"Римский медальон" - читать интересную книгу автора (Д'Агата Джузеппе)

Д'Агата ДжузеппеРимский медальон

Джузеппе Д'АГАТА

Римский медальон

Перевод с итальянского ИРИНЫ КОНСТАНТИНОВОЙ

под редакцией Наталии Соколовской

Анонс

Приехав в Вечный Город, профессор Эдвард Форстер, историк литературы, известный байронист, вообще-то рассчитывал на "римские каникулы"... Однако оказалось, что человека, якобы пригласившего его в Рим, давно нет в живых...

Детективно-мистический сюжет романа известного итальянского писателя Джузеппе Д'Агата, чьи книги стоят в одном ряду с книгами Артура Переса-Реверте, разворачивается на фоне романтичных декораций Рима, этого Вечного Города, увидев который человек, по свидетельству Гёте, "никогда больше не будет совсем несчастен".

Другу итальянисту Евгению Солоновичу, который первым научил меня любить

Россию.

Джузеппе Д'Агата

История, о которой рассказано в этой книге, случилась в Риме тому лет тридцать назад. Кого-то из участников этих событий уже нет. Кто-то еще ходит по старым площадям и улицам. Но что значат эти тридцать лет в сравнении с почти тридцатью веками существования самого города - миг, растворенный в вечности. И в этом безграничном перемешанном времени живые и мертвые навсегда объединены в пространстве, имя которому - Рим.

История, о которой рассказано в этой книге, случилась весной. Обычной римской весной, похожей на три тысячи других. И солнце взошло то же самое, что согрело последней земной лаской плечи ведомого на казнь апостола Петра; то самое, что выдержало немигающий взгляд безумного Тассо; то самое, от которого прятала лицо под покрывалом черноглазая Форнарина, возлюбленная Рафаэля.

История, о которой рассказано в этой книге, случилась в городе, увидев который человек "никогда больше не будет совсем несчастен". А свидетельству этого великого, чья тень до сих пор бродит по Капитолийскому холму в поисках своего лаврового венка, - можно верить.

История, о которой рассказано в этой книге, началась с восходом и закончилась на закате. Всего лишь один из бесконечной череды восходов. Всего лишь один из бесконечной череды закатов. Но именно эту череду повторений ждут на холмах Рима тысячи паломников, ждут, как обещания жизни вечной.

1

Было весеннее утро, самое обычное для Рима мартовское утро, когда прохладный воздух пронизан солнцем и запахом цветения, даже если поблизости не видно никаких садов.

У парадного входа одного из домов по виа Маргутта остановился серебристый "ягуар" с номерным знаком Великобритании, не слишком новый и довольно грязный, как это бывает после длительного путешествия.

Из машины вышел мужчина лет тридцати пяти - сорока. Он был вполне по-северному светловолос, но карие, чуть улыбающиеся глаза и смуглый оттенок скул указывали на присутствие южной крови. Он глубоко вдохнул душистый воздух римского утра и огляделся с жадным любопытством иностранца. Длинная и узкая виа Маргутта, издавна облюбованная для жилья художниками и всеми теми, кого принято причислять к людям свободных профессий, только начала просыпаться. Тут и там со стуком открывались ставни и двери антикварных и художественных лавочек, багетных мастерских и маленьких ресторанчиков.

Приезжий одернул на себе бежевый, свободного покроя плащ, накинул шелковое кашне, взял с заднего сиденья машины сумку и, еще раз скользнув взглядом по адресу "Виа Маргутта, 53 В" и вывеске "Мастерские художников", решительно свернул под арку.

Пройдя довольно мрачную подворотню, он в изумлении остановился: вдоль нескольких переходящих из одного в другой внутренних дворов тянулись оранжереи, подвесные терраски, садики и витые наружные лестницы, сплошь усеянные цветами самых невероятных оттенков. И все это чудесное роскошество как нельзя больше соответствовало ощущению праздника, не покидавшему его целое утро.

Соображая еще несколько секунд, куда ему идти дальше, и в конце концов разобравшись в этом цветочном лабиринте, англичанин пересек первый двор, во втором отыскал нужный подъезд и стал подниматься по темной лестнице. Наконец, слегка запыхавшись, он остановился возле двери с номером 13. Табличка с фамилией отсутствовала. Тем не менее он нажал на кнопку звонка, однако самого звука не услышал. С тем же результатом он еще несколько раз нажимал на кнопку. Кто знает, сколько времени уже не работает этот звонок? Англичанин постучал, сначала тихонько, потом все настойчивее. Озадаченный, он стоял и размышлял, что же делать дальше, когда с верхней площадки донесся довольно грубый женский голос:

- Кто вам нужен? - Судя по манере произносить слова, обладательница этого голоса была коренной римлянкой.

- Я ищу художника Тальяферри, - ответил англичанин.

- Что-что?

Англичанин поднялся еще на один лестничный марш и увидел ведро, тряпку, а затем и старуху консьержку, мывшую площадку на верхнем этаже.

- Я ищу художника Тальяферри, - повторил он.

Неприязненно оглядев светловолосого чужеземца, старуха отрезала:

- Нет здесь никаких художников. Напротив они, ваши художники.

Не сумев скрыть выражения растерянности и сожаления, англичанин хотел было спросить еще о чем-то, но женщина удалилась, бурча что-то себе под нос. Явно разочарованный, он спустился вниз, к квартире 13, бросил смущенный взгляд на звонок и уже собрался было уходить, когда у него за спиной скрипнула и отворилась дверь именно этой, нужной ему квартиры. Он обернулся.

Из приоткрывшейся двери выглядывала молодая женщина лет двадцати: очень бледная, с огромными зелеными глазами, вьющиеся волосы густого золотистого тона падали на плечи.

- Вы ищете Марко, да?

Голос у нее был грудной, проникновенный. Англичанин внутренне ахнул, подумав, что так, именно так, если верить мастерам эпохи Возрождения, должна выглядеть настоящая римлянка. Для сегодняшнего насыщенного красотой утра это было, пожалуй, даже слишком.

- Да. - Он собрался с мыслями. - Я...

- Знаю-знаю. Очень рада. Марко говорил мне о вас. Простите, что не сразу открыла и не предлагаю войти. Я не совсем одета.

На пороге виднелась босая ступня. Девушка в некоторой растерянности смотрела на приезжего и улыбалась.

- Марко, к сожалению, нет, но вчера он ждал вас целый день.

- Это моя вина. Путешествуя на машине, трудно рассчитать время. Во Флоренции я заехал к друзьям и вот... задержался.

- Обидно, потому что вчера Марко был свободен. - Девушка внимательно, слегка исподлобья глядела на англичанина. Заметив, что лицо гостя вспыхнуло от огорчения, она поспешно добавила: - Но - это ничего, он ждет вас сегодня на ужин.

- Здесь?

Девушка на секунду задумалась:

- Нет, не здесь. В таверне "У Ангела", в Трастевере. Это на той стороне Тибра, знаете? Мы заходим туда по вечерам. Если хотите, я провожу вас. А в какой гостинице вы остановились?

- Пока ни в какой. Но не беспокойтесь. Я позвоню в посольство, и мне подскажут...

Разговаривая, девушка все время смотрела прямо в глаза англичанину.

- Отправляйтесь в гостиницу "Гальба". Это совсем близко отсюда, возле церкви Тринита деи Монти*, у самой лестницы, что спускается на площадь Испании. Скажете, что вы от меня. Уверена, там вам будет очень удобно.

* Тринита деи Монти - церковь Святой Троицы на горах.

- Хорошо. Прямо сейчас и поеду.

- Администратор гостиницы - моя добрая знакомая. Да-да, мы видимся с нею почти каждый вечер. Главное, не забудьте сказать, что вас послала Лючия. Запомните? Гостиница "Гальба", Тринита деи Монти, синьора Джаннелли, Мария Луиза Джаннелли. От Лючии.

- От Лючии... А как дальше?

- Достаточно одного имени. Синьора Джаннелли отлично знает меня.

- Я понял, это магическое слово, - улыбнулся англичанин. - А ужин с Марко Тальяферри? Хотите, я вечером заеду за вами?

Она обернулась, словно кто-то позвал ее из глубины квартиры, и, вновь взглянув на англичанина, попыталась скрыть замешательство.

- Нет-нет... Увидимся в десять часов у фонтана Баркачча на площади Испании. Вы знаете город?

- Ну, центр во всяком случае...

- Тогда до вечера и... добро пожаловать в Рим!

Что-то в интонации, с которой были сказаны последние слова, заставило англичанина обернуться. Но Лючия уже закрыла дверь. Пару минут он еще мешкал на площадке, занося в записную книжку нужные названия.

Сверху послышались тяжелые шаги. Старуха прошла мимо англичанина, даже не удостоив его взглядом. Он спустился следом за ней и вышел во двор, в пение птиц и ослепительное итальянское солнце, а тяжелый звук шагов, казалось, все еще продолжал звучать за его спиной.

* * *

Миновав несколько узких улочек с довольно плотным движением, англичанин припарковал "ягуар" возле невысокого, прекрасно отреставрированного здания рядом с церковью Тринита деи Монти.

Безусловно, гостиница "Гальба" была рассчитана на богатых постояльцев, скорее всего на англичан с их изысканным вкусом. Просторный холл напоминал отделкой убранство знаменитого английского кафе "Бабингтон", расположенного на первом этаже одного из зданий-близнецов, стоящих друг против друга на площади Испании.

Пока носильщик занимался багажом, англичанин, прихватив кожаную сумку, с которой, похоже, не расставался ни при каких обстоятельствах, прошел к стойке портье, и тот предупредительно поспешил ему навстречу.

- Сэр, синьора Джаннелли, администратор гостиницы, ненадолго отлучилась и просила извинить ее. Однако номер для вас уже приготовлен. Сэр, это наш лучший номер, из него открывается чудесный вид на Испанскую лестницу. Позвольте ваши документы...

Англичанин потянулся было рукой во внутренний карман, но вдруг замер, залюбовавшись высокой шатенкой лет тридцати, которая появилась в дверях комнаты, расположенной как раз позади стойки портье.

- Добрый день, сэр.

- Синьора Джаннелли, не так ли? Я друг синьорины Лючии. Она рекомендовала мне вашу гостиницу.

Лицо синьоры Джаннелли сохраняло выражение вежливой заинтересованности.

- Синьорина Лючия? Лючия... а дальше?

- О Боже, не знаю. Она велела сказать - от Лючии, и все.

- Сожалею, однако я не знаю никакой синьорины Лючии.

Англичанин изумился:

- Как же так? Она сказала, что вы видитесь едва ли не каждый вечер. Девушка с огромными зелеными глазами, очень бледная. Прелестная девушка и какая-то совершенно не современная.

Черные глаза синьоры Джаннелли блеснули насмешкой.

- Надеюсь, вы нас познакомите. Однако свои вечера я провожу обычно отнюдь не в женском обществе.

- О, простите...

- Надеюсь, из-за этого маленького недоразумения вы не станете менять гостиницу? - Профессионально-вежливая улыбка не покидала ее лица. - У нас вам будет хорошо, хоть я и не знакома с Лючией. Вы позволите портье поднять ваши вещи в номер?

Ситуацию можно было назвать дурацкой, однако англичанин, призвав на помощь всю свою выдержку, присущую, если верить книгам, сыновьям туманного Альбиона, с достоинством кивнул и наконец протянул синьоре Джаннелли документы.

- Не могли бы вы найти мне телефон художника Марко Тальяферри? Он живет на виа Маргутта, 53 В. Если ответит, позовите меня, пожалуйста.

- Сию минуту, сэр. - И она принялась листать телефонную книгу. Англичанин между тем направился к стойке небольшого бара.

- Виски, пожалуйста.

Пока бармен обслуживал его, англичанин наблюдал, как черноглазая красавица Джаннелли набирает номер. Держа трубку возле уха, она, указав одному из портье на англичанина, сказала:

- Сумку тоже возьмите у синьора.

Но англичанин жестом показал, что в этом нет необходимости.

Опустив трубку, Джаннелли направилась к бару.

- Я нашла номер телефона, но никто не отвечает. Если хотите, попробую позвонить еще раз, попозже.

- Хорошо, синьора Джаннелли, благодарю вас.

Вернувшись к стойке портье, женщина занялась документами нового постояльца. Англичанин с бокалом в руке бродил по холлу в некоторой задумчивости. Его сумка осталась лежать на стойке. Джаннелли бросила на нее беглый взгляд и продолжила заниматься своим делом.

Неожиданно его внимание привлекла органная музыка, череда мощных, волнующе-мрачных аккордов. Поставив бокал, англичанин направился в небольшую гостиную, откуда доносились звуки. В этой комнате не было ни одного окна. Свет излучал только экран телевизора. Передавали концерт классической музыки: пальцы музыканта уверенно скользили по клавиатуре величественного органа. В помещении, казалось, никого не было.

Англичанин уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг его окликнули:

- Эдвард! Эдвард!

В одном из глубоких кресел, обитых бархатом, он заметил женщину.

- Оливия! Но это же совершенно невероятно! Что ты тут делаешь?

Женщина поднялась ему навстречу. Как раз в этот момент концерт закончился, оператор показывал аплодирующую публику. Оливия щелкнула выключателем и зажмурилась от яркого верхнего света.

- Жду, вдруг ты объявишься! - С раскрытыми объятиями она двинулась к англичанину. - Или ты не знаешь, что я немножко волшебница?

У нее было все еще миловидное, хотя и поблекшее лицо зрелой женщины. И совершенно не соответствующий игривому тону беспокойный взгляд. Полные чувственные губы ее улыбались.

- Волшебница? Не говори глупостей. - Эдвард осторожно высвободился. Лучше скажи, что занесло тебя в Рим?

- Да просто провожу тут время. И притом уже бог знает как давно. А ты?

- Я только что приехал. Даже не успел подняться в номер.

- Один? - Оливия смотрела сквозь ироничный прищур и одновременно поправляла высокую светлую прическу.

- Совершенно один. У меня тут кое-какие дела. А ты... Признаюсь, не ожидал встретить тебя здесь. Я полагал, что...

Женщина прервала его, кокетливо потрепав по щеке. Бедняжка Оливия, манерами она никогда не блистала. Нельзя было знать, кем она окажется в следующий момент - элегантной аристократкой или дамой полусвета.

- Хочешь сказать, что вспоминал меня иногда?

- Еще бы... Только я думал, ты в Кенте, с мужем.

- Он приказал долго жить.

Казалось, она говорила о чужом человеке.

- Он умер? Но от чего?

- От скуки. - Оливия подавила легкий зевок. - Он слишком любил проводить все время наедине со своими мыслями, а мысли его были такими скучными. От них-то он и... Ты бы видел его - это был весьма элегантный покойник.

Для шутки это было уж слишком, даже из уст Оливии. Но за развязным тоном Эдвард уловил с трудом контролируемое напряжение.

- Однако и ты, похоже, не развлечься сюда приехала. Одна в такое время слушаешь органный концерт. Ты здорово переменилась.

- Находишь? Наверное, дело в Италии. Мне ни в коем случае не следовало приезжать в Рим. В Лондоне мы так славно развлекались. Не правда ли? Оливия опять кокетничала, однако надолго ее не хватило. - В Италии я скучаю, - погасшим тоном добавила она.

- Берегись! Именно эта болезнь доконала твоего муженька.

- Конечно. Вот я и смотрю телевизор.

- Конечно, музыка - отличный допинг, но с каких пор тебя интересует классика? В Лондоне тебе хватало и шейка.

- Ты помнишь? Я потрясающе его танцевала, правда? А теперь переключилась на классику. Ты же не станешь меня ревновать к какому-нибудь Бетховену. - Она взяла Эдварда под руку. - Угости меня чем-нибудь.

- Охотно. Местный бар тебя устроит?

- Представь себе. Я ведь почти благонравная вдова.

Они прошли к бару, сопровождаемые внимательным взглядом синьоры Джаннелли.

- Двойной, как обычно, - бросила Оливия бармену. - И синьору тоже. Нам надо отметить встречу. - Она уселась на высокий стул и закинула ногу на ногу. - Итак, ты один? А я вот нет. Жаль, конечно, упускать такой случай. Но ничего не поделаешь. А ты мог бы убрать соперника?

Подобная перспектива развеселила Эдварда.

- По правде говоря, я приехал в Италию с другими целями. И все же - о ком речь?

Оливия внезапно переменилась в лице, увидев что-то в зеркале позади бармена.

- Об одном мерзавце, что сейчас стоит у нас за спиной. - И она резко обернулась. Эдвард последовал ее примеру.

К ним направлялся высокий сухопарый мужчина лет пятидесяти. В молодости он, видимо, был не лишен привлекательности. Однако сейчас набрякшие мешки под глазами и опущенные углы плотно сжатого рта говорили о подорванном здоровье и испорченном характере. Костюм, купленный когда-то в дорогом магазине, сидел на нем довольно небрежно.

Оливия молниеносно переменила тон:

- Лестер, сокровище, познакомься, это Эдвард. Эдвард, сокровище, познакомься, это Лестер. Я уверена, вы станете друзьями. - Она определенно была сегодня в ударе.

- Привет. - Лестер был немногословен.

Эдвард ответил легким кивком.

Возникла неловкая пауза, во время которой Оливия не спеша допивала содержимое бокала и разглядывала обоих мужчин.

Лестер начинал злиться:

- Поторопись, нам пора.

- Сначала допью. - Оливия вызывающе качнула ногой.

Лестер резко выхватил у нее из руки бокал и одним глотком допил виски. Оливия повернулась к Эдварду:

- Что скажешь? И это мой, как это сейчас говорят, друг. Настоящий герой! Жаль только, стареет прямо на глазах.

Лестер сохранил самообладание и парировал:

- Можешь обвинять меня в чем угодно, дорогая, но оставаться вечно молодым я тебе не обещал. Как, впрочем, и ты мне.

Эта перепалка начинала действовать Эдварду на нервы.

- Он прав. А я виновата. Ничего он мне не обещал, и я из принципа никогда не верю ничему, что он говорит. Но погеройствовать он действительно успел. Ты когда-нибудь слышал о бароне Россо - Красном Бароне? Перед тобой бывший ас немецкой авиации. Подумать только, а ведь я так хорошо относилась к английским мужчинам! И откуда только этот взялся на мою голову?

Эдварду ничего не оставалось, как поддержать странную игру:

- Поздравляю, барон!

- Не слушайте ее. Это все выдумки. Я ирландец и никогда не воевал на стороне немцев. Моя фамилия Салливан. Итак, который час? - Он взглянул на внутреннюю сторону запястья, где располагался циферблат часов. - Оливия, сокровище, ты идешь наконец?

- Конечно, мой ангел. Чао, Эдвард, я счастлива, что встретила здесь тебя. - И внезапно очень серьезно добавила: - Поверь мне, это действительно так.

Мужчины, кивнув друг другу, попрощались. Оливия и Лестер Салливан ушли.

Эдвард взял свою сумку и вернулся к стойке портье, где синьора Джаннелли вписывала что-то в гостиничный журнал.

- Мой ключ?

- Пожалуйста. Номер тридцать три. Третий этаж. - Эдвард уже направился к лифту, когда женщина окликнула его: - Если у вас есть ценные вещи, советую передать их мне. Администрация не отвечает за ценности, не оставленные в сейфе.

Эдвард покачал своей сумкой и улыбнулся:

- Благодарю вас, в ней нет ничего такого, что стоило бы прятать в сейф.

Он вошел в лифт. Позабыв о своем журнале, синьора Джаннелли проводила нового постояльца беспокойным взглядом своих черных, не отражающих света глаз.

* * *

Номер 33 был обставлен в стиле начала девятнадцатого века. Из большого окна с отдернутыми тяжелыми портьерами был виден дом на противоположной стороне улицы. Дорогое зеркало в позолоченной раме придавало комнате дополнительный объем. На стенах были развешаны картины и гравюры, воспроизводящие римские пейзажи. Особняком висел план средневекового Рима.

Эдвард снял плащ, пиджак и освободил узел галстука. Потом прошел в просторную ванную комнату и пустил воду. Здесь тоже был воспроизведен интерьер прошлого века - мрамор, вместительная ванна, массивные позолоченные краны.

В ванной мерно журчала вода, а Эдвард меж тем принялся распаковывать вещи. Вернувшись в комнату, он открыл один из чемоданов. Выложив на кровать несколько книг, он случайно взглянул в окно и с удивлением обнаружил, что из дома напротив какой-то человек наблюдает за ним. Заметив, что на него смотрят, человек поспешно опустил штору.

Эдвард переложил книги на стол и решил, пока наполняется ванна, прилечь. Но его внимание вновь привлекло шевеление в окне дома напротив. Похоже было, что и впрямь его персона кого-то сильно интересовала.

Эдвард подскочил к окну и резким движением задернул тяжелую портьеру. Но и тут его ждал сюрприз: сюжет, изображенный на ее внутренней стороне, неприятно поражал своей мрачностью и никак не вязался ни с интерьером номера, ни с ослепительным римским полднем: по какой-то пустынной каменистой местности двигалась похоронная процессия. Лица людей были закрыты капюшонами. Все это не располагало к долгому любованию.

Эдвард взял трубку телефона, стоявшего на тумбочке у кровати.

- Пожалуйста, соедините меня еще раз с Марко Тальяферри, виа...

Не успев закончить фразу, он услышал голос синьоры Джаннелли:

- Сию минуту.

Ожидая соединения, он растянулся наконец на кровати. Трубка, прижатая плечом, оставалась возле уха. Теперь его взгляду предстал потолок. На росписи, украшавшей его, был изображен раненый олень и вцепившиеся в него голодные собаки. Определенно тот, кто оформлял это помещение, обладал своеобразным чувством юмора и мало заботился о спокойном сне постояльцев.

Гудки в трубке продолжались долго, но никто не отвечал. Снова раздался голос Джаннелли:

- Мне очень жаль, синьор, но никто не отвечает.

Продолжая раскладывать вещи, Эдвард бродил по номеру. Внезапно его внимание привлекло собственное изображение в зеркале. Он принялся внимательно изучать свое лицо, хотя подобное занятие было совсем не в его привычках.

Он принял ванну, надел свежую рубашку, сменил костюм, накинул плащ и, прихватив сумку, спустился в холл. Там он попросил синьору Джаннелли объяснить, как лучше проехать к британскому посольству. Она развернула современный план города и карандашом показала маршрут.

- Виа Грегориана - здесь находимся мы... Выезжаете на виа Систина, дальше все время прямо, площадь Барберини, мимо фонтана Тритон, и вот здесь, - она отметила ногтем, - улица Четырех Фонтанов. Все очень просто, заблудиться трудно. На всякий случай возьмите карту.

Эдвард поблагодарил и, перекинув через плечо свою кожаную сумку, направился к двери.

- Хотите, еще раз наберу номер? - Синьора Джаннелли внимательно смотрела на англичанина.

Он помедлил:

- Нет, спасибо, я сам позвоню.

- Тогда запишите...

Последних слов он не услышал, потому что уже вошел в телефонную кабину недалеко от стойки портье и начал уверенно набирать нужные цифры. Ожидая ответа, Эдвард перехватил странный взгляд синьоры Джаннелли. Он хотел уже положить трубку, как вдруг услышал слабый мужской голос, звучавший словно издалека.

- Алло!

- Алло! - взволнованно отозвался Эдвард. - Синьор Тальяферри?

- Да, я. С кем я говорю?

- О, наконец-то я нашел вас! Извините меня за опоздание. Синьорина Лючия, наверное, уже объяснила вам... Я знаю, что вы ждали меня вчера весь день.

- Простите, но я не понимаю...

- Я говорю с Марко Тальяферри, художником?

- Нет, художник Тальяферри скончался.

Озадаченный, Эдвард хотел было что-то сказать, но раздался щелчок, и связь прервалась.

Он медленно опустил трубку, вышел из кабины и, как бы ища ответа на происшедшее, посмотрел на синьору Джаннелли, но та, похоже, углубилась в изучение счетов.

* * *

К зданию британского посольства съезжался римский бомонд и представители английской диаспоры. Сегодня здесь проходило открытие небольшой, но весьма важной в культурной жизни двух стран выставки. Повсюду бросалась в глаза надпись: "Байрон в Риме". В большом зале, убранном в стиле королевы Виктории, были размещены витрины с самыми разнообразными экспонатами, касающимися пребывания в Риме лорда Байрона.

Особое внимание публики привлекали раритеты: автографы стихов и писем, рисунки. Царила атмосфера светского раута - прелестные дамы в изысканных туалетах, артисты, писатели, чудаковатые ученые, - и все оживленно переговаривались, приветствовали друг друга, разглядывали витрины и стенды, стараясь не обращать внимания на телевизионщиков, которые норовили снять крупным планом как можно больше знаменитостей.

Эдвард с удовольствием бродил среди этой блестящей публики, подходил к витринам, прислушивался к обрывкам разговоров. Но знакомых у него здесь, судя по всему, не находилось.

Известный журналист, получивший полный карт-бланш на освещение события, вел прямой репортаж для культурной рубрики теленовостей:

- Добрый вечер. Мы находимся в зале британского посольства, где открылась Байроновская неделя и выставка документов, свидетельствующих о пребывании в Риме в 1821 году лорда Байрона, великого английского поэта-романтика...

Журналист продолжал свой рассказ, а оператор тем временем перевел камеру на зал, фиксируя изображение то на известных личностях, то на особо значимых экспонатах. Некоторые посетители окружили журналиста, другие расхаживали по залу. Случайно объектив задержался на невысоком худом господине средних лет, который, в свою очередь, целиком был поглощен наблюдением за Эдвардом. Заметив, что его снимают, человек тут же скрылся за спинами других гостей.

- ... Выставка, подготовленная с помощью отдела культуры британского посольства, привлекла внимание знатоков, ученых, а также - почему бы и нет, это всегда приятно - прекрасных дам. Нам хочется подчеркнуть, что эта весьма значительная выставка открывает серию важных мероприятий в художественной жизни Рима.

В другом конце зала сотрудники посольства продолжали встречать гостей.

- Имя лорда Байрона, - камера опять сосредоточилась на лице журналиста, - родившегося в Лондоне в 1788 году и скончавшегося в Греции, в Миссолунгах, в 1824-м, его сочинения и, конечно, не в меньшей степени его полная приключений, бурная жизнь продолжают волновать и любителей поэзии, и ученых-филологов. Положение изгнанника, ореол скандалиста, драматические любовные истории, страсть к Италии, преданность делу свободы порабощенных народов и, наконец, ранняя смерть сделали его самым знаменитым английским романтиком из всех романтически настроенных англичан...

* * *

А в это время на виа Маргутта, в комнате, окна которой были закрыты ставнями, некий пожилой, не очень здоровый мужчина в тяжелом махровом халате, накинутом поверх пижамы, сидел в кресле и не сводил глаз с экрана старого телевизора.

Он ловил каждое слово журналиста.

- В Риме, вдохновившем поэта, пожалуй, на самые прекрасные страницы "Чайльд-Гарольда", ему поставлен памятник среди сосен виллы Боргезе...

Время от времени оператор давал общий план, и тогда камера фиксировала Эдварда, а за его спиной - неотрывно следившего за ним невысокого худого человека.

- Байрон бывал в Риме несколько раз, но дольше всего в 1821 году...

* * *

Не только старик на виа Маргутта смотрел этот репортаж из британского посольства.

В гостинице "Гальба", облокотившись о дверной косяк в полутемной гостиной и сложив на груди руки, с таким же вниманием наблюдала за происходящим на экране телевизора синьора Джаннелли.

- Хотя можно сказать, что Байрон всегда недолго оставался в Риме, если, конечно, сравнивать с его посещениями Венеции, Равенны и Пизы...

На этих словах в холле появились Оливия с Лестером Салливаном. Синьора Джаннелли, обернувшись, едва ответила им легким кивком, потому что на экране в этот момент еще раз мелькнула фигура Эдварда, на небольшом расстоянии от которого следовал невысокий человек.

- В наши дни, - продолжал свой репортаж журналист, - внимание критиков устремлено прежде всего к письмам и дневникам Байрона. Большая часть их разбросана по разным пыльным архивам, но поиски продолжаются... Одна из самых последних находок - дневник поэта, который он вел во время своего пребывания в Риме. Честь этого открытия принадлежит профессору Ланселоту Форстеру, который опубликовал часть дневника, примерно половину, в журнале "История литературы" Кембриджского университета... В завершение нашей Байроновской недели профессор Форстер прочтет здесь, в помещении британского посольства, лекцию на тему "Байрон в Риме"... Мы будем постоянно информировать телезрителей о событиях Байроновской недели. Дамы и господа, всего доброго.

* * *

Репортаж окончился. Журналист отложил микрофон и заговорил со своими знакомыми. Оператор выключил камеру. Публика почувствовала себя свободнее и перетекала из конца в конец зала, рассматривая выставку. Эдвард тоже вздохнул с некоторым облегчением, хотя врожденный артистизм и светские манеры помогали ему скрывать волнение.

Невысокого человека, следившего за ним, он так и не заметил. Задержавшись у одной из витрин с фрагментом рукописи Байрона, Эдвард прочитал надпись: "С любезного разрешения профессора Л. Э. Форстера":

Имя Форстера встречалось на выставке везде и всюду - от подписей под экспонатами и витрины с журналом "История литературы" (4-й триместр 1970 года), в котором была опубликована его знаменитая статья, до афиши с эмблемой британского посольства, где крупным шрифтом было напечатано:

30 марта 1971 года

БАЙРОН В РИМЕ

Лекция профессора

Кембриджского университета

Л. Э. Форстера

Неожиданно внимание Эдварда привлек звонкий женский смех. Обернувшись, он увидел двух прелестных девушек в сопровождении невысокого элегантного джентльмена средних лет, державшегося с некоторой старомодной британской напыщенностью. На его плотной фигуре великолепно сидел твидовый костюм. В петлице пиджака, надетого поверх жилета старинного покроя, красовалась живая гвоздика.

Он развлекал своих спутниц шутливой беседой.

- И вы решили привести сюда нас обеих?

- Ну конечно, - джентльмен улыбнулся, - как я мог отказаться от одной из вас? Это было бы сущим мучением. И к тому же я люблю путешествовать втроем. Меня это вполне устраивает.

- Две женщины и один мужчина? - уточнила вторая девушка.

- Две женщины и я. Предположим, я, вроде Байрона, не считаю, что должен ограничивать свою свободу. Обратите внимание на это письмо. Великий поэт, большое сердце. Друг Италии и итальянцев... предпочтительно итальянок. У нас с ним, несомненно, много общего - я имею в виду себя и Байрона. - Англичанин добродушно рассмеялся.

Эдвард со все большим интересом присматривался и прислушивался к джентльмену в твидовом костюме.

- А это что за каракули? - Одна из девушек ткнула пальчиком в стекло. Ничего нельзя разобрать.

Джентльмен бросил рассеянный взгляд на витрину.

- Это как раз страница из дневника римского периода.

Девушка принялась читать, едва ли не по слогам разбирая английский текст:

"ВЕЧЕР. ОДИННАДЦАТЬ ЧАСОВ. ПЛОЩАДЬ С ПОРТИКОМ. РОМАНСКИЙ ХРАМ И ФОНТАН С ДЕЛЬФИНАМИ. УДИВИТЕЛЬНОЕ МЕСТО. КАМЕННЫЙ ПОСЛАНЕЦ. БОЖЕСТВЕННАЯ МУЗЫКА. МРАЧНЫЕ ЯВЛЕНИЯ".

- Что это значит?

- Не имею понятия, - ответил джентльмен. - Может быть, предчувствие смерти.

Далее внимание всех троих привлекла страничка со стихами*:

Я повернулся к Господу спиной.

Лежит греха дорога предо мной.

И я пошел, сомненья отметая.

Дорога зла вела меня, прямая

И страшная. Я вышел за порог,

И за спиной моей остался Бог.

Я шел, не видя Божьего лица.

Дорогу зла прошел я до конца,

Но душу потерял свою в пути.

Я грешник жалкий. Господи, прости!

* Здесь и далее стихи даны в переводе Н. Соколовской.

Прочитав первые строки, одна из девиц спросила:

- Что это - его стихи?

- Исповедь. Байрон написал ее в ту же ночь, когда сделал запись в дневнике... Свидетельство сильного душевного кризиса. И весьма любопытно, что написано это по-итальянски.

- Вы буквально все знаете о Байроне!

- Почти, - разведя руками, без ложной скромности подтвердил джентльмен. - Остальное узнаю на днях. Один знаменитый историк литературы специально приезжает из Кембриджа, чтобы прочитать в Риме лекцию о Байроне профессор Ланселот Форстер.

Одна из девушек засмеялась:

- Что это за имя?

- Ланселот. По-итальянски - Ланчиллотто.

- Как-то странно в наше время называться Ланчиллотто.

Эдвард с любопытством прислушивался к этой болтовне.

- На его месте я бы не стал обзаводиться семьей, - заметил джентльмен.

- Но каким образом это связано с именем?

- Так звали одного из рыцарей Круглого стола, - объяснил мужчина. - Эти люди вели суровый образ жизни и, кроме того, были связаны обетом целомудрия.

- Прошу прощения, - Эдвард вмешался в разговор, - но вы ошибаетесь. Ланчиллотто был большим любителем женских прелестей. Достаточно вспомнить его роман с королевой Гвиневрой.

- Думаю, вы путаете его с рыцарем Персифалем, - невозмутимо возразил джентльмен. - Так или иначе, я в вашем распоряжении, если вас всерьез интересует этот вопрос. Позвольте представиться - профессор Форстер, отрекомендовался он с достоинством.

- Профессор Форстер - это я, - с улыбкой заметил Эдвард.

- О!

- Мистер Пауэл, надо полагать?

- Очень рад, профессор! Но как вы меня узнали?

- Извините. Я невольно подслушал ваш разговор. И каждое слово выдавало в вас британского атташе по культуре.

Пауэл быстро вышел из замешательства:

- Хотелось, знаете ли, произвести впечатление на этих прелестных синьорин... Но почему вы не представились раньше? Упустили возможность выступить по итальянскому телевидению.

- Что вы, терпеть не могу интервью!

- Жаль, потому что вы, мне кажется, довольно фотогеничны, - заметил Пауэл и поспешил представить девушек: - Патриция, Джованелла... Простите, фамилии постоянно забываю.

Эдвард пожал девушкам руки.

- Эдвард Форстер. Ланселот - мое первое имя, но я уже давно опускаю его. Исторические реминисценции слишком обязывают. Подписываю им только научные публикации... Для профессионального колорита, так скажем. - Он улыбнулся.

- Должен признаться, - заметил Пауэл, - что представлял вас совсем иным. Вчера я тщетно ждал вас.

- Я приехал только сегодня утром. Зашел к вам в офис, но мне сказали, что вы удалились по делам. Сожалею, что вчера доставил вам дополнительные трудности в работе.

- Да что вы, какая уж там работа. Так... связи с общественностью... Пауэл выразительно кивнул на девушек. - Провожу этих милых синьорин и буду в вашем полном распоряжении, профессор.

Красавицы попрощались с Эдвардом и в сопровождении Пауэла направились к выходу. В дверях они почти столкнулись с входившей девушкой. Высокая, она держалась очень прямо. Тяжелые русые волосы были собраны в узел на затылке. Очки в темной элегантной оправе определенно взрослили ее. Девушка поздоровалась с Пауэлом.

- Барбара, дорогая, - он указал ей на Эдварда, - не проводите ли профессора Форстера в мой кабинет? Я сейчас вернусь.

Девушка с улыбкой подошла к Эдварду.

- Профессор Форстер, тот самый, из Кембриджа? - В голосе ее звучала радость.

- Тот самый, - ответил Пауэл. - Собственной персоной.

Издали проследив за их встречей, Пауэл с довольным видом покачал головой. Потом открыл дверь и вежливо пропустил девушек вперед, а Барбара повела Эдварда в офис атташе по культуре.

* * *

- Чашку чая, профессор?

Весь облик девушки дышал мягкой интеллигентностью и благородством настоящей английской леди. Находиться в ее обществе определенно доставляло удовольствие Эдварду.

Задержавшись возле внушительного письменного стола, он ответил вопросом:

- Вы здесь работаете?

- Я секретарь мистера Пауэла, - пояснила Барбара и с улыбкой добавила: - Но работы у меня немного, зато достаточно времени для занятий. Я изучаю археологию.

- Как вы полагаете, много будет посетителей на выставке?

- Думаю, много, даже, несмотря на отсутствие особой рекламы. Видите ли, мистер Пауэл уезжал из Рима и вернулся только сегодня утром.

- Прошу прощения, Форстер, - в дверях появился Пауэл. - Это были девушки из высшего римского общества. Лучшие фамилии. Как некстати я забыл их. Итак, я ждал вас вчера весь день. Даже не выходил из офиса. Мы уже решили, что вы вовсе не приедете.

Такая беззастенчивая ложь заставила Эдварда и Барбару обменяться взглядами.

- Вы уже познакомились, надо полагать? Барбара, мой секретарь и большая ваша поклонница. Наверное, она поведала вам об этом.

- Нет еще, - улыбнулась Барбара. - Не успела.

- Потеряла дар речи от волнения, - с хитрецой во взгляде прокомментировал Пауэл и тотчас продолжил, вернувшись к серьезному тону: Дорогой профессор, я думаю, мысль провести Байроновскую неделю в Риме - это лучшая идея, какая только возникала у меня за всю мою карьеру. Шеф, в смысле - посол, даже поздравил меня с этим. И заметьте - впервые за годы моей деятельности тут. Какая погода в Лондоне?

- Прекрасная, почти как в Риме. Ну и как же вам пришла в голову столь блистательная идея насчет выставки?

- Сразу же, как только прочитал вашу статью в журнале "История литературы".

- Похоже, эта статья наделала шуму. Даже здесь, в Риме, - заметил Эдвард, внезапно задумавшись.

Барбара приготовила чай.

- Заинтересовались какие-то ученые?

Эдвард опустился в удобное кресло возле Пауэла.

- Еще не знаю.

Он взял со стола сумку, с которой не расставался, достал из нее фотографию и протянул Пауэлу:

- Вам знакома эта площадь?

Пауэл внимательно посмотрел на снимок. За машинами и прохожими можно было рассмотреть площадь с мрачным портиком, романский храм и фонтан с дельфинами.

- Нет, думаю, никогда не видел ее, - покачал головой Пауэл. - Должен признать, однако, что в Риме я лучше всего знаю ночные заведения. Откуда у вас этот снимок? - Пауэл не мог не заметить в раскрытой сумке гостя несколько коробочек с фотопленками.

Эдвард ответил не сразу.

- Это все моя статья в журнале... - начал он. - Вы хорошо помните ее содержание?

- Очень интересная статья. Только в данный момент я не вполне готов...

Эдвард снисходительно улыбнулся:

- Она содержит несколько фрагментов из неизданного дневника Байрона. Считалось, что дневник утрачен, но мне удалось обнаружить его благодаря счастливому случаю.

- На выставке представлено несколько страниц из него.

- Да, и там есть одна запись: "Вечер. Одиннадцать часов. Площадь с портиком. Романский храм и фонтан с дельфинами..."

Барбара, сидевшая между мужчинами, продолжила цитату по памяти:

- "... Удивительное место. Каменный посланец. Божественная музыка. Мрачные явления".

Эдвард бросил на девушку благодарный взгляд, а Пауэл опять уставился на фотографию:

- Взгляните, Форстер! Площадь с портиком, романский храм и фонтан с дельфинами... Вот же!

Эдвард кивнул и взял фотографию.

- Похоже, Байрон и в самом деле имел в виду именно эту площадь.

Пауэл разочарованно протянул:

- А я-то решил, что сделал открытие.

- Видите ли, кое-кто сделал его раньше нас с вами. Вскоре после публикации моей статьи некий человек прислал мне из Рима письмо. Чрезвычайно любезное письмо, полное похвал, в котором, однако, оспаривается одно из моих утверждений...

Он отпил чаю. Барбара слушала рассказ с большим интересом, а Пауэл выглядел немного рассеянным.

- И в самом деле, - продолжал Эдвард, - я писал в своей статье, и вы, Барбара, это помните, что площадь, описанная Байроном, по-видимому, была плодом его воображения и никогда не существовала в реальности... Так сказать, поэтический вымысел... Но автор письма утверждает, будто площадь и поныне существует в Риме, и в качестве доказательства прислал этот снимок.

- Позвольте, профессор? - Барбара потянулась за фотографией.

- Любопытная история. Совет экспертов, - прокомментировал Пауэл.

- Вы же понимаете, что я не мог устоять и поспешил в Рим, чтобы разыскать это место.

- И потому сразу же согласились на мое предложение прочитать лекцию?

- Я получил оба письма почти одновременно.

Пауэл не скрывал некоторого разочарования:

- Думаю, получи вы только мое письмо, не приехали бы.

- Странно, - заметила Барбара, продолжая рассматривать снимок, - но я не помню в Риме именно такую площадь.

- Вы уверены в этом? - Эдвард был явно огорчен.

Барбара несколько раз задумчиво кивнула.

- А с этим человеком, - продолжал Пауэл, - ну, с тем, что прислал вам снимок, вы уже виделись?

- Нет. Вместо него я встретил девушку.

- Вот как!

Пауэл иронически взглянул на Барбару, но та лишь пожала плечами и встала:

- Мне пора. Уже шесть часов две минуты, мистер Пауэл. Я и так подарила вам две минуты сверх своего рабочего времени.

- Не мне, дорогая, не мне.

Барбара протянула Эдварду узкую аристократическую руку:

- До свидания, профессор. Простите, не могли бы вы дать мне этот снимок?

Эдвард пребывал в нерешительности:

- Знаете, по правде говоря, сегодня вечером он может понадобиться, но все же возьмите. Разумеется, вы понимаете, как он дорог мне...

- Думаю, что в отличие от мистера Пауэла я неплохо знаю Рим. До встречи, профессор. Если не найдете меня здесь, значит, я в Британской школе археологии. Я все разузнаю вам про эту площадь. До свидания, мистер Пауэл.

Барабара была уже в дверях, когда Эдвард, занятый своими мыслями, спохватился, что бы не слишком-то учтив с этой прелестной девушкой:

- Спасибо за чай!

- О да, чай был изумителен, моя дорогая, - вежливо заметил Пауэл.

Барбара кивнула, и ее легкие каблучки застучали по лестнице.

- Всем хороша. Да не про меня. - Пауэл был в своем амплуа.

Подойдя к одному из огромных, во всю стену, шкафов, он отодвинул какой-то толстый том, достав бутылку виски и два бокала.

- Итак, площадь-фантом... Она есть и ее нет. А снимок? Может, эта площадь находится в каком-нибудь другом городе? - Он засмеялся. - Но кому нужен этот ребус?

