"Эльфийский Камень Сна" - читать интересную книгу автора (Черри Кэролайн)

III. Арфист

И снова пришло время сбора урожая. Серпы мелькали взад и вперед, оставляя за собой стерню. А к утру снопы были уже аккуратно связаны и стояли рядами; так что Граги спал весь день напролет и уплетал предложенную пищу за обе щеки. В этот год на хутор пришли две лани, прилетел только что оперившийся сокол, выпь, забрели трое лисят и отощавщая, раненная стрелой пегая кобыла — вот таких беглецов собрал у себя хутор. К осени сокол улетел, да и выпь тоже; лисята уже перестали играть у крыльца и уходили к самым границам хутора, следуя путем возмужавшего волчонка; а кобыла подружилась с пони, растолстела и залоснилась на сочной траве и зерне. Дети обожали ее и вешали ей на шею венки, которые она чаще всего норовила сбросить и съесть: она ела и ела и начала уже резвиться по утрам, словно наступила заря мирозданья и ни о какой войне никто и не слыхивал.

«Вот и еще одна душа излечилась от безумия», — думал Нэаль. Он полюбил эту кобылу за ее мужество, временами он ездил на ней без седла и поводьев, позволяя скакать, куда ей захочется по полям и холмам. Ему нравилось снова ощущать себя наездником, а кобыла задирала хвост и то и дело ржала от радости, несясь куда ее душа желала — от богатых пастбищ к прохладному ручью, от ручья — в холмы на солнцепек или снова домой в конюшню к яслям с зерном. «Банен» — он называл ее — его прекрасная любимица. Ей нравилось возить его и детей, и Граги, который нашептывал ей слова, которые понимают лошади. Иногда она соглашалась, чтобы ее взнуздали, и тогда на ней ездил Кэвин под настроение, и другие, но это случалось редко и получалось не так хорошо, потому что, как утверждал Кэвин, у нее была лишь одна любовь, и никто другой не мог завоевать ее симпатий.

Так что этот год оказался к Нэалю еще добрее, чем предыдущий. Однако с гостями еще было не закончено.

Этот последний пришел с песнями, сияя, словно медный таз, он спустился с пыльной каемки поля по тропе, протоптанной скотом, юнак, бродяга с мешком за плечами, посохом в руке и безоружный, если не считать кинжала. Волосы у него выгорели до белизны и, когда он шел, развевались по плечам от дуновений ветерка. Он пел:

Хэй, дуют ветра,

Хо, листва умирает,

Месяц месяц сменяет,

Скоро придет зима.

Нэаль первым заметил его. Он чинил изгородь вместе с Барком, Кэвином, Лонном и Скагой.

— Смотрите, — сказал Кэвин, и все посмотрели, а потом перевели взгляд на Барка. Барк бросил работу и подбоченившись устремил взор на юношу, весело спускавшегося с холма — казалось, Барка это совершенно не удивило.

— Вот еще один идет сам не зная куда, — сказал Нэаль. В глубине души он чувствовал мелочное раздражение, что на хутор находит дорогу кто-то менее отчаявшийся, чем он сам, не столь израненный, как Кэвин, и не так оголодавший, как Банен или прилетевший сокол. То, что сюда можно было забрести случайно, просто так, разрушало все его представления о мире. Но потом он понял, что это низкие мысли, и в третий раз устыдился себя.

— Верно, кто-нибудь из эльфийского народа, — встревоженно сказал Лонн.

— Нет, — ответил Барк. — Он не из них. За спиной у него арфа и поет он несказанно хорошо, но к колдовскому миру он не имеет отношения.

— Так ты его знаешь? — спросил Нэаль в надежде на то, что Барк укрепит его уверенность.

— Нет, — ответил Барк. — Я не знаю. — Не было среди живых человека с более острым слухом и зрением, чем Барк. Юноша был еще далеко, и голос его был едва слышен. Но пение светлое и радостное звучало все отчетливее, по мере того как он не спеша спускался к ним: на плече его и вправду была арфа. Она звенела в такт его шагам и даже тогда, когда он остановился.

— Жалуют ли здесь странников? — спросил юноша.

— Всегда, — ответил Барк. — Всех, кто находит сюда дорогу. Издалека ли ты?

На мгновение юноша смутился. Он обернулся, словно отыскивая дорогу, по которой пришел.

