Лучше подло, чем никогда

К моменту возвращения сыщиков доктор Уотсон успел не только проснуться, но и допить остатки виски, неосмотрительно забытые Холмсом на столе в гостиной. Поэтому, вместо того чтобы разработать хоть какой-нибудь план будущего визита на Блошиный рынок, друзьям пришлось выслушивать истории похождений великого сыщика в изложении его летописца. И если Дукалис, понимавший по-английски с пятого на десятое, мог позволить себе дремать, делая вид, что внимательно слушает, то Андрею приходилось отбывать наказание.

– …Покойник, – читал автор свои мемуары, – был молодым мужчиной высокого роста и огромной физической силы. Но, когда мы прибыли, труп уже уполз с места происшествия… Выяснилось, что с ранних лет он ступил на воровскую тропу… Затем убитый занимался сбором милостыни и избежал заслуженного наказания, поскольку был признан сумасшедшим. Впоследствии его признали психически здоровым… Тогда он открыл фирму “Вдохновение”, занимавшуюся осеменением крупного рогатого скота… Труп был единственным взрослым среди сорока учеников находящегося поблизости колледжа… По подозрению в убийстве полиция задержала троих учащихся, среди которых были три девушки и двое молодых людей… Мистер Холмс заподозрил, что имело место непреднамеренное убийство с особой жестокостью… И правда, как выяснилось позднее, по замыслу преступников умереть несчастный должен был смертью, по возможности, естественной, например от удушья…

Андрею эти перлы напоминали творчество некоторых “криминальных” журналистов, обожающих вставлять в свои репортажи жуткие словечки и обороты, должные вызывать у читателя шок.

– Послушайте, Шерлок, – осторожно, чтобы не мешать чтению мемуаров, обратился Ларин к великому сыщику. – А когда же мы отправимся на Блошиный рынок? Думаю, тамошние торговцы помогут нам найти Мориарти.

– Боюсь, они, скорее, помогут этому негодяю расправиться с нами, – ответил Холмс. – Впрочем, есть у меня в тех краях одна знакомая леди.

– Кокаином там приторговывает, – вставил доктор, добавив: – Если в стенке видишь люк, значит виделся с мисс Глюк… Девушка со стажем, прямые поставки из Колумбии.

– Вы ошибаетесь, сэр Уотсон, она работает в бифштексной, – возразил Шерлок. – Дайте-ка, я напишу ей записку. Закажем столик, а ближе к ночи заглянем на огонек.

Вскоре нужное письмо было составлено. Холмс свистнул, высунувшись в окно, и тут же к дому подбежал какой-то малолетний оборванец:

– Почтальон ждет ваших указаний, сэр.

Велев беспризорнику непременно дождаться ответа, великий сыщик вернулся к гостям.

Ужин, поданный милейшей миссис Хадсон, позволил скоротать время до возвращения почтальона. Ларин с Дукалисом по причине присущего им природного такта не стали интересоваться, зачем следует идти в бифштексную на сытый желудок, рассудив, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят, а кроме того, наличие пищи лучше, нежели ее отсутствие. Наконец, затренькал долгожданный звонок. Это вернулся маленький письмоносец.

– Ничего не понимаю! – удивленно глядя на записку, воскликнул великий сыщик. – Что за абракадабра? Эй, где мальчишка?…

Холмс высунулся в окно и свистом попытался вновь позвать почтальона, но безуспешно. Единственным результатом был показавшийся на улице шлем полицейского. Сыщик оставил безуспешные попытки и тяжело опустился в кресло.

Записка гласила:

“МОХ ВРОС В ЛЕД МИСС, САВАНЫ – ЖДИТЕ ДНЯ И КРОВЬ ТАМ! МУЖ” [Адаптированный перевод с англ. автора].

– Ох уж эти женщины! Вечно они все напутают. Посмотрите-ка, что нам передали вместо любезного согласия накормить бифштексами. Вот, держите. – Холмс протянул Ларину письмо. – Боюсь, мою знакомую ожидают неприятности. А я и не знал, что у нее есть муж. Был, правда, бой-фрэнд…

Андрей взял протянутый ему листок бумаги, внимательно прочитал его, потом о чем-то пошептался с Дукалисом.

– Точно, спалили явку, – подтвердил Толян. – А ты уверен, что перевел правильно?

– Вроде правильно, – отозвался Ларин. – Послушайте, Шерлок, а с чего вы взяли, что это письмо от сожителя вашей знакомой?

