"Обреченные эволюцией, Или новые приключения мусоров" - читать интересную книгу автора (Черкасов Дмитрий, Воробьев Андрей)

Канкан для полковника Кудасова

Несколько оправившись после неудачи с операцией “Ъ”, оперативники волей-неволей вернулись к стратегии поисков пропавшего шкафа-купе. Самой перспективной им казалась идея снова отловить Косого и поговорить с ним по душам. Знай наши герои, как разыскать сбежавшего солдата, проблема решалась бы просто. Но это как раз было неизвестно. Тем не менее предложения по поимке конвоира прозвучали. Одно из них сводилось к тому, что Рогов должен прибыть в конвойную команду и, встав посреди казармы, заорать: “Косой, подлый трус, выходи!”

Увидев воскресшего мертвеца, все с перепугу разбегутся, а нужный солдат непременно снова грохнется в обморок.

Тогда– то его и следует брать.

Только Вася категорически воспротивился реализации подобного плана и заявил, что уж лучше станцует канкан в кабаке, чем добровольно сунется в казарму конвойной команде. По его мнению, с тем же успехом можно было, встав на пороге контрразведки, спеть “Варшавянку” – финал был бы одинаков: не расстреляют на месте, так отправят в дурдом. А побывать там еще раз Рогов не стремился [Подробнее о приключениях Васи Рогова в психиатрической больнице см. сериал по сценарию Андрея Кивинова “Убойная сила-2”, 2-я серия].

Плахов попытался привести черчиллевский аргумент, заметив, мол, “ничто в жизни так не воодушевляет, как то, что в тебя промахнулись”, но эта мудрость вызвала только очередную вспышку возмущения у Васи. В результате в аптеку был вызван господин Касторский, который оставшиеся до начала концерта часы объяснял оперативникам, как им следует выкидывать коленца. К вечеру у обоих учеников буквально отваливались ноги, но Буба, не скрывая удовольствия, заявил, что в успехе номера лично он уверен.

– Это вы будете иметь-таки вещь! – радостно потирал руки куплетист. – Наш выход сделает имя местной сцене, как мадам Рабинович делает имя седьмому ряду на Привозе! Это ж две большие разницы – простой канкан и танец в постановке господина Касторского!… А теперь я возьму экипаж и доставлю вас в обитель Мельпомены и ейных товарок!

– Георгин! – В дверь автобуса просунулось шелушащееся лицо лейтенанта Волкова. – Там это…

– Что это? – Соловец оторвался от рапорта осведомителя, косноязычно сообщавшего о своих подозрениях в адрес соседа по коммунальной квартире, вроде как замешанного в убийстве двух армян на рынке, случившемся пару дней назад.

– Из Главка, – просвистел простуженный инспектор по делам несовершеннолетних. – Проверяющий.

– От блин!

Майор нахлобучил шапку и выскочил из автобуса.

В ресторане, как обычно по вечерам, было шумно, тесно и накурено.

Внимательно рассматривая зал сквозь дырочку театрального занавеса, Плахов наблюдал множество разномастных военных мундиров и кителей, которые нынче можно увидеть разве что в музее или, в худшем случае, на каком-нибудь ряженом, уверяющем, что его “казацкий” род ведет летоисчисление чуть ли не от Стеньки Разина.

Лично Игорь считал, что факт родства с известным бандитом, насильником и убийцей следовало бы тщательно скрывать.

Что казакам, что некоторым иным добропорядочным гражданам.

Хорош народный герой, если из-за недовольства собственных бригадиров-собутыльников прилюдно утопил похищенную девчонку, да еще иностранную подданную! Одно дело, как бывший президент собственной страны, попробовать искупаться, не выходя из машины. Но можно только представить, какой разразился бы скандал, попытайся кто по пьянке выбросить в Волгу дочку правителя суверенной страны! Это, как говорится в определенных кругах, совсем не по понятиям. Тем не менее всяких Пугачевых, разиных, болотниковых, распути-ных, махно и прочих отпетых мошенников на памяти Плахова расплодилось немеряно, чем носители преступных имен – псевдонимов, видимо, – нещадно гордились.

