"Угасающее солнце: Кесрит" - читать интересную книгу автора (Черри Кэролайн Дж.)

1

«Дитя ветра, дитя солнца, кто такие каты?

Те, кто нянчится с детьми, те, кто приносит смех, вот кто такие каты."

Это была любимая забава келов — шон'ай. Десять одетых в черное мужчин и женщин сидели кружком в полутемном круглом холле Келов в средней башне Дома. Они были воинами и играли не парой камешков, как играют дети, а острыми, как бритва, клинками ас'сеев, которые могли ранить и даже убить. Ронялось имя, щелкали пальцы, и ас'сеи летели сквозь круг сидящих игроков. Опытные руки ловили их на лету за рукоятки, отбивали ритм и посылали клинки дальше при звуке следующего имени.

«Дитя огня, дитя звезды, кто такие келы?

Носящие мечи, слагающие песни, вот кто такие келы."

Они играли молча, руки и оружие, плоть и сталь подчинялись единому ритму — старому, как само время, и знакомому, как собственное детство. Эта игра не была обычным развлечением; за простотой слов скрывался глубокий смысл. Она звалась Игрой Народа.

«Дитя рассвета, дитя земли, кто такие сены?

Те, кто составляет руны, кто правит домом, вот кто такие сены."

Тот из кел'ейнов, кто промахивался, кому изменяло зрение или выдержка, не ценился в Доме. Мальчики и девочки, а также женщины Катов играли камешками, чтобы отточить свое мастерство. А те дети, что становились кел'ейнами, впоследствии играли только острыми клинками. Келы, подобно женщинам и детям добродушных Катов, громко смеялись во время игры. Жизнь тех, кто принадлежал к касте Келов, была недолгой, но яркой и радостной, как у мотыльков. Осознавая это, Келы наслаждались жизнью.

«Дети будущего, дети настоящего, кто мы?

Мечтатели, носители жизни, вот кто мы?"

Со скрежетом открылась дверь. По всем закоулкам башни прокатилось эхо. В холл буквально ворвался сен Сатель и без лишних церемоний устремился к игрокам.

Ритм нарушился. Клинки остались в руках Ньюна, самого младшего кел'ена. Все келы, как один, склонили головы в знак почтения перед Сателем с'Делас, главой касты Сенов, ученых. Он был одет в золотистые одежды и ворвался в погруженный в полумрак зал воинов-келов словно луч света. Сатель был очень стар — старше всех, живущих в Доме.

— Кел'ант, — тихо сказал он, обращаясь к Эддану, главе касты Келов. — Кел'ейны… есть новости. Прошел слух, что война закончилась. Регулы запросили мира у людей.

Наступила мертвая тишина.

Едва уловимое движение. И клинки ас'сеев, просвистев в воздухе, воткнулись в разрисованную фресками дальнюю стену.

Самый юный кел'ен поднялся и, закрыв лицо вуалью, покинул собравшихся, усугубив охватившее всех смятение.

Сен'ант и кел'ант посмотрели друг на друга. Два старика, два родственника, оба беспомощные в своей печали.

Из глубины непроницаемо-черной тени показалась громадная, с покатыми плечами, рыжеватая туша дуса. Огромное, массивнее любого человека, животное вперевалку вступило в круг света с обычным для дусов меланхоличным выражением на морде. Оно бесцеремонно протолкалось между двумя старейшинами и, ища ласки, положило голову на плечо кел'анта, который был его хозяином.

Кел'ант Эддан погладил зверя своей сморщенной от старости ладонью и посмотрел на старого ученого, который, если забыть о делении на касты и о различии в обязанностях, был его двоюродным братом. — Этому можно верить? — спросил он, и в голосе его прозвучала призрачная нотка надежды.

— Да. Это не городские сплетни. Информация поступила по официальным каналам регулов. Скорее всего, ей можно верить. — Сатель подобрал свою мантию и, зажав ее между колен, опустился на покрытый ковром пол между кел'ейнами, которые потеснились, чтобы дать ему место в круге.

Эти десять были, за единственным исключением, старейшинами Дома.

Они были мри.

На их языке это означало, что — часть Народа. Другие расы на их языке именовались ци'мри, что означало чужаки, и в этом слове слились воедино философия и религия мри, а также личное отношение старейшин.

