"Точка росы" - читать интересную книгу автора (Черкасов Дмитрий)

II

Оперуполномоченному гатчинского отдела дознания Багетдинову было от чего прийти в недоумение и впасть в прострацию и в уныние. В то утро к нему пришел с заявлением один весьма уважаемый полутеневой коммерсант, ведающий маршрутными такси. Коммерсант искал защиты в милиции, что было уже само по себе событием из ряда вон выходящим, поскольку давно уже все спорные вопросы в этой отрасли разбирала бригада Антона, представленная в Гатчине юридической фирмочкой “Скорый суд”. Решения в “Скором суде” действительно выносились без проволочек, о сумме гонораров за консультации скромно умалчивалось, но главное — фирма гарантировала обязательность выполнения своих рекомендаций. Самым весомым аргументом, прекращавшим всякие дебаты, была сакраментальная фраза: “Жди представителей!”. На следующий день после ее произнесения в Гатчину на крутых тачках наезжали поднаторевшие в юридической казуистике известные правоведы нового времени: Стоматолог, Гугуцэ, Садист, Горыныч и пр..

Это были цветочки. Ягодки заключались в том, что жаловался предприниматель не на конкурента, нарушающего конвенцию о маршрутах, и не на превышение таксы поборов постами ГИБДД. В заявлении, по числу ошибок и помарок напоминающем школьный диктант заматеревшего второгодника, сообщалось в неожиданно резких и недвусмысленных выражениях, что бизнесмену мешает развиваться и честно платить налоги в районный бюджет не кто иной, как заместитель начальника гатчинского РОВД. Он и “свора злобных прихлебателей, позорящих честь сержанта милиции”.

Дважды не без злорадства прочитав заявление на своего непосредственного начальника, хихикнув над “честью сержанта”, Багетдинов молча вернул его потеющему на стуле коммерсанту, покрутил пальцем у перебинтованного виска и показал на дверь. Тот, ожидавший подобной реакции опера, понимающе кивнул и покорно вышел на крыльцо красного домика отдела дознания. На противоположной стороне улицы, опершись задами о капот присевшей от тяжести машины, его ждали двое верзил из службы собственной безопасности УФСБ и маленький невзрачный человек в куцем пальтишке — заместитель начальника оперативно-поисковой службы полковник Сан Саныч Шубин.

По лицу предпринимателя догадавшись о результатах первого захода. Сан Саныч укоризненно погрозил пальцем и показал попавшему в переплет деловому человеку тоненькую пластиковую папочку с десятью листками. В них содержались секреты первоначального накопления капитала уважаемого бизнесмена, гарантирующие ему пять лет отсидки, да и то с учетом смягчающих обстоятельств. Коммерсант страдальчески сморщился, пожал плечами и опять скрылся в дверях дознавательного домика. Через полминуты он поспешно выбежал на крыльцо, возмущенно оглядываясь, развел руками и показал Сан Санычу разорванное в клочки заявление.

Шубин, оттопырив губу, с сожалением покачал головой и сделал вид, что садится в машину, на ходу принимаясь листать документы в судьбоносной папочке.

— Момент! — закричал предприниматель. — Так же дела не делаются!

Он догадывался, с кем имеет дело. После первой беседы с представителями службы полковника Кречетова бизнесмен, посмеиваясь над нахалами, привычно набрал номер фирмы “Скорый суд”. Но предупрежденный хорошо информированным Антоном старший юрист в доступных полупрофессиональных выражениях разъяснил клиенту, что подобные ситуации вне компетенции их компании. Получив напоследок испытанный практический совет: “Увяз в дерьме — не гони волну!”, выдохнутый в трубку угрожающим густым басом мастера спорта по штанге, коммерсант смирился и отдался в руки новых покровителей.

Проведя ладонью по тому месту головы, где когда-то густо росли волосы, он повернулся и решительно вошел в дверь, будто на амбразуру бросился. Минут десять никто не выходил, потом на крыльце появился с сигаретой в руке задумчивый и несколько обалдевший опер Багетдинов. Щуря на белый свет узкие татарские глаза, опер почесывал забинтованную голову в щелочках между разъехавшимися бинтами, пускал дым и в который раз мысленно перечитывал разорванное заявление. На противоположной стороне улицы уже никого не было.

Багетдинов был честный опер и в течение всей оперской карьеры тайно опасался, что когда-нибудь ему придется ответить за это. Каждый честный служака российского государства рано или поздно вынужден “отвечать за базар”. Оттого большинство из них честность свою скрывают и прикидываются, что они “как все”. Чтобы потом стыдно не было. Честность в России — роскошь, позволительная только племяннику министра внутренних дел, — да и то в разумных пределах...