– Вы что, по-английски читать не умеете? Стоит же подпись: “Муж”.

– Послушай, Андрей, – засомневался Дукалис, – ты что, круче лондонцев в их языке разбираешься? Я и то знаю, что муж – это хазбенд, а мэн – просто мужчина. Не спорь, лучше пойдем на этот чертов рынок.

– Да как ни переводи, а соваться к этой телке нельзя, – возразил Ларин. – Дорогой Холмс, поверьте, я тоже крайне возмущен этим посланием.

На вопрос сыщика, что же так возмутило его гостя, Андрей вытащил из кармана шариковую ручку, молча подчеркнул каждую третью букву и знаки препинания и протянул записку адресату:

– Боюсь, что ваша М. не желает с вами сотрудничать.

Холмс некоторое время безумными глазами вчитывался в текст:

“МОХ BPОC В ЛЕД МИСС, САВАНЫ – ЖДИТЕ ДНЯ И KPОBЬ TAM! МУЖ.”

– Негодяй! – вскричал великий сыщик, комкая злополучную бумажку. – Он за все ответит! Немедленно идем на рынок!… Уотсон, да протрезвейте же наконец, вам следует немедленно бежать в Скотланд-Ярд, вызывать инспектора Лейстрейда. Но, боюсь, мы опоздали…

– Вы говорите “он”. Кто это? – недоуменно переспросил Ларин.

– Мориарти, мой друг, Мориарти. Только этот негодяй мог отправить мне такой пасквиль, подписавшись лишь одной буквой… Ах, бедная мисс Энн Глюк, этот подонок наверняка запугал ее до смерти… Джентльмены, прошу вас, поторопитесь!

Несмотря на призывы Холмса, доктор Уотсон отправился в полицию лишь после того, как записал в свой дневник основную идею будущего рассказа о подвигах великого сыщика. “Пляшущие человечки” – гласила единственная строчка, торопливо выведенная практикующим литературное творчество врачом.

Из бесед с бывшим капитаном налоговой полиции, изгнанным из сплоченных рядов правоохранителей за излишнее корыстолюбие, а ныне начальником отдела продаж издательства “Фагот” Шариковым, и рядом других сотрудников Мартышкин вынес стойкое убеждение в том, что Б. К. Лысого, автора приключений “Народного Целителя”, следует искать либо в воровском или наркоманском притоне, где он собирает материал для своего очередного шедевра, либо в вытрезвителе, куда его обычно доставляли после информативных бесед с прототипами героев “бестселлеров”.

Подозрения о похищении писателя существовали лишь в воображении измученного каторжным трудом издателя Трубецкого.

Но отработать заявление было необходимо в любом случае.

Генеральный директор крупной фирмы – это не инженер с дышащего на ладан секретного предприятия и не домохозяйка, у которой распороли в трамвае сумочку и вытащили кошелек, а фигура, способная через наемного адвоката завалить своими жалобами не только районный отдел милиции, но и городскую прокуратуру. К тому же оставалась небольшая вероятность того, что писатель все же был похищен и удерживается в каком-нибудь подвале, где из него пытаются выбить сюжеты новых повестей и романов.

Поэтому Сысой решил немного поизображать работу в намеченном Василием Акакиевичем направлении, а затем вплотную заняться версией о притонах и вытрезвителях.

Умиротворенный и расслабленный, Трубецкой даже поручил водителю домчать младшего лейтенанта на своем личном черном “Запорожце” к дому, где в последние месяцы проживал Беркасов…

В украинском “купе” было уютно, но как-то кисловато-душно.

Мартышкин с полчаса принюхивался, затем вопросительно посмотрел на сосредоточенного шофера, вцепившегося в баранку и пытающегося лавировать в плотном потоке чадящих машин.

– А чем это пахнет?

– Генеральным, – буркнул злой и непочтительный водитель, которого вместо законного перерыва на ужин заставили везти младшего лейтенанта на другой конец города.

Сысой пару минут подумал и пожал плечами.

– Это такой дезодорант?

– Нет. Это такой генеральный. – Грубиян-шофер втиснул “Запорожец” между бортовой “Газелью” и маршрутным такси. – Потеет, зараза! Как выпьет, так потеет. А банкеты у него через день… ясно?

