"Самосожжение" - читать интересную книгу автора (Антропов Юрий)Лунинск, 1960 годИнститут не понравился — двухэтажное деревянное здание, калькирование обветшалых карт и схем… По заведенному обычаю мне большего не полагается, я зачислен лаборантом, хотя и старшим. Оклад соответствующий — 85 рублей. Стоило ли пять лет учиться в самой Москве, в государственном университете? — этот вопрос я читаю в глазах отца и мачехи, у которых опять я живу на Новой Гавани… В небольшой комнате, стол к столу, сидят шестеро сотрудников НИИ. Да, я сотрудник. Сопричастен труду? Именно так это называется. Руководитель нашей группы, лысый, крепко сбитый мужик по фамилии Лунцев, пишет, пишет что-то, кажется, переписывает откуда-то, потом уходит куда-то, возвращается, строго поглядывает на нас, троих вассалов, пишем ли мы, а мы, конечно, пишем, начинали писать, едва лишь он появлялся, точнее, мы переписываем что-то откуда-то, и это переписывание, копирование, калькирование называется научной, творческой работой, Лунцев так и говорит: ЭТО РАБОТА НАУЧНАЯ, ТВОРЧЕСКАЯ, ЗАРУБИТЕ СЕБЕ НА НОСУ. Я делаю соответствующие зарубки. И смотрю на Чернова и Белова. Не знаю, делают ли они зарубки, но пишут, пишут и пишут… Чернов — женатый немолодой человек без специального образования, пришел в институт с комсомольской работы, где-то куда-то его не выбрали, то есть не переизбрали. И потом трудоустроили, именно так это называется. Дали такую же ставку старшего лаборанта, как и мне. Коллега по науке. Белов — женатый немолодой человек без специального образования, как он попал на лаборантскую должность — пока не ведаю. Тоже коллега. Они пишут, пишут и пишут… Переписывают. Потом копируют, калькируют… Я начинаю догадываться: чтобы начать наукой заниматься, надо сначала переписать, скалькировать, скопировать все то, что было переписано, скалькировано, скопировано в другом, третьем, четвертом НИИ… Остальные двое в комнате — это уже другая группа, руководитель Гожеляко, полный глыбоподобный, все пишет и пишет, и его МНС Олег Жмутский — сухонький, щупленький, седенький, с тихим голосочком, и тоже все пишет и пишет… Этим двоим куда труднее заниматься наукой, чем нам, четверым. У них всего четыре руки, а у нас — восемь! Теперь понятно, сказал себе Гей, почему бумага стала острейшим дефицитом, хотя мы строим новые целлюлозно-бумажные комбинаты, хотя мы сводим на бумагу целые массивы чудесных лесов. Один пишет, переписывая, а потом другой переписывает, думая, что пишет. И нет конца этой работе, которую Лунцев называл научной, творческой. Он, конечно, был прав только наполовину. Такую работу следовало называть еще и исследовательской, потому что здание, в котором писали, то есть переписывали, называлось научно-исследовательским институтом. Вот где была промашка Лунцева! Вот почему он засиделся в кандидатах наук, хотя с его хваткой вполне мог стать и доктором, а почему бы и нет? Да, но имел ли какое-нибудь значение, в частности, для будущего Гея его спор с одним из МНС, который вскоре случился? Гей не знал теперь, стоило ли его воссоздавать, этот спор, затрачивая на него дефицитные атомы и молекулы. Из них, возможно, удалось бы построить кристаллическую решетку совсем другого момента, скажем, хотя бы один вечер, проведенный Геем в городской читалке, размещавшейся в бывшем купеческом особнячке. Кстати, по плану благоустройства Лунинска, инициатором которого был Бээн, этот роскошный особняк снесли, как и многое другое, чтобы построить ряд стереотипных коробок. Бээн любил перспективу! Впрочем, старая запись, где был описан спор Гея с одним из МНС, как бы сама собой всплыла теперь в памяти. Она была чудовищна, успел подумать Гей, эта запись. По стилю, конечно. Уж не метил ли я тогда в литературу, спросил себя Гей, начитавшись в лунинской читалке бог весть каких сочинений, превосходно, кстати, иллюстрированных? |
|
|