— Я шел по тропе. Я думал, она сократит мой путь через холмы.

— Ну что ж, — сказал Барк. — Одни тропы бывают короче, другие длиннее. В холмах в наше время неспокойно.

— Я видел там всадников, — рассеянно заметил арфист, указывая на холмы. — Но они проехали своим путем, а я пошел своим, к тому же я пел по дороге, чтобы они меня ни с кем не спутали — или к арфистам теперь не испытывают былого почтения в землях Кер Донна?

— Если ты идешь в Кер Донн, то ты сбился с дороги.

Теперь на лице мальчика появился испуг, не то чтобы сильный, а так, тревога.

— Я пришел из Донна. Значит, это земля Ан Бега? Я не думал, что она простирается так далеко в холмы.

— Это свободный хутор, — сказал Барк и рассмеялся, обводя рукой дом у подножия холма, золотистую стерню, сады и всю широкую долину. — И если попросишь, Эльфреда, моя жена, даст арфисту кружку эля и место у очага. А если ты любишь медовые лепешки, так и их у нас всегда достаточно. Скага, проводи парня.

— Сэр, — промолвил арфист, приходя в себя и становясь очень учтивым, и отвесил Барку поклон, словно тот был настоящим господином. Он поправил ремень своей арфы и, бросив пару тревожных взглядов туда, откуда он пришел, зашагал по склону холма вслед за Скагой, и шаг его снова делался все легче и пружинистей.

— У тебя дурные предчувствия, — сказал Нэаль Барку, когда арфист отошел на достаточное расстояние. — Ты никогда не спрашивал ни о чем ни меня, ни Кэвина. Кто он? И что он за человек?

Барк продолжал смотреть вслед юноше, облокотившись на жердину, и на лице его больше не было смеха, ни крупицы.

— Сбившийся с пути. Он сказал — Кер Донн. Но сердце его закрыто.

— Он лжет? — спросил Кэвин.

— Нет, — ответил Барк. — Разве может арфист лгать?

— Арфист такой же человек, — возразил Кэвин, — а люди лгут с незапамятных времен.

Барк испытующе взглянул на Кэвина, его шевелюра, переходящая в бороду полыхала на ветру как костер.

— Значит мир стал дурным местом, если это так. По крайней мере, этот не лжет. Это меня не пугает.

— А если он потом начнет петь о нас песни в Ан Беге? — спросил Кэвин.

— Они могут искать нас сколько хотят, — ответил Барк, пожав плечами, и снова взялся за жердину. — Зато у нас будут песни. Может, нам хватит их на целую зиму, а может, и нет.

И Барк сам запел, что он делал всегда, когда не хотел обсуждать какую-нибудь тему.

— Хозяин Барк, — недовольно начал Кэвин, но Нэаль взял другой конец жердины и молча поставил ее на место, так что все еще ворчавший Кэвин был вынужден склониться, чтобы укрепить жердь.

В этот вечер за столом под звездами действительно звучали песни. Арфист исполнял их на своей простенькой старенькой арфе, радуя детей веселыми припевками, сочиненными специально для них. Но пел он и великие песни. Одна была сложена о славной битве при Эшлине: он пел о короле и Нэале Кервалене. пока сам Нэаль, уставившись в свою кружку, ждал только одного — когда она закончится. У многих на глазах выступили слезы; лишь Барк и Эльфреда сидели взявшись за руки, тихо слушали и держали свои мысли про себя. Нэаль горестно ссутулился и сидел с сухими глазами, пока не прозвучал последний аккорд. Тогда Кэвин громко откашлялся и предложил арфисту эля.

— Благодарю тебя, — сказал юноша — он назвался просто Фианом. Он отхлебнул из кружки и задумчиво ударил по струнам.

— Ах, — промолвил он, позволив замереть звукам, и снова поднял кружку с элем. Он прильнул губами к краю, поглядывая на собравшихся и утирая пот с разгоряченного лба, а потом снова взялся за арфу.

Гаснет искра,

Дуют ветра,

Камень бесплоден и гол.

Меркнет звезда,

Все — суета,

Пока ты себя не обрел.

А потом дрожь пробежала по Нэалю Кервалену, и пальцы его сжали кружку, ибо далее речь шла о мальчике короле.

— Это — опасная песня, — сказал Кэвин.