– Ясно, – протянул Мартышкин и примолк. Водитель нажал на клаксон, сгоняя с дороги замешкавшуюся тетку с двумя огромными кошелками, и вдавил педаль газа.

Какое– то время ехали молча, затертые потоком машин. Наконец после очередной стоянки на перекрестке легкое чудо незалежной технической мысли первым ринулось на зеленый свет и, оставив позади поток остального транспорта, оказалось на более-менее свободной, трассе.

– А я вот не потею, – сказал стажер, дабы поддержать интересный разговор.

– А мне по барабану, – отрезал шофер.

Сысой помолчал, погладил рукой мягкий кожзаменитель, которым было обтянуто кресло, и опять обратился к водителю:

– А это что за “Запорожец”?

– Девятьсот шестьдесят девятый…

– Дорогой, наверное? – В представлении Мартышкина все транспортные средства, чья цена превышала двести – триста долларов, считались моделями представительского класса.

– Генеральный за него не платил, – проворчал шофер.

– Подарок? – предположил младший лейтенант.

– Можно сказать и так, – хмыкнул водитель и раскрыл милиционеру страшную тайну появления автомобиля у Трубецкого. – Выцыганил у своих компаньонов из Урюпинска, когда те на новые “Таврии” пересели.

Информация о том, что у Трубецкого есть подельники, была для Сысоя новостью, и он принялся ее обмозговывать, пытаясь понять, не поможет ли она в решении поставленной задачи.

Три черных кэба с грохотом мчались по направлению к Блошиному рынку. Когда оперативники попытались поинтересоваться у великого сыщика, зачем им столько экипажей, когда они втроем могут спокойно разместиться в одном, Холмс на это ответил:

– Так принято. Правильные джентльмены должны приезжать на назначенное свидание с другими правильными джентльменами точно в срок и на транспорте в количестве, достойном положению правильных джентльменов в обществе.

– А почему мы тогда весь таксопарк… Ой, простите, не взяли с собой еще больше кэбменов? – поинтересовался Андрей.

– Видите ли, сэр Энди, – тоном опытного учителя пояснил Холмс, – у правильных джентльменов существуют определенные rules – нормы поведения. Нельзя обижать других правильных джентльменов недоверием. Они могут не так понять.

– Да какие же они правильные? Отморозки какие-то! – возмутился Дукалис. Про “gentlemen's rules” он понял, несмотря на ограниченные познания в иностранном языке. – Будем мочить!… Найдем в сортире – замочим и в сортире!

– Хватит, Толян, плагиатом заниматься, – посоветовал Ларин, – здесь все равно не поймут. Да, чувствую, влипли мы в историю! Посадят нас самих в клетку – в век не выпустят…

– Не дрейфь, что-нибудь придумаем… Нельзя же было Шерлока одного отпускать. К тому же там этот Мориарти…

– Ага, с компанией таких же фризеров, как он сам. Сидят и ждут нас. Ты, кстати, “ствол” не потерял?

– Не-а. – Дукалис похлопал себя по груди. – Куда ж его, без сейфа?

Заметив это движение, Холмс оживился и, порывшись в карманах, протянул Андрею револьвер с коротким стволом диаметром примерно с десятикопеечную монету.

– Простите, чуть не забыл. Только вы не должны сразу доставать оружие. Это – на всякий случай…

“Что, мы на стрелках никогда не были? Знаем, ученые”, – поблагодарив сыщика, подумал про себя Ларин.

В общем на пятерых оперативников кабинете, захламленном различными вешдоками и еще не сданными бутылками, сидел грустный старший лейтенант Игорь Плахов.

Утром он на спор со своей очередной девушкой съел три куска намазанного гуталином хлеба и теперь мучался животом.

“Наверное, хлеб был несвежий”, – печально размышлял старший лейтенант, глядя на покрытую грязно-бежевыми разводами стену кабинета.

– А-а, мужики, привет, – простонал Плахов, завидев Соловца и Казанову. – Бисептольчика нет?

– Нет, – в унисон ответили майор и капитан.

– И у вас нет. – Старлей печально уставился в пол.

Соловец бросил замызганную куртку на спинку стула, включил настроенный на частоту “Азии-минус” радиоприемник и уселся напротив Плахова.

– Игорек, у нас мероприятие…

– Какое? – заныл старлей, мечтающий лишь тихо и незаметно умереть, а не участвовать в очередной попойке или сидеть в засаде.