В облике мри преобладали золотистые тона. Их легенды гласили, что они — дети солнца: кожа, глаза, густые гривы волос — все было бронзовым или золотистым. Они были расой стройных высоких людей, с длинными изящными руками и ногами. Их чувства даже в старости сохраняли свою остроту, в особенности — слух. Золотистые глаза были окружены двойным рядом ресниц, выполнявших функцию мигательной перепонки, защищая глаза от пыли.

Другие расы считали мри расой воинов-наемников, так как чужаки видели в основном келов, крайне редко сенов и никогда — катов. Мри нанимались на службу к чужакам. Они служили регулам — неповоротливым ци'мри-торговцам, что были родом с Нурага, из системы звезды Маб. В течение многих столетий кел'ейны мри защищали межзвездную торговлю регулов. Как правило, их нанимали торговые компании регулов для защиты от амбициозных и безжалостных конкурентов. А следовательно, мри приходилось сражаться против мри. Эти годы и такого рода служба оказывали благотворное влияние на Народ. Кел'ейны соперничающих компаний сражались друг с другом в традиционных поединках. И так было всегда. В вооруженных столкновениях оттачивалось мастерство мри, погибали слабые, возвеличивались сильные. И ци'мри регулы уверились, что сами они не способны сражаться; что им самим не под силу разобраться в военной стратегии, так что регулы препоручили келам мри самим улаживать конфликты, дабы те вели войны в соответствии с собственными традициями.

Но в последние сорок лет мри служили регулам, объединившимся в борьбе против цивилизации землян. Это был жестокий, мерзкий конфликт, не приносивший ни чести, ни славы, ни удовлетворения от борьбы. Старейшины мри были достаточно стары, чтобы помнить прежнюю жизнь, и потому отчетливо видели те перемены, что привнесла в их жизнь эта война. И эти перемены им жутко не нравились. Земляне были стадными животными и нападали целыми ордами. Других методов ведения войны они просто не признавали. Мри, которые обычно воевали по одиночке, не сразу разобрались в происходящем и заплатили за эту горькую истину своими жизнями. Земляне отрицали а'ани, честные поединки, оставляя без внимания вызовы на бой. Они признавали лишь свой собственный метод ведения войны — тотальное уничтожение.

Мри перебороли себя и снизошли до того, чтобы изучить врага. Они принялись подгонять под его манеру свои боевые операции и свои отношения с регулами. Мри были профессионалами во всем, что касалось войны. Модернизация ин'ейн, древнего оружия, которое использовалось в а'ани, была немыслима и недопустима, но модернизация захен'ейн, нового оружия, разработка все новых и новых его модификаций, была делом принципа, проверкой их профессионализма в деле, которому они посвящали свои жизни.

Регулы, к несчастью, были не в силах приспособиться к новой тактике. Они обладали безграничной, практически абсолютной памятью. Они никогда не забывали свершившихся фактов, но грядущие события обычно ставили их в тупик: регулы были не в состоянии строить планы на будущее. Раньше регулы полностью полагались на мри в вопросах личной безопасности, а способность мри к предвидению — ибо мри обладали воображением — компенсировала бессилие регулов перед неведомым. Но в последнее время война начала уносить жизни регулов и наносить урон их собственности, поэтому они решили взять управление в свои неопытные руки. Основываясь на собственных оценках и представлениях, регулы отдавали приказы на проведение боевых операций, заранее обреченных на провал.

Мри повиновались из благородства.

Мри гибли тысячами из благородства.

В этом мире, в Доме, жило только тринадцать мри. Двое были молоды. Остальные определяли политику. Это был совет старейшин, ветеранов. Много лет назад в Доме было не менее двух тысяч одних только келов. Сейчас же от них осталась лишь крохотная горстка, остальные ушли на войну, навстречу смерти.

И их война была проиграна регулами, которые запросили мира у землян.

Сатель окинул взглядом этих старых кел'ейнов, настолько старых, что они уже давно пережили срок, отпущенный воинам. Память их хранила так много событий, что они уже приближались по объему знаний к сен'ейнам. Они были Мужьями Матери, наставниками по боевому искусству, когда здесь еще были дети Катов, которых следовало учить. Среди них была и Пасева — единственная женщина-кел, оставшаяся в живых. В искусстве владения оружием она уступала только самому Эддану. Здесь были Дахача и Сайрен из Нисрена, Палази и Кварас, и Лит из Гурагена. Они покинули свой вымерший Дом и были приняты Матерью этого Дома, как Мужья. Были здесь Лирен и Дебас, родные братья из другого вымершего Дома. Все они принадлежали к тем временам, которые уже прошли и которых Народу уже не суждено увидеть вновь. Сатель чувствовал их печаль, ощущал, как передается она животным, которые беспокойно завозились в тени за их спинами. Животные, которые звались дусами, не питали дружеских чувств ни к одной касте, кроме воинов-келов. Дус Эддана презрительно обнюхал золотую мантию ученого, но придвинулся к нему поближе и бесстыдно подставил свой толстый лохматый бок, чтобы его почесали.

