лбу объявился мой старый добрый знакомый заяц, про которого я уже стал забывать.

— Чего, не сладко, братан? — дернул он верхней губой, демонстрируя два длинных желтых резца.

— Не сладко, — признался я. — Ты-то где шлялся?

— Ха, — хитро прищурился заяц. — Ездил в секс-тур. В Кампучию.

— Ну и?..

— Что «ну и»? Рис, печеные каракатицы… Шлюхи, конечно. Там сплошные шлюхи, братишка. Два часа — десять центов. Или пачка «Норд Стара». Супер, короче. Но хватит об этом. Давай о тебе.

— А что обо мне? — удивился я.

— «А что!» — передразнил заяц. — Плохи делишки, я полагаю. Какого дьявола тебя понесло в этот кабак? Пострелять захотелось? По экстриму соскучился? А? Без тебя бы не справились эти могильщики… хм, из МИ-6?

— Ты сомневаешься в том, что они оттуда?

— Да нет. Не пойму только, зачем им соваться, притом так активно, во все это дерьмо. Бандитские войны не их стихия. А вот ведь взяли и выбрали самую зловонную кучу. И влезли в нее по самые уши. Им это надо?

— Не надо, — проблеял я.

— Вот именно. Не думаешь же ты, в самом деле, что они будут рвать свои задницы ради тебя и Ларисы? Нужны вы им, как мне телячья отбивная. Нет, Слава, здесь что-то не вяжется. У Мартина какие-то свои интересы в этой «игре». И в них они тебя посвящать не намерены.

— Не пойму, какие могут быть интересы?

— И я не пойму. — Заяц развел пушистыми лапками. — А то, конечно, сказал бы. — Он помолчал, выкусил, словно собака, из подмышки блоху и посетовал: — Вот, нахватался в Пномпене. Хорошо, хоть не триппер… Я пойду, Слава. Ага? А ты давай действуй поосторожнее. Вокруг тебя волки, а ты просто ягненок, зачем-то принятый в стаю. Того и гляди, порвут!

— Зубы коротки, — неуверенно пискнул я, и заяц хихикнул:

— Жди! «Зубы коротки»!.. Бывай, братишка. Успехов. — И растворился в тумане. Или это был дым? Или это был сон?

Сон… Я разомкнул веки и уставился на длинную яркую полосу, которую нарисовало на зеленых обоях солнце, пробравшись в комнату через щель в неплотно задвинутых портьерах. Потом перевел взгляд на часы — половина седьмого. Повернувшись ко мне спиной, негромко посапывала Алина. На кровати у нас в ногах валялся кверху розовым пузом Бакс, сумевший тайком просочиться в спальню. Я осторожно выбрался из-под одеяла и, стараясь не скрипнуть дверью, выскользнул в коридор. Прошел на кухню, быстро сварил себе кофе, соорудил три бутерброда с копченой грудинкой и, сложив все это на сервировочный столик, покатил его в кабинет. Там в одном из ящиков письменного стола я отыскал пачку писчей бумаги, в другом ящике — большую коллекцию одноразовых ручек и, выбрав одну из них, сел писать письмо своей бывшей жене. И своим дочкам.

Письмо-завещание.

Изредка отгрызая от бутербродов мизерные кусочки и запивая их стремительно остывающим кофе.

«Таня. Любимые мои Лара и Поля. Если сейчас вы это читаете, значит со мной не все ладно. В лучшем случае, я в тюрьме или в больнице. В худшем… Не будем об этом. Но, что бы там ни случилось и каким бы мерзким все ни казалось, примите это, как перст судьбы, указующий вам путь вперед. А обо мне можете просто забыть. Я не буду на вас за это в обиде…»

Я не желал ни в чем исповедоваться. И не стаи этого делать, напустив как можно больше тумана в неподражаемую по сумбурности изложения сказку о секретной спецслужбе, про которую я, даже мертвый, не могу никому ничего рассказывать. Чушь! Несусветная чепуха! Я чуть не расхохотался, перечитывая ее, подробно изложенную на двух листах. Убористым почерком.

Зато все остальное было уже серьезно. Очень серьезно! Настолько серьезно, что стоило семь миллионов фунтов!

В мельчайших подробностях я изложил, как, воспользовавшись программой «Клиент — Банк», подключиться к компьютеру «Саут-Шилдс Кэфедрал Банка» и перевести все сбережения Голоблада на аккредитив одного из оффшорных фондов Гибралтара. Самым тщательным образом я зарисовал в виде стрелочек, квадратиков и надписей в них весь алгоритм операции; раскрыл три пароля и пять своих приватных ключей; описал, как легализовать все деньги и не вызвать ненужного интереса у британских акцизных чиновников. Потом несколько раз я внимательно перечитал написанное, пытаясь найти какую-нибудь ошибку. Я даже специально поставил перед собой такую задачу. Но нет, слава Богу! Не вышло! Я изложил все точно — как в отчетах о запусках «Шаттла». Скрупулезно — как в древне славянских летописях. Доходчиво — как в «Азбуке» для дебилов. Попади моя схема в руки спившегося пастуха из Удмуртии, так даже он сумел бы вытащить из «Кэфедрал Банка» деньги. Гораздо сложнее ему было бы протрезветь и отыскать в Ижевске что-нибудь вроде Интернет-клуба.