Существует, однако, множество лазеек, помогающих и лицо сохранить, и должность не потерять. Покумекав, тертый калач Багет улыбнулся, с наслаждением докурил сигарету и поспешил в домик, где, переписывая свое заявление, его покорно дожидался на привинченном к полу табурете взятый судьбой в оборот бедолага-коммерсант. Представитель среднего класса вполне резонно чувствовал себя пасынком этой капризной дамы, потому что не делал в ходе первоначального накопления богатств ничего экстраординарного. И вот — на тебе! Спохватились! Наехали! Что за страна?! Произвол!

Багетдинов, придав лицу выражение неподкупной суровости, произнес:

— Что ж, гражданин Пендюрин! Если вы обдумали меру своей ответственности за изложенное, то должны знать, что у нас перед законом все равны, и в этих стенах... и я, как представитель...

Опер запутался, опять почесал голову, зудящую под бинтами, махнул рукой и зарегистрировал заявление. Коммерсант смотрел на него с нескрываемым удивлением и некоторым сочувствием. Зам. начальника РОВД славился связями в верхах, в средствах был неразборчив и на решения крут.

— В нашем отделе нормальная обстановка, и никто не мешает... оправлению правосудия! — слегка запнувшись, произнес витиеватую и очень понравившуюся ему фразу оперативник. — Только я должен вас сразу предупредить, что это дело должно проходить по линии отдела борьбы с экономическими преступлениями. Это ведь у вас экономическое преступление?

— Еще бы! — злобно процедил Пендюрин, вспомнив, как в прошлом году “подарил” на юбилей заму новенькую “вольво”.

— Поэтому я вот здесь делаю приписку — обращение к начальнику нашего ОБЭПа подполковнику Шишкобабову. Просю... нет, прошу... принять ваше заявление к рассмотрению. Не возражаете?

Уяснив ход мысли опера, Пендюрин сменил сочувствующую мину на уважительную. Вовремя перевести стрелку на соседа — это искусство! А главное — что его неласковые визитеры будут довольны: бумага вкинута, а это ведь все, что им надо. На сердце у него немного полегчало, и от широты душевной он даже решил принять посильное участие в нелегком деле написания обращения к начальнику гатчинского ОБЭПа.

— “Разсмотрение”, а не “рассмотрение”! — негромко, но гордо поправил он царапающего авторучкой оперуполномоченного. — От слова “раз”!

— Сам знаю!

И доверчивый Багетдинов, зачеркнув, переправил “с” на “з”! Как не поверить генетическому носителю великого русского языка?! Хоть и новый, но русский ведь...

Выпроводив удивительного посетителя, опер со спокойной душой вызвал дежурного и велел отнести бумагу в ОБЭП, находившийся в соседнем здании. Багетдинов был уверен, что, миновав его корзину для бумаг, странная кляуза благополучно осядет в корзине подполковника Шишкобабова — во, спасение самого же жалобщика. И, главное, никто не скажет, что крутой опер Багет пасанул и испугался регистрировать бумагу с жалобой на начальника. Честь превыше всего!

Дежурный милиционер Мазин по прозвищу Мазок взял тонкий белый лист двумя пальцами и неторопливо понес его по назначению, по пути вникая в содержание заявления. Похихикивая и не поднимая головы, он пнул ногой входную дверь ОБЭПа, поскребся в кабинет начальника и, не дожидаясь разрешения, вошел. Постучать перед тем как войти, — это верх российского воспитания. Будешь ждать разрешения — рискуешь простоять за дверью до второго пришествия.

Безусловно, в другое время заявление коммерсанта Пендюрина прямиком направилось бы от подполковника Шишкобабова — нет, не в мусорную корзину, как наивно полагал добропорядочный и недалекий опер, а с пометкой красным фломастером “срочно!” на стол самому заместителю начальника РОВД. Для проведения дальнейшей разъяснительной работы с юридически безграмотным предпринимателем, ибо такова натоптанная, усеянная костями жалобщиков волчья тропа российской Фемиды. Однако, по стечению обстоятельств, в момент возникновения на горизонте компрометирующей всю гатчинскую милицию бумажонки подполковник Шишкобабов был безнадежно пьян. Нет, он захмелел не от алкоголя, так как после обработки его кудесниками из “Скорой помощи” теперь был всегда трезвым и оттого весьма раздражительным, не понимая, чего же не хватает ему в жизни, а от гордости, да и неудивительно. В кабинете его сидела молодая обаятельная корреспондентка “Красносельского Вестника”, по совместительству дочь главного редактора, и брала у подполковника интервью по поводу поразительного снимка, неизвестно кем подброшенного в редакцию. Начав с испуганного “Никаких комментариев!”, постепенно пройдя курс возгонки самомнения от легкого удовлетворения до кичливого самодовольства и, наконец, до безудержного хвастовства, Шишкобабов как раз в эту минуту повествовал хлопавшей длинными приклеенными ресницами газетной деве, что он-то и есть наиглавнейший в районе борец с преступностью и коррупцией.