— Эддан, — сказал Сатель, поглаживая теплое плечо зверя. — Я должен также сказать тебе, что, судя по всему, наши хозяева уступят землянам эту планету, если те потребуют ее при заключении мирного договора.

— Это уж слишком большая уступка, — заметил Эддан.

— Не слишком, если принять во внимание последние новости. Говорят, что земляне наступают по всему фронту, верховные регулы полностью деморализованы. Превосходство землян настолько велико, что они в состоянии захватить любую спорную территорию. Они уже взяли Элаг.

Наступила тишина. Где-то в башне хлопнула дверь. Эддан вздрогнул, но это выразилось только в движении его тонких пальцев.

— Да, земляне наверняка потребуют эту планету. Они не упускают ни малейшей возможности для мести. И регулы оставили нас безо всякой защиты.

— Чудовищно! — пылко воскликнула Пасева. — Боги! Вовсе не было необходимости оставлять Элаг. Мы могли бы удержать его… отбросить землян, если бы у нас было оружие.

Сатель безнадежно махнул рукой.

— Возможно. Но для кого удерживать Элаг? Регулы бежали, прихватив с собой все свое оружие и взяв под свой контроль корабли. Теперь мы — Кесрит — стали границей. Ты прав, Эддан. Скорее всего, регулы не собираются оказывать здесь сопротивление, да это и неразумно. Но мы сделали все, что было в наших силах. Мы советовали, мы предупреждали — и если те, кто нанял нас, отказались принять наши советы, то единственное, что мы в состоянии сделать теперь, — это прикрыть их отступление. Они решили воевать сами, не слушая наших советов. Теперь они проиграли свою войну, а не мы. Эта война перестала быть нашей много лет назад. И мы в этом не виноваты. Можем сказать это с уверенностью. Сейчас уже ничего не исправить.

— Но ведь надо было действовать раньше, — настаивала Пасева.

— Сены неоднократно пытались образумить хозяев. Мы предлагали свои услуги и советы согласно старинному договору. Мы не могли… — Сатель услышал шаги спускающегося по лестнице юноши, и этот звук сбил его с мысли. Он машинально окинул взглядом холл, и тут снизу донесся грохот захлопнувшейся двери. Эхо прокатилось по всему Дому. Сатель бросил на Эддана взгляд, полный отчаяния. — Неужели ни один из вас не сходит и не поговорит с ним?

Эддан пожал плечами. Самолюбие его было уязвлено, и Сатель знал об этом. Он злоупотребил их дружескими и родственными отношениями и вышел далеко за пределы дозволенного, высказав этот протест. Сатель любил Ньюна. Все любили его. Но поведение кела, даже неправильное, неразумное, не подвергалось обсуждению. Их автономия была священной. Только сама Мать могла вторгаться в вотчину Эддана.

— Тебе не кажется, что у Ньюна есть на то свои причины? — спокойно спросил Эддан. — Всю жизнь он готовился к этой войне. Он не дитя старого времени, как мы, но теперь он не в состоянии приспособиться и к новым временам. Ты все отнял у него. Что же ты ждешь от Ньюна, сен Сатель?

Сатель опустил голову. Ему нечего было возразить. Он понимал, что Эддан прав, и попытался взглянуть на сложившуюся ситуацию глазами юного кел'ена. Никто не мог навязывать свою волю Келам или ждать от них размышлений о будущем — эти люди жили одним днем, коротким и полным страстей, у них не было ни прошлого, ни будущего. Такова была цена их свободы. Они могли покинуть Дом в любой момент и жить среди ци'мри. Келы знали свое место. Если сен'ен пытался прочесть им нотацию, они могли опустить голову и уйти, не дослушав. Им было нечего отвечать. И разрушать покой их разума было бесчеловечно; знание, не подкрепленное могуществом — самый горький удел.

— Мне кажется, что я рассказал тебе все, что мне известно на данный момент, — заговорил наконец Сатель. — Если поступят свежие новости, я дам тебе знать. — Он молча поднялся, поправил свою мантию, отпрянув от инстинктивно оскаленных зубов дуса. Зверь потянулся к его лодыжке. Он не имел враждебных намерений, но укусить мог. Дусы не выказывали расположения ни к кому, кроме кел'ейнов. Сатель остановился и взглянул на Эддана. Тот ласковым движением руки успокоил зверя.

