Черкашина ЛарисаВетвь Гостомысла

Лариса ЧЕРКАШИНА

ВЕТВЬ ГОСТОМЫСЛА

"Гостомыслову могилу грозную вижу..." - только эта пушкинская строка, посвященная далекому предку поэта, и осталась в его рукописном наследии. Гостомысл - посадник Новгородский в IX столетии. История сохранила-не только его имя, но и праведные дела, недаром прозван был он Благоразумным. "Сей Гостомысл без муж елико храбр, толико мудр, всем соседом своим страшный, а людем любим, расправы ради правосудия..." - так сказано в Иоакимовской летописи. Имел он четверых сыновей (все они пали в ратных боях) и трех дочерей. Одна из них, Умила, стала женой бодрического князя Годослава-Годлава. В древнем сказании упоминается об удивительном сне Гостомысла, будто видел он, как "из чрева средние дочери его Умилы" выросло чудесное древо и дало плод, от которого "насысчасуся людие всея земли". Воистину пророческий то был сон. Известно, что матерью Годлава была славянка, дочь Рандвера, отец же его Гальфдан вагрско-фризский (вагры - племя балтийских славян). Напомним в связи с этим, что среди славистов существует интересная гипотеза: варягами могли называть вагров, балтийских славян, которые несли пограничную сторожевую службу. Само слово "отвага" обязано своим происхождением храбрым воинственным "ваграм". Знакомство с историей балтийских славян проливает свет на происхождение Рюрика. Бодричи, обосновавшиеся на южном побережье Балтийского моря (тогда Венедского залива - по общему для всех славян имени венедов), именовали себя "рарогами", "руриками". Этим словом и теперь чехи, поляки, украинцы называют птицу семейства соколиных. На древнем санскрите "рарог" означает храбрый. Храбрый, как сокол! Есть свидетельства, что сокол был древнейшим славянским тотемом, изображался он и на древнерусских княжеских гербах. Бодричи поклонялись Световиту - славянскому божеству неба и солнца; его святилище находилось на острове Руяне (нынешнем Рюгене). В русских сказках этот остров зовется Буяном. Причудливая цепочка потомков Годослава через девять столетий протянется в XVIII век, на исходе которого родится великий поэт Александр Пушкин. А он будто бы знал об истоках своего рода (догадывался ли, предполагал ли, кто знает...) - и совсем иным смыслом наполняются знакомые с детства строки:

Ветер весело шумит, Судно весело бежит Мимо острова Буяна, К царству славного Салтана. И желанная страна Вот уж издали видна.