— Вот! — вскричал он, увидав в руках у малорослого Мазка исписанный лист. — Сейчас сами увидите! Все идут ко мне! Все боятся связываться! Постойте, дежурный, не уходите! Сейчас оформим ходатайство о возбуждении уголовного дела — и сразу несите его прокурору! Он меня знает, поддержит! Что это?! — грозно воззрился подполковник на дежурного, млея от собственной строгости. — Почему печать не на том месте? Ни одного документа в этом отделе дознания не умеют грамотно оформить!

— Это не печать... — потупился Мазок. — Это я пальцем тут приложился немного... Мы с ребятами селедку ели...

Девица хихикнула и, пока Шишкобабов спешно заполнял бланк ходатайства, отщелкала на подаренный папой “кодак” смущенного Мазка, жалобу гражданина Пендюрина и нависшего над ней подполковника. Вырисовывался образ, позарез необходимый читателю, утомленному потоком чернухи из жизни ментов.

Мазок потер пятерню о засаленную полу бушлата, взялся двумя пальцами за чистый угол бумаги, сколотые скрепкой, и, вздыхая, понес их в следующий по Красной улице домик, где помещался прокурор. Там он оставил испачканные бумаги секретарше, а сам, скребя пятерней затылок, побрел на рынок к приятелям-сержантам, потому что, несмотря на сонный и несколько придурковатый вид, весьма хорошо понимал, что к чему, и глубоко впитал дух корпоративной этики. Опять же, кормился весь дежурный наряд РОВД с рынка, и сегодняшняя жирная атлантическая селедка пряного посола была именно рыночного улова.

Уже через час трое сержантов навестили офис гражданина Пендюрина, где попытались постучать дубинками по изящному дорогому столу, и не только по нему. Но попытка их была грубо прервана случайно оказавшимся в соседней комнате Снегирем, причем видимых повреждений сержанты не получили, но внутренние органы милицейских тел еще долго напоминали о своем плачевном состоянии болезненным кровоотделением при мочеиспускании. Снегирь дружил семьями с Димой Арцеуловым — и расправился с виновниками его ранения без лишней показухи, хирургически безупречно и безжалостно.

Ночью подполковника Шишкобабова вдруг прошиб холодный пот от осознания содеянного. Содрогнувшись под одеялом, он вспоминал змеиный взгляд заместителя начальника, его геббельсовскую улыбочку и злые, нервные, покусанные губы. Промучившись добрых полтора часа без сна, новоявленный борец с коррупцией успокоил себя тем, что, во-первых, этим делом должна заниматься служба безопасности МВД, а никак не ОБЭП, а во-вторых, что прокурор — стреляный воробей и никогда не подпишет его дурацкое ходатайство. Решив с утра зайти к прокурору, объяснить случившийся казус невнимательностью, переутомлением, и подарить старой крысе за молчание набор своих любимых японских блесен, на которые прокурор давно зарился, Шишкобабов успокоился и уснул.

Поутру, подходя к домику прокуратуры, мучимый жадностью, он уже решился было вместо блесен обойтись простой бутылкой водки, до которой прокурор тоже был охоч, как вдруг в окошке газетного киоска на первой странице “Красносельского Вестника” увидал свою фотографию и оттиск жалобы Пендюрина. Мучимый дурными предчувствиями и мысленно расставшись не только с блеснами, но и с германской катушкой для спиннинга, Шишкобабов несмело вошел в теплый предбанник прокуратуры...

На столе у секретарши его ждало подписанное ходатайство, а умудренный жизнью прокурор, не зря славившийся сверхъестественным чутьем, уже слег в больницу — оперировать застарелую грыжу.

В то же утро пахнущий свежей краской сенсационный номер “Красносельского Вестника” украсил рабочий стол полковника Шубина.