Сатель с опаской обошел страшные челюсти дуса и бросил прощальный взгляд на Эддана. Но тот смотрел в сторону, словно ему было все равно, уходит он или остается. Сатель не хотел при всех заострять на этом внимание. Он знал своего двоюродного брата и понимал, что эта размолвка вызвана именно их родством. На людях они всегда старались держаться подчеркнуто официально, не нарушать этикета. Такая ситуация возникала всякий раз, когда родственники попадали в разные касты: всегда страдала гордость того, кто принадлежал к низшей касте.

Сатель отвесил формальный поклон остальным и вышел. Он был рад, что покинул этот угрюмый холл, где царил полумрак, а воздух был так тяжел, словно он впитал в себя гнев разочарованных людей и гнев дусов, который разгорался медленно, но бывал неистов. Тем не менее, Сатель был рад, что они выслушали его до конца. Не было ни необузданной ярости, ни неразумных действий — худшего из того, что можно было ожидать от Келов. Они были стары. Старики всегда сбиваются в группки, где они могут спокойно посоветоваться друг с другом. Молодой кел'ен — одинокий воин без гнета мыслей и без будущего.

Сатель какое-то время раздумывал, не пойти ли ему за Ньюном, но он не знал, что скажет ему, если найдет. Его долг был доложить обо всем там, наверху.

Когда дверь за ним закрылась, кел'е'ен Пасева, ветеран сражений за Нисрен и Элаг, вытащила ас'сеи из треснувшей штукатурки и пожала плечами вслед сен'анту. Она прожила дольше и видела больше сражений, чем любой из ныне живущих воинов, исключая самого Эддана. Она играла в Игру на равных со всеми, как и Эддан. Встретить смерть во время Игры было не менее почетно, чем погибнуть на войне.

— Давайте продолжим, — предложила она.

— Нет, — твердо сказал Эддан, пристально глядя ей в глаза. — Нет. Не сейчас.

Она внимательно посмотрела на него — на старого любовника, старого соперника, старого друга. Ее тонкие пальцы ласкали острия ас'сеев, но она поняла приказ.

— Хорошо, — сказала она, и ас'сеи, просвистев над плечом Эддана, вонзились в нарисованную на восточной стене карту Кесрит.

— Келы восприняли вести, — сказал сен Сатель, — с большей сдержанностью, чем я ожидал от них. Но, тем не менее, они пришлись им не по нутру. Келы чувствуют себя одураченными, они считают, что задета их честь. А Ньюн ушел, даже не дослушав меня. Я не знаю, куда он направился. Я очень беспокоюсь за него.

Госпожа Интель, Мать Дома и Народа, откинулась на многочисленные подушки, не обращая внимания на приступ боли. Боль была ее старым компаньоном. Она присоединилась к ней сорок три года назад, когда Интель потеряла сразу и силу, и красоту в огне, пожравшем Нисрен. Уже тогда она была немолода. Уже тогда она была Госпожой, правившей всеми тремя кастами Народа. Она была сеном высшего ранга, выше самого Сателя. Она была главнее всех остальных Матерей — тех, что были все еще живы. Она знала Тайны, которые были закрыты для остальных, она знала имена и природу Святого и Богов. Она была хранительницей Пана — Священных Предметов. Она знала свой народ во всей его глубине и многообразии, она знала его от самого возникновения, знала его судьбу и предназначение.

Она была Госпожой умирающего Дома, старейшей Матерью умирающей расы. Каты — каста воспитателей и детей — была мертва, огни в их башне погасли двенадцать лет назад, последний из Катов давно похоронен в пещерах Сил'атена, а последний ребенок, не знавший другой матери, кроме нее, давно ушел в поисках своей судьбы во внешний мир. Число ее Келов уменьшилось до десяти, а число Сенов…

Сены стояли перед ней — Сатель, старейший сен, сен'ант, чье больное сердце постоянно беспокоило его и напоминало о Мраке, ожидавшем его; и девушка, что сидела сейчас у нее в ногах. Они оба были одеты в золотистые мантии — носители света, высшая каста. Ее собственная мантия была белоснежного цвета, не отделанная по краям золотым, черным и голубым, подобно мантиям властительниц низших каст. Их знание было почти полным — ее знание было абсолютным. И если ее сердце вдруг остановится в эту самую секунду, как много, как неисчислимо много будет безвозвратно потеряно для Народа. Было очень страшно отсчитывать, сколько ударов пульса осталось ей, сколько раз она сможет вдохнуть воздух, раз за разом превозмогая боль.