– Такое! – Казанцев взгромоздился на стол. – Труп у нас на территории, вот что…

Однако сие сообщение не возымело никакого эффекта.

Плахов как пребывал в прострации, так и продолжил в – ней пребывать. На все трупы в мире ему было плевать с высокой колокольни, ибо посторонние покойники ничто в сравнении с бурчанием и резями в собственном животе.

– Тяжелый случай. – Казанова оценил состояние коллеги и повернулся к Соловцу: – Чо делать будем, Георгич?

– Лечить, – ответил майор и обратил свой взор на резиновую дубинку. – Я где-то читал, что удар по почкам заменяет кружку пива. Денег на пиво у нас нет, а угостить товарища нужно. Отсюда вывод…

– Может, не надо? – встрепенулся Плахов.

– Тогда соберись и слушай…

– Ладно. – Старлей выбрал между “угощением” и необходимостью участвовать в разговоре. – Какой труп, кому поручено?

– В том то и дело, что никому. – Соловец наклонился поближе к Плахову. – Труп в таком месте, куда никто не ходит… Но на нашей территории.

– Плохо, – сообразил старлей.

– Однако есть и положительный аспект, – изрек Казанова. – До границы с соседями – не больше пятидесяти метров…

– Это хорошо, – согласился Плахов.

– К сожалению, местность открытая, – доверительно сообщил Соловец.

– Это плохо, – огорчился старший лейтенант.

– Но скоро ночь, и фонари там горят через один, – вставил словечко Казанова.

– Это хорошо, – приободрился Плахов.

– Хотя по той улице часто проезжают патрули, – заявил майор.

– Плохо, – насупился оперативник.

– Патрульные обычно пьяные, – молвил капитан.

– Это хорошо, – сообразил старлей. – И что ты предлагаешь?

– Их надо отвлечь, пока мы будем перетаскивать труп, – сказал Соловец.

– Мне?

– Тебе, – майор положил Плахову руку на плечо. – С Казановой мы уже все обсудили.

– А как отвлечь-то?

– Будешь стоять на углу и, если заметишь чужую машину, пальнешь по ним из ракетницы и побежишь, – озвучил план Казанова. – Ракетницу искать не надо, вон она валяется…

Старлей наморщил лоб и погрузился в размышления.

– Новый мировой рекорд установил пассажир трансатлантического авиарейса Санкт-Петербург-Нью-Йорк, житель нашего города и, по совместительству, помощник представителя президента общества трезвости в Северо-Западном регионе Николай Винниченков, – поведал диктор “Азии-минус” в перерыве между заказанными правильными радиослушателями песнями “Владимирский централ” и “Владимирский централ” в повторе. – Он провел двенадцать тысяч километров верхом на унитазе, причитая на разные лады: “Мойте дыни перед едой-ой-ой-ой!…”

Плахов резво вскочил со стула:

– Я сейчас! – и пулей выскочил в коридор. Соловец и Казанцев переглянулись.

– Молодой еще, – покачал головой начальник “убойного” отдела. – Его еще учить и учить…

Холмс, прежде чем встретиться с бросившими ему вызов “девонширскими”, остановил кортеж у неприметного дома, затерявшегося среди узких лондонских улочек и окруженного густыми кустами можжевельника.

– Господа, нам необходимо взять еще одного спутника, – заявил великий сыщик, – на случай непредвиденных конфликтов, – и быстро покинул кэб.

Друзья уже потирали руки в предвкушении скорой поимки Мориарти и своего возвращения домой, а потому не заметили, когда Холмс вернулся к экипажу. Из состояния благостных размышлений оперативников вывело какое-то странное похрюкивание, раздававшееся рядом с кэбом.

– Ой, свежие окорочка забегали, – обрадовался было Дукалис, но тут же осекся, потому что в этот момент Холмс, поднатужившись, засунул внутрь экипажа какую-то огромную слюнявую морду, позади которой виднелись несколько свисающих складок и четыре когтистые кривые лапы.

Существо вновь недовольно хрюкнуло и подозрительно уставилось на притихших оперативников.

– Свои, сэр Лерсон, – успокоил сыщик нового пассажира. – Это мистер Энди, а это – Дюк… Не волнуйтесь, джентльмены, он обычно не кусается. Только, умоляю, ведите себя достойно. Сэр Лерсон не переносит непочтительного отношения.