Эдвард вышел из задумчивости:

- Сегодня вечером я должен встретиться с той девушкой, она обещала познакомить меня с Тальяферри.

- Тальяферри? А кто это?

- Художник. Тот самый, что прислал мне письмо с фотографией.

- В таком случае через несколько часов загадка прояснится, - заключил Пауэл.

- Да, после встречи с Тальяферри.

- Где?

- Какая-то таверна. "У Ангела", так, кажется.

Пауэл покачал головой:

- Никогда не слыхал.

Эдвард вздохнул:

- И все бы хорошо, но час назад мне сообщили по телефону, что Тальяферри умер.

- Что? Умер? Неприятное обстоятельство, я бы сказал. Прямо-таки поразительное, ибо не представляю, как же это вы собираетесь встречаться сегодня вечером с покойником.

- В самом деле. Такого со мной еще не бывало.

Оба замолчали. Наконец Пауэл счел необходимым заметить:

- А вы уверены, что правильно набрали номер?

- Абсолютно уверен: 61-13-71. Я отлично помню его...

И вдруг, неожиданно смутившись, Эдвард уставился на Пауэла почти с испугом.

- Что случилось? - удивился тот.

- Я прекрасно помню этот номер, но ума не приложу, откуда он мне известен.

- Наверное, этот ваш покойник Тальяферри сообщил номер в письме, или вы сами нашли его в телефонной книге... - Пауэл явно забавлялся.

- Нет. В письме его не было, и в справочнике я не искал, а попросил сделать это синьору Джаннелли, администратора гостиницы... - Он поразмыслил немного и в конце концов заключил без всякой лигики: - Нет, очевидно, я ошибаюсь.

Но похоже было, что причуды памяти профессора Форстера не слишком интересовали Пауэла. Он свернул на свою любимую тему:

- А что девица? Какова? Ну, та, с которой вы сегодня куда-то отправляетесь...

- Она чудо! - Эдвард, казалось, вернулся к действительности. Классический образец итальянки.

3

Эдвард подъехал к площади Испании за несколько минут до назначенного Лючией часа. Выйдя из машины, он огляделся, вздохнул, качнул головой, словно отвечая на собственные тревожившие его мысли. Сейчас, к концу этого насыщенного впечатлениями дня, утренняя встреча на виа Маргутта казалась ему нереальной. И он вдруг подумал, что девушка не придет. Однако ночной Рим, гуляющая толпа на площади, огни, запах бензина, перемешавшийся с запахом тысяч азалий на Испанской лестнице, - все это отвлекало и успокаивало. Разноязыкая толпа стекала по лестнице, и вместе с ней волнами стекали на площадь белые и розовые азалии - обычное весеннее украшение этого романтического уголка Рима. Эдвард бродил среди влюбленных и туристов, сожалея, что не относится к числу первых, и не желая относить себя ко вторым. Ему хотелось быть здесь своим и жить, вдыхая эту пахнущую бензином и азалиями вечность. Порыв ветра швырнул ему в лицо брызги от фонтана Баркачча. Он обернулся и увидел Лючию.

Девушка быстро спускалась по лестнице, бледная, отрешенная, какая-то отстраненная от всего и всех, и широкий цыганский подол светлого платья вздымался вокруг ее ног в такт каждому шагу.

Эдвард поспешил ей навстречу, взял в свои руки ее холодные подрагивающие пальцы и с облегчением улыбнулся: значит, их короткая встреча утром была не сном, и вот она, Лючия, его Вергилий в женском обличье, который проведет его по лабиринту загадок и тайн и выведет к свету. Несомненно, эта девушка чистейшей красоты поможет ему все прояснить.

Он усадил ее на переднее сиденье, сел за руль сам, и через минуту "ягуар" уже ехал в сторону Трастевере.

На Лючии было светлое платье с глубоким вырезом, плечи покрывала легкая шаль, поверх которой свободно лежали ее золотистые, чуть вьющиеся волосы. На трогательно склоненной шее поблескивала цепочка со старинным медальоном. Лицо, казалось, никогда не знало косметики.

Эдвард внимательно следил за дорогой - даже в столь поздний час движение в центре Рима было довольно оживленным.

- Прямо... Теперь направо... - Лючия указывала путь.

Эдвард притормозил:

- Тут одностороннее движение.

- Что значит одностороннее?

Напряжение первых минут рассеялось. Эдвард рассмеялся:

- Что значит? Висит знак - по этой улице ехать нельзя. Не хотите же вы, чтобы иностранца оштрафовали за нарушение правил уличного движения?

- Правил?.. Впрочем, не важно. - Лючия выглядела озадаченной. Покрутив головой, она указала пальцем в другую сторону: - Тогда туда.

Наконец они выехали на ярко освещенную набережную Тибра.

- Судя по тому, что правила уличного движения вам незнакомы, машину вы, конечно, не водите?

- Это верно. Я предпочитаю ходить пешком. Рим ведь небольшой. Меньше чем за час его можно весь обойти.

- Меньше чем за час... - Эдвард не знал, что возразить.

- А вы очень хорошо говорите по-итальянски.

- Моя мать родилась в Венеции, а отец очень любил мою маму и Италию. И все это передалось мне. Когда-то у нас был во Флоренции дом. Вам нравится Флоренция?

- Никогда не была там.

- Никогда не были во Флоренции? Невероятно!

- Я ни разу не уезжала из Рима. Зато знаю все его окрестности, и озера, и замки... Вот и все. - Последние слова она произнесла очень тихо.

- Лючия, что случилось? Вы так странно говорите и что-то совсем сникли. А утром, кажется, настроение у вас было получше...

Девушка порывисто вздохнула, почти всхлипнула и, закинув руку за спинку своего сиденья, повернулась к Эдварду:

- Я немного, ну... как бы это сказать... сумасбродная, что ли. А все потому, что родилась в районе Монти, - и, решив, что это как-то прояснит ситуацию, добавила: - Это возле Колизея.

- А при чем тут район?

- О жителях Монти говорят, будто они все немного... сумасшедшие. Разве вы не слышали?

- Может быть, читал... Что-то из времен Средневековья. Но кто же сейчас всерьез верит в такую чепуху?

- И вовсе это не чепуха.

Эдвард покосился на нее. Глаза Лючии, зеленые утром, сейчас казались почти черными и мерцали, как воды Тибра за ее плечом, а распущенные волосы отливали горячей медью, когда на них падал свет фар встречных автомобилей.

- Вы уверены, что Тальяферри придет?

- Конечно. Мы каждый вечер ужинаем вместе.

Эдвард помедлил со следующим вопросом:

- А вы... когда вы видели его в последний раз?

- Сегодня утром. - И добавила почти с вызовом: - Едва только открыла глаза.

Последнее замечание Эдвард, казалось, пропустил мимо ушей.

- И все? Так, может, поэтому у вас плохое настроение? А каков он, этот Тальяферри? Молодой, наверное?

- Он похож на вас.

- Тогда еще больше причин встретиться с ним. Сегодня днем он был дома? - В последнем вопросе явно не ощущалось логики.

- Нет.

- И в самом деле. Я ведь звонил. Никто не ответил.

Лючия тихо коснулась его плеча:

- Сейчас направо, через мост. Уже скоро.

Что-то заставляло Эдварда говорить почти без умолку:

- На вас красивое платье. Немного в цыганском духе. И ваши волосы... И в вас есть такое очарование... Очарование старинной фотографии из семейного альбома. А ваш медальон, он сделан... в каком же веке?

- О, это амулет. Он обладает разными необыкновенными свойствами. Может, например, заставить мужчину потерять голову.

Эдвард улыбнулся:

- Я уже готов потерять голову.

Лючия улыбнулась в ответ:

- Здесь можно остановиться. Теперь лучше идти пешком.

Машина затормозила. В просвете между домами мелькнула колокольня базилики Санта Мария ин Трастевере. В этой части Рима было совсем малолюдно. Город засыпал. Эдвард помог Лючии выйти, взял с заднего сиденья сумку, и они двинулись дальше - в самый лабиринт узких улочек.

Они входили под мрачные арки, камушки срывались у них из-под ног и со стуком катились вниз по лестницам с истертыми ступенями, там и тут виднелись очертания римских руин, барельефы со стершимися от времени изображениями были почти неразличимы в тусклом свете фонарей.

Они шли довольно быстро и оба запыхались. Характер построек опять изменился. В узких мрачных улочках не было ни машин, ни людей, город словно потерял приметы времени.

- Не думал, что такие кварталы сохранились в Риме. - Эдвард озирался, как зачарованный. Вряд ли он забрел бы сюда самостоятельно. - А вы здесь чувствуете себя как дома. Верно?

- Да, я здесь каждый камень знаю! - воскликнула Лючия.

- Ну, значит, вы именно тот человек, который мне нужен. Я ищу одну площадь. - Лючия замедлила шаг. - Разве Тальяферри ничего не говорил вам?

- Нет, а что?

- Это удивительная площадь. Если верить фотографии, конечно. Небольшая, с низким портиком. Слева старинный храм с колоннами, справа фонтан. Фонтан с дельфинами.

Лючия покачала головой в задумчивости:

- Фонтан с дельфинами, колонны? Нет, я не знаю такой площади, хотя...

- Хотя что?

- Хотя, когда вы сказали про храм, и портик, и фонтан, мне показалось, что я видела где-то... Но ведь это Рим, и здесь везде колонны и фонтаны!

Наконец они остановились перед старым двухэтажным домом. Вывеска на фасаде, сохранившаяся, судя по шрифту, еще с прошлого века, гласила: "Таверна "У Ангела"".

- Вот... - Лючия заметно волновалась. - Пришли.

Массивные стены дома были сложены из плохо обтесанных камней неправильной формы. Толкнув тяжелую дверь, Эдвард вошел первым, готовый внутренне ко всяким неожиданностям. По крутым каменным ступеням они сошли вниз.

Помещение, в котором они оказались, походило на грот. Или на катакомбную церковь, в которой решили почему-то устроить таверну. На темном закопченном потолке виднелись следы росписи, грубые дубовые столы со скамьями стояли вдоль стен, бросалась в глаза деревенская утварь прошлого века. Несколько факелов, прикрепленных к стенам, да керосиновые лампы освещение соответствовало интерьеру.

В глубине зала горел очаг. Слуга, облаченный в старинную одежду и едва различимый в полумраке, поворачивал на вертеле поросенка. Второй был скорее всего хозяином. Тощий, с длинными черными волосами... Так раньше на карикатурах изображали Паганини. Этот второй, похоже, хорошо знал Лючию, потому что, не выходя из-за буфетной стойки, ограничился легким кивком.

Лючия направилась к столу, и Эдвард, в ошеломлении оглядываясь, двинулся за ней.

- Боже, я не знал, что такие места еще существуют! - воскликнул он, усаживаясь на скамью лицом ко входу и кладя рядом с собой плащ и сумку.

- Нравится?

- Еще бы! Но я здесь... Нет, я определенно робею отчего-то, словно не в своей тарелке себя чувствую. Вот ваш наряд и вообще весь ваш образ - вполне соответствующий... Не думал, что с такой достоверностью можно воспроизвести атмосферу прошлого века... Простите, я несу чушь, словно банальный турист, только что приехавший из Техаса. Для ученого я что-то слишком эмоционален.

Теперь в улыбке Лючии появилась какая-то отстраненность.

- Вам так уж необходима трезвость ума?

- Это моя работа. Архивы, документы... Всему надо дать объективную оценку. Насколько это возможно, разумеется. Так где же Тальяферри?

Теперь в голосе Эдварда звучала ирония - игра слишком затянулась.

- Придет. Еще не настало время. - Лючия говорила спокойно, почти равнодушно.

- Подождем. Нам ведь некуда спешить, не так ли?

- Я привыкла ждать.

- Ну да, итальянки всегда терпеливо ждут своих мужчин. Такая во всяком случае идет молва. Тальяферри часто заставляет вас ждать?

- Я вижу его каждый день, - ответила Лючия, не меняя своего неторопливого и отстраненного тона.

- Каждый день и... каждую ночь. Вы мимоходом сообщили мне это. Чтобы я не строил никаких иллюзий? Но ревновать-то вы мне не запретите? Хотя, в самом деле, какое право я имею на ревность...

Лючия молчала. Эдвард жестом подозвал одного из слуг. Тот подошел с кувшином вина и, поставив его на стол вместе с двумя стаканами, исчез.

- Вино! Вино из винограда, собранного в предместьях Рима в прошлом веке! Совсем не удивлюсь, если так и окажется.

Эдвард наполнил стаканы. Лючия все больше уходила в себя, а Эдвард продолжал говорить, словно в лихорадке:

- Ну, расскажите о себе, милая Лючия. Что вы делаете? Чем занимаетесь? Я хочу сказать - кем работаете?

- Натурщицей.

Эдвард поднял брови.

- Натурщицей. У Тальяферри, - пояснила Лючия.

- Не самое распространенное занятие в наше время. Чаще услышишь манекенщицей, тогда понятно, что речь идет о рекламном бизнесе. А вы просто натурщица у художника. Значит, все светлое время суток проводите в мастерской, а на улицу выбираетесь только вечером.

- С чего вы взяли?

- Вы так бледны, словно никогда не бываете на солнце. Но надо признать, что бледность вам к лицу. Это тоже составляет часть вашего очарования.

- Да, я не люблю солнечный свет.

Эдвард долил себе вина и выпил почти все залпом.

- Каким вы представляли меня до нашей встречи?

- Точно таким, каким вы оказались.

Пристальный взгляд Лючии волновал его.

- Но как? Как один человек, если, конечно, он не ясновидящий, может с точностью представить себе другого человека? Ведь между воображаемым и действительным должна быть разница?

- Вот некоторые и считают меня колдуньей. Так что берегитесь. - Все это было сказано без тени улыбки.

Не очень сознавая, зачем он это делает, Эдвард протянул руку и дотронулся до медальона на груди девушки. Он никогда не перебарщивал со спиртным, но сейчас остановиться не мог. Вино и присутствие Лючии все больше волновали его.

- Надеюсь, все колдуньи такие же красивые. - Он приподнял стакан Лючии, приглашая выпить вина, и посмотрел ей прямо в глаза. - А Тальяферри, видно, решил замучить нас ожиданием.

- Он появится с минуты на минуту.

Эдвард допил вино. Длинная тень, отбрасываемая на стену спускавшимся по лестнице человеком, заставила его вздрогнуть.

- Это он!

- Нет, не он, - сказала, не оборачиваясь, Лючия.

На лицо незнакомца упал свет факела, и Эдвард внутренне ахнул, настолько вошедший был похож на хозяина таверны. Легче было списать это на игру воображения.

Хозяин и новый посетитель переглянулись и оба посмотрели на Лючию и англичанина.

Эдвард подумал, что, может быть, сейчас самое время уйти, но желание довести партию до конца и присутствие Лючии удерживали его.

- Хоть бы одним глазком взглянуть наконец на этого Тальяферри!

Полуприкрыв глаза и покачивая, как в забытьи, головой, Лючия повторила уже сказанную ранее фразу:

- Он похож на вас.

В этот момент зазвучала музыка. Вошедший, близнец хозяина, прислонясь к стене, перебирал гитарные струны. Наконец из перебора возникла мелодия, и хрипловатым низким голосом человек начал петь.

Сегодня время полнолунъя.

Виденье, странница, колдунья,

О, кто б ты ни была, молю

Не отвергай любовь мою.

Колокола звонят: динь-дон.

Пускай продлится этот сон.

Но сто колоколов в ответ

Сказали - нет.

И если я тебе не мил,

Тот, кто всегда тебя любил,

Молю, хотя бы до рассвета

Ты мне не говори про это.

Эдвард и Лючия внимательно вслушивались в слова.

Не отвергай любовь, молчи,

Свети мне, как луна в ночи.

Вчера, сегодня и всегда

Скажи мне - да.

Колокола звонят: динь-дон.

Пускай продлится этот сон.

Но сто колоколов в ответ

Сказали - нет.

Закончив, певец учтиво поклонился.

Эдвард с благодарностью захлопал, но хлопки эти странно звучали в пустом подвале, под темными сводами.

Взяв предложенные Эдвардом деньги, певец отошел от их стола.

- Однако не понимаю, - Эдвард оглянулся, - почему мы одни в таком романтическом месте? Здесь всегда мало посетителей?

Лючия и гитарист переглянулись. Опять прислонясь к стене, певец принялся наигрывать только что звучавшую мелодию.

- Обычно тут много народу. - Лючия была невозмутима. - Мы в Риме привыкли ужинать поздно.

Эдвард взглянул на соседний стол. Незажженная свеча, стоявшая на нем, вспыхнула, точно от его взгляда. И вслед за нею вспыхнули свечи на всех других столах.

Не ожидавший ничего подобного, Эдвард пробормотал:

- А... вы видели?

- Что? - Лючия даже не повернула головы.

- Свечи... Фокус какой-то... А почему вы не пьете?

Лючия подняла стакан:

- Пью... - Улыбка у нее получилась несколько натянутой.

Сердце уже стучало у Эдварда под самым горлом.

- Может, поговорим немного о завтрашнем дне?

- О завтрашнем?

- Когда встречаешь женщину, которая тебе нравится... конечно, начинаешь думать о будущем. Если вы так уж не любите солнечный свет, мы можем встретиться вечером при свечах или даже при керосиновых лампах, как сейчас. - Он взял Лючию за руку. Но выражение лица девушки по-прежнему оставалось отрешенным.

- Этого я от вас не ожидала, профессор.

- Наконец и я вас чем-то удивил... - Эдвард пытался улыбнуться, но ощущал страшную тяжесть во всем теле. Говорить и двигаться было все труднее. Наверное, сказывалось выпитое. - Мне кажется, нас что-то связывает, хотя что - толком не знаю. Ведь вы не откажетесь встретиться со мной еще раз? Можно завтра заехать за вами в мастерскую?

- Нет-нет! - Лючия вздрогнула и попыталась отнять руку. - Я не могу.

- Боитесь... Тальяферри?

- Нет, не поэтому. - Черты ее лица исказило сильное волнение. - Прошу вас, не настаивайте, не ищите меня.

- Хорошо. Но тогда объясните, почему же сегодня мы оказались здесь вдвоем? - Эдвард внимательно смотрел на нее. - Тем более что - готов поспорить - Тальяферри не придет.

- Почему вы так решили?

- Лючия, синьора Джаннелли, администратор гостиницы "Гальба", утверждает, что не знакома с вами. - Вдруг Эдвард увидел, что лицо Лючии дрогнуло и поплыло перед ним. Да и все окружающие его предметы начали терять свои очертания. И соображать, и говорить становилось все труднее. Но зачем эта маленькая лгунья морочит ему голову?

Лючия даже не отвела глаз.

- Я вижусь с нею почти каждый вечер.

Почувствовав, что лоб его покрылся испариной, Эдвард ослабил узел галстука.

- Хотелось бы мне хоть раз увидеть вас вместе. А Тальяферри... готов спорить, что он не придет. - Силы покидали Эдварда. - Поспорим? Нас, англичан, хлебом не корми, но дай заключить пари. - Он понимал, что выглядит сейчас жалко. Но глаза сами собой закрывались, а голова опускалась на руки. - Бога ради, извините. Мне казалось, я выпил не так уж много...

- Вы не должны были трогать медальон.

- Это... вы это имели в виду... когда говорили, что можно потерять голову?

На этих словах сознание покинуло его.

* * *

Очнулся Эдвард уже на полу. Мрачные своды таверны бешено вращались над ним. Он протянул руку, надеясь на помощь Лючии. Но сквозь туман видел, что девушка медленно поднимается из-за стола. Зеленые глаза ее были совершенно бесстрастны.

Музыкант продолжал перебирать струны. Однако звук был странным образом искажен. Теперь звучала фуга, и не в гитарном, а в органном исполнении. Это была та мелодия, которую слушала Оливия, сидя в одиночестве у телевизора в гостинице "Гальба"!

Стены таверны вновь пришли в движение вокруг Эдварда. И люди двигались, как при замедленной съемке. Лючия поднесла руки к очагу, и языки пламени вытянулись навстречу длинным пальцам девушки, точно хотели втянуть ее в огонь. В медальоне, висевшем на груди Лючии, плясали красные отблески. Два одинаковых лица - хозяина таверны и музыканта - склонились над Эдвардом, который лежал на полу, беспомощно раскинув руки. Глаза его были широко раскрыты, он шевелил губами, но не мог издать ни звука.

Взяв Эдварда за плечи и за ноги, мужчины легко подняли его и понесли к выходу. И в этот момент чья-то тень скользнула вдоль стены. Человек с длинными волосами и закрытым усами и бородой лицом спускался по лестнице. Одет он был, как одевались в прошлом веке художники. Человек остановился, чтобы взглянуть на Эдварда, но через несколько мгновений исчез, и тень его тоже слилась с мрачными стенами зала.

Больше Эдвард ничего не видел.

4

Первые лучи солнца скользили по закрытым ставням, пустым площадям и улицам Рима. Только дворники, подметавшие вчерашний мусор, нарушали сладкую тишину. А в гулких переулках Трастевере утреннюю тишину смущал стук каблучков. Девица в короткой юбке, со следами косметики на поблекшем лице, шла разболтанной и неуверенной походкой. На плече у нее болталась дешевая сумочка.

Рядом с "ягуаром", припаркованным на площади неподалеку от базилики Санта Мария ин Трастевере, женщина замедлила шаг и обеспокоенно оглянулась.

Дверца машины со стороны водителя была приоткрыта. За рулем, откинув красивую голову на спинку сиденья, сидел мужчина, судя по всему иностранец. Глаза его были закрыты. Он казался мертвым. Девица наклонилась и осторожно тронула его за руку. Убедившись, что перед ней не безжизненное тело, она сильнее потянула за рукав:

- Эй, приятель!

Эдвард шевельнулся, открыл глаза и с трудом поднял голову:

- А... Что случилось?

Женщина рассмеялась:

- Мамма миа! Я уж решила, что ты готов...

- Где я? - Эдвард беспомощно озирался. Единственное, что он знал сейчас достоверно, было: женщина, так грубо разбудившая его, - итальянка, а спящий вокруг город - Рим.

- Уж прости, что не дала поспать. Дверца была открыта... Да и видок у тебя тот еще. - Девица помогла Эдварду выбраться из машины.

Что-то более или менее связное начало всплывать в его памяти.

- Таверна... Здесь есть таверна "У Ангела"?

- "У Ангела"? Хотелось бы знать, где это? - Девица усмехнулась. - "У Ангела"! Боюсь, дружок, что единственный ангел в этих краях - это я, а посему, если ты хочешь подкрепиться или просто расслабиться, - она оглядела Эдварда с профессиональным цинизмом, - можем заглянуть ко мне. Это здесь рядом.

- Не беспокойся. Ничего не нужно, кроме... таверны "У Ангела".

- Далась она тебе в этот час!

- Таверна "У Ангела", - упрямо повторял Эдвард.

- Ну, тебе виднее.

Незнакомка пожала плечами и продолжила свой путь. Эдвард сделал несколько неуверенных шагов. Решительно ничто здесь не напоминало их с Лючией ночной маршрут.

Женщина обернулась:

- И куда же ты пошел бродить в такое время? Вон за углом полицейский участок. Может, там что-нибудь знают. Но я туда не ходок. Предпочитаю держаться от этих ребят подальше.

- Спасибо за совет, синьора!

- Да брось! Какая я тебе синьора... - И, покачиваясь, женщина свернула в ближайший переулок.

Комиссариат полиции действительно находился неподалеку, в здании старинного монастыря, о чем уведомляла табличка рядом с застекленной дверью.

Недолго думая, он поднялся на ступеньку и толкнул дверь. В столь ранний час в приемной комиссариата посторонних не было. Какой-то полицейский чин в расстегнутом мундире сидел за обшарпанным столом и отсчитывал чаевые мальчику-посыльному, который принес термос с кофе из соседнего бара. Второй полицейский, рангом пониже, пришивал к куртке пуговицу. Взглянув на вошедшего, полицейские переглянулись, и старший бросил какую-то фразу, но слов Эдвард не разобрал. Это был диалект, на котором разговаривали коренные жители этого старейшего района Рима, как бы давая понять, кто главный в этом городе.

Эдварда усадили, напоили горячим кофе и - скорее, чтобы скоротать пустые утренние часы, - выслушали, кивая и причмокивая губами. Он был далеко не первым иностранцем, с которым таким же вот ранним утром доводилось беседовать полицейским за годы своей негромкой служебной карьеры.

- Значит, говорите, проснулись в машине?

- Я понимаю, что вся эта история, когда рассказываешь ее вот так, выглядит довольно нелепо. Но ведь где-то же есть в этом районе таверна "У Ангела"?

Старший полицейский покачал головой:

- В нашем округе нет такого заведения. А я, надо сказать, местный житель. Так что...

- Но это же абсурд! - Эдвард чувствовал себя обессиленным. - Ведь со мной была девушка и, главное, сумка...

- Ну, это уже кое-что проясняет. Сумка, говорите? А что было в сумке? Ценные вещи?

- Для меня весьма ценные. Там были микрофильмы.

Полицейский по-новому взглянул на Эдварда и даже придвинулся в его сторону:

- Микрофильмы? Интересно. Очень интересно...

- Уж не решили ли вы, что я иностранный шпион?! Я ученый, профессор, историк литературы.

- Тогда при чем тут микрофильмы?

- Ни при чем. - Эдвард старался сохранять спокойствие. - Эти микрофильмы я сделал для удобства в работе. На них страницы дневника Байрона.

- Байрона... - Полицейский пошарил глазами по потолку, словно там надеялся получить ответ, что это за чертова английская фамилия. Послушайте-ка, профессор, не горячитесь, ведь вы все же здорово перебрали этой ночью, если верить вашему рассказу.

- Я не был пьян и все отлично помню... Ну, почти все, до определенного момента.

- И как вы оказались в машине?

Терпение Эдварда лопнуло.

- Послушайте, ничего я вам больше объяснять не буду, потому что мне нечего объяснять. Уж лучше вы объясните мне, где находится таверна!

Он хотел было встать, но полицейский жестом остановил его:

- Хотите, скажу вам, что я думаю по этому поводу? Это самое банальное ограбление с применением самых банальных шулерских приемов, синьор.

- Да, но таверна... Где она?

- И где ваша таверна, я не знаю. Знаю только, что преступники способны придумать все, что угодно, лишь бы надуть простофиль. А иностранцев и подавно. Вам хорошо знакома девушка, которая была с вами? Имя? Фамилия? Адрес?

Полицейский уже собрался записывать. Эдвард покачал головой и поднялся:

- Нет-нет, не имеет смысла. Я сам найду таверну, и все разъяснится. Спокойной ночи!

Полицейский положил ручку и тоже встал.

- Доброе утро! Почти семь часов. Нет смысла искать таверну. В это время они все закрыты. - Полицейский насмешливо смотрел на Эдварда. - Не прощаюсь. Мы еще увидимся с вами, когда придете писать заявление о краже.

Эдвард вернулся к машине, сел за руль и хотел уже включить зажигание, как вдруг заметил на соседнем сиденье блестящий предмет. Он осторожно взял его в руки.

Это был медальон Лючии. Он казался теплым, будто его только что сняли с тела. Эдвард некоторое время рассматривал вещицу, как вдруг услышал знакомую мелодию. Кто-то невидимый насвистывал ее в переулках. Это была мелодия той самой песни, которую исполнял ночью гитарист в таверне "У Ангела"...

Эдвард выскочил из машины, метнулся в одну сторону, в другую, снова сел за руль и начал петлять по улочкам, следуя за мелодией. Он то набирал скорость, то резко тормозил, пугая голубей и кошек, и наконец оказался в тупике. Дорогу ему преградило старинное здание в стиле барокко. Эдвард в отчаянии опустил голову на руль. Мелодия внезапно оборвалась. Переключив передачу, Эдвард подал машину назад и, поблуждав еще немного в переулках, выехал на свежий, умытый поливальными машинами бульвар Трастевере.

* * *

В этот час по виа Маргутта проходили только зеленщики и молочники. Привратник дома 53 В медленно раскрыл ворота.

Эдвард дождался, когда привратник ушел в бар напротив, потом вышел из машины и быстро свернул в подворотню. Ему не хотелось привлекать ничьего внимания своим растерзанным видом.

Эдвард повторил уже проделанный накануне путь через дворик, быстро поднялся по лестнице и остановился у двери квартиры номер 13. Позвонив несколько раз и не услышав ответа, он принялся настойчиво стучать кулаком. Но тщетно. Никто не отзывался. Наконец медленно открылась дверь квартиры напротив. Пожилой синьор в тяжелом махровом халате, накинутом поверх пижамы, смотрел на Эдварда. Это был тот самый человек, который вчера, сидя в своей полутемной комнате, не спускал глаз с экрана старого телевизора, следя за репортажем из британского посольства.

- Вы кого-то ищете?

Эдвард резко обернулся. Нервы его были на взводе, сердце бешено стучало. Однако синьор выглядел безобидным и совершенно спокойным.

- Здесь живет человек, который мне очень нужен.

- Здесь никто не живет. Но, кажется, я понял. Вы тот самый синьор, что звонил мне вчера.

Эдвард подошел ближе:

- Звонил? Вам?

- Вы звонили вчера и спрашивали художника Тальяферри. Я брал трубку. Но я ведь уже объяснил: художник Тальяферри умер.

- Этого не может быть! - воскликнул Эдвард. - Я получил от него письмо всего две недели назад. Он приглашал меня приехать в Рим для важного разговора. Он ждал меня весь позавчерашний день.

Пожилой синьор молчал.

- Когда же он умер? От чего? Внезапно заболел? Несчастный случай? Ради всего святого, что случилось? - Голос Эдварда эхом отдавался в лестничном пролете.

Пожилой синьор покачал головой:

- Ровным счетом ничего такого. Художник Тальяферри умер сто лет назад.

Потрясенный Эдвард потерял дар речи. А синьор между тем отступил с порога и жестом пригласил его в квартиру.

По темному коридорчику он провел Эдварда в комнату, тоже погруженную в полумрак и наполненную странным стрекочущим звуком.

- Проходите. Скромное жилище скромного пенсионера. Уж не взыщите.

Старик открыл ставни на двух окнах, и в помещении стало светло. Они находились в довольно просторной гостиной. Обивка дорогой старинной мебели или вытерлась, или была изъедена молью, давно не чищенный паркет выглядел неопрятно, выцветшие стены были завешаны старинными гравюрами, и повсюду на запыленных столах и полочках - стояли и лежали десятки самых разнообразных часов, и все они ходили. Так вот откуда был этот стрекот! Пожилой синьор довольно огляделся: коллекция часов была его единственным богатством и гордостью. В углу стоял телевизор с огромным кинескопом, напротив него - продавленное плюшевое кресло. Дверь с матовым стеклом вела во внутренние помещения. За ней был видел только полумрак. Эдвард подумал, что неплохо было бы открыть окно - так душно было в гостиной. Он ослабил узел галстука.

- Значит, вы сняли трубку? Но ведь я звонил Марко Тальяферри.

- Тальяферри - это я. Живой, разумеется. Во всяком случае - пока. Тот, который вам нужен, - художник - умер сто лет назад. Позвольте представиться - полковник Марко Тальяферри. С кем имею честь?

- Я - профессор Эдвард Форстер.

Полковник пригласил его сесть:

- Прошу.

Эдвард опустился в кресло, стоявшее спинкой к стеклянной двери. Пожилой человек внимательно рассматривал его.

- Англичанин, не так ли? Узнаю вашего брата из сотни. Я был английским пленником в Киренаике. Три года концлагеря.

- Мне жаль. Надеюсь, мои соотечественники хорошо обращались с вами?

- Согласно законам войны.

Разговаривая, старый полковник все время перемещался по комнате. Наконец он взял с одного из столиков старинные часы и принялся заводить их.

Эдвард вздохнул:

- Значит, Тальяферри из телефонной книги - это вы... Странное совпадение... Я хочу сказать: еще один Тальяферри, который живет на виа Маргутта, 53 В. Человек, написавший мне, выдавал себя за художника и сообщил именно этот адрес.

Полковник взмахнул сухонькой старческой рукой:

- Я понимаю, о чем вы думаете! Намекаете, будто это я написал вам. Клянусь честью офицера, мне и в голову подобное прийти не могло. Позвольте взглянуть на письмо...

- К сожалению, его больше нет. Сегодня ночью у меня украли сумку.

- Украли?

- Да, при довольно странном стечении обстоятельств. Но сначала скажите, вы уверены, что в квартире номер тринадцать никто не живет?

Полковник продолжал заводить часы.

- Это крыло здания почти все пустует. Оно предназначено под снос. Уже много лет находится в аварийном состоянии. Жильцов расселили. Я один остался. А в тринадцатой квартире никто не живет уже лет сто. С тех пор как умер художник. Он обитал там вместе со своей натурщицей.

Последняя фраза разорвалась в сознании Эдварда подобно брошенной гранате.

- С натурщицей?

Полковник не ответил. Он был занят часами.

- Простите, но откуда вам известны такие подробности?

- Это касается истории моей семьи. Тальяферри был художником, скажем так, не великим, но заставившим говорить о себе еще при жизни. К несчастью, он умер довольно молодым. С позиции моего сегодняшнего возраста, разумеется. Я - один из его потомков, хотя и не по прямой линии. Что касается натурщицы...

Полковник оставил наконец часы в покое, взглянул на своего гостя и заговорщицки подмигнул, давая понять, что тема эта безусловно интересна. Внезапно он переменился в лице и перевел взгляд на что-то за спиной Эдварда. Тот машинально оглянулся и увидел за матовыми стеклами дверей женскую фигуру в белом.

Дыхание у него перехватило.

Это была Лючия!

Полковник раздосадованно топнул ногой.

- Простите меня, - торопливо произнес он и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. В полумраке за стеклом Эдвард видел два жестикулирующих силуэта. По ту сторону двери они казались призраками. Эдвард пришел в себя и кинулся к двери, но полковник на секунду опередил его.

- Профессор Форстер, - сказал он, открывая дверь, - позвольте представить вам мою племянницу Джулиану.

Это была не Лючия. Девушка нисколько не походила на нее, разве что общими очертаниями. Невыразительное, заурядное лицо, шаль, накинутая поверх светлой ночной сорочки. Девушка неуверенно топталась на пороге.

Полковник попытался сгладить возникшую неловкость:

- Позвольте предложить вам кофе, профессор?

- Благодарю. - Эдвард перевел дух.

- Иди, дорогая, приготовь нам кофе.

Пролепетав что-то невнятное, девушка удалилась. Полковник прикрыл дверь, и Эдвард сразу же заговорил о том, что его волновало:

- Вы хотели рассказать о натурщице...

- Да, натурщица Тальяферри была просто красавицей. Она покончила с собой на другой день после его смерти. Великие времена - великая любовь. Разве сейчас встретишь такое? Девушка родилась в Монти. Романтическая личность. Она, несомненно, была спиритом и была очень известна тогда... да и сегодня тоже. Сегодня даже в каком-то смысле больше, чем тогда. Ну, это для тех, кто верит в подобные явления... Вы признаете существование духов, профессор?

- Нет. Решительно нет.

- Надо думать... Я тоже скептик, но не столь законченный. Разумеется, я никогда не видел эту натурщицу - родился много позже. - Он пристально взглянул на Эдварда. - Но для тех, кто верит в тонкий мир, она существует, существует и появляется время от времени в доме, где жила прежде. В молодости я знавал людей, которые клялись, будто видели ее.

- Я - один из таких людей. - Полковник с удивлением вскинул брови. Да, я видел ее. Я говорил с нею. Это она открыла мне дверь квартиры номер тринадцать. Вчера утром.

- Вы шутите, профессор!

- Отнюдь.

- Но в таком случае как вы можете утверждать, будто не верите в духов?

- Я видел не призрак, а человека. Мы разговаривали. Это была вполне реальная девушка. - Эдвард улыбнулся, вспомнив маленькую босую ступню Лючии.

Полковник пришел в сильное волнение и несколько раз взглядывал на Эдварда с немым изумлением, точно увидел впервые.

- Минутку, минутку... И что же? - Шаркающей походкой он прошелся по комнате и остановился у окна, так что Эдвард видел лишь его освещенный со спины силуэт. - Женщина открыла вам дверь квартиры номер тринадцать. И как же она выглядела?

- Золотоволосая красавица с зелеными глазами. В общем, как маслом писанная - имея в виду, что она была натурщицей. Простите за каламбур. Фигурой похожа на вашу племянницу.

- А еще? Другие подробности. Как она была одета?

- Не уверен, что она была одета. Во всяком случае, она так сказала, выглянув в дверь. Но вчера вечером...

- Ах вот как, вечером она опять появилась перед вами?

- Что значит - появилась? - Эдвард даже подскочил в кресле. - Мы с нею ехали через весь город в моей машине. Мы были в таверне, где художник Тальяферри назначил мне встречу. В смысле, тот Тальяферри, что написал мне письмо в Англию. Значит, все было подстроено?..

- Что вы хотите этим сказать?

- По-видимому, они чем-то подпоили меня. Я заснул. Очнулся спустя несколько часов в своей машине. Я весь район исколесил в поисках той таверны, но безрезультатно. Естественно, сумка пропала. Святые угодники! Они решили, наверное, что я состоятельный английский бизнесмен!

- Гм... И вот вы вернулись сюда?

- Я хочу отыскать девушку. Да и сумка моя мне бы не помешала. - И вдруг Эдвард вспомнил: - Посмотрите, что она оставила в машине! - Он достал из кармана плаща медальон и протянул полковнику. - Вот.

Полковник взял со стола лупу и принялся рассматривать вещицу.

- Красивый. И, может быть, ценный.

Вошла Джулиана, безмолвно подала кофе и удалилась. Эдвард проводил ее взглядом.

- Лючия, верно? Ту девушку из прошлого века тоже звали Лючия?

Утвердительно кивнув, полковник вернул медальон:

- Я никогда не видел эту вещь прежде. Именно это вы и хотели узнать?

Эдвард одним глотком допил кофе и решительно поднялся:

- Благодарю за гостеприимство. И простите за столь ранний визит.

Полковник проводил его до двери.

- Не беспокойтесь, старики спят мало. Трех-четырех часов мне хватает. Итак, профессор, я не прощаюсь с вами, а лишь говорю - до свидания. Мы ведь вскоре снова увидимся, не так ли? - Эдвард вопросительно посмотрел на него. - Вы полагаете, нам больше не о чем поговорить? Видите ли, профессор, вы, безусловно, воспитанный человек. Но устали и взволнованы. Все правильно. Но потом... когда отдохнете, вы не сможете не вернуться сюда... чтобы извиниться за некоторую бестактность с вашей стороны.

- Какую же оплошность я допустил, полковник?

Старик улыбнулся:

- Вы не захотели осмотреть мою коллекцию старинных часов. А это удар по самолюбию коллекционера. - Он мягко тронул Эдварда за руку. - Но я прощаю вас, молодой человек, потому что уверен - вы вернетесь сюда. Итак, до свидания, профессор Форстер.

- До свидания. Простите, если что не так.

Сворачивая вниз по лестнице возле квартиры номер 13, Эдвард опять услышал голос полковника:

- Профессор, позвольте совет. Сходите в кафе "Греко". - Глядя в приоткрытую дверь, старик улыбался ему.

- Как вы сказали?

- Кафе "Греко". На виа Кондотти, знаете? - Эдвард кивнул. - Сходите. Там вы найдете кое-кого, кто будет полезен вам. Еще раз до свидания, профессор.

Эдвард вышел в цветущий дворик - словно вернулся в реальность из другого измерения. Больше всего ему хотелось сейчас принять ванну и сменить белье. Но до кафе "Греко" было рукой подать. Он оставил машину возле дома и, провожаемый взглядом привратника, уже вернувшегося из бара, двинулся по виа Маргутта к площади Испании.

В фонтане-лодочке все так же плескалась вода, все так же стекал вниз разноцветный поток азалий по Испанской лестнице, и официанты уже расставляли на тротуарах возле кафе столики. Все было как всегда в этом Вечном Городе. Вот только Эдвард чувствовал себя уже другим человеком. Проходя мимо фонтана, он окинул взглядом лестницу, точно надеялся застать сбегающую по ней Лючию, но увидел только воздетые к небу, точно руки, две легкие колокольни церкви Тринита деи Монти.

Свернув на элегантно-золотистую, сверкающую вывесками дорогих магазинов виа Кондотти, Эдвард в своей мятой, несвежей одежде почувствовал себя неуютно. Однако слова, сказанные ему на прощание старым полковником, заставляли его идти дальше.

В десять утра в кафе "Греко" завтракали в основном завсегдатаи. Народу было немного. Эдвард прошел по небольшой анфиладе в дальний из трех залов. Никто не обратил на него внимания.

Он уже собрался уходить, как вдруг услышал, что из первого зала его зовут:

- Профессор Форстер!

Это был Пауэл, атташе по культуре. Одетый с иголочки, со свежей гвоздикой в петлице, розовощекий джентльмен восседал за одним из столиков первого зала в обществе молодой мулатки. Он поднялся навстречу Эдварду.

- Дорогой профессор, какая приятная неожиданность - вы здесь, в такое время... Присаживайтесь. Позвольте представить, это...

Но Эдварду было сейчас не до этикета. Едва кивнув девушке, он жестом остановил Пауэла:

- Извините, Пауэл, это хорошо, что мы встретились, я все равно собирался звонить вам. Дело не терпит отлагательств.

- Ну конечно, конечно, как вам будет угодно. Вот только провожу эту прелестную синьорину. - Он посмотрел на небритое лицо Эдварда и расслабленный узел его галстука. - Но что случилось? Грандиозное романтическое приключение?

- Я все расскажу. Выпью что-нибудь в баре и буду ждать вас на улице.

- Нет уж, подождите лучше тут. Может, заказать завтрак? Минутку, и я присоединюсь к вам. Посмотрите пока эти картины, тут есть кое-что новое.

Чтобы как-то унять не покидавшее его возбуждение, Эдвард начал разглядывать рисунки и живопись, украшавшие все стены кафе, постепенно все дальше проходя в глубь помещения.

Свет люстр отражался от мраморных столиков и мраморного пола. В глазах рябило от обилия картин, воздух вокруг Эдварда словно сгущался, и в какой-то момент ему показалось, что его задевают плечами тени великих завсегдатаев этого кафе, приходивших сюда еще в прошлом веке и бродивших, как он сейчас, по анфиладе из зала в зал. Испугавшись, что кошмар прошлой ночи может повториться, пусть и в какой-то другой форме, он тряхнул головой, прогоняя наваждение.