Ну да Будда им судья…

Тем временем ресторанные посетители потихоньку нажирались, голоса слышались все более громкие. Времени для раздумий у Игоря оставалось не так уж много. Вот-вот он и Вася должны были появиться перед зрителями, а начальника РУВД в зале не было видно. Без присутствия же Мухомора вся затея с танцем была бессмысленной. Буба тоже волновался, но старался не подавать виду, подбадривал несколько робеющих оперативников, впервые выходящих на столь представительную сцену.

Но, видимо, очередная черная полоса в жизни кончилась, так как подполковник милиции Петренко все же появился. И не один, а в компании с начальником контрразведки. К ним тут же подбежал бдительный метрдотель и, почтительно кланяясь, проводил к зарезервированному столику.

Заиграл оркестр, и представление началось.

Буба, как истинный режиссер, не торопился объявлять лучший номер.

Разогревая публику, он спел несколько куплетов в сопровождении девочек из кордебалета, попутно рассказал пару свежих анекдотов из жизни главаря ВЧК товарища Феликса Дзержинского, дал возможность проявить таланты музыкантам и лишь “на сладкое”, когда, отгрохотав, затихло эхо барабанной дроби, объявил “номер сезона”.

– Впервые!… Только у нас! – разносился по залу интригующий голос конферансье. – На один день, проездом в Стамбул!…

Рогову вдруг показалось, что сейчас артист добавит нечто вроде “правильные питерские пацаны делают конкретный канкан для братвы-ы!” [Подробнее об изысканиях на эту тему см.: Дмитрий Черкасов. “Канкан для братвы”]

Но ведущий просто объявил название танца и скрылся за кулисами, буквально вытолкнув оттуда на сцену обоих оперативников.

Очевидно, господин Касторский всерьез готовился ставить спектакли в стиле “а ля рюс” где-нибудь в “Мулен-Руже”, рекламируя чопорным европейцам лапте-ушаночную экзотику. Нынешнее же выступление наверняка должно было послужить прелюдией к предстоящим гастролям. Поэтому под залихватскую музыку Вася с Игорем судорожно запрыгали по сцене и задергали ногами, обутыми по режиссерской задумке в кирзовые сапоги.

Некоторое время посетители кабаре взирали на сцену довольно мирно.

Полковник Кудасов даже изволил прервать застольную беседу и повернулся лицом к танцующим. Поэтому он не заметил, как вытянулось лицо Петренко, который даже привстал от удивления и несколько раз беззвучно открыл рот, словно вытащенная на берег рыба. Но в этот момент какой-то гордый джигит в черкеске, грохнув кулаком по столу, прокричал:

– Пэправылный танэц! Да здравствует лэз-гынка! Асса-а-а!!!

Тут же в другом конце зала вскочил со своего места безусый кадет и, что-то выкрикнув про европейскую демократию, завопил:

– Ура танго – танцу настоящих парижанок!

Через мгновение он получил по физиономии от господина из-за соседнего столика, заявившего при этом, что танго – танец “позорного быдла”, и потребовавшего незамедлительно исполнить вальс. Или, на худой конец, чардаш.

Но на очень худой.

– Лэзгынка давай! – подскочил к музыкантам кавказец. – Зарэжу!

Но кто– то успел своевременно метнуть ему в голову бутылку, и причем довольно удачно, так как любитель зажигательной ассы без чувств рухнул под стол.

Пронзительно завизжала какая-то дамочка. Гулко бабахнул под сводами зала револьверный выстрел:

– Мазурку, мать вашу, под фокстрот!…

– Кто кого в рот?!

– Вот!