Пасть сэра Лерсона чуть ощерилась, выражая полное согласие со словами сыщика, и одновременно продемонстрировала некое подобие улыбки. После чего новый пассажир миролюбиво ткнулся носом каждому из оперативников в ноги, старательно вытер о них слюни и наконец взгромоздился Дукалису на колени, отчего последний только тихонько охнул, не смея пошевелиться.

– О, Дюк, вы понравились сэру Лерсону, – заметил Холмс. – Да не бойтесь же, можете почесать ему за ухом, он это очень любит.

Всю оставшуюся дорогу великий сыщик рассказывал о различных породах собак, всячески подчеркивая при этом достоинства английских бульдогов и заискивающе посматривая на похрюкивающего от удовольствия сэра Лерсона.

Постепенно страх от первого общения с новым пассажиром прошел, и Дукалис даже вспомнил историю из собственной практики, связанную с собаками.

Как-то дежурную группу вызвали на задержание маньяка -позвонили жильцы одного из домов и сообщили, что в соседнюю квартиру ворвались преступники и напали на маленькую девочку.

Оперативники приехали по нужному адресу.

Бабуля, вызвавшая милицию, лишь указала пальцем на дверь квартиры соседей и быстренько исчезла в своей. Недоуменно пожав плечами, стражи порядка ворвались в указанное жилище. Там они, действительно, застали жуткую картину: стены, пол, мебель и даже, кажется, потолок были в “пятнах бурого цвета”, как пишется в протоколах. На шкафу в большой комнате взору милиционеров предстали двое мужчин, изрядно перепачканных кровью. Они сидели, скрючившись и обнявшись, словно несчастные бандерложки перед мрачно танцующим Каа из известного мультфильма.

На полу под ними расположилось нечто, напоминающее большой, покрытый белой шерстью диван. Это нечто старательно подгрызало ножку шкафа. А рядом с “диваном” на ковре сидела девочка лет пяти. Теребя ручонками белую “диванную” шерсть, она тоненьким голоском упрашивала: “Миша, ну пожалуйста, не кушай шкаф! Мама придет – ругаться будет. Хочешь, я тебе котлетку дам?” В ответ раздавалось только сосредоточенное урчание, временами заглушаемое тоскливым поскуливанием со шкафа.

Увидев вошедших ментов, “бандерложки” хором запричитали и начали просить, чтобы их немедленно увели отсюда и посадили…

– За что сажать-то? – недоуменно поинтересовался Дукалис, к тому времени проработавший в милиции не более полугода.

– За покушение на разбой и квартирные кражи! – запричитали несчастные. – Только уберите отсюда это чудовище!

Наконец оперативник догадался, что у шкафа лежит огромная южно-русская овчарка, целеустремленно подбирающаяся к своим жертвам. Милиционеры осторожно поинтересовались у девочки, что произошло и где ее родители. Малышка кое-как объяснила, что в квартиру позвонили. Она отперла дверь, думая, что это вернулась мама. Но вместо мамы на пороге увидела двух чужих дядей.

– А один дядя меня спросил: “Ты одна дома?” Я говорю: “Нет, я с Мишей”. Дядя тогда: “А сколько Мише лет?” “Пять, как и мне”. Дяди меня толкнули и домой к нам вбежали. Один спросил: “Говори, где Миша?” Я тогда испугалась и заплакала, а Миша сам пришел… Теперь мама ругаться будет…

Ротик у девчушки скривился, на глаза опять навернулись слезы. Положение спас приход хозяйки квартиры, которая, разобравшись в ситуации, согласилась убрать собаку и не наказывать свое чадо за попорченную мебель. Правда, это мало помогло злоумышленникам: острые мамашины ногти оказались пострашнее собачьих зубов, а оттаскивать разбушевавшуюся родительницу от обидчиков было немногим проще, чем уговаривать “коврик”…

Следом собачью тему подхватил Андрей, с грехом пополам переведя на английский анекдот, в котором вообще-то в качестве героя выступал бульдог, но из уважения к сэру Лерсону оперативник заменил его на шарпея.

– Встретил как-то шарпей сучку и давай перед ней хвастаться: вот этот шрам я получил, когда дрался с колли. На лопатке – когда победил ротвейлера. Шрам у крестца – после сражения с тремя боксерами… А здесь, под хвостом… В общем, не важно… Все равно я героический пес!

– Подъезжаем к рынку, мистер Холмс! – раздался голос кэбмена. – Скажите, где следует остановиться?