"Танцы теней" - читать интересную книгу автора (Черкасов Дмитрий)

ГЛАВА 8 ЛЮДИ И УРОДЫ

В древности один молодой человек, увидев меч Александра Македонского, воскликнул: «Мне уже двадцать пять — и еще ничего для истории!».

В новое время другой юноша в чине лейтенанта, наблюдая, как чернь штурмует королевский дворец, сказал: «Будь у меня лишь одна батарея — я бы накормил всех картечью и правил спокойно».

У обоих было богатое воображение.

Оно сыграло с ними злую шутку, заставив каждого стать тем, кем мечталось.

Первого звали Юлий Цезарь, второго — Наполеон Бонопарт.

Волан, конечно, не мечтал стать бомжем, но сила его воображения разделяла сознание, как нож яблоко, отдавая тело во власть типажа. Сам Дима Арцеулов был при этом как бы рядом, бесплотным духом, наблюдая со стороны жизненные перипетии своей телесной оболочки. Чтобы вновь обрести власть над ней и заставить тело доложить обстановку по связи, требовалось обычно некоторое волевое усилие.

Такое расположение души давало забавное ощущение неуязвимости: ведь все происходило не с ним вовсе, а с типажом. Сам Волан был человеком мягким, веселым и уступчивым, а типаж мог быть каким угодно.

Главное было — не заигрываться: пулю в лоб или пику в живот при плохом раскладе получал бы все-таки реальный Дима, а не вымышленный им бестелесный персонаж.

Клякса, инструктируя Волана, велел ему не заходить вглубь заднего двора и всегда иметь возможность отступить в торговые ряды, ведущие к главному входу. Сам Зимородок взял этот сектор на себя и вяло торговал на углу у ворот поношенной кроличьей шапкой Тыбиня, пытаясь «сшибить на бутылку».

Типаж у него был подходящий — озлобленный похмельным синдромом пролетарий, угрюмо глядящий на мир из-под отяжелевших за неделю запоя век, готовый ввязаться в драчку по любому поводу и мечтающий о появлении на обозримом пространстве эмиисаров от какой-нибудь радикальной левой партии, от которых и на флакон получить можно, если с плакатиком постоишь, и поговорить «за жисть».

В таком типаже Костя мог, не вызывая подозрений, вступиться и за Волана, и за Дональда. Ведь ремесло скрипача не предполагает отточенных навыков боевых искусств и пистолета за пазухой.

Беспричинная тревога, раздиравшая с утра Зимородка, передалась и Волану, и поначалу он держался избранной тактики, не теряя пути отхода под прикрытие Кляксы, до которого было всего метров полста.

Хорошо зная нравы криминалитета, он сознавал, что его персонаж имеет на рынке дурную стукаческую репутацию, ничего хорошего ему не обещающую. Однако глупое ощущение неидентичности с ролью свело на нет все предосторожности.

Когда два милицейских сержанта поманили его типаж пальцами, тот покорно, боком подошел, угодливо приседая. Молодые парни глядели на него серьезно, даже сочувственно, видя перед собой беспаспортного базарного побирушку. Арцеулов же, незримо витая рядом с типажом, отстраненно удивился такому вниманию, но, поскольку бомж должен был оставаться тупым и послушным, не вмешивался.

Сильный, без замаха, удар концом дубинки в живот мгновенно вернул его в родное тело, скорчившееся от боли.

— Да-а, мужик, — задумчиво протянул красивый темноглазый сержант, как будто это не он только что двинул Арцеулова в солнечное сплетение. — Тебе капец… Стукачи у нас долго не живут… климат не тот… Да они, собственно, совсем не живут...

В тот же миг кто-то подошедший сзади, незаметно, засопев от злости, коротко и сильно обрушил дубинку на затылок склонившегося разведчика.

— Плохо, видно, тебя жизнь учила, — продолжил говорливый страж порядка. — Седой уже — а понятий не знаешь… Ничего, поправим…

Диму ударили снизу коленом в лицо.

— Твой опер скопытнулся… и тебе туда же дорога… Шагай, шагай… не падай!

Его пнули тяжелым ботинком-берцем в копчик так, что Волан пробежал несколько шагов вперед, вглубь двора.

В голове гудело.

Он мог вызвать Кляксу по ССН, но это непременно заметили бы сержанты, полукругом идущие позади, в двух шагах, как загонщики. Им ничего не стоило обыскать его — и обнаружилось бы тотчас, что под грязной дерюгой на нем вполне приличный свитер, теплое нательное белье… На пандусе склада стояли охранники Нахоева, курили, смотрели… нельзя было раскрываться.

Никак нельзя...

Без стеснения заорав дурным голосом, Волан метнулся к забору, поближе к калитке, за которой находился пост Дональда. Сюда слышна была его скрипка.