Внезапно картина, висевшая в самом дальнем углу, привлекла внимание Эдварда. Подойдя ближе, он почувствовал, что пол - в который раз за последние сутки - качнулся у него под ногами. На портрете девятнадцатого века был изображен молодой человек. И он был почти как две капли воды похож на самого Эдварда. Под картиной висела медная табличка: "Марко Тальяферри. Автопортрет".

В полном замешательстве Эдвард рассматривал изображение; на той же стене, что и портрет, висело старинное, потемневшее от времени зеркало с потрескавшейся амальгамой. Отступив на шаг от картины, он увидел в зеркале свое отражение и понял, что его сходство с портретом поразительно. А там, где амальгама была повреждена сильнее, это сходство только усиливалось.

Наконец два плана совместились: лицо, отраженное в зеркале, было лицом Тальяферри.

Эдвард заставил себя отойти от зеркала. Возвращаясь через все залы к столику Пауэла, он подумал, что сейчас эти вполне современные посетители кафе выглядят почти нереально. Мучительное ощущение остановки времени преследовало его. Наконец появился улыбающийся, как всегда добродушный Пауэл.

- Вот и я, профессор! - воскликнул он.

5

Номер Эдварда был в полнейшем беспорядке. Повсюду валялись вещи. На одном из столиков стоял поднос с остатками завтрака: чай, джем, сливочное масло и хрустящие хлебцы.

Удобно устроившись в кресле, Пауэл продолжал трапезу, намазывая масло на хлебец. Эдвард только что побрился и в халате вышел из ванной, втирая в кожу смягчающий крем.

Пауэл слегка повернулся к нему, продолжая прерванную беседу:

- Нет-нет, Форстер, уверяю вас, нет никаких оснований для беспокойства. Все дело в растительности. Любое лицо, стоит прибавить к нему усы или бородку, сразу становится иным. С усиками я тоже буду похож на Тальяферри. Думаю, что в пышном парике и кринолине вполне сойду и за королеву Викторию.

Эдвард улыбнулся, усаживаясь в кресло рядом с Пауэлом. Тот хлопнул его по колену.

- Ну, дружище, как чувствуете себя после ванны?

- Лучше. Намного лучше. Вы так здорово все разложили по полочкам. Все-таки здравомыслие англичан, то есть лучших их представителей, - он улыбнулся с извиняющимся видом, - просто поражает!

Пауэл вытер салфеткой руки, поднялся и стал прохаживаться по комнате.

- И все же с этим вашим полковником Тальяферри что-то не так. Спорю, это он послал письмо. Говорит, что он коллекционер?

- Да. Старинные часы. Бедняга, он был раздосадован, что я не удостоил их вниманием.

- Коллекционеры все немного сумасшедшие. Достаточно посмотреть на меня.

- И что же вы коллекционируете?

- Нечто изысканное. А вы что же, не заметили? - Пауэл улыбнулся. - Как вам понравилась красотка в кафе "Греко"? Прелестная. Бразильянка. Говорит по-английски с очаровательным акцентом.

Эдвард от души рассмеялся. Светская болтовня Пауэла совершенно вернула ему присутствие духа. Прогуливаясь из конца в конец комнаты, Пауэл в какой-то момент оказался возле окна и, выглянув, скользнул взглядом по человеку, наблюдавшему из дома напротив за всем происходящим в номере Эдварда. Наблюдатель, однако, не стал прятаться, да и Пауэл, похоже, не обратил на него внимания.

- Что же вы мне посоветуете, Пауэл? Подать заявление о краже? Довольно трудно будет изложить всю эту историю на бумаге. - Эдвард налил себе чаю и отпил глоток. - Бледнолицая красавица, поездка по ночному городу, дом с привидениями, отравление героя, красавица пропадает в одночасье... Ну чем не викторианский детектив!

- Если не хотите идти в полицию, попробуйте дать объявление в газеты, пообещав вознаграждение. Это были ценные микрофильмы?

- Да нет. Похитители будут разочарованы, найдя их, а уж когда разглядят... - Эдвард вздохнул. - Однако для меня они безусловно имели ценность. Впрочем, я всегда могу получить копии. Стоит вернуться домой.

Пауэл подсел к столу и поиграл ложечкой.

- Когда вы собираетесь покинуть нас?

- На следующий день после лекции.

- Как жалко, профессор, что впечатление об этой поездке в Рим у вас испорчено. Я чувствую себя едва ли не виноватым, что пригласил вас. Однако, не получи вы письма от этого таинственного Тальяферри, вряд ли бы вы клюнули на мое приглашение!

- Да. Письмо - это загадка. И еще - медальон. - Он достал вещицу. Медальон был теплым. И он тут же отчетливо представил себе Лючию. - Как будто девушка хотела оставить мне какой-то знак, пробуждающий воспоминания... или побуждающий к действию...

- А может, она случайно уронила его, выходя из машины?

- Нет. Исключено. В таверне он все время был на ней.

- Вы уверены в этом?

- Нет, абсолютной уверенности нет, - ответил Эдвард, подумав. - Я ведь все-таки немного выпил.

- Полагаю, не впервые в жизни? - Пауэл усмехнулся.

- Но в это вино определенно было что-то подмешано - либо наркотик, либо галлюциноген.

Пауэл откинулся в кресле и патетически продекламировал:

- "Профессор Кембриджского университета одурманен наркотиками неким призраком", "Призрака зовут Лючия", "Профессор бредит", "Сенсация в дипломатических кругах" - какие эффектные заголовки для утренних газет!

Эдвард улыбнулся:

- Зовут ее и вправду Лючия. Но никакой она не призрак.

- "Мобилизованы все маги Италии", - продолжал дурачиться Пауэл. - "На вопрос: "Может ли призрак ездить в машине?" - один из самых знаменитых магов ответил: "Отчего же нет, если только у него есть права"".

Эдвард захохотал, как мальчишка. В этот момент в дверь постучали.

- Войдите! - Он все еще продолжал смеяться.

- А вдруг это призрак? - Пауэл закатил глаза. Из комнаты, где они сидели, входная дверь видна не была.

- Можно? - поинтересовался женский голос.

Эдвард поднялся и вышел в коридор. В гостиничном халате, с бокалом виски в руке, в дверях стояла Оливия, опершись о дверной косяк.

- Эдвард, сокровище, мне так хотелось снова увидеть тебя. - Она подошла к профессору и обвила его шею рукой. - Хорошо провел первую ночь в Риме? Все это звучало немного развязно, но вполне в духе Оливии.

- Да как тебе сказать?.. Ночь выдалась довольно бурная. - Отстранясь, он указал на Пауэла. - Позволь представить тебе мистера Пауэла.

Оливия поглубже запахнула халат и жеманно протянула руку:

- Как поживаете, мистер Пауэл?

Тот приложился к ее ручке, взглянул на Оливию, и оба расхохотались.

- Как? - удивился Эдвард. - Вы знакомы?

- Ну конечно! Или ты думаешь, что в Риме еще остались женщины, с которыми незнаком наш Джордж? - Оливия опять обратилась к Пауэлу: - Джордж, ангел-искуситель! Как поживаешь? Уж бог знает сколько времени мы не виделись!

- Это не моя вина, дорогая. Ты избегаешь меня. Не звонишь, не показываешься. Я даже не знаю, где ты живешь.

- Да здесь, в этой самой гостинице. Где же мне еще жить? Или ты думаешь, что я способна разъезжать по городу в халате?

- Тебе к лицу любой наряд. И выглядишь ты еще лучше, чем при нашей последней встрече.

- Это что? Изысканный английский комплимент? Джордж, ты теряешь квалификацию. Получается, что, старея, я становлюсь красивее. Все бы ничего, да вот только, становясь красивее, я старею. - Однако видно было, что беззаботная болтовня отнимает у Оливии много сил. - Так как дела, профессор? Плохо спал? Да? - Она устало взглянула на Эдварда.

- Спал я действительно неважно. Но, извини уж, не из-за тебя.

- Ты гадкий! А я-то решила, что все эти афиши с сообщениями о твоей лекции - лишь предлог, и ты явился в Рим, чтобы отыскать меня.

- Нет, дорогая, это не предлог. Мне действительно придется прочитать объявленную лекцию, и виноват в этом он. - Эдвард указал на Пауэла. - Его рук дело. Может, ты все же присядешь?

- Вы говорите о работе. А это скучно! Вообще-то я заглянула сюда только для того, чтобы напроситься на ужин. Сегодня вечером я свободна. Эдвард, сокровище, ты слышишь? Барон Россо уедет по делам.

- А чем он занимается, кстати? - скорее из вежливости поинтересовался Эдвард.

- Торговля картинами, антиквариатом и тому подобными вещами. Представьте себе, на прошлой неделе он купил партию шпаг и алебард!

- Барон убежден, что сегодня на рынке существует спрос на алебарды? Пауэл начал раскуривать сигару.

- Он найдет способ проникнуть в Ватикан и продать их там швейцарским гвардейцам.

Пауэл и Оливия рассмеялись.

- Помнишь, Джордж, тот вечер, когда ты пригласил меня на ужин и попытался соблазнить?

- Прекрасно помню. Потому что мне это не удалось.

- Еще бы, дорогой. Ты напился в стельку.

Слова эти были сказаны словно нарочно, чтобы напомнить Эдварду о Лючии и о его ночном приключении. Он опять перенесся мыслями к событиям прошлой ночи и слушал болтовню Оливии вполуха.

- Представляешь, он решил напоить меня. Весьма оригинальный способ. Но я-то выдержала, а он чуть не оказался под столом. - Оливия допила виски. Ну ладно, я пошла. А то стоим тут в халатах, словно в сцене из фильма, запрещенного детям до шестнадцати.

- А я - режиссер, что ли? - усмехнулся Пауэл.

- Все может быть! Чао, Джордж. Надеюсь, еще увидимся. Впрочем, я очень занятая женщина. И прекрасно переношу алкоголь. - Эдвард проводил ее в коридор. - Чао, Эдвард, и спасибо за любезное приглашение.

- Какое?

- Приглашение на ужин. Которое ты непременно сделаешь мне, позвонив через пару часов.

Она вышла, а профессор вернулся в номер. Пауэл покачал головой:

- Бедная Оливия. Она себя сжигает. А вы откуда ее знаете?

- В Лондоне у нас была одна компания. Я был знаком и с ее мужем. Вчера Оливия сообщила, что он умер.

- А кто этот барон Россо?

- Некий Салливан. Вчера она представила нас друг другу.

Пауэл скривил рот:

- Так она все еще с этим типом? Я думал, между ними все кончено.

- А в чем дело?

- Скользкий тип. И не в ладах с законом. Различная контрабанда... Вы только что упомянули галлюциногены. Почему бы вам не поинтересоваться о них у Салливана? Думаю, он и в этой области специалист.

- Вот как? - Эдвард серьезно встревожился. - Будем надеяться, что Оливия не...

- ...не употребляет наркотики? Это вы хотите сказать? Будем надеяться, что нет. Мила, конечно... но что-то есть в ней жалкое. А женщины обычно вызывают у меня совсем другие чувства.

- Ваша секретарша, - без всякой связи вспомнил Эдвард. - Как ее зовут?.. Барбара?.. Удивительное сочетание ума и красоты.

- Хороша, хороша... Даже слишком. Слишком молода. Что смеетесь? Вспомнили историю про лису и виноград? Эх, ваша правда... - Пауэл посмотрел на часы и поднялся. - Дорогой Форстер, мне пора. Почти полдень, и меня ждет скучнейшая церемония. В одном весьма впечатляющем, но не очень веселом месте. На протестантском кладбище. Знаете? Его еще называют английским. Это на южной окраине Рима.

- Дорогой Пауэл, это же сфера моих интересов... Английские романтики и прочее. Там ведь Байрон похоронил своего друга Шелли. Хотя, признаться, я там ни разу не был.

- Я не слишком большой любитель некрополей, - Пауэл вздохнул с притворной скорбью, - но старое английское кладбище... Я ведь патриот, в конце концов. Кстати, может, поедем вместе?

- Нет, Пауэл, возможно, в другой раз. Хочу отдохнуть, собраться с мыслями. А вам спасибо. Вы здорово мне помогли.

- До свидания, Форстер. Созвонимся. Обсудим еще некоторые детали, связанные с вашей лекцией. Малышка Барбара, разумеется, в вашем распоряжении. Но не сомневаюсь, что вы джентльмен. Шучу, шучу... Ну, разве что она сама проявит инициативу... - Пауэл в сопровождении Эдварда направился к выходу. - И не пренебрегайте моим советом - дайте объявление в газеты. "Утеряна такая-то сумка. Предлагается вознаграждение".

Пауэл был уже в дверях, когда в комнате зазвонил телефон. Эдвард вернулся и снял трубку:

- Алло?

Это был портье.

- Алло, добрый день, профессор. Вам звонят из города. Соединяю.

- Алло! - повторил Эдвард.

Говорил мужчина:

- Алло, профессор Форстер?

- Да, это я.

- То, что вы ищете, профессор, находится на английском кладбище.

Эдвард сначала не понял:

- Алло, алло! С кем я говорю?

Мужской голос невозмутимо повторил:

- То, что вы ищете, находится на английском кладбище.

В трубке раздался щелчок, связь прервалась. Озадаченно качнув головой, Эдвард вернулся в коридор.

- Знаете, Пауэл, - Эдвард посмотрел на стоящего в дверях атташе, - я передумал. Еду с вами. Сейчас переоденусь, и в путь.

* * *

Нехорошо, конечно, что один из римских преторов начала нашей эры страдал манией величия. Однако именно ему Рим обязан своей единственной пирамидой, так и названной в честь покойного претора - пирамида Кая Цестия. Беломраморное это сооружение прекрасно смотрелось сквозь зелень кладбищенских кипарисов, а старая часть кладбища походила скорее на парк. Тут и там возвышались среди травы надгробия. На скамеечках сидели с томиками стихов романтично настроенные посетители. Кто-то прохаживался среди памятников, бормоча наизусть все те же романтические вирши, отвратившие в свое время от благонамеренной обывательской стези столько пылких голов...

Птицы пели, как в раю. И весеннее итальянское небо сияло спелой синевой.

Служитель, к которому Эдвард обратился с осторожным вопросом, покачал головой:

- С сумкой, говорите? Не помню, синьор. Здесь у нас за день столько народу проходит. Одних туристов... - Он искренне сожалел, что не может помочь. - Да вы поищите на другом конце кладбища, ближе к часовне.

Эдвард не спеша зашагал в ту сторону, куда указал служитель. На одной из скамеек он заметил девушку в длинном белом платье, сидевшую, склонив голову над книгой. Если бы ветерок не шевелил подол платья и распущенные волосы, ее можно было бы издалека принять за изваяние.

- Лючия!

Девушка удивленно обернулась на возглас.

Нет, это была не Лючия.

- Прошу прощения, синьорина, - смутившись, пробормотал Эдвард. - Я принял вас за другую.

Досадуя на свою оплошность, он пошел дальше. Остановился у могилы Шелли. Представил себе день, когда лорд Байрон, герой его исследований, хоронил здесь своего друга. Понаблюдал игру света и тени на аллеях некрополя.

Солнце грело все сильнее. Он снял плащ и бродил, разглядывая надгробные плиты и ожидая, когда освободится Пауэл. Возле одной из могил недалеко от кладбищенской стены он увидел мужскую фигуру в странной темной одежде.

Человек стоял против солнца, очертания его расплывались, зыбились, сливались с очертаниями надгробного памятника.

"Кого же он мне напоминает? - силясь вспомнить, Эдвард ускорил шаг. Ах да! Человек на лестнице в таверне! Но, может быть, и это галлюцинация?" Эдвард шел к незнакомцу, а тот в свою очередь поспешил к невысокой арке, которая отделяла старую часть кладбища от современной.

Когда Эдварду показалось, что он догоняет человека в темном, тот исчез под сводами арки. Не желая упустить незнакомца, Эдвард добежал до арки, но тут навстречу ему вышел Пауэл. Невозмутимый, бесподобный, сияющий Пауэл.

- Ну как, профессор, нашли что-нибудь?

- Ничего. Если не считать человека, одетого, как одевались в прошлом веке художники. - Эдвард бросил взгляд на безупречный темный пиджак Пауэла. - Он только что прошел под эту арку. Я бежал за ним. Но вы... вы же должны были столкнуться с ним нос к носу!

Эдвард быстро миновал арку и окинул взглядом кладбище. Длинная, обсаженная деревьями аллея была пустынна, если не считать медленно уходящей девушки. Это была та самая девушка, которую он так неосторожно принял за Лючию.

"Странно, - подумал Эдвард, возвращаясь к Пауэлу, - готов поклясться, что видел, как тот человек вошел под арку".

Эдвард перехватил внимательный, сочувствующий взгляд атташе по культуре и воскликнул с отчаянием:

- Пауэл, дорогой мой, уж не думаете ли вы, что я повредился умом?! - И, жестом пригласив Пауэла следовать за собой, он почти бегом направился к надгробию, возле которого только что стоял незнакомец в костюме художника.

Склоненная женская фигура на невысоком постаменте была воплощением скорби.

Надгробный камень сохранил надпись: "МАРКО ТАЛЬЯФЕРРИ, ХУДОЖНИК". И ниже - даты рождения и смерти.

- "Родился 31 марта 1834 года", - прочитал Эдвард. Земля качнулась у него под ногами. - Я появился на свет в этот же день, только сто лет спустя.

Пауэл хохотнул:

- Осторожно, Форстер, смотрите не умрите в тот же день, что и он. Точно так же, сто лет спустя. До тридцать первого марта остается всего неделя. Только чур, сначала прочтите вашу лекцию!

- "Умер 31 марта 1871 года". - Голос Эдварда дрогнул, когда он читал эту строчку.

6

Полыхая вполнеба, догорал величественный римский закат. С бельведера на холме Пинчо эту мрачную и никогда не приедающуюся картину наблюдали десятки людей. Из века в век повторялось это зрелище, и люди из века в век приходили сюда, как за отпущением грехов. И уходили, молчаливые и потрясенные.

Постепенно зеленые аллеи холма погрузились в сумрак и первые звезды загорались в темно-синем небе - небе Вечного Города.

Закончив ужин, Эдвард и Оливия пили кофе на террасе "Казино Валадье" одного из самых знаменитых ресторанов Рима. Внизу, как отражение звездного неба, сверкал огнями город. А на террасу залетали запахи и шорохи весеннего парка.

- Итак, дорогая, тебя интересовали подробности, и ты их получила. Как видишь, дурацкая история! Если бы мы не знали друг друга уже столько лет, я бы не рискнул выставлять себя в смешном свете. Меня обвели вокруг пальца, как мальчишку.

Но Оливии было не по себе. Кутая голые плечи в меховую накидку, она смотрела на Эдварда своими прозрачными глазами с огромными черными зрачками.

- А Пауэл? Что он говорит?

Эдвард взял из рук Оливии медальон, который она перед тем долго рассматривала.

- Пауэл? Пауэл в своем амплуа. Он смеется. Он с легкостью доказал мне, что все случившееся - только цепь совпадений. И отказывается видеть в этом что-либо другое.

- А как он объясняет письмо, присланное тебе в Лондон? Ведь с этого все и началось. С письма и с фотографии площади.

- Он считает, что это шутка какого-нибудь умника. Подобными мистификациями тешили себя интеллектуалы всех веков. История литературы знает их множество.

- Это Пауэл так считает?

- Ну, он не исключает и другой возможности: письмо написано тем самым полковником, потомком художника Тальяферри. Ты, кстати, знакома с полковником?

Вопрос, казалось, застал Оливию врасплох.

- С чего ты взял?

- Он ведь коллекционирует старинные часы, а я знаю, что твой друг, - он улыбнулся, - барон Россо, увлекается антиквариатом. Коллекционеры - особая публика. Они все друг друга знают.

- И однако я не помню, чтобы Лестер говорил когда-либо о полковнике.

Эдвард, прищурившись, глядел на мерцающие внизу огни Вечного Города и вдруг в одной из аллей парка заметил человека. Увидев, что на него смотрят, человек скрылся за деревьями.

Оливия тронула Эдварда за руку:

- А площадь? Ты нашел ее?

- Что? - Эдвард обернулся к ней.

- Площадь. Ты узнал, где она находится?

- Секретарша Пауэла обещала выяснить. Если эта площадь и существует, то она как-то здорово упрятана в недрах Рима, настолько, что почти никому не известна. Выпьешь еще что-нибудь?

- Двойной коньяк. Надо успокоиться. У меня мурашки по коже бегают от твоей истории.

Эдвард подозвал официанта.

- Странная история, не правда ли?

- Странная - слабо сказано. Таинственная и даже страшная история. Наверняка я не усну сегодня ночью. Смотри, еще приду и разбужу тебя, кокетничала Оливия машинально. Мысли ее были заняты другим.

Эдвард улыбнулся и заказал официанту один двойной и один простой коньяк. Оливия продолжала:

- А этот художник родился именно тридцать первого марта?

Эдвард утвердительно кивнул:

- И в тот же день, когда родился, - умер. Тридцать первого марта 1871 года. Словом, если видеть во всем этом логику, то через несколько дней эта неприятность может произойти и со мной.

- Эдвард! - Оливия была не на шутку напугана, хотя и пыталась придать своему восклицанию ироническую интонацию.

- И кража сумки во всей этой истории не самое важное звено. Кто-то по совершенно неизвестной причине морочит мне голову, может быть, пытается запугать меня. Но я готов ко всему. И выбить меня из колеи никому не удастся.

- Они как будто стараются убедить тебя, что между тобой и давно умершим художником существует некая мистическая связь. Эта девушка... Лючия... Она ведь сказала, что ты похож на него... Полковник посылает тебя в кафе "Греко", где ты видишь портрет... А потом еще кто-то звонит тебе насчет английского кладбища...

Оливия осеклась, перехватив изумленный взгляд Эдварда.

- Лючия?! Откуда ты знаешь ее имя?! Я ведь не говорил...

Оливия испугалась:

- Не говорил? Ты уверен?

- Абсолютно уверен.

- Да что ж такое?! - Бокал с коньяком задрожал в руке Оливии. - Я ведь не могла это придумать. Может, кто-то внушил мне его...

- Внушил? Брось! Давай не будем использовать мистическую терминологию.

Оливия протестующе взмахнула рукой, и часть коньяка выплеснулась на скатерть.

- Дорогой мой, но я во все это верю. И всегда верила. Некоторые явления мы объяснить просто не в силах...

- Нет-нет. Моя история не имеет ничего общего с мистикой. Зачем выставлять себя на посмешище... Та девушка... Лючия... Живая девушка - из плоти и крови. Очень красивая, между прочим. Классический тип римлянки.

Но Оливия настаивала на своем с детским упрямством:

- Эта твоя красавица сказала, что знает Джаннелли, а та утверждает, что в глаза ее не видела.

- И что из этого?

- Она явилась именно тебе, а не кому-нибудь другому. Она захотела вступить в контакт именно с тобой.

Эдвард улыбнулся - горячность Оливии его забавляла.

- Успокойся, дорогая. Все эти "феномены" - не более чем суеверие и воспаленное воображение.

- Ты заблуждаешься! По-настоящему проникнуть в эту сферу мешает вот такой неоправданный скептицизм. - Она допила коньяк и продолжила без видимой связи: - Во всяком случае, не доверяй Джаннелли. В этой жгучей особе есть что-то подозрительное, беспокойное.

Эдвард рассчитался с официантом. Они спустились по небольшой лестнице с террасы и продолжали разговор уже в аллее парка.

- Я заметил, что Салливану не нравится, когда ты называешь его бароном Россо.

- А мне приятно его злить. Вообще-то человек он неплохой и, наверное, по-своему любит меня. - Она покосилась на Эдварда. - Только он постоянно в разъездах, а я сижу одна...

- Все понятно. И как же ты убиваешь время? Слушаешь классическую музыку?

Оливия невесело рассмеялась:

- Денно и нощно. Можно сказать, только этим и занимаюсь. - И она взяла Эдварда под руку.

Так, беседуя, они медленно спускались на площадь дель Пополо.

Человек, до сих пор следивший за ними, скрылся в другом направлении. Это был тот самый невысокий худощавый господин средних лет, который не спускал с Эдварда глаз на открытии выставки в британском посольстве.

* * *

В этот вечер в большом зале антикварного салона на площади дель Пополо царило оживление. Повсюду: на полу, на столах, в витринах, на стенах - были расставлены, разложены и развешаны предметы, предназначенные для продажи на аукционе: мебель, картины, утварь, ювелирные украшения.

С небольшого помоста аукционист вел торги.

- Номер сто четырнадцать. - Он говорил с профессионально-занудной интонацией. - Бра деревянное, позолоченное, с инкрустацией. Пятнадцать тысяч лир.

Кто-то из публики поднял руку. Одна за другой потянулись другие руки. Каждый жест означал повышение ставки. Аукционист тотчас вслух повторял предложения покупателей:

- Шестнадцать тысяч, семнадцать тысяч... восемнадцать... тысяч... - Он быстро оглядел зал, чтобы проверить, не упустил ли чью-либо цену. Восемнадцать тысяч - раз... Восемнадцать тысяч - два... Восемнадцать тысяч три... - Он последний раз стукнул деревянным молотком. - Продано!

Служитель в серой форменной одежде прошел в зал и передал билет покупателю. Аукцион продолжился.

- Номер сто пятнадцать. Туалетный столик с зеркалом, белый, лакированный. Двадцать тысяч лир...

Служители выносили называемые аукционистом предметы и демонстрировали их публике. Безмолвные, в своей серой униформе... Обряд, который они совершали, скорее походил на похоронную церемонию.

Солидные постоянные покупатели сидели в креслах. Остальные толпились у входа или стояли вдоль стен.

Оливия и Эдвард протиснулись сквозь толпу и остановились в проходе. Оливия огляделась и махнула рукой Салливану, стоявшему у стены неподалеку.

- Твой барон тут как тут, - прокомментировал Эдвард.

Лавируя среди публики, Салливан направился к ним:

- Привет!

- Как дела? - поинтересовалась Оливия. - Купил что-нибудь?

- Ничего особенного. Пустой вечер.

Аукцион продолжался, и Салливан, беседуя с Оливией и Эдвардом, дважды вскидывал руку, чтобы назвать свою цену, однако делал это скорее машинально, чем из большого желания приобрести что-то.

С любопытством оглядев зал, Эдвард спросил у Салливана:

- Сколько времени это продолжается?

- Со вчерашнего дня. И закончится послезавтра. Хотите купить что-нибудь?

За Эдварда ответила Оливия:

- Нет, это я привела его сюда, чтобы посоветоваться с Баренго. У Эдварда есть одна вещица, которую надо оценить.

- Можно взглянуть? Я ведь тоже антиквар. На случай, если вам это вдруг еще не известно. - Он с иронией взглянул на Оливию.

- Но ему нужен настоящий эксперт, - мгновенно парировала она. Настоящий.

- Кстати, Оливия, - Эдвард поспешил прервать начавшуюся перепалку, - не заглянуть ли нам с тобой в кафе "Греко"? Взглянем на тот самый автопортрет Тальяферри. Помнишь, я рассказывал.

- О, нет-нет! Не хочу углубляться во всю эту историю.

Салливан прислушался:

- Что за история?

- Так, ничего особенного... Это тебя не касается, - подчеркнула Оливия. - К тому же ты все равно не ревнуешь...

Аукцион продолжался. Время от времени аукционист пытался острить:

- Номер сто двадцать пять. Сельский пейзаж в позолоченной раме. Да это же удар по кошельку! Тридцать шесть тысяч лир.

Оливия подошла к молодому человеку, сидевшему с краю у прохода, и, наклонившись, что-то тихо сказала ему. Он кивнул и тотчас поднялся с кресла.

- Я попросила его отыскать профессора Баренго, - обернулась Оливия к Эдварду.

Все трое вышли из зала в коридор.

Взглянув на внутреннюю сторону запястья, где у него были часы, Салливан с рассеянным видом продолжал следить за ходом аукциона.

В коридоре тоже были размещены выставленные на продажу вещи, и сюда, правда не так громко, доносился голос аукциониста.

Знаменитый нумизмат профессор Баренго оказался пожилым тучным человеком. Он остановился у освещенной витрины, вставил в глаз монокль и принялся внимательно рассматривать медальон Лючии. На одной его стороне была изображена сова, на другой - монограмма из двух изящно переплетенных букв И и Б.

- Редкая вещь. Весьма редкая, - заключил Баренго. - И, без всяких сомнений, подлинная. Видите этот припой? Так он выглядит, когда вещь отливают в кустарном тигле. - Баренго с удовольствием вертел медальон в руках. - Кроме того, взгляните на подпись. Очень немногие вещи имеют такую подпись.

- Чью подпись? - Эдвард склонился к медальону.

- Автора. Видите буквы? Это инициалы ювелира, сработавшего медальон. Иларио Брандани. Восемнадцатый век. - Баренго вернул Эдварду драгоценность. - Поздравляю, мистер Форстер. Если захотите продать, я готов поговорить с вами.

- Сколько вы предлагаете? - Оливия дернула Эдварда за полу пиджака.

- Нет, спасибо. - Эдвард сжал медальон в ладони. - Предпочитаю оставить его у себя. Это память.

- Понимаю. Но если передумаете, я всегда в вашем распоряжении. Наверное, я не сентиментален. - И он поспешил откланяться, сославшись на то, что аукционист объявил интересующий его предмет.

Оливия схватила Эдварда за руку:

- Эдвард, продай его! Это отличный шанс. Продай сейчас же, прошу тебя!

- Но, Оливия, ты с ума сошла! И не подумаю!

- Послушай меня! Избавься от него как можно скорее. - Голос Оливии дрожал. - Ты слышал, что сказал Баренго?

- А что особенного он сказал? - Эдвард начал терять терпение.

- Иларио Брандани! Он был не только ювелиром. Он был магом, некромантом... Чем-то вроде колдуна, который вызывал души усопших. И все вещи, изготовленные им, прокляты.

Эдвард раскрыл ладонь. В глазах совы блеснул отраженный свет люстр.

Баренго вернулся в обществе изысканно одетого молодого человека.

- Позвольте. - Антиквар вновь взял у Эдварда медальон.

- Посмотрите, граф, это медальон Брандани. "Человек, который не может умереть" - так называл его Фридрих Великий. - Баренго не скрывал восторга и блистал эрудицией. - В восемнадцатом веке Брандани был знаменит почти так же, как Месмер и Калиостро.

Молодой граф кивал с умным видом.

- Человек, который не может умереть... - многозначительно повторил он вслед за Баренго.

- Ну да, говорили, будто он владел секретом вечной молодости. А еще уверяли, что он живет каждую следующую жизнь в чужом теле и что это покойник, вернувшийся с того света, и потому для него открыты тайны потустороннего мира.

- После него осталось много работ? - поинтересовался Эдвард.

- Ну, известны его медальоны, браслеты, рукояти шпаг, кое-какие музыкальные инструменты... Да, еще часы. Но их теперь уже почти не найти.

При слове "часы" Эдвард насторожился.

- Часы... А сова на медальоне имеет какой-нибудь смысл?

- Сова была изображена на печатке герцогов Борджиа. - Баренго заливался соловьем. - Здесь, в Риме, люди суеверны. Они верят, будто сова приносит несчастье. Однако самому Брандани она и впрямь принесла беду.

Оливия побледнела и схватила Эдварда за руку.

- Какую же беду принесла эта птица?

Баренго снисходительно улыбнулся:

- А он, видите ли, несмотря на репутацию бессмертного человека, скончался при таинственных обстоятельствах. Тридцати семи лет от роду.

- Тридцати семи лет? - воскликнула Оливия и повернулась в Эдварду.

- Он родился в 1734 году, - уточнил Баренго, - тридцать первого марта 1734 года. И скончался он тоже тридцать первого марта, но 1771 года. Ровно двести лет назад.

* * *

У стойки портье в холле гостиницы "Гальба" стояли, переговариваясь между собой, несколько человек. Эдвард, мрачный и усталый, не имея сил ждать, прямо через их головы попросил у портье ключ от своего номера.

Направляясь к лестнице, он услышал голос синьоры Джаннелли:

- Профессор Форстер! Вы сегодня ночью немало рисковали, разгуливая по городу без паспорта. - Она с улыбкой протянула Эдварду документ. - Спокойной ночи, профессор. - Она прошла в комнату за стойкой портье, села за письменный стол и принялась изучать какие-то бумаги.

В дверях появился Эдвард. Джаннелли вопросительно подняла глаза.

- Синьора Джаннелли...

- Да?

- Вы уверены, что не знаете никакой Лючии?

- Абсолютно, профессор. Ведь мы уже говорили об этом.

- Светловолосая девушка с очень бледным лицом.

- Я не знаю этой девушки. Простите, но мне непонятна ваша настойчивость.

И, дабы подчеркнуть, что ей больше нечего добавить, синьора Джаннелли надела очки и обратилась к своим бумагам.

Эдвард был совершенно разбит. Он закрыл за собой дверь номера и только тогда почувствовал, что может расслабиться. Сняв пиджак и галстук, он положил нежно сверкнувший медальон на журнальный столик и сам опустился в кресло рядом. Что же происходит? Кто обманывает его и с какой целью? Совпадения... Можно и так сказать. Только что-то их оказывается слишком много. Ну а факты? Каковы факты?

Медальон, который лежит на столе, - факт. Исчезновение кожаной сумки тоже факт. Навязчивый образ Лючии - еще один факт...

Эдвард поднялся и прошел к бару за бутылкой виски. Он налил треть бокала, поднес его ко рту, и тут его взгляд упал на портьеру, закрывавшую окно. И его снова неприятно поразила мрачная процессия в капюшонах, скрывающих лица.

Он подошел к окну и отдернул портьеру. Из слабо освещенного окна дома напротив кто-то опять наблюдал за ним. Как и на аллее под террасой ресторана "Казино Валадье". Или все это тоже совпадение?

Он отпил немного виски и почувствовал, что еще что-то в номере его беспокоит. Зеркало! Оно походило на то, в кафе "Греко". Такая же старая, потрескавшаяся амальгама. Он вгляделся в отражение: эффект оказался точно таким же - в замутненном стекле отражалось лицо Марко Тальяферри.

Эдвард отступил на несколько шагов. И в это мгновение зеркало беззвучно треснуло. Почти тотчас кто-то осторожно постучал в дверь. Эдвард поспешил открыть. На пороге стояла синьора Джаннелли.

- Позвольте, профессор... Тут со мной служитель, чтобы заменить зеркало.

Служитель внес в номер точно такое же зеркало, как только что треснувшее.

Эдвард был потрясен:

- Но как вы узнали?.. Оно разбилось всего минуту назад.

Джаннелли, стоявшая в дверях, улыбнулась:

- Нет, профессор, вы ошибаетесь. Это произошло гораздо раньше. Разбила его уборщица, но забыла вовремя сказать об этом. Прошу прощения за беспокойство в столь поздний час, профессор.

7

Британская школа археологии размещалась на виа Джулия, в самом зеленом и просторном ее квартале.

Фронтон здания поддерживали восемь коринфских колонн. Широкая лестница шла вдоль всего фасада.

Студенты входили и выходили из здания. Некоторые оставались сидеть на ступеньках: читали, болтали, грелись на солнышке.

Эдвард припарковал машину и легко взбежал по ступенькам к центральному входу. Перекинулся парой слов со служителем, но входить внутрь не стал. Он прогуливался под колоннадой, читая развешанные на стенах объявления, и вскоре остановился возле афиши, извещавшей о том, что в британском посольстве вечером 30 марта 1971 года пройдет лекция на тему "БАЙРОН В РИМЕ".

Эдвард вздохнул и прислонился к колонне, разглядывая стайки студентов на лестнице. Вскоре из центрального входа появилась Барбара. Заметив Эдварда, она приветственно взмахнула рукой. Волосы ее все так же были стянуты в тяжелый узел. И в своих легких туфлях на плоской подошве она оставалась довольно высокой - ростом почти вровень с Эдвардом. Светлая блузка, очки - словом, образцовая успешная студентка.

- Добрый день, профессор! Рада вас видеть.

В руках Барбара держала фотографию и лупу. Эдвард сразу же с нетерпением взял в руки снимок.

- Итак, где же эта знаменитая площадь?

- Ее вообще не существует! Я изучила снимок. Это фотография картины. Смотрите. - Она протянула ему снимок и лупу. Откинув полу плаща, Эдвард сел на ступеньки, и девушка опустилась рядом с ним. - Видите, в светлых местах видны следы кисти. Мазки, если приглядеться, достаточно крупные.

Эдвард рассматривал фотографию и согласно кивал.

- Все так... А прохожие, машины... Да это просто фотомонтаж! Довольно банальный фокус...

- Если не всматриваться, картина выглядит вполне реалистичной. Бесспорно, девятнадцатый век. - Барбара искренне радовалась своему открытию.

- Но в таком случае этой площади...

- ...никогда и не было! Это - вымысел Байрона, как вы и написали в своей статье, - подхватила Барбара. - А если она когда-то и существовала, то теперь ее уже точно нет. Площадь-фантом.

- "Площадь с портиком. Романский храм и фонтан с дельфинами..." Эдвард оборвал цитату, исподлобья взглянул на девушку и с запинкой начал: Барбара... вам никогда не казалось, что у самых обыденных, привычных вещей и событий есть другое, тайное лицо? И когда действительность поворачивается к нам этим другим лицом, кажется, что почва уходит из-под ног.

- Почему вы об этом спрашиваете? Из-за фотографии?

- Паэул сказал вам, что у меня украли сумку?

- Да, он упомянул об этом. А что в ней было?

Профессор поднялся и сделал несколько шагов вверх по лестнице.

- Римский дневник Байрона. Весь дневник. И та его часть, которая пока еще никому не ведома, потому что я не все опубликовал. Но, хоть убейте, не понимаю, кому так не терпится иметь его полностью.

Барбара тоже поднялась и последовала за Эдвардом. Его волнение передалось девушке.

- Ну, какому-нибудь коллекционеру.

- Нелепо. Это же не оригинал рукописи, а только копия, микрофильм.

Эдвард остановился возле афиши, постучал пальцем по дате - 30 марта 1971 года - и повернулся к Барбаре.

- Как раз накануне тридцать первого марта, - задумчиво произнес он, дня смерти Тальяферри и Брандани...

- О чем вы говорите?

Профессор смотрел на Барбару, но вряд ли видел ее - мысли его витали далеко.

- Да так... - Внезапно глаза его загорелись. - Значит, неверно, что микрофильмы никого не интересуют. Значит, есть кто-то, кому они могут быть очень нужны.

- Профессор, если это не секрет, как дневник Байрона попал вам в руки?

Несколько мгновений Эдвард внимательно изучал девушку и наконец улыбнулся:

- Ваш склад ума создан для науки, Барбара. А дело было так. Мой друг из министерства иностранных дел сумел раздобыть для меня разрешение ознакомиться с рукописями, которые хранились недалеко от Лондона в различных архивах этого ведомства. Они оказались там как военные трофеи. - Барбара с интересом слушала профессора. - Их реквизировали вместе со всякими другими документами, находившимися в багаже графа фон Гесселя, высокопоставленного немецкого офицера, который погиб в последние дни войны. Среди прочих бумаг я, к моему немалому изумлению, обнаружил дневник лорда Байрона. Изучив бесценную находку, я опубликовал только ее часть. Остальное ждет своего часа. Мне нужно время, чтобы закончить некоторые свои исследования.

- А этот загадочный Тальяферри... Как он узнал о существовании второй половины дневника?

- Я же писал об этом в своей статье. Очевидно, он оказался внимательнее вас. - Эдвард улыбнулся.

- Я просто сражена, профессор! - вспыхнула девушка.

- Ладно, так и быть, прощаю. Это ведь не экзамен, милая Барбара. И все же я не могу понять... Только одержимый ученый мог разработать этот дьявольский план с запугиванием, мистификацией и кражей дневника.

Они начали медленно спускаться по лестнице. Но тут Барбара остановилась.

- А кто знал, что у вас в этой сумке микрофильмы?

- Автор письма, - ответил Эдвард, подумав. - Он советовал мне захватить с собой вторую часть дневника. Утверждал, что в Риме я смогу сделать еще более интересные открытия.

Они подошли к "ягуару". Эдвард открыл дверцу.

- Но кто еще мог знать о микрофильмах? - продолжала допытываться Барбара.

- Синьора Джаннелли, наверное. Она советовала положить сумку в сейф.

- Но откуда ей могло быть известно наверняка? А кто-нибудь видел содержимое сумки?

Эдвард сел в машину и снизу вверх через открытое окно взглянул на девушку:

- Вы видели, Барбара. Вы и мистер Пауэл. В тот день, когда было открытие выставки и мы пили чай в кабинете вашего шефа. Прекрасный английский чай.

* * *

Эдвард решил действовать на свой страх и риск. Пассивно наблюдать, как накапливаются всевозможные "совпадения", он уже не мог. Ему казалось, что он все больше запутывается в расставленных кем-то сетях.

Но что он мог предпринять?

Все сводилось к тому, что начало плетущейся вокруг него таинственной интриги находится в далеком прошлом. Отгадка - где-то среди пожелтевших рукописей и потрепанных фолиантов. Но это была как раз та сфера, где ученый Эдвард Форстер чувствовал себя как рыба в воде. Ведь именно в тиши библиотек он находил ключ ко многим мучившим его загадкам.

Часа в три пополудни Эдвард входил в Центральную Национальную библиотеку. Пройдя в помещение генерального каталога и выбрав интересовавший его раздел, он принялся методично просматривать карточки.

Рядом возился с карточками невысокий пожилой господин. Казалось, он тоже был целиком поглощен своим занятием. Когда Эдвард, найдя что-то его интересующее, начал заполнять бланк - фамилию автора, название, шифр, чтобы отыскать книгу, - сосед бросил на него быстрый взгляд.

Эдвард поставил каталожный ящик на место и прошел в читальный зал.

В просторном и светлом помещении за длинными столами сидели читатели в основном студенты. В тишине слышен был только шелест страниц, иногда легкое покашливание.

Эдвард протянул библиотекарше заполненное требование. Синьора, прочитав имя Форстера, слегка покраснела и почтительно поздоровалась:

- Добрый день, мистер Форстер! - Эдвард был приятно удивлен тем, что его узнали, и ответил на приветствие столь же учтиво. - Сейчас обслужу вас, профессор.

В ожидании заказа Эдвард прошел в небольшое помещение рядом с читальным залом. Здесь несколько человек дымили сигаретами возле большой урны. Двое священников что-то негромко, но оживленно обсуждали. Чуть поодаль флиртовали молодой человек и девушка.

На стенах были развешаны стенды с правилами пользования библиотекой, висели объявления, приглашавшие на различные культурные мероприятия. Была тут и афиша, сообщавшая о лекции профессора Форстера.

Эдвард сел на скамейку, и тут кто-то негромко окликнул его:

- Профессор Форстер!