— Так, — ответил арфист. — Но я знаю, где ее можно исполнять. К тому же арфист священен, не так ли?

— Нет, не так, — хрипло ответил Нэаль и поставил свою кружку на стол. — Прежде чем разрушить стены, они повесили Коэннаха, королевского арфиста при дворе Дун-на-Хейвина, — он уже поднялся, чтобы выйти из-за стола, но вспомнил, что это не его стол, а Барка и Эльфреды, и он не имеет права покидать его в гневе. — Это все эль, — робко промолвил Нэаль, опускаясь на место. — Спой что-нибудь повеселее, мастер арфист. Спой что-нибудь для детей.

— Хорошо, — ответил арфист, бросив на Нэаля внимательный взгляд и поколебавшись. — Я спою для них.

И он запел веселую живую песенку, но она отозвалась совсем иначе в сердце Нэаля. Нэаль посмотрел на Эльфреду и Барка и, убедившись, что те не обидятся, поднялся со скамьи и направился во тьму к амбару, где музыка звучала в ночи приглушенно и смутно, а смех был еле различим.

Там он прислонился к загону для скота, и ночь показалась ему холоднее, чем была на самом деле.

— Поют, — прожурчал голос.

Нэаля напугал его высокий и странный звук, донесшийся из стога сена, хотя он и догадался, кто это.

— Не суйся не в свои дела, — произнес он.

— Нэаль Кервален.

Его снова пробрал озноб — откуда тому было известно его имя.

— Боюсь, ты уже прятался не в одном этом стогу, — промолвил Нэаль. — Как не стыдно.

— Нэаль Кервален.

Дрожь стала сильнее.

— Позволь мне быть им.

— Быть кем, Нэаль Кервален?

Нэаль, дрожа, отшатнулся в сторону, готовый бежать куда угодно от этих навязчивых вопросов.

— В доме пируют, — промолвил Граги. — А мне что?

— Я позабочусь, чтобы тебе поставили тарелку.

— И эль.

— Самую большую кружку.

Граги, косматый, с запутавшимися клочками соломы в шерсти, выбрался из стога и залез в темноте на ограду.

— Этот арфист не видит, — промолвил Граги. — Он сидит и играет, и временами взор проясняется у него, но чаще — нет. Твоя судьба привела его сюда, Нэаль Кервален. Он пришел ради тебя. Он обречен. Его приход — твоя удача и несчастье для него самого.

— Что сделало тебя таким мудрым? — с трепетом спросил Нэаль.

— Что сделало тебя таким слепым, человек? Когда ты пришел сюда, от тебя тоже разило Ши.

Нэаль начал отворачиваться, но вдруг замер, и сердце его похолодело. А Граги спрыгнул с ограды и побежал.

— Вернись! — закричал Нэаль. — Вернись сюда!

Но Граги никогда не возвращался. Он растворился во тьме и исчез, по крайней мере, до тех пор, пока ему не выставили лепешки и эль.

Совсем поздно тем же вечером у очага собралась гораздо более тихая компания — арфист дремал, захмелев от эля, прижимая к груди арфу, а языки пламени освещали его лицо теплым сиянием. Когда Нэаль вошел в дом, считая, что все уже легли, он нашел так Кэвина и Барка с Эльфредой, Лонна, Скелли и Дермита, сидящими кто где.

— Сэр, — промолвил арфист, вставая и кланяясь, — надеюсь, я не опечалил тебя.

— Нисколько, — ответил Нэаль, смягченный такой учтивостью. Потом он тоже поклонился и обратился к Эльфреде: — Можно я прослежу, чтобы вынесли лепешки?

Эльфреда, собравшись, поднялась на ноги и принялась всех выпроваживать.

— Арфист устал. Всем в постель, в постель, — захлопала она в ладоши.

Барк и остальные тоже поднялись, а уже сморенный сном арфист пару раз моргнул и устроился поудобнее в своем углу.

Нэаль сам налил в кружку эля и вынес его вместе с лепешками на крыльцо.

— Граги, — позвал он шепотом, но в ответ не раздалось ни звука.

Он вернулся в дом, где все уже укладывались, и Скага, притаившийся в углу, вышел из своего укрытия.

— Довольно, — промолвил Нэаль. — В постель. Сейчас же, — и Скага послушался его.