Сержанты почему-то не пошли за ним.

Продолжая кричать, Дима Арцеулов тащился на руках вдоль чугунной решетки, перебирая толстые ледяные прутья голыми ладонями, чувствуя, как липнет кожа к студеному железу. И он не видел происходящего за спиной.

Музыка смолкла.

Андрей Лехельт сделал несколько шагов от калитки навстречу. Сквозь решетку на него глянуло искаженное болью, залитое кровью лицо Волана. Бросив смычок, рука Лехельта рванулась за пазуху, к пистолету.

— Нет, Андрюха, нет, — в голос сказал Волан, пользуясь тем, что лица его не было видно преследователям, и покачал головой.

Губы плохо повиновались ему, ноги отказывались идти, и он медленно опустился на землю возле забора, пятная белый снег крупными каплями крови из разбитого носа.

— Помогите! — в ужасе закричал Лехельт. — Кто-нибудь! Человека убивают!

Волан понимал, что кричит он в ССН, для Кляксы.

«Почему же убивают? Пока только бьют…» — хотел пошутить он, но не успел.

Кто-то сильный сзади навалился на шею, пригнул голову к земле и с резким хаканьем вогнал ему под левую лопатку длинную заточку.

Клякса услышал первый крик Волана — отдаленный, едва уловимый в базарном гомоне. Он сделал несколько шагов в сторону и сразу побежал, петляя между рядами, расталкивая народ.

Он всю смену ждал чего-то подобного.

Когда по связи закричал Лехельт, Зимородок уже выскочил из рядов на чистое пространство двора. Прошло всего секунд десять. На его глазах бритый воровской бригадир ударил заточкой сникшего у забора Волана в спину и побежал прочь, в калитку.

Сержанты, отвернувшись, глядели в стороны, на бегущего Зимородка.

Один даже с дурацкой ухмылкой попытался подставить ему подножку, но Костя, не отвлекаясь, перепрыгнул откляченное милицейское копыто.

Потом, твари, все потом…

Дима недвижно лежал на боку, поджав колени, стиснув пальцы в кулаки у груди.

Дыхания не было слышно, лицо покрывала синеватая бледность, рот был судорожно открыт, нос заострился. Из спины страшно торчал криво обмотанный синей изолентой тупой конец вытесанной из напильника заточки.

— Пацан, скорую быстро! — заорал Клякса оторопевшему за оградой Дональду.

Даже в эту минуту он не назвал его по имени.

— По мобиле, дурак, по мобиле! — продолжал кричать он, видя, что Андрей растерялся.

Лицо Лехельта приняло осмысленное выражение, он схватился за мобильник у пояса.

— Не говори, что бомжа, не приедут! Говори — милиционера ранили! Иди сюда, стань к нему… никого не пускай, понял?! Я его знаю, это мой кореш… Ничего, я достану того гада! Никому не давай его трогать, слышишь?! Только врачам! Эта хреновина у него в спине хрупкая, не дай Бог обломитсяlt;Напильники делаются из твердой, но плохо гнущейся высокоуглеродистой стали, поэтому опасения Зимородка достаточно обоснованы.gt;...

Сержанты и охранники стояли шагах в двадцати и молча смотрели, не вмешиваясь.

Дело было сделано.

Клякса рванул затертый бушлат так, что посыпались пуговицы, остался в сером водолазном свитере.

— Я сейчас… сейчас…

Не касаясь рукояти, он прикрыл плечи и голову Димы Арцеулова, вполголоса сказал подбежавшему Дональду.

— Доложи на базу! Пусть звонят по больницам, в ГУВД! Пусть поднимут вертолет, если смогут! Нужна серьезная операция, иначе амба… Опиши ранение, понял? И никого к нему! Хоть костьми ляг, всё разрешаю! Только доктора! Мусора подойдут — вали их на хрен! — белый как мел Лехельт сунул руку под куртку, поближе к рукояти ПССа.

Вокруг них уже собирались зеваки.

Кто-то потянулся потрогать торчащий из спины конец заточки.

Невысокий Зимородок с силой всадил локтем в любопытную толстую харю, со злой радостью отметил, как промялась верхняя губа жирного придурка и как из-под нее на подбородок вывалились обломки передних зубов, не стал дожидаться даже падения тела — и побежал.

Бежал капитан по-особому, чуть пригнувшись, частыми шагами, так, что ноги мелькали, откинув в сторону неподвижную правую руку. Он бегал так много лет, всю юность свою на границе, сжимая в правой руке автомат.

Автомата не было — а привычка осталась.