Эдвард поднял глаза.

Это был тот самый пожилой господин, который рядом с ним искал что-то в каталоге, - импозантный мужчина лет шестидесяти, с седой бородкой. Дорогой костюм прекрасно сидел на нем. И весь его облик носил отпечаток некоторой старомодной элегантности.

- Простите за беспокойство. Библиотекарь сказала мне, кто вы. О! Мне давно хотелось познакомиться с вами. Я - Раймондо Анкизи, ваш давний поклонник.

Эдвард поднялся с вежливой улыбкой:

- Признаюсь, не рассчитывал на такую популярность в Риме.

- О! Рим всегда умел ценить настоящих ученых. - Подвижное лицо пожилого господина постоянно меняло свое выражение. Разговаривая, он все время жестикулировал. - В области литературоведческих исследований вы скоро станете европейской знаменитостью.

- Благодарю, вы очень любезны.

- Я с нетерпением жду тридцатое марта. Это будет грандиозно!

Эдвард подумал, что пожилой господин, пожалуй, слишком экзальтирован. Даже для итальянца это было чересчур.

- Думаю, вы преувеличиваете, синьор Анкизи.

- Не сомневайтесь, профессор, после статьи, которую вы опубликовали в Кембриджском журнале, лекции просто обеспечен успех! - Он пытливо посмотрел Форстеру в глаза. - Может ли благодарная общественность ожидать каких-либо сенсационных открытий, касающихся римского периода жизни лорда Байрона?

Эдвард пожал плечами:

- Сенсационных? Не думаю.

- Понимаю. Хотите преподнести сюрприз, - заключил Анкизи с легким поклоном. - Буду сидеть в первом ряду.

- Вы тоже занимаетесь Байроном?

- О, весьма и весьма скромно. В пределах, доступных страстному дилетанту. Почему бы вам не зайти ко мне в гости? Если, конечно, у вас найдется время.

- Действительно я очень занят. Но если смогу...

Излишняя навязчивость поклонника начинала раздражать Эдварда.

- Приходите, прошу вас! Моя библиотека в вашем распоряжении! Аффектация Анкизи, казалось, достигла предела. На них стали оборачиваться. У меня большое собрание материалов о Байроне. Почту за честь показать его вам... Мне, знаете ли, чрезвычайно польстило, что тексты, процитированные вами в статье, буквально, ну буквально все имеются и у меня.

Эдвард не ожидал такого поворота.

- Все?

- За исключением, естественно, драгоценного дневника Байрона, который вы обнаружили. - Он даже подпрыгнул на месте от возбуждения и дальше понес что-то и вовсе несусветное: - Делаю все, что могу, дабы возвысить свой дух. Пытаюсь идти в ногу с культурным прогрессом. Не пропускаю ни одной лекции, концерта, спектакля, ни единого события, интеллектуальное значение которого...

Пока Анкизи обрушивал на изумленного профессора свой монолог, проходивший за его спиной работник библиотеки, оказавшись в поле зрения Эдварда, выразительно повертел пальцем у виска, как бы говоря: "Не слушайте его, он же сумасшедший!"

- Культура - это единственное истинное утешение и искупление нашего банального существования. - Не меняя тона, Анкизи впился своими черными глазами в глаза Эдварда. - Так когда можно прислать за вами моего шофера?

- Благодарю. Я постараюсь приехать сам. - Эдвард был решительно настроен освободиться от докучливого собеседника. - Однако сейчас не могу сказать, когда именно. Прошу прощения. - Он двинулся к выходу.

- Приезжайте когда захотите. Вы доставите мне огромное удовольствие. Я живу в палаццо Анкизи на виа Сант-Агата. До свидания, профессор. Жду вас.

Они вернулись в читальный зал. Эдвард направился к библиотекарше, Анкизи ушел, возвратив книгу и контрольный листок.

- Вот ваш заказ, профессор. - Библиотекарша вручила ему солидный альбом.

Эдвард принялся листать каталог произведений живописи. Его предположение подтвердилось. На одном из разворотов он нашел черно-белую репродукцию нужной ему картины. На ней была изображена площадь с романским храмом, небольшая церковь в стиле барокко и фонтан с дельфинами. Но без машин и прохожих, без каких-либо других примет времени.

Эдвард перевернул страницу. На обратной стороне он прочитал: "Марко Тальяферри (1834-1871). Масло. Холст".

Ниже, петитом, значилось: "Коллекция князей Анкизи".

"Докучливый джентльмен представился как Анкизи, - подумал Эдвард, значит, картина Тальяферри принадлежит именно его семье. Еще одно из множества совпадений?"

* * *

Несколько часов он боролся с искушением, но в конце концов не выдержал.

Перекусив в одном из ресторанчиков возле Колизея, он, уже поздним вечером, отправился пешком в район между Тор деи Конти и Салита дель Грилло. Блуждая в лабиринте старинных улиц, он увидел двух монахинь в грубых сутанах, красивших монастырскую ограду.

- Подскажите, пожалуйста, где тут палаццо князей Анкизи?

Одна из монахинь жестом указала вверх по улице на здание в стиле эпохи Возрождения.

У перекрестка Эдвард взглянул на старинную мраморную доску. Там было высечено: "Район Монти".

Одолев внушительный подъем, Эдвард оказался перед мрачным дворцом. Помедлив, он прошел через открытые ворота в просторный квадратный двор. На первом этаже окна были защищены массивными решетками. В одном из них можно было различить внутреннюю лестницу. Двор освещался несколькими тусклыми фонарями.

Эдвард осмотрелся и направился к парадному крыльцу, над которым красовался старинный герб. Он поднялся по сбитым ступеням.

Дверь была закрыта. Эдвард трижды постучал большим железным кольцом. Удары гулко отозвались в пустынном дворе. Он сошел с крыльца и, уже собираясь уходить, в последний раз оглянулся. И тут вдруг услышал доносившуюся изнутри негромкую органную музыку, а затем увидел слабый мерцающий свет.

Огонек дрожал и медленно перемещался, словно кто-то со свечой или канделябром бродил по комнатам в этом крыле здания.

Эдвард прошел на середину двора и оттуда смог отчетливо увидеть женскую фигуру в белом, которая медленно спускалась по внутренней лестнице. В руках у женщины был канделябр. Наконец она оказалась возле одного из окон первого этажа. Словно предчувствуя что-то, Эдвард бросился к окну:

- Лючия!

Он ухватился за решетку в надежде, что девушка заметит его.

Лючия шла прямо, глядя в пространство перед собой. Огромные глаза ее были устремлены в одну точку.

Эдвард кинулся к другому окну, но Лючия уже удалялась во внутренние темные комнаты. Он смотрел вслед девушке, пока та не растворилась во мраке. Вместе с Лючией, медленно растворившись в ночном воздухе, стихла и органная музыка.

8

Пауэл ходил из угла в угол своего кабинета в британском посольстве, как делал всегда, когда нужно было что-то обдумать. Эдвард сидел в кресле возле письменного стола Пауэла. Стол этот был в своем роде произведением искусства: дорогая чернильница в форме раковины, пресс-папье, нож для разрезания бумаг в костяном футлярчике, мраморная подставка для авторучек все было разложено и расставлено в идеальном порядке. Письменный стол единственное место, где проявлялся педантизм Пауэла.

Английская чопорность была не чужда атташе по культуре. Но сейчас, когда эмоции захлестывали его, он жестикулировал с поистине итальянским темпераментом.

- Минутку, Форстер, я хочу понять все как можно лучше. Вчера вечером вы отправились в палаццо князя Анкизи и... увидели ту самую девушку.

Эдвард устало кивнул.

- И во дворце никого не было?

- Никого. - Эдварду уже надоело повторять все по третьему кругу. Парадный вход был наглухо заперт.

- И это было?..

- И это было около десяти часов вечера.

Пауэл многозначительно поднял брови, словно эта деталь имела какое-то особое значение. Потом, продолжая рассуждать, облокотился на спинку кресла, стоявшего против Эдварда.

- И вы увидели ту самую девушку, с которой провели вечер в таверне? Вы точно уверены, что это была именно она?

- Господи, Пауэл, ошибки быть не могло. Я слишком хорошо ее запомнил.

- Может, она там живет.

Эдвард резко поднялся:

- Но это же абсурд! Может, она там и живет. Но бродить по ночам в белой рубашке и со свечой - забава слишком экстравагантная. А она шла... как призрак!

- Скажем более научно: словно сомнамбула.

Вздохнув, Эдвард опять опустился в кресло.

- Пауэл, надеюсь, вы верите, что случай с таверной я не придумал.

- Ну что вы! Я никогда не сомневался в правдивости вашего рассказа. Только считаю, что, простите, кто-то морочил вам голову. Скажем мягче разыгрывал.

- Может, и мне так приятнее думать. - Эдвард рассек ладонью воздух. Но я все же хотел бы понять, почему девушка, которую я последний раз видел в таверне "У Ангела", бродила вчера ночью по комнатам пустого палаццо.

- Ну, проще всего было бы спросить об этом хозяина дворца - самого князя Анкизи.

- Конечно, проще. Если бы он открыл дверь. Но это еще не все странности.

Пауэл опять принялся ходить по кабинету.

- Неужели не все?

Эдвард пропустил иронию мимо ушей. Он достал из кармана медальон Лючии и протянул Пауэлу:

- Этот медальон я показал специалисту. Похоже, вещь очень редкая.

- И что же? - Пауэла, по всей видимости, не слишком заинтересовало последнее сообщение. - По крайней мере, хоть какая-то польза...

- Насчет пользы это еще вопрос. Как выяснилось, ювелир, в восемнадцатом столетии изготовивший этот медальон, был кем-то вроде колдуна. Загадочный персонаж, способный перемещаться во времени. Некромант, видите ли.

Пауэл иронически улыбнулся:

- И он тоже? Это уже носит характер эпидемии.

- Мы говорили о пользе. Так вот. Иларио Брандани родился тридцать первого марта 1734 года и умер тридцать первого марта 1771 года.

- Ну и что?

- Мы были вместе с вами на протестантском кладбище. Помните надгробие художника Тальяферри? Он родился и скончался в день моего рождения. На сто лет раньше меня и на сто лет позже ювелира.

Пауэл перестал ерничать.

- Тридцать первого марта 1734... 1834... 1934... Интересно, интересно... - И вдруг, словно вспомнив что-то, воскликнул: - А какого черта вообще вас занесло во дворец Анкизи?

- В библиотеке я обнаружил репродукцию с картины Тальяферри, той самой, которую мне подсунули как современную фотографию. Оригинал принадлежит князю Анкизи.

Эдвард взглянул на Пауэла, как бы приглашая его самого сделать вывод. Блистательный атташе впервые казался действительно озабоченным рассказом Эдварда. В волнении он даже передвинул с места на место роскошную чернильницу на письменном столе.

- Гм... Интересно... Неплохо бы разузнать что-нибудь об этом Анкизи.

- Может быть, он и ученый... но с маниакальными наклонностями. Бывает в Национальной библиотеке... Что-то выискивает. Его там считают чокнутым.

Пауэл нажал кнопку переговорного устройства.

- Барбара!

- Да, мистер Пауэл! - ответила девушка.

- Зайдите, пожалуйста.

- Сию минуту, мистер Пауэл.

Эдвард не хотел ни во что вмешивать Барбару: вся эта мистическая история задевала его профессиональное и мужское самолюбие.

- Пауэл, прошу вас, не говорите Барбаре обо всем этом.

- И в мыслях не было. Хочу только спросить у нее про Анкизи.

- Князь сказал, что страстно любит Байрона... И ждет не дождется моей лекции. - Эдвард указал на афишу. - Если вы еще не заметили, то обращаю ваше внимание: лекция начнется тридцатого марта, ровно за три часа до наступления дня моего рождения.

- Странно, что я выбрал именно этот день. - Пауэл улыбнулся. - Может быть, и я получаю послания с того света?

Вошла Барбара и при виде Форстера радостно вспыхнула.

- Добрый день, профессор. Что-нибудь слышно о пропавшей сумке?

- Пока нет.

- Ваша корреспонденция, мистер Пауэл. - Девушка передала ему несколько писем.

Театральным жестом Пауэл взял один из конвертов и осмотрел его так, словно это было любовное послание. Следом на лице его сразу же появилось разочарование. Барбара поджала губы, сдерживая смех.

Предложив Барбаре стул, Пауэл принялся распечатывать ножом другие конверты.

- Скажите, Барбара, вы - знаток Рима, и античного, и современного. Вы что-нибудь слышали про князя Анкизи?

- Ну конечно, мистер Пауэл. Я видела его несколько раз здесь, у нас в библиотеке.

- О... А у нас тут есть библиотека?

- А вы не замечали? - Барбара поддержала игру. - Анкизи частенько наведывается, чтобы знакомиться с прессой, которую мы получаем из Англии.

Эдвард, не слишком следивший за разговором, отреагировал на последние слова Барбары:

- Вот как? Значит, здесь он и прочитал мою статью...

- Возможно, - ответила Барбара. - У него уйма всяких хобби. Старый сумасшедший. Однако симпатичный.

- Он богат?

- Не думаю. У него, правда, прекрасный дворец, но, по-видимому, это все, чем он сейчас владеет. Если у вас найдется время, стоит взглянуть. Это в районе Монти. Здание шестнадцатого века с великолепным двором. Существует даже легенда об этом палаццо: будто там обитает призрак.

Пауэл и Эдвард переглянулись.

- Призрак? - переспросил Пауэл.

- Призрак женщины, которая бродит по комнатам.

После довольно длительной паузы Пауэл поинтересовался как бы между прочим:

- А вы верите в существование призраков, Барбара?

- Нет, мистер Пауэл, - ответила она не задумываясь. - Решительно нет.

- Я тоже. Однако у нас в Англии есть немало добротных призраков.

- Возможно, но они не экспортируются. - Чувство юмора у Барбары было ничуть не хуже, чем у ее шефа. - Римский воздух слишком прозрачен для северных привидений.

Эдвард решил поучаствовать в разговоре:

- Днем - пожалуй, а ночью... Ночью по улицам, дворам и палаццо этого Вечного Города бродит слишком много теней. - Он улыбнулся. - Так меня уверяли, во всяком случае.

- Призраки опять вошли в моду. Так же как астрологи и ясновидящие, уверенно заявила Барбара. - Это атавизм.

Вместе с другими деловыми бумагами Пауэл передал девушке письма.

- А некоторые готовы поклясться, что видели их. - Он бросил на Эдварда выразительный взгляд. - Причем это люди серьезные, достойные всяческого доверия.

- Значит, тому имеются столь же серьезные объяснения.

- Наверное, - заметил Эдвард, - речь идет о галлюцинациях, о внушении или самовнушении.

- Вовсе нет, - возразила Барбара. - Далеко не всегда, во всяком случае. Кое-кто и в самом деле встречался с усопшими. И не только с бесплотными тенями, а со вполне реальными существами.

Пауэл попытался вернуть разговор в шутливое русло:

- Барбара хочет произвести на вас впечатление, Форстер.

Но девушка явно игнорировала это заявление.

- То, о чем я говорю, не призраки в обывательском понимании. Это скорее субстанции, родственные сновидениям. Сновидения могут быть настолько яркими и отчетливыми, что обретают форму и плоть: слепок с людей, некогда действительно существовавших. И это воспринимается как общение с иным миром.

В отличие от Пауэла, что-то мурлыкающего себе под нос, Эдвард слушал с большим интересом.

- Я понимаю, о чем вы говорите. Призрак - это не покойник, который пытается вступить в контакт с живым человеком, а живой человек, стремящийся материализовать свое сновидение путем мобилизации подсознательных сил.

Барбара согласилась:

- Паранормальные силы. Они, как и сновидения, позволяют явлениям прошлого и будущего сосуществовать в одном измерении.

Эдвард посмотрел на атташе но культуре:

- А вы, Пауэл, что скажете?

Пауэл вынырнул из собственных мыслей:

- Я просто потрясен... Такая неожиданность... настоящее, прошлое и будущее...

Барбара снисходительно улыбнулась:

- Эта теория мне кажется наиболее убедительной. По крайней мере, она позволяет объяснить множество явлений, не объяснимых никакими другими теориями.

Пауэл всплеснул короткими руками:

- Барбара, откуда вы все это знаете?

- Иногда - подчеркиваю, иногда - я читаю книги.

Этот шутливый укус позабавил Пауэла:

- Деточка, вы подсмеиваетесь надо мной? Ну, ладно. Считайте, что вас поцеловали, Барбара, и можете идти. Когда приснитесь мне в следующий раз, я постараюсь вас материализовать.

Барбара была уже в дверях.

- Но и тогда я буду занята вашей корреспонденцией, мистер Пауэл. Подчеркиваю, деловой корреспонденцией.

- В таком случае, прежде чем покинуть нас, скажите, как, согласно слухам, хороша ли собой та девушка-призрак, что обитает в палаццо Анкизи? Если хороша, то пойду взглянуть на нее.

- Не думаю, что это следует делать. Легенда гласит, будто тому, кто увидит ее, суждено умереть в течение месяца. - И Барбара закрыла за собой дверь.

Пауэл подмигнул Эдварду и направился к тайнику, скрытому среди книг.

- Теперь уж точно не обойтись без глотка виски.

- Послушайте, Пауэл... - Эдвард заколебался. - А что если мне уехать... Вернуться в Лондон?

Пауэл молча разливал виски по бокалам. Окончив свое занятие, он поинтересовался:

- И вы готовы уехать, не прояснив для себя даже загадку пропавшей сумки?

- По-моему, это не имеет особого значения.

Пауэл протянул Эдварду бокал:

- Для вас, может быть, и не имеет. Но для тех, кто украл ее...

- Что произойдет, если тридцатого марта я не прочитаю лекцию? Если вернусь в Лондон?

Пауэл отпил виски.

- Ну, я начинаю думать, что оккультные силы, окружающие нас, не позволят вам так просто это сделать.

- Все шутите, Пауэл, а мне уже не до смеха. Скоро собственной тени начну бояться.

Пауэл изобразил на лице сочувствие:

- Хотите, чтобы я нашел способ защитить вас?

Эдвард задумчиво покачал головой:

- Защитить? Может быть, но от кого? Никто ведь открыто не угрожал мне. Это главное. - Он повертел перед глазами бокал. - Хоть бы уж кто-нибудь напал на меня... Или прямо сказал, что ему от меня нужно... Словом, знать бы, на каком свете я нахожусь, и вообще - кто я такой... кто...

Пауэл внимательно смотрел на Эдварда и, когда заметил, что тот перехватил его взгляд, сразу же отвел глаза.

9

Эдвард без проблем добрался до района Монти, припарковал машину возле палаццо Анкизи и через минуту уже стоял на парадном крыльце. Ждать пришлось довольно долго. Наконец за дверью послышались шаги и слуга в ливрее открыл дверь.

- Я бы хотел поговорить с князем Анкизи. Мое имя Форстер, профессор Форстер.

Слуга смерил гостя придирчивым взглядом и после некоторого колебания отступил в сторону:

- Прошу.

Величественная осанка слуги и надменное выражение его лица вполне соответствовали убранству просторного холла, служившего прихожей.

- Извольте подождать. - Слуга удалился, оставив Эдварда среди портретов самых разнообразных предков нынешнего князя Анкизи. Усопшая родня перемежалась гипсовыми копиями бюстов римских императоров. Всадник на коне, написанный в манере Тьеполо, единственный в этой компании был изображен в полный рост.

Дверь за спиной Эдварда скрипнула. Он обернулся и увидел мужчину, облаченного в пышный костюм эпохи Возрождения.

Несколько секунд длилась немая сцена. Наконец мужчина удовлетворенно рассмеялся. Это был князь Раймондо Анкизи.

- Здравствуйте, профессор! Добро пожаловать в мой дом. - Он продолжал улыбаться в седую бородку. - Не узнали, да?

- По правде сказать, не узнал.

- Нравится? - Он повернулся, демонстрируя свой наряд. - Это костюм кавалера Ордена Полумесяца, к которому я имею честь принадлежать. Проходите, прошу вас. Закончу примерку и буду в вашем полном распоряжении.

Эдвард прошел в комнату, из которой только что появился Анкизи. Возле высокого старинного зеркала стоял небольшого роста человек в скромной одежде.

- Позвольте представить вам синьора Пазелли, виртуоза иглы и ножниц, сказал Анкизи. - Это он сотворил нашу парадную форму. По моему эскизу, разумеется. - Князь довольно потер руки и с выражением досады прибавил: - А это синьор Салливан.

Эдвард повернулся в ту сторону, куда указал Анкизи. Входя в комнату, он не заметил стоявшего за дверью барона Россо. И теперь не смог скрыть удивления:

- Привет, Салливан! Вот неожиданная встреча.

Тот что-то пробурчал в ответ.

- А, так вы знакомы? - воскликнул Анкизи. - Думаю, синьор Салливан, или, если угодно, барон Россо, предложил какую-нибудь сделку и вам, профессор.

- Пока нет. Должно быть, случай не подвернулся. - Невольно Эдвард подхватил пренебрежительный тон Анкизи.

- Странно. Он обожает свой бизнес и очень настойчив.

Салливан покинул свой угол и сделал шаг к Анкизи, красовавшемуся перед зеркалом.

- Мое предложение, князь, вполне разумно... и выгодно для нас обоих.

- А мне так не кажется. - Не оборачиваясь, Анкизи обратился к Эдварду, глядя на него в зеркало: - Послушать синьора Салливана, так я должен ради его выгоды опустошить свой дом и налегке перебраться в какую-нибудь квартирку подешевле.

- Сейчас самый подходящий момент для продажи, - не обращая внимания на тон князя, настаивал Салливан. - Подобные произведения искусства встречаются теперь все реже, их цена может быть огромна.

Суетясь возле князя, портной Пазелли расправлял складки и оборки на костюме. Анкизи жестом остановил его.

- Мне жаль, Салливан, но то уже совсем немногое, что осталось от моей коллекции, я не собираюсь выставлять на продажу. Кроме того, вы неважный маклер. - Подойдя к сонетке, он дернул за шнурок. Послышался звон колокольчика.

Салливан вспыхнул, но сумел сдержаться.

- Я только прошу подумать над моим предложением, князь.

В дверях появился слуга.

- Антонио, - Анкизи улыбнулся своему отражению, - проводи синьора Салливана.

Тот вышел, ни с кем не попрощавшись.

Анкизи принялся расстегивать тяжелый камзол.

- Извините, профессор, что вынудил вас быть свидетелем такого неприятного разговора. Но уже давно следовало преподать урок этому барону Россо. И я не жалею, что он получил его в вашем присутствии. Ужасно боюсь шакалов, они питаются падалью.

С помощью Пазелли князь наконец снял камзол.

- Итак, милейший профессор, вы пришли, чтобы посмотреть мое собрание материалов о Байроне. Польщен. И очень надеюсь, что вы сможете найти что-нибудь полезное для своих исследований. Я провожу вас в мою скромную библиотеку.

Князь, продолжая свою игру в дилетанта, лукавил: стены небольшого зала, служившего библиотекой, были сверху донизу уставлены книгами. Наметанный глаз Эдварда сразу же отыскал шкаф, отведенный Байрону.

- Я потрясен! Действительно, можно считать, у вас есть все, что написано о Байроне.

Анкизи, явно польщенный, перебирал рукописи, лежавшие на большом письменном столе из мореного дуба.

- Коллекция, собранная с бесконечной любовью. - Он погладил свою бородку и продолжал, все более вдохновляясь: - К сожалению, это инертный материал. Как я завидую вашему умению заставить говорить древние манускрипты, старые документы, объяснить их утерянный смысл, пролить свет на забытые факты... - Казалось, он никогда не остановится.

Эдвард между тем перешел к соседнему с "байроновским" шкафу и стал знакомиться с книгами, читая названия на корешках.

- Я вижу, у вас много сочинений по парапсихологии, оккультизму, спиритизму...

- Да, - согласился Анкизи, - я неплохой знаток этих феноменов, но опять же в скромных пределах, отпущенных дилетанту. - Князь испытующе посмотрел на Эдварда. - А вы, дорогой профессор, что вы думаете об этом тонком предмете?

- Ну, я никогда не задавался целью... Хотя, надо признать, некоторые из моих друзей любят повертеть блюдечко. Эти спирические сеансы бывают довольно веселыми.

- Повертеть блюдечко... Погружение в мир оккультизма - это не игра. Это, знаете ли, иногда переворачивает жизнь. - Анкизи отрешенно смотрел в пространство перед собой. Потом встрепенулся: - За примером далеко ходить не надо. Возьмем хотя бы нашего, простите, вашего Байрона...

Эдварда все больше занимал этот разговор.

- Извините. - Анкизи подошел к "байроновскому" шкафу и принялся что-то искать среди книг. - Куда же я положил его? А, вот он - журнал с вашей статьей... - Князь принялся быстро перелистывать страницы. - Эта статья показывает, что вы находитесь на пике профессиональной формы. А для ученого вы еще достаточно молоды. - Анкизи нашел нужную страницу и надел очки. Итак... пятнадцатого апреля 1821 года Байрон записал в дневнике: "Вечер. Одиннадцать часов. Площадь с портиком. Романский храм и фонтан с дельфинами. Удивительное место. Каменный посланец. Божественная музыка. Мрачные явления".

- Я помню это место, - сдержанно заметил Эдвард.

Анкизи снял очки и закрыл журнал.

- Сию эмоциональную запись вы относите на счет романтических фантазий Байрона? Набросок будущего стихотворения?

Эдвард неопределенно пожал плечами, давая возможность Анкизи высказаться до конца.

- Примерно об этом вы и пишете в своей статье... Ранний романтизм и так далее. Какие-то неординарные впечатления... Вернувшись домой, Байрон сделал набросок по-итальянски:

Я повернулся к Господу спиной.

Лежит греха дорога предо мной.

И я пошел, сомненья отметая.

Дорога зла вела меня, прямая

И страшная. Я вышел за порог,

И за спиной моей остался Бог.

Я шел, не видя Божьего лица.

Дорогу зла прошел я до конца,

Но душу потерял свою в пути.

Я грешник жалкий. Господи, прости!

Анкизи декламировал торжественно, самозабвенно. Глаза его были полуприкрыты. Голос гулко звучал под сводами библиотеки. Потом воцарилась тишина, которую нарушил Эдвард:

- Поздравляю, князь! Блестящая память!

- Это ваша заслуга, - улыбнулся Анкизи. - Когда я общаюсь с действительно умным человеком - а это теперь случается так редко, - то и память у меня активизируется. А сейчас позвольте мне, смиренному дилетанту, высказать скромное предположение. Задавались ли вы вопросом, что хотел сказать Байрон, имея в виду мрачные явления!

Эдвард почувствовал волнение.

- У меня есть мысли по этому поводу. Однако это осталось вне рамок литературоведческой статьи.

Анкизи вернулся к "оккультному" шкафу.

- Предположим. Но ведь очевидно, что в ту ночь Байрон пережил что-то... как бы это сказать... из ряда вон выходящее.

- Вы намекаете на некромантические мании Байрона?

- Мании... В ту ночь для Байрона приоткрылось окно в мир неведомого, неземного. В ту ночь Байрон заглянул в ад.

Эдвард попытался улыбнуться:

- И кого он там встретил, по-вашему?

- Мне будет трудно пробить брешь в вашем скептицизме. Как все, кто не верит, вы отказываетесь войти в некое незнакомое измерение, где скрываются истины, которые ваше рацио боится обнаружить. - Князь сделал выразительную паузу. То, о чем он говорил, было, по всей видимости, выстрадано им. Согласно утверждению графа Калиостро, в одном из домов, выходящих на площадь, о которой упоминает Байрон, два века назад жил великий магистр оккультных наук, обладавший страшным, невероятно захватывающим даром стирать грань между жизнью и смертью.

- И что же? Байрону предстала тень этого некроманта? А кто это был?

- Этого не может знать профан вроде меня. Узнать это дано только тому, кому это предназначено. - Он значительно посмотрел на Эдварда, чем привел его в смятение. И вдруг резко сменил тему: - Но я не могу злоупотреблять вашим драгоценным временем. Я хочу показать вам еще кое-что интересное. Пройдемте в самое древнее крыло моего палаццо. Там есть несколько достойных внимания картин... Если вас интересует живопись.

По длинной анфиладе они прошли в другую часть палаццо. Комнаты здесь были почти пустые и еще более мрачные. К Анкизи между тем снова вернулась его восторженная болтливость.

- Думаю, вы не преминули воспользоваться своим пребыванием в Риме, чтобы посетить все места, где бывал Байрон... Убежден, что вы приберегаете какой-то сюрприз, о котором мы узнаем только на лекции. Какое-нибудь потрясающее открытие, основанное на второй, пока только вам известной части дневника Байрона.

- Думаю, уже не только мне. По правде говоря...

На лице Анкизи отразилось крайнее удивление. Эдвард продолжал:

- У меня украли сумку, в которой находились микрофильмы с этой неизданной частью.

- Украли здесь, в Риме? - Князь пожал плечами. - Она, несомненно, найдется.

Теперь удивился Эдвард:

- Почему вы так уверены?

- Когда воры поймут, что в этой сумке для них нет ничего интересного, они найдут способ вернуть ее вам. - Он усмехнулся. - Римские воры - очень вежливая публика.

Они шли мимо окон, забранных массивными решетками.

- Надеюсь, что вы окажетесь правы, - сказал Эдвард. - Где мы сейчас находимся?

- Эти окна выходят во двор. Мы, как я уже сказал, в самой старой части дворца. Остальное было перестроено в восемнадцатом веке.

Они остановились у окна. Может быть, того самого, за которым Эдвард видел бредущую со свечой Лючию.

- Мне рассказывали о легенде, связанной с дворцом Анкизи.

- Таких легенд множество, и у каждого патрицианского палаццо своя, небрежно заметил князь. - Это, можно сказать, обязательное условие. - Он улыбнулся и повлек Эдварда за собой дальше.

- А у вас - это органная музыка и призрак женщины, который бродит ночью по этим комнатам?

- Могу заверить, что я никогда не видел ничего подобного. К счастью... Иначе я был бы уже мертв.

- Да. Легенда гласит, что тот, кто увидит этого призрака, умирает в течение месяца.

Анкизи поднял брови:

- Любезнейший мистер Форстер, до лекции осталось несколько дней, а ваша жизнь слишком ценна. Собственно, мы почти пришли.

И действительно, они оказались в старинной, заброшенной пинакотеке. На стенах видны были разной величины темные прямоугольники: следы множества висевших тут в свое время картин.

- Вот единственные настоящие призраки в этом палаццо. Призраки картин, - с сожалением заметил Анкизи, - картин, которые висели здесь и которых больше нет. Тут находились наименее значимые произведения из моей коллекции, и я согласился продать их. Все они будут выставлены на аукцион в антикварном салоне на площади дель Пополо.

Эдвард помнил это место. Он знал, что картины будут продаваться именно там.

- Когда это произойдет?

- Сегодня вечером, после шести. Но это не бог весть что. Произведения некоторых маньеристов прошлого века - Пирани, Галлинари, Спина, Тальяферри...

Говоря это, Анкизи касался ладонью темных следов. Потом указал Эдварду и на то место, где висело полотно Тальяферри.

- Здесь висела картина Тальяферри?

- Да. "Архитектурная фантазия на римские темы".

- Я знаком с неким полковником Тальяферри, - осторожно заметил Эдвард. - Коллекционером старинных часов.

- А, тот старик с виа Маргутта! - Анкизи сочувственно вздохнул. Бедняга, он очень болен. Вчера его отправили в клинику Амати. Похоже, ему недолго осталось жить.

* * *

Больница Амати на виа Номентана утопала в зелени. И яркая зелень, и сияние дня смягчали ощущение беды, идущее от старого, с облупленными стенами здания. Сейчас оно казалось обителью покоя.

Монахиня, дежурившая у входа, объяснила, куда нужно пройти, и Эдвард направился по длинному коридору. Он уже хотел было войти в палату, как дверь открылась, и ему навстречу вышла сестра милосердия.

- Здесь лежит полковник Тальяферри?

Женщина прикрыла за собой дверь.

- Здесь. Мне очень жаль, но к нему нельзя.

- Как он себя чувствует?

- Он очень слаб. Но доктор говорит, что все обойдется. Приходите завтра. Думаю, тогда вы сможете его повидать.

Она удалилась. Эдвард услышал, что кто-то зовет его:

- Профессор Форстер!

Из небольшого холла в конце коридора навстречу Эдварду шла девушка. Он вспомнил, что где-то уже встречал ее.

- Вы не узнаете меня? Я - Джулиана, племянница полковника. - Неловкая, смущенная, она по-прежнему оставляла впечатление гадкого утенка.

- Да-да, конечно...

Девушка начала что-то искать в сумочке.

- Дядя просил меня передать вам это... - И она достала массивный ржавый ключ. - Я звонила вам в гостиницу, но не застала.

Эдвард с недоумением посмотрел на ключ.

- Что это?

- Ключ от тринадцатой квартиры. На виа Маргутта.

Он попытался расспросить Джулиану, что бы это значило и почему ее дядя захотел передать ему этот ключ, но та путалась в объяснениях, так ничего толком и не сказав.

Эдвард поспешно покинул клинику и, сев в "ягуар", помчался на виа Маргутта.

А его место на парковке тотчас заняла другая машина, поскромнее. Из нее вышел Лестер Салливан. Сняв шоферские перчатки и бросив их на сиденье, он направился в клинику. Выражение его лица, скрытого большими солнцезащитными очками, разобрать было невозможно.

* * *

Эдвард проехал по улице Двадцатого Сентября, свернул к площади Барберини. Рим цвел, шумел, сиял, жил своей повседневной жизнью. Люди спешили по делам, сидели на улицах за столиками кафе... Но Эдварду казалось теперь, что все это - декорации, за которыми, невидимое обычному глазу, разворачивается настоящее действие.

Он выехал на виа Систина и скоро притормозил у дома 53 В по виа Маргутта. Сердце его бешено колотилось, когда тяжелый ключ со скрипом поворачивался в замке квартиры номер тринадцать.

Дверь подалась со звуком, похожим на стон. Эдвард остановился на пороге, осматриваясь. В темном помещении стоял резкий запах сырости и пыли, скопившейся за многие десятилетия. Щелкнув зажигалкой, он подошел к окну. Закрытые ставни были изъедены жучком. Эдвард попытался поднять державшую их перекладину, однако при первом же его усилии ставни рухнули.

Солнечный свет залил комнату. Запустение, царившее в ней, наводило тоску. Обои свисали со стен кусками. На гвоздях болтались гипсовые античные маски с перекошенными ртами. Их пустые глазницы во множестве уставились на непрошеного гостя. Щербатый пол был усеян мусором и битым стеклом. Осторожно ступая, Эдвард двинулся в глубь квартиры по длинному коридору, в который выходили двери нескольких небольших, похожих на кельи комнат.

В торце коридора оказалась еще одна дверь. Эдвард, прислушавшись, слегка надавил на нее, и она тут же с грохотом упала, подняв с пола тучу пыли. Эдвард закашлялся.

Теперь он оказался в очень большой комнате. Она была значительно светлее других, потому что солнце проникало сюда не только через запыленные окна, но и сквозь довольно грязный стеклянный купол в потолке.

Эдвард понял, что находится в мастерской художника. Точнее, в том месте, где когда-то находилась мастерская: несколько сильно осыпавшихся полотен, старые, покрытые пылью рамы, покосившийся мольберт, ветошь, палитра с засохшими красками. Битое стекло хрустело под ногами. Сквозняк гулял по всему помещению, шевеля старые бумаги и обрывки ткани. Казалось, по мастерской перемещается некто невидимый.

Эдвард с испугом взглянул на одну из картин. Это был поясной портрет женщины. Но вместо головы зияла дыра: кто-то вырезал из портрета кусок холста.

Это был портрет Лючии. Он узнал ее светлое платье и прекрасно прописанный медальон с совой.

Эдвард с трудом отвел взгляд от обезображенного полотна и покачнулся пол в центре комнаты заметно осел и, казалось, готов был в любую минуту провалиться на нижний этаж. Оглянувшись, Эдвард увидел еще одну дверь, еле державшуюся на петлях.

Он пробрался вдоль стены к этой двери и толкнул ее. Она легко отворилась, открыв узкий проход между двумя кирпичными стенами. В конце прохода Эдвард обнаружил крутую каменную лестницу.

Он стал подниматься по этой лестнице, ощущая себя словно в колодце: только где-то наверху брезжил свет. Каменные ступеньки крошились у него под ногами. Эта разрушенная часть здания была необитаемой уже бог знает с каких времен.

На площадке Эдвард остановился и заглянул в большой проем в стене: видимо, тут была разобрана какая-то перегородка. Слабый свет проникал сквозь переплет стеклянного фонаря в потолке. Эдвард разглядел комнату, уставленную по периметру разбитыми амфорами. В углу красовался мраморный бюст со стертыми чертами лица.

Эдвард собрался продолжить подъем, но вдруг замер, отчетливо услышав чьи-то шаги. Он затаил дыхание. Шаги, казалось, доносились снизу, из мастерской художника.

Ступая на цыпочках, он поднялся еще на несколько ступенек и укрылся в стенной нише. Шаги приближались. Дверь, ведущая в проход перед лестницей, слегка скрипнула. Кто-то начал медленно подниматься по ступенькам. С минуты на минуту этот кто-то должен был появиться на площадке, где только что стоял Эдвард.

Вот уже показалась рука, ухватившаяся за железные перила, и наконец Эдвард увидел поднимавшегося человека. Это был Пауэл. Он поднял голову и встретился взглядом с Эдвардом.

- А, это вы, профессор Форстер? Вы меня здорово напугали. Полагаете, уместно играть в прятки в таком месте, как это?

Эдвард перевел дыхание.

- Можно узнать, что вы делаете в этом доме? - поинтересовался он.

Пауэл ответил не сразу, словно искал подходящие слова.

- Вот и я спрашиваю себя о том же. И не знаю, что и сказать. Был странный телефонный звонок. Какая-то дама... Она умоляла меня приехать сюда. - Пауэл двусмысленно улыбался. - Я подумал, вдруг какое-нибудь галантное свидание... Но место, мне кажется, не слишком подходящее для подобных встреч... А вас как сюда занесло, профессор?

- Я тут, можно сказать, у себя дома. Мне дали ключ.

Над их головами что-то хрустнуло. Эдвард едва успел отскочить в сторону: массивная балка, рухнув с потолка, упала совсем рядом с ним.

Он прижался спиной к двери, и та тоже оказалась на полу, сорвавшись с петель.

- Дом что надо, - заметил Пауэл. - Но ремонт ему определенно не помешает.

Он подошел к Эдварду, застывшему на пороге возле упавшей двери, и заглянул в проем. Там оказалась деревянная лестница, ведущая на чердак. Она была в ужасном состоянии - многих ступенек недоставало, а перила ходуном ходили под рукой.

И тем не менее Эдвард начал подниматься. Пауэл остановил его:

- Куда вы?

- Там чердак, интересно взглянуть.

Глаза Пауэла блеснули.

- Как правильно, что вы идете впереди!

- Это почему?

- Потому что с вами не может случиться ничего плохого. - Эдвард с удивлением обернулся. - До тридцать первого марта еще несколько дней, улыбнулся Пауэл. - Так что я - после вас.

Осторожно ступая по шатким ступенькам, они поднялись на чердак. Здесь тоже царило полнейшее запустение. Пол был усыпан битым стеклом. Там и тут валялись засохшие кисти, доски, бруски. К стенам были прислонены картины в старых, разбитых рамах.

Внимание Эдварда привлекло одно полотно. Вернее, то, что от него осталось. Живописный слой почти весь осыпался, виднелась грунтовка, но по тем немногим местам, где еще сохранились островки масляной краски, угадывался - во всяком случае, так показалось Эдварду - замысел художника: сюжет напоминал "Архитектурные фантазии на римские темы" Тальяферри, ту самую картину из собрания князей Анкизи. Эдвард помнил, что сегодня вечером ее будут продавать с аукциона.

Пауэл едва удостоил холст взглядом.

- Дорогой Форстер, я высоко ценю ваш интерес к живописи, но взгляните вон туда. Возле той стены есть нечто куда более интересное. Если не ошибаюсь, это ваша сумка. - Он показал рукой в угол. - Вот почему вы оказались здесь.

Эдвард бросился к сумке. Все содержимое было на месте - Эдвард сразу же убедился в этом. Похоже, ее даже не открывали.

10

Аукцион проходил в том же самом зале антикварного салона на площади дель Пополо, где Оливия недавно познакомила Эдварда с профессором Баренго. Народу здесь было еще больше, чем в прошлый раз. Запах дорогого парфюма и крепких сигар витал в воздухе.

Аукционер уже поднялся на трибуну.

- Любезные дамы и господа, сегодня у нас последний день торгов, и мы начинаем с номера семьсот пятнадцать. Два старинных столовых прибора для рыбы. Стартовая цена - тридцать тысяч лир.

Служитель ходил среди публики, демонстрируя на подносе приборы. Там и тут поднимались руки, каждый раз повышая цену. Аукционер тотчас переводил жесты на язык цифр:

- Тридцать одна тысяча... Тридцать две... Тридцать три... Тридцать три тысячи, господа... Пара столовых приборов для рыбы, эпоха Наполеона... Тридцать три тысячи... Еще раз - тридцать три тысячи лир... Продано!

Он стукнул молотком. Служитель что-то шепнул ему на ухо.

- Перейдем теперь к номеру семьсот семнадцать. Тальяферри - номер семьсот шестнадцать - мы представим немного позже. Итак, номер семьсот семнадцать. - Он указал на мебель, стоявшую на помосте. - Английский секретер, розовое дерево, лак. Начинаю состязание со ста пятидесяти тысяч лир. Сто пятьдесят тысяч лир, господа, за этот английский секретер прошлого века, розовое дерево, лак. Очень красивая вещь. Сто шестьдесят тысяч... Сто семьдесят... Сто восемьдесят тысяч... Сто восемьдесят... Продано!

Аукцион шел своим чередом. Войдя в зал, Эдвард осмотрелся и, кивком ответив на сдержанное приветствие Баренго, занял случайно освободившееся кресло. Тотчас служитель снова наклонился к уху аукционера, и тот кивнул, выразив согласие.

- А теперь перейдем к некоторым особенно интересным предметам нашего каталога. Сегодня мы представляем коллекцию картин девятнадцатого века, принадлежащую одной весьма известной аристократической семье. Фамилия, по понятным причинам, не оглашается. Сегодня у нас последний день продажи. Начинаем с номера семьсот шестнадцать. Марко Тальяферри... "Архитектурная фантазия на римские темы"...

Служитель вынес в зал объявленное полотно.