О стену, пролетев, грохнулся стул, рассыпавшись на все четыре ножки. Со звоном летящего стекла и приборов перевернулся стол, за ним другой… Кто-то отчаянно размахивал руками, пытаясь угодить по физиономии всем оказавшимся в досягаемости, кто-то, подхватив на руки свою спутницу, выносил ее на свежий воздух, кто-то просто орал, кто-то увещевал не в меру разволновавшегося приятеля: “Оставь ты этого… он добрых слов все равно не понимает, сколько ни бей!…” В общем, вечер у некоторых посетителей увеселительного заведения явно оказался прожитым не зря…

А меж тем танцевальная музыка закончилась.

Оперативники, поспешно раскланявшись и попутно увернувшись от пары пролетающих мимо бутылок, без промедления ретировались за кулисы. Танцоров мужественно сменил куплетист, насмотревшийся на своем веку на множество кабацких потасовок, а потому чувствовавший себя более-менее уверенно.

Плахов с Роговым еще не успели толком отдышаться, когда в гримерку вошел полковник Кудасов, за спиной которого виднелся, как минимум, удивленный Мухомор. Выразив свое восхищение новыми артистическими дарованиями, начальник контрразведки принялся рассуждать о временах и нравах. Скорее всего, вскоре он бы окончательно достал оперативников, которых спасло лишь своевременное появление Касторского, предусмотрительно объявившего антракт.

Сопротивление Кудасова, желавшего сказать артистам еще несколько теплых слов, было сломлено Бубой, который буквально утащил полковника выпить “всего один фужер шампанского” с девушками из кордебалета. Пообещав вскоре вернуться, Кудасов удалился.

– Ну, докладывайте, как думаете жить дальше, – угрюмо взглянул начальник РУВД на подчиненных, – почему не доложили о результатах работы к поставленному сроку?

– Мы… Мы сначала думали, что вас в контрразведку забрали, – залепетал Вася, – и расстреляли там…

– Не дождетесь! – прервал этот лепет Мухомор. – И вообще… Только не надо придумывать всякие поводы, чтобы пренебрегать исполнением служебных обязанностей. – А потом, несколько смягчившись, добавил: – Сами-то как? Вижу, удачно выбрались?…

Оперативники радостно закивали головами и поведали начальнику о приключениях последних дней. Тот, не перебивая, слушал, лишь иногда сочувственно покачивая головой.

– …А карту эту, – наконец подал голос Петренко, – карту я им хоть сейчас по памяти нарисую. Как-никак не зря истфак в университете оканчивал. Только, – Мухомор предостерегающе поднял вверх палец, – об этом пока никому ни слова. Пусть сначала помогут найти этот ваш чертов контейнер или как его там?… В общем, успехов, ребята. А связь, как договорились, будем через сапожника держать…

Полковник Кудасов появился в гримуборной часа через полтора, раскрасневшийся, перемазанный губной помадой, с расстегнутым гульфиком и в весьма благодушном настроении. К этому моменту все конфиденциальные вопросы уже были решены. Мухомор успел не только выслушать доклады своих подчиненных и надавать кучу ценных указаний, но очередной раз пообещать влепить по “неполному служебному соответствию”, а также оказать содействие в поисках косого солдата из конвойного подразделения.

За два часа разговора по душам привязанный к стулу и повизгивающий Трубецкой поведал Ларину и Дукалису массу интереснейших подробностей из своей нелегкой жизни.

Как он в детстве чуть не попал под вертолет, впервые попробовав самогонки и уснув на взлетном поле местного аэроклуба.

Как начинающий бизнесмен торговал по электричкам пошитыми в братской Армении трусами, выдавая их за итальянские, и как бегал от ментов из линейных отделов на транспорте.

Как в пьяном безобразии метал тумбочки из окна гостиничного номера, попал по голове директору издательства “Виагриус” и свалил всю вину на валявшегося в отключке своего заместителя по кадрам.

Как и через кого переправлял за границу заработанную непосильным трудом копеечку…

В общем, Трубецкой выложил оперативникам целую кучу информации, однако ничего заслуживавшего, по их мнению, внимания так и не поведал.

Последней историей, рассказанной издателем, было вольное изложение на тему “Как мы с женой учили свою собаку лаять на звонок в дверь”.