«…И последнее, что очень прошу вас сделать. В квартире, которую я снимал, осталась собака. Таня помнит — это тот стаффордшир, которого я подобрал на Валерином огороде. Его зовут Бакс. Он послушный и добрый. И почти идеально воспитан. Но погибнет, если не заберете его к себе…»

Я записал адрес и объяснил, как отключить сигнализацию. А в качестве постскриптума разродился еще двумя строчками: «На кухне во встроенном шкафчике найдешь бумажный пакет из-под муки. В нем для вас упакован подарок — кое-какие деньжата на первое время». В пакете из-под муки лежало больше ста тысяч долларов из той посылки, что я получил через камеру хранения на Варшавском вокзале.

Я еще раз просмотрел послание, составленное на четырех листах. Вроде бы, все хорошо. Ничего не забыл. Правда, грешу ошибками в пунктуации, но это дело десятое. На это можно и наплевать.

Опять «наплевать»! Мой девиз, с которым я широко шагаю по жизни. Раскачиваясь, как пьяный, и спотыкаясь обо все камни и выбоины. Прямым курсом к крутому обрыву в бездонную пропасть…

Не испытывая особых надежд на успех, я поискал в кабинете конверт, но вместо него наткнулся на тюбик канцелярского клея и большой лист плотной бумаги. Я обернул им свое послание, заклеил все уголки и щелочки и, довольный собой, откинулся на высокую спинку кресла. Пакет с планом пути к Интернет-кладу лежал передо мной на столе. Через приоткрытые жалюзи кабинет заполнял яркий свет погожего июльского утра. Громко тикали у меня за спиной аляповатые кварцевые часы, слепленные на скорую руку в Малайзии или Китае. В соседней комнате сладко спала Алина. Где-то на другом конце города отходил от наркотиков и «Тизерцина» плененный нами Хаджи. Следственные бригады прокуратуры и ГУВД трудились в поте лица в ночном клубе на Ленинском.

Интересно, как скоро они на нас выйдут? Есть ли хотя бы один день в запасе? Что думает по этому поводу Мартин? А те, кто над Мартином? И вообще, что происходит?

Кучи вопросов… Нет, не кучи, а горы вопросов. Эвереста непоняток и нестыковок! Голова идет кругом от нехватки кислорода на их замерзших вершинах. От отсутствия информации для анализа — самого простого, ничтожнейшего анализа ситуации, в которую я угодил.

Как Акелла, лежащий у подножья Скалы Советов, я сейчас смело могу назвать себя «мертвым волком». Не сегодня-завтра меня прихватят менты, передадут по инстанции комитетчикам, и я, напичканный по уши «Омнопоном», начну сладко петь им про Алин и Мартинов, про явочные квартиры в Купчино и на Охте, про Луценко и Кезамаа… Элементарная арифметика: Перси-валь Голоблад плюс Ярослав Пивцов равняются мегабайтам секретнейшей информации. И я — о, проклятье! — ее носитель. СВИДЕТЕЛЬ! «Клоп»! А клопов кипятком шпарят! Из «Ингремов» и «Сикемпов». Сразу же. Без лишней тени сомнений. Имел честь убедиться в этом сегодняшней ночью. Так какого же черта я еще жив?!! Почему «мертвого волка» Акеллу еще не порвала стая? И кому нужны заморочки с освобождением моей дочери? Конечно, кроме меня. И, пожалуй, Алины.

Полнейший разброд в мыслях. Тупики по всем направлениям. Я слепо тыкаюсь направо-налево, вверх-вниз, вперед-назад. Но все проходы перекрыты бетонными перемычками. Словно в кошмарном сне! А может, это мне, действительно, снится? А может, я просто сошел с ума?

Я поднялся из кресла, откатил в сторону сервировочный столик, оказавшийся на пути, и отправился в спальню.

Бакс продолжал нахачьно возлежать на кровати. Он проводил меня мутным взором, не поленился пару раз дернуть крысиным хвостом и вновь погрузился в свои собачьи грезы. Алина сладко спала в той же позе, в которой я оставил ее два с половиной часа назад. Только крепче прижала к себе подушку и сдвинула в сторону одеяло, выставив напоказ круглую попку. Вдоль загорелой спины ожерельем протянулись острые бугорки позвоночника. На правом плече темнело родимое пятнышко размером с пятирублевую монету.

Я пристроился рядом, нежно коснулся губами этой «монеты».

— Зайка… — сонно пробормотала Алина и повернулась ко мне. Такая уютная! Такая домашняя! — Заинька мой… — Она цепко обхватила руками мою голову, прижала меня лицом к груди. — Поцелуй… Почему ты в халате?..