Это была та самая картина, что и на фотографии, которую прислали Эдварду в Лондон. Та самая, репродукцию которой он видел в альбоме в Национальной библиотеке.

- Начальная цена - двести тысяч, - объявил аукционер. - Двести тысяч лир за "Архитектурную фантазию на римские темы". Примерно 1870 год.

Эдвард сразу же поднял руку.

- Двести десять тысяч лир, - уточнил аукционер.

Но в зале оказалось немало желающих купить эту картину. Шесть или семь человек были живо заинтересованы в творении Тальяферри. Их предложения очень быстро подняли цену до трехсот тысяч лир.

- Триста тысяч лир за картину Марко Тальяферри, которая изображает площадь с портиком, романский храм и фонтан с дельфинами.

Соперники то и дело вскидывали руки.

- Триста десять... Триста двадцать... Триста тридцать... Триста сорок тысяч...

Один за другим конкуренты выходили из состязания. Остались только Эдвард и пожилой синьор плотного телосложения, державшийся с большим достоинством.

Эдвард продолжал повышать ставку. В какой-то момент пожилой синьор обернулся к Эдварду и улыбнулся, как бы извиняясь.

На трехстах семидесяти тысячах лир - последнем предложении Эдварда зал притих.

- Триста семьдесят тысяч лир за "Архитектурную фантазию" Марко Тальяферри. Триста семьдесят тысяч... Итак, господа...

Пожилой синьор поднял руку.

- Триста восемьдесят тысяч... Поздравляю, господа! Состязание поистине захватывающее... Триста восемьдесят тысяч лир... Пока еще можно подавать предложения... Триста восемьдесят тысяч лир...

Эдвард остался сидеть неподвижно.

- Триста восемьдесят тысяч лир... Продано!

Аукционер ударил молотком и после короткой паузы представил новую картину:

- Номер семьсот девятнадцать. Полотно Алеардо Галлинари, изображающее мать художника. Обратите внимание, господа, на изысканную композицию и особенно на свет, проникающий из полуприкрытого окна. Начинаю торг. Стартовая цена - сто пятьдесят тысяч лир. Пожалуйста, покажите картину залу...

Эдвард уже не слушал аукционера. Он наблюдал, как служитель подошел к пожилому господину, купившему картину Тальяферри, и протянул ему листок. Тот подписал бумагу, сразу же поднялся, жестом поприветствовал Эдварда и удалился. Эдвард проводил пожилого синьора взглядом, а потом тоже встал и быстро нагнал его у выхода.

- Меня зовут Форстер. Простите мое любопытство. Вы коллекционер?

Человек сделал отрицательный жест и, достав из бумажника маленькую глянцевую карточку, протянул ее Эдварду:

- Вот моя визитка, синьор. Как видите, я всего лишь посредник. Уверяю вас, я никогда не стал бы швырять такие деньги на ветер. Картина их не стоит.

- Можно узнать, для кого вы купили ее?

- Мой клиент желает сохранить инкогнито, иначе он не обратился бы в наше агентство. Но если хотите, я могу передать ему, что вы заинтересованы в этой покупке. Где вас можно найти?

* * *

Оливия нервничала. И даже не пыталась этого скрыть. Облокотившись о стойку гостиничного бара, она, как заведенная, повторяла одну и ту же мелодию, услышанную пару дней назад по телевизору. Даже выпитый двойной виски не улучшил положения.

Бармен поставил на стойку бутылки - джин, ром и виски.

- Отлично, - поблагодарила Оливия. - Я сама налью. Уж что-что, а это у меня прекрасно получается.

Она взяла шейкер и принялась смешивать напитки.

Салливан, раскладывавший за соседним столом колоду карт, был совершенно равнодушен к тому, чем занята его подруга. Как всегда при игре, уголок его тонкого рта подрагивал.

- Стой! Где это видано! - воскликнула Оливия, заметив, что Салливан передернул. - Даже когда играешь сам с собой, не можешь не мошенничать!

- Профессиональная привычка. Главное - выиграть.

- У самого себя?

На последнее замечание Салливан не отреагировал.

Он взглянул на часы, и Оливия раздраженно поморщилась:

- Отвратительная привычка! Так носить часы могут только плебеи.

Нисколько не обидевшись, Салливан продолжал игру.

- Что поделаешь! Воспитание подкачало. - Он взглянул на Оливию. - И князь Анкизи того же мнения.

Усталое и злое лицо Оливии дрогнуло в ядовитой улыбке.

- Хотелось бы мне присутствовать при той встрече...

- Не скрою, дорогая, разговор произвел на меня сложное впечатление. Братских чувств ко мне князь явно не испытывал. Скорее, он готов был спустить на меня собак. - Салливан аккуратно переложил карту. - Теперь моя очередь ходить...

Оливия налила себе коктейль. Руки у нее дрожали.

- Еще раз повторяю - мне страшно.

- За себя? Или за него? Ну что же... Еще один повод пообщаться. Помоги ему, раз уж вы такие большие друзья. - Он криво улыбнулся. - Но тебе ли не знать, что между мужчиной и женщиной никогда не бывает дружбы, а всегда что-то либо большее, либо меньшее...

Оливия с ненавистью взглянула на Салливана:

- Не суйся в мои дела, барон!

Салливан ответил невозмутимой улыбкой и легким ироничным поклоном.

В этот момент в бар заглянула синьора Джаннелли. Кивнув Оливии и Лестеру, она вернулась к стойке портье.

Через пару минут вошел Эдвард и, увидев Оливию и Салливана, направился к ним.

- Не сыграть ли нам, профессор? - Салливан тасовал колоду.

- Благодарю. Не в этот раз. Мне надо подняться в номер и прочитать вот это. - Он повертел в руках небольшую книгу. - Я, собственно, к тебе, Оливия, чтобы сообщить - сумка нашлась!

- Вот как? Прекрасно! - Глаза Оливии тревожно всматривались в лицо Эдварда.

- И ничего не пропало.

- Стоит, наверное, спрятать ее понадежнее.

- А теперь-то зачем? - вмешался Салливан. - Раз воры вернули сумку, значит, она не представляет для них никакого интереса.

- Верно. - Эдвард взглянул на Салливана. - Я тоже так думаю.

- Если только само по себе возвращение сумки не является частью какого-то плана...

Оливия дернула плечом:

- Что ты имеешь в виду? Не темни.

- Ничего. Так, мысли... - Барон посмотрел на Эдварда. - А теперь, когда сумка нашлась, что вы собираетесь делать?

- Хочу приобрести одну картину.

- Прекрасное решение, - мрачно заметил Салливан. - Наилучший способ вкладывать деньги.

Оливия допила очередной коктейль.

- Эдвард, дорогой, я думала, тебя интересуют только медальоны.

- Медальоны, картины и старинные легенды. - Эдвард пристально смотрел на Салливана. - Легенды о потустороннем мире, которые могут быть как-то связаны с моим интересом к Байрону. Байрон верил в магию.

- А ты по-прежнему не веришь, да? - осторожно поинтересовалась Оливия.

- Видишь ли, как любой истинный литературовед, я обязан стараться видеть мир глазами автора. А Байрон был человеком в высшей степени суеверным. Он верил в амулеты, в магию, в привидения... Он клялся, будто в детстве к нему несколько раз являлся призрак монаха в капюшоне.

- А ты... - Оливия робко улыбнулась. - Твоя прекрасная колдунья больше не являлась тебе?

- Нет. И я уже соскучился. - Эдварду хотелось все свести к шутке.

- Знаешь, Лестер, у Эдварда тут, в Риме, есть подруга. Таинственная подруга, которая никому, кроме него, не хочет показываться...

Салливан перебил ее:

- И как долго вы еще пробудете в Риме, профессор?

- По крайней мере до тридцатого марта. Вечером тридцатого я должен прочитать лекцию. А в чем, собственно, дело?

- Так... Я все еще думаю об этой истории с сумкой... - Он помолчал, тасуя колоду. Потом продолжил: - В детстве я обожал истории про пиратов. В них действие всегда вертелось вокруг карты какого-нибудь острова, на которой крестиком обозначено место, где спрятано сокровище. Задача была - отыскать этот остров. Вот и я, простите мою назойливость, хотел бы узнать, о чем вы беседовали с князем Анкизи?

- Разговор шел исключительно на литературные темы. У старого джентльмена, похоже, хобби - изучение культуры.

Лицо Салливана помрачнело.

- Он сумасшедший. Я хорошо знаю этого старого черта. И уверяю вас - в своем безумии он может зайти очень далеко.

Эдвард хотел было ответить, но удержался, так как в это время синьора Джаннелли вошла в бар и что-то сказала бармену.

Когда она ушла, Эдвард обратился к Салливану:

- Вы не знакомы с неким полковником Тальяферри, коллекционером старинных часов с виа Маргутта?

- Понятия не имею, о ком вы говорите. - Мрачное лицо Салливана, казалось, окаменело. - Вы лучше подумайте, профессор, о том, что я сказал. Раз вам вернули сумку, может быть, хотят, чтобы вы что-то нашли. Карту острова...

- Синьор Форстер... Синьор Форстер! - к Эдварду подошел портье. - Вам сейчас звонили. Какой-то господин просил передать: если вас все еще интересует картина, можете прийти сегодня вечером вот по этому адресу. После десяти.

Он протянул Эдварду листок и удалился.

Оливия и Салливан молча переглянулись. Эдвард прочитал записку.

Потом они втроем вышли из бара и начали подниматься по лестнице.

Синьора Джаннелли из-за стойки портье, где она просматривала бумаги, проводила их тяжелым взглядом.

* * *

Та часть старого города, где оказался Эдвард, была в этот час довольно пустынной. Может быть, причиной тому стала гроза, которая приближалась к Риму, сообщая о себе глухими отдаленными раскатами грома и зарницами. Эдвард осторожно вел машину по узким темным улочкам. Время от времени он пригибался к рулю, чтобы прочитать их названия: виа дель Леуто, переулок деи Тре Арки, виа дель Арко ди Парма...

Этим вечером он в очередной раз испытывал иллюзию вневременья. А если быть точнее, иллюзию одномоментности прошлого, настоящего и будущего. Может, именно шкала времени - самая большая из всех иллюзий.

Он ехал по улицам, где рядом со средневековым храмом высились колонны эпохи Цезарей, а на здании конца прошлого века темнел встроенный античный карниз. Он пересекал площади, на которые мраморные императоры и первые христианские мученики вышли на совместную ночную прогулку. Он вел машину по той особой реальности, имя которой - Рим.

Машина пересекла площадь дель Оролоджо ("Площадь Часов", - отметил про себя Эдвард), когда часы на колокольне соседней церкви пробили одиннадцать, потом поднялась к палаццо Монте Джордано, еще немного покружила по лабиринту узких улочек и остановилась в переулке Понтоначчо. Эдвард вышел из машины. Воздух в преддверии грозы отяжелел. Было душно. Запах нагретого за день пыльного асфальта перемешался с запахами цветущих садов. При тусклом свете фонаря Эдвард увидел идущую по переулку женщину в длинном темном плаще с капюшоном и узнал синьору Джаннелли. Она остановилась возле небольшой узкой калитки, расположенной, казалось, в ограде какого-то монастыря, и позвонила в старинный колокольчик. Дверь бесшумно открылась, и женщина исчезла за ней. Эдвард поднял голову. Это был тот самый адрес, который вручил ему в баре портье.

Он позвонил в тот же колокольчик. Несколько минут пришлось подождать. Между тем по улице пролетел вздох: листва колыхнулась под первым порывом ветра и пошел дождь. Молнии сверкали уже над самым городом.

Наконец калитка открылась. Перед Эдвардом стоял человек в темной одежде, с изможденным лицом аскета. Эдварду показалось, будто он уже видел его когда-то. Возможно, это был тот самый господин, который наблюдал за ним из окна дома напротив гостиницы "Гальба".

Не произнеся ни слова, аскет посторонился, предлагая Эдварду войти.

11

Человек в темной одежде провел его через дворик около небольшой полуразрушенной церкви и остановился возле старого здания. Они поднялись на несколько ступеней. Дверь открылась сама по себе - на пороге никого не оказалось. Когда Эдвард и его провожатый вошли, дверь закрылась за ними с легким скрипом.

Человек в черном сразу же растворился в темноте. Эдвард медленно прошел по мрачному коридору, в конце которого виднелся слабый свет, и очутился в просторном зале.

Помещение, простиравшееся на высоту всего здания, слабо освещалось двумя массивными канделябрами. В окна с выбитыми кое-где стеклами залетали порывы ветра. Потолок тонул во мраке, но там, вверху, слышалась возня летучих мышей. За круглым столом сидели несколько человек. Все разом обернулись в сторону вошедшего, словно только его и ждали.

Среди присутствующих было четверо мужчин. Эдвард узнал портного Пазелли и человека в черном, который непонятно каким образом уже оказался за этим столом. Рядом сидели синьора Джаннелли и какая-то женщина с блеклым, невыразительным лицом. Отдельно от остальных Эдвард увидел еще одну женскую фигуру, с головой укутанную в плотное покрывало.

Одно место за столом было свободно.

Эдвард ждал, пока к нему обратится кто-нибудь из тех, кто, сидя неподвижно, словно изваяния, смотрел на него.

Когда отгремел мощный раскат грома, заговорила синьора Джаннелли:

- Добро пожаловать, профессор. Мы заждались. Кое-кто хочет поговорить с вами.

Эдвард занял предназначенное для него пустующее место. Как раз напротив сидела женщина, укутанная покрывалом, - несомненно, медиум. Ее лицо едва угадывалось под плотной тканью, а на руках были тонкие белые перчатки.

Все склонили головы и опустили руки на колени, и только Эдвард положил ладони на стол и пристально посмотрел на медиума. В полумраке ему показалось, будто за ее спиной маячат еще какие-то фигуры в странных одеяниях, люди из другой эпохи - старик с потухшим взором недвижно сидел в кресле, какой-то мужчина стоял, опустив голову и скрестив руки на груди, две молодые женщины, причесанные по моде прошлого века, замерли, склонившись друг к другу.

Эдвард старался не поддаваться гипнозу, однако все сильнее чувствовал его действие. Пламя свечей мигало от порывов ветра, превращая все окружающее в некую фантасмагорию. Вдруг присутствующие одновременно подняли головы. Глаза у всех были закрыты.

Обтянутые перчатками руки медиума легли на стол и протянулись к рукам Эдварда.

- Спрашивай.

Голос медиума звучал из-под покрывала сдавленно, прерывисто. Казалось, женщина говорила, не разжимая губ.

- Где картина, которую я ищу? - спросил Эдвард, стараясь произносить слова ясно и громко.

Медиум еще ближе протянула к нему руки, дрожавшие от невероятного напряжения.

- На корабле. - Она говорила с трудом. - На корабле с веслами.

Эдвард растерянно, с недоумением обвел взглядом всех участников спиритического сеанса, и те, как по команде, опустили головы.

- А площадь? Она действительно существует?

- Существует. Ты должен найти ее.

В этот момент от сильного порыва ветра звякнули фрамуги и посыпались стекла. Миг спустя помещение осветила вспышка молнии, а следом прогремел оглушительный раскат грома.

Эдвард сглотнул слюну.

- Кто ты?

Медиум отвечала сдавленным голосом:

- Я - Марко Тальяферри.

- Как ты умер?

Струя ветра прошелестела по каменному полу сухими прошлогодними листьями. Эдвард повторил вопрос:

- Я спрашиваю, как ты умер?

Медиум опустила голову на грудь, потом подняла ее с величайшим усилием.

- Пусть удалятся остальные.

Участники сеанса - в том числе и те, что держались поодаль, - бесшумно поднялись и скрылись во внутренних помещениях. Звуки шагов быстро затихли.

Эдвард остался наедине с медиумом.

- Я хочу знать, как ты умер? Тебя убили?

Этот вопрос, казалось, причинял медиуму сильные страдания.

При очередной вспышке молнии две летучие мыши сорвались из-под высокого потолка и с писком закружились у них над головами. Женщина-медиум выглядела совсем обессиленной.

- Я, Тальяферри, мертв уже целый век. - Голос ее звучал потусторонне. И ты тоже мертв.

Новый сильный порыв ветра распахнул окно. От неожиданности Эдвард вскочил, опрокинув стол. Канделябры покатились по полу. Женщина поднялась и, закрыв лицо руками, испустила громкий крик.

Эдвард бросился поднимать канделябры и увидел, что женщина протягивает к нему руки. Потом она зашаталась и тяжело рухнула на пол.

Взяв один канделябр, Эдвард приблизился к женщине и, осторожно откинув покрывало, взглянул на ее лицо. Это было бледное, обрамленное длинными золотистыми волосами лицо Лючии.

Ее огромные глаза смотрели мимо Эдварда. Они были недвижны и ничего не выражали. Эдвард поставил канделябр на пол и поднял девушку на руки.

- Есть тут кто-нибудь? - крикнул он. - Куда все подевались?

Его голос гулким эхом отозвался в пустом помещении.

Лючия казалась безжизненной. Эдвард опустил ее на широкий диван единственный, кроме стола и стульев, предмет мебели в помещении. Потом снова взял канделябр и прошел в коридор, который вел к выходу. Дверь, через которую он вошел в дом, была заперта снаружи. Он нашел еще две двери, но и они тоже были наглухо закрыты.

Он обнаружил выключатель, щелкнул им, и повсюду сразу же вспыхнули десятки светильников. Эдвард поспешил обратно в зал, где теперь ярко горела большая люстра.

Диван был пуст - Лючия исчезла.

Эдвард бросился в другой конец зала, где заметил невысокую деревянную дверь. Она была заперта с другой стороны на защелку. Эдвард не раздумывая плечом выбил створку и оказался на небольшой лестничной площадке. Это была совсем крохотная площадка на деревянной винтовой лестнице. Несколько ступенек вели вниз. Эдвард перескочил их и оказался перед плотной шторой. Отдернув ее, он попал в темное помещение. Сердце у него оборвалось, когда он увидел перед собой силуэты нескольких застывших фигур.

В полумраке они выглядели особенно жутко.

Выключатель находился возле двери. При ярком электрическом свете фигуры оказались манекенами, облаченными в костюмы разных эпох. Эдвард понял, что попал в театральную мастерскую - манекены стояли тут повсюду, даже висели на крюках под низким потолком. И на всех были надеты костюмы ушедших столетий.

Осматривая костюмерную, Эдвард с ужасом заметил, что параллельно ему движется еще кто-то. И вдруг понял, что это его собственное отражение в огромном зеркале. Облегченно вздохнув, он отер со лба пот. Театральная пошивочная мастерская была идеальным местом для мистификаций.

Внезапно прозвучал громкий мелодичный звон колокольчика. Эдвард подошел к двери и услышал по ту сторону ее легкий стон или приглушенный плач. Он распахнул дверь - на небольшом крыльце, ведущем на улицу, никого не оказалось.

На стене у двери висела вывеска - "ТЕАТРАЛЬНОЕ АТЕЛЬЕ ПАЗЕЛЛИ". В двух десятках метров от этого места, дальше по переулку, он увидел ту калитку в ограде, через которую входил. Возвращаться в страшное здание ему больше не хотелось.

Растерянный, ошеломленный, Эдвард стоял в пустынном переулке Понтоначчо. Гроза кончилась, безоблачное, умытое небо сияло звездами, которые трудно было чем-то удивить. Пройдя несколько шагов по слабо мерцавшей от влаги мостовой, Эдвард обернулся на дом. И в ту же секунду там погас свет.

* * *

Далеко за полночь Эдвард допивал в баре третью порцию виски. Он был обескуражен и разбит. Он пытался понять подоплеку происходящего и не находил ответов на мучившие его вопросы. Но какой-то смысл во всей этой неразберихе должен ведь быть. И кто же из окружавших его людей был вовлечен... во что?

Он вздрогнул, услышав голос портье:

- Синьора Оливия и синьор Салливан просили передать вам, что вынуждены были неожиданно уехать.

Эдвард резко повернулся к нему:

- Когда?

- Незадолго до вашего появления. Синьора плохо чувствовала себя, но синьор Салливан настоял на том, чтобы немедленно ехать.

- И не оставили мне записки?

- Нет, профессор.

Портье вернулся к себе за стойку. Эдвард допил виски и направился по коридору к лифту. Тут его внимание привлек женский голос. Кто-то довольно громко напевал мелодию песенки про колокола - той самой, которая звучала в столь памятную для него ночь в таверне "У Ангела". Эдвард осторожно заглянул в приоткрытую дверь.

Синьора Джаннелли в длинном бархатном халате, накинутом поверх ночной сорочки, сидела перед зеркалом и, казалось, не замечала, что за ней наблюдают. Продолжая напевать, она расчесывала свои длинные черные волосы.

Комната была освещена только большим торшером у кровати. На стене висел гобелен со сценой королевской охоты.

Вдруг синьора Джаннелли прервала пение и, не оборачиваясь, произнесла:

- Входите же, профессор. Кажется, вы хотите что-то спросить у меня. Она повернулась к Эдварду с загадочной улыбкой. - А приоткрытая дверь намекает на ответы, не так ли?

Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

- Медиум, - решительно заговорил Эдвард. - Этим медиумом была Лючия, девушка, которую, если вам верить, вы не знаете.

Черные глаза женщины сверкнули.

- Но я и в самом деле не знаю, кто был медиумом. И никогда не посмела бы выяснять это. Я ни разу не видела ее без покрывала на лице. - Синьора Джаннелли тряхнула головой, и черные волосы взлетели у нее за спиной.

В этот момент зазвонил телефон. Джаннелли посмотрела на аппарат, но не двинулась с места. Видно было, что она испугалась. Телефон продолжал звонить. Эдвард не сдержался:

- В чем дело? Почему вы не отвечаете? Чего боитесь?

Джаннелли подошла к аппарату и сняла трубку:

- Алло...

Неожиданно Эдвард зажал ей рот рукой, вырвал трубку и стал слушать, что говорят на том конце провода.

Потом отпустил Джаннелли, и та рухнула на кровать. Не извиняясь, он бросил уже от двери:

- Кто-то искал синьора Салливана. И сообщил, что полковник Тальяферри скончался.

* * *

Сквозь светлые шторы в комнату проникал рассеянный солнечный свет. Воскресный благовест, плывущий над Римом, вплетался в разговор. Джулиана, племянница полковника, сидела за столом перед Эдвардом. В траурной одежде она казалась еще бледнее. Наконец последние звуки перезвона погасли за окнами.

- Уверяю вас, профессор, абсолютно ничего таинственного в его смерти нет. Это ужасный удар для меня, но, признаюсь, его следовало ожидать. Уже много лет жизнь дяди висела на волоске и могла оборваться в любую минуту.

Эдвард избегал ее взгляда.

- Это вы обнаружили его?

- Консьержка. У нее есть ключ от квартиры, она приходила сюда убирать. Дядя лежал на полу возле книжного шкафа. Она сразу же вызвала врача, и его отвезли в больницу. Сначала казалось, что еще есть надежда, а потом вдруг...

Девушка замолчала, и еще громче стало слышно тиканье старинных часов. Словно стучали десятки маленьких сердечек.

- Я не знаю, чем вам помочь, - снова заговорила Джулиана. - А тот ключ... Я даже понятия не имела, что он существует. Дядя хранил его при себе. Он сказал незадолго перед смертью, что этот ключ предназначен для вас, что вы непременно вернетесь сюда, и он будет рад вас видеть. Поэтому я и позвонила вам в гостиницу.

- В котором часу он скончался?

- Около полуночи.

"Во время спиритического сеанса", - подумал Эдвард и, подойдя к небольшому столику, принялся рассматривать часы.

- Его часы... Я обещал ему, что вернусь полюбоваться ими. Тогда он обиделся на мое невнимание и был прав. Часы действительно редкой красоты. И все старинные...

- Для дяди его часы были чем-то гораздо большим, чем просто увлечением. Это было фатальным наваждением. - Эдвард вздрогнул. Джулиана продолжала: Он верил: если хотя бы одни из этих часов остановятся, то перестанет биться и его сердце, а теперь... Часы идут, словно какая-то частица его все еще продолжает жить... пока не кончится завод.

Эдвард подошел к книжному шкафу. На полках возле книг тоже повсюду лежали часы. Но его внимание привлекли самые старые, в массивной золотой оправе. Он осторожно взял их в руки.

- Это самые ценные часы в его коллекции, - заметила Джулиана. Восемнадцатый век. Исключительная редкость.

Эдвард нажал на кнопку. Верхняя крышка поднялась. Эмалевый циферблат украшали римские цифры. Золотые резные стрелки стояли на одном месте. Тиканья слышно не было.

- Я понял, почему умер ваш дядя, - сказал Эдвард, протягивая Джулиане часы. - Они остановились.

- Верно, но тогда...

Эдвард улыбнулся:

- Нет-нет, мистика, я думаю, здесь ни при чем. Скорее - самовнушение. Он верил, что его жизнь каким-то мистическим образом связана с этими часами. И вдруг обнаружил, что они остановились. Тогда у него случился сердечный приступ. Можно сказать, что он умер от испуга.

И тут вдруг Эдварда словно осенило. Он взял часы из рук Джулианы и перевернул их. На внешней стороне нижней крышки он увидел то, что и ожидал увидеть, - вензель "И. Б.".

Две сплетенные буквы, точно такие же, как на медальоне Лючии.

- Это инициалы Иларио Брандани, - пояснила Джулиана, - лучшего ювелира восемнадцатого века.

Эдвард еще раз нажал кнопку. Теперь поднялась нижняя крышка. На ее внутренней стороне была выгравирована сова, и под нею стояло: "Сант Онорио".

12

Машина Эдварда выехала на маленькую уютную площадь, укрытую в глубине старого квартала. О существовании таких уголков знают обычно только старожилы. Эдвард притормозил у стены, поросшей плющом до самого верха. По другую сторону площади, почти скрытая от глаз старой разросшейся смоковницей, стояла скромная средневековая церковь с невысокой колокольней в позднеготическом стиле.

К железной ограде была прикреплена табличка: "Сант Онорио аль Монте". Потянув на себя тяжелое кольцо, Эдвард вошел в тишину и сумрак церкви.

Немногочисленные прихожане уже разошлись после службы. Только молодой священник, круглолицый, с румянцем во всю щеку, быстро преклонил колени у алтаря. Затем он поднялся и заметил вошедшего.

- Приветствую вас, святой отец, - негромко поздоровался Эдвард и, достав из кармана блокнот, огляделся по сторонам.

- Рад видеть вас. - Судя по манере выговаривать слова, падре был венецианцем. Проследив за взглядом Эдварда, он продолжил с воодушевлением: К сожалению, сюда не часто заглядывают туристы. Верите ли, я без конца повторяю его святейшеству, что нужно что-то предпринять. Столько Божьей благодати у нас, и никто не видит ее! Только редкие знатоки приходят сюда, ученые вроде вас... Вы, похоже, изучаете историю искусств? - Падре с уважением посмотрел на блокнот Эдварда.

- Нет... Историю английской литературы. - Заметив удивление на лице своего восторженного гида, Эдвард поспешил добавить: - Но в Рим я приехал, чтобы провести исследование, касающееся именно итальянского искусства. Скажите, святой отец, нет ли в этой церкви какого-нибудь изделия Иларио Брандани?

- Иларио Брандани? - Священник покачал головой. - Никогда не слышал. А кто это?

- Ювелир середины восемнадцатого века.

- Середины восемнадцатого века...

- Я подумал, может быть, здесь есть что-то связанное с ним. В одном доме я видел часы, на крышке которых выгравировано название вашей церкви.

- Любопытно... Подождите... Дайте вспомнить... Нет-нет, что касается гравировки... У нас есть только дохристианская чаша, но она украшена росписью, и есть миниатюрная Библия четырнадцатого века. Они хранятся в ризнице. - Священник перевел дыхание и продолжал: - В ризнице у нас есть истинные сокровища. Подлинные болгарские иконы... Один бронзовый канделябр просто чудо... Рукописи всех сочинений композитора Бальдассаре Витали... Была статуя одного святого с серебряными накладками... но ее, видите ли, увез Наполеон, да так и не вернул... - Он посмотрел на Эдварда, быстро записывающего за ним. - Что вы делаете? Эх, да тут до ночи можно писать, потому что церковь наша - настоящее чудо... А это вы видели?

Они остановились возле холста с изображением какой-то великомученицы.

- Святая великомученица Улива, работа голландского художника, объяснил священник. - Это копия, но, уверяю вас, она гораздо лучше оригинала. А вы как считаете?

Эдвард улыбнулся наивности молодого падре:

- Не знаю. Я не видел оригинала.

- Эта лучше, уверяю вас, гораздо лучше. Пойдемте, пойдемте в ризницу, посмотрите...

- Охотно... А не скажете ли вы мне... Я ищу сведения об одном римском художнике прошлого века - Марко Тальяферри...

Возведя глаза к сводам церкви и секунду посоображав, священник ответил с прежним воодушевлением:

- Нет, у нас ничего нет из работ Тальяферри.

- Он пейзажист. Писал виды Рима...

- Виды Рима... У нас есть панорама Венеции. Работа одного из учеников Тициана. Жаль, что не закончена, а то это была бы прекрасная картина. Вот сюда... Я проведу вас.

Они вошли в узкий коридор, ведущий к ризнице.

- Боюсь, что злоупотребляю вашим временем, - извинился Эдвард.

- Нет, что вы, нисколько... Я рад, что могу показать вам ризницу. Жаль, что нет ничего из работ тех двух мастеров, о которых вы говорили. Но не важно, тут у нас хранятся подлинные сокровища! Пойдемте, пойдемте...

* * *

Барбара снимала квартиру в самом центре старого Рима, неподалеку от Замка Святого Ангела. Каждое утро, просыпаясь, Барбара прежде всего здоровалась с бронзовым легкокрылым ангелом, уже несколько веков парящим в римском небе. Она любила и этот вид из окна, и свою уютную, не загроможденную лишней мебелью гостиную, и главное очарование - маленькую террасу над Тибром, всю уставленную цветами.

Эдвард сидел за столом и просматривал в небольшой диаскоп один из своих микрофильмов.

За тонкой перегородкой, на кухне, Барбара готовила кофе.

- Ну как? - громко спросила она. - Удается рассмотреть что-нибудь?

- Да-да, очень хорошо.

- Диаскоп старый, но единственный, какой удалось найти. Вот и кофе готов. Ваша история, профессор, потрясла меня. Даже при том, что вы рассказали только половину. Я уверена, что самое главное вы почему-то скрываете. - Барбара внесла в гостиную поднос с кофе. - Отчего? Это слишком личное?

Эдвард помедлил с ответом.

- Не знаю, как и сказать вам. Боюсь выглядеть смешным. Взрослый, серьезный человек, и вдруг такая мистическая чепуха.

Он достал из диаскопа микропленку, вложил ее в небольшой футляр и повернулся к Барбаре:

- Странно, я думал, они заберут хотя бы одну пленку. Но все на месте. И - никаких посланий.

Он принял из рук Барбары чашечку с кофе.

- Честно говоря, я совсем не собирался столько времени посвящать здесь работе. Я думал, это будут... римские каникулы... - Он улыбнулся и покачал головой. - А получилось совсем наоборот - ни минуты покоя. Не верится, что я всего пять дней в этом городе. Столько всего произошло.

Барбара указала на коробочку с микрофильмом:

- Думаю, вы единственный человек в мире, способный расшифровать эти страницы.

- Вы мне льстите, Барбара. На самом деле есть немало других ученых, которые в состоянии это сделать. Просто им понадобится больше времени месяцы исследований в библиотеках и архивах. А у меня жесткие сроки. Надо понять все до тридцатого марта. Значит, остается всего несколько дней.

- В таком случае нужно не мешкая приниматься за работу. Я готова помогать вам. - Барбара взяла со стола блокнот и карандаш.

Эдвард поднялся и, расхаживая по комнате, принялся рассуждать:

- Я уже сделал заметки о некоторых фразах, требующих критической оценки. Байрон называет в дневнике места, где бывал, и людей, с которыми встречался в Риме. Многое из этого мне еще не удалось найти. - Каждый раз, проходя мимо окна, Эдвард видел Замок и парящего над ним Божьего посланца. Главная проблема сейчас - понять, был ли я действительно прав, утверждая, что площадь, упоминаемая Байроном, - плод воображения, поэтический вымысел.

- Похоже, не вымысел, раз художник написал ее. Ах, если бы найти эту картину!

- Я нашел ее. - Барбара удивленно вскинула голову. - Но ее увели у меня прямо из-под носа.

- И где она теперь находится? - Глаза Барбары потемнели от волнения.

- Картина находится на корабле с веслами... если верить информации с того света. Я не шучу. И нахожусь в здравом уме. А может быть, и не в здравом. Но тогда безумие мое состоит именно в том, что я не хочу с ним согласиться. Барбара, вчера я присутствовал на спиритическом сеансе...

Барбара приготовилась услышать что-то необычное. Громкий телефонный звонок заставил обоих вздрогнуть. Девушка сняла трубку.

- Алло! - Выслушав невидимого собеседника, она взглянула на Эдварда: Да, сейчас позову его.

Она передала трубку Эдварду и прислонилась плечом к косяку двери, ведущей на террасу.

- Алло! - произнес Эдвард.

В трубке зазвучал мужской голос, несколько искаженный аппаратом.

- Добрый вечер, профессор! Извините, что я позволил себе позвонить вам по этому номеру. Надеюсь, не оторвал вас ни от чего важного? - В голосе звучала ирония.

- Кто это говорит?

* * *

Человек, звонивший Эдварду, находился в гостиной первого этажа некой виллы, расположенной на окраине Рима. Держа трубку возле уха, он скосил глаза на часы, которые имел привычку носить на внутренней стороне запястья.

- Я ваш друг, профессор. У вас много сочувствующих в этом городе, но думаю, я - тот единственный, кому вы действительно можете полностью доверять.

- Ах, это вы, Салливан? Что вам нужно?

- Хочу извиниться за скоропалительный отъезд, но уверяю, у меня были на то свои серьезные причины.

- А где Оливия?

- Оливии здесь нет. Она, что называется, покинула корабль. Думаю, это была ошибка... Очень грубая ошибка...

Раскрытое окно за спиной Салливана выходило в сумрачный сад. Спрятавшись в зарослях кустарника, в нескольких метрах от окна стоял британский атташе по культуре и прислушивался к разговору. Потом Пауэл медленно опустил руку в карман пиджака.

- Послушайте меня, профессор, - решительно продолжал барон Россо. Механизм заработал. Один покойник уже есть. Думаю, вы поняли, о ком я говорю. Даже если им удастся заставить всех поверить, что все произошло естественным образом. И для вас тоже уже заготовлено свидетельство о смерти. И дата уже проставлена. Тридцать первое марта 1971 года.

* * *

Стоя спиной к Эдварду, Барбара внимательно следила за ходом телефонного разговора.

- Послушайте, Лестер, если вы хотите сообщить мне что-то важное, очень хорошо, но не лучше ли это сделать при встрече? Где вы сейчас находитесь?

- В одном укромном месте, куда буду рад пригласить и вас. - Салливан поднес трубку ближе к губам и понизил голос: - Я знаю, профессор, нечто такое, чего не знают другие. И это может оказаться весьма полезным для вас. Могу только сказать, что у меня в руках одна половина банкноты, а другая ее половина - в дневнике Байрона. Нужно только соединить эти две половины... Эдвард почувствовал, как у Салливана перехватило дыхание. - И с помощью этой банкноты вы сможете купить себе жизнь, профессор. Это ваш единственный шанс на спасение, и думаю...

Последние слова были прерваны двумя пистолетными выстрелами. Вскрикнув, Эдвард отдернул телефонную трубку от уха.

Барбара вздрогнула. Со своего места она тоже отчетливо услышала выстрелы. А повернувшись, увидела и побелевшее лицо Эдварда.

- Алло!... Алло!... Салливан!

* * *

Телефонная трубка, которую только что держал Салливан, теперь валялась на ковре в гостиной. Чья-то рука подняла ее и опустила на аппарат, рядом с которым лежал внушительных размеров пистолет.

* * *

Эдвард стоял посреди комнаты, обхватив голову руками. Барбара, перепуганная до смерти, трясла его за плечи:

- Это ведь были выстрелы, да?

Эдвард старался говорить как можно спокойнее:

- Так мне показалось. - Он нервно усмехнулся. - Довольно грубый способ прерывать разговор.

- Но кто это был?

Эдвард не ответил. Они вышли на террасу и, прижавшись друг к другу, словно испуганные дети, смотрели на темные воды Тибра и на бронзового ангела, кроваво алевшего в лучах заката.

- Простите... Эдвард, но почему вы не доверяете мне? Как я могу помочь вам, ничего толком не зная?

Эдвард взял ее руку в свою.

- Нет, Барбара, вовсе нет. Я доверяю вам. Просто не хочу вас впутывать в эту темную историю. А сейчас я должен думать только о дневнике Байрона. Только это сейчас имеет значение. До лекции осталось пять дней.

* * *

Пауэл, стоя все в том же саду, защелкнул золотой портсигар и положил его в карман пиджака. Потом закурил, бросил последний взгляд на раскрытое окно и бесшумно удалился.

Через пару минут он уже подходил к своей машине. На сиденье рядом с водительским лениво потянулась, не открывая глаз, красивая девушка:

- Уф... Как долго... Я успела задремать.

Пауэл поцеловал ее в теплую щеку:

- Не сердись, дорогая. Уже едем.

Он завел мотор и переключил передачу. Потом взглянул на приборную доску, к которой была прикреплена его собственная фотография с надписью: "Не спеши! Думай обо мне!"

Пауэл улыбнулся сам себе и тронул машину.

13

На письменном столе Пауэла царил, как всегда, идеальный порядок. Хозяин кабинета говорил по телефону. Разговор оказался долгим, и Пауэл машинально поглаживал гвоздику в петличке своего пиджака.

- Вы тоже полагаете, что обстоятельства довольно необычные?.. Конечно... И я подумал так же... Конечно... Вы, однако, делайте все, как считаете нужным. Нет, мы не опасаемся дипломатических осложнений... - Время от времени он поглядывал на Эдварда, сидящего в кресле напротив. - Да, это верно... Лестер Салливан... Нет-нет... Ирландец... Думаю, если поинтересуетесь, найдете что-нибудь за ним... Да... Человек, который всегда жил на грани закона... Да, уверен, что были уголовные дела... Особые приметы?.. - Он глазами попросил помощи у Эдварда. Тот сразу же указал ему на запястье. - Ах да! У него есть вульгарная манера - носить часы циферблатом на внутренней стороне запястья. Последнее время жил с одной англичанкой... Оливия Эндрюс... А, вы ее знаете?.. Да, это верно. Весьма пафосная личность. Я тоже надеюсь... Во всяком случае... если проведете расследование по поводу и ее грешков... Да... Они вместе внезапно покинули гостиницу... Согласен... Благодарю вас... Когда хотите, с большим удовольствием... Очень хорошо... До скорой встречи, в таком случае... До свидания.

Положив трубку, Пауэл закатил глаза и вытер со лба воображаемый пот.

- Думаю, - обратился он к Эдварду, - мы приняли верное решение. Комиссар Бонсанти - прекрасный человек. Я знаю его уже многие годы. И он к тому же вполне компанейский.

- Насколько я понял, комиссар знаком с Оливией.

- Да. Похоже, наша соотечественница попала в переплет. Но я уверен, комиссар сумеет повести дело предельно тактично.

- Последняя наша встреча меня огорчила. Бедная Оливия! Она была на грани нервного срыва.

- Должно быть, нелегко жить с таким типом, как Салливан.

- Особенно если учесть, что Оливия знавала и лучшие времена. Я не ожидал встретить ее здесь, в Риме. Но мне показалось, что нашей встрече она искренне обрадовалась. - Эдвард покачал головой. - За те годы, что мы не виделись, она сильно изменилась. Кто бы мог предположить, что Оливия, завсегдатай всех веселых компаний, станет сидеть в одиночестве у телевизора, слушая концерт органной музыки.

Пауэл рассмеялся:

- Органной музыки?.. Одно это уже странно. Можно сказать, бедняжка дошла до ручки...

И вдруг мысль, похожая на озарение, заставила Эдварда вздрогнуть. Он торопливо достал свой блокнот и нашел пометки, которые делал в церкви Сант Онорио аль Монте.

- Пауэл, а можно выяснить, что именно передавали в тот день?

- Думаю, можно, - ответил Пауэл, удивившись вопросу. - Но... чем объяснить этот внезапный интерес к музыке?

- Одной несомненно сумасбродной идеей, - взволнованно ответил Эдвард. Но это стоит попробовать. Так где можно узнать насчет музыки?

С комичной озабоченностью Пауэл принялся набирать телефонный номер.

Впервые за все время их знакомства этот сибарит и дамский угодник проявил себя человеком дела.

В отделе справок Итальянского радио и телевидения сотрудница зашуршала старыми программами.

- Минутку, синьор... Тринадцать часов тридцать минут... Концерт из базилики ди Массенцио... В записи... Последняя часть? - Она подчеркнула пальцем строку в программе. - Вот... "Двенадцатый псалом" Бальдассаре Витали. Сочинение для органа...

* * *

Теперь путь до церкви Сант Онорио Эдвард проделал не в одиночку. Его сопровождал Пауэл. В коридоре, ведущем в ризницу, они встретили молодого священника-венецианца. Простоватый молодой падре при виде Эдварда искренне обрадовался:

- Проходите, пожалуйста! Что же вы в прошлый раз не сказали, что интересуетесь рукописями Бальдассаре Витали? - Он с почтением посмотрел на Эдварда. - Вы изучаете духовную музыку?

- Нет, святой отец, как и прежде - английскую литературу.

- Ах да, вы же мне говорили! Но это не важно, я конечно же покажу вам ноты.

Пауэл следовал на некотором расстоянии за Эдвардом и священнослужителем. Выражение его лица было по-прежнему ироничным.

Ризница оказалась просторной, светлой комнатой, обставленной строгой мебелью. Священник извлек из высокого шкафа рукописи Витали. Ветхие, пожелтевшие от времени листы были аккуратно сложены в солидную папку.

- Вот они. - Священник радовался возможности похвастаться своими сокровищами. - Тут все сочинения Бальдассаре Витали, поистине великого композитора. Он был прихожанином нашей церкви.

- Именно поэтому его рукописи хранятся здесь? - спросил Эдвард.

- По правде говоря, не знаю. Но то, что рукописи были завещаны нашему приходу во второй половине прошлого века, - это уж точно.

Эдвард уселся за стол и принялся листать тетради. Пауэл страдальчески выглядывал из-за его плеча.

- Это ценнейшие материалы, - с гордостью пояснил священник. Наконец-то все поняли, что Витали величайший композитор... Ну, может быть, я немного преувеличиваю... Скажем, великий... или почти великий. - Он обратился к Пауэлу: - А вы не согласны?