Пухлощекий Василий Акакиевич становился на четвереньки перед дверью. Его жена выходила на лестничную площадку, звонила, Трубецкой рычал и лаял, супруга заходила и давала мужу кусок сыра. Гендиректор жевал и причмокивал, поглядывая на сидевшую в прихожей овчарку.

Стоит отметить, что собака все время тренировки смотрела на них как на идиотов.

Когда сыр кончился, чета Трубецких поменялась местами. Теперь уже мадам Трубецкая стояла на четвереньках перед дверью, а издатель выходил, звонил, переступал порог и давал лающей с энтузиазмом жене кусок сосиски. При этом он еще и пинал собаку.

Через полчаса супруга гендиректора смолотила два килограмма сырых сосисок и охрипла.

Собака молчала.

Василий Акакиевич поплелся в комнату, по пути пнув и жену, придумавшую сей способ обучения. Собака сбегала на кухню, принесла оттуда полную миску с сухим кормом, поставила перед Трубецким и уселась рядом, требуя продолжения шоу…

– Все это, конечно, занимательно, – сказал Ларин, выслушав последнее повествование выдохшегося издателя. – Но я не понимаю, какое это имеет отношение к сути разговора…

– Именно, – поддержал коллегу Дукалис и слегка пошевелил носком ботинка.

Трубецкой заерзал.

– Но вы же не говорите, зачем пришли! – встрял Шариков.

– Как не говорим? – удивился Ларин.

– Не говорите! – хором заявили генеральный директор и начальник отдела продаж.

Дукалис задумался.

Действительно, в пылу обыска и обездвиживания Трубецкого и Шарикова опера как-то упустили из виду необходимость очертить допрашиваемым круг интересующих ментов вопросов.

– Черт возьми! – вздохнул Ларин. – Маленькая недоработка… Короче, мы пришли по поводу исчезнувшего писателя.

Следующим утром Николай Александрович Петренко задумчиво сидел в своем кабинете, размышляя, как бы аккуратнее выяснить судьбу злополучного шкафа-купе.

Худо– бедно, но, несмотря на разнос, который начальник РУВД вчера учинил подчиненным, можно было считать, что добрая треть их работы была выполнена: выяснено, что приспособление для возвращения в родной Питер находится не у красных, а куда-то упрятано с помощью белой контрразведки. Теперь оставалось сделать остальные две трети: выяснить, где именно хранится агрегат, и заполучить его.

А это Мухомору представлялось уже делом техники.

От благостных размышлений вновь испеченного контрразведчика отвлек грохот распахнувшихся створок двери.

Подняв глаза от предусмотрительно разложенных на столе бумаг (мы тут не бездельничаем, а с документами работаем!), Петренко увидел, что на пороге комнаты, широко расставив ноги, “упакованные” в кожаные галифе, и упрямо уперев подбородок в повязанный на шее черный бант, стоит всклокоченный господин весьма решительного вида.

– Ну что, дождались? – не удосужившись даже представиться, по-хозяйски осведомился посетитель, двинувшись к столу Мухомора и в конечном итоге упершись в стол ладонями. – Дождались?! Я вас спрашиваю!… Под вашим носом работают красные бандиты, а вы, как штабные крысы, бумажками обложились!…

Другой столоначальник, рангом поменьше Петренко, может, стушевался бы от подобного натиска. Но начальника РУВД, пережившего около десятка руководителей главка, “на голос” было брать бесполезно. Довольно холодно поинтересовавшись, кто, собственно, осмелился без стука ворваться в кабинет, и получив ответ, что это собственной персоной атаман Бурнаш, Петренко заметно оживился.

– Ты чьих будешь? – поинтересовался милиционер и, увидев на красной физиономии посетителя растерянность, добавил более сурово, как, наверное, подобало самому царю Всея Руси: – Чьих будешь, холоп, спрашиваю?

Бурнаш хотел было сказать что-то злое в ответ, но лишь успел начать вопрос:

– Кто это тут со мной блеет… Мухомор, не давая бандиту опомниться, решительно поднялся из-за стола.