Но над Кэвином он не имел такой власти. Кэвин не спускал с него глаз, и арфист следил за его движениями.

— Кервален, — прошептал арфист.

— Это он сказал тебе? Сколько же людей об этом знают?

— Я узнал тебя еще за столом. Мне рассказывали, как ты выглядишь.

— И что же говорят? Что я дурен? Немилосерден?

— О тебе говорят, что ты суров, господин. И называют достойнейшим среди тех, кто служил королю. Я видел тебя однажды, когда еще был мальчиком. Я видел, как ты встал за столом сегодня, и на мгновение ты снова стал Керваленом.

— Для меня ты все еще мальчик, — оборвал его Нэаль. — А каждая песня хороша в свое время. Ты ведь не в зале Эшфорда или Эшлина. Она была слишком длинной и громкой. А мы проиграли эту битву.

— Но добились многого.

— Ты так думаешь? — Нэаль повернулся к нему спиной, грея лицо в отблесках угасающего пламени, и страшная усталость навалилась на него. — Пусть будет так. Но теперь я собираюсь спать, мастер арфист. В постель и спать.

— Ты собираешь здесь людей. Чтобы вести их к Кер Веллу. Это твоя цель?

Это изумило Нэаля, и он весело рассмеялся.

— Ты грезишь, мальчик. С чем вести? С вилами и мотыгами?

Арфист подошел к очагу и протянул ему старый меч в ножнах.

— Запылился? — спросил Нэаль. — Верно, Эльфреда забыла его протереть.

— Если ты возьмешь меня с собой, господин, я умею стрелять из лука.

— Ты ошибаешься. Ты жестоко ошибаешься. Меч постарел, и металл разъела ржавчина. Он больше ни на что не годится. К тому же я решил остаться здесь.

Лицо арфиста исказилось от боли.

— Я — не соглядатай, я — человек короля.

— Тебе повезло. Забудь о Кер Велле.

— Твой двоюродный брат — предатель…

— Я не хочу о нем слышать.

— …захватил твои земли. Он заточил в темницу леди Меру, которую силой заставил стать своей женой. Двоюродный брат короля. А ты решил остаться здесь?

Рука Нэаля невольно поднялась, и он повернулся к арфисту. Тот, не сопротивляясь, приготовился принять удар, но Нэаль опустил руку.

— Господин, — промолвил Кэвин.

— Если бы я был Керваленом, стал бы я выжидать? — сказал Нэаль. — Кервален всегда был нетерпелив. Что же касается Кер Велла — как ты его захватишь, арфист? Нанесешь удар? Преждевременный удар. Послушай, мальчик — подумай как воин, хоть раз. Предположим, удар принесет нам победу. Предположим, я займу Кер Велл и стану его хозяином. Как долго мне удастся удерживать его?

— Вокруг тебя соберутся люди.

— О да, придут верные воины короля, они соберутся на имя Кервалена. И поведут войну за младенца короля — за преждевременную власть. Но тогда поднимется Ан Бег и Кер Дав — а это противники не робкого десятка. Донн обречен, и нет на него надежды без сильного короля. Лел колеблется, но Донн — пограничная область, а Кер Даву и вовсе доверия нет. Нет, этот год не годится. Может, лет через десять, как знать, может, лет через двадцать и вырастет подходящий король. Может, ты дождешься этого дня. Но этот день еще не сегодня. Мое же время ушло. Я научился терпению. И это единственное, чем я владею.

Некоторое время все молчали. Последние угольки потрескивали в очаге.

— Я — сын королевского барда Коэннаха, — промолвил арфист. — Я видел тебя однажды в Дун-на-Хейвине — при дворе, где погиб мой отец.

— Сын Коэннаха, — откликнулся Нэаль, и ему стало еще холоднее. — Я не знал, что ты остался в живых.

— Пока я не пустился в странствия, я был с молодым королем, ибо он — король, господин. Я ночевал под изгородями и среди камней, я останавливался в Леле и Донне, а также на хуторах Ан Бега, поэтому никогда не называй меня трусом, господин. Два года я скитаюсь там и сям, подвергаясь опасности.

— Оставайся, — сказал Нэаль. — Мальчик, оставайся здесь. Лишь здесь ты обретешь покой.