Застигнутый врасплох, Пауэл растерялся и поднял брови:

- Мне трудно судить. Должен признаться, я почти его не знаю.

- Несколько дней назад по телевидению передавали одно из его сочинений, - захлебывался восторгом священник. - Великолепная музыка! Прекрасное исполнение! Просто невозможно было сыграть лучше! Изумительно! Вот только жаль, что я не смог послушать... Смотрите-смотрите... Тут собраны все произведения Бальдассаре Витали.

Эдвард с удивлением взглянул на священника:

- Но среди псалмов недостает "Двенадцатого"...

Молодой падре ничуть не смутился:

- Значит, это единственное сочинение, которого у нас нет. Но я уверен, что речь идет о каком-нибудь незначительном опусе. Возможно даже, отвергнутом самим автором. Тут не может быть иного объяснения. Иначе этот псалом был бы у нас. - Он продолжал переминаться возле стола.

Эдвард листал рукописи, однако ему не давала покоя какая-то мысль.

Пауэл, потеряв терпение, воздел глаза к небу и задал только один вопрос:

- Сколько еще?

Но ответа так и не дождался.

* * *

Под высокими сводами базилики ди Массенцио оркестр академии Санта-Чечилия репетировал какое-то симфоническое произведение. Дирижер, худощавый синьор в широком свитере, сидел на высоком табурете. Оркестранты тоже были в повседневной одежде. Тряхнув белоснежной шевелюрой, дирижер постучал палочкой по пульту и прервал исполнение:

- С того же места, пожалуйста. Отчетливее стаккато.

Оркестр заиграл. Эдвард и Пауэл медленно прошли по пустому партеру. Вскоре музыка закончилась.

- Хорошо. Пожалуйста, перерыв, - объявил дирижер и спустился с помоста.

Оркестранты отложили свои инструменты. Кто-то остался на своем месте и беседовал с соседом, другие вышли на улицу размять ноги или покурить.

Дирижер охотно согласился побеседовать с двумя симпатичными англичанами.

- "Двенадцатый псалом" Бальдассаре Витали? Да, он был в нашей программе на прошлой неделе, в концерте духовной музыки семнадцатого и восемнадцатого веков. Но, как вы, наверное, поняли, это было позднейшее переложение для оркестра и органа.

- Переложение? - удивился Эдвард.

Дирижер кивнул:

- Конечно. В оригинале сочинение предназначено только для органа.

- В церкви Сант Онорио мы обнаружили рукописи всех сочинений Витали, но этого, "Двенадцатого псалма", среди них нет.

- Да, действительно, следы рукописи пропали. И неудивительно, ведь до недавнего времени никто особенно не интересовался этим маэстро. Витали был забыт больше чем на полтора столетия. И только в последние годы его оценили заново.

Дирижер улыбнулся и пожал плечами, давая понять, что ему больше нечего добавить.

Но Эдвард жестом удержал его:

- Известна ли биография Витали, есть ли какие-нибудь публикации о нем?

- Известно очень немногое. Почти ничего. Весьма неопределенные сведения. Похоже, он жил и умер в Риме. Вот, пожалуй, и все. Неизвестно даже, где похоронен. Остальное - домыслы, слухи...

Теперь проявил некоторый интерес и Пауэл.

- Довольно загадочная личность... - заметил он.

- Да... Рукопись "Двенадцатого псалма" если не затерялась окончательно, то попала в руки какого-нибудь одержимого коллекционера. Ведь с этим сочинением связана одна легенда. Говорят, будто в его музыке заключено какое-то... послание.

Эдвард и Пауэл переглянулись.

- Послание? - уточнил Пауэл.

Дирижер, видимо, уже понял, что так просто от этих дотошных иностранцев, прекрасно владевших итальянским, ему не отделаться.

- Согласно легенде начала девятнадцатого века, эти ноты скрывают в себе нечто вроде музыкального завещания, ответ на некую загадку. Но больше, думаю, ничего никому не известно.

* * *

Эдвард и Пауэл покинули базилику ди Массенцио.

- И что, дорогой профессор, стало ли нам легче от этого исторического экскурса?

- Да, - согласился Эдвард, - возможно, это путь в тупик.

- Как ни крути, а понятнее не становится, - заметил Пауэл. - Возьмем Оливию. Она слушала псалом. Я думаю, в этот момент в Италии еще по крайней мере миллион человек сидели перед телевизором за неимением лучшего. Допустим, что половина тут же уснула, но все равно остается еще полмиллиона слушателей...

Мимо них прошла группа туристов, направлявшихся в базилику. Уже стоя возле машины, Эдвард, прежде чем открыть дверцу, заметил:

- Но, милейший Пауэл, ведь какая-то связь между часами Брандани с надписью "Сант Онорио" и тем фактом, что рукописи Витали хранятся именно в этой церкви, все же имеется.

* * *

Пауэл сиял. Столик на троих был заказан им в ресторане "Ульпий", напротив форума, названного в честь императора Ульпия Траяна. Отсюда можно было любоваться руинами базилики Ульпия и прекрасной белой колонной, воздвигнутой в честь побед все того же Ульпия. Эта внешняя гармония вдохновляла Пауэла и располагала к гармонии внутренней. Он был в согласии с собой и миром.

Сегодня, пригласив своего именитого гостя на обед, он, как ребенок, радовался римскому небу и солнцу.

Столик был накрыт на террасе, возле самой балюстрады. Ожидая Барбару, мужчины пили аперитив и беседовали.

- Я все думаю о словах Салливана. - Пауэл раскурил сигару и продолжил: - Он говорил, что держит в руках половину банкноты. На что он намекал? На все ту же картину Тальяферри?

- Не думаю, чтобы картина могла быть тайным оружием Салливана. Иначе какой смысл был Анкизи так легко ее уступать?

- Пожалуй, вы правы, - согласился Пауэл. - Но все равно важно узнать, кто купил картину, кому нужно было биться за нее так упорно, причем инкогнито. Может быть, в этой картине ключ от какой-то тайны?

- Пауэл! Это вы, прирожденный скептик, заговорили о тайнах? Будь это так, Анкизи оставил бы картину себе.

- Может быть, он отправил ее на аукцион в уверенности, что она попадет именно в ваши руки.

- Не думаю. Он мог просто передать мне картину или найти какой-нибудь другой способ заставить меня купить ее. - Эдвард отпил аперитив. - Скорее всего картина явилась своеобразной ловушкой. Чтобы проверить, не заинтересован ли еще кто-нибудь в той кутерьме, которая завертелась вокруг Тальяферри... ну и вокруг меня. - Теперь Пауэл слушал очень внимательно. Это способ выявить возможных соперников... Так все и было, мне кажется.

На террасе появилась Барбара. Мужчины поднялись.

- Вот и я. Ужасные пробки на дорогах. Опоздала, да?

- Милая Барбара, какие пустяки! - проговорил Пауэл и тут же с притворным упреком добавил: - Неужели за два года Рим так ничему и не научил вас?

Барбара была одета в элегантный светлый костюм. Распущенные по плечам волосы делали ее мягче, женственнее. Она сняла очки, взглянула на Пауэла своими прелестными близорукими глазами и рассмеялась.

Официант подал меню. Они сделали заказ.

Во время обеда Барбара и Пауэл старались хоть как-то отвлечь Эдварда от мучивших его мыслей. Они наперебой рассказывали забавные истории из жизни английской диаспоры в Риме, великосветские сплетни, свежие анекдоты. Но за кофе Пауэл осторожно вернулся к волновавшей всех теме:

- Такой чудесный день, прекрасный обед, приятное общество... Вот бы еще понять, куда подевалась чертова картина!

Эдвард улыбнулся:

- Если верить медиуму, то она должна находиться сейчас на каком-то гребном судне.

Пауэл ехидно заметил:

- Довольно туманная подсказка, я бы даже уточнил - расплывчатая.

- К тому же все малочисленные гребные суда Рима были уничтожены немцами еще во время войны. - Когда речь шла о деле, Барбара становилась педантом.

- Что меня раздражает в медиумах, так это их манера изъясняться. Пауэл страдальчески вздохнул. - Кажется, они нарочно делают все, чтобы их никто не понял. Какое еще гребное судно? Не проще ли было сообщить имя, фамилию и адрес?

- Однако постойте! - Барбара хлопнула в ладоши. - Я дала маху! В Риме действительно есть одно гребное судно.

- Где? - одновременно спросили Эдвард и Па-уэл.

- Стоит на вечном приколе совсем недалеко отсюда... Это остров Тиберина. - Барбара все более вдохновлялась. - Ведь остров своими очертаниями действительно напоминает древний корабль, сложивший весла. И существует легенда, будто на этом месте давным-давно затонуло какое-то судно.

14

Прежде чем отправиться дальше на поиски картины, Эдвард около часа колесил по городу, желая успокоиться и собраться с мыслями. Наконец он остановил свой "ягуар" на середине моста Гарибальди. Отсюда прекрасно просматривался весь остров Тиберина, в очертаньях которого действительно угадывались контуры судна. Проехав по набережной Ченчи, Эдвард свернул на мост Фабрицио и через минуту притормозил на маленькой площади, вымощенной темной брусчаткой. Выйдя из машины, он прямо перед собой увидел лавку старьевщика. Может быть, это было именно то место, которое он искал.

Старый хозяин лавки определенно встал сегодня не с той ноги и на расспросы Эдварда отвечал крайне неохотно:

- Ну, вот еще, только картин мне недоставало! Тут и без них еле сводишь концы с концами... - Римский акцент придавал старику еще больше колорита. Я же не антиквар какой-нибудь. Где уж мне картины-то покупать! Да и не всё можно купить, господин хороший. Продать порой удается. Если повезет, конечно...

- А не живет ли тут кто-нибудь... какой-нибудь коллекционер, собирающий живопись или что-либо в этом роде?

Старик сочувственно посмотрел на Эдварда:

- Вы хоть понимаете, куда заехали? Это же вроде как деревня в центре города. Народу раз-два и обчелся. Вот церковь, за углом аптека, еще метров через пятьдесят - траттория... А большую часть острова занимает госпиталь Святого Иоанна. Есть только один приличный дом. Вон тот, рядом с церковью. Туда и ступайте.

Эдвард поспешил к дому, на который указал старьевщик. Ворота были не заперты. Он толкнул их, вошел в подворотню и растерянно остановился. Во дворе человек в рабочей одежде рыл яму, которая доходила ему уже до пояса. Вслед за Эдвардом в ворота вошел каменщик с ведром извести и направился к яме. А изнутри дома доносился стук молотка. Рабочий, рывший яму, снизу вверх посмотрел на Эдварда:

- Послушайте, синьор, если вы по поводу квартиры, так она уже сдана. С неделю назад.

- Какой квартиры?

- Наверху. На втором этаже.

Что-то заставило Эдварда зайти в мрачный подъезд и подняться по ступеням, покрытым слоем строительной пыли. К ударам молотка присоединился звук дрели. Эдвард подошел к открытой двери квартиры, где полным ходом шел ремонт. На пороге рабочий сверлил в полу отверстие. Увидев постороннего, он остановил работу. Другой красил плинтусы в коридоре.

- Синьорина там, в своей комнате. Но она велела позвать ее, если что-нибудь будет нужно. Вы из агентства? Проходите, проходите.

И он посторонился, пропуская Эдварда. Тот прошел по коридору и оказался у закрытой двери. На стук после небольшой паузы ответил женский голос:

- Да? Войдите.

Эдвард вошел. Это была спальня. Возле окна сидела Оливия. Она была в халате, без косметики, волосы в беспорядке падали на плечи.

- Эдвард! Ты откуда? Кто тебе сказал?..

- Прости, Оливия... Не знаю, что и думать. Я искал не тебя... хотя несказанно рад, что ты в полном здравии.

И вдруг лицо его дрогнуло. Он увидел картину, стоявшую на комоде. Эдвард решительно пересек комнату, взял картину в руки и поднес к свету.

- Я искал не тебя. Я искал ее.

Это была та самая картина с площадью, работы Тальяферри.

Оливия бросилась к двери и в сильном волнении крикнула рабочим:

- Прошу вас, хватит на сегодня! Можете уходить, спасибо! - и раздраженно повторила: - Да уходите же!

Рабочий, сверливший отверстие, отложил дрель и снял с гвоздя свою сумку с инструментами.

- Ладно, как вам будет угодно. - Он с недоумением посмотрел на Оливию. - Пошли, Винченцо, на сегодня все.

Когда Оливия, хлопнув дверью, вернулась в спальню, рабочие выразительно переглянулись, как бы говоря один другому: "Видал? Мы уходим, а этот хлыщ остается!"

Эдвард, сидя в кресле, рассматривал картину. Оливия в слезах упала на кровать.

- Это в полиции тебе сказали, где я, да? Они допрашивали меня больше часа... А я ничего не знаю... ничего... Но мне страшно. Лестер исчез. Я уверена, что с ним случилось какое-то несчастье. Они не захотели ничего сказать мне, но я поняла по их вопросам... Они что-то скрыли от меня. Может, еще не нашли его. Но говорили о нем так, будто он мертв...

Она села, попыталась закурить, но руки у нее дрожали.

Эдвард поднялся и поставил картину на комод, скользнув глазами по обложкам нескольких книг.

- Когда ты видела его в последний раз?

- Позавчера вечером, когда мы уехали из гостиницы. Я была вне себя. Мы поссорились... и... - Оливия с трудом поднялась и налила себе джина. - Он привез меня сюда на машине и уехал. Куда - не знаю. Мы сняли эту квартиру, чтобы уехать из той проклятой гостиницы. Я больше не могла оставаться там. Жуткое место. И вот я здесь. - Она истерически засмеялась опухшим ртом. Видишь? Квартира еще не готова и никогда не будет готова. У меня нет денег, чтобы оплатить все работы...

Эдвард указал на картину Тальяферри:

- Можно узнать, откуда взялась эта картина?

Оливия опрокинула содержимое бокала на стол. Лицо ее было искажено. Ничего не осталось в ее облике от прежней светской красавицы.

- Эта картина? Понятия не имею... Наверное, Лестер купил. "Найдешь наверху сюрприз, - сказал он мне, уезжая. - Подарок для твоего друга профессора".

- Почему же ты не предупредила меня? - как можно спокойнее спросил Эдвард. - Почему не позвонила?

- Я собиралась, Эдвард, честное слово! Но вчера весь день просидела тут и проплакала от отчаяния и злости. - Дрожащими руками она опять плеснула в бокал джина. - Сцена в гостинице была ужасной... А сегодня утром за мной приехали... Полицейская машина... Эдвард, скажи мне правду, что с Лестером?.. Что с ним случилось?..

- Ничего не знаю, Оливия. - Эдвард решил умолчать о двух пистолетных выстрелах. - Я и не подозревал, что Салливан так много значил для тебя. Вы не оставляли впечатления счастливой пары... - Он ходил по комнате взад и вперед. Потом задержался возле комода и еще раз посмотрел на книги.

- Да что греха таить, мы не были счастливы. И в самом деле, бывали минуты, когда я ненавидела его и готова была убить... Да и сейчас я вовсе не о нем беспокоюсь. Пусть хоть в преисподнюю провалится! Эдвард, как же ты не поймешь? - Она почти кричала. - Я за тебя боюсь... За тебя!

Эдвард сел рядом с ней на кровать. Начал гладить ее вздрагивающие плечи. Откинув с мокрого лица пряди волос, Оливия продолжала:

- Его убрали, потому что он стоял у них на пути. Но в конце этого пути стоишь ты... жертва... Я чувствую - именно ты тот человек, который должен умереть.

- Оливия, перестань, не говори глупости.

Но женщина уже не слышала его.

- Тебя ищут, Эдвард. Уходи, уезжай! Если скроешься, может, еще сумеешь спастись.

Эдвард схватил ее за руки и заговорил сердито и решительно:

- Прекрати истерику и выслушай меня! Салливан купил эту картину, надеясь, что в ней найдет ключ к какой-то тайне... И если он бросил ее тут, значит, понял, что от картины нет никакого проку. И правда, это была совершенно напрасная покупка, она лишь помогла вытащить соперника из укрытия, заманить в ловушку. Но было еще нечто такое, что Салливан знал или думал, будто знает... Если ты в самом деле хочешь помочь мне, успокойся, и давай попробуем рассуждать здраво.

Оливия попыталась высвободиться из его рук.

- Бесполезно. Логика и разум тут ни при чем. Ни при чем.

- Салливан говорил о какой-то карте... О карте, с помощью которой можно попытаться что-то найти. Он хотел о чем-то договориться со мной, о каких-то совместных действиях...

Оливия оттолкнула Эдварда.

- Он просто идиот! Ему безумно нужны были деньги, и он придумывал самые нелепые проекты. Я говорила ему, чтобы он держался подальше от этой компании... Они только кажутся обычными людьми, а на самом деле совершенно ненормальные... они обладают сверхчеловеческой силой. Я уверена, они и убивать умеют, не оставляя никаких следов...

- Кто это? - воскликнул Эдвард. - Я хочу знать, о ком ты говоришь? Это Анкизи? Салливан предупреждал, что Анкизи в своем безумии может быть очень опасен. Что ты об этом знаешь?

Оливия поникла в руках Эдварда.

- Не знаю... Не знаю... Умоляю, не спрашивай меня ни о чем, мне страшно.

- Хорошо. - Он встал. - Но на один вопрос ты мне ответишь. - Он быстро подошел к комоду и взял с него солидный том. - Среди книг, оставленных Салливаном, есть трактат о музыкальной ритмике. Зачем он ему? - Он потряс книгой в воздухе. - Музицировать собрался на старости лет? Оливия, объясни мне, зачем ему нужна была эта книга?

Оливия безвольно покачала головой:

- Он хотел расшифровать музыку. Музыку Бальдассаре Витали.

* * *

Вечер опускался на Рим. Дневная игра света и тени смягчилась. Город становился больше похож на старинную гравюру, нежели на живописное полотно. Серовато-жемчужная дымка сгущалась в воздухе, скрадывая очертания зданий и храмов. На темных водах Тибра зыбились отражения уличных огней, похожие на подвижные отпечатки легких ступней сотен ангелов.

Уже без труда разобравшись в лабиринте узких улиц, Эдвард остановил машину неподалеку от дворца Анкизи. Сегодня он надел темный элегантный костюм, хотя никакой званый ужин запланирован не был. Он не знал, почему решил одеться именно так, как не отдавал себе отчета и во многом другом, что делал с тех пор, как приехал в Рим. Впрочем, все последние дни ему казалось, что он больше идет на поводу чьей-то чужой, более сильной воли. Кто-то неведомый увлекал его в лабиринт, выхода из которого он не знал. И где та нить Ариадны, что поможет ему выбраться? И чем закончатся его блуждания? Если тем, на что намекал Салливан... Но он тут же одергивал себя: глупости, игра расстроенного воображения. Тридцатого марта он прочтет свою злосчастную лекцию и тут же уедет в Лондон. И жизнь вернется в прежнее русло.

Он вошел во двор. Почти все окна во дворце были темны. Только два из них - на втором этаже - освещались изнутри роскошной старинной люстрой.

Он взбежал на крыльцо, толкнул незапертую дверь и оказался в холле, где однажды уже рассматривал портреты нескольких поколений князей Анкизи.

Заметив слугу в ливрее, возникшего бесшумно, словно призрак, на верхней площадке лестницы, ведущей на второй этаж, Эдвард вздрогнул. Но мрачный слуга удалился, не сказав ни слова. Эдвард стоял в холле, не зная, что предпринять, как вдруг услышал органную музыку - несколько низких, трагических аккордов, не узнать которые было невозможно. Звучали первые такты "Двенадцатого псалма" Бальдассаре Витали.

Готовый ко всему, Эдвард огляделся, чтобы понять, откуда доносится музыка. Он сделал несколько шагов в направлении одной из комнат, окна которой выходили во двор, и осторожно повернул массивную медную ручку дубовой двери. Музыка тотчас оборвалась. Он шагнул внутрь и оказался в темном помещении без малейших признаков жизни.

Эдварду оставалось только думать, что он стал жертвой слуховой галлюцинации.

Внезапно свет в комнате зажегся. Эдвард резко обернулся. За ним с невозмутимым видом наблюдал старый слуга.

- Вы что-то ищете, синьор?

Эдвард растерянно осмотрел комнату. Справа от двери, у стены, украшенной старинным гобеленом, он увидел небольшой домашний орган. Возле органа в беспорядке стояло несколько кресел, точно невидимые слушатели только что поднялись со своих мест.

- Мне показалось, здесь звучал орган.

- Этого не может быть, синьор. Я служу тут уже более полувека. Так вот, за все это время никто и никогда не играл на этом органе.

Эдвард опять посмотрел на инструмент - клавиатура была закрыта.

Слуга кашлянул.

- Извольте следовать за мной. Князь Анкизи ждет вас.

И он провел Эдварда по широкой парадной лестнице на второй этаж. Эдвард не ожидал, что попадет на званый ужин при свечах. И удивился тому, как угадал с костюмом. Стол был сервирован со всевозможной изысканностью. Столовое серебро сверкало. Свет люстры играл всеми цветами радуги в хрустальных гранях бокалов. В конце ужина князь начал рассказывать о некоем спиритическом сеансе, имевшем место годы назад. Эдвард поднял рюмку с портвейном, которую только что наполнил слуга в белых перчатках, и, жестом как бы говоря: "Ваше здоровье!", попросил князя продолжать.

- Я помню этот сеанс так отчетливо, словно он происходил только что. Князь прикрыл глаза, точно хотел яснее представить то, о чем говорит. - Мы сидели в напряженном молчании, предельно собранные. Вдруг я почувствовал, что моих рук будто коснулся легкий прохладный ветерок. Еле ощутимое дуновение... знак того, что среди нас находится дух. - Князь взглянул на своего гостя, желая понять, насколько того заинтересовал рассказ. - Когда же дух заговорил устами медиума, мы услышали нечто очень странное... Решили сначала, что это такая потусторонняя шутка... Он сказал, что в неизвестном дневнике одного великого поэта зашифрован ключ, с помощью которого можно открыть страшную, трагическую тайну.

- Дневник великого поэта? - Эдвард, казалось, именно этого и ждал. Этот дух, несомненно, имел в виду Байрона.

Анкизи говорил, все больше и больше воодушевляясь:

- Да, именно! Когда я прочитал вашу статью, где вы говорите о своей находке, я сразу вспомнил пророческие слова духа... После спиритического сеанса прошло несколько лет. Раньше я не видел возможности рассказать вам об этом. Боялся, что вы сочтете меня выдумщиком.

Эдвард улыбнулся:

- А почему вы решили, что мое отношение к магии и оккультизму изменилось? И почему следует принимать на веру то, что происходило на спиритическом сеансе? Все это так легко инсценировать...

- Но с какой целью? - Анкизи развел руками. - Я не пытаюсь обратить вас в свою веру. Обычно люди сами приходят к этому. Или не приходят никогда.

- Может быть, кто-то, зная о вашем интересе к Байрону, хотел таким образом подтолкнуть вас к исследованиям?

- О, для того чтобы заниматься Байроном, меня не нужно подхлестывать... - Анкизи погладил бородку. - Кстати, профессор, как вам удалось обнаружить дневник?

- Счастливый случай. - Эдвард не видел причин скрывать от Анкизи историю обнаружения дневника. - Он принадлежал графу фон Гесселю, высокопоставленному офицеру вермахта, погибшему здесь, в Италии, в апреле 1945 года. Дневник был отправлен в архив одного из наших министерств. Я нашел его при содействии моего друга, работавшего в этом ведомстве. Как видите, тут нет ничего мистического.

- Ничего мистического, говорите? - Глаза князя сверкнули. - А вы знаете, что собой представлял этот граф фон Гессель?

- До войны он был известен как ученый. Занимался романтизмом.

- Но вам, наверное, неведомо, что во время оккупации Италии немцами он жил в Риме.

- Весьма вероятно...

- Не перебивайте меня, профессор! Итак, он жил в Риме и активно интересовался оккультизмом и магией. - Анкизи торжествовал. - И вы по-прежнему считаете, что дневники нашлись по счастливой случайности? Потому что у вас счастливая рука?.. Но вам следует знать, что именно вы и только вы могли и должны были найти пропавший дневник.

- Откуда такая уверенность, синьор Анкизи! Вам осталось только вспомнить, что имя Эдвард можно перевести как "хранитель сокровища"... Однако вернемся к нашим духам. И кем же был тот, который явился к вам на спиритическом сеансе?

- Видите, вам интересно! - Анкизи довольно улыбнулся. - Это был художник Тальяферри, живописец, которым вы очень интересуетесь, если не ошибаюсь.

- Не только я. Вам известно, кто приобрел его картину, выставленную вами на аукцион?

Анкизи вопросительно поднял брови.

- Салливан.

- Удивительно неприятный человек, - презрительно заметил князь. Надеюсь, он дорого заплатил за нее.

- Кажется, даже слишком дорого.

Эдвард испытующе смотрел в глаза Анкизи. Но тот пожелал сменить тему разговора. Откинувшись на спинку стула, он пригубил портвейн.

- Бедняга Тальяферри умер довольно молодым. Проживи он дольше, возможно, стал бы знаменитым художником. Хотя... живопись была не единственным занятием, которое привлекало его в жизни.

- Чем же он еще занимался?

- Как, вы не знаете? Он был известным спиритом. Сеансы с его участием проходили в гостинице "Гальба". Да-да, там, где вы остановились. - Лицо Анкизи горело вдохновением. - Тальяферри утверждал, будто является перевоплощением Иларио Брандани, ювелира, жившего за сто лет до него. И немудрено, ведь он родился в тот же день, что и Брандани. И в общем-то в этом нет ничего особенного... Но самое интересное, что его угораздило и умереть в день смерти Брандани, но спустя сто лет! - Князь решительно поднялся с кресла. - Пойдемте со мной. Мне не терпится показать вам свою находку. Думаю, она весьма заинтересует вас и пригодится для лекции. - И он почти бегом припустил из столовой.

Спустившись на первый этаж, они вошли в библиотеку. Большой письменный стол был завален бумагами и книгами.

- Вы хорошо сделали, что навестили меня, профессор. Знаете, я и сам уже собирался пригласить вас. И дело не только в том, что ваш визит - большая честь для меня. Дело вот в этом... - Князь взял со стола старинную книгу. Это тоже был, как вы говорите, "счастливый случай". Я нашел ее среди старинных рукописей, собранных полковником Тальяферри... - Анкизи помрачнел. - Мой бедный друг, у нас были одинаковые пристрастия. Он тоже любил вещи, подернутые драгоценной патиной времени.

- Я знаю, у него была прекрасная коллекция часов.

- К сожалению, почти всё, что мы, пожилые люди, собираем всю жизнь с такой любовью, после нашей смерти распыляется равнодушными наследниками... Анкизи надел очки и раскрыл книгу на заложенной странице. - Но вы только послушайте, что говорит анонимный автор конца восемнадцатого века... "Маэстро, прежде чем умереть, поделил ценные бумаги, ценные вещи и все свое состояние на равные доли. И только одну вещь из своего наследия, предназначенную посвященному, велел спрятать в Риме. И это тайное наследие будут веками искать у некоего посланца, который, имея тело, не имеет души... - тут Анкизи взглянул на Эдварда и медленно закончил: ...поблизости от портика, там, где находится романский храм и фонтан с дельфинами".

Эдвард задумался.

- Портик, романский храм, фонтан с дельфинами. Это площадь, о которой упоминает Байрон. А что же дальше?

- Остальное непонятно... И, к сожалению, нет имени этого маэстро... Анкизи поднял глаза от книги. - Возможно, речь идет о каком-нибудь некроманте, который, согласно Калиостро, жил в этих местах. Помните, у Байрона: "Божественная музыка. Мрачные явления". Может, Байрону явилась тень какого-то музыканта?

- Возможно. Когда речь идет о магии, любое толкование допустимо... И вы, конечно, разбираетесь в этом лучше меня. Но что же это за тайное наследие?

- Нечто такое, что открывается только неофитам, - задумчиво ответил Анкизи. - Некоторые легенды называют это знаком повеления... Что это? Тайная печать, утверждают одни... Другие считают, что это кинжал или шпага... пылающее лезвие, пламя которого не гаснет... По мнению третьих, это скрижали с пророчествами.

Эдвард, заложив руки за спину, задумчиво прохаживался по комнате.

- М-да... И сторожит столь важный секрет какой-то каменный посланец. Возможно, статуя... - Он развел руками. - Благодарю вас за эти сведения. Мне кажется, они очень ценные. Я скажу об этом на лекции.

Эдвард взял книгу из рук Анкизи и принялся рассматривать ее.

- Эти порезы, - Эдвард указал на поврежденный переплет, - похожи на удары кинжалом.

- Да, словно кто-то, охваченный безумной яростью, вонзал лезвие в книгу.

- Кто-то, искавший нечто в этой книге и не сумевший найти.

Анкизи кивнул в знак согласия и пристально взглянул на Эдварда.

- Впечатляет, согласен. Кто-то что-то искал... Поучительная история.

Эдвард положил книгу на стол и наткнулся взглядом на старинный, украшенный драгоценностями предмет - нечто вроде ножа для бумаги.

- Что это? Нож для разрезания бумаги?

- Нет, это кинжал Иларио Брандани.

Анкизи внезапно схватил кинжал и с размаху ударил им профессора. Лезвие глубоко вонзилось в грудь англичанина.

В ту же секунду князь улыбнулся ошеломленному Эдварду:

- Театральный кинжал. В прошлые века очень любили такие вещицы. Но зачастую они оказывались смертельными ловушками... Видите ли, чтобы использовать кинжал по назначению, достаточно сильно прижать вот эту кнопку на рукоятке.

15

Под сводами старинного монастыря громко звучит органная музыка.

Некто в дорогой обуви ступает по могильным плитам, на которых изображены в полный рост люди, погребенные в одеждах Средневековья и эпохи Возрождения. Эти плиты похожи на надгробия в церкви Санта Мария дель Пополо.

Одна из плит, по которой только что прошел человек, оказалась не каменной, а стеклянной, и под нею, недвижно вытянувшись, лежит Эдвард с открытыми глазами.

Человек продолжает свой путь. Это Эдвард. Он входит в длинный коридор. Очень белая женская рука касается его рукава. Эдвард следует за женщиной.

Лючия держит в руке канделябр. Тем временем музыка сменяется короткими сухими ударами молотка по мраморной плите.

- Кто-то стучит, - удивляется Эдвард.

Лючия передает канделябр Эдварду:

- Иди. Тебя ждут.

Дальше Эдвард следует один. Останавливается, обнаруживая в незнакомом помещении троих человек, сидящих вокруг продолговатого длинного стола. Они поднимают бокалы и чокаются. Бородатые, они кажутся людьми из прошлого века. На одном из них нечто вроде свободной рубахи, другой - в жилете с твердым воротничком и галстуком, третий - в светлой накидке, похожей на бурнус.

Помещение, хотя и очень скромное, чем-то напоминает мастерскую скульптора: бюсты на подставках, куски мрамора, старинные гравюры на стенах.

Чья-то рука, вытягиваясь из рукава, поднимает бокал.

Эдвард оказывается в небольшом узком зале в кафе "Греко". Шесть человек сидят за мраморными столиками, все в черном, двое или трое - в больших черных очках. Они протягивают бокалы навстречу входящему Эдварду. Он останавливается в дверях, поднимает погасший канделябр и с раздражением слушает непрекращающийся стук молотка. Эдвард идет дальше.

Трое, сидящие за деревянным столом, встают и легко поднимают его. Стол оказывается гробом.

Они открывают гроб и ставят его вертикально в центре комнаты. Берут с полки тяжелые деревянные молотки и стальные зубила и принимаются высекать буквы и цифры на каменной плите:

"Эдвард Форстер. 31.03.34-31.03.71".

Эдвард переводит взгляд в зал кафе "Греко", где сидят шестеро мужчин в черном.

Из глубины зала появляется официант во фраке. Он ставит на стол поднос с чаем. Рядом с чайником лежит кинжал с необыкновенно тонкой резьбой на рукоятке.

Эдвард видит, как его собственная рука берет кинжал. Потом лезвие начинает яростно вонзаться в старинную книгу, лежащую на мраморном столе, где прежде стоял поднос с чаем.

Эдвард наносит бешеные удары, а посетители кафе смеются над его яростью. Взглянув на них, он обнаруживает, что все эти люди знакомы ему князь Анкизи, профессор Баренго, дирижер оркестра, портной Пазелли, синьора Джаннелли в мужском костюме.

За стойкой бара Салливан что-то пьет. Эдвард подходит к нему. Но тот отворачивается. Эдвард замахивается кинжалом и наносит Салливану несколько ударов в спину.

Салливан замертво падает на пол. На внутренней стороне откинувшейся руки видны часы. Кто-то хватает Салливана за руку и тащит прочь.

Снова слышен громкий стук молотка. Люди, которые чокались в мастерской скульптора, ставят Салливана в вертикальный гроб и, вернувшись к плите, продолжают высекать надпись.

Плита между тем приняла форму крышки гроба. Эдвард наблюдает, как высекают надпись.

- Вы ошиблись, - говорит Эдвард, - не он должен был умереть, а я.

Ему отвечает самый старший, тот, что в рубахе:

- Мы сделали это, только чтобы примерить, посмотреть, правильны ли размеры. Проходите, прошу вас, проходите.

Эдвард подходит к плите в виде крышки гроба и ложится на нее. Трое людей начинают опускать его на землю. Потом они несут Эдварда на этой плите. Он лежит на ней, как на носилках. Мужчины опускают Эдварда на землю. Они принесли его на кладбище с очень неровной почвой, где совсем мало надгробий.

Эдвард осматривается и видит человека, роющего яму. Это Анкизи.

- Вы поторопились, профессор. До тридцать первого марта еще три дня.

В центре кладбища стоит красивый туалетный столик с зеркалом-трельяжем. Перед ним сидит Лючия и расчесывает волосы. Ее лицо отражается в трех зеркалах. Она продолжает расчесывать волосы. Затем Лючия берет несколько цветков, лежащих у зеркала, встает и направляется к надгробию, где написано "ЭДВАРД ФОРСТЕР". Оно лежит теперь на земле. Медленно, словно совершая какое-то ритуальное действо, Лючия роняет цветы на плиту.

Эдвард заглядывает в зеркало и рассматривает свое отражение.

Анкизи, Салливан, профессор Баренго, дирижер и еще несколько человек стоят чинно, как на похоронах. Мужчины держат шляпы в руках.

- Прошу, профессор, проходите, проходите! - приглашает Анкизи.

Группа разворачивается, подобно вееру, открывая в центре кладбища дверь. Это даже не дверь, а ярко освещенная, словно театральная декорация, витрина в стене.

Эдвард подходит к витрине. За ней находится Лючия, она обряжает манекен. Девушка смотрит на Эдварда, но сквозь него. Эдвард опирается о витрину и наблюдает за движениями Лючии.

Наверху, над стеклянной витриной, висит колокольчик. Внезапно он начинает звенеть. Дверь-витрина открывается.

Эдвард входит в какое-то непонятное помещение. Мужской голос останавливает его:

- Что вам угодно, синьор? Можно узнать, что вы ищете?

- Мне дали ваш адрес, - растерянно объясняет Эдвард. - Я ищу "знак повеления".

Перед ним Анкизи. Он сидит в проеме окна и закрывает рукой глаза, словно защищаясь от яркого света. Он одет в роскошный костюм кавалера Ордена Полумесяца.

- У нас тут есть все, синьор. Здесь вы можете найти все, что ищете. Прошу, профессор, проходите. Библиотека там.

Эдвард идет вдоль высоких стеллажей, заполненных огромными фолиантами. Он проводит рукой по их корешкам и вдруг, охваченный неистовым приступом гнева, начинает яростно швырять их на пол. За полками обнаруживается какое-то полутемное помещение, где три человека высекают на каменной плите надпись "ЭДВАРД ФОРСТЕР".

Оглушенный стуком молотка, Эдвард продолжает швырять книги на пол, переходя к полкам, расположенным ниже. Он слышит долгий, отчаянный стон и видит голову женщины с безумными глазами. Это Оливия. Она связана. Рот ее забит кляпом. Женщина отчаянно мотает головой. Она привязана к стеллажу. Теперь, когда с полок сброшены книги, осталась одна железная конструкция. Находясь по ту сторону арматуры, Эдвард поднимает какую-то книгу и читает ее, не обращая внимания на стук молотка и громкие стоны Оливии.

Салливан смотрит в сторону Оливии и невозмутимо предлагает Эдварду:

- Сделайте что-нибудь. Помогите ей. Она же умирает, - затем смотрит на часы и шагает прочь.

Трое каменотесов работают над "могилой" Эдварда. Звучат три медленных удара, затем пауза, еще три удара и опять пауза...

* * *

В дверь трижды постучали. Потом удары повторились громче.

Эдвард открыл глаза. Он находился в номере гостиницы "Гальба". Солнце пробивалось сквозь шторы.

- Кто там? - Эдвард провел рукой по слипшимся от пота волосам.

- Завтрак, синьор.

- Входите...

Дверь открылась, и вошла горничная с подносом. Сразу же после ее ухода на тумбочке у кровати зазвонил телефон. Эдвард взял трубку.

- Вас спрашивают, синьор, - сообщил портье.

- Кто?

- Не знаю. Говорят, что вы срочно нужны.

- Соедините.

В трубке раздался мужской голос.

- Что? - потрясение воскликнул Эдвард. На другом конце провода положили трубку.

* * *

"Скорая помощь" ехала в сторону острова Тиберина, прокладывая себе дорогу воем сирены. С набережной машина свернула на мост Фабрицио и затормозила возле дома на небольшой площади. Там уже стоял полицейский автомобиль. Несколько зевак переговаривались, стоя на тротуаре.

Санитары с носилками поспешили во двор, к подъезду, возле которого собралась кучка жильцов. Путь им преграждал полицейский. Тут же стояли взволнованные рабочие-ремонтники.

Полицейский посторонился, давая пройти санитарам и врачу. На лестничной площадке, где сильно пахло газом, им пришлось несколько минут подождать, пока слесарь вскроет замок. Наконец это ему удалось. Двое полицейских первыми вошли в квартиру. Запах газа сделался удушающим. Один из полицейских распахнул окно, другой ринулся в спальню. Стараясь не вдыхать газ, заполнявший помещение, он отдернул шторы и рванул на себя фрамугу.

Оливия лежала на полу в ночной сорочке, лицом вниз. Одна рука ее была протянута в сторону окна, очевидно, в последней отчаянной попытке открыть его.

Врач склонился над Оливией, откинул с шеи волосы и приложил пальцы к сонной артерии. Через некоторое время он покачал головой, давая понять, что помощь ей уже не нужна.

Эдвард остановил "ягуар" рядом с полицейской машиной и "скорой помощью". Лицо его потемнело и осунулось. Он вошел во двор и попытался протиснуться сквозь небольшую толпу, но полицейский исправно выполнял свою службу:

- Пожалуйста, отойдите. Сюда нельзя, синьор.

Эдварду ничего не оставалось делать, как слоняться в тоске по двору, прислушиваясь к разговорам жильцов.

- Что тут стряслось?

- Утечка газа. Говорят, там женщина, иностранка.

- Бедняжка.

Несколько человек быстро перекрестились.

Эдвард решил сделать еще одну попытку подняться в квартиру, но тут увидел, что из подъезда вынесли носилки - на них лежало тело, накрытое простыней. Потрясенный, он не мог отвести глаз от этого безжизненного тела. Вдруг кто-то положил руку ему на плечо. Он вздрогнул и обернулся. Это был Пауэл. Его вечно довольное лицо было сейчас мрачным и серьезным. Вдвоем они вышли на площадь.

Носилки с телом Оливии уже задвинули в кузов "скорой помощи". А к воротам тем временем подъехала еще одна полицейская машина.

- Это комиссар Бонсанти. - Пауэл указал на невысокого коренастого человека средних лет. Выйдя из машины и кивнув Пауэлу, он, не задерживаясь, поспешил в дом.

Эдвард стоял и смотрел вслед "скорой помощи", которая, развернувшись на площади, через минуту уже исчезла из виду за мостом Честио.

Вскоре вернулся комиссар Бонсанти. Пауэл представил ему Эдварда. Прохаживаясь вдоль портика церкви Сан Бартоломео, мужчины разговаривали.

- Мы, разумеется, подождем официального заключения, - говорил Бонсанти, - но мне все же кажется, что это несчастный случай. Двери и окна были закрыты изнутри.

- Я видел, что в доме шел ремонт, - заметил Пауэл. - Может быть, была повреждена какая-нибудь труба?

Бонсанти покачал головой:

- Нет, отопление было выключено. Синьора привыкла, очевидно, жить в гостиницах и не умела обращаться с газовыми приборами. Рассеянность... Уснула, и вот... Запах газа почувствовали соседи. Так или иначе, нужнопровести расследование.

Бонсанти взглянул на часы, которые носил, как и Салливан, на внутренней стороне запястья, и двинулся к машине. Пауэл и Эдвард быстро переглянулись.

- Бонсанти, прошу вас, постоянно держите меня в курсе дела.

- Конечно, дорогой Пауэл. - Комиссар протянул ему руку. - Мне очень жаль, профессор. - Он сел в машину и быстро уехал.

Эдвард и Пауэл некоторое время стояли молча.

- Видели? - улыбнулся Пауэл. - Он тоже носит часы на внутренней стороне запястья. А я счел это нехорошей манерой, дурным вкусом... - Они направились к "ягуару". - Между тем он не лишен такта, наш комиссар. Из уважения к вам не стал говорить о возможном самоубийстве. Странно, отчего-то чувствуешь себя виноватым, когда человек, с которым тебя что-то связывало, решает покончить с собой.

- У Оливии не было причин расставаться с жизнью, - уверенно возразил Эдвард. - Она всегда умела ценить ее, даже в худшие минуты. Пауэл, это не мог быть просто несчастный случай, банальная неосторожность в обращении с газом. Слишком простое объяснение.

Пауэл с иронией посмотрел на Эдварда:

- О! Вы же у нас теперь общаетесь с духами... Что, есть достоверная информация? - Но, увидев вспыхнувшее обидой лицо Эдварда, поспешил извиниться: - Ну, простите, простите старого дурака.

- А знаете, что сказал мне Салливан тогда по телефону? - зло проговорил Эдвард. - Он сказал, что смерть полковника Тальяферри только выглядит естественной...

- Полноте, Эдвард! Салливан хотел напугать вас. И похоже, это ему удалось.

Эдвард испытующе взглянул на Пауэла:

- А вы? Пауэл, поведайте мне наконец, на чьей вы стороне? Какую роль вы играете во всей этой истории?