Как сумасшедшие, мы занимались любовью. Потом прямо из горлышка хлебали «Чивас Ригал». И снова занимались любовью… Виски закончились, мы открыли бутылку текилы…

— …Слава, мой милый… Что же ты делаешь!.. Ну же!.. Бакс, пошел вон!!! Любимый… Как хорошо!..

Еще… И еще…

Любовь и текила…

Безумство животной страсти и длинный кровавый мазок на белой двери холодильника…

Стонущая от наслаждения Алина и мертвая девочка с голубыми глазами…

— О, Господи! Слава! Сейчас умру! Сойду с ума!

И я тоже. Если уже не сошел, но просто не замечаю этого, как не замечают своей болезни все шизофреники.

— Порой мне кажется, что у меня едет крыша, — признался я, улучив минуту, когда Алина, пресыщенная и утомленная, оторвалась от меня чтобы выкурить сигарету. — Ты не наблюдала во мне чего-нибудь странного?

— Последнее время, — неопределенно сказала она.

— Что «последнее время»?

— Неадекватно себя ведешь. Иногда бормочешь какую-то дребедень. Неожиданно отключаешься и полностью погружаешься в себя. Но я не думаю, что это болезнь. Просто усталость. Слишком много всего тебе пришлось испытать.

— Я не об этом. Порой мне начинает казаться, что все, что происходит вокруг, бред сумасшедшего. На самом деле этого нет, и я нахожусь в какой-то виртуальной реальности. И не могу выбраться из нее наружу.

— Ты просто устал, — прошептала Алина, вдавливая окурок в маленькую фарфоровую пепельницу.

— Тебе разве самой не кажется странной эта война, раздутая «фирмой» ради какой-то там русской девчонки, пусть даже дочери их сотрудника, но все равно одной из миллионов подобных девчонок, которых насилуют, подсаживают на наркоту, продают в притоны…

— Не кажется, — перебила меня Алина. — Во-первых, ты верно заметил, что Лара — дочь их сотрудника. И кому, как не тебе, лучше знать, что в структурах, подобных МИ-6, за одно из основных принято правило: не оставлять в беде своего соратника, пусть самого ничтожного, самого рядового. Но своего! Понимаешь, Слава? Выручать его из беды, не считаясь ни с затратами, ни с методами. Ты же сам отлично знаешь, что это вопрос профессионального престижа. Необходимое условие того, чтобы «фирму» уважали и противники и партнеры.

— И все же, — промямлил я, — как-то не получается у меня примерить это правило на себя. И согласиться с методами… с лужами крови, которые мы оставили в «Катастрофе»…

— Действительно, «Катастрофе», — ухмыльнулась Алина и снова крепко прижалась ко мне.

— …Понимаешь, мне начихать на бандитов, — продолжал я, — но, кроме них, есть ведь четыре трупа совершенно невинных людей. А могло быть и больше.

— Лес рубят…

— Только не надо про щепки!

— Хорошо. Тогда подумай еще вот над чем. «Фирма» параллельно с освобождением Лары имеет в этой игре какие-то свои интересы. Это лишь мои домыслы, но, возможно, Мартин лелеет надежду скачать из Хаджи какую-нибудь информацию. Возможно, эти бандюги где-то неосторожно перебежали ему дорогу, и их надо отшвырнуть в сторону. Возможно, что-нибудь третье, пятое, десятое. Слава, попробуй спросить об этом у Мартина.

— Так он и сказал, — хмыкнул я.

— Конечно, не скажет. Но ведь попытка не пытка. — Алина бросила взгляд на часы. — Четверть двенадцатого… А почему это нам никто не звонит? Хаджи еще не пришел в себя? Группа захвата отсыпается после ночной работенки? Ну и пожалуйста! У нас есть, чем заняться.

Ее рука скользнула по моему животу. Тонкие пальчики, словно на фортепьяно, сыграли гамму у меня на бедре.

— Эй, прекращай! — простонал я, напрягаясь всем телом. — Мне так часто нельзя. Я старенький. Немощный.

— Немощный, говоришь? — Алина провела ладошкой у меня между ног, убедилась в том, что я вру, и легонько куснула меня в грудь. — Немощным будешь к девяноста годам. А сейчас… — Она закинула на меня ногу, и я обреченно вздохнул.

Но в этот момент в кармане халата, бесформенной грудой лежавшего на полу, заверещал мой сотовый телефон. Алина вздрогнула и рассмеялась.

— Не получилось. Не успела, несчастная. Пора на войну. — Она перегнулась с кровати, вытащила из халата жалобно пищащую трубку и протянула ее мне. — Это, конечно, «аристократ». По коням, господа кирасиры!

— По коням! — продублировал только что сказанное Алиной Мартин. С жутким акцентом. — У вас на сборы пятнадцать минут. И час на дорогу. Записывай адрес… Так, записал? Повтори… Молодец. Поздравляю тебя со знаменательной датой. Ты не забыл? Сегодня финал!