– С тобой, волчара, не блеет, а разговаривает подполковник Петренко! Ты, кажется, свою ОПГ с чем-то перепутал. Запомни: если бы всякая тварь, которая мне грозила, хоть по разу плюнула – я бы утонул. Только я здесь, а они – по клеткам сидят. Может, и тебя суток на десять на нары отправить, чтобы в чувство пришел?…

У Бурнаша вид грозного полицейского явно вызвал не самые добрые ассоциации с прежней жизнью. Атаман сообразил, что надо менять тактику, и залебезил перед Мухомором, пытаясь объяснить, что им только что выявлен вражеский агент, работающий в городе. Самое неприятное, что этим агентом бандит назвал чистильщика обуви, расположившегося со своими щетками перед зданием контрразведки. Но Николай Александрович виду не подал. Надеясь выяснить подробности и уже тогда сориентироваться по ситуации, он сменил гнев на милость.

– Так ты “барабан” [“Барабан” (проф. сленг) – негласный агент, стукач], значит? Так бы и сказал сразу. У кого на связи состоишь? – казалось, миролюбиво осведомился Петренко. – Псевдоним, то есть “погоняло” по-вашему, какой имеешь?

Атаман заюлил, стараясь обойти щекотливый вопрос, и вместо ответа принялся торопливо излагать историю своего знакомства с “неуловимыми мстителями”.

“Хуже нет дурака, чем дурак с инициативой, – размышлял Николай Александрович, слушая Бурнаша, – но если сейчас не дать команду арестовать пацаненка, то добровольный осведомитель наверняка ворвется со своим докладом к кому-нибудь еще. А тогда… Тогда немедленный и весьма неприятный исход карьеры обеспечен!”

Только у начальника РУВД была мечта получить очередное звание и пенсию отнюдь не посмертно, а потому он мучительно искал выход, позволивший бы без ненужных проблем избавиться от настойчивого посетителя.

И вдруг Мухомора озарило.

– Так ты говоришь, что коровку у бабушки взял для нужд своей банды, а малолетки у вас отобрали столь честно нажитое имущество?…

Бурнаш поморщился при упоминании слова “банда”, но согласно закивал головой, подтверждая, что все так и было. При этом он не заметил, что Петренко незаметно нажал кнопку звонка, укрытого под крышкой стола.

– Твоя группировка разбойничала в степях Херсонщины, совершала террористические акты, подрывая устои российской государственности, а ты организовывал эти безобразия, – как бы рассуждая вслух, продолжал начальник РУВД, – и твои подельники сначала убили человека с особой жестокостью, то есть на глазах сына, потом избили мальчика нагайкой, причинив ему телесные повреждения. Затем вовлекли его в банду, заставили несовершеннолетнюю сестру мальчишки прислуживать в кабаке, вовлекая ее таким образом в асоциальную деятельность [Подробности похождений банды Бурнаша см. в к/ф “Неуловимые мстители”]… Если подросток и причинил тебе какие-нибудь неприятности, то, очевидно, в пределах необходимой обороны. А ты теперь пытаешься с помощью государственного аппарата принуждения отомстить ему. Хорош…

Атаман слишком поздно сообразил, куда клонит полицейский.

В результате ворвавшиеся в кабинет дюжие охранники умудрились скрутить бандита прежде, чем он успел достать из кобуры маузер. Учитывая явную тяжесть содеянного – покушение на жизнь сотрудника контрразведки, те же охранники немедленно провели с задержанным короткую воспитательную беседу, после которой тот больше не пытался говорить, а смирно лежал на полу и тихонько постанывал.

Петренко велел вызвать конвой и засадить бандита в кутузку, чтобы более плотно заняться с ним после окончания работы с документами. На самом же деле главная задача Мухомора была выполнена: опасный осведомитель был отправлен подальше от глаз полковника Кудасова.

“Теперь, – размышлял начальник РУВД, – утечет немало воды, пока кто-нибудь удосужится разобраться с этим типом. Когда же разберутся – будет поздно: я со своими операми уже буду в Питере, а чистильщик обуви – по ту сторону фронта”.