Атташе задумался. Потом тяжело вздохнул:

- Пожалуй, придется сознаться. Я работаю на разведку... - Лицо Пауэла приняло неожиданно жесткое выражение. - Но с этой минуты я вынужден полагаться на вашу порядочность и лояльность британского подданного. Давайте пройдемся еще немного.

16

На маленьком экранчике диаскопа перед Эдвардом один за другим быстро следовали кадры микрофильма - страницы неизданной второй части дневника Байрона. Яркость и увеличение позволяли отчетливо рассмотреть английский текст. А почерк автора дневника Эдвард давно научился понимать.

Эдвард без пиджака сидел в гостиной квартиры Барбары, за столом, заваленным книгами. Оторвавшись от экранчика, он взял карандаш и, освободив узел галстука, принялся что-то записывать в блокнот. Глаза его покраснели. Напряженное лицо выглядело усталым. Он поднял голову и потер рукой затекшую шею. Взгляд его машинально упал на календарь, висевший возле камина. 27 марта. Он вздохнул и опять уткнулся в экран диаскопа. Потом что-то записал и снова принялся читать.

В это время вернулась Барбара с сумкой, полной разных продуктов. Взглянув на Эдварда, склонившегося над диаскопом, она тихо прошла на кухню, потом заглянула в гостиную.

- Уже? Так скоро? - Эдвард очнулся от работы, поднял голову и улыбнулся девушке.

- Магазин внизу. А как движутся ваши дела?

Слабая улыбка Эдварда погасла.

- Движутся, но с огромным трудом. Трудно сосредоточиться. Смотрю в диаскоп, а перед мной стоит лицо Оливии из того моего кошмарного сна, когда она звала на помощь.

Барбара принялась вынимать из сумки снедь, поставила в холодильник две бутылки белого вина. Потом безразличным голосом спросила через кухонную перегородку:

- Кем она была для вас, эта Оливия?

- Кем была? Да я и сам хотел бы это знать. - Эдвард откинулся на спинку кресла. - Когда мы с ней познакомились, это была прелестная молодая женщина, веселая, добрая и немного взбалмошная. Можно сказать, что мы были друзьями. Романтически настроенными друзьями... Хотя пребывание в этом качестве, похоже, не слишком ее устраивало. Оливия была максималистка. Ну, потом она вышла замуж. Мы виделись все реже. Потом ее муж умер и откуда-то появился этот подозрительный тип - Салливан.

Барбара молча готовила ужин. Эдвард вздохнул и склонился к диаскопу. Но через несколько минут он окликнул ее:

- Взгляните, Барбара! - Девушка поспешила в гостиную. Эдвард посторонился, уступая ей место у диаскопа. - Прочтите!

- Где? С какого места?

- Вот этот абзац... Он начинается словами: "Божественная музыка в доме О".

- "Божественная музыка в доме О"... - медленно прочитала Барбара. "Будь я проклят, если еще хоть раз приму это приглашение".

- Несомненно, "О" - это начальная буква чьего-то имени. И появляется оно только в этой части дневника, летом 1823 года.

- Может быть, лорд Огилви? - предположила Барбара. - Байрон некоторое время жил в его доме здесь, в Риме.

- Знаю. Но это может быть и граф Омиччоли.

- А слова "Будь я проклят, если еще хоть раз приму это приглашение"... Не исключено, что тут замешана женщина, от которой Байрон хочет уйти. С буквы "О" могло начинаться ее имя.

- Не думаю, не думаю. Имена женщин, о которых пишет поэт, обычно названы полностью. - Эдвард поднялся и, рассуждая, начал ходить по комнате. - "О"... Кем может быть этот "О"? Единственный персонаж, который не идентифицирован. - Он растирал ноющие виски. - "Божественная музыка в доме О"... Барбара, мне кажется, что именно тут и скрыт ключ ко всей этой истории. - Он вышел на террасу, подставил разгоряченное лицо ветерку, дующему от реки, и задумчиво посмотрел на парящего бронзового ангела.

Сзади тихонько подошла Барбара и, прикоснувшись рукой к его плечу, спросила:

- Почему вы не хотите рассказать, что им от вас нужно? Не доверяете мне?

- Да я и сам довольно смутно представляю, что им от меня нужно. Абсурд какой-то... И отчего-то никто не обращается ко мне ни с какими просьбами. Одно очевидно. Сегодня двадцать седьмое марта. И теперь у меня осталось совсем мало времени.

* * *

Времени действительно оставалось все меньше. Но Эдвард не думал об этом, поглощенный лихорадочными поисками. Он переезжал из одного конца города в другой, за день успевая побывать в нескольких библиотеках и архивах. Он не замечал римских красот, и руины, ради которых люди ехали с другого края земли, сейчас не останавливали его внимания.

В библиотеке музея Консерваторов он листал древний фолиант со старинными планами Рима - старик библиотекарь с трудом донес его до стола. Эдвард вглядывался в потускневшие ксилографии и акварели и переносился мысленно на улицы Рима восемнадцатого века.

В библиотеке "Анджелика", где было тихо и малолюдно, он тоже перелистал немало книг и сделал множество выписок. Здесь к нему присоединилась Барбара: она тщательно изучила анаграфический регистр - перечень имен, написанный от руки каллиграфическим почерком, характерным для позапрошлого столетия. Но ничего существенного найдено так и не было.

Тогда они отправились дальше, в один из дворов Замка Святого Ангела. И библиотекарь Исторического архива с сожалением покачала головой:

- Мне очень жаль, профессор, но в Риме вы этой нужной вам книги не найдете. Единственный экземпляр хранится в Париже...

Трудно сказать, сколько альбомов они перелистали, сколько перебрали каталожных карточек. Наконец Эдвард отправил вконец измученную Барбару домой. Чутье охотника подсказало ему, что он напал на след. Теперь он знал, что справится один.

Уверенность в успехе придала ему сил.

На другой день Эдвард отправился в библиотеку "Корсиниана" в Академии деи Линчей. Здесь он нашел еще одну карту Рима, показавшуюся ему интересной. С помощью лупы Эдвард бродил по центральной части города, такой, какой была она в начале прошлого века.

Между тем на календаре уже было 29 марта. Весь этот день он тоже провел в библиотеке. Наконец Эдварду показалось, что он нашел то, что искал. Он сделал последнюю запись и захлопнул блокнот.

* * *

Когда Эдвард вышел из душного библиотечного зала, было уже поздно. Теперь он почти наверняка знал, что найдет ответ на все мучившие его в последние дни вопросы. Все подсказки вели в старый город.

Оставив машину на стоянке, он пешком отправился в район тех мрачных извилистых улочек, которые привели его однажды к дому, где находилась мастерская Пазелли.

Он миновал небольшую площадь Феба и переулочек делла Паче, переулок делла Вольпе и переулок деи Тре Арки. Через узкий проход вышел на виа деи Коронари, а оттуда на древнюю набережную Тор ди Нона. Пройдя переулок деи Сольдати, Эдвард свернул за угол и остановился возле здания со старым облупившимся фасадом. При тусклом свете уличного фонаря он увидел на чудом уцелевшем фризе поблекший от времени орнамент. Узор не отличался разнообразием. Это было многократно повторенное изображение совы.

Он вошел в дом. В скупо освещенном подъезде можно было разглядеть следы росписи на стенах, частично осыпавшуюся лепнину на потолке. На площадке второго этажа сохранилось большое венецианское зеркало. Несколько ступенек вели в полуподвальное помещение. Эдвард достал из кармана предусмотрительно купленный фонарик и, мысленно препоручая себя силам небесным, пошел вниз.

Тяжелая дверь подалась с трудом. Луч фонарика хаотично метался по стенам и потолку довольно просторного помещения. На противоположной стене Эдвард заметил еще одну дверь, ведущую, по всей вероятности, во внутренний дворик. Теперь луч осторожно ощупывал неровный пол под ногами Эдварда.

Вдруг луч скользнул по старой, потрескавшейся плите с неясной надписью. У Эдварда перехватило дыхание. Он пригляделся. Это была надгробная плита. Кроме греческих букв "альфа" и "омега" просматривались еще три слова: "Сэр Перси Делано".

Эдвард стоял в склепе.

Подождав, пока успокоится дыхание, он принялся осматривать стены. Луч фонарика выхватил фрагменты картины. Потом картина выступила целиком. Это было покрытое паутиной и плесенью изображение распятого Спасителя. В углах отсыревшей рамы Эдвард снова увидел барельефы сов.

Луч соскользнул на пол. Несколько могильных плит лежали одна подле другой. Где-то в глубине склепа можно было различить саркофаг. И опять Эдвард осветил Распятие.

Внезапно в склепе зазвучала музыка. Органная музыка.

Звуки шли откуда-то сверху.

Эдвард вернулся в подъезд и пошел навстречу музыке, которая звучала все громче и громче. Эту мелодию Эдвард не мог спутать ни с какой другой. Мелодию "Двенадцатого псалма" Бальдассаре Витали.

Он остановился возле двери на последнем этаже. Позвонил. Слабый звон колокольчика прозвучал в недрах квартиры. Музыка тотчас смолкла. Эдвард услышал шаркающие шаги, потом чей-то глухой, надтреснутый голос спросил:

- Кто там?

Но еще прежде, чем Эдвард успел ответить, дверь отворилась. Старик лет восьмидесяти, сутулый, в вязаной кофте и вязаном же шарфе вокруг тонкой старческой шеи, стоял перед ним. Его выцветшие, почти прозрачные глаза были устремлены в пространство за плечом Эдварда.

- Вы пожаловали издалека, не так ли?

Эдвард растерялся. Он еще не знал, как объяснить цель своего визита.

- Меня зовут Эдвард Форстер. Извините, что позволил себе побеспокоить вас, но я услышал музыку, и ноги сами привели меня сюда.

- Хорошо сделали, что пришли. - Старик посторонился. - Входите, прошу вас.

Квартиру, погруженную в полумрак, освещал только идущий снизу свет уличных фонарей.

- Весьма благодарен за визит, - церемонно поблагодарил старик. - Никто не навещает меня, а так приятно поговорить с людьми.

Старик щелкнул выключателем. Эдварду показалось, что он находится в музейном зале. Комната была обставлена прекрасной старинной мебелью, подобранной с исключительным вкусом.

Эдвард не счел нужным сдерживать восхищение:

- У вас очень красивый дом.

- Вам нравится? Это мой личный маленький музей.

Эдвард подошел к шкафу, украшенному резьбой.

- Если не ошибаюсь, барокко?

- Да, немецкое, начала позапрошлого столетия. Много декора, но как величественно и элегантно! - Старик подошел к большому зеркалу. - А взгляните на это. Рама - венецианское рококо. Характер резьбы совсем иной. Посмотрите, сколько движения в этих листьях! О, люди прошлых времен умели ценить красоту.

- Поразительное зеркало!

Хозяин направился к горке из красного дерева. Там была выставлена посуда и фарфоровые статуэтки. И теперь Эдвард обратил внимание на странную, неуверенную походку и осторожно вытянутую вперед руку старика.

- Эта горка тоже венецианская, восемнадцатый век.

- И тоже полна роскоши...

- О да! Статуэтки в центре - это Севр, - пояснил старик, указывая на фарфоровые фигурки. - А те, что наверху, - китайские. Третья династия Мин.

- Никак не ожидал увидеть здесь столько чудес.

Старик моргал детскими прозрачными глазами.

- Наверное, потому, что сам дом и лестница выглядят очень скромно. Но фасад заслуживает внимания. Что может быть лучше чистых благородных линий! Он покачал головой. - Сейчас говорят, что дом очень запущен. Но мои глаза это моя память.

Счастливая улыбка блуждала по его лицу. Седой пух на голове шевелился от движения воздуха.

Жестом пригласив Эдварда следовать дальше, старик прошел в следующую комнату. Руки он все время держал перед собой, словно обнимал кого-то невидимого.

- Вы, мне кажется, еще молоды.

- Послезавтра мне исполнится тридцать семь. - Эдвард разглядывал комнату, в которой они оказались. В ней не было ничего, кроме небольшого органа восемнадцатого века, стула и шкафа с книгами.

- Этот дом - вся моя жизнь, - с волнением проговорил старик. - Все, что у меня осталось. И мебель, и вещи - я ведь их вижу. Прошло уже столько лет с тех пор, как я потерял зрение, но они по-прежнему стоят перед моим внутренним взором. Но не только они. Идите сюда, взгляните. Вот здесь мое самое большое сокровище. - Он подошел к окну и отдернул шторы. - Отсюда открывается один из самых прелестных видов Рима. Посмотрите, посмотрите же...

Из окна был виден городской перекресток, застройка, характерная для начала столетия. Фонари освещали красивые, но по римским меркам вполне заурядные улицы.

- Видите площадь? Слева портик - все, что осталось от греческой церкви. А в центре романский храм, видите? Какая суровая простота... А справа еще один настоящий шедевр... Фонтан с дельфинами...

Эдвард следил за рукой старика.

- Площадь, описанная Байроном!

- Вы знаете о ее существовании?

- Да, но никогда не видел. И все же сохранилось одно свидетельство... помедлив, ответил Эдвард. - Площадь запечатлел в прошлом веке один художник, Марко Тальяферри. Простите, а чью музыку вы играли перед моим приходом?

Старик подошел к органу.

- Сочинение Бальдассаре Витали. "Двенадцатый псалом".

- В церкви Сант Онорио я видел рукописи Бальдассаре Витали. Но среди них отсутствует именно этот псалом.

- И понятно. Он ведь у меня. Витали не захотел оставить его церкви. Именно этот псалом маэстро считал проклятым. Да он и сам был проклят! Старик раскрыл шкаф, провел рукой по нотам и достал старинную рукопись. Вот он, "Двенадцатый псалом", или "Двойная смерть". Прочтите... прочтите слова. Потрясающая исповедь, признание великого грешника. Музыка лишь аккомпанемент для этих строк.

Старик протянул Эдварду рукопись, сел за орган и заиграл.

Эдвард отошел к окну, благоговейно держа в руках коричневые от времени, сухие страницы: "Я повернулся к Господу спиной. Лежит греха дорога предо мной..." Случайно взгляд его упал поверх нот, на улицу.

Эдвард замер. Девушка в светлом платье медленно шла по тротуару. Это была Лючия. Она подняла голову, посмотрела прямо на окно, за которым стоял Эдвард, и остановилась.

- Извините. - Эдвард положил рукопись на подоконник. - Я должен уйти.

- Кто-то ждет вас?

- Да, но если позволите, я вернусь. Мне еще нужно кое-что понять.

И он опрометью бросился за Лючией. На прежнем месте ее не было. Эдвард кинулся в ту сторону, где, как ему показалось, мелькнуло светлое платье. Музыка Витали звучала в его голове.

За углом он увидел Лючию. Девушка двигалась необыкновенно легко. Иногда казалось, что ноги ее не касаются земли. Светлое платье то исчезало под темной аркой, то возникало в глубине переулка. В какой-то момент Эдвард решил, что нагнал Лючию, но это всего лишь бесплотная тень мелькнула у подъезда.

Так он блуждал какое-то время по старому городу, заглядывая в подворотни и проулки. Наконец светлое платье Лючии мелькнуло возле узкой калитки в ограде какого-то здания. Эдвард кинулся за девушкой, быстро пересек двор, взбежал на крыльцо и оказался в помещении, где был несколько дней назад на спиритическом сеансе. В темном зале гулял сквозняк. Под потолком возились летучие мыши. Повсюду были видны следы запустения. Вдруг он услышал, как где-то в глубине скрипнула дверь. Эдвард выскочил на деревянную винтовую лестницу и через секунду оказался в мастерской Пазелли. Он прокладывал себе дорогу, расшвыривая манекены в костюмах разных эпох. В мастерской, кроме него, несомненно кто-то находился. Опять скрипнули ступени деревянной лестницы, и наверху сильно хлопнула дверь.

* * *

Между тем вдоль здания, по которому блуждал Эдвард, медленно и почти бесшумно двигалась полицейская машина с выключенными фарами.

* * *

Эдвард взбежал, запыхавшись, на последний этаж и, рванув на себя ручку двери, отшатнулся. Он стоял на довольно покатой крыше. Купола и колокольни ночного Рима оказались на уровне его глаз. Он сделал несколько шагов по кровле. Только узкий поребрик отделял его от края.

И вдруг душераздирающий крик разорвал ночную тишину. Следом послышался глухой удар об асфальт.

Эдвард осторожно посмотрел вниз и увидел безжизненно распластанного на асфальте мужчину...

Подъехала полицейская машина, осветив место происшествия. Из окон выглядывали жильцы соседних домов. Двое полицейских склонились над телом. Электрический фонарик высветил сначала лицо, потом заломленную руку с часами на внутренней стороне запястья.

Через пару минут спустился Эдвард. Бледный, со взмокшим от пота лицом, он сделал несколько шагов по направлению к мертвому Салливану. Увидел руку с часами и другую руку - с зажатым в ней пистолетом.

Эдвард в ужасе отступил и, повернувшись, чтобы уйти, услышал фразу, сказанную одним из полицейских:

- Он упал с крыши того дома, где театральное ателье, с дома призраков.

* * *

Слепой старик открыл дверь. Эдвард почти ввалился в квартиру. Ноги и руки его дрожали, рубашка прилипла к телу.

- Это вы?

- Я же обещал, что вернусь. Пожалуйста, прошу вас, сыграйте мне еще раз псалом Бальдассаре Витали.

17

К нарядно освещенным дверям британского посольства одна за другой подъезжали машины. В холле уже собралось порядочное число публики. Повсюду были расставлены столы с легкими закусками. Элегантный и невозмутимый бармен, держа в руке сразу три бокала, разливал виски, не пролив ни единой капли.

Повсюду раздавались приветственные возгласы. Сегодня здесь можно было встретить известных ученых и артистов, художников и писателей, журналистов всех сколько-нибудь значительных изданий и всю ту околобогемную публику, которая в силу лишь ей известных причин никогда не пропускает подобных собраний.

Разговоры на профессиональные темы перебивались великосветскими сплетнями. Все ждали начала лекции. Отсутствовал только тот, ради кого все собрались здесь.

Барбара встречала гостей. На ней было облегающее черное платье с открытой спиной, из украшений - только нитка жемчуга на шее. Она справедливо полагала, что красота не должна быть многословной. Улыбаясь и кивая знакомым, она одновременно искала кого-то глазами среди толпы. Похоже, все, кто интересовал ее, были здесь: и мастер по старинным костюмам синьор Пазелли, и нумизмат профессор Баренго. Наконец появился князь Анкизи в сопровождении черноволосой мрачной синьоры Джаннелли.

Князь улыбнулся Барбаре:

- Вы знакомы с синьорой Джаннелли? Она администратор гостиницы "Гальба", где остановился наш дорогой профессор Форстер. - Барбара приветливо кивнула. Князь продолжал: - Лишь немногие знают, что гостиница эта принадлежит мне, а синьора Джаннелли любезно согласилась управлять тем небольшим состоянием, что у меня еще осталось. Она бесценная помощница... Как и вы для профессора Форстера. - Улыбка Анкизи стала еще более восторженной.

- Вы преувеличиваете, князь. К счастью, профессор прекрасно сам справляется со своими проблемами... и в любой ситуации.

- Конечно-конечно! Просто удивительно, какой обаятельный ученый. Я так много ожидаю от сегодняшней лекции! Сенсационных открытий! - За этой безостановочной болтовней Анкизи пытался скрыть сильное волнение.

К ним подошел Баренго, и Барбара, указав ему на афишу с фамилией Эдварда и датой "30 марта 1971 года", спросила:

- Синьор Баренго, вы, если не ошибаюсь, уже знакомы с профессором Форстером?

Баренго утвердительно кивнул:

- Имел удовольствие встретить его на аукционе. Он был в обществе синьоры Эндрюс... той несчастной женщины, погибшей столь трагически. Профессор собирал кое-какие сведения об одном ювелире восемнадцатого столетия.

Анкизи вступил в разговор:

- В Риме у профессора не было ни дня отдыха.

- Он отдохнет после лекции, - сказал Баренго лишенным выражения голосом.

При этих словах Барбара внутренне содрогнулась, а князь Анкизи посмотрел на часы.

- Однако скоро девять, а профессора еще нет. Мне кажется, он заставляет нас ждать.

- Не думаю, синьор Анкизи. - Барбара посмотрела прямо в глаза князю. Лекция начнется вовремя. Профессор Форстер уже здесь, он в кабинете синьора Пауэла.

* * *

Кабинет атташе по культуре освещал мягкий свет настольной лампы. Эдвард и Пауэл уже больше часа беседовали, сидя друг против друга в низких глубоких креслах. Бутылка виски стояла между ними на столике.

- Надо полагать, что на сей раз Салливан действительно мертв?

- Мертв, вне всяких сомнений, - подтвердил Эдвард. - Полиция констатировала смерть.

- Хотелось бы верить. Салливан был постоянной угрозой для вашей жизни. Хотя мы и предприняли некоторые меры предосторожности.

Эдвард покачал головой:

- Но зачем был нужен весь этот спектакль... Телефонный звонок... Пистолетные выстрелы... и мнимая смерть.

- Это старый трюк, Форстер. Салливан проделал все это, чтобы в нужный момент отвести от себя подозрения.

Эдвард улыбнулся:

- Он есть и его нет. Очередной призрак.

- Хорош призрак, с пистолетом наготове, - заметил Пауэл, раскуривая сигару. - Если бы не удалось разгадать его планы...

- Я бы сейчас не сидел здесь... Так я вам обязан, Пауэл? - Эдвард улыбнулся.

- О, не волнуйтесь, достаточно, если вы будете ходатайствовать о представлении меня к награде. А я за это готов порекомендовать вас на службу в разведку. - Пауэл подмигнул. Он пребывал в прекрасном расположении духа. Вы были очень отважны... особенно когда решились положиться на меня.

- Дорогой Пауэл, не в обиду вам будет сказано, но я с самого начала понял, что никакой вы не атташе по культуре.

- Ну, если на то пошло, так ведь и итальянская контрразведка в это ни на йоту не верит. До сих пор она на все закрывала глаза. - Он откинулся в кресле и довольно похлопал себя по округлому животику. - А барон Россо... Если бы мы не направили полицию по его следам, думаю, сегодняшнюю лекцию пришлось бы отменять. - Пауэл хохотнул. - Кстати, волнуетесь?

- Не очень. С таким союзником, как вы, я готов выступать перед любой аудиторией. Теперь уже самая трудная роль не у меня. Не боитесь, что ваше отсутствие на лекции покажется кое-кому подозрительным?

- Думаю, обратное показалось бы многим еще более странным. Разве легкомысленный добряк Пауэл предпочтет общество очередной красотки скучному Байрону?

- А Барбара?

- Не думаю, что стану предметом ее заботы сегодня вечером. Тут, как сказал принц Гамлет, есть предмет попритягательней. - Он хлопнул Эдварда по колену. - Ах, дружище Форстер, у вас еще вся жизнь впереди! А что касается лекции, то я побуду в самом начале. Две или три минуты. Достаточно, чтобы обратить на себя внимание публики. А потом исчезну. И далее - по плану.

Они обменялись рукопожатием, чокнулись и выпили. Пауэл посмотрел на часы:

- Готовы? Без двух минут девять.

- До полуночи еще три часа.

И они вышли из кабинета.

* * *

Когда Эдвард появился в зале, Барбара, радостно вспыхнув, зааплодировала первой, и все сразу же последовали ее примеру.

Свободных мест почти не было. В первом ряду сидели князь Анкизи и - на некотором расстоянии друг от друга - профессор Баренго, синьор Пазелли и синьора Джаннелли. Пауэл предпочел остаться у входа в зал. Он стоял, прислонившись спиной к стене.

Эдвард поднялся на кафедру и поклонился публике. Как всегда в подобных случаях, он чувствовал себя уверенно и спокойно.

- Спасибо... Спасибо... Дамы и господа, благодарю вас.

Аплодисменты стихли.

- Благодарю вас за столь теплый прием и начну с замечания - пока я этого ничем не заслужил.

Непринужденность Эдварда импонировала аудитории. Среди публики пробежал легкий шумок. Многие обменялись улыбками.

- Текст своего выступления я написал еще до отъезда из Лондона. Однако читать его не стану. Сегодня вечер импровизаций.

Снова раздались аплодисменты. Эдвард перевел дыхание и подождал, пока установится полная тишина.

- Мне известно, что некоторые из присутствующих читали мою последнюю статью, напечатанную в журнале "История литературы". К сожалению, в нее вкрались по меньшей мере две ошибки. - По рядам пробежал шепот. Профессор продолжал: - Для тех, кто не читал статью, поясню: в ней комментируются некоторые страницы неизданного дневника лорда Байрона, где он описывает в том числе свое пребывание в Риме в 1821 году. Это дневник, который был найден мною по чистой случайности. - Эдвард взглянул на Анкизи. Тот, улыбаясь, медленно покачал головой. - Так вот, этот дневник состоит из двух частей. Я опубликовал первую, оставив за собой право обнародовать вторую часть по окончании исследований. Но в Риме я нашел много добрых друзей и получил от них немало ценных советов, особенно от князя Анкизи, страстного поклонника Байрона. Князь, позвольте публично выразить мою благодарность.

Эдвард жестом привлек внимание аудитории к Анкизи.

- Именно благодаря советам князя, - продолжал Эдвард, - я понял, что неточно откомментировал стихи Байрона, написанные по-итальянски пятнадцатого апреля 1821 года. Неточность весьма существенная, поскольку стихи эти принадлежат не Байрону.

Эдвард был доволен произведенным эффектом и продолжил:

- Байрон лишь процитировал строки, которые в силу определенных причин поразили его. Это стихи итальянского музыканта конца восемнадцатого столетия Бальдассаре Витали. Стихи, которые он сочинил специально для своего опуса "Двенадцатый псалом", имеющего также название "Двойная смерть".

Зал внимательно слушал.

- Рукопись "Двенадцатого псалма" считалась утраченной, однако же она цела и принадлежит одному утонченному ценителю музыки. Этот весьма старый синьор живет в Риме в полнейшем уединении, в старом доме, поблизости от площади, которую описал в своем дневнике Байрон того же числа - пятнадцатого апреля. Вернее сказать, он живет поблизости от того места, где когда-то была площадь! Байрон записал: "Вечер. Одиннадцать часов. Площадь с портиком. Романский храм и фонтан с дельфинами. Удивительное место. Каменный посланец. Божественная музыка. Мрачные явления". - Эдвард заметил краем глаза, как Пауэл выскользнул из зала. - Той же ночью Байрон записал стихи Бальдассаре Витали:

Я повернулся к Господу спиной.

Лежит греха дорога предо мной.

И я пошел, сомненья отметая.

Дорога зла вела меня, прямая

И страшная. Я вышел за порог,

И за спиной моей остался Бог.

Я шел, не видя Божьего лица.

Дорогу зла прошел я до конца,

Но душу потерял свою в пути.

Я грешник жалкий. Господи, прости!

Между тем машина Пауэла влилась в поток автомобилей, ехавших этим вечером по улице Четырех Фонтанов.

А лекция в британском посольстве шла своим чередом.

- Сначала я думал, что площадь, о которой пишет Байрон, - плод поэтического воображения. И это моя вторая ошибка. Чтобы отыскать место, где находилась площадь, пришлось обратиться ко второй части дневника Байрона, к той, которую я еще не опубликовал. На одной из страниц, помеченных летом 1823 года, Байрон, находившийся тогда в Пизе, перед отправлением в Рим сделал короткую запись: "Божественная музыка в доме О. Будь я проклят, если еще хоть раз приму это приглашение".

Умело выдержанная пауза подогрела нетерпение зала.

- Даже спустя два года поэт все еще находился под сильнейшим впечатлением от памятной римской ночи 1821 года. Нелегко было установить событийную связь между этими двумя страницами дневника, в которых, однако, повторяется одна и та же короткая фраза: "Божественная музыка..." И особенно трудно было понять, кто же такой этот загадочный "О" и где находится его дом.

Эдвард бросил взгляд на Анкизи и его окружение и, убедившись, что его слушают со вниманием, продолжил:

- Я не сомневался, что, найдя дом "О", отыщу и место, где прежде находилась площадь. Я построил несколько разных гипотез, касавшихся друзей Байрона, имена которых начинались на букву "О" и которые могли оказаться в Риме в те годы. Гипотезы эти, однако, остались гипотезами. Я уже стал отчаиваться, как вдруг интуиция подсказала мне... Впрочем, может, это был чей-то голос, который я принял за свой, внутренний... - Теперь Эдвард посмотрел на синьору Джаннелли. - Я подумал, что, вероятно, это не что иное, как инициал имени Оберон... Оберон - царь фей и эльфов из шекспировского "Сна в летнюю ночь". Я допустил неточности в своей статье и уже принес свои извинения, но все же я сделал открытие, довольно значительное... с точки зрения литературоведения...

Эдвард переглянулся с Барбарой, и та ободряюще улыбнулась в ответ.

- Оберон - это прозвище, которое Байрон дал своему другу сэру Перси Делано. О нем было известно, что он находился в Риме в двадцатых годах прошлого столетия. Итак, я принялся искать дом, где жил сэр Перси, хотя поначалу сомневался, что мне удастся найти его, и самое главное, до конца не был уверен, что "О" - первая буква имени Оберон... Но когда я отыскал дом, все встало на свои места... Именно это, скажу без ложной скромности, и является моим открытием.

Из первого ряда донесся голос:

- Можно вопрос?

Эдвард взглянул на говорившего:

- Пожалуйста, профессор Баренго.

- Вы можете сказать нам, где находится этот дом?

Эдвард немного помедлил, потом ответил:

- На виа делле Тре Спаде, девятнадцать. Это тот самый дом, где прежде, задолго до сэра Перси, жил Бальдассаре Витали и где он явился Байрону во время спиритического сеанса. - По залу прошел легкий вздох. - Байрон, как вам известно, страстно увлекался некромантией. В ту ночь кто-то играл на органе "Двенадцатый псалом" и явился дух его автора, Бальдассаре Витали. Эдвард улыбнулся. - Была ли это материализация коллективного подсознательного, или же сие "мрачное явление" оказалось чьей-то шуткой, предоставляю решать вам. Так или иначе, на Байрона это произвело такое сильное впечатление, что, вернувшись домой, поэт почувствовал необходимость записать в дневнике слова псалма Витали.

Божественная музыка... На самом деле ее автора считали в свое время воплощенным дьяволом. Говорили, будто Витали - маг, имеющий связи с потусторонним миром. И самое главное, о нем ходила молва, будто он убил своего соперника по некромантии - ювелира Иларио Брандани, чтобы завладеть секретом его могущества - знаком повеления.

* * *

В это время Пауэл уже стоял на виа делле Тре Спаде у дома номер 19, рассматривая фриз с изображением сов. Затем он решительно вошел в подъезд.

Пауэл спустился в подвал и осветил фонариком плиты на полу. В луче света появилось надгробие сэра Перси Делано - Оберона - друга Байрона. Затем луч опять скользнул по стене и замер на старинной картине с изображением Распятия.

* * *

В это же время напряжение аудитории в зале британского посольства достигло своего пика.

- Что же представлял собой этот знак повеления, который Витали выкрал у Брандани, убив его? Пока мы можем лишь делать предположения. Однако следы трагической загадки просматриваются в завещании музыканта, где упоминается некое тайное наследие, которое предназначено посвященному и охранять которое поручено посланцу, имеющему тело, но не имеющему души... - Эдвард указал на князя Анкизи. - Этими ценными подсказками я обязан князю Анкизи и еще раз чувствую необходимость публично поблагодарить его. Речь идет, таким образом, о каменном посланце - том самом, о котором упоминает в дневнике Байрон, очевидно хорошо знавший легенду...

Эдвард внимательно следил за реакцией публики. И особенно Анкизи и его окружения.

- Посланец, который имел тело, но не имел души... Каменный посланец... Статуя или же картина... Возможно, изображение ангела. Вспомним, что ANGHELOS по-гречески и означает "посланец"... Посланец Божий. Согласно легенде, Брандани, умирая, проклял своего убийцу и поклялся через сто лет перевоплотиться в человека, на которого будет возложена миссия найти нечто, охраняемое каменным посланцем.

Эдвард подождал, пока публика успокоится.

- И действительно, сто лет спустя другой человек, родившийся в тот же день, что и Иларио Брандани, узнал, что на него возложена некая миссия. Это был художник Марко Тальяферри, который пожертвовал своим даром ради оккультных наук. Тальяферри оставил свидетельство своих отчаянных поисков картину с изображением площади, расположенной неподалеку от дома, где жил Витали. Той самой площади, о которой Байрон писал в своем дневнике.

Эдвард сделал выразительную паузу и оперся двумя руками о кафедру.

- А теперь, может быть, самое главное. Тальяферри умер тридцать первого марта 1871 года, ровно сто лет спустя после смерти Брандани. Родился он, кстати, тоже в один день с ювелиром, только на сто лет позже. Как и Брандани, ему исполнилось тридцать семь лет. Он был из тех, кто верит в подобные мистические совпадения. Он верил, что является воплощением Иларио Брандани.

Кое-кто в зале скептически улыбнулся. Анкизи показал знаком, что у него есть вопрос.

- Позвольте, профессор?

- Прошу, князь.

- Можно узнать, а кто тот избранный, которому в нашем веке дано продолжить череду перевоплощений?

Эдвард молчал. Барбара подалась вперед, не спуская с него глаз.

Анкизи настаивал:

- Ответьте, профессор. Сегодня тридцатое марта. И, если верить вашему рассказу - чрезвычайно впечатляющему, разумеется, - кто-то из нас должен умереть сегодня в полночь. А осталось меньше двух часов. Кто же этот несчастный? Может быть, объединив усилия, мы сможем спасти его?

Реплика князя вызвала в зале смешки.

Эдвард вызывающе улыбнулся. Он вынул из внутреннего кармана пиджака медальон Иларио Брандани и положил его перед собой.

- В нашем веке человек, которому суждено выполнить эту миссию... Эдвард обвел глазами зал, - если верить легенде... это я. - Ему пришлось повысить голос, чтобы перекрыть шум, поднявшийся в зале. - Да, это я... Завтра мне исполняется тридцать семь лет. Однако я надеюсь не умереть, потому что я отыскал место, где спрятан знак повеления, и сейчас расскажу об этом. Знак повеления находится в доме, который принадлежал Бальдассаре Витали, а позднее сэру Перси Делано. Там, в склепе, находится старинная картина, изображающая Распятие. Ключ к разгадке Витали зашифровал в словах "Двенадцатого псалма": "... И я пошел, сомненья отметая. Дорога зла вела меня, прямая и страшная. Я вышел за порог, и за спиной моей остался Бог. Я шел, не видя Божьего лица. Дорогу зла прошел я до конца, но душу потерял свою в пути..."

Подскочив с места, Анкизи прервал его:

- Профессор, вы хотите сказать, что слова "Двенадцатого псалма" ведут туда, где скрыт знак повеления?

* * *

Со стороны можно было подумать, что какой-то сумасшедший танцует на могильных плитах. Пауэл двигался, напевая себе под нос слова псалма: "... И я пошел, сомненья отметая. Дорога зла вела меня, прямая и страшная. Я вышел за порог, и за спиной моей остался Бог. Я шел, не видя Божьего лица. Дорогу зла прошел я до конца, но душу потерял свою в пути..."

Тут Пауэл остановился и вздохнул с чувством полного удовлетворения.

* * *

- Стихи расшифровываются так: "За спиной моей остался Бог" означает встать в домовом склепе спиной к изображению распятого Христа... "И я пошел, сомненья отметая", - нужно сделать столько шагов, сколько тактов в этом музыкальном отрывке, и идти прямо, потому что "дорога зла вела меня, прямая...". Когда закончится музыка, то есть "дорогу зла прошел я до конца", вы окажетесь в нужном месте. И действительно, в конце этого пути, во внутреннем дворике дома, стоит ангел, каменный посланец из дневника Байрона и завещания Бальдассаре Витали, - посланец, который, имея тело, не имеет души.

Зал взорвался аплодисментами. Барбара сидела, подавшись вперед и сцепив на коленях руки. Лицо ее горело от волнения. Эдвард взглянул на девушку и загадочно улыбнулся.

Лекция была окончена.

18

Открыв дверь склепа, Эдвард вышел в темный внутренний двор и, включив электрический фонарик, осветил ступени постамента, затем ноги и голову ангела. Странно, но в выражении лица этого каменного посланца смутно угадывалось дьявольское выражение. Небольшая статуя, покрытая густой сетью трещин и пылью, стояла посреди бассейна-фонтана, в котором уже давно не было воды.

В тишине прозвучал голос Пауэла:

- Наконец-то, Форстер! Я тут уже совсем замерз. Кроме того, невероятно скучно. Почти жалею, что не остался на лекции. - В его голосе чувствовалась улыбка.

Пауэл сидел на каменной скамье неподалеку от статуи. Эдвард не мог скрыть разочарования:

- Выходит... никто не пришел!

- Ни одной живой души тут не было. Может, какие-то духи и пожаловали, но, признаюсь, я их не заметил.

- Пауэл, честно говоря, сейчас я не в силах оценить ваш юмор. Ведь меня вызвали из Лондона специально для того, чтобы я отыскал это место - ангела и загадочный знак!

Пауэл поднялся со скамьи и отряхнул брюки.

- Неужели вы и в самом деле полагали, будто кто-то придет сюда? Ведь Салливан уже окончательно мертв.

- Анкизи, например. Я думал, после того, что он услышал на лекции, князь ринется сюда со всех ног.

- Может быть, он сделает это, но с большим комфортом и в другое время, - разведя руками, ответил Пауэл. - А возможно, его любительский интерес вполне удовлетворил один лишь ваш доклад... Форстер, я здесь уже почти два часа и, честно говоря, надеялся пережить некоторое волнение.

- А сами не попытались искать?

- Я не знаю, с чего начинать. К тому же я решил, что практичнее было бы положиться на ваши... магические способности.

- Пауэл... прекратите!

- Я только хочу сказать, что вчера у вас было достаточно времени, чтобы провести тут кое-какие изыскания. И раз вы ничего не нашли...

Эдвард между тем принялся внимательно осматривать каменное основание статуи.

- Думаю, достаточно поискать на постаменте возле ног ангела, - негромко заметил Пауэл.

Эдвард не ответил. Пауэл включил свой фонарик и осветил руки Эдварда.

- Тут нужен какой-нибудь инструмент, - сказал Эдвард, - кирка или что-нибудь в этом роде.

- К несчастью, я не владею никакими инструментами. - Пауэл был неисправим.

Эдвард вздрогнул:

- Пауэл! Посветите сюда! Вот этот камень сдвинулся.

Пауэл поднес фонарь еще ближе к рукам Эдварда:

- Вы уверены?

- Да, он двигается, двигается...

Небольшая плита сместилась и подалась наружу. Эдвард осторожно положил ее на землю. Под плитой оказалось углубление.

Встав на колени, Эдвард пошарил под постаментом. Потом Пауэл посветил фонариком. Внутри было пусто.

- Ничего нет, - констатировал Пауэл, осветив углубление еще раз.

- Ровным счетом ничего. - В голосе Эдварда звучало почти отчаяние. Столько усилий... Риск, в конце концов. И вот... Мы опоздали. Кто-то уже побывал здесь.

Пауэл опять уселся на скамью.

- Но не сегодня вечером, Форстер. Ибо этот кто-то мог побывать здесь только после вашей лекции. Скорее всего мы просто опоздали на столетие, если, конечно, тут действительно было что-то спрятано.

- Нет, - мрачно возразил Эдвард, качая головой. - Тальяферри умер именно потому, что не умел найти этот знак.

- Полноте, профессор, не станете же вы уверять меня, будто и в самом деле надеялись отыскать некий знак повеления.

- Можете смеяться надо мной, но пару дней назад я и в самом деле поверил в это.

- Понимаю ваше разочарование. В сущности, вы полностью выполнили предначертанное вам. Не ваша вина, если каменный посланец оказался плохим сторожем... - Пауэл осветил лицо ангела, и тут вдруг ему пришла в голову новая мысль. - Послушайте, Форстер...

Эдвард устало поднял голову.

- Может быть, это идиотизм, - продолжал Пауэл, - но напомните, как точно звучали слова из той книги анонимного автора?

- Что-то в этом роде: посланец должен сторожить это тайное наследие... Ну и что?

Пауэл посмотрел на Эдварда:

- Не понимаете? Сторожить... Не спускать глаз... Он велел не спускать глаз. - Эдвард все еще не понимал того, о чем догадался Пауэл. - Вдумайтесь, Форстер! Каменный посланец должен не столько сторожить, сколько веками не спускать глаз... Иными словами, искать надо там, куда смотрит ангел... Ну да, идите сюда! - Они встали рядом со статуей. - Куда, по-вашему, смотрит ангел?

- Я бы сказал, вниз... Вон на ту ограду... Но в такой темноте не очень-то разберешь...

Пауэл бросился к ограде и принялся разгребать кучу мусора возле нее.

- Но ведь мы уже нашли один тайник. Бросьте, Пауэл...

Пауэл ничего не ответил. Он очищал от мусора и земли чугунную крышку люка. Эдвард подошел ближе и, словно зачарованный, смотрел, как Пауэл пытается поднять эту крышку.

- Давайте, помогите мне!

Вдвоем они открыли люк.

Фонарь осветил подземный ход. Понять, насколько он глубок и куда ведет, было невозможно. Эдвард не колеблясь начал спускаться. Пауэл с волнением смотрел, как последовательно исчезают сначала ноги, потом туловище и голова Эдварда. Вот остались только руки, ухватившиеся за край люка.

- Осторожней, Форстер!

Эдвард спрыгнул вниз.

- Ну как? Что там? - с нетерпением спросил Пауэл.

Эдвард не спешил с ответом. Его внимание привлек непрестанный шум, глухой и далекий.

- Спускайтесь сюда. Тут невысоко.

Пауэл повторил путь Эдварда. Осветив ручеек у них под ногами, Пауэл поморщился:

- Какая сырость. Мы в самом чреве Рима. Будем надеяться, что оно не поглотит нас... Куда пойдем?

Эдвард уже двинулся по подземному ходу. Пауэл не без опаски последовал за ним.

Пригнувшись и держась на некотором расстоянии друг от друга, они шли довольно долго. Узкий подземный ход привел их к тоннелю, тоже довольно узкому. Шум многократно усилился.

Эдвард и Пауэл переглянулись.

- Лучше не терять времени. - Пауэл улыбнулся. - До полуночи осталось всего две минуты.

Согнувшись в три погибели, они двинулись дальше. Внезапно яркий свет заставил их зажмуриться, и тут же их оглушил поистине адский грохот.