И еще осталась привычка бежать вот так часами, по горам, по песку, по снегу, по траве, бежать до полного изнеможения. Бывали случаи, когда им приходилось поочередно тащить на руках обессилевшую овчарку…

Когда Клякса выскочил на площадь к желтому собору с зелеными куполами, вор улепетывал во все лопатки в метрах трехстах от него. Костя устремился за ним с неумолимостью робота. Никакого беспокойства он не испытывал, только нетерпение. Исход погони был предрешен.

Часто дыша, молотя подошвами по скользкому тротуару, Зимородок не чувствовал ни боли в раненом когда-то плече, ни потянутого сухожилия…

Прежде чем скрыться за поворотом, бритый верзила в кожаной куртке, за которым в зоне закрепилось ласковое имя Ириша, удовлетворенно оглянулся. Потеряв его из виду, Клякса еще прибавил прыти, перескочил через бабкину тележку, перегородившую путь, прыжком перелетел через капот выезжающего со двора автомобиля… Ничто не могло его остановить.

Когда он вывернулся из-за поворота, разрыв между ним и бритым «петухом» сократился метров на сто.

Тот снова оглянулся и обеспокоенно помчался во всю спортивную дурь, накопленную до зоны, когда он брал призы на коротких дистанциях.

Но еще спартанцы хорошо знали разницу между воином и атлетом, запрещая согражданам заниматься чистым спортом… Клякса дышал часто и сильно, не отрывая взгляда от мелькающей спины и затылка.

С полминуты разрыв увеличивался, потом некоторое время они бежали в одном темпе.

Вор оглянулся еще раз, и еще…

Вторая попытка спурта также оказалась безрезультатной. Зимородок бежал, будто заведенный. Он, подобно гончей, не знал в эти мгновения ни боли, ни усталости. Это была затянувшаяся стометровка.

Бритый, оглядываясь, сбил в сугроб прохожего и потерял скорость.

Сжав кулаки, он рванулся через проспект в заснеженный пустынный парк, окружающий величественный дворец Павла I. Клякса удовлетворенно и зло улыбнулся, вихрем пронесся мимо упавшего, перепрыгнув через раскинутые в стороны подшитые желтой кожей валенки. Капитан был легче на ногу, это становилось очевидным. Не раз и не два он видел спины преследуемых, и всегда это заканчивалось одинаково.

«Психуешь, гад!» — холодно подумал Зимородок.

Теперь они бежали вдоль замерзшего озера по рыхлым заснеженным дорожкам — и разрыв сокращался неумолимо.

Переднему бегущему приходилось ступать по целине, преследователю было легче — ненамного, на самую малость — но и этого было достаточно. Только тут Клякса почувствовал усталость — много раньше, чем в былые годы. Глаза заливал пот со лба, морозный воздух обжигал горло, и нога все-таки болела…

Подняв голову, он увидел, что бритый остановился и ждет его в конце цепочки своих следов на снегу, расставив в стороны длинные руки. Это был здоровый детина, под два метра ростом. Место вокруг было безлюдное, хоть неподалеку за оградой шумели моторы машин на проспекте.

Вор улыбался, тяжело дыша.

— Что, придурок, догнал? — спросил он. — Ну иди сюда, раз догнал… Обтолмачь хоть, зачем гнался… фуфлыжник… — и, внезапно по-звериному заорав, он кинулся на Зимородка.

Достать из кобуры на поясе пистолет Костя не успел.

Он перебросил противника через себя, тут же откатился в сторону и вскочил. Заломать молодого здорового верзилу в партере было ему не по силам.

На какой-то миг Клякса дрогнул — слишком силен был враг. Ничуть не смущенный первой неудачей, вор сразу же кинулся к Зимородку, сознавая свое превосходство.

— Ракам на корм пойдешь, легавый!

Неподалеку от берега посреди льда темнела, парила полынья.

Блок-перехват-удар-бросок...

Приемы боевого самбо приспособлены для схваток в одежде, в тяжелой неудобной обуви, на неровной поверхности.

Вор кубарем покатился по тропинке, не дав Кляксе возможности провести удар на добивание.

Вскочил, уже не тратя сил на слова и крик, молча кинулся на маленького жилистого капитана.

Блок-перехват…

Рука у Кляксы сорвалась с толстого запястья, захват не вышел. Могучие лапы схватили его за открытое горло. Опустив подбородок к груди, отжимая пальцы от кадыка, капитан судорожно рвал кверху края свитера, закрывшие кобуру с пистолетом. Голова вздулась от кровяного давления, в ушах зазвенели тысячи колокольчиков.

Выдернув пистолет из кобуры и привычно опустив большим пальцем флажок предохранителя, Зимородок приставил ствол слева к широкой груди под локтем верзилы и поспешно нажал на курок.

И сразу стало легче дышать...