Фантастично, не правда ли? Александр Пушкин упоминает сказочный Буян возможную родину его пращуров: ведь именно от Рюрика и вели многие русские фамилии свои родословные, и Пушкины в их числе. Да и поэт знал о родовых связях с Рюриковичами, о древности своего рода: "Род мой один из самых старинных дворянских". Далекий предок Пушкина Годлав погибает в главном городе бодричей Рароге от рук шведского короля, и трое его сыновей отправляются в иные края, поближе к своим родичам, ведь дед их Гостомысл - новгородский старейшина. Рюрик, "убрашася от немец", как повествует Холмогорская летопись, пришел на Ладогу и основал там крепость задолго до 862 года. Следует вдуматься в эту фразу из летописи! В ней - ключ к тайнам старины. Когда решили славяне поискать себе князя, их выбор - и по-видимому, не случайно - пал за Рюрика: его знали как достойного мужа и храброго воина. Вернее, призван он был не из-за моря Балтийского, как считалось ранее, а из-за Ладоги. В древности многие озера назывались морями, в том числе и Ладога (море Нев). И умирающий Гостомысл обратил свои надежды к внуку, видя в нем достойного преемника и продолжателя своего дела, ведь Рюрик со своей дружиной охранял подступы к Новгороду со стороны Ладоги. И от Ладоги до Новгорода не более 200 верст пути вниз по течению Волхова. Вероятно, если бы новгородцы действительно отправились за чужеземное море звать себе князей, то это событие нашло бы отражение и в скандинавских сагах, и в русских летописях - дело ведь не шуточное... "И прия власть Рюрикъ"- прибывает он со своею дружиною, свободно владея славянским языком, общается с новгородцами без толмачей. И при всем том поклоняется славянскому верховному богу-громовержцу Перуну, а не Одину, как все норманны. Неужели после появления Рюрика со своим войском, будь он шведом, датчанином или норвежцем, в русском языке не осталось бы следов иноязычных слов? Язык - самый беспристрастный историограф, он, подобно лакмусовой бумажке, реагирует на все социальные и экономические явления, происходящие в обществе. Да и откуда им было взяться, чужим словам и обычаям, если варяги-русь были славянами? Есть еще одно поистине бесценное свидетельство Нестора - о языковой общности славян и варягов-русь: "Славянскъ же язык и Русской единъ есть, отъ Варягъ бо приидоша и прозвашеся Русию, а первое беша Словене, и аще и поляна звахуся, но Словенска рече бе". Опять ключ к тайнам! Но его многие историки в прошлом обходили стороной... Существует и другая, довольно убедительная версия, подтверждающая, что варяги-русь, а значит, и Рюрик - славянского происхождения. В одной из русских летописей говорится: "И пришедше Словени и седоша около озера Ильменя и нарекошеся Русь, реки ради Русы еже впадаеть въ озеро". Еще в 1858 году русский историк Александр Васильев в книге "О древнейшей истории северных славян и откуда пришел Рюрик и его варяги" привел немало любопытных исторических фактов в подтверждение своей версии: "Рюрик, его братья и вся дружина были русы, славяне, и жили они у озера Ильмень, по берегам рек Варанды и Варяжи, имели с новгородцами общий язык и происхождение. От реки Варяжи (Воряжи), впадающей в Ильмень, и пошло название племени - "варяги", что логично и не противоречит древним обычаям нарекать племена "реки ради". Возможно, многие исследователи пушкинского наследия не согласятся с этим, и все же берем на себя смелость утверждать: Александр Сергеевич Пушкин был в числе противников норманской теории. События, происходившие на заре российской истории, не остались им не замеченными. В юные годы лицеист Александр Пушкин зачитывался только что увидевшей тогда свет "Историей государства Российского" Карамзина - прочел ее, по его же словам, "с жадностью и со вниманием". "Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка - Коломбом",- писал Пушкин. В пушкинских воспоминаниях о Карамзине есть и такие слова: "Некоторые из людей светских письменно критиковали Карамзина. Никита Муравьев, молодой человек, умный и пылкий, разобрал предисловие или введение: предисловие!.. Мих. Орлов в письме к Вяземскому пенял Карамзину, зачем в начале "Истории" не поместил он какой-нибудь блестящей гипотезы о происхождении славян, то есть требовал романа в истории - ново и смело!" В истории правда превыше всего - вот главное для Пушкина. Историческая наука начала XIX столетия не располагала тогда многими достоверными фактами и свидетельствами, полученными лишь в недавнее время и способными опровергнуть эту тенденциозную теорию. Двадцатитрехлетний Пушкин, видимо, под впечатлением истории Карамзина (ее он называл подвигом честного человека), а возможно, и трудов Татищева - его более ранней "Истории Российской с древнейших времен" - пишет поэму "Вадим", к великому сожалению, так и не оконченную. Летописные сказания сохранили имя Вадима Храброго, славянского князя, восставшего против варяга Рюрнка и убитого им. Никоновская летопись указывает даже год восстания - 864-й. Пленителен и благороден у Пушкина облик юного князя, первым дерзнувшего подняться за "славянскую свободу". На нем одежда славянина И на бедре славянский меч. Славян вот очи голубые. Вот их и волосы златые, Волнами падшие до плеч... Если следовать единственно признанной в пушкинскую эпоху версии о призвании варягов на Русь, "чей дух воинственный и зверский был древле ужасом моей",- все логично: Вадим восстает против завоевателей Новгорода, врагов.

Другие грезы и мечты Волнуют сердце славянина: Пред ним славянская дружина, Он узнает ее щиты...

И нет ни малейшего сомнения, что так бы оно и было: свободолюбивые славяне, "народ нетерпеливый, старинной вольности питомец горделивый", изгнали бы чужеземцев, чему свидетельством и пушкинская поэма. Вероятнее всего, борьба Вадима с Рюриком - это те самые княжеские усобицы и распри, которыми столь изобилует древнерусская история - "и въста родъ на родъ", "воевати почаша сами на ся..." Много веков пройдет, и останется в нашей истории "память Рюрика, как первого самодержца российского". Хочется напомнить слова Владимира Чивилихина, известного писателя и историка. Не раз в долгих доверительных беседах говорили мы об абсурдности норманской теории. Вот строки из его романа-эссе "Память": "Не было, кажется, в мировой исторической науке течения более вредного и спекулятивного, чем норманизм- своего рода многовекового наукообразного террора, унижавшего русский народ, искажавшего его историю!" Владимир Алексеевич мечтал "восстановить подлинную историческую картину средневековой, древней и древнейшей жизни наших предков, с достоинством ввести ее в русло мировой истории, в просветленье". И все же, как ни старались наши недруги подмалевывать и подкрашивать изжившую себя и порядком обветшавшую теорию норманизма, историческая правда нет-нет да и пробивалась тонкими ростками сквозь завалы лжи и ловкой подтасовки фактов, проглядывала за всей этой искусной бутафорией, напоминая о себе то неизвестными до поры летописными источниками и народными преданиями, то свидетельствами древних путешественников и удивительными археологическими находками. Слишком много накопилось в науке весомых доказательств, способных пробить цитадель сцементированной веками лжи и антинаучных изысков норманской теории. Как опытный реставратор бережно расчищает напластования поздних эпох, чтобы явить миру шедевр искусства во всей его первозданной красе, с таким же тщанием должно нашим историкам восстановить смысл деяний далеких пращуров, воссоздать научно достоверную картину становления российской государственности, столь важной для понимания современной истории и судеб Отечества. Вспомним великое пушкинское: "России определено было высокое предназначение". Не пора ли наконец пересмотреть некоторые привычные (а кому-то и удобные) исторические позиции, как того требуют наша жизнь и наше время? "...Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал", - писал некогда Пушкин.