— Никогда. Это не для меня, господин. Это место пребывает во сне. Я ощущаю это все больше и больше, а я побывал во многих местах вокруг Донна, которые, может, мне уже и не удастся больше посетить. Оставь это место.

— Нет, — ответил Нэаль. — Ни Кэвин, ни я не уйдем отсюда. Не хочешь послушать меня, тогда не надейся сюда вернуться. Миновав ворота Кер Велла, не думай, что ты сможешь найти путь назад или сохранить свою жизнь. Думал ли ты о том, сколь многих ты можешь выдать?

— Никогда и никого. Я принял меры предосторожности, чтобы ничего не знать. Я уже два года в пути, господин. Неужели ты думаешь, я не позаботился об этом? Я думал об этом со времен Дун-на-Хейвина, потому и отправился в это странствие.

— Тогда прощай, сын друга, — сказал Нэаль. — Возьми мой меч, если он тебе пригодится. Его хозяин не сможет пойти с тобой.

— Это щедрый подарок, — сказал арфист, — но я не владею боевым искусством. Кроме арфы мне ничего не нужно.

— Как хочешь — хочешь бери его, хочешь оставляй, — сказал Нэаль. —Здесь он заржавеет. — Он повернулся и направился в глубь дома к своему тюфяку. Но он не услышал шагов Кэвина. Тогда он оглянулся и сказал:

— Кэвин, мальчику предстоит долгий путь. Ложись спать.

— Да, — согласился Кэвин и оставил арфиста.

Арфист ушел еще до рассвета — бесшумно и не взяв с собой ничего чужого.

— Ни кусочка еды, — причитала Шелта, — ни глотка воды. Надо было нам приготовить ему, а он-то пел нам свои песни, пока у него не сел голос.

Но Эльфреда ничего не сказала, лишь молча покачала головой и поставила на огонь котел.

И все то утро в доме висела тяжелая тишина, словно веселье покинуло их, словно пение отняло у них все силы. Скага безучастно выполнял свои обязанности. Барк, взяв с собой Лонна и остальных, молча направился к амбару. Скелли уселся на свое место и начал что-то вырезать, понятное еще только ему, но дети были не в духе из-за того, что накануне поздно легли и хмурились, и жаловались на порученную им работу. А Кэвин, ушедший с Барком, так и не дошел до амбара.

Нэаль застал его сидящим на скамейке, где он должен был забрать свои инструменты.

— Пойдем, — позвал его Нэаль, — надо еще укрепить изгородь.

— Я не могу больше оставаться, — ответил Кэвин, и на Нэаля обрушилось все, чего он так опасался, разыскивая Кэвина; но он все равно рассмеялся.

— Работа — отличное лекарство от тоски, старик. Пойдем. К полудню ты изменишь свое мнение.

— Я не могу больше оставаться. — Кэвин встал и посмотрел прямо в глаза Нэалю. — Пойду возьму свой меч и лук.

— Зачем? Защищать арфиста? Что он будет говорить в Ан Беге? — «Не обращайте внимания на этого великого воина, он по собственной воле идет за мной?» — Хорошую пару вы будете представлять собой на дороге.

— И все же я пойду за ним. Я сказал, что пробуду здесь зиму. Но ты украл у меня еще один год. Мальчик прав — это место покоится во сне. Уходи отсюда, Кервален, уходи и сделай еще какое-нибудь добро до нашего конца. Хватит этого блуждания во сне, довольно ты уже здесь побыл.

— Ты еще вспомнишь о нем, когда снова будешь голоден, когда будешь дрожать от холода или лежать в какой-нибудь канаве и никого не будет рядом с тобой, о Кэвин! Послушайся меня.

— Нет, — промолвил Кэвин и робко обнял Нэаля. — О мой господин, один из нас должен идти служить королю, даже если мы никогда не увидим его коронованным.

И Кэвин, не оглядываясь, направился к дому.

— Возьми тогда Банен, — закричал ему вслед Нэаль. — А если захочешь вернуться, пусти ее без узды, может она принесет тебя домой.

Кэвин остановился, опустил плечи.

— Ты слишком любишь ее сам. Лучше благослови меня, господин.