Но Дом и Народ не должны погибнуть.

Девушка Мелеин смотрела на нее снизу вверх — последняя из детей, Мелеин с'Интель Зайн-Абрин, которая сначала была кел'е'ен. Временами свирепость Келов проявлялась в ней, хотя она уже давно носила одежду и степенную невозмутимость Сенов, ученых, хотя годы занятий научили Мелеин многому, и разум ее стал куда более развитым, чем у ограниченных Келов. Интель ласково потрепала ее по плечу.

— Терпение, — сказала она, чувствуя беспокойство Мелеин, и Госпожа знала, что ее совет будет принят со всем почтением.

— Позволь мне найти Ньюна и поговорить с ним, — попросила девушка.

Брат и сестра, Ньюн и Мелеин, были очень близки, несмотря на разделяющие их законы и обычаи, различия в кастовой принадлежности и положении. Кел'ен и сен'е'ен — тьма и свет, Рука и Мозг. Но сердце в них было одно и кровь была одна. Мать вспомнила пару, которая дала им жизнь — ее самого юного и любимого Мужа и кел'е'ен с Гурагена. Обоих уже не было в живых. Его лицо, его глаза, которые заставляли ее сожалеть о своем положении, требующем целомудрия, смотрели на нее через Мелеин и Ньюна. Она вспомнила, что он тоже был горяч, обладал сильной волей и острым умом. Быть может, Мелеин ненавидела ее; девушка очень неохотно выполнила приказ и перешла из касты Келов в касту Сенов. Но сейчас в ней не было злобы, хотя Мать пыталась отыскать ее. В ней было только беспокойство, тревога за страдающего брата.

— Нет, — резко сказала Интель. — Ты должна оставить его одного.

— Он может повредить себе, госпожа.

— Нет. Ты недооцениваешь его. Ты сейчас не нужна ему. Ты больше не кел, и я думаю, что он не хочет видеть в данный момент возле себя сена. Что ты сможешь сказать ему? А если он начнет задавать тебе вопросы, что ты ему ответишь? Сможешь ли ты промолчать?

Удар пришелся точно в цель.

— Он хотел покинуть Кесрит еще шесть лет назад, — сказала Мелеин. Глаза ее блестели от непрошеных слез. И возможно не столько за брата молила она сейчас, сколько за себя саму. — Вы не должны позволять ему уйти. Теперь уже слишком поздно, госпожа. Кем он видит себя там? Что ему делать среди звезд?

— Сосредоточься на этой проблеме, — сказала Интель, — и изложи мне свои выводы, сен Мелеин с'Интель, после того, как ты подумаешь над ней один день и одну ночь. Но не вмешивайся в личные дела кел'ейнов. И не думай о нем как о своем брате. У сен'е'ен нет иных родственников, кроме всего Дома и целого Народа.

Мелеин поднялась и посмотрела на нее сверху. Грудь ее волновалась под мантией. Да, эта была ее дочь: Интель смотрела на нее в этот миг, удивляясь тому, насколько Мелеин, хоть в ней и не было ее крови, была похожа на нее саму в юности. Она словно видела свое зеркальное отражение, видела себя до падения Нисрена, до уничтожения Дома и крушения всех ее надежд. Этот образ ранил ее. В это мгновение Интель вдруг со всей ясностью поняла, что сен'е'ен боится и любит ее одновременно.

Но Мелеин вряд ли будет оплакивать ее уход.

Это она создала ее, постепенно, шаг за шагом, выбор за выбором, свою дочь-не-во-плоти, ее дитя, ее Избранницу, воспитанную у Катов, Келов, и Сенов, которой она передаст Великие Тайны Народа.

Которая ненавидит ее.

— Учись сдержанности, — искренне посоветовала она Мелеин, и ее мягкий, спокойный тон с трудом переборол гнев девушки. — Учись быть сен'е'ен, Мелеин, это превыше всех иных желаний.

Девушка испустила судорожный вздох, и у нее на глаза навернулись слезы. Сен'е'ен вновь стала ребенком, но ребенок этот был опасен.

Интель содрогнулась, представив, что Мелеин переживет ее и наложит на этот мир отпечаток своей личности.