Они стояли в тоннеле, освещенном десятками мощных прожекторов. Несколько рабочих долбили отбойными молотками стены тоннеля, а рядом огромный экскаватор поднимал ковш, наполненный породой.

Грязные и помятые, они стояли и ошеломленно смотрели на эту фантасмагорическую картину.

Пауэл громко крикнул, так, чтобы Эдвард услышал его:

- Строительство метро!

Эдвард кивнул. Никто не обращал на них внимания. Бригадир, сидевший в конторке, посмотрел на часы.

Внезапно огромная стальная пасть ковша возникла над грудой породы рядом с Эдвардом. Пауэл отчаянно замахал, чтобы тот посторонился. Но Эдвард споткнулся о камень и упал, потом попытался встать. Однако ноги его скользили, а пасть экскаватора между тем угрожающе нависла над ним своими раскрытыми челюстями.

Пауэл похолодел от ужаса.

Бригадир проходчиков опять взглянул на часы и нажал на кнопку. Взвыла сирена, и почти тотчас умолк двигатель экскаватора.

Пауэл перевел дыхание и бросился к Эдварду, помогая подняться.

Машинист экскаватора выбрался из кабины и присоединился к другим проходчикам. Смена закончилась. Переговариваясь, рабочие направились к клетке лифта. Тем временем новая бригада уже готова была приступить к работе.

Эдвард вытер пот со лба.

- Ох, Пауэл, вы со своим вольным толкованием старых текстов чуть не загнали меня в могилу. Или вы это нарочно?

- Кстати, уже тридцать первое марта, - проговорил, отряхиваясь, Пауэл. - С днем рождения, Форстер!

За грохотом экскаватора нельзя было разобрать ответ Эдварда.

* * *

Комиссар Бонсанти удобно расположился в кресле в холле гостиницы "Гальба". Он спокойно курил сигарету и наблюдал, как нервно ходит из угла в угол Барбара.

Девушка была сильно встревожена.

- Синьорина, ну почему бы вам не присесть? У меня уже голова кругом идет от вашего хождения.

- Я обратилась к вам за помощью. А вынуждена любоваться, как вы засыпаете в кресле.

- У меня был весьма трудный день, а завтра мне рано вставать, невозмутимо ответил Бонсанти. - Ваши россказни про потусторонний мир подействовали на меня, как сказка на ночь. Но повторяю, не волнуйтесь... Ведь с профессором его чичероне, Пауэл. А он хорошо знает свое дело, поверьте мне.

Барбара остановилась перед комиссаром. Маленькие кулачки ее были сжаты. Волосы рассыпались по плечам.

- Если с профессором Форстером что-нибудь случится, вы лично будете отвечать! Слово даю!

- Конечно... конечно... Какая горячая синьорина. Ну еще бы, ведь он профессор Кембриджского университета. Или дело не только в этом? - Комиссар посмотрел на внутреннюю сторону запястья, где у него был циферблат часов. Если только ваш профессор не задумал перекопать весь Рим, то должен появиться здесь с минуты на минуту... А вы, синьорина, верите в эту самую магию и всякие такие штуковины?

- Ах, какое это сейчас имеет значение...

- Уверен, что с магией жить было бы куда легче. Делаешь вот так, - он щелкнул пальцами, - и появляется призрак.

В этот момент, словно по волшебству, открылась дверь, и появился Эдвард.

- Черт побери, даже мне это удалось! - в изумлении воскликнул Бонсанти.

Одежда Эдварда была в грязи, волосы встрепаны.

Барбара бросилась к нему на шею и расплакалась. Эдвард обнял ее:

- Барбара, все закончено... Со мной все в порядке. Как видите, ничего не случилось.

- Простите. - Барбара достала платок. - Но когда вы сказали на лекции о том ужасном пророчестве, о вашей смерти, да еще так проникновенно и убедительно, - я испугалась!

- Иногда полезно ошибаться. - Эдвард погладил девушку по голове, как ребенка. - Самовнушение сыграло со мной плохую шутку.

- А теперь, когда все позади... можно поздравить вас?

- Это самый необыкновенный день рождения в моей жизни. - Эдвард посмотрел в сторону бара. - Пойдемте выпьем чего-нибудь, мне это просто необходимо.

Бонсанти, на которого никто не обращал внимания, поднялся с кресла:

- Прекрасная идея. Присоединяюсь к поздравлениям и, разумеется, к приглашению пропустить бокальчик-другой.

Только тут Эдвард увидел комиссара.

19

- Вижу, вы вернулись с пустыми руками, профессор, - заметил Бонсанти. Ничего не нашли?

- Нет.

- Жаль... Понимаю ваше разочарование. Вы потрясающе решили довольно сложную логическую задачу. По крайней мере, так мне рассказал мой агент, присутствовавший на лекции... Успех был полнейшим... Мне очень жаль.

- Самое досадное, что никто так и не появился возле ангела. Ни одна живая душа не пришла поискать... Убедиться в моей правоте.

- Честно говоря, я так и предполагал. Они струсили. Отступили в последний момент. И, зная эту публику, я не удивляюсь. Это всего лишь люди, профессор. Не маги и не духи.

По глазам Эдварда нельзя было понять, разделяет он мнение комиссара или нет. А Бонсанти продолжал:

- Вас можно понять. Вы оказались тем, кому в нашем столетии было предназначено раскрыть тайну. То есть - или раскрыть тайну, или умереть в ночь с тридцатого на тридцать первое марта. Ну а теперь, поскольку вы живы и к тому же полностью выполнили вашу задачу, кто-то другой должен завладеть этим самым знаком повеления...

Барбара согласно кивнула:

- Да, именно так и должно быть.

Бонсанти покачал головой, не меняя своего добродушно-ироничного тона:

- Или же еще проще: магия не выдержала испытания временем. Сейчас у нас 1971 год, синьорина... в космических полетах больше магического, чем в путешествии на метле... Времена Байрона, Витали, Брандани, Тальяферри бесконечно далеки от нас и больше не вернутся... Простите мне эту прозу. Однако, в самом деле, выпьем мы сегодня или нет?

Все трое забрались на высокие стулья у стойки. Их усталые лица отражались в зеркале напротив. В эту пору в баре не было других посетителей. Ночной портье подал им три полных бокала и бесшумно удалился.

- Здраво рассуждая, мы можем выдвинуть три гипотезы о том, что вы могли найти, - сказал Бонсанти, рассматривая свой бокал на свет. - Какой-то мистический знак... Сокровище... Или еще что-то третье... - Эдвард оставался невозмутимым. - Что же именно? - Прежде чем ответить, Бонсанти взглянул на профессора, желая понять его настроение. - У меня возникла одна мысль насчет этого мистического знака. Правда, надо ее хорошенько обдумать. Но об этом поговорим чуть позже. Рассмотрим сначала вторую гипотезу - какое-то сокровище... Да, на мой взгляд, тут имела место не мистика, а самое банальное сокровище. Буквально - что-то весьма дорогое.

Барбара изумилась:

- Тайное наследие Бальдассаре Витали?

- Я не берусь судить, какого свойства это сокровище. Может, один из многих кладов, какие, согласно легендам, зарыты по всему Риму. Известен целый список этих сокровищ. Надо только верить в их существование... Сказочные сокровища королевы Амальсунты или же императора Тиберия... Первое зарыто под Колизеем, другое - в Домус Аурэа... И еще где-то таится золотая статуя польского короля, не говоря уже о знаменитом кладе германского завоевателя Одоакра, погребенном на дне Тибра. - Комиссар обратился к Эдварду: - Вы никогда не слышали о сокровище Одоакра? Чтобы разыскать его, несколько лет назад было даже создано некое анонимное общество...

Бонсанти отпил вина. Эдвард и Барбара смотрели на него с интересом, ожидая продолжения рассказа.

- А теперь, профессор, попробуйте представить себе группу людей... Нет, это вовсе не какая-нибудь банда - в их поступках я пока не усматриваю никакого криминала, поэтому и не счел возможным вмешиваться. Так вот, попробуйте представить себе нескольких фанатиков, которых объединяет увлечение оккультными науками, ну и тому подобным... Признаюсь, я не очень-то силен в этой области...

- Продолжайте. - Эдвард понял, к чему клонит Бонсанти.

- Эти люди стали искать какое-то мистическое сокровище... Или знак повеления, если угодно... Постепенно их поиски приобретают характер мании. Представляете, что они пережили, когда прочитали в одном солидном научном журнале статью профессора Кембриджского университета, в которой легенду, с которой они носятся уже долгое время, подтверждает такой великий поэт, как Байрон... О чем говорится в легенде? О том, что возле какой-то площади было захоронено нечто загадочное и это нечто сторожит ангел. Так вот, Байрон в своем римском дневнике описывает эту самую площадь, которую сегодня отыскать невозможно, и намекает на ангела. Выходит, легенда нашла подтверждение.

- И в самом деле, - согласилась Барбара, - дальше достаточно под каким-нибудь предлогом вызвать в Рим профессора Форстера, автора статьи и специалиста по Байрону, и дело почти сделано. Воспользовавшись сведениями из дневника, ученый сможет установить, где бывал Байрон, найдет площадь и дом, а потом и ангела.

Бонсанти утвердительно кивнул:

- Верно. С чего все началось? С письма художника Марко Тальяферри... Кстати, а куда оно делось?

- Когда я нашел сумку... а я помню, что положил его туда... письма в ней не оказалось. Верно! А я-то считал, что ничего не пропало!

- Теперь уже не важно, кто написал это письмо. Конечно же, не художник Марко Тальяферри, живший в прошлом веке. Но им удалось вызвать профессора в Италию и заставить его отыскать Рим Байрона... Конечно, они не могли ему прямо сказать: "Найдите сокровище!" - или пусть даже более романтичный знак повеления... При такой постановке вопроса вы бы, разумеется, отказались... И тогда они создали вокруг вас эту обстановку некромантии, магии. В общем, постарались произвести на вас впечатление. И в то же время дали вам убедительные доказательства истинности легенды: картину, медальон с монограммой...

- И к тому же у меня крадут сумку в надежде, что смогут расшифровать микрофильмы, то есть прочитать неизданную часть дневника Байрона. А вскоре возвращают, когда понимают, что не в состоянии этого сделать. Все их действия превосходно вписываются в стройный, логичный план. Тем не менее никуда не денешься от того факта, что ювелир Брандани и художник Тальяферри родились и умерли тридцать первого марта, и их разделяет столетие.

- Не спорю, впечатляющее совпадение, построенное на вашей дате рождения, чтобы вы поверили в историю с перевоплощением и предназначением... В сущности, им нужно было задать вам определенные параметры для поисков. А тридцать первое марта они превратили во что-то вроде ультиматума: или найти, или умереть... - все так же флегматично рассуждал Бонсанти, допивая вино. Но давайте разберемся, кто же эти люди, которые нарушили ваши римские каникулы. - Бонсанти покосился на Барбару. - Прежде всего князь Анкизи, человек, который разоряет себя, пытаясь жить, как знатный синьор эпохи Возрождения. Его мании приобретают все более странный характер... Боюсь, он плохо кончит. А остальные? Синьора Джаннелли с ее страстью ко всему потустороннему и явными гипнотическими способностями... Профессор Баренго, известный нумизмат... Ну, этого Анкизи втянул в свои сумасшедшие поиски... Портной Пазелли, бедняга, из кожи вон лезет, стараясь угодить Анкизи. За гроши создает ему костюмы самых фантастических рыцарских орденов. Вся эта компания, как говорится, и мухи не обидит.

- Не обидит, говорите? - воскликнул Эдвард. - А девушка? Эта Лючия? Кто она?

Бонсанти не смутился:

- И на этот счет у меня тоже есть кое-какие соображения... Ведь ваши сведения о ней весьма неопределенны.

- После ночи в таверне "У Ангела" и спиритического сеанса я видел ее лишь однажды.

- Во всяком случае она не призрак и не дух. Девушку, которая в чем-то похожа на вашу Лючию, года два тому назад поместили в психиатрическую клинику. Ее лечили от раздвоения личности: в какие-то моменты ее охватывала настоящая мания перевоплощения, ей казалось, будто она вовсе не она, а какой-то другой человек.

- Например, женщина, которая жила в прошлом веке? - Голос Эдварда звенел от волнения. - Натурщица Тальяферри?

- Возможно. Приходите завтра в наше управление, и я покажу вам ее фотографии.

Барбара сидела, подперев ладонью лицо, и во все глаза смотрела на Эдварда и Бонсанти.

- А таверна "У Ангела", вы нашли ее? - продолжал допытываться Эдвард.

- Нет, хотя прочесал насквозь весь квартал.

- Но эта таверна существует, комиссар. Она не приснилась мне!

- Не спешите с выводами, профессор! Таверна - это первый, я бы даже сказал, очень важный этап на подстроенном для вас пути, окутанном мистикой. Ведь совсем нетрудно снять на одну ночь какой-нибудь подвальчик или склад и превратить его в некое подобие таверны прошлого века... В этом направлении я и веду сейчас поиски...

Вино было допито. Ночь медленно поворачивала к рассвету. Город спал и видел седьмой сон. Но трое, сидевшие сейчас в баре гостиницы "Гальба", в самом центре Рима, у Тринита деи Монти, продолжали беседовать.

- В группу Анкизи, очевидно, входил и полковник Тальяферри... - Эдвард вспомнил массивные часы с остановившимися стрелками.

- Он был большим другом Анкизи, и у них оказались одинаковые пристрастия. В каком-то смысле его смерть помогла мистификации, поскольку вы заподозрили что-то неладное.

- Но вы ведь признали, что его кончина была вполне естественной.

- В этом нет никаких сомнений. Мы говорили с лечащим врачом. Два месяца назад у полковника уже был сильный сердечный приступ. Его жизнь висела на волоске.

- А Оливия? Оливия, комиссар... Ее смерть вызывает у меня большие сомнения...

Бонсанти нетерпеливо тряхнул головой:

- Когда немного успокоитесь и сможете рассуждать спокойно, поймете, что тут нет никакой аномалии. Остается дилемма - несчастный случай или самоубийство... Я склонен думать, что это несчастный случай. Оливия... Заблудшая душа! Расследование показало: двери и окна были заперты изнутри. Просто физической возможности проникнуть в квартиру не было.

- Говорите, физической возможности?

- Ну, так обычно говорят. Не цепляйтесь к словам, профессор. Поверьте, и в этом случае нет ничего сверхъестественного. - Бонсанти поставил бокал и соскочил с сиденья. - Достаточно того, что она связалась с этим мерзавцем, Салливаном. Определенно он втянул ее в какие-то свои махинации.

Втроем они вышли из гостиницы и, не прерывая разговора, стали неторопливо спускаться к площади Испании. Воздух был душистым и прохладным. Звезды на краю неба начинали меркнуть.

Бонсанти продолжал развивать свои соображения:

- Салливан, очевидно, прослышал обо всей этой мистической возне у вас за спиной, поэтому за несколько дней до вашего приезда они с Оливией поселились в гостинице "Гальба". Потом он инсценировал свою смерть и... воскрес в нужный момент.

- Но один Пауэл стал свидетелем этого спектакля, - заметил Эдвард.

Бонсанти усмехнулся:

- Пауэл ведь не случайно оказался в саду. Очевидно, он следил за Салливаном... - Комиссар посмотрел на Барбару. - Несколько странное занятие для атташе по культуре, не так ли, синьорина?

- Не понимаю, комиссар, к чему вы клоните?

- Да бог с ним, со всем этим. - Бонсанти опять обратился к Эдварду: Вернемся к Салливану. Вчера вечером он решил воскреснуть, чтобы заставить вас рассказать, возможно даже под угрозой оружия, все, что вам удалось узнать... про дом Витали и прочее.

- Это был подходящий момент, - согласился Эдвард. - Тогда он первым узнал бы о моем открытии и, несомненно, воспользовался бы им. При таком повороте дел, думаю, мне пришлось бы плохо.

- Он не знал, что мы следили за ним, а когда заметил, решил скрыться и уйти по крышам.

- Я слышал его жуткий крик... Я тоже был на крыше.

- Может, он сознательно завлек вас туда. Надо все поставить на карту, чтобы отважиться на такой поступок.

Барбара вернулась к тому, что больше всего ее волновало:

- Значит, вы исключаете, что Лючия... эта девушка-призрак, вскружившая голову профессору, - она искоса взглянула на Эдварда, - хотела привести его прямо в руки к Салливану?

- Нет, логика вынуждает меня исключить такое развитие событий, - с улыбкой возразил комиссар. - Лючия принадлежит, скажем так, к клану Анкизи, а Салливан, как я уже сказал, действовал на свой страх и риск. - Бонсанти неожиданно спросил у Эдварда: - А как по-вашему, что искал Салливан? Пауэл ничего не говорил об этом?

- Нет, - ответил Эдвард, смутившись, - вернее, он рассказал кое-что о прошлом Салливана... Во время войны он, кажется, работал на немецкую разведку...

- Так называемый барон Россо был на самом деле немцем по происхождению. После войны он принял ирландское гражданство. Занимался перевозкой оружия воздушным путем и разного рода контрабандой... Однако не слишком преуспел. Грязный тип.

- Такого человека вряд ли мог интересовать знак повеления, - заметила Барбара, - наверное, он и в самом деле рассчитывал завладеть каким-то сокровищем.

Бонсанти оглядел пустынную площадь Испании.

- Возможно. Я ограничусь лишь тем, что выскажу мое третье предположение. Думаю, Салливан искал вовсе не какой-то волшебный предмет и не сокровище, а нечто совсем иное. Да, когда я подумал о необыкновенном интересе, внезапно возникшем у Пауэла к Салливану, то вспомнил одну любопытную историю, о которой рассказывали в наших кругах вскоре после войны... Говорили, будто какой-то немецкий офицер во время оккупации фашистами Рима получил задание сохранить секретные документы исключительной важности, поскольку они компрометировали союзнические силы... Кажется, как раз вашу страну, профессор... Сомнительную переписку одного британского государственного деятеля с высокопоставленным нацистским чином... Улавливаете мысль?

Эдвард кивнул. Бонсанти продолжал:

- Когда немцы отступили, офицер, хранивший документы, решил спрятать их тут, в городе, в каком-нибудь тайнике... Просто удивительно, до чего распространена эта мания что-то прятать... Короче говоря, знаете, где он их спрятал? Как раз во дворе дома Бальдассаре Витали.

Эдвард не слишком удивился:

- Я слышал эту историю...

- Да? А кто вам ее рассказал?

- Если все в ней правда, то этому немцу удалось расшифровать стихи Витали, и, наверное, это он нашел знак повеления.

- Не думаю, чтобы этот знак пригодился тому офицеру. Во время отступления он погиб.

- Этого человека звали граф фон Гессель. Он был ученый-филолог, занимавшийся романтизмом. И он владел оригиналом дневника Байрона. И по-видимому, он сумел правильно расшифровать все, что в нем написано. Вот почему он и выбрал именно этот тайник для секретных документов.

- Как бы то ни было, но документы так никогда и не всплыли, - сказал Бонсанти, внимательно выслушав Эдварда. - По-моему, они вовсе не существовали, и думаю, это всего-навсего выдумка, сочиненная каким-нибудь шпионом, обладавшим чрезмерным воображением и знавшим больше легенд, нежели государственных секретов.

- И в самом деле, Салливан весьма интересовался музыкой Витали. Он догадывался, что в "Двенадцатом псалме" таится ключ к разгадке, и даже приобрел учебник по музыкальной ритмике...

- Но самое главное, - вмешалась Барбара, - он надеялся, что дорога к знаку повеления приведет его к тайнику с документами.

- Той же дорогой шел и Пауэл. Только он в этой игре был вашим союзником, дорогой профессор, - сказал Бонсанти Эдварду. - Разумеется, в том, чтобы никто ничего не нашел, больше всех был заинтересован именно Пауэл. У него была задача, чтобы так называемая переписка фон Гесселя, если она когда-нибудь существовала, не выплыла на свет... и, естественно, не попала бы в руки Салливана, который скорее всего продал бы ее за большие деньги английскому правительству или, что намного хуже, - прямиком в газеты. Сейчас дорого платят за скандальные сенсации...

Они остановились у машины комиссара.

- О чем задумались, Барбара? - поинтересовался Эдвард.

- Об Оливии и Салливане. Разве не странно, что погибли именно они? Похоже, тайна Витали оберегала сама себя.

- Да, убивая не верящих в нее, оскорбляющих... Именно это вы хотите сказать?

Садясь в машину, Бонсанти покачал головой:

- Я-то надеялся, что мои здравые рассуждения... А вы опять про тайны...

- Согласен... - задумчиво произнес Эдвард. - Но мне кажется, что тучи опять сгущаются. Слишком много оказалось совпадений... Слишком многое остается еще неясным.

Бонсанти включил зажигание.

- В этом и заключается очарование легенд... которые так навсегда и остаются легендами. Спокойной ночи, профессор. Да, если найдете время, я был бы рад пригласить вас поужинать. И вас тоже, синьорина. К счастью, в Риме есть и другие заведения, не только таверна "У Ангела".

- Спасибо, комиссар, - улыбнулся Эдвард. - Я ценю ваше участие.

- Не стоит благодарности. - Бонсанти приветливо помахал рукой.

* * *

Барбара и Эдвард смотрели вслед машине, свернувшей на виа Бабуино. Они стояли на площади, усталые, опустошенные. Кругом не было ни души. Край неба светлел, тихо журчала вода в фонтане. Внезапно послышался шум, и с той стороны, где пару минут назад скрылся Бонсанти, выехали две поливальные машины.

Они очнулись от оцепенения и медленно пошли к машине Барбары.

- Когда думаете уезжать?

Эдвард как будто не понял вопроса:

- Уезжать? Ах да, верно... Университет, коллеги, мои книги... Не хочется уезжать. Англия кажется сейчас такой далекой. И моя прежняя жизнь чьей-то чужой, не моей. Наверное, вся эта сумасшедшая, ирреальная атмосфера последних дней оказалась мне гораздо ближе, чем размеренная, благополучная жизнь кембриджского профессора. И Рим... Он сейчас ближе, роднее Лондона. Или это кровь заговорила?

- Ничего, скоро все встанет на свои места. Только вам нужно успокоиться. Да и мне тоже, - сказала Барбара, садясь в машину. - А завтра мы встретимся и вы подробно расскажете о вашем приключении, да? - Она доверчиво, снизу смотрела на Эдварда поверх опущенного стекла.

- Постараюсь... Значит, завтра?

- Я в вашем распоряжении, профессор. Мне нравится помогать вам.

- Ну, тогда зовите меня без церемоний просто по имени.

- Я уже зову.

Эдвард наклонился к открытому окну машины и немного неуклюже поцеловал Барбару в теплые мягкие губы.

- До завтра, Барбара.

- До завтра, Эдвард.

И машина быстро повернула на виа Кондотти.

20

Без пиджака, в одной рубашке с расстегнутым воротом, Пауэл не спеша направился в коридор, чтобы открыть дверь. Он нисколько не удивился, увидев перед собой в столь ранний час комиссара Бонсанти.

- Привет, Пауэл.

- Дорогой Бонсанти...

- Можно войти?..

- Ну конечно. - Он посторонился, пропуская комиссара. - Более того, хотите знать? Я ждал вашего визита.

- В такое время?

Пауэл прошел впереди комиссара по коридору.

- А чем оно хуже любого другого? Эта история с призраками всех нас сделала сверхчувствительными и провидцами.

В квартире Пауэла царил полнейший беспорядок. Комиссар устало опустился в кресло, на которое указал хозяин.

Раскрытый чемодан из дорогой кожи лежал на диване. Вещи были брошены в него как попало. Главным образом белье и кое-какие бумаги.

- Уезжаете?

Пауэл кивнул:

- И даже с некоторой поспешностью.

- Мне думается, мудрое решение.

- Впервые в жизни.

- А когда поступали на службу в разведку?

- Тогда я был пьян. Кстати, не выпить ли нам? По крайней мере соблюли бы некую последовательность.

- Пожалуй, хотя я только и делаю всю ночь, что пью.

Пауэл разлил по бокалом виски.

- Думаю, у меня не окажется льда.

- Предпочитаю без него.

Подняв бокалы, они сделали по несколько глотков.

- У нас правило: лучше уйти самому, прежде чем тебя выгонят. - Пауэл улыбнулся. - Вы ведь поэтому пришли, не так ли?

Бонсанти кивнул.

- Сколько времени вы мне даете, прежде чем известите итальянскую контрразведку?

- Двадцать четыре часа. По дружбе.

- Благодарю. Но, как видите, мне нужно гораздо меньше. Я почти готов.

- Мне жаль, Пауэл. До сих пор я на все закрывал глаза. Но дальше уже невозможно. - Он вздохнул. - Некоторые сведения - вы сами это знаете разлетаются быстро. Из Лондона информация поступит сюда с минуты на минуту.

Пауэл невесело улыбнулся:

- Выходит, ваша разведка совсем неплохо работает?

- Как видите. - Бонсанти ответил улыбкой. - А вы считали, что только английская разведка может служить образцом совершенства? Это не потому ли, что Англия - родина агента "ноль-ноль-семь"?

Пауэл, пропустив иронию комиссара мимо ушей, продолжал собирать чемодан.

- Ах, Бонсанти, если б вы знали, как не хочется покидать Рим.

- Крепитесь, дружище Пауэл. В любой части света есть красивые женщины.

- Это, конечно, большое утешение...

Бонсанти поднялся с кресла и наполнил свой бокал.

- Переписку... скажем, документы фон Гесселя вы увозите с собой?

Пауэл через плечо покосился на Бонсанти, потом взглянул на часы.

- В этот момент дипкурьер уже летит в Лондон.

Бонсанти кивнул.

- Удовлетворите мое любопытство. Форстер знает, что вы нашли бумаги?

- Нет. Я не счел нужным ставить его в известность. Он знает только, что я искал документы, которые до зарезу нужны были Салливану. Форстера мало интересовали документы. Наверное, он поверил во всю эту чертовщину. Он захотел, чтобы я пришел к дому Витали раньше него и понаблюдал, кто появится там сразу же после его лекции.

Бонсанти посмотрел на Пауэла сквозь прищуренные ресницы.

- А где же вы нашли переписку?

- Там, где она и должна была находиться, - ответил Пауэл. - В нише у ног ангела. У каменного посланца Витали.

- Неслыханно. Невероятно. Она пролежала там с 1944 года. Двадцать семь лет! Пауэл допил виски.

- Великолепный тайник. И понадобилась эрудиция Форстера, чтобы обнаружить его. - Пауэл о чем-то задумался, но быстро встряхнулся. Профессор Форстер... никогда не узнает, сколь многим ему обязана родина.

- Этой ночью он показался мне разочарованным.

- Ему до такой степени заморочили голову, что он и в самом деле рассчитывал найти знак повеления. Ничего. Думаю, общение с прелестной Барбарой сможет его утешить.

- Может, вся эта мистика и в самом деле так впечатляет, а может, усталость и выпитое сказываются, но только и я начинаю думать, что знак все же был спрятан в тайнике.

- Так или иначе, кто-то нашел его прежде, чем фон Гессель положил туда документы.

- Кто еще, кроме Гесселя, мог найти его?

Глаза Пауэла хитро сверкнули.

- Если исключим Гесселя, значит, поддадимся суеверию. Комиссар, я от вас этого не ожидал.

- Послушайте, а почему вы назначили лекцию именно на тридцатое марта? В голосе комиссара звучало подозрение.

Пауэл растерялся лишь на секунду.

- Это совпадение.

- Возможно. Но вы ведь откуда-то знали, что тридцать первое марта день... особый?

- Одно из множества совпадений в этой истории, - спокойно ответил Пауэл.

Бонсанти поднялся и одернул мундир.

- Прощайте, Джордж. Желаю вам удачи.

- Спасибо. Удача никогда не помешает.

Они вышли в коридор.

Уже на площадке Бонсанти обернулся, словно хотел сказать что-то еще, но передумал и только махнул рукой.

Вернувшись в комнату, Пауэл закрыл чемодан. На губах его играла хитрая улыбка. Он не спеша надел пиджак. Гвоздика в петличке помялась и совсем завяла. Пауэл выбросил ее и, подойдя к невысокой китайской вазе, выбрал самый красивый цветок, потом вдел его в петличку и не без некоторого самодовольства посмотрелся в зеркало. Как всякий красивый мужчина, он охотно любовался собой. Ему импонировала собственная персона. Сейчас он чувствовал, что готов к тому, что еще предстояло сделать.

* * *

Зазвонил телефон. Но Пауэл не взял трубку, а только посмотрел на часы. Ночь эта, казалось, никогда не кончится. Но Пауэл - "сова" по натуре чувствовал себя бодрым и свежим. Телефон звонил очень долго и наконец умолк.

Пауэл погасил свет и вышел. Он сел в машину, стоявшую у подъезда, и включил двигатель.

Рим еще спал. Пауэл на большой скорости ехал по узким улочкам района Монти. Он хорошо знал эту дорогу. Вот Тор деи Конти, а потом крутой подъем вверх по Салита дель Грилло.

У мрачного палаццо князя Анкизи он остановил машину и прошел во двор. Помедлив на крыльце, постучал железным кольцом в дверь.

Ждать пришлось недолго. Старый слуга, с лицом еще мрачнее обычного, впустил его. Они поднялись по лестнице, прошли по длинному коридору и остановились у закрытой двери.

Когда Пауэл повернул ручку, собираясь войти, старый слуга исчез. Просторный зал был слабо освещен канделябрами, стоявшими на массивном старинном столе.

За ним живописно расположились, словно апостолы на Тайной вечере, человек десять. В центре сидел князь Анкизи, возле него профессор Баренго, потом синьора Джаннелли, портной Пазелли и какие-то другие незнакомые призрачные фигуры.

Никто не двигался, но все глаза были устремлены на Пауэла. Чувствовалось, что к встрече здесь готовились и ждали ее. Пауэл почти бесшумно прошел по старинному мозаичному полу и остановился метрах в двух от стола. Казалось, это обвиняемый предстал перед грозным судилищем.

Двое мужчин поднялись из-за стола, прошли к двери и встали по обеим сторонам, словно стражи.

Суровый взгляд Анкизи был неотрывно устремлен на Пауэла. Голос князя, хоть и негромкий, звенел от волнения и эхом отдавался под высоким сводом зала.

- Наконец. Я уже не надеялся увидеть вас.

Пауэл саркастически оглядел присутствующих:

- Вы забываете, что я джентльмен.

- Джентльмены обычно держат свое слово.

- Именно так. С того момента, как вы попросили меня назначить лекцию на тридцатое марта, я держал слово.

Заговорил Баренго:

- У вас было по меньшей мере два часа, чтобы одному выполнить поручение, которое мы дали вам.

- Итак? - подхватила синьора Джаннелли.

Пауэл обвел собравшихся взглядом. На этот раз он улыбнулся открыто и непринужденно:

- Неужели вы всерьез думаете, будто я нашел знак повеления?

Анкизи положил руки на стол:

- Духи, которые руководят нами, предусмотрели каждую деталь, каждую мелочь в этой мистерии.

- Вы должны были найти его, - сказал Баренго.

- Так ведь это мог сделать только посвященный.

- Форстер знал, что вы сотрудничаете с нами?

- Нет.

Снова заговорила Джаннелли:

- Почему вы захотели присоединиться к нам?

Пауэл взглянул на нее с тенью сочувствия:

- Скажем так... из любопытства.

- Вы обманули нас. - Лицо Баренго горело гневом и презрением. - Вы посмели посмеяться над нами!

- И не только над нами... - прошептал Пазелли и, подняв палец, указал на потолок.

Анкизи медленно, не отрывая глаз от Пауэла, поднялся из-за стола:

- Волею оккультных сил проклинаю вас!

Пауэл оставался невозмутимым, только перевел взгляд на руки своих собеседников:

- Хорошо, князь, но сейчас, если позволите, даже для такого ночного бродяги, как я, уже очень поздно или слишком рано. Я хотел бы откланяться.

Никто не шелохнулся. Двое немых стражей стояли у дверей, скрестив на груди руки.

- Мне пора ехать. - Пауэл качнулся с пятки на носок и обратно.

- И далеко думаете уехать? - спросил Анкизи.

- Далеко. Прямиком в Англию. - Пауэл медленно отступил и сделал вид, будто нюхает гвоздику у себя в петличке. - Видите этот цветок, князь? Он похож на обычную гвоздику, но на самом деле это чудо техники. - Он насмешливо улыбнулся. - Техники, господа, а не магии.

Пауэл попытался понять, какое впечатление произвели его слова. Сейчас все присутствующие и впрямь казались ему призраками, существами из иного мира.

- Этот цветок - крохотный передатчик, - продолжал Пауэл. - Радио, связывающее меня с полицией. И если через несколько минут я не выйду отсюда, вы все будете арестованы.

Он повернулся и спокойно направился к выходу. Стражи, поймав взгляд Анкизи, отошли в сторону. Пауэл обернулся и попрощался легким поклоном с присутствующими.

Закрыв за собой дверь, он выдернул гвоздику из петлички, положил ее на подоконник и, засунув руки в карманы брюк, почти вприпрыжку спустился по лестнице.

Подходя к своей машине, он все еще улыбался. Но, опустившись на сиденье, принялся тереть глаза. Он чувствовал себя усталым. Включив двигатель, он взглянул на приборный щиток, к которому была прикреплена его собственная фотография с надписью: "Не спеши! Думай обо мне!"

Он вспомнил об Англии, о Лондоне и друзьях, которых вновь встретит на родине... Затем почти автоматически развернул машину и, подав сначала назад, нажал на педаль газа.

Пауэл не заметил своей ошибки и вместо крутой дороги, ведущей вниз, свернул чуть левее - на длинную и такую же крутую лестницу, идущую параллельно этой дороге.

На большой скорости, подскакивая на каждой ступеньке, машина понеслась вниз. Пауэл не мог удержать ее. Он попытался затормозить, но педаль тормоза заклинило, и автомобиль перевернулся на бок.

В таком положении машина летела до самого конца лестницы. Огонь вспыхнул мгновенно, и спустя несколько секунд раздался взрыв.

* * *

Вечером накануне отъезда Эдвард пригласил Барбару в маленький ресторан неподалеку от площади дель Пополо.

Грустным и тихим был этот прощальный ужин. Неожиданная, страшная и нелепая смерть Пауэла, в которой было больше вопросов, чем ответов, свела на нет хрупкое равновесие, которое установилось у Эдварда во взаимоотношениях с окружающим миром после той последней мартовской ночи. Его запавшие, подчеркнутые синими полукружьями глаза беспокойно вглядывались в людей, проходящих за окнами ресторана. Казалось, он кого-то искал или ждал.

Они с Барбарой говорили о Пауэле. Как странно - этот добродушный жизнелюб оказался, в сущности, совсем одиноким человеком. В Англии семьи у него не осталось. Здесь, в Риме, он вел холостяцкую жизнь. И вот вчера на протестантском кладбище на южной окраине Рима стало одной могилой больше.

После ужина они поднялись на холм Пинчо и долго молча смотрели на закат. Так они прощались. Эдвард с Барбарой и Римом. Барбара с Эдвардом. И оба с непостижимым, еще не до конца понятым ими отрезком своей жизни. Уговорившись встретиться нынешним летом в Лондоне, они расстались.

Возвращаться в гостиницу Эдварду не хотелось. Ему не давало покоя чувство, будто его ждут где-то. Он сел в "ягуар" и через несколько минут уже медленно ехал по набережной в сторону Трастевере. Проезжая по мосту Гарибальди, он бросил взгляд на остров Тиберина: на этом сложившем весла корабле отправилась в свое последнее плавание Оливия.

Он без труда отыскал площадь возле церкви Санта Мария ин Трастевере, где спал глубоким сном после той странной ночи в таверне "У Ангела". Дальше он пошел пешком.

Эдвард шел по тем же улочкам и переулкам, что и при первой ночной прогулке вместе с Лючией, девушкой, которая привела его в другой Рим и навсегда впечатала образ этого другого города в его сердце.

Арки, темные своды, часовенки... тишина и сумрак. Эдвард шел уверенно и спокойно, словно прекрасно знал дорогу.

И он без всякого усилия нашел то, что искал. Или, быть может, то, что он искал, нашло его само.

В какой-то момент он вдруг понял, что стоит перед невысоким старинным домом. Над входом была прибита вывеска: "Таверна "У Ангела"".

Сердце его сильно билось, когда он спускался по лестнице в просторный подвал.

Керосиновые лампы и несколько факелов на стенах освещали помещение. Слуги, хлопотавшие возле очага, сошли, казалось, с гравюры Пинелли. И хозяина Эдвард узнал - того, худого и длинноволосого.

В таверне не было никого, кроме женщины, сидевшей за грубо сколоченным столом спиной ко входу. Светлые распущенные волосы поверх старинной шали...

От радости на глаза Эдварду навернулись слезы. Он поспешил к женщине.

Это была не Лючия. Волосы оказались просто седыми. А платье - обычным, цыганским. Лицо, когда-то, несомненно, красивое, теперь было испещрено морщинами. Однако возраст ее определить было невозможно.

Женщина улыбнулась Эдварду:

- Отчего так смотришь на меня? Садись!

Эдвард медленно опустился против нее на стул.

- Я ищу одну девушку...

- Разве не меня? - Женщина рассмеялась. Смех был легкий, девичий. Эдвард, словно загипнотизированный, не мог отвести от нее глаз.

- Знаешь, кто я?

Эдвард не отвечал. Она тряхнула головой, и легкие седые волосы упали на ее лицо.

- Я - колдунья... Хочешь выпить?

Она поднесла кувшин с вином к стакану, вдруг оказавшемуся перед ним, но Эдвард отказался от угощения, закрыв стакан рукой.

- Зря отказываешься. Вино легкое. Я люблю такое.

- Вы... вы тоже приходите сюда каждый вечер? - Эдвард не знал, как ему говорить с этой странной женщиной.

- Как Лючия?

- Вы знаете ее?

- Здесь все ее знают.

Эдварду казалось, что он снова погружается в атмосферу того, первого вечера.

- Скажите мне что-нибудь о Лючии. Я так долго искал ее.

- Могу рассказать тебе кое-что из ее прошлого. Я же колдунья. Все знаю.

Эдвард кивнул. Женщина опустила глаза. Казалось, она смотрит внутрь себя.

- Лючия была незаконной дочерью одного из князей Анкизи. И у нее был вольнолюбивый, бунтарский характер. Она стала натурщицей художника Марко Тальяферри. А поскольку любила его, то и ушла к нему...

- Продолжайте, прошу вас...

- Тальяферри знал, что он - перевоплощенный Иларио Брандани. Поэтому всю свою короткую жизнь он провел, занимаясь живописью и поисками. Поисками того, что могло бы его спасти.

- А что могло его спасти?

Эдвард уже предчувствовал ответ.

- Знак повеления. Неужели ты еще не понял, что является знаком повеления? - Женщина рассмеялась. - А ведь почти с тех пор, как приехал в Рим, все время носишь его с собой.

- Медальон!

Женщина кивнула. Лицо ее сделалось серьезным.

- Брандани закончил медальон тридцать первого марта 1771 года, но не успел воспользоваться его силой, потому что как раз в этот день...

- Какой силой?

- Во власти медальона продлить человеку жизнь, если она слишком коротка, - как о чем-то самом обычном, сказала женщина и продолжала: Именно в этот день музыкант Витали убил Брандани и украл этот медальон. Глаза колдуньи потемнели... - И вот, когда Витали почувствовал, что конец его близок, он спрятал медальон.

- И Тальяферри тщетно искал его...

- Да, это так. Он знал, что медальон должен быть где-то рядом с площадью. Он даже нарисовал эту площадь, но не смог отыскать его. Художник скончался в ночь на тридцать первое марта. Сто лет назад.

- А как он умер?

- Его нашли в Тибре. Говорили, будто причиной послужило вино. Вот это вино.

Женщина сделала большой глоток и глубоко вздохнула.

- А... Лючия?

- Лючия? Она покончила с собой в мастерской на виа Маргутта. Но ей разрешено было продолжать поиски медальона. Потом.

- Ей разрешено было... Кем?

В глазах колдуньи отражалось пламя факелов.

- Зачем тебе знать об этом? Ты живешь в мире достоверностей. Ты не переходил за положенную черту. И тебе не дано этого. Лючия хотела отыскать знак повеления, чтобы разорвать проклятую цепь перевоплощений.

- Когда же она нашла его?

- Ты еще не родился тогда, в прошлом веке.

Множество вопросов роилось в голове Эдварда - вопросов, на которые не было ответов.

- Но Анкизи тоже искал медальон... А Лючия... была с ним заодно?

Женщина улыбнулась. У нее оказалась приятная, молодая улыбка.

- Лючия была кровными узами связана с Анкизи. Князь и его друзья пользовались этим, пытаясь через нее установить контакты с потусторонним миром. Но Лючия должна была передать медальон тебе, потому что именно тебе было предназначено найти его.

Эдвард налил себе немного вина. Ему необходимо было что-нибудь выпить.

- Этот медальон... Значит, это благодаря ему я спасся? Но где Лючия? Я обязан ей жизнью... мне бы так хотелось...

- Она не придет, - тихо сказала женщина, опуская голову. - Она никогда больше не придет.

- Я хотел бы возвратить ей медальон. - Эдвард протянул женщине маленькое золотое сердечко. Она взяла его, подержала на ладони и вернула:

- Знак повеления... Теперь это всего лишь медальон. Можешь оставить его себе. Сохрани на память о Лючии. Иди. Возвращайся в свою страну, к своей жизни.

Эдвард медленно встал, прошел через зал и начал подниматься по лестнице. Навстречу ему спускался человек с гитарой. Эдвард вспомнил его он казался братом-близнецом хозяина этой старой таверны.

Эдвард вышел на улицу. А человек с гитарой приблизился к женщине и, наклонившись, ласково заговорил с ней:

- Уже поздно, Лючия.

- Да-да, уже очень поздно.

Факелы на стенах таверны стали гаснуть, и керосиновые лампы на столах тоже. И только огонь очага остался мерцать в глубине зала.

Человек прислонился к стене и тронул струны.

Сегодня время полнолунья.

Виденье, странница, колдунья,

О, кто б ты ни была, молю,

Не отвергай любовь мою.

Колокола звонят: динь-дон.

Пускай продлится этот сон.

Но сто колоколов в ответ

Сказали - нет.

И если я тебе не мил,

Тот, кто всегда тебя любил,

Молю, хотя бы до рассвета

Ты мне не говори про это.

Не отвергай любовь, молчи,

Свети мне, как луна в ночи.

Вчера, сегодня и всегда

Скажи мне - да.

Колокола звонят: динь-дон.

Пускай продлится этот сон.

Но сто колоколов в ответ

Сказали - нет.