— Да будет с тобой мое благословение, — сказал Кервален и посмотрел, как тот удаляется к дому, а большего ему и не надо было. Нэаль повернулся и побежал. Он бежал через поля, как когда-то давным-давно, как ребенок бежит от чего-то или к чему-то, или просто потому, что сердце его раскалывалось надвое и он не хотел видеть, как кто-то идет навстречу своей смерти, а уж менее всего Кэвин.

Наконец он упал в траву на вершине холма, и все тело его заныло с такой же силой, как его сердце. У него не было слез — он видел себя, мрачного поджарого человека, который износился от прожитых лет, как изнашиваются камни; а вокруг него царил мир и покой, даруемый холмом, а внизу стояли сады со спелыми яблоками, лежали широкие луга, а под старым дубом высился дом с амбаром. Над головой же было небо. За отрогом холма блестел путь, как камни на солнцепеке, а стебли травы так сияли, что глазам было больно, и он отвернулся, встал и пошел по холму.

Потом его начало грызть сомнение, и, идя вдоль хребта, он начал оглядываться в поисках Кэвина — боль саднила и не отпускала его. Но дойдя до спуска в долину, он никого не заметил и понял, что опоздал.

— Смерть, — раздался сзади с холма тоненький голосок.

Нэаль в ярости оглянулся на косматое существо, сидевшее на камне.

— Что ты знаешь, каркающее чучело? Чтоб ты засохло! Можешь выкрасть у меня все, что я имею, ползучий вор, и засохнуть!

— Злые слова ведут к злу, и одно лишь правдиво.

— Чума на твои пророчества.

— Дурно и вредно.

— Оставь меня.

Граги спрыгнул с камня и подошел еще ближе.

— Только не я.

— Значит он умрет?

— Возможно.

— Тогда говори яснее, — в сердце Нэаля забрезжила надежда и с отчаянным чувством вины он схватил Граги за косматые руки. — Если у тебя есть виденье, так посмотри. И скажи мне, скажи, прав ли арфист? Есть ли вообще надежда? Была ли она? Придет ли снова король? Должен ли я служить этому королю?

— Отпусти! — закричал Граги. — Отпусти!

— Не хитри со мной! — воскликнул Нэаль и встряхнул его, ибо страх сделал его жестоким, и взгляд косматого создания стал совсем безумным. — Есть ли надежда на этого короля?

— Он темен, — прошипел Граги, дико вздернув своей лохматой головой, и глаза его закатились, потом снова его взгляд остановился на Нэале. — О, темен.

— Кто? Что значит темен? Называй мне имена. Выживет ли юный король?

Граги застонал и, вывернувшись, укусил Нэаля за палец, тот выпустил его, отдернул руку и поднес ее ко рту. Но существо не стало убегать, оно уселось на корточки и, раскачиваясь туда и сюда с диким взором, заговорило тоненьким завывающим голосом:

Темен путь и темна тоска,

И цепи крепки, что сковали их;

И наступит день, что даст им рассвет,

Но тут же придет закат.

— Что это значит? — вскричал Нэаль. — Кто это «они»? Ты имеешь в виду меня?

— Нет, нет, Кервалена никогда. О, человек, Граги плачет по тебе.

— Значит я умру?

— Все люди смертны.

— Чума на тебя! — Нэаль посасывал свою прокушенную руку. — Какие цепи и где? Ты говоришь о Кер Велле?

— Оставайся, — промолвил Граги и исчез.

Нэаль уже готов был уйти. Он стоял на холме и смотрел вниз в долину, которая вела к выходу из холмов. Но в его ушах продолжало звенеть «оставайся», и мышцы его ныли от бега, и Кэвина не было видно.

Он опустился на землю и сидел так до заката, и отвага его все гасла и гасла, а вера слабела и слабела.

Наконец он увидел бегущего мальчика меж холмов — он петлял и подпрыгивал на поворотах, словно преследуемый болью.

— Скага! — закричал Нэаль, поднимаясь на ноги.

Мальчик замер, словно его ударили, посмотрел на Нэаля и начал спотыкаясь, карабкаться вверх; но Нэаль двинулся ему навстречу и поймал в свои объятия.

— Я думал, ты ушел, — промолвил Скага — он никогда не плакал, но сейчас губы у него дрожали.

— Это Кэвин ушел, а не я, — ответил Нэаль. — Ужин готов?

Мгновение Скага справлялся с одышкой.

— Наверное.

И он вернулся назад со Скагой — так захлопнулась ловушка.