Вскоре подошел и вызванный охраной конвой. Николай Александрович заметил, что один из солдат явно косит. Учитывая рассказ Рогова о встрече на кладбище, можно было рассчитывать, что удача сама пришла в руки. Поэтому, напустив на себя строгий начальственный вид, Петренко обратился к Косому и велел, чтобы тот, отконвоировав задержанного в тюрьму, лично вернулся и доложил об исполнении поручения. Тот придурковато взвопил, будто его представили к награде: “Рад стараться, ваше благородие!” Мухомор лишь усмехнулся, вспомнив, что с подобной интонацией кричала Гюльчатай из “Белого солнца пустыни”: “Господин назначил меня любимой жено-ой!”

После того как Бурнаша увели, начальник РУВД, выждав несколько минут, отправился почистить обувь: надо было срочно предупредить связного об опасности и передать подчиненным, где им следует встретить Косого для душевной беседы. Но к великому разочарованию, место чистильщика на площади перед контрразведкой пустовало. Поэтому, тяжело вздохнув, Мухомор был вынужден пешком отправиться через весь город в аптеку.

– Товарищ полковник! – Солонец вздернул руку к шапке. – Личный состав N-ского РУВД построен. Начальник отдела уголовного розыска майор…

– Вижу, что майор, – прервал Соловца красномордый проверяющий и потянул носом. – Что у вас тут произошло?

– Акт вандализма, товарищ полковник. Подозреваемых уже ищут.

– Хорошо, что ищут. – Чиновник из ГУВД оглядел жиденькую цепочку сержантов, оперов и дознавателей, в которой белыми воронами выделялись Волков, Чуков и Удодов. Первые двое – забинтованными руками и густо смазанными лечебной мазью физиономиями, третий – высунутым изо рта фиолетовым языком и закрытыми глазами.

– Что это с ним? – полковник указал на Удодова.

– Ночь не спал, – нашелся майор. – Устал…

Стоящее в неподвижном морозном воздухе сортирное амбре перебивало все запахи, включая мощный дух, шедший от в хлам пьяного дознавателя.

– А где Петренко? – поинтересовался полковник.

– На территории, – быстро выдал Соловец.

– Появится – сразу ко мне, – приказал проверяющий и полез в один из автобусов, где пэпээсники уже готовили стол с обильной закуской и выпивкой.

“Где ж я тебе его возьму?” – тоскливо подумал начальник ОУРа и жестом подозвал к себе одного из сержантов.

– Слышь, Федя, помнишь, ты говорил, что у тебя тесть чуть кони не двинул, когда метилового спирта хлебнул? – шепотом спросил Соловец. – Ну, в туалете бутыль нашел и…

– Было дело, – кивнул патрульный. – Неделю ни хрена не видел…

– А там еще осталось? – с надеждой просипел майор.

– Должно быть… А зачем тебе? – подозрительно осведомился сержант, которому пришло на ум, что начальник ОУРа изобрел способ пить метил и дихлорэтан без вреда для здоровья.

– Контакты протереть. В телефоне, – зашипел Соловец. – Чтобы лучше слышно было…

– Серьезно?

– Федя, ты что, полный дебил или прикидываешься? – разозлился майор. – Не видишь, что происходит? Где я этому полкану сейчас Петренко возьму?

– Где? – тупо спросил сержант.

– В Караганде! – заорал Соловец. Брови патрульного поползли вверх.

– А че он там делает?

– С тобой все ясно. – Начальник ОУРа взял себя в руки. – Значит, так. Сейчас идешь домой и приносишь мне… я повторяю – мне!… сто граммов этой отравы. Не пятьдесят и не двести, а сто! Понял?!

– Понял, – обиделся сержант.

– Отдашь мне пузырек и забудешь, о чем мы говорили. Врубился?!

– Да…

– Выполняй! Одна нога здесь, другая там! – прикрикнул Соловец на неспешно зашагавшего к соседнему дому сержанта.

Федя